Текст книги "Черная Книга Арды"

Автор книги: Наталья Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

СОТВОРЕННЫЕ: Освобождение

от Пробуждения Эльфов годы 476 – 2874-й

В Валиноре теперь он был окружен почетом; Ауле, кажется, даже робел несколько перед возвратившимся учеником, а Король Мира был милостив к нему и приблизил его к себе. Творения рук его были прекрасны и совершенны – но снова чего-то не хватало в них, он видел это – даже здесь. Было мучительно: словно, не успев еще обрести, осознать – утратил что-то.

Узнав о суде, он сам пришел в Маханаксар – пришел, чтобы взять на себя вину, чтобы рассказать, объяснить… Ведь они не зло, говорил он, они никому не делали зла…

Мы видели Искаженных. Их больше нет. Но этим мы даем выбор. Они могут отречься.

Искаженные?.. Но это я, я научил их владеть оружием! Тот, кого вы хотите судить… он не виновен в этом! - отчаянно вскрикнул Сотворенный. Я бежал – а кара пала на него! Судите меня!..

Нет. Ты оступился – но раскаялся. Ты вернулся к истине Единого. Отступник вложил в тебя мысль дать Искаженным оружие. Это зло идет от него. Ты был его орудием. Когда ты перестал быть нужен ему, он изгнал тебя, дабы самому стать во главе войска. На тебе нет вины.

Он не поверил – но и не решился говорить на суде, не посмел перед всеми Изначальными предстать – единственным защитником Отступника.

А потом – он ждал. Ждал со жгучим нетерпением – и страшился, проклинал себя за то, что открыл Владыкам Мира. Пусть он не хотел этого – как объяснить теперь?.. Что свершено – свершено. И захочет ли Учитель слушать его?

«Поверь мне – разве я желал зла? Разве я думал, что будет так? Я ведь хотел только защитить тебя… Я не хотел, чтобы ты сам брался за меч – мои воины уничтожили бы все, что могло грозить тебе. Ты не понял меня – почему, ну почему… Что такое кусок мертвой земли, когда речь шла о твоей свободе? Прости – я не понимаю тебя, не могу понять, почему ты не защитил себя. Ведь мог!.. И не было бы твоих оков…»

Страшно было думать об этом, а не думать он не мог. Бессмертные ничего не забывают. Страшно было вспоминать мертвые, словно пеплом подернувшиеся эти глаза и скованные руки… Хотел тогда крикнуть – не надо! – и не смог.

«Будь я проклят, Тано… я бы ведь душу свою отдал по капле, чтобы избавить тебя от боли… и – молчал. Я трус. Я предал тебя. Я оказался слишком слабым. Прости меня, Учитель…»

И наступил день, когда окончилось заточение Мелькора.

Он снова увидел Учителя – и замерла, оцепенела душа, когда понял: не простит. Хотелось к ногам броситься, умолять на коленях о прощении – разберись, пойми, ведь я не предавал тебя, я не хотел, ты так дорог мне, Учитель, не гони меня… бесполезно. Когда на миг их глаза встретились, рванулся к Учителю всем своим существом – и напоролся, как на меч, на страшный обжигающе-холодный взгляд.

Уходи.

Но почему, почему? Разве я был худшим ?Разве у тебя был хоть один ученик, столь усердный и верный, как я? Разве хоть одному из них ты был так дорог, как мне? Разве…

Что же, значит, ты верность свою доказывал, натравив на них войско Валинора ?Решил стать лучшим – единственным, потому что больше никого не осталось ?Их кровью – возвысить себя – в моих глазах? Заставить меня рвать плоть Арты, чтобы доказать мне свою правоту ?Этого ты хотел ?

Тано, нет!.. И разве ты не видишь сам – я был прав ?Они не оставили бы тебя в покое, даже если бы я…

Им не было дела до нас сотни лет. И не было бы войны, если бы не ты.

Я думал – все будет по-другому… я ошибался, пойми меня, прости…

Я не хочу тебя видеть.

Не гони, Тано… Что хочешь делай – бей, проклинай, только – не гони – снова, прости меня…

А – их – ты тоже будешь молить о прощении ?И Ортхэннэра ?Или я должен все забыть ?И он – тоже ?

Тано – не я говорил тогда, боль моя говорила… прости – я сам тысячу раз казнил себя, я пережил твою боль, я уже наказан – тремя сотнями лет одиночества, Тано – Тано, я не смогу жить без тебя!..

Ты бессмертен. Это они были – Смертными. Ты – моя вина.

Нет, нет, не говори так!.. Убей…

Не могу. Уходи.

С какой-то последней отчаянной надеждой он поднял руки ладонями вверх – незавершенный, мучительно неуверенный жест:

Тано – фаэ'мо…

Энгъе.

Он не ушел. Он видел суд и слышал слова приговора: Сила твоя и знания твои да будут в помощь Изначальным и Воплощенным, но до времени запретно тебе покидать пределы Валмара, дабы могли мы увериться, что исцелено зло, бывшее в душе твоей. Он видел, как подошел к Отступнику узколицый майя в фиолетовых и багряных одеждах Мандос; и больно дернулось что-то в груди, ударило в клетку ребер, когда услышал:

– Суула… ты будешь меня звать так, да? Ты… нарекаешь мне имя?

– Если захочешь…

А у него больше не было имени. Только прозвание: Курумо.

Отчаяние. Тупое, выматывающее душу. Больше нечего ждать. Не на что надеяться. Что проку в правоте, когда за нее приходится платить – так? Одиночество и пустота. Он все еще любил Учителя – прежней, ревнивой, почти безумной, яростной любовью. И – боялся встретиться с ним. Боялся снова услышать – уходи. Не хотел видеть – другого, следующего за Тано.

Да, я хотел быть первым, но я был достоин этого – никто из Сотворенных не знает большего, чем я! – быть первым из Сотворенных – подле первого среди Валар. Учитель, ты говорил мне – будь собой. Я – стал. В этом я был не просто первым – единственным… Ты не понял меня. Прогнал. За что? – за то, что я был собой? Зачем тогда ты создал меня таким?.. Это несправедливо! Ведь я нашел то, в чем был лучше остальных, я сумел подчинить Искаженных-ирхи, сумел заставить их слушаться, понял их суть и вылепил из нее то, что было нужно. Я нашел – Силу. Силу, которая могла защитить и тебя, и Эллери. Ты не захотел этого. Учитель, – ты сам! Не я – ты повинен в том, что произошло!..

Кажется, он сам не заметил, когда яростная любовь превратилась в столь же яростную слепую ненависть, в которой сам он боялся себе признаться. Убить – чтобы не пытаться больше понять, не винить больше в несправедливости. Убить – чтобы Тано остался с ним навсегда: бессмертные не забывают ничего, но можно было бы хотя бы попытаться забыть все, кроме тех нескольких тревожных и счастливых лет в Эндорэ. Чтобы всегда помнить, каким Тано был тогда. Чтобы уничтожить память об этом тяжелом и горьком взгляде, вычеркивающем из жизни – его, Морхэллена.

Его, Курумо.

Убить – чтобы Тано остался прежним в его памяти.

Вздор, нельзя убить бессмертного Айну…

Но – хотя бы – избавиться от самого воспоминания об этом взгляде, о глазах, в которых больше нет ни любви, ни понимания… Но нет и ненависти. И это тоже непонятно, мучительно – страшно.

Белые и алые одежды – как алая кровь на белых снегах Таникветил Ойолоссэ, пролитая – по чьей вине?..

Отступник сидит на берегу озера Лорэллин, отражающего вечерние звезды. Он ждет, и тихо шепчут над ним тонкие ветви серебряных ив. Скоро, уже скоро придет сюда Сотворенный, будет смотреть огромными – окна, распахнутые в звездную ночь, – глазами, будет просить – расскажи…

Но пока он один – наедине со своими мыслями. И встает перед глазами другое лицо – лицо того, кого он не сумел принять снова, единственный раз ответив: никогда – протянутым к нему открытым ладоням…

– Я должен, наверно, ненавидеть его, – тихо, неведомо к кому обращаясь, говорит Отступник. – И – не могу. Нельзя ненавидеть того, кого можешь понять. Боюсь, я – понимаю. Но – простить…

ЛААН НИЭН: Сады Лориэн

от Пробуждения Эльфов год 2971-й

…Отступник стоял на берегу озера Лорэллин, отражавшего вечные звезды, и тихо склонялись к нему тонкие ветви серебряных ив… Светлая рябь пробежала по зеркалу озера – и вот уже стоит рядом с Отступником Ткущий-Видения. Стоит молча, не решаясь заговорить, не решаясь соприкоснуться мыслью.

– Ирмо.

Качнулись тени, отчетливее проступило в нежных сумерках колдовское тонкое лицо:

– Я должен рассказать тебе, как было… с ними.

Ткущему-Видения было трудно, непривычно говорить словами, но казалось, что сейчас нужно именно так.

– Зачем снова причинять боль своей душе? – глуховато откликнулся Отступник.

– Никто из нас не умеет забывать; не забыть и мне. Прощения твоего я не ищу – просто хочу рассказать. Ты… выслушаешь меня?

Отступник обернулся и взглянул в глаза Ирмо. Тот отвел взгляд первым.

– Говори.

…Майяр в лазурных одеждах с прекрасными, ничего не выражающими лицами стояли полукругом позади них.

Владыка Сновидений, к тебе слово Короля Мира Манве Сулимо. тебе ведомо, что делать с ними, так. исполни же, что должно.

Я исполню.

– Айа ат Тано-нэйе - что с нашим Учителем? – едва успели удалиться посланники, первым заговорил старший, мальчик лет четырнадцати с удлиненными зеленовато-карими глазами, смуглый и медноволосый. – За что убили Ориен и Лайтэнн?

– Ты должен нас убить? – почти одновременно спросила темноглазая сереброволосая девочка, немногим младше парнишки. К ней испуганно жалась девчушка лет четырех, – старшая гладила ее спутанные золотые волосы, пытаясь успокоить.

Нет, коснулась их мысль Ирмо. Здесь вы отдохнете, здесь познаете Исцеление…

Он смотрел в их глаза, он видел непонимание, боль, страх, видел кровь на светлой стали, видел серебряно-стальных Псов Охотника, бесшумно и стремительно летящих по следу… Он входил в их воспоминания, и увиденное ужасало, резало, рвало на части душу – а прозрачные пальцы его уже ткали туманный гобелен видений, исцеляющих снов, и Целительница, шагнувшая из теней колдовского леса, вплетала в ткань нити забвения…

Мы не причиним вам зла, говорило видение. Вы познали боль, вы смотрели в смерть… Исцеление нужно и телам вашим, и душам – примите же его…

— В чем ты видишь исцеление? – Голос старшего рассек паутину чар. Ирмо вздрогнул, и отступила в тень Эстэ. Кому хватило бы сил освободиться от власти Ткущего-Видения?..

Кто вы ?

— Дети Свободных. Эллери Ахэ.

…Мир сотворен Песнью и Словом. Творцам мира Слово раскрывает свою силу. Они властны над тем, чему наречено имя.

Как ваши имена ?

— Линнэр… Тайли… – представились старшие почти в один голос.

– Йолли… – широко распахнутые глаза, печальные, как у беспомощного маленького зверька, худенькая, и, кажется, видно, как колотится маленькое сердечко.

– Эйно, – тоже золотоволосый, сероглазый и решительный.

– Даэл… Ойоли… – наверно, брат и сестра, оба пепельноволосые, хрупкие и тихие; жмутся друг к другу, как беззащитные озябшие птенцы.

– Ахэир, – темноволосый и ясноглазый, – а это Гэлли, – совсем малышка, года полтора, которую он держит на руках.

– Тайо, – светло-золотые волосы, золотистая кожа, упрямо и сурово сдвинутые брови: маленький рыцарь. А вот и его дама: короткие волосы с отливом в рыжину, пытается смотреть дерзко, хотя напугана:

– Эрэлли.

– Эллорн… Эннэт… – близнецы, оба черноволосые, и держатся за руки так крепко, что костяшки пальцев побелели.

– Торн…

– Исилхэ… – большущие глаза, губы дрожат – вот-вот заплачет, но держится из последних сил.

– Тэнно…

– Алхо…

– Энноро…

– Хэллир…

– Аэлло…

– Тииэллинн… – снова девчушка, и голосок тоненький, чистый.

– Анта… – смешалась, – Анта-элли…

Последняя молчит. Тииэллинн отвечает за нее:

– Она – Элгэни. Она не… Она не будет говорить. Лайтэнн – ее сестра. Была.

– Остальных куда-то увели, – добавляет Линнэр. – Мы спрашивали, но нам не сказали – куда.

Он отвел их в глубь колдовского леса – дети следовали за ним в сосредоточенном настороженном молчании. Добра здесь они не ждали.

…Покачивались под едва ощутимым ветром белые цветы, стелилась под ноги шелковистая нежная трава, маня ласковым покоем, суля отдых измученному телу. Медленно опускались дети в траву, и колыхались над ними покойные серебристо-зеленые сумерки, тихо пели деревья, сплетался вновь туманный гобелен видений, заслоняя от яви… Ирмо говорил с каждым – словами сумрака и тумана, тихой песнью чар, – заглядывал в недетски печальные глаза, звал каждого по имени, уводя в сон. И склонялась над детьми Целительница, поднося к их губам тонкую хрустальную чашу – роса с лепестков белого мака, напиток забвения, лунный опал и прозрачный жемчуг…

Линнэр был последним.

– Ты не ответил мне, – он пристально смотрел в глаза Ирмо. – Впрочем, я и так знаю. У нас никого и ничего больше не осталось; и он… – мальчишка замолчал, на мгновение опустив ресницы и стиснув зубы, – а ты, – резко и отчетливо, – должен отнять у нас память. Последнее, что есть. Так, Ирмо?

На коленях застыл подле него Ткущий-Видения, дрогнула чаша в руках Целительницы.

– Конечно. Знали, кого просить об этом. Ты ведь милосерден. Ты не захочешь новой крови здесь, – мальчишку передернуло. – Соскоблить письмена с пергамента. Ведь пергамент плохо горит. Да и к чему? – ведь можно потом все переписать заново! Но следы других, стертых знаков – они ведь останутся, Ирмо. Их не вытравить ничем.

Владыке Снов казалось – слова эти и самый голос принадлежат тому, чей путь сейчас – в Чертоги Мандос.

– И не вся кровь прорастет травой; след останется. Останется и в ваших душах, и на руках ваших; и все воды Великого Моря не смоют ее… Почему я не родился раньше! – я мог бы встать там, рядом с моими братьями и сестрами, с мечом в руках… Да что проку. Мы не умели убивать. Вы – умеете.

Линнэр заговорил о другом:

– Этой осенью я должен был избрать Звездное Имя. Я уже знал его: Гэллэйн. Я ведь Видящий. Но нет Учителя, чтобы он сказал: «Ныне имя тебе Гэллэйн; Путь твой избран – да станет так». И Пути уже не будет. Не будет – здесь. И недостанет сил вернуться. Да и некуда.

Он приподнялся на локте и оглядел спящих.

– Сколько из них поднимут меч против него? – тихо и горько.

Ирмо не ответил – и знал ли ответ?

– Я ведь уйду, Владыка Снов. Я знаю, ты не желаешь нам зла. Учитель рассказал нам: мы знаем о вас. Обо всех. О тебе. О Могучем. О Ваятеле. Мы только одного понять не смогли: как можно запретить творить. Зачем это нужно. И как убивать людей, он нам тоже не объяснял, – криво усмехнулся. – Ну да ничего: это мы и сами увидели.

Глубоко вздохнул, прикрыл на мгновение глаза:

– Ты не желал зла. Да что я: никто здесь не желал зла! Только слепо вершили чужую волю. Как дети несмышленые. Но ты, Владыка Снов… Мне тяжело видеть так далеко, но ты еще станешь иным. И, знаешь…

Мальчик улыбнулся печально и мудро – совсем не по-детски:

– Знаешь… пусть ты скажешь те слова, которые не успел сказать Учитель. Он не осудил бы меня.

Глубоко вздохнул:

– Я, Линнэр, избрал Путь Видящего, и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру имя Гэллэйн, Око Звезды.

И тогда впервые Ирмо заговорил, не понимая, откуда идут слова, в чьем сне он узнал их:

– Перед звездами Эа… и… Артой… ныне имя тебе Гэллэйн. Путь твой избран… Да станет так.

Мальчик улыбнулся:

– Благодарю. Прощай.

Эстэ склонилась к нему, протянула чашу с опалово мерцающим напитком. Мальчик покачал головой: нет.

И закрыл глаза.

Один изо всех, он не очнулся от колдовского сна в урочный час.

… – Я не должен был говорить твои слова вместо тебя, прости.

– Мне не в чем тебя винить. И потом, он сам так решил.

– Он и не смог забыть. Он был твоим учеником… Я увидел, что его воля сильнее моей. Я был не властен над ним. И прав он был: память не исчезла, она спит в них – во всех, даже в Гэлли. Я… я мог, наверное, убить их память. И не сделал этого. Они могут вспомнить, если захотят. Только если захотят. Этого нельзя простить, я знаю…

Последние слова прозвучали странно – и все-таки, кажется, Мелькор понял, что хотел сказать Ткущий-Видения.

– Кто станет рассказывать об этом Силам? – коротко усмехнулся он. – А дети… ведь они живы. Благодарю тебя.

– Они перестали быть твоими детьми…

– Это значит лишь, что от своего приемного отца они вернулись к родному.

– Но у приемного – не лучше ли было им?

– Что ж, тогда, может, у своих теперешних приемных родителей они будут счастливее, чем… Где они теперь? Тайли Мириэль – я знаю. А другие?

Ирмо опустил глаза:

– Йолли и Эйно – воспитанники Манве. Теперь их зовут Амариэ и Лаурефиндо. Тайо – Ингалаурэ – воспитывался в доме короля Ванъяр Ингве. Даэл, Ойоли, Исилхэ и Тииэллинн – в Алквалондэ у Олве… Тииэллинн – приемная дочь Олве. Она…

– Я знаю.

– Остальные – у Нолдор?

– Да.

– Лучше нам не встречаться. Если вспомнят – не смогут жить здесь. И если… нет, этого не будет.

Усмехнулся коротко и зло:

– Итак, мой младший брат тоже решил обзавестись учениками. И хорошо защитил род своих избранников!.. И неожиданно тихо и обреченно:

– Как же все оказалось просто…

…Вы проснетесь иными, утратившие память. Мне – жить, помня все. Вечно. Всегда. Странный подарок ты мне сделал, Познавший боль: цветы говорят их голосами. Вечно. Всегда. Даже если я пожелаю не вспоминать – тропа сама приведет меня сюда.

Страшный подарок ты мне сделал, Не-Знающий-Забвения. Мне будут слышаться голоса Уснувших – но они не услышат меня…

А чьи голоса говорят с тобой?..

ВАЛИНОР: Огненный Дух

от Пробуждения Эльфов годы 1236 – 4235-й

…Финве, первый властитель Нолдор, сначала нарек своего сына Финвион; но позже, когда стал явным его талант, имя его стало звучать – Куруфинве. Имя же предвидения, данное ему в час рождения матерью его Мириэль, было Феанаро, «Огненный Дух»; и под этим именем стал он известен всем, и так зовется он во всех преданиях.

Говорят также, что имя Феанаро взял он как избранное, почтив этим свою мать, которой никогда не видел…

…Финве нашел исцеление своему горю в Златокудрой Индис из народа Ванъяр; он не забыл Мириэль и больше всех детей своих любил ее сына, Феанаро, но облик Индис, ее голос, звенящий подобно пению жаворонка в лазурной вышине небес, наполняли радостью его душу. Он узнал, что сестра Ингве, единожды увидев, полюбила его и любовь эту долгие годы таила в своем сердце; и оттого сердце его полнилось нежностью к ней. Пятерых детей подарила Индис Златокудрая королю Нолдор, двух сыновей и трех дочерей: тем больше была любовь и благодарность Финве прекрасной дочери Ванъяр.

Сыновьям своим он дал свое имя, как и сыну Мириэль, быть может, затем, чтобы утвердить их в правах законных сыновей, дабы дарили их уважением равно с Феанаро. Старший из сыновей Индис получил имя Нолофинве, что значит Мудрый; младший же – имя Арафинве, что значит Благородный. Но это было не по нраву Куруфинве Феанаро, ибо почитал он себя не только искуснейшим среди Нолдор (о чем говорило его имя), но также мудрейшим и благороднейшим из них; и, быть может, стало это одной из причин неприязни, которую питал Феанаро к братьям своим. Любви к ним не было в сердце Феанаро, и сторонился он жены своего отца: хотя и любил Финве, но полагал второй брак его делом неправедным, и самая мысль об этом была горька ему.

…В год рождения Феанаро создал Румил инголемо, почитавшийся в те времена мудрейшим среди Нолдор, знаки, коими записывать можно было слова и мысли; и нарек он их – сарати. С той поры Румил стал летописцем Элдар и записывал историю их и песни их.

Уже в зрелые годы задумался Феанаро о сарати – о Тэнгвар Румилеан. Знаки Румила были красивы, но начертание их казалось тяжеловесным, и самый строй их мыслился Феанаро излишне сложным. Он пытался найти иной путь, но довести задуманное до конца ему не удавалось, пока однажды не увидел он браслет на руке Ингалаурэ из Дома Ингве – бледно-золотой браслет, украшенный таинственно мерцающими хризопразами и медовой росной россыпью мелких топазов. Он долго разглядывал узор на браслете – тонкое сплетение трав, в котором, казалось ему, таится какой-то смысл…

Он понял. Понял, какими будут его знаки: похожими на травы под ветром, легкими, летящими, сплетающимися, как тонкие стебли… Строй знаков был ясен и прост, начертание их более подходило не резцу, не перу даже, но тонкой кисти. И гордость была в душе сына Мириэль, и нарек он письменам своим имя – Тэнгвар Феанореан: так называются они и поныне. В годы Исхода мятежные Нолдор принесли эти письмена в Смертные Земли, и Тэнгвар Феанореан распространился среди народов Запада много шире, чем угловатые, резких очертаний руны Синдар…

Но не было никого в Благословенной Земле, кто сумел бы прочесть в узоре трав на золотом браслете слова погибшего народа…

…Золото Лаурэлин, серебро Тэлперион вплетаются в песнь нового замысла…

Меркнет свет Лаурэлин, расцветает серебряный Тэлперион… он не замечает этого. Он забыл обо всем. Есть только лучи, тончайшие невесомые нити света – звонкое прозрачное серебро, празднично яркое золото, хрустальная голубоватая чистота тинви, мерцающих на куполе небес… но он не видит света Дерев, не видит звезд Варды, хотя окно башни распахнуто.

Мир Валинора не существует для Феанаро. Он не замечает течения времени, он работает без отдыха, пусть даже ему – кровь Старших Детей Единого – почти не нужен сон. Что это – сон? Он не помнит. Забыл. Только невесомое сплетение лучей, сливающихся в ясных кристаллах… Радость и гордость переполняют Мастера: он смеет творить то, чего никто и никогда не мог – и не сможет – создать: Камни Света. Свет Дерев, свет небесный – в едином творении. Камни Света – прекраснее, чем Свет… Святотатство. Но Мастер не думает об этом.

Меркнет свет Тэлперион, расцветает золотой Лаурэлин… И вот они лежат на его ладонях – Сильмариллы, сияющие, лучезарные камни, прекраснее которых – не найти ничего в Валиноре. Он улыбается: это был великий труд – огранить камни так, чтобы каждая грань светила по-своему. Соразмерность и совершенство. Не только свет Двух Дерев – кажется, самую суть Валинора вобрали они в себя: манят, притягивают взгляд, завораживают колдовскими переливами света…

Камни-Судьба. Камни-Замысел. Мысль Единого, воплотившаяся в трех сияющих бриллиантах. Гордость и проклятие Нолдор.

Потом – каждый, кто соприкоснется с Камнями Света рукой, словом или мыслью, станет Ведомым Судьбой. Мало кто сумеет понять это: так лист, увлекаемый потоком, не понимает сути и цели своего стремительного движения.

Цель ведома лишь Единому.

Ведомые Судьбой, те, кто соприкоснется с Сильмариллами, будут падать под ударами мечей и умирать от ран; они познают плен и боль, смерть и отчаяние, будут пытаться спорить с предопределением – и склоняться перед ним; во исполнение неведомого предначертания прольется кровь в Благословенной Земле, будут пылать лебединые корабли, воины и девы будут ложиться в ледяные могилы Хэлкараксэ, изгнанник пройдет сквозь неодолимую завесу чар, а посланник-смертный вступит в Потаенное Королевство, сплетутся судьбы Смертных и Бессмертных, падут королевства и погибнут короли…

Во исполнение предначертания одним из первых падет и сам создатель Камней Судьбы, обреченный в посмертьи на вечное заточение в Чертоге Мертвых.

Но это потом; а сейчас Судьба сияющими каплями росы покоится в ладони Мастера.

Судьба дремлет…

«…Равно в чести были среди Элдар Феанаро и Нолофинве, старшие сыновья Финве; потому не желал Нолофинве признавать главенства Феанаро. И показалось Феанаро, что брат его хочет занять его место как на троне в Тирион, так и в сердце Финве, отца их. Тогда снова втайне начал работу Феанаро; но на этот раз начал он ковать мечи. Так же поступили и прочие Нолдор знатнейших родов, хотя до поры никто не носил оружия открыто…»

Он проводит ладонью над сияющей зеркальной сталью меча – первого меча, откованного Нолдор. И высокая вдохновенная радость мастера, создавшего новое, смешивается в его душе с иной, доселе неведомой жестокой радостью воина. Он смеется, но и самый смех его звучит жестко, резко, как удар стали о сталь. В его руку ложится рукоять, украшенная густо-алыми камнями, – так удобно, так привычно… продолжением руки, продолжением его самого – светлая сталь клинка.

Освобождение.

Вот то, что проложит Нолдор путь в новые земли, думает он. Вот ключ от золоченой клетки Валинора. Вот то, что вознесет его надо всеми. Он – первый. Первый Мастер Меча.

Со свистом, с хищным шипением рассекает воздух новорожденный меч, и в звуке этом слышится Мастеру новое слово: хъянда. Он произносит это вслух. У слова странный привкус: привкус железа и крови.

"…В ту пору Нолофинве пришел к отцу своему; и так говорил он:

– Государь и отец мой, укроти гордыню брата нашего Куруфинве Феанаро – воистину, по праву носит он огненное имя, ибо яростная душа его подобна всепожирающему пламени. Кто дал ему право быть предстоятелем нашего народа так, словно он – король Нолдор? Не ты ли говорил в давние времена пред Квэнди, не ты ли по слову Валар призвал их в Аман? Не ты ли был предводителем Нолдор в многотрудном Великом Походе, не ты ли вывел их из мрака Эндорэ к благословенному свету Элдамар? И, если ныне ты не раскаиваешься в этом, у тебя остаются два сына, чтящих слово твое!

Но пока говорил он, Феанаро вошел в чертоги; и был он в доспехах и опоясан тяжелым мечом. Гневные слова говорил он Нолофинве, обвиняя брата в том, что тот хочет посеять вражду между Феанаро и отцом его. Нолофинве промолчал и хотел уйти, но Феанаро догнал его и, приставив острие меча к его груди, сказал:

– Видишь, брат мой по отцу, – это острее твоего языка! Попробуй хоть раз еще оспорить мое первенство и встать между мной и отцом моим – и, быть может, это избавит Нолдор от того, кто хочет стать королем рабов!

По-прежнему не говоря ни слова, тая свой гнев, ушел Нолофинве; но Валар узнали о деяниях и словах Феанаро, и был он призван в Маханаксар, дабы держать ответ перед Великими. Таков был приговор Валар: не дозволено более было Феанаро жить в Тирион-на-Туне. И ушел он, и семь сыновей его, и часть народа Нолдор на север земли Аман, и возвели там город-крепость Форменос. И Финве, король Нолдор, последовал в изгнание за Феанаро из любви к сыну Мириэль…"

… – Но среди всех бесценных сокровищ Валмара не найти равных Сильмариллам.

– Я уже слышал это слово. Что это, Румил?

– Никто не знает, кроме мастера Феанаро и Великих. Феанаро создал три камня, в которых заключен свет Дерев. Золотое и серебряное сияние смешивается в них, и свет этот похож на блеск алмаза – и на мерцание жемчуга, и… Мелькор, ты слушаешь меня?

– …Я хотел сделать камни, которые светили бы светом звезд. Гортхауэр сделал так, чтобы пламя не угасало в каплях огненной крови Арты. А я хочу, чтобы свет звезд, сохраненный в камне, был виден и днем. Я почти знаю, как сделать это, только…

Глаза Гэлеона потемнели; он смотрел куда-то вдаль – словно видел сквозь время.

– Только, боюсь, уже не успею. Может, кто-нибудь когда-нибудь сумеет…

Он был похож на странника в своих черных одеждах и запыленном плаще: только посоха и не хватает. Или лютни за спиной. Правда, пыль – сверкающая, яркая. Алмазная.

Он остановился, невольно залюбовавшись домом: причудливая вязь узоров по каменным колоннам, драгоценные витражи в ажурных переплетах из серебра… Там – тоже любили такое. Но дерево легко сгорает, и тогда начинают плавиться серебряные кружева оконных переплетов…

Горечь воспоминания комом подступила к горлу. Нельзя же вечно бередить рану – и так не заживет, как ожоги на запястьях.

Он медленно поднялся по ступеням и постучал. Дверь распахнулась почти сразу – словно его ждали; на пороге выросла высокая фигура в черно-алых одеждах. Черных?!. ах, да – ведь Феанаро ныне в немилости у Короля Мира…

– С чем ты пришел?

– Хочу спросить тебя, Феанаро. Сладок ли тебе покой Валинора? По сердцу ли тебе милости Великих?

В глазах Нолдо заплясали недобрые огоньки:

– Говори.

– Ты все же мастер, Феанаро, – с непонятной горечью сказал Вала. – Хочешь ли ты остаться здесь и украшать драгоценными игрушками кукольные сады – или все-таки решишься изведать горечь свободы?

– Говори.

– Я повторю тебе, Феанаро, – сила и знания мои будут в помощь вам; во второй раз Валар не начнут такой войны – да и вы сами сможете постоять за себя.

С усмешкой мрачной гордости Нолдо погладил драгоценную рукоять меча.

– И чего же ты хочешь в награду?

– Лишь одного: чтобы Нолдор стали старшими братьями и учителями для тех, кто идет следом за вами.

– Я подумаю над твоими словами.

– И еще, Феанаро, – чуть помедлив, попросил Изначальный, – позволь мне взглянуть на Сильмариллы. Ты знаешь, – он коротко усмехнулся, – меня не станут звать на празднества… Мне не довелось еще видеть твое творение.

Нолдо бросил на Изначального короткий острый взгляд; в его глазах вспыхнул гнев.

– Я понял, к чему все твои сладкие речи, ты, беглый раб Валар!

Вала вздрогнул – словно очнулся.

– Ты возжелал света моих творений для себя одного! Вижу, хоть прочны эти стены и доблестны стражи, в земле Валар недовольно этого, чтобы сохранить Сильмариллы! Убирайся прочь, ворон, убирайся в темницу Мандос – там твое место! Прочь от моих дверей!..

… – И Варда благословила эти камни, сказав, что не коснется их отныне ни тот, чьи руки нечисты, ни тот, чье сердце таит злобу, ни тот, кто идет путем Смертных, но будут они жечь смертную плоть, что коснется их. И отныне, сказала она, эти камни станут знаком избранного рода… Ты слушаешь меня, Мелькор?

– Слышу. Это цена и предвестье крови.

– Что ты такое говоришь?!.