Текст книги "Черная Книга Арды"

Автор книги: Наталья Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

АСТ АХЭ: Железнорукий

500 год I Эпохи

…Когда он увидел этот кинжал, в котором живым огнем горели алые камни, страх охватил его. Словно возвращали меч убитого воина. «Гортхауэр? Что с ним? Схвачен?!» Огненные глаза Ллах'айно пламенем костра осветили его лицо.

Пришли люди, Эрраэнэр. Принесли этот знак. Говорят, их послал Гортхар.

Впусти, чуть помедлив, велел Изначальный.

Их было шестеро. Один – на носилках, закрытый по горло плащом. Бородатые длинноволосые люди, тяжелые и плечистые, хотя и не очень рослые; у двоих на головах рогатые шлемы, остальные в кожаных шапках, обшитых бронзовыми накладками. Грубые рубахи до колена, кожаные безрукавки, кольчуги и пояса; колени голые, икры обернуты холстиной и перехвачены ремешками накрест, на ногах – что-то похожее на грубые башмаки… Щиты деревянные, за поясами мечи и секиры. Одетый богаче всех воин, видно, старший среди них, озадаченно оглянулся вокруг и спросил у стоящего возле трона Мелькора:

– Эй, приятель, а где сам-то? Властелин-то где?

Своеобразное у них обхождение…

— А не скажешь ли ты сначала, кто ты сам таков и что у тебя за дело здесь?

Смел, ничего не скажешь. Видно, из тех племен, что вырезают богов из дерева и приносят истуканам жертвы, а чуть что – расправляются с ними. Просто и справедливо. Немудрено, что при таком обращении они не больно-то боятся богов…

Воин горделиво заявил, положив руку на меч:

– Я Марв, сын Гонна, великий воин Гонна из рода Гоннмара, лучшего вождя Повелителя Воинов Гортхауэра! И я несу слово его Властелину!

– Ну, так говори.

Воин туповато воззрился на Изначального и, нахмурившись, спросил:

– Это еще почему?

– У тебя же слово к Властелину. Говори. Я слушаю.

– Ты? – недоверчиво спросил воин.

Изначальный усмехнулся краем рта. Конечно, они ожидали увидеть что-нибудь более внушительное. Вроде шестирукого громилы с волчьей головой – у них, что ли, бог войны таков? Мелькор неспешно поднялся по ступеням на трон.

Теперь на черном престоле восседал Властелин – величественный, мудрый и грозный, и даже раны его внушали благоговейный страх. И, изменившись в лице, Марв, сын Гонна, упал на колени.

– Прости, о Великий, что не догадался, не разглядел! Прости и помоги! – ревел он жалостным голосом.

– В чем я могу помочь? И что за слово передает мне полководец Гортхауэр?

– Вот он как раз и говорит – спаси, Властелин, Гонна, сына Гонна, вождя нашего! Спаси брата!

– Что с ним?

– Да ранили его, Властелин.

– И что – Гортхауэр не смог помочь ему?

– Как не смог! Давно бы умер брат, если бы не он! Да вот на все сил не хватило. Вези, говорит, к самому. Коней дал, знак дал…

– Хорошо. Оставьте его здесь. Идите. Потом позову.

Когда воины уходили, он поймал на себе недоверчивый взгляд. Любопытно все же – каким они представляли меня ?..

Раненый был мужчиной могучего сложения, лет сорока с виду – солидный возраст для этих недолго живущих людей. Темные, слипшиеся на лбу от пота волосы заплетены на висках в косицы, длинные усы мешаются с густой небольшой бородой, явным предметом гордости хозяина. Карие глаза ярко блестят на бледном лице.

Изначальный отшвырнул задубевший от крови и грязи когда-то зеленый плащ.

Рана действительно была страшной. Смертельной. Удар перерубил ключицу, косо отделив плечо и руку. Счастье, что он попал к Гортхауэру. Лекари их – сущие варвары: прижгли бы каленым железом, и умер бы от боли… Человек внимательно смотрел на него. Мелькор медленно провел ладонью над раной, чтобы ощутить, насколько она серьезна, – обожженные ладони чувствительны. Затем, положив руку на лоб человека, оторвал присохшие повязки – тот не ощутил боли. Ее ощутил Изначальный. Дрянная рана. Грязная, страшная. Осколки кости торчат из мяса. Вновь потекла кровь. Хорошо, что легкое не задето. Но артерии… Надо спешить.

Изначальный закрыл глаза и молча, замерев, медленно-медленно вел ладонью над раной, переливая свои силы в тело умирающего. Казалось, шевельнешься – и все рухнет, рассыплется миллионами осколков.

…Ртутные точки крутились в глазах, звон в ушах стал нестерпимым. Изначальный открыл глаза, тяжело дыша. Рана побелела, кровь уже не сочилась, и разрубленные кости соединились, хотя еще совсем непрочно. Он улыбнулся, глядя в лицо раненому, и внезапно увидел в темных глазах отражение своей улыбки, стекающей кровью из незаживающих ран. И человек заговорил – хрипло, прерывисто, слабо:

– Не надо больше… Все уже, ладно… Пусть и помру, все Равно. Куда ж я без руки… Ты-то… как же тебя так… Ты же в крови весь… Как же так… Ведь больно тебе, вижу… А говорили – с гору ростом и неуязвим… Надо же… Я-то думал – боги огромны ростом и потому могучи… А ты вроде и не очень велик, а такое можешь, что… уж не знаю, и как сказать… Словом, великий ты бог, и нет тебя сильнее. Только не лечи меня больше. Ведь самому ж худо, вижу… Я и так выживу. Ты только скажи – кто тебя? Я людям своим передам – голову его тебе принесем…

«Хоть плачь, хоть смейся… Ожидал, значит, встретить небесного воителя, а тут такое… непонятно что. Великий, значит, ты бог, только вот не можешь ничего: утешил, благодарю!..»

– Голова его и так мне досталась. Он убит.

– Ну и верно. Месть – дело святое.

– Я мстил не за себя, – глухо ответил Изначальный.

Человек, как видно, что-то почувствовал в его голосе.

– За друзей тоже надо мстить. Эх, только встану…

– И – детей?

– Но из них же мстители вырастут!

Попробуй, разубеди его…

— И не жаль?

– А нас жалели?

– Ты что же, хочешь быть хуже южных харги, которых вы так клянете?

Человек помолчал, мучительно хмуря брови:

– Я как-то не думал…

– А ты подумай, – резко сказал Изначальный. – Лежи тихо. Я продолжу…

Человек стоял перед ним, изумленно рассматривая свое плечо. Он несколько раз крутанул рукой и, блестя глазами, сказал радостно:

– Вот я и воин снова! А то куда я – без руки?

Он встал на колени и низко поклонился, коснувшись лбом пола. Когда поднял лицо, на нем скорее было раздумье, чем улыбка.

– Вот когда так на тебя смотрю – совсем как рассказывали!

– И как, позволь спросить? – усмехнулся Изначальный.

– Как в песне поют:

И вышел к бою, башне подобный,

В высокой короне, где звезды светились.

И щит его туче в руке подобен,

И Молот Подземного Мира в деснице,

Великий, могучий, непобедимый!

И след его – больше расщелин горных,

В которых по десять коней бы укрылись,

И крик его – страшнее грома,

И хохот его – обвалом горным!

И шел он – земля под ним сотрясалась!

И страшным ударом врага сокрушил он,

На горло ему ногой наступил он,

И хруст костей заглушил вопль предсмертный,

И кровь затопила по локоть землю…

— Замолчи! Хватит! Не надо…

– Но ведь ты сам просил… – растерялся человек.

– Просил… Ты сам видишь, каков я. Не похоже на башню? А что до того боя… Смотри, у меня ведь тоже живое тело. И его можно ранить… Ну, что скажешь обо мне теперь?

– Скажу, – хрипло произнес человек, – что ты более велик, чем я думал. Легко быть великим воином, когда ростом с гору! Легко раны лечить, ежели это от тебя ничего не требует. А ты – все из себя берешь. И если ты при этом против всех альвов один воюешь – кто выше тебя? И знай – я за себя отслужу. Клянусь своей рукой! Вот этой рукой.

Человек помолчал. И потом добавил, глядя в пол:

– Но детей я не трону. И женщин. И раненых. Не хочу походить на этих.

«Ну, благодарю и на том».

— А ежели убьют меня – прими меня в своем чертоге! Буду твоим воином. Буду пить из черепа врага твоего на пирах в доме твоем. Буду рубиться на потеху тебе.

"Что он такое говорит? Ведь видит же мой чертог… Или эти люди не связывают то, что видят, с тем, во что верят ?"

— Ты о каком… дворце?

– Ну там, на небе. Ты ведь туда уйдешь, когда победишь! И я с тобой! Воин должен умереть в бою, а не в постели… Ну, до встречи, Властелин! Мой меч – твой меч.

– Возьми кинжал. Отдай Гортхауэру и скажи – благодарю за Гонна, сына Гонна. Так и скажи. Прощай.

– Скажу. Он великий воин! Честь – служить у него! Прощай. Обо мне еще услышишь!..

…В память об этом Гонн носил, не снимая, на исцеленной руке широкий железный браслет, получив за него прозвище Железнорукий. О воинских подвигах его действительно шла слава – и не только по землям Севера. Умер Гонн, сын Гонна, как и мечтал, – в бою, с оружием в руках, с песнью Меча на губах – с той песнью, что сложил он сам. Ему было без года семьдесят лет.

…Дарг ир-Гонн из рода Гоннмара, мастер Меча, предводитель Стражей Пограничья, не дожил до падения Твердыни. Он был главой одного из тех отрядов, что задерживали продвижение войска Валинора на север. Судьба щадила его и тогда, когда от всего его отряда осталось только шестеро воинов. Ему суждено было погибнуть в горящих лесах Бретил. Умирая, он пел песнь Меча, и это было его словом прощания; но не осталось никого, кто мог бы рассказать об этом его сыну, носившему имя – Гонн…

АСТ АХЭ: Суд Твердыни

579 год I Эпохи

"…Не скажу я, что месть вовсе чужда воинам Твердыни; ибо это было бы ложью. В ком из тех, кто пережил гибель брата своего, не проснутся скорбь и гнев? Однако же не почитают здесь месть священной, как не слагают песен о великих победах. Воистину восхвалений достоин тот, кто защитит народ свой и братьев своих; и тот, кто не допустит бессмысленной гибели людей; и тот, кто не дозволит суда неправого, кто сумеет обуздать гнев свой и удержать руку свою от скорого удара; и тот, кто врачует душу и тело; видящий и ведающий, ищущий и творящий. И нет в мире ничего драгоценнее жизни человеческой: можно ли воспевать то, что обрывает ее нить до времени ?.."

(Из летописей Аст Ахэ)

Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.

…Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах. Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге стоял в двух шагах от него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина появился меч; миг – и Уггард, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо.

– Ну, бей, волк Моргота! – оскалился Уггард.

В лице его противника не дрогнул ни один мускул:

– Благодарю за честь. Верно, мы – волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.

Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин выслушивал с прежней невозмутимостью. Только бы не заметил…

Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.

– Ты нужен нам живым, – повторил воин.

…За несколько минут Уггард выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро – пленники, так же как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. «Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!»

Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда Уггард не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что пленник не имел представления, куда и зачем его везут. Уггард дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним ни произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.

К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги – предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем… кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались.

Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.

От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику – полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи – урывками.

Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.

Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики – шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.

– Слезай, – нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного – благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.

– Иди вперед.

Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако – пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам.

В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же… Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, седые волосы перехвачены простым обручем темного металла, на коленях – меч со странной рукоятью… Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как остальные пленники.

– Развяжите им руки.

Холодный глубокий голос – словно с высоты, из-под сводов зала.

– Итак. Знаете ли вы этих людей?

– Да, – хрипло ответил вождь, – это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро – его воины, Властелин.

– Ведомо ли вам, что совершили они?

Молчание.

– Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших; не должно вам вступать в войну, ибо это не ваша война; но если выступите против людей Севера с оружием в руках, кара моя падет на вас, ибо это мой народ и долг мой – защищать его?

– Да, Владыка. Мы помним, – вождь склонил голову.

– И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?

Вождь опустил голову еще ниже.

– Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.

«Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце – холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда…»

– Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?

– Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги… мне же неведомо то, о чем ты говоришь. – Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз.

– Банды с юга сюда не заходят, а иртха никогда не совершили бы такого. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле… Взгляни – вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?

Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники – плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое с белыми полосами оперение: перья совы, знак племени Улдора.

– Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.

– Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь – это та же стрела?

Молодой воин в черном протянул вождю стрелу – наконечник покрыт бурой коркой.

– Да, – глухо ответил Утрад.

– Владыка, – отчаяние, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, – любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу – почему же напраслину возводят на нас?!

– Кого ты обвиняешь? – Голос Утрада был похож на сдавленное рычание. Владыка жестом остановил его:

– Знак твоего рода – скалящийся медведь?

– Да… («А это еще к чему?..»)

– Кто может подтвердить это?

– Я, Владыка, – тихо ответил Утрад.

– Смотри же, вождь, и вы, старейшины, – видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?

Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща – того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. Вот и все. Как мог забыть… Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или?..

– Да, Владыка, – на этот раз заговорил один из старейшин – надтреснутым старческим голосом, – вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.

– Довольно ли вам этих доказательств?

Молчат, переминаются с ноги на ногу.

– Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, – с силой, жестко выделяя последние слова, – обесчестил и убил.

Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался – от отчаяния:

– Владыка, это навет… Кто-то захотел оклеветать меня…

– Тебе – нужен – свидетель? – раздельно и так же ужасающе спокойно. И негромко: – Ахэтт.

Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину – еще не старую, но страшно измученную, – не узнавая лица – но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.

– Пес, пес, убийца! – она билась в руках воинов. – Доченька моя, о-о… Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.

Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой – правая по-прежнему сжимала рукоять меча:

– Дитя мое… – Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием, – прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.

Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово…

…Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей – те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо, – и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:

– Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!

– Лучше бы материнское молоко стало отравой – я не дожил бы до такого позора, – глухо ответил вождь. – Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.

– Улхард! – Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. – Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд – неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба – из народа Улфанга!

– Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, – угрюмо усмехнулся Улхард. – Разве ты – из моего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?

– Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей – это вам пристало больше, чем меч! – Уггард дрожал от бессильной ярости. – И ты, – он обернулся к Владыке, оскалив зубы: – Я ненавижу альвов, но больше – вас! Ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч – я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..

– Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? – ровно спросил Изначальный.

– Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть – в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, – ответил за всех Утрад.

– Я умру с мечом в руках! – прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, он задыхался от ярости и страха.

– Никто не запятнает свой меч твоей кровью, – с усталым презрением сказал Изначальный. – Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, – повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих – клянитесь не начинать войны и не выступать против Севера.

– Клянемся, – нестройно ответили вожди.

– За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в Твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.

– Да будет так, Владыка…

– Вы… – во взгляде Уггарда было безумие, – вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!

– Молчи, глупец, – прошелестел голос одного из старейшин.

Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.

– Властелин, – нарушил молчание светловолосый воин, – что мы сделаем с… этими? – он не называл имен, просто указал рукой.

– Оставить пленниками всех. Кроме него, – слова были холодны и тяжелы. – Он умрет. Ахэтт?..

– Я не хочу видеть его.

Вала кивнул.

– Идем, дитя мое.

Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:

– Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы – увидите. И помните о клятве. Прощайте.

И затворил за собой дверь, отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.