Текст книги "Научиться дышать"
Автор книги: Наталья Светлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– Дурацкая коляска, – ругала ее Ирина, когда та застревала по пути.
От двери бани исходило тепло, но это не остановило ее. Городская девушка с Рублевки не привыкла к таким древним способам принятия душа и была уверена, что там пусто, а где-то в доме найдется нормальная ванная комната. Ирина дернула тяжелую дверь и, проехав чуть-чуть вперед, застряла в расщелине между досками.
– Кто там, черт возьми! – недовольно произнес Волков и обернулся, вставая как вкопанный.
Девушка побледнела до предсмертной белизны, увидев его. Голый.
– Ба-буш-ка, – по слогам промямлила она и покраснела, точно рак, задержавшись глазами на его гениталиях.
Видимо, горячая вода так подействовала, но его достоинство эрекцией было направлено прямо на нее. Какого адского труда ей стоило отвести глаза от его члена! Ирина дергала коляску и готова была уже заплакать от своей оплошности.
– Что бабушка? – спросил, как ни в чем не бывало, Волков и подошел к ней.
Он вытащил застрявшее колесико и выкатил коляску из жаркой бани. Девушка развернулась к нему и держала взгляд строго на уровне его лица, аж глаза заболели, так хотелось скосить их вниз. Ей определенно понравилось то, что она там увидела.
– Извини, но тут нечем прикрыться. Думаю, мы оба взрослые люди и видели все эти непристойности на картинках, поэтому ни у кого не случится сердечного удара. Так что там с бабушкой?
– Она просила принести связку хвороста.
Ее голос немного дрожал, как она ни пыталась взять себя в руки.
– Я перенес его в другое место. Скажи ей, что я помоюсь и все сделаю. Ты можешь отдыхать, ничего делать не нужно. Хорошо?
Ирина кивнула головой, про себя уже догорев дотла от смятения и замешательства. Иван развернулся обратно в баню, а девушка сжала до боли кулаки, выдыхая. Она буквально держала себя за руки, чтобы не повернуть голову и не посмотреть на него сзади. Аполлон. Идеальная мужская фигура, обещающая жаркие ночи и дни, полные силы.
И она… Калека. Ничем не может его больше привлечь. Невыплаканные слезы затянули удавку на шее Ирины, и, понурив голову, она поехала в дом. Нечего и мечтать об Аполлоне: она не Афродита.
5
Изменение – это процесс, который происходит, если боль от того, что ты остаёшься тем же, превышает боль от того, что ты изменяешься.
Филипп Берг
Легкая позолота конца сентября большими любопытными глазами смотрела в окно. Ирина отвечала ей таким же интересом в карих, цвета крепкого какао, глазах. Этот сентябрь был наполнен чувственным ожиданием, невесомым духом романтики, предвкушением чего-то остро-сладкого. Так она ощущала то, что каждый раз поднималось в ее душе при мыслях о Ване.
«О Волчаре», – тут же поправила себя девушка.
От этого Волчары у нее кровь стыла в жилах, но в самом хорошем из возможных смыслов. Это необъяснимая магия, которая появилась еще до их с Волковым рождения, задолго до появления первых мужчины и женщины. Сначала возникло неодолимое притяжение, сверхмагнетизм полов, сумасшедшая тяга мужского к женскому, и наоборот. Волчара звучал грозно и в то же время так успокаивающе и умиротворяюще. Словно у нее появился клыкастый, могучий защитник. И защищал он ее в первую очередь от нее же самой, не давая потопить себя в мутном, вязком болоте зарождающихся комплексов и пожирающего душу одиночества.
– Пап, я не знаю! Чего ты заладил все одно и то же! – кричала Дарина, активно жестикулируя руками и кипя от недовольства.
Ирина кожей чувствовала это бурление в крови сестры. Чем-то отец довел ее до ручки…
Семья собиралась к ужину. Снова ожидался приезд Марка, хотя на самом деле все понимали, что он не горит желанием (как и все остальные) здесь находиться. Она сама с тревогой, тихой сиреной завывающей в душе, смотрела в окно. Вот уже неделю приходилось торчать дома и смотреть телевизор, слушать музыку или очередные вереницы сухих, трескающихся от своей прогнившей сути, сплетен.
– Ира, доченька, – отец обнял ее и погладил по волосам. – Ты изменилась, моя хорошая. Будто розочка распускаешься. Или мне кажется?
– Не знаю, – прошептала девушка, первым делом думая об Иване. Он стал тем солнечным лучом, который дал ее расцвету толчок. – Наверное, это осенняя перестройка организма.
– Насчет перестройки, – сказал Анатолий Викторович и повернулся, выискивая глазами Дарину, но той нигде не было. – Твоя сестра собирается лететь в Майами.
– Майами? – улыбнулась Ирина, вспоминая целую гамму приятных впечатлений от пребывания в Штатах.
– Вижу, ты не будешь против слетать с ней.
– Конечно, нет! Классная затея, пап!
– Вот и славно, милая. Скоро ужин.
Он поцеловал ее в лоб и ушел. На губах Ирины радостными бликами заиграла улыбка от мыслей о предстоящей поездке. Ну ничего себе, Дарина хочет взять ее с собой! В душе разлилось невиданное доселе тепло, и, сжав от неожиданного восторга подлокотники кресла, девушка поехала в кухню.
Мать, облаченная в темно-синее бархатное платье в пол, поправляла золотые сережки и придирчиво разглядывала себя в зеркальце. Девушка негромко вздохнула. Иногда она так сильно уставала от этой наигранности и чопорности членов ее семьи, словно они были английской знатью королевских кровей. Эти званые ужины и обеды, платья, украшения. Хотелось однажды очнуться в простой однокомнатной квартирке с котом или собакой (можно и с Собакой, больно понравилась ей та дворняжка), любимым мужчиной…
Раньше помпезность и вычурность были ей по душе, когда она сама играла в этом театре абсурда. А теперь, отойдя на второй план, став трагикомической декорацией, Ирина начала воспринимать все иначе – через призму своей неполноценности. Когда теряешь все, прожитая жизнь кажется фарсом.
– Ну что, Марк опять опаздывает? – произнес отец, садясь во главу стола.
– Не припомню дня, чтобы твой сын пришел вовремя, – брюзжала Оксана Дмитриевна. – Твоя любовница не привила ему чувство пунктуальности и элементарной вежливости. Благо, мои дети воспитаны как следует.
Ирина и Дарина опустили глаза в тарелки, рассматривая кулинарные произведения искусства в миниатюре, усиленно фокусируя взгляд на спарже и других овощах.
– Оксана, не будем об этом, – строго сказал Анатолий Викторович, чувствуя натяжение нервов, ставшее постоянным гостем его нервной системы в обществе жены.
– Почему же не будем? Может, девочкам тоже неприятно, что на семейных, слышишь, семейных ужинах присутствует бастард?
Кулак мужчины с глухим эхом опустился на стол, заставляя вилки и ножи танцевать лязгающий вальс. На жену, кажется, этот жест не возымел никакого действия. Слишком упрямая и своенравная она была, чтобы мужчина мог принудить ее силой склонить перед ним голову.
– Я люблю Марка, – пробормотала Ирина, оказываясь носом все ближе к несчастной спарже, которая, если бы могла, покраснела, смущенная столь пристальным вниманием к ее скромной персоне.
Ее брат точно обладал даром появляться в нужном месте и в нужное время, потому что именно в момент назревающего кровавого конфликта между всей семьей раздался звонок в дверь.
– Бонжур, – сказал Марк, проходя в кухню. – Приношу тысячу извинений за опоздание, но мы с Элен были заняты.
Элен – француженка, жена Марка. Он всегда прилетал в Россию с ней, но никогда не приводил ее на ужины в их дом. Как-то Ирина не удержалась и все-таки спросила его, почему. Ответ ее удивил: чтобы она не узнала, что такое антипод нормальной семьи.
– Вы всегда заняты, мсье. Вы точно принц или король целой страны, – сострила мать с унизительной ухмылочкой на губах.
Как же она терпеть не могла это вечное напоминание об изменах мужа! Начал ходить налево в молодости, этот его отпрыск даже старше Иры! Еще и в семью его притащил, все ему дал и звал на их ужины! Она не хотела, чтобы ее чистокровные дочери якшались с этим ошибочным плодом, результатом разгульных сперматозоидов мужа.
– Что вы, maman, – с французским акцентом проговорил Марк и сел напротив нее, – просто не хочется заставлять вас пить желчегонное после моих визитов.
Несколько пар глаз уставились на него в немом изумлении. Спаржа на тарелке Ирины уже бы давно свернулась от такого накала страстей за обеденным столом, имей она душу. Но вместо этого ее неловко терзали вилкой, вымещая свои чувства.
– Не будем о плохом, – прервал затянувшуюся и переходящую в активную холодную войну отец и обратился к Дарине. – Ну что, дорогая, Ире готовиться к полету в Майами?
Замученная вконец спаржа была оставлена, и Ирина подняла на сестру взгляд, полный счастья. Майами с Дариной и ее друзьями! Возвращение былого веселья.
– Я не знаю, пап, – пробурчала себе под нос Дарина, краснея от злости и от того, что отец намеренно ставит ее в такое неудобное положение при всех. А почему, черт возьми, ей должно быть неудобно?! Почему ей навязывают Иру в поездку, куда она ее брать не хочет? В чем ее вина? – И вообще, пап, Ира инвалид! – взорвалась после долгого дня споров с отцом она. – Мы летим не на частом самолете, а на обычном! Как ты прикажешь с ней быть? Что ей там делать?
– Самолет не проблема, мы все организуем, – ответил Анатолий Викторович, не смотря на младшую дочь, чтобы не видеть выражения ее лица.
За столом повисла гнетущая тишина. Даже у острого на язык Марка не нашлось что сказать.
– Я не инвалид, – голос Ирины, точно струйка холодного воздуха, разрядил накалившуюся добела обстановку за обеденным столом, – я красотка.
Ее улыбка, подобно светящимся в темноте точкам-сверчкам, озаряла душную атмосферу обоюдной и вездесущей, проникающей во все поры ненависти. Девушка потупила взгляд, но не смогла спрятать в недрах души эту мимолетную, живую, полную неуловимого ребячьего куража улыбку. Такой кураж испытывают молодые девчонки, когда мысли, словно рой обезумевших пчел, кружат вокруг одной соты с медом – его имени.
– Прости? – бровь матери вопросительно поднялась.
– Ваня не разрешает мне называть себя калекой или инвалидом, – объяснила она, стараясь погасить все страстные, пылкие нотки в голосе. – Он велел мне заменять эти слова «красоткой».
Дарина красноречиво фыркнула и вернулась к своим блинчикам с черной икрой. Какая чепуха! Лишь бы только Ира поняла, что она не является желанным гостем в их шумной компании. Вечно младшая сестра висит на хвосте, как репейник! Почему старшие должны отдуваться за эгоистичные решения родителей родить еще одного ребенка?! Вот пусть сами с ней и таскаются!
– Ваня? – продолжала допрос мать. – Тот бедный парень из деревни? Прораб у отца?
– Да. К чему напоминать про то, что он бедный? Ты могла сказать, что у него глаза цвета чистого льда. Это более выгодная характеристика, – все-таки вступила на защиту Волкова Ирина.
Оксана Дмитриевна отложила приборы, и взгляд ее обычно слепых к дочери глаз заскользил по ней в порыве отчаянного любопытства. Уж не изменяет ли ей рассудок…
– Ты ли это, Ира? Совсем тебя не узнаю. Или ты уже забыла, как раньше выражалась о таких молодых людях? – Видя смущение девушки, она решила надавить на этот нарыв и выдавить гной сразу. Пусть больно, но отрезвит. – Ты называла их бесполезными нищебродами, а одного, этого… Петра, назвала вообще нищим щенком, помнишь?
– Оксана, хватит, – мягко попросил отец, не имея веских возражений против Волкова, но имея недовольство видеть дочь в таком растерянном, униженном состоянии. – Ирина взрослый человек, у нее вполне могло произойти переосмысление ценностей. Нет нужды понукать ее прошлыми мыслями и идеями. Всем свойственно заблуждаться. А молодости тем более.
Он знал, о чем говорил. Главная ошибка его молодости, плавно перетекшая в ошибку всей жизни, сейчас сидела рядом и отчитывала его дочь. Молодость – прекрасная пора цветения тела, когда груди девочек наливаются силой, точно бутоны живительным нектаром, а нескладные, угловатые фигурки приобретают соблазнительные формы со всеми волнующими мужской взгляд выпуклостями и изгибами. Однако молодость, в противовес физическому благоуханию, также пора страшных предрассудков, зачастую непоправимых ошибок, неверных суждений. Молодость сочетает в себе и черное, и белое. К сожалению, имея великолепное время для свершений, люди, совсем недавно вставшие на путь взрослой, порой тяжелой жизни, не могут распорядиться ей верно, набредают на постоянные тупики стереотипов и клише.
– Это абсолютно ложное переосмысление, если оно вообще имело место. Ты слишком много времени проводишь с этим парнем. Нужно найти тебе какое-нибудь занятие, – упорствовала в своем Оксана Дмитриевна.
– У меня уже есть, мам. Мне нравится проводить время с Ваней. Я помогала ему топить печку для бабушки, он познакомил меня с Собакой, выиграл при мне футбольный матч…
– Вздор! Этот Ваня, – лицо женщины приняло форму глиняной маски, каждое движение лицевых мышц грозило тем, что она просто рассыплется, – совершенно нам не подходит.
– Он подходит мне, – с нажимом, но все же тихо сказала Ирина.
– А ты что же, уже не из нашего круга?
Так и хотелось крикнуть: «Да! Не из вашего!» Но ведь это не так. Слова матери, точно удар молнии, пришлись по самому сердцу. В погоне за своим новым «я», робким и всех боящимся, она напрочь забыла, какой дрянью была совсем недавно. Однако сейчас казалось, что вся семья – это отдельный от нее синдикат, а сама она разительно изменилась, чтобы быть с ними заодно.
Но, как ни крути и ни рассматривай под разными углами – смыть, затереть жесткой губкой, точно темно-ржавые узоры налета на белой поверхности кухонной плиты, удалить пятна на своей биографии невозможно. Вчера и сегодня – это не разные эпохи, как многие любят говорить. Вчера всегда будет влиять на сегодня, либо укрепляя, либо расшатывая его фундамент. А сегодня всегда будет опираться на вчера, как бы тщательно человек не скреб наждачной бумагой свою прошлую жизнь.
– Maman, papa, расскажите о вашей жизни. Чего мы всё про Иру? Будто нет тем интереснее, – встрял в разговор Марк, напоказ принижая значимость сестры, чтобы отвести от нее внимание стервятницы – матери.
Сославшись на плохое самочувствие, Ирина откланялась этому параду замшелости и верному следованию седовласых, изживших себя традиций и уехала в свою комнату. Рассказать о творившейся в душе войне с легкостью могли дрожащие пальцы, которыми она сейчас перетряхивала вещи в поисках волшебного ключика.
В одном из ящиков шкафа она спрятала сигареты, которые раньше были символом принадлежности к элитной молодежи. Когда Ирина поняла, что не может больше ходить, депрессия заронила в ней семена, и со временем они проросли в перекрывающий дыхание плющ. Пришлось избавиться от сигарет, закрыв их под замок, чтобы не убить себя постоянным пыхтением никотиновым дымом, лишь бы ублажить нервную систему и не свихнуться.
Ящик был вскрыт, абсцесс тоже. Первая затяжка в открытое окно, и по нервным нитям потек целительный яд.
***
Путы сна, точно врезающиеся в тело канаты, не отпускали Волкова. Он устал и морально, и физически. Его тело было сильным и закаленным: спорт и тяжелая работа не давали ему спуска. Пыхтеть как паровоз, пытаясь выжить, стало нормой в его жизни. Порой не хватало дыхания, но никто за него дышать не будет, поэтому приходилось делать вдох поглубже и продолжать свой путь.
Глаза Ивана распахнулись и встретили натяжной потолок. Ясно, где он и почему тело, словно бы провалилось в сахарную вату или нежнейшие клубы облаков. Мужчина повернул голову и увидел то, что ожидал – Лилию. В доме бабушки такой мягкости не сыщешь ни на одной перине.
Видимо, он остался у нее, чтобы не ехать поздно ночью в Терехово и на одну-единственную ночь забыться в женских объятиях. Которые отнюдь не были ласковыми и нежными, дарящими мужскому телу свои пронзительно трепетные касания. Лилия была статуей, выдолбленной в камне, жесткая и внутри, и снаружи. Но другой альтернативы он не имел.
Вставать Волков не торопился. Его мышцы горели праведным огнем после долгих тренировок в школе, каждый вдох отдавался болью в торсе. Кубики пресса порой становятся кошмаром. Слишком много сил и энергии они у него забирают. Мысли снова вернулись к спавшей рядом (и он был уверен, голой) Лилии. Он к ней никогда не испытывал высокой страсти, любовь так и не воспламенилась между ними синим пламенем, не сожгла их дотла, так, чтобы ничего не осталось. Возможно, этот секс можно было назвать безмятежной привязанностью…
– Доброе утро, – проворковала девушка, медленно открывая глаза.
Она перекатилась ближе к нему и положила голову на его грудь, рассеяв по ней свои длинные пшеничного цвета волосы. Неосознанно, повинуясь каким-то внутренним силам, он втянул носом аромат ее волос. Ничем не пахнут. Абсолютно. Не то что волосы Иры, всегда издающие тонкий, изысканный аромат, словно окутывая ее аурой женственности, причем настоящей. От Лилии порой исходили вульгарные ароматы духов или резкие отзвуки шампуней и масок для волос, но они были жеманные, прециозные, наигранные, будто бы подражающие шарму и беззаботности, с какими носила очарование дочь Вересова. Именно носила, как аксессуар – шарфик, небрежно, но в то же время точно выверенно, накинутый поверх тонкой шейки.
– Ва-ань, – протянула она и поцеловала его сосок на правой груди, – может, ты не будешь мужем на ночь? Жить одной в квартире скучно, переезжай.
– Мы это уже обсуждали, Лиля. Какой смысл в том, чтобы начинать еще раз? Я не хочу быть художником, который один раз изорвал холст в клочья, а потом снова пробует его восстановить.
– Зато в эту постель ты возвращаешься регулярно! Я тебе не держатель борделя и единственная его работница, понял? Либо возвращайся на официальных правах, либо ищи другую койку!
Девушка вихрем подлетела с кровати, давая Волкову лицезреть свою скульптурную, спортивную фигуру. Ни грамма лишнего веса или даже лишней кожи. Совершенно сухое, выстроенное по лучшим канонам бодибилдинга тело. Крепкие ягодицы, которым так не хватало порой мягкости и некоторой пружинности; отчетливо проступающие мышцы рук, которые по определению не могли ласкать, только сдавливать в захватах; мощные бедра, во время прикосновения к которым не испытываешь щекочущего возбуждения и желания осыпать их поцелуями, поскорее поднимаясь к заветному месту, которое пряталось между ними.
Иван застонал и откинулся на подушку головой, потирая лицо ладонями. Запустил лицо – уже заросло щетиной. А щеки-то помнили и до сих пор хранили на себе горячие печатки – поцелуи Иры, так стеснявшейся проявления своих чувств. Волков не заблуждался насчет природы этих ее эмоций. С первого взгляда на ее смущение и красные щечки становилось понятно, что она невинный цветочек. Поэтому ее так тянет к нему; он не мог не ощущать эти сбивающие с ног флюиды сексуальности. Он мужчина, а ее женская сущность изнывает от жажды раскрыться, вступив в близкий контакт с противоположным полом.
Он не мог привлекать ее как мужчина: слишком не похож на то, что эта девушка должна видеть каждый день в своем обществе. Красивые, ухоженные мальчики, последователи куклы Кена, на дорогих автомобилях и в костюмах от именитых дизайнеров. В нем же не было ничего из этого. Только грубая, но знающая свои границы сила; любовь к жизни, хоть порой она и была недостойна этого преклонения; простая машина, но заработанная своим трудом, каждая копейка была только его.
– Волков, ты кофе будешь? – окрикнула его хриплым голосом Лиля.
«Волков, – усмехнулся он. – Ясно. Ночной секс забыт, теперь только дневная формальность».
– Буду. Ты знаешь, какой я люблю. А я в душ!
– Знаю я, да. Я все про тебя, козла, знаю, но ты воротишь от меня нос.
В своем стиле. Поэтому они и расстались когда-то. Слишком Лилия мужественная, в ней просто взрывается маскулинность, мужские повадки и модели поведения стали ее собственными. Она работает с ним в школе, преподает бокс девушкам и занимается бодибилдингом. Сначала его привлекла ее грубость, но с возрастом душа стала требовать заботы и понимания, нежной женщины рядом, хрупкой, точно фарфоровая ваза. Любому нормальному мужчине хочется чувствовать себя стеной, охраняющей маленькую пышную алую розочку, давать ей покровительство и тепло от всех северных ветров. Накачать мышцы и прокурить голос он и сам может. В женщине должна быть сладкая обольстительность и немного горьковатая пленительность. Она должна манить мужчину, как одинокого путника манит маяк. Как огонь подзывает к себе мотылька.
– Держи свой кофе, Волчара, – встретила его Лиля в кухне.
– Имя мое ты уже ввиду дурного характера забыла?
– Ваней ты станешь, когда мы снова будем парой. А для парня, который приезжает переночевать у меня и потрахаться, сгодится и Волчара.
Мегера! Уже не в первый раз он ощущал тупую боль разочарования от того, что вообще с ней связался. А что делать? Он ведь живой: дышит, чувствует, в конце концов, хочет. Невозможно убить в себе чувства работой, они все равно дотошно сверлят мозг просьбами найти лучик женского тепла, частичку женской заботы, крупицу женской любви. Вот и кинулся на первую попавшуюся и согласившуюся встречаться и жить с бедным, но чертовски привлекательным (ее слова) парнем.
– Больше этого не повторится, Лиля. Ты знаешь, я верен своему слову.
– Это все знают. Ты прям эталон мужского характера. Не устаешь быть идеальным? – поддразнила его она.
– Не устаю быть мужчиной, каким был рожден и каким мать хотела меня видеть.
Лилия закатила глаза. Волчара такой Волчара! Всегда непреклонный, строго следующий своим принципам, которого просто невозможно сбить с пути истинного.
– Мы изжили себя, Лилия. И этот обрывочный секс, не подкрепленный больше никакими чувствами, причиняет только боль наутро нам обоим. Не будем себя растрачивать впустую.
Он оставил кофе недопитым и ушел одеваться, чтобы уйти из этой квартиры раз и навсегда.
– Как ты заговорил! Сраный философ, – донесся ее недовольный голос из кухни. – Так и скажи: «Появилась другая, но компас иногда сбивается, и я оказываюсь в твоей постели».
Волков промолчал. Никто у него не появился. Да и пора бы уже ей знать, что его компас никогда не сбивается на измены и предательства. Еще одна причина порвать все связи и сжечь мосты с этой девушкой: она так и не узнала его за прошедшее время.
***
– На улице уже не так тепло и солнечно, – сказал Иван, усаживая Ирину в коляску, – поэтому мы переместимся в здание. Ты не против?
Девушка посмотрела на небо: серо-синее, точно разводы гуаши по альбомному листу. Тяжелые капли дождя уже свисали с этих серых комков ваты. Наверное, она не против испортить прическу и макияж.
– Я ждала, когда мы снова сможем встретиться. Дома так скучно. Дарина улетела в Майами, теперь в комнатах стоит тишина похуже, чем на похоронах.
– Не могу гарантировать, что сегодня будет очень весело, – улыбнулся Волков и вкатил ее в помещение, где проходила тренировка. – Я работаю, а значит, у тебя будет незапланированный матч по боксу.
Ирина ответила ему безропотной улыбкой. Пусть делает, что хочет, лишь бы изредка уделял и ей внимание. Видеть его уже было счастьем.
На ринге она увидела несколько пар молодых людей, вероятно, школьники старшего возраста. Такая атмосфера была ей непривычна. Пристальным взглядом, врезаясь в его быстрое, ловкое тело, девушка следила за Волковым. Он то учил кого-то из ребят, то сам вставал в пару и принимал бой. Ее завораживала его сила, тело гудело, настраиваясь на частоту Ивана, точно радио.
Он сошел с ринга и скинул с себя мокрую майку. Ирина слегка прикусила губу, ею овладело огромное искушение. И откуда же появилась эта похоть под личиной томного возбуждения? Откуда все эти первобытные желания обладания? Девушка тряхнула головой, словно отгоняя постыдную, бессовестную мошкару мыслей. Она никогда такой не была: трепещущей перед мужчиной, краснеющей и стесняющейся голого торса. Да она девственности лишилась на какой-то пьяной вечеринке с сыном одного из богатых друзей отца!
Этот первый секс, который должен стать знаковым и запомниться навсегда, она совсем не помнила. Он просто предложил покувыркаться, когда они уже не соображали ничего от неустанно сменяющихся бутылок дорого алкоголя. Почему нет? Секс и секс. Все из ее круга уже им занимались, некоторые партнеров меняли в геометрической прогрессии: чем толще кошелек, тем привлекательнее кандидатура.
– Ну что, Ванюша, еще не передумал насчет нас? – спросила подошедшая к нему мужеподобная девушка.
Ирина с интересом вытянула шею, точно любопытный гусек, и стала прислушиваться. Дыхание перехватило, когда эта девушка без всякого стеснения повисла у него на шее и буквально вдавила губы в его. Кровь застучала в висках, а сердце просто напропалую кидалось в бой, разбиваясь о грудную клетку изнутри. Она быстро отвернулась от них, чтобы ее не уличили в подглядывании, а глаза уже плавали в соленых озерах слез.
В голове стоял такой шум из кричащих наперебой мыслей о том, как она глупа и наивна, что Ирина не слышала разговора Волкова и Лилии. Ее пальцы побелели от силы, с которой она сжимала подлокотники коляски. Встать бы сейчас и убежать! Проклятые ноги!
– Эй, Ира! – перед ней возникло лицо Ивана. – С тобой все хорошо?
Она сморгнула слезы и то ли мотнула головой, то ли кивнула, но Волков не понял, что это означает. Подняв ее, стройную, как ивовая веточка, на руки, он переместил эту пушинку на диван.
– У меня есть немного свободного времени, решил поболтать с тобой. Ты точно хорошо себя чувствуешь?
– Да, – слабым голосом ответила она.
А в голове, точно сверхскоростная торпеда, пронеслась мысль: «Это твое наказание». Когда-то у нее не было тормозов, и она делила постель с несвободными мужчинами, плюя на их вторых половинок с высокой колокольни. Считала, что преград для нее в принципе не существовало. Она красива, богата, в постели открыта к экспериментам. Любой мужчина (и не так важно, есть ли на его шее удавка в виде жены или девушки) будет не против отдаться во власть ее лукавых чар. Что было с ними дальше, ее не интересовало.
– Послезавтра в это время я буду на объекте твоего отца. Если хочешь, можем съездить туда вместе. Только обязательно спроси у него разрешение.
– Хорошо. Эти «Вересковые поля» уже поработили всю Москву, а отцу все мало.
– А еще он явно любит себя, – по-дружески подтрунивал Волков, намекая на название сети гипермаркетов и фамилию их семьи.
– Это точно.
Теперь она не знала, как с ним общаться, когда выяснилось, что Ваня Волков уже занят другой девушкой. Намерений переспать с ним наперекор тому, что он не свободен, даже не возникло. Ирина уже достаточно хорошо изучила его тип личности. Волчара не будет изменять своей любимой, даже если Вересова осыплет его алмазами и золотом. Его душа явно не продавалась, и в торгах не было смысла.
– С твоим настроением что-то случилось. И мне это не нравится. Сейчас попробуем одну классную штуку.
– Какую? – встрепенулась Ирина.
– Такую, – сказал он и протянул ей руки. – Раз уж ты выбрала мое общество, я не имею права праздно тратить драгоценное время. Будем вставать, сколько можно передвигаться на колесах. Такие ножки должны стучать каблуками и собирать шлейф свернутых мужских голов.
Воздушная одухотворенность окрылила Ирину. Умел он найти слова, способные залечить царапинки и ранки на ее душе, которая перерождалась из гусеницы в бабочку.
– И что… мне вставать?
– Да, как ты делаешь с тренером.
Ее ладошка легла в его сильную руку, и тепло закружилось воронкой под кожей. Она сильнее сжала его руки, чтобы чувствовать, как кожа плотно прижата к коже, как ток пульсирует в ее пальчиках. Было тяжело вставать, она уже долгое время отказывалась от услуг тренера, потеряв веру в себя.
– Не смей опускаться так быстро, – произнес Иван, держа ее крепко, как филигранную ювелирную статуэтку. – Думай о том, что ты получишь взамен, если заставишь себя терпеть боль. Красивые платья, Ира!
Ирина зажмурилась и привстала, чувствуя онемение в ногах и свинцовую тяжесть, которая тянула ее к земле.
– Высокие каблуки!
Еще чуть-чуть, ведь он верит в нее. Еще немного, ведь он смотрит. Она не может показать ему, как слаба духом.
– Походы на светские мероприятия! – продолжал вдохновлять ее Волков, но он даже не догадывался, как мало стали значить перечисленные им вещи.
«Ты!», – подумала девушка и встала на ноги, продержалась ровно секунду и опустилась в коляску.
По ее лицу если только пот не катился. Как же это было сложно! Иван опустился перед ней на корточки и сказал:
– До нашей следующей встречи найди причину, которая будет достаточно сильно тебя мотивировать, и мы продолжим занятия. Договорились?
Девушка кивнула, а про себя подумала о том, что уже нашла такую причину. Это был он.
6
В великой игре, которая зовется жизнью,
самыми несчастными оказываются те,
кто боится рискнуть стать счастливым.
Гийом Мюссо
Желания очень часто противоречат возможностям. Наверное, всем хорошо знакомо чувство душевной жажды встречи с дорогим для тебя человеком, когда все внутри покрывается трещинами, как поверхность пустыни. И только его взгляд, его обворожительная улыбка, пузырьки его смеха, разряживающие воздух, могут наполнить полость внутри тебя животворным кислородом, напоить освежающей водой.
– Думаю, еще чуть-чуть ты можешь побыть на улице, если хочешь. Дождь начнется минут через пятнадцать, – с видом знатока природы сказал Волков, подкатывая коляску ближе к дому. – Мне нужно зайти к ба, а ты решай, со мной пойдешь или тут останешься.
Ирина посмотрела на него снизу вверх, отмечая, как октябрьский настойчивый ветерок трепал его темные волосы цвета зрелого каштана. Этот ветерок вел себя довольно агрессивно, забираясь под куртку, продувая ноги в кроссовках, взметая пряди волос в бушующем беспорядке. Он был предвестником крикливых холодных ветров, которые чуть позже начнут колотиться в двери и окна, запугивая своими завываниями. Природа почти избавилась от летнего дурмана, начиная замораживать свои лучшие творения, готовясь к зиме, чтобы сохранить их до следующей цветущей поры.
– Я тут еще погуляю, – ответила девушка, чьи легкие не успевали вдыхать эту колкую свежесть и наслаждаться ею после душных стен родного дома. – Не беспокойся обо мне, я сама смогу въехать в дом.
– Ты как скажешь иногда, Ира, – Волков опустился перед ней на корточки и накрыл ее ладони своими, согревая их, точно пушистыми варежками. – Не беспокоиться о тебе я не могу, пока ты доверена мне. Не замерзла?
Сейчас бы кивнуть, сказать, что замерзла, но совсем не телом, а душой. Иногда ей достаточно реалистично казалось, что от Вани исходит лучами тепло, которое она не видит, но точно чувствует. Ветер не переставал наносить свои подлые удары под одеждой, но его прикосновения давали телу температурный скачок в сто градусов. Или это самовнушение, которым часто занимаются влюбленные?
