Текст книги "Смерть в день рождения"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4
Катастрофа

1

Неоспоримая разница между высокой трагедией и мелодрамой заключается в том, что последняя намного естественнее. В минуты душевного волнения даже людям театра, привыкшим быть живее самой жизни, свойственно выражать чувства не неожиданными и яркими фразами, а избитыми штампами.

После появления на сцене Флоренс многие из публики воскликнули: «Господи, что случилось?» Берти Сарасен пронзительно закричал: «Что с Мэри?», а какой-то властный, типично британский голос, владелец которого так и остался неизвестным, произнес: «Спокойствие. Не паникуйте», будто Флоренс звала не врача, а пожарного.

Единственным человеком, не обратившим ни на что внимания, был доктор Харкнесс, который рассказывал Монти Маршанту какую-то бесконечную пьяную историю и чей голос так и продолжал гудеть в дальнем углу столовой самым неподобающим образом. Флоренс протянула Чарльзу Темплетону дрожащую руку:

– Ради всего святого, сэр, – с трудом проговорила она. – Ради всего святого, скорее!

– …А этот парень и говорит другому… – повествовал доктор Харкнесс.

– Бога ради, – проговорил Чарльз, – что случилось? Неужели?..

– Беда, сэр. Идите скорее.

Оттолкнув Флоренс, Чарльз выбежал из комнаты и бросился вверх по лестнице.

– Доктора! – повторяла Флоренс. – Господи, где доктор?

Маршанту наконец удалось привлечь внимание Харкнесса.

– Вам надо идти, – сказал он. – Наверх, к Мэри.

– Что? Маленькая неприятность? – отсутствующе спросил доктор Харкнесс.

– Что-то стряслось с Мэри.

– Соберитесь, – добавил Тимон Гантри, – Харкнесс. Вас ждет больной.

Хотя забытая улыбка еще блуждала по лицу Харкнесса, но в нем мелькнула тень осознания происходящего.

– Больной? Где? Это Чарльз?

– Нет, Мэри. Она наверху.

– Господи помилуй! – произнес доктор Харкнесс. – Хорошо! Сейчас иду.

Он поднялся, слегка покачиваясь, но не тронулся с места.

– Плохо? – спросил Уорэндер Флоренс.

Та, прижав к губам руку, закивала, как китайский болванчик. Уорэндер набрал из ведерка для бутылок горсть льда и неожиданно засунул его за шиворот Харкнессу.

– Придите в себя, – сказал он.

Доктор Харкнесс, громко выругавшись, протестующе повернулся к полковнику, но потерял равновесие и тяжело растянулся на полу. Флоренс завизжала.

– Все в порядке, – проговорил, не поднимаясь, доктор. – Просто споткнулся. Чепуха какая-то!

Уорэндер и Гантри поставили его на ноги.

– Да, все в порядке, – сердито повторил он. – Дайте мне, пожалуйста, воды.

Гантри нацедил немного из ведерка со льдом. Доктор Харкнесс шумно проглотил воду и передернулся:

– Ну и гадость! – произнес он. – Где больная?

С площадки лестницы слышался неузнаваемый, голос Чарльза:

– Харкнесс! Харкнесс!

– Идет! – крикнул в ответ Уорэндер и вывел тяжело дышавшего доктора из комнаты. Ломая руки и безумно озираясь на стоявших в полном молчании гостей, Флоренс последовала за ними.

– Может, еще потребуется лед, – проговорил Гантри и, взяв ведерко, направился вверх по лестнице.

Собравшиеся остались стоять в неизвестности.

В комнате Мэри Беллами были открыты все окна. Вечерний ветерок шевелил занавески и колыхал ряды тюльпанов. Доктор Харкнесс стоял на коленях перед морем пены из красного шифона, откуда, как жерди, торчали две ноги в туфлях на высоких каблуках и две обнаженные руки, стиснутые пальцы которых сверкали от бриллиантов. Бриллианты усеивали неподвижную грудь и блестели в прядях растрепанных волос. Одна оборка красного шифона прикрывала лицо, и это было к лучшему.

Доктор Харкнесс снял пиджак. Его мокрая от растаявшего льда рубашка прилипла к спине. Он прижал ухо к скоплению бриллиантов на красном шифоне. Потом выпрямился, приподняв закрывающую лицо оборку, пристально всмотрелся, снова закрыл лицо и встал на ноги.

– Боюсь, ничем нельзя помочь, – произнес он.

– Но надо же что-то делать. Неужели вы не понимаете? Надо! Попытайтесь. Что-нибудь. Бога ради, попытайтесь! – умолял Чарльз.

Своей четкой походкой, по-военному расправив плечи, к Харкнессу подошел Уорэндер и минуту смотрел на лежащее перед ним тело.

– Скверно, – проговорил он. – Придется это выдержать, так?

Чарльз сел на кровать и потер веснушчатой рукой подбородок.

– Я просто не в силах поверить, что такое могло случиться, – заговорил он. – Это у меня перед глазами! Это случилось! А я не могу поверить.

Флоренс громко разрыдалась. Доктор Харкнесс повернулся к ней:

– Вы Флоренс, да? Так будьте умницей, возьмите себя в руки! Вы застали ее в таком состоянии?

Флоренс кивнула и, рыдая, добавила что-то неразборчивое.

– А она была… – Харкнесс взглянул на Чарльза. – В сознании?

– Не узнала меня. Не говорила, – ответила Флоренс и опять разрыдалась.

– Окна были раскрыты?

Флоренс покачала головой.

– Вы раскрыли их?

Она опять качнула головой:

– Я не сообразила. Я была так напугана… Я не подумала…

– Я открыл окна, – сказал Чарльз.

– Перво-наперво, что надо было сделать, – пробормотал Уорэндер.

Гантри, который, с тех пор как вошел, неподвижно стоял у двери, присоединился к остальным.

– Но в чем дело? – спросил он. – Что же случилось?

– Совершенно ясно, – нетвердо ответил Уорэндер. – Она пользовалась здесь этой проклятой штукой. Я же только сегодня утром говорил, что это опасно.

– Какой штукой?

Уорэндер наклонился. Аэрозольный баллон с пестицидом лежал на полу рядом с судорожно стиснутой правой рукой. Из него вытекала струйкой темная жидкость, оставляя на ковре пятна.

– Этот, – ответил Уорэндер.

– Лучше не трогайте его, – резко сказал доктор Харкнесс.

– А что?

– Лучше оставить его там, где он лежит, – доктор взглянул на Гантри. – Это какой-то из этих проклятых инсектицидов. Для растений. Вся жестянка с надписями о мерах предосторожности.

– Я говорил ей, – повторил Уорэндер. – Посмотрите сюда.

– Я же сказал, не трогайте его.

Уорэндер выпрямился. Кровь прилила к его лицу.

– Простите, – произнес он, а потом добавил. – А почему нельзя?

– Уж слишком вы решительно действуете руками. Я весь до черта промок и замерз.

– Вы были пьяны. А это лучший способ. Из опыта знаю.

Оба обиженно смотрели друг на друга. Потом доктор Харкнесс взглянул на Чарльза, который, согнувшись вдвое, сидел на кровати и держался за грудь. Подойдя к нему, доктор спросил:

– Вам плохо?

Тимон Гантри положил руку на плечо Чарльза:

– Давайте я отведу вас к вам в комнату, старина. Это рядом, да?

– Да, – ответил доктор Харкнесс. – Но не сейчас. Подождите минуту. Сначала другое, – он повернулся к Флоренс. – Вы знаете, где мистер Темплетон держит свои таблетки? Принесите их, пожалуйста. И захватите аспирин. Побыстрее только.

Флоренс отправилась в гардеробную. Доктор присел на кровати рядом с Чарльзом и взял его запястье.

– Спокойнее! – произнес он и, посмотрев на Гантри, попросил немного бренди.

– Я знаю, где взять, – сказал Уорэндер и вышел.

– А как быть с толпой внизу? – спросил Гантри.

– Подождут, – ответил доктор, все еще держа запястье Чарльза. Потом он отпустил его руку, положил ее на колено и прикрыл сверху своей. – Через минуту мы уведем вас отсюда. Предоставьте все заботы другим. Скверная штука.

– Я не могу… – начал Чарльз, дыша прерывисто и со всхлипами. – Я не могу…

– Не старайтесь сейчас разобраться. Пока не надо. А вот и Флоренс. Хорошо. Теперь одну таблетку.

Он дал Чарльзу лекарство. Возвратился Уорэндер с бренди.

– Это поможет, – сказал Харкнесс.

Все в молчании ждали.

– Мне лучше, – наконец проговорил Чарльз.

– Прекрасно. Теперь мы вас с двух сторон поддержим. Спокойнее. Только ложитесь, Чарльз, ладно?

Чарльз кивнул. Потом, заметив, что к нему подходит Уорэндер, произнес очень твердо «нет» и повернулся к Гантри.

– Мне лучше, – повторил он, и Гантри, бережно поддерживая его, увел в другую комнату.

Уорэндер несколько секунд стоял в нерешительности, а затем, вздернув подбородок, отправился за ними.

– Дайте ему грелку, – сказал Харкнесс Флоренс.

Когда она ушла, он проглотил три таблетки аспирина, взял трубку стоящего у кровати телефона и набрал номер.

– Говорит доктор Фрэнк Харкнесс. Я звоню из дома мистера Чарльза Темплетона. Пардонез-плейс, два. Несчастный случай со смертельным исходом. Какой-то инсектицид. Миссис Темплетон. Да. Прием – человек пятьдесят. Хорошо. Я жду.

Когда он вешал трубку, вошел Гантри. Взглянув на Харкнесса, он внезапно остановился и спросил:

– Что еще?

– Я позвонил в полицию.

– Полицию?

– В подобных случаях необходимо сообщить в полицию.

– Можно подумать…

– Можно подумать что угодно, – проворчал доктор Харкнесс, отворачивая на кровати край изящного покрывала и одеяла. – Я не хочу звать слуг, а эта женщина уже на грани истерики. Пожалуй, простыня подойдет.

Вытащив простыню, он скомкал ее и протянул Гантри:

– Прикройте-ка ее, старина, ладно?

У Гантри вокруг рта пошли белые пятна.

– Не нравится мне это дело, – сказал он. – Я столько раз ставил такие сцены в спектаклях, но никогда не встречал в жизни. – Потом добавил с неожиданным ожесточением: – Накрывайте ее сами.

– Ладно, ладно, – вздохнул Харкнесс. Пройдя по комнате, он принялся накрывать тело. Ветерок, дувший в распахнутые окна, шевелил простыню и казалось, что материя поднимается от движения того, что под нею скрыто.

– Окна можно уже и затворить, – проговорил доктор. – Приведите в порядок хотя бы кровать, – попросил он Гантри.

Тот, как мог, сделал это.

– Так, хорошо, – произнес Харкнесс, надевая пиджак. – Эта дверь запирается? Да. Пошли.

Когда они выходили, Гантри сказал:

– Уорэндер не понадобился. Чарльз, кажется, не желал его присутствия, поэтому солдафон удалился со сцены с застывшей спиной и каменным выражением лица. Не знаю, куда он ушел, но в своем роде это замечательный тип. Страшная посредственность, но тип удивительный. Хотя, надо сказать, он расстроился.

– Ничего. Пойдет ему на пользу. Если я не схвачу воспаление легких, то это будет отнюдь не его заслуга. Ох, голова моя! – доктор Харкнесс на секунду закрыл глаза.

– Вы были пьяны.

– Не настолько.

На площадке стояла Старая Нинн. Редкие красные пятна резко выделялись на побледневшем лице. Она направилась к доктору Харкнессу.

– Что она с собой сделала? – спросила Нинн.

К доктору Харкнессу снова вернулась его профессиональная манера разговаривать.

– Надо сохранять спокойствие и благоразумие, няня, – склонившись к ней, произнес он и кратко рассказал, что произошло.

Старуха, не отрывая от него глаз, выслушала, а потом спросила:

– А где мистер Темплетон?

Доктор Харкнесс показал на спальню Чарльза.

– Кто с ним?

– Флоренс понесла ему грелку.

– Эта! – Нинн заковыляла к двери и, уверенно распахнув ее, вошла в комнату.

– Удивительный характер, – пробормотал Гантри.

– Просто замечательный.

Они направились к лестнице. В это время из темноты в глубине коридора показалась чья-то фигура, но они не обратили на это внимания. В коридоре была Флоренс.

– А теперь, – проговорил доктор Харкнесс, спускаясь, – полагаю, надо выйти к толпе.

– Избавиться от них? – спросил Гантри.

– Еще нет. Они должны подождать. Приказ полиции.

– Но…

– Так положено, формальности.

– Во всяком случае, нужно дать пинка репортерам, – предложил Гантри.

– Вот досадно. Я совершенно забыл о них.

– Предоставьте это дело мне.

Представители прессы собрались в холле. Когда Харкнесс и Гантри спустились, сверкнула вспышка, и какой-то молодой человек, видимо только что прибывший, бодро начал:

– Мистер Тимон Гантри? Не могли бы вы…

Глядя на него с высоты своего огромного роста, Гантри заявил:

– Я скажу только одно. И это будет единственное, что вы от меня услышите. Мисс Мэри Беллами внезапно сделалось плохо и несколько минут тому назад она скончалась.

– Доктор э-э-э? Не могли бы вы?..

– Причина в настоящий момент неизвестна. Она потеряла сознание и так и не пришла в себя.

– А мистер Темплетон?..

– Нет, – вместе ответили Гантри и Харкнесс, потом Гантри добавил: – Это все, джентльмены. До свидания.

Из глубины холла показался Грейсфилд и, открыв входную дверь, произнес:

– Спасибо, джентльмены. Будьте любезны удалиться.

Репортеры медлили. На площади показалась машина. Она остановилась возле дома. Из нее вышел высокий плотный человек в котелке и опрятном пальто и вошел в дом.

– Инспектор Фокс, – представился он.

2

Говорили, что приезд мистера Фокса в любое место, где случались неприятности, можно было сравнить с действием огромного и почти бесшумного пылесоса.

Наведение порядка началось сразу: джентльмены из прессы были аккуратно выдворены на площадь, откуда долгое время они упорно не уходили. Гости – а некоторые из них уже готовились удрать – оказались тщательно размещенными в гостиной. Слуги тихо ожидали в холле. Мистер Фокс и доктор Харкнесс отправились наверх. У входных дверей в холле появился и встал на страже констебль.

– Я запер дверь, – сообщил доктор Харкнесс и, с видом школьника, рассчитывающего заслужить одобрение, протянул ключ.

– Очень похвально, доктор, – успокаивающе произнес Фокс.

– Все осталось на своих местах. Можете судить сами.

– Совершенно верно. Очень печальный случай.

Фокс положил свой котелок на кровать и, встав на колени, отвернул простыню.

– Какие сильные духи, – сказал он. Вытащив очки, он водрузил их на нос и принялся разглядывать обезображенное лицо.

– Вы сами видите, – проговорил доктор Харкнесс. – На ней везде следы этого вещества.

– Совершенно верно, – повторил Фокс. – Очень обильные.

Не дотрагиваясь, он внимательно осмотрел баллончик с пестицидом. Потом поднялся и прошелся по комнате. Для человека средних лет у него были очень блестящие глаза.

– Если это удобно, сэр, – сказал он, – я бы хотел поговорить с мистером Темплетоном.

– Он страшно потрясен. У него плохое сердце. Я заставил его лечь.

– Может, вам лучше его предупредить, доктор? Будьте так добры, скажите ему, что я не задержу его надолго. Ему не надо беспокоиться: я приду к нему в комнату. Кстати, где она?

– Соседняя дверь.

– Чудесно. И очень удобно. Я дам вам минутку, чтобы предупредить, а потом войду. Спасибо, доктор.

Доктор Харкнесс настороженно взглянул на инспектора. Тот спрятал в футляр очки, а затем повернулся и выглянул из окна.

– Красивая площадь, – заметил Фокс.

Доктор Харкнесс вышел. Фокс осторожно запер дверь и подошел к телефону. Набрав номер, он назвал добавочный.

– Мистер Аллейн? – спросил он. – Говорит Фокс. Относительно этого случая на Пардонез-плейс. Есть тут одна-две детали…

3

Кончив разговаривать с инспектором Фоксом, старший инспектор полиции Аллейн покорно принялся действовать. Он позвонил жене и привычно сообщил, что не приедет к обеду; вызвал сержантов сыскной полиции Бэйли и Томпсона с их снаряжением, связался с полицейским хирургом, забрал свой чемоданчик с принадлежностями для криминального расследования и, насвистывая, направился к машине.

– Одна театральная дива, – объявил он своим подчиненным, – так вошла в образ то ли бытового, то ли садового паразита, что от всей души обработала себя ядом. Вот в этом и была ее ошибка! Мисс Мэри Беллами. Комическая актриса пикантно-шаловливого плана и отнюдь не начинающая. В общем, по авторитетному мнению мистера Фокса, кто-то ее прикончил.

К тому времени, когда они приехали на Пардонез-плейс, процесс наведения порядка, начатый мистером Фоксом, значительно продвинулся. Инспектору предоставили списки с именами и адресами гостей. Изучив их, он вежливо отпустил тех, кто не покидал, по его выражению, места расположения приглашенных, и вежливо задержал тех, кто выходил, цитируя мистера Фокса, до момента несчастного случая. Ими оказались Тимон Гантри, Рози Кавендиш и Берти Сарасен, которые и были помешены в будуар мисс Беллами на первом этаже. Услышав, что полковник Уорэндер – родственник, мистер Фокс предложил ему присоединиться к Чарльзу Темплетону.,который спустился в свой кабинет. Хотя и без всякого желания, Уорэндер подчинился властям. Доктор Харкнесс, попросив принести себе чего-нибудь тонизирующего, угрюмо расположился в кресле в оранжерее. Флоренс, которую уже допросили, и Старая Нинн, с которой наскоро побеседовали, удалились в свою гостиную на верхнем этаже. Грейсфилд, горничные и нанятые слуги заканчивали уборку.

Под простыней на полу запертой спальни лежало начинающее застывать тело мисс Беллами…

Когда Аллейн подходил к входной двери, среди фоторепортеров началось оживление. Один из них крикнул:

– Нам не подфартит, шеф?

– Все в свое время, – ответил он.

– Вам многое уже известно, мистер Аллейн?

– До черта, – ответил Аллейн и позвонил.

Ему открыл Фокс.

– Извините, что пришлось побеспокоить, сэр.

– Ничего не поделаешь. Что здесь произошло?

Фокс описал ему все в нескольких коротких фразах.

– Хорошо, – проговорил Аллейн. – Пойдем взглянем?

Они вошли в комнату мисс Беллами. Аллейн опустился на колени возле тела.

– Она что, купалась в духах? – удивился он.

– Очень сильный запах, правда?

– Отвратительный. Вся комната просто провоняла. Так, – добавил он, отгибая простыню.

– Не очень приятное зрелище, – заметил Фокс.

– Не очень, – Аллейн помолчал немного, затем продолжил. – Я видел ее неделю назад. Было последнее представление пьесы Ричарда Дейкерса, той, что так долго не сходила со сцены. Это не бог весть какая комедия, но ей удалось наполнить ее только ей свойственным задором. И вот теперь – такой конец, – он нагнулся поближе. – Не могло случиться так, что брызги отнесло ветром ей в лицо? Впрочем, вам ведь сообщили, что окна были закрыты?

– Да, так.

– И на лице, и на груди очень много пятен.

– Верно. А могло быть так? – предположил Фокс. – Она нажала головку, баллон не сработал и она повернула его к себе?

– И он сработал? Думаю, не исключено. Но она бы сразу перестала нажимать, а вы посмотрите на нее. Вот мелкие брызги, как будто она держала баллон на расстоянии вытянутой руки и не очень сильно нажимала. А поверх – большие пятна и целые потоки этого вещества, как если бы она поднесла баллон прямо к лицу и поливала как одержимая.

– Иногда и такое делают.

– Делают. Но в качестве исходной теории мне это не нравится. Никто не прикасался к баллону? После того, как это случилось?

– Говорят, что нет, – ответил Фокс.

– Бэйли, конечно, придется поработать с ним на предмет отпечатков. Черт бы побрал эти духи. Из-за них никаких других запахов не разобрать.

Аллейн согнулся и приблизил лицо к баллону с ядом.

– Знаю я этот состав, – сказал он. – Страшно концентрированный. По-моему, его нельзя пускать в свободную продажу, даже со всеми предосторожностями на этикетке. Он сделан на основе, кажется, гексаэтилтетрафосфата.

– Скажите пожалуйста, – пробормотал Фокс.

– Чрезвычайно стойкий яд. Действует при соприкосновении.

Опустив простыню, Аллейн поднялся и осмотрел ряды горшков с растениями в нише окна.

– Вот для чего был припасен пестицид. На них вредители: трипс и красный паучок, – он задумчиво смотрел на Фокса. – Что же она делала, дружище Фокс? Поднялась сюда в разгар приема в собственном доме, наряженная в свое лучшее красное газовое платье и обвешанная бриллиантами, и начала опрыскивать азалии?

– Вот и я думаю, что странно, – сказал Фокс.

– Очень сомнительно.

Аллейн подошел к туалетному столу. Средний ящик был выдвинут. Среди плотных рядов баночек и коробочек стояла раскрытая пудреница. На столе лежал кусок ваты, испачканный пудрой, а рядом – тюбик губной помады с неплотно завинченной крышкой. Возле них валялся уже увядший букетик пармских фиалок.

– Она подмазывала лицо, – показал на все это Аллейн. – Вы говорите, у нее имелась личная горничная? Та, которая ее обнаружила?

– Флоренс.

– Хорошо. Так вот. Флоренс наверняка убрала бы все это, если бы хозяйка подкрашивалась раньше. И сделала бы что-нибудь с этими фиалками. Они-то тут при чем? Итак, эта бедняга приходит сюда, поправляет свой макияж и, судя по запаху, обильно обрызгивает себя духами, – он понюхал пульверизатор. – Эти самые. Заполнен на четверть и воняет жутко. А вот и бутылка, откуда их наливали. Пустая. «Великолепие». Дорогая фирма. Им бы больше подошло название «Отвращение». Как женщины могут пользоваться такой мерзостью? Это выше моего понимания.

– Я тоже не могу себе представить, – согласился мистер Фокс. – Это загадка.

Аллейн посмотрел на него:

– Если принять первое приходящее в голову объяснение, то она полила свои азалии гексаэтилтетрафосфатом, а потом, направив аэрозоль себе в лицо, прикончила и себя. Вы верите этому?

– Так, как вы это представили, – нет.

– И я нет. Бэйли и Томпсон внизу, а доктор Кертис скоро подъедет. Приведите их сюда. Пусть здесь все обработают. Скажите Томпсону, чтобы сделал детальные снимки тела. А Бэйли надо снять отпечатки и обследовать баллон, туалетный стол и все, на чем могут быть следы, скрытые или какие другие. Мы ведь не знаем, что ищем.

Он заглянул в открытую дверь ванной.

– Даже здесь воняет этими духами. А что это на полу? Разбитая картина, – он взглянул на нее поближе. – Чудесная вещь. Полагаю, мадам Вестрис. На краю раковины – свежий скол. Кто-то наступал на осколки на полу. Может, она эту прелестную картину уронила? Но почему в ванной? Мыла стекло? Или что? Не будем это трогать, – отворив дверцу шкафчика, он пробормотал. – Таблетки. От бессонницы. Одну перед сном, запивай водой! Мази! Лосьоны! А вот какая-то дрянь, похожая на зеленую глину. Для маски: «Нанести лопаточкой и держать десять минут. Во время процедуры не двигать губами и мускулами лица». А вот и лопаточка со свежими отпечатками. Без сомнения, отпечатки Флоренс. В корзине с грязным бельем полотенце с зеленоватыми пятнами. Перед приемом она прошла полную обработку. Возле раковины флакон с нюхательными солями. Наверное, она пользовалась ими раньше, днем. Почему? А флакон тоже очень дорогой, весь в узорах. Ладно, Фокс, удалимся. Я хочу встретиться с ее мужем.

– Он все еще в кабинете с полковником Уорэндером, своим родственником. После происшествия у мистера Темплетона был сердечный приступ. Доктор говорил, что они у него часто бывают. Полковник Уорэндер и мистер Гантри отвели его в его комнату, потом полковник вышел и спустился вниз. Когда я сюда прибыл, мистер Темплетон все еще лежал. Я предложил полковнику свести его вниз, в кабинет. Им эти передвижения совсем не были по вкусу, но я хотел освободиться от них. Очень затрудняет работу, когда рядом с трупом кто-нибудь находится.

Аллейн прошел в комнату Чарльза, оставив дверь открытой.

– Ну, совсем другая обстановка, – услышал Фокс. – Сугубо мужская. Очень просто. Очень красиво. А кто давал ему грелку?

– Флоренс. Доктор велел старой няньке явиться позднее, чтобы ухаживать за ним. Все говорят, что эта старая командирша не отказывается от рюмочки портвейна.

– Это дом чертовски богатого мужчины, – заметил Аллейн. – И полагаю, не менее богатой женщины.

– Он, кажется, большой человек в Сити, да?

– Да. Чарльз Гейвен Темплетон. Два года назад он удачно провернул дело с компанией «Истланд транспорт». Среди конкурентов у него репутация безжалостного дельца.

Слуги вроде бы его любят. Повариха говорила, что все его желания должны исполняться неукоснительно. Одна оплошность – и выгонит. Но его любят. Очень тяжело переживает происшедшее. Выглядит скверно, но с ним легко разговаривать. С полковником куда сложнее.

– Никто из них не показался вам похожим на отравителей женщин?

– Нисколько, – заверил его Фокс.

– Говорят, это сразу не различишь.

– Это правда. Так говорят.

Они вышли. Фокс запер дверь.

– Хотя к чему это? – вздохнул он. – На этаже все ключи взаимозаменяемы. Как обычно. Впрочем, – добавил он, просияв, – позволю себе вытащить и все остальные.

– Ох, уволят вас когда-нибудь. Ну пошли.

Они начали спускаться вниз.

– Оставшиеся гости, – говорил Фокс, – во второй комнате справа. Это те, которые были с покойной до времени ее ухода из оранжереи. И только эти люди покидали место расположения всех приглашенных перед началом речей. А кстати, сэр, до того момента, когда начались речи, здесь находился фотограф, а кинооператоры со своими камерами заняли весь первый пролет. Кроме того, рядом с внутренней лестницей было устроено что-то вроде бара. Я говорил с барменом. Он утверждает, что пока он там был, никто, кроме няни и Флоренс, наверх не поднимался. Это гостиная покойной или, как они ее называют, – будуар. Кабинет – первый направо.

– Где лекарь?

– В теплице. Мучается с похмелья. Поднять его?

– Пожалуйста.

Они расстались. Аллейн, постучав в дверь будуара, вошел. Рози сидела в кресле с журналом в руках, Тимон Гантри только что кончил разговаривать по телефону, а Берти, недовольный и раскрасневшийся, читал какую-то пьесу. Увидев Аллейна, оба мужчины поднялись, а Рози, смутившись, отложила журналы. Представившись, Аллейн сказал:

– Я зашел только извиниться за то, что вынужден просить вас ждать.

– Это чертовски неудобно, – проговорил Гантри. – Приходится отдавать распоряжения по телефону.

– Надеюсь, у вас сегодня нет спектакля?

– Нет. Но я репетирую новую пьесу. Премьера через три недели. Тут уж надо приспосабливаться.

– Да, действительно надо, – согласился Аллейн и вышел.

– Какой шикарный мужчина, – равнодушно заметил Берти и вернулся к своей пьесе.

В кабинете, где находились Уорэндер и Чарльз, царило молчание. Аллейн подумал, что оно не походило на молчание родственников, которых соединило общее горе. Напротив, казалось, что было молчание враждебно настроенных друг к другу людей. Аллейн мог бы поклясться, что его приход вызвал скорее чувство облегчения, чем раздражения. Он отметил, что кабинет, как и спальня Чарльза, был обставлен взыскательным и требующим во всем совершенства человеком с чувством меры, вкусом и большими деньгами. Казалось, обстановка лучшим образом соответствовала сдержанности двоюродных братьев. Аллейн подумал, что, возможно, они просидели здесь все время, не сказав друг другу ни слова. На изящном столике, который разделял их, стоял нетронутый графин и два чистых бокала.

Чарльз сделал движение, чтобы подняться. Но Аллейн удержал его:

– Пожалуйста, сидите.

Чарльз тяжело опустился в кресло. Уорэндер встал. Глаза у него покраснели, лицо было покрыто пятнами.

– Паршивое дело, сэр, – сказал он. – Так?

– Да, очень, – согласился Аллейн, посмотрев на Чарльза, и обратился к нему: – Простите, сэр, но мы пока не можем избавить вас от всех этих формальностей.

– Садитесь, пожалуйста, – с видимым усилием проговорил Чарльз. – Вы – Аллейн? Я, разумеется, знаю вас по имени.

Уорэндер подвинул стул.

– Что-нибудь выпьете? – спросил Чарльз.

– Большое спасибо, нет. Я постараюсь вас долго не мучить. Но есть вопросы, которые необходимо обсудить. Будет дознание и, увы, вскрытие. Кроме того, мы обязаны проверить все, насколько это возможно. Цепь событий, предшествующих несчастному случаю. Я понимаю, что это причиняет вам боль и приношу извинения.

Рука Чарльза поднялась, а потом бессильно упала.

– Мне лучше испариться? – предложил Уорэндер.

– Нет, – ответил Аллейн. – Я хотел бы, чтобы вы остались.

Пристально глядя на Аллейна, Уорэндер постучал себя в грудь против сердца и едва заметно показал головой в сторону Чарльза. Аллейн кивнул.

– Если не возражаете, – обратился он к Чарльзу, – я попрошу полковника Уорэндера рассказать, что предшествовало тому моменту, когда ваша жена покинула гостей и прошла к себе наверх. Если, сэр, вы захотите поправить его, добавить что-то от себя или задать вопрос, вы, конечно, сможете это сделать.

– Хорошо. Хотя, видит бог, теперь ничего уже нельзя изменить.

Уорэндер выпрямился, тронул свои гвардейские усы и начал старательно и подробно описывать события. Он сказал, что был рядом с Мэри Беллами с того момента, как она, кончив встречать гостей, отошла от двери и, останавливаясь поговорить то с одним, то с другим (полковник назвал несколько имен), направилась к оранжерее. В конце концов она присоединилась к небольшой группе, расположившейся в оранжерее.

Аллейн делал записи. В этом месте полковник, глядя прямо перед собой, замолчал. Чарльз сидел, не шевелясь.

– И что? – спросил Аллейн.

– Она была там, пока не принесли именинный торт, – ответил Уорэндер.

– Находившиеся в оранжерее гости никуда не выходили?

– Я выходил, – вмешался Чарльз. – Я вышел… поговорить с двумя гостями… они должны были рано уйти.

– Да? А вы обратно вернулись?

– Я велел Грейсфилду, нашему дворецкому, принести торт, – устало ответил Чарльз. – Я оставался в комнатах, пока его не принесли.

– Так. А потом? – спросил Аллейн.

– Потом внесли торт, – продолжал рассказ Уорэндер. – Они с Маршантом вышли. Маршант – это продюсер Мэри: «Маршант и K°». Он произнес поздравительную речь.

– А остальные тоже вышли из оранжереи?

– Да.

– Вместе с мисс Беллами?

– Нет, – сказал Уорэндер.

– После нее?

– Нет. До нее. Некоторые. Хотя, кажется, все, кроме Маршанта.

– А вы, сэр? Что вы делали?

– Я вышел раньше.

– Вы остались в комнатах?

– Нет, я вышел в холл на минуту, – сказал полковник и замолчал.

Аллейн ждал.

– Попрощаться, – добавил Уорэндер. – С двумя гостями, которые уходили.

– Ах да. Кто они?

– Некто по имени Браун и его племянница.

– А попрощавшись, вернулись?

– Да.

– В оранжерею?

– Нет. В столовую. В это время произносили речи.

– Когда вы вошли, речь только началась?

– Кончилась. Мэри отвечала, – уточнил Уорэндер, глядя по-прежнему прямо перед собой.

– В самом деле? В таком случае, вы оставались в холле довольно долго?

– Дольше, – ответил он, – чем намеревался. Не думал, что церемония уже началась.

– А вы не помните, кто еще там был? Кто ушел из оранжереи раньше мисс Беллами?

– Мисс Кавендиш и Сарасен. И Тимон Гантри, режиссер. Ваш помощник уже обо всем расспрашивал и попросил их остаться.

– Если не возражаете, я бы хотел уяснить все это для себя. Кто-нибудь еще? Например, те двое гостей, которые ушли раньше? Они тоже были в оранжерее?

– Да.

– И ушли?..

– Первыми, – очень громко произнес Уорэндер.

– Итак, вы застали их в холле. Что они там делали, сэр?

– Разговаривали. Прощались. Не знаю точно.

– А вы не помните, с кем они разговаривали?

– Ума не приложу, – начал Чарльз, – почему почти незнакомые люди, которые к тому же ушли до того, как все случилось, интересуют вас.

– Не знаю, может, – быстро ответил Аллейн, – это звучит неубедительно, но мне кажется, что эти двое и послужили причиной, которая определила поведение других.

Он обратил внимание, что его замечание почему-то встревожило Уорэндера. Во всяком случае, тот глянул на Аллейна так, будто инспектор произнес что-то оскорбительное, но при этом попал в точку.

– Видите ли, – продолжал Аллейн, – для того чтобы констатировать несчастный случай, надо провести расследование по всей форме, выяснить передвижения всех, кто окружал мисс Беллами вплоть до момента трагедии.

– А-а-а, – бесстрастно протянул Уорэндер.

– Но Мэри… но моя жена была там. Все еще там! Сияющая! Там, ее все видели… не могу себе представить… – Чарльз откинулся на спинку кресла. – Не важно, – пробормотал он, – продолжайте.