Текст книги "Смерть в день рождения"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

3

Этот взрыв эмоций подействовал на нее, словно кровопускание. Флоренс вновь вернулась к своей прежней замкнутой скрытно-доброжелательной манере. Ничего большего добиться от нее о поведении Ричарда Дейкерса Аллейн не смог. Когда он осторожно намекнул, что от Старой Нинн ждет большей общительности, Флоренс заметила лишь одно:

– Эта! Вы не дождетесь, чтобы она разговорилась. Уж во всяком случае, не о нем. – И от дальнейших комментариев отказалась.

Аллейн умел распознавать моменты, когда излишняя настойчивость способна все испортить, поэтому тут же перевел разговор. Он расспросил Флоренс, как она вошла в спальню и обнаружила хозяйку. Здесь у горничной открылся своеобразный вкус к картинам насилия и способность передать их грандиозность и внушительность.

Когда, она вошла в комнату Мэри Беллами, повествовала Флоренс, та стояла на коленях с вытаращенными глазами, схватившись руками за горло. Хозяйка попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался лишь ужасный, как при рвоте, звук. Флоренс хотела ее поднять, спросить, что случилось, но Мэри Беллами, катаясь по полу, была глуха к этим благородным порывам, как мечущееся в агонии животное. Флоренс только показалось, что она расслышала слово «доктор». Не помня себя, она выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. «Странно». Это слово Флоренс повторила несколько раз. Это относилось к тому, как она себя чувствовала. «Странно». Странно было то, что в такую страшную минуту она была обеспокоена, что мисс Беллами не появится на приеме. Странно, что в таких трагических обстоятельствах ей в голову пришла избитая театральная фраза, которую она и сказала: «Есть в этом доме доктор?» А ведь она и так знала, что есть, потому что доктор Харкнесс был среди гостей. Упомянув о докторе Харкнессе, она вспылила:

– Этот доктор! Вот уж не думаю, чтобы он вообще мог кому-нибудь помочь. Ничего не соображал от выпивки. Не понимал, где он и кому он нужен, пока полковник не запихнул ему за шиворот горсть льда. Даже после этого он не пришел в себя и его волокли по лестнице. Откуда нам знать, может, ее можно было спасти. Откуда нам знать! А когда он наконец туда явился, все было кончено. И скажу я вам, это будет на его совести до конца жизни. Точно. Тоже мне, доктор Харкнесс!

Аллейн попросил ее описать, в каком состоянии была комната, когда она вошла туда в первый раз. Но она не помнила ничего, кроме хозяйки. Когда он попытался настаивать, описала, видимо, то, что ей запомнилось позже.

– Мы почти закончили, но у меня еще один вопрос, который я хотел бы вам задать, – сказал Аллейн. – Вы знаете кого-нибудь, кто желал бы ее смерти?

Насторожившись, Флоренс подумала, а потом сказала:

– Много таких, которые ей завидовали. А некоторые даже предали. Те, которые считались друзьями.

– Тоже из театрального мира? – рискнул Аллейн.

– Вот мисс Кэйт Кавендиш, которая, если бы не заботы леди, выступала бы в балаганах где-нибудь в Брайтоне, да и то только после окончания сезона! А мистер Альберт Смит, простите, ошиблась. Надо говорить Сарасен. Если бы не она, так бы и торчать ему за прилавком магазина в Манчестере. Посмотрите, что она для них сделала, и как они ей отплатили! Вот только сегодня утром!

– А что случилось утром?

– Хамство и предательство, вот что случилось.

– Ну, это не совсем полный ответ на мой вопрос.

Она встала.

– Это все, что я могу вам сказать. Вы, конечно, лучше меня знаете свое дело. Но если это убийство, то его мог совершить только один человек, зачем же терять время?

– Только один? – спросил Аллейн. – Вы так думаете? В первый раз в ее глазах промелькнул испуг, но ответ был совершенно неожиданный:

– Я не хочу, чтобы то, что я вам сказала, стало известно другим, – она взглянула на мирно делавшего записи Фокса. – Не очень-то мне хочется, чтобы ссылались на меня, особенно при некоторых людях. Есть такие, которым о-о-очень не понравится, если они узнают, что я сказала.

– Старая Нинн? – предположил Аллейн. – Во-первых.

– А вы догадливый, – задорно сказала Флоренс. – Пусть так. Во-первых, она. У нее свои привязанности, у меня – свои. Только мои, – ее голос стал несчастным, – мои теперь там, откуда не возвращаются. В этом вся разница. – Ее лицо, исказилось от ненависти, и она с бешенством закричала: – Никогда я ей не прощу! Никогда! Я с ней расквитаюсь, чего бы мне это ни стоило! Увидите! Я расквитаюсь с Кларой Пламтри!

– А что же она сделала?

Аллейну показалось, что Флоренс сейчас упрется и ничего не скажет, но неожиданно ее прорвало. Это случилось после трагедии, говорила она. Чарльза Темплетона отвели в его комнату, а Нинн появилась на площадке, когда Флоренс несла ему грелку. Сама она была так взволнована, что не могла подробно рассказать Нинн, что произошло. Она отдала мистеру Темплетону грелку и ушла. Он был страшно расстроен и хотел остаться один. Вернувшись на площадку, она увидела, что доктор Харкнесс и Тимон Гантри вышли из спальни и теперь разговаривают с мисс Пламтри. Потом старуха направилась в комнату Чарльза. Сама же Флоренс была охвачена одним желанием:

– Я хотела позаботиться о ней. Я хотела позаботиться о своей леди. Я знала, что ей было нужно, я знала, что надо для нее сделать. Как смели они ее бросить! Как она выглядела! Я не хотела, чтобы они смотрели на нее в таком виде. Я знала ее лучше, чем другие. Ей хотелось бы, чтобы ее старая Флой позаботилась о ней.

У нее вырвалось рыдание, но она упорно продолжала рассказывать. Подойдя к двери спальни, она обнаружила, что та закрыта. Это вызвало в ней, подумал Аллейн, приступ ярости. Она вышагивала по коридору в мучительной безысходности, когда вспомнила, что можно проникнуть в спальню через комнату Чарльза. Не желая беспокоить его, она осторожно открыла дверь и очутилась лицом к лицу с миссис Пламтри.

Это, наверное, была, подумал Аллейн, необычайная сцена: две ругающиеся шепотом женщины. Флоренс требовала, чтобы ее пропустили в спальню. Миссис Пламтри отказывалась. Тогда Флоренс пришлось сказать ей, что она собирается сделать.

– Я ей все объяснила! Сказала, что только я могу убрать и положить мою бедняжку, только я могу сделать ее похожей на себя. А она, видите ли, мне говорит, что нельзя! Видите ли, доктор не велел до нее дотрагиваться! Скажите пожалуйста, доктор не велел. Я бы оттолкнула ее и прошла, я уже схватила ее, но было поздно. – Она повернулась к Фоксу. – Вот он приехал. Поднимался по лестнице. Она и говорит: «Полиция. Хочешь попасть за решетку?» Я оставила ее и ушла к себе.

– Боюсь, что она была права, Флоренс.

– Ах так! Боитесь? Это только показывает, как много вы знаете! Видите ли, я не должна была до нее дотрагиваться! Я! Я! Которая ее любила. Ладно! А что тогда Клара Пламтри делала в ее спальне? А, скажите!

– Что! – воскликнул Фокс. – Миссис Пламтри? В спальне?

– А откуда вы знаете, что она была в спальне? – спросил Аллейн.

– Откуда?! Да потому что я слышала, как в ванной текла вода. Это она была там и делала то, что по праву полагалось мне. Наложила свои лапы на мою бедняжку.

– Но почему вы так думаете? Почему?

Она прижала руку к дрожащим губам:

– Почему, почему! Скажу вам почему. Да потому что от нее разило этими духами. Пахло так сильно, скажу вам, что просто выворачивало наизнанку. Так что, если хотите упечь кого-нибудь за решетку, можете начинать с Клары Пламтри.

Рот ее искривился, неожиданно она разрыдалась и выбежала из комнаты. Фокс закрыл за ней дверь, снял очки и заметил:

– Вот мегера!

– Да, – согласился Аллейн. – Преданная, коварная, ревнивая, упрямая и глупая мегера. И никогда не знаешь, как такие поведут себя в решительный момент. Никогда. Но думается мне, в этой компании есть еще кое-кто ей под пару. Так что повозиться нам придется.

Как бы в подтверждение этих слов раздался громкий стук, дверь распахнулась, и на пороге предстала Старая Нинн, за ней возвышался сержант Филпот с лицом лишь чуть менее красным, чем лицо старухи.

– Только дотроньтесь до меня, молодой человек, – выговаривала Старая Нинн, – и я всем расскажу о вашем поведении.

– Поверьте, сэр, я очень сожалею, – начал извиняться Филпот. – Эта дама настаивает на встрече с вами, а так как я не мог приставить к ней полицейского, то и не был в состоянии ее удержать.

– Ничего, Филпот, – успокоил его Аллейн. – Входите, Нинн, входите.

Она вошла. Фокс покорно закрыл за ней дверь, подвинул стул, но она не села. Подойдя к Аллейну и сложив на груди руки, она смотрела на него. Чтобы увидеть лицо полицейского, ей пришлось запрокинуть голову, и в нос Аллейну ударил такой сильный поток винных испарений, как будто перед ним находился крошечный вулкан, готовый к извержению, внутри которого вместо лавы клокотал портвейн. У Нинн был глухой замогильный голос и весьма свирепый вид.

– Думаю, – начала она, – когда я встречаю настоящего джентльмена, то сразу способна это понять. Надеюсь, вы меня не разочаруете. Можете мне ничего не отвечать. Предпочитаю составить собственное мнение.

Аллейн ничего не ответил.

– Эта Флой, – продолжала Старая Нинн, – была здесь. Она из дурной семьи, если вообще у нее была семья. Что заложишь в ребенка, то и получишь, когда он вырастет. Не верьте ни слову из того, что она вам наговорила. Что она рассказала о мальчике?

– О мистере Дейкерсе?

– Конечно. Вам он может показаться взрослым, но я-то знаю его, и для меня он – мальчик. Только двадцать восемь лет и, осмелюсь сказать, уже – знаменитость. Но зла в нем никогда не было и нет. Чувствительный и мечтательный – это да. Непрактичный – понятно. Но чтобы порочный – вздор! Вот так. И что же эта Флой наболтала?

– Ничего страшного, Нинн.

– Говорила, что он неблагодарный? Или что плохо воспитан?

– Ну…

– Ничего этого в нем нет. А что еще?

Аллейн молчал. Старая Нинн протянула маленькую с крючковатыми пальцами ручонку и положила на руку Аллейна.

– Скажите мне, что еще? – попросила она, заглядывая ему в глаза. – Я должна знать. Скажите!

– Это вы мне скажите, – проговорил Аллейн, накрыв руку старухи своей. – Скажите, что произошло между мистером Ричардом и миссис Темплетон? Лучше, чтобы я знал. Что произошло?

Она пристально смотрела на него. Губы ее беззвучно двигались.

– Вы ведь видели, – продолжал Аллейн, – как он вышел из ее спальни. Что случилось? Флоренс сказала…

– Она вам это сказала? Она вам это сказала?

– Видите ли, я бы все равно узнал. Расскажите нам, если можете.

Она безутешно покачала головой. В глазах стояли слезы, а язык начал заплетаться. Аллейн решил, что, прежде чем явиться к нему, она подкрепилась еще одним стаканчиком портвейна, и вот теперь он начал действовать в полную силу.

– Не моту сказать, – неразборчиво бормотала она. – Не знаю. Обычный скандал. Тираном была с пеленок. Мальчик совсем другой, хороший и спокойный, – помолчав немного, она скороговоркой добавила. – Не в нее пошел. Больше похож на отца.

Фокс поднял голову от своих записей. Аллейн сидел, не шевелясь. Старая Нинн, слегка покачнувшись, уселась на стул.

– Мистера Темплетона? – спросил Аллейн.

Она кивнула несколько раз с закрытыми глазами.

– Можно и так сказать, – послышалось невнятное бормотание, – можно… да… можно.

Голос ее замер и она задремала.

Фокс открыл было рот, но Аллейн сделал ему знак и, не сказав ни слова, он снова его закрыл. Последовало долгое молчание. Наконец Старая Нинн всхрапнула, почмокала губами и открыла глаза.

– А мистер Ричард знает, кто его родители? – спросил Аллейн.

– А почему же нет, – она пристально посмотрела на него. – Оба они погибли в автомобильной катастрофе и не верьте, если кто-нибудь будет болтать другое. По фамилии Дейкерс.

Заметив Фокса с записной книжкой, она повторила специально для него «Дейкерс», а потом еще раз произнесла фамилию по буквам.

– Большое спасибо, – поблагодарил ее Фокс.

– Как вам показалось, мистер Ричард был очень расстроен, когда вышел из ее комнаты? – спросил Аллейн.

– Уж что-что, а расстроить она всегда умела. А он принимает все близко к сердцу.

– А что он сделал потом?

– Пошел вниз по лестнице. На меня и не посмотрел. Думаю, вообще не заметил.

– Флоренс говорит, что он был бледный как смерть.

Нинн поднялась на ноги и вцепилась обеими руками в рукав Аллейна:

– Что она хочет сказать? На что намекает? Почему она не рассказала, что слышала я? После того, как она спустилась вниз? Я ведь ей говорила. Почему она этого вам не сказала?

– А что вы слышали?

– Она-то знает! Я ей говорила. В то время я не придала этому значения, а теперь она не захочет подтвердить мои слова. Хочет всю вину свалить на мальчика. Она скверная девчонка и всегда была такой.

– Ну а что же вы слышали?

– Я слышала, как леди пользовалась этой штукой. В которой яд. Слышала пшиканье. Слышала! Она сама себя отравила. Почему она так сделала, нам никогда не узнать, но она сама взяла грех на душу. Она убила себя.

4

Опять наступила длинная пауза. Становилось все заметнее, что Нинн с трудом сохраняет равновесие. Фокс взял ее под руку.

– Осторожнее, – ласково произнес он.

– Нечего со мной так разговаривать, – осадила его Нинн и снова уселась на стул.

– Флоренс, – начал Аллейн, – утверждает, что мисс Беллами не могла сделать подобную вещь.

Упоминание о Флоренс мгновенно вернуло ее к жизни.

– Флоренс говорит это, Флоренс говорит то, – рявкнула она. – А ваша Флоренс случайно не рассказала, что сегодня утром разругалась со своей леди до того, что ей отказали от места?

– Нет, – пробормотал Аллейн. – Этого она нам не говорила.

– А-а-а! Вот видите!

– Что вы делали после того, как мистер Ричард спустился вниз? После того, как ушла Флоренс, а вы услышали шипение аэрозольного баллона?

Глаза у нее закрылись, и Аллейну пришлось повторить свой вопрос дважды.

– Я удалилась, – с достоинством ответила старуха, – в свою комнату.

– А когда вы услышали о несчастье?

– Началась беготня. Флой на площадке, с грелкой, в истерике. Я от нее не добилась никакого толка. Потом вышел доктор и все мне сказал.

– А что вы делали дальше?

Он мог бы поклясться, что заметил, как она напряглась, стараясь прийти в себя, и что вопрос этот ее встревожил.

– Не помню, – проговорила она, а потом добавила. – Ушла к себе в комнату.

Открыв глаза, она настороженно наблюдала за ним.

– Вы уверены, Нинн? А может, вы пошли в комнату мистера Темплетона взглянуть, как он себя чувствует?

– Я забыла. Может, и так. Да, думаю, так. Все и не вспомнишь, – сердито добавила она.

– Ну и как он себя чувствовал?

– А как, вы думаете, можно себя в таком случае чувствовать? – огрызнулась она. – Очень подавлен. Не говорил. Расстроен. Естественно. С его болезнью это все могло плохо кончиться. Он мог умереть от потрясения.

– Сколько времени вы находились в его комнате?

– Не помню. Пока не приехала полиция и не стала здесь всеми командовать.

– Вы входили в спальню? – спросил Аллейн.

Последовало долгое молчание.

– Нет, – ответила она наконец.

– Вы уверены? Вы не проходили туда через ванную, чтобы прибраться?

– Нет.

– Не дотрагивались до тела?

– Я не входила в спальню.

– И вы не впускали туда Флоренс?

– Что она вам наговорила?

– Что она хотела войти и что вы, совершенно правильно, сказали, что доктор запретил это делать.

– У нее была истерика. Она глупа, а кое в чем – очень дурной человек.

– А мистер Темплетон входил в спальню?

– У него была необходимость, – с достоинством проговорила она, – пройти через спальню, чтобы воспользоваться туалетом! Надеюсь, это не было запрещено?

– Разумеется, нет.

– Очень хорошо, – она икнула и встала. Потом громко заявила: – Я иду спать.

Больше от старухи ничего нельзя было добиться, и они решили отпустить ее. Фокс хотел поддержать Нинн, но решительно отклонив помощь, она быстро направилась к двери. Фокс распахнул дверь. В коридоре, страшно сконфуженный, стоял Ричард Дейкерс.

5

Очевидно, он был застигнут в тот момент, когда отходил от двери. Теперь он остановился как вкопанный и стоял со смущенной улыбкой. Когда Старая Нинн увидела Ричарда, казалось, она собрала силы и подошла к нему.

– Нинн, – проговорил, он с вымученной беспечностью, глядя поверх ее головы на Аллейна, – что это ты задумала?

– Позаботься-ка лучше о себе, – ответила она, глядя ему в лицо. – А то они тебя живо обведут вокруг пальца.

– Может, тебе лечь? А то ты не в себе.

– Совершенно верно, – проговорила она надменно. – Я и собираюсь это сделать.

Нетвердой походкой Нинн направилась к задней лестнице.

– Что вы делаете здесь, мистер Дейкерс? – спросил Аллейн.

– Я хотел пройти в свою комнату.

– Сожалею, что заняли ее. Но если вам что-нибудь нужно…

– Господи! – воскликнул Ричард. – Кончатся когда-нибудь эти оскорбления? Нет? Ничего не нужно! Я просто хотел побыть один в своей комнате и немного подумать.

– Вы были один в гостиной, – сердито заметил Фокс. – Почему вы там не могли думать? И как вам удалось пройти мимо полицейского, сэр?

– Он был у входной двери, старался вырваться из лап репортеров. А я проскользнул наверх по задней лестнице.

– Ладно. Но теперь вам лучше проскользнуть вниз, – заметил Аллейн, – и вернуться туда, откуда вы пришли. Если вам там надоело, можете присоединиться к компании в соседней комнате. Конечно, только если вы не желаете остаться здесь с нами и рассказать, зачем вы на самом деле сюда явились.

Ричард хотел было что-то сказать, но промолчал и, круто повернувшись, направился вниз. За ним последовал Фокс, который вскоре вернулся с важным видом.

– Дал нахлобучку этому парню в холле, – сообщил он. – Совсем в наши дни разучились вести наблюдение. Мистер Дейкерс в гостиной. Как вы думаете, почему он сюда пробрался?

– Думаю, – ответил Аллейн, – что он вспомнил о промокашке.

– А, вот оно что. Может быть. Миссис Пламтри кое-что нам дала, правда?

– Да, кое-что. Но пока это ничего не доказывает. Ни черта.

– То, что Флой отказали от места, любопытно. Если это только правда.

– В конце концов, может, у них это время от времени случалось. Кто разберется в их отношениях. А что вы скажете о звуках спальне, которые они обе слышали?

– Будем считать, – сказал Фокс, – что сначала было то, что Флой назвала грохот, а потом пшиканье миссис Пламтри?

– Думаю, что так. Да, пожалуй.

– И после грохота Флой удалилась?

– В то время как Нинн осталась, чтобы услышать пшиканье. Так.

– Можно предположить, – продолжал Фокс, – что как только мистер Дейкерс ушел, леди с грохотом свалилась на пушистый ковер.

– А потом всю себя опрыскала пестицидом.

– Точно так, мистер Аллейн.

– Предпочитаю менее драматическое объяснение происшедшего.

– В любом случае, дела мистера Дейкерса складываются не самым приятным образом, – заметил Фокс, и так как Аллейн не отвечал, продолжил: – Как вы думаете, то, что у миссис Пламтри вырвалось о родителях Дейкерса, правда?

– Кажется, что сама она в это верит.

– Незаконнорожденный, – размышлял Фокс, – а потом родители поженились?

– Я тоже так думаю. Подождите-ка, – он взял с полки том «Кто есть кто в театральном мире». – Вот оно. Беллами. Огромная статья. Даты рождения нет. Кертис сказал – пятьдесят. Вышла замуж в тысяча девятьсот тридцать втором году. Чарльз Гейвен Темплетон. Так, а где наш драматург? Немного написано. Дейкерс Ричард. Родился в тысяча девятьсот тридцать первом году. Окончил Вестминстерскую школу, а потом Тринити-колледж в Оксфорде. Названия трех пьес. Конец. Все может быть, дружищи Фокс. Думаю, если понадобится, мы это копнем.

Фокс немного помолчал.

– Вот еще что, – сказал он наконец, – миссис Пламтри оставалась одна в коридоре, когда Флоренс спускалась вниз.

– Да, похоже, что так.

– И она утверждает, что слышала, как покойная пользовалась баллоном с ядом. А что, если сама миссис Пламтри им орудовала? Направив в покойную?

– Прекрасно. Предположим, так оно и было. А зачем?

– Да потому, что покойная дурно обращалась со своим подопечным, или сыном, или кем он ей там приходится. Вошла, опрыскала ее и вышла, прежде чем вернулась Флоренс.

– А вам самому нравится эта версия?

– Не шибко. А что скажете на то, будто миссис Пламтри входила в спальню и что-то там делала с телом?

– Она ничего не делала. Тело лежало так, как Харкнесс и Гантри оставили его, если только Харкнесс не был слишком пьян, чтобы ничего не заметить.

– А может, что-то незначительное?

– Господи, а зачем?

– Черт его знает, – сказал Фокс. – А от миссис Пламтри пахло духами?

– Я мог унюхать только старый добрый портвейн, которым миссис Пламтри благоухала.

– Может, он-то и заглушил духи? – произнес Фокс. – А как на счет того грохота после ухода мистера Дейкерса?

– А, это. Просто леди зашвырнула мадам Вестрис в ванную.

– Почему?

– Может, профессиональная ревность, а может, потому что это был его подарок, и на мадам Вестрис она выместила свои чувства к нему.

– Все одни предположения. Ничего определенного, – с омерзением проворчал Фокс. – Хорошо. Какие наши следующие действия?

– Надо искать мотивы. Во-первых, надо узнать, что же вызвало тот взрыв мистера Берти Сарасена. И самый простой путь – поговорить с Анелидой Ли.

– А, да. Вы ведь знакомы с молодой леди, мистер Аллейн.

– Я встречал ее в магазине дяди. Очень милая девушка. Октавиуса я знаю хорошо. Вот что я вам скажу, дружище Фокс, поболтайтесь-ка по дому, поговорите с дворецким. Поговорите с горничными. Подбирайте любую информацию. Выясните, что происходило днем и в какой последовательности. Неистовая Флой намекнула на некую потасовку мадам с Сарасеном и мисс Кавендиш. Выжмите-ка отсюда все что можно. И позаботьтесь, чтобы слуги накормили наших несчастных узников. Эй, а это что?

Он вышел из комнаты и прошел по коридору. Дверь в спальню мисс Беллами была открыта. Доктор Кертис и доктор Харкнесс стояли в стороне, наблюдая за действиями двух одетых в белые халаты людей. Те уже положили тело мисс Беллами на носилки и аккуратно закрыли традиционной простыней. Филпот, стоя на середине лестницы, скомандовал: «О'кей, ребята», и привычная процессия тронулась по коридору, на лестничную площадку и осторожно – вниз. Так мисс Беллами в последний раз спускалась в своем доме. Внезапно Аллейн услышал приглушенные звуки. Повернувшись, он увидел, что в темноте узкого пролета лестницы, ведущей на третий этаж, стояла рыдая Флоренс.

На улицу инспектор вышел вслед за носилками, посмотрел, как отъезжает санитарный фургон, перекинулся несколькими словами с коллегами и отправился в соседний дом с визитом к Октавиусу Брауну.

После закрытия магазин Октавиуса обычно превращался в гостиную. В комнате опускали занавески, на письменном столе зажигали лампу, и отблески камина играли на рядах книжных полок. Все выглядело уютно. В своем роде уютно выглядел и Октавиус, сидевший в глубоком красном сафьяновом кресле с книгой в руке и котом на коленях.

Он снял свой лучший костюм и по привычке переоделся в старые серые брюки и потрепанный, но такой удобный вельветовый пиджак. Почти целый час после ухода Ричарда, с которым Анелида отказалась говорить, Октавиус чувствовав себя совершенно несчастным. Потом племянница спустилась вниз. Хотя Анелида была и бледна, но держалась вполне непринужденно и, извинившись, сказала, как сожалеет, что доставила столько огорчений. Потом она поцеловала его в макушку, приготовила на ужин омлет и уселась на свое обычное по понедельникам место по другую сторону камина перед огромной папкой, в которой содержался их каталог. Один раз Октавиус, сидевший как на иголках и сгоравший от желания взглянуть на нее, поднял глаза, и в ответ она состроила ему рожу, а он – ей, что в такие вечера было их обычной забавой.

Октавиус успокоился, но не вполне. Он обожал Анелиду, но по характеру был из тех людей, в которых страдания близких вызывают лишь раздражение, смешанное с сочувствием. Он хотел, чтобы Анелида всегда была веселой, послушной и красивой. Когда же Октавиус подозревал, что она чем-то расстроена, то и сам огорчался и не знал, что делать. Но непонятное чувство беспомощности быстро утомляло его и сменялось недовольством.

На звонок Аллейна дверь открыла Анелида. Он сразу заметил, что глаза у нее подкрашены так, чтобы не было видно, что она плакала.

Со многими из своих покупателей Октавиус дружил, и они частенько навешали его после закрытия магазина. Поэтому и Анелида, и Октавиус, пришедший от посетителя в восторг, решили, что это и есть как раз такой дружеский визит. Проклиная про себя свою работу, Аллейн уселся между ними.

– Вы оба выглядите так несокрушимо уютно и так по-диккенсовски, что я чувствую себя как нечто совершенно чужеродное, вторгнувшееся к вам.

– Мой дорогой Аллейн, надеюсь, что ваши ассоциации не связаны с той диккенсовской неописуемой маленькой Нелл и ее выжившим из ума дедушкой. Нет, я уверен, что нет. Вы ведь подумали о «Холодном доме», о той сцене, где ваш коллега-сыщик так же приходит к семейному очагу своего друга. Правда, насколько помню, тогда его визит кончился арестом. Надеюсь, вы свои наручники оставили в Скотленд-Ярде.

– Собственно говоря, Октавиус, – признался Аллейн, – я ведь пришел сюда по делу, хотя обещаю, что вас двоих в тюрьму тащить не собираюсь.

– Правда? Как интересно! Что-нибудь связанное с книгами? Какой-нибудь злодей со склонностью к коллекционным раритетам?

– Боюсь, что нет, – ответил Аллейн. – Все гораздо серьезнее, Октавиус, и косвенно связано с вами. Я знаю, что вы были сегодня на приеме по случаю дня рождения мисс Беллами, да?

И Анелида, и Октавиус непроизвольно всплеснули руками.

– Да, – ответил Октавиус. – Очень недолго. Были.

– Когда вы пришли?

– В семь. Нас приглашали, – начал объяснять Октавиус, – в половине седьмого, но Анелида сообщила мне, что теперь принято опаздывать.

– Мы ждали, – заметила Анелида, – пока не соберется побольше гостей.

– Значит, вы следили за теми, кто приехал раньше.

– Немного. Я изредка посматривала.

– Вы случайно не видели, кто явился с букетом пармских фиалок?

Октавиус вдруг дернул ногой.

– Черт тебя подери, Ходж, – воскликнул он и добавил мягче: – Он царапнул меня. Бессовестное животное, иди отсюда.

Он спихнул кота, и тот возмущенно спрыгнул на пол.

– Я знаю, что вы рано ушли, – продолжал Аллейн. – И уверен, что знаю почему.

– Мистер Аллейн, – спросила Анелида, – что случилось? Почему вы так говорите?

– Это серьезное дело, – ответил Аллейн.

– А Ричард… – начала она и замолчала. – Что вы хотите нам сказать?

– С Ричардом все в порядке. У него сейчас шок, но он здоров.

– Мой дорогой Аллейн…

– Подожди, дядя, давай лучше послушаем.

Осторожно и просто он поведал им, что случилось, ни слова не говоря о том, что подозревает полиция.

– Странно, – закончил он свой рассказ, – как вы не заметили всего этого переполоха на площади.

– Занавески у нас опущены, – объяснил Октавиус, – а выглядывать на улицу не было повода – правда, Нелл?

– На Ричарда это подействует ужасно, – сказала Анелида. – Когда он приходил сюда, я не захотела его видеть. Он мне этого никогда не простит, да и я себе не прощу.

– Моя дорогая девочка, у тебя были все основания так поступить. Она была очаровательным созданием, но, очевидно, не всегда могла вести себя достойным образом, – заявил Октавиус и добавил: – Я считаю, что неумеренно восхваляя мертвых, мы оказываем им плохую услугу. В пословице «О мертвых ничего, кроме хорошего» оставим только первую часть, а вторую будем употреблять тогда, когда это соответствует истине.

– Я не о ней думаю, – воскликнула Анелида. – Я думаю о Ричарде.

– В самом деле, моя милая? – смущенно спросил он.

– Простите, мистер Аллейн, мою несдержанность, – сказала Анелида. – Отнесите ее на счет знаменитых актерских истерик.

– Я отнесу это на счет естественной реакции после потрясения, – ответил Аллейн, – и, поверьте, я достаточно навидался театральных фокусов, чтобы понять, что вы ведете себя наиболее уравновешенным образом. Вы ведь в таких делах – новичок.

– Вы правы, – согласилась Анелида, бросив на Аллейна благодарный взгляд.

Теперь можно было рассказать им и о подозрениях полиции. Подтолкнул к этому сам Октавиус, который вдруг спросил:

– Дружище, а почему всем этим занимаетесь вы? Разве полиция расследует несчастные случаи?

– В этом-то все и дело, – ответил Аллейн. – Расследует, когда нет уверенности, что же это такое.

Он объяснил, почему в этом нет уверенности. А когда заявил, что хочет выяснить все подробности случившегося в оранжерее, Анелида так побледнела, что он уже подумал: предстоит еще один обморок. Но, взяв себя в руки, она рассказала ему все, что произошло.

Тимон Гантри, Монтегю и Ричард говорили о том, чтобы попробовать ее на главную роль в «Бережливости в раю». Они не заметили, как вошла мисс Беллами, которая услышала вполне достаточно, чтобы понять, что затевается.

– Она страшно рассердилась, – монотонно продолжала Анелида. – Решила, что это заговор и обвинила меня в… – голос изменил ей, но через мгновение она продолжала: – Она сказала, что я пытаюсь окрутить Ричарда только для того, чтобы пробиться в театре. Я не помню всего, что она говорила. Все пытались остановить ее, но это, кажется, распаляло ее еще больше. Потом пришли мистер Темплетон, Кэйт Кавендиш и Берти Сарасен. И она набросилась на них. Что-то там насчет нового спектакля. Их она тоже обвинила в заговоре. А по другую сторону стеклянной двери стоял дядя. И знаете, у меня было такое чувство, как бывает в кошмарах, когда видишь кого-то, к кому хочешь попасть, но не можешь этого сделать. Потом мистер Темплетон вышел и заговорил с ним. Ну а потом и я вышла. Дядя держался прекрасно. И мы ушли домой.

– Неприятное испытание, – заметил Аллейн. – Для вас обоих.

– Ужасное, – согласился Октавиус. – И все же очень странно. Понимаете, она при встрече была такой обаятельной. Просто теряешься, – и он взъерошил себе волосы.

– Бедный дядя! – проговорила Анелида.

– А полковник Уорэндер был в оранжерее?

– Это двоюродный брат Темплетона? Они похожи, – проговорил Октавиус. – Да, был. Он выходил потом в холл и пытался говорить какие-то любезности, бедняга.

– И другие тоже, – вставила Анелида. – Но, боюсь, я не смогла им ответить как должно. Я… мы просто ушли.

– А Ричард Дейкерс вышел за вами?

– Да, – ответила она. – Вышел. Но я поднялась к себе в комнату и не захотела его видеть. И это ужасно.

– А что он делал? – спросил Аллейн Октавиуса.

– Что делал? Дейкерс? Он был в страшном смятении. Мне его просто было жалко. И, знаете, был очень сердит. Он в сердцах наговорил массу всяких неприятных вещей, я уверен, что это было сгоряча.

– Что же он говорил?

– Ну, – объяснил Октавиус, – насколько я понял, он говорил, что миссис Темплетон погубила его жизнь. Все очень странно и не продуманно. Мне было неприятно это слышать.

– А он сказал, что намерен делать, когда уйдет отсюда?