Текст книги "Научиться дышать"
Автор книги: Наталья Светлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
– Что? – резко выдохнув, застигнутая врасплох спросила она.
– Ты выбрала отличный предлог, чтобы меня оставить. Как будто я виноват в нашем разрыве, а не твои шашни на стороне. Пусть так.
Она с трудом заглатывала воздух, который превращался в комья в горле. Он все знал, обо всем догадывался. Она была для него детской книжицей с ребусами, которую любой ребенок раскусит за минуту. И он просчитал ее ходы и мысли на миллион шагов вперед. Этим Волков ее и пугал. Тем, что от него ничего не скроешь.
Но разве не для того и нужна семья, чтобы ничего не скрывать, а выложить карты раз и навсегда?
***
За полчаса до боя курантов Ирина вынесла последнюю сумку со своими вещами. Сейчас она стояла на пороге квартиры Вани, и ей казалось, будто она навсегда покидает свой дом. Но уже было поздно делать шаг назад и окончательно ронять свое достоинство.
– Желаю тебе счастья, – произнес Иван, рукой поглаживая бок собаки. – Искренне, без намека на злорадство или месть.
– Я знаю тебя уже достаточно хорошо, – улыбнулась Ирина. – Знаю, что без злорадства.
Внизу ее ждал Сергей, и они еще могут успеть встретить Новый Год вместе. Это будет ее худший год. И встретит она его в худшей компании на свете – с самой собой. Сомнения и метания не покидали ее ни на секунду, тревожными гудками умоляя не совершать такой ошибки.
– Я… отдам завещание отца Сереже. Он сможет справиться с компанией, – неловко сказала она, так как уходить не хотелось.
– Верю в него.
– Ну, я пойду, да?
Он кивнул. Слов для нее не было. Достаточно уже наговорился. Все равно, его слова – что горох о стену. Так зачем тратить силы? Открывать рот, произносить звуки, артикулировать только для того, чтобы она в очередной раз закрыла уши?
За Вересовой захлопнулась дверь. Они так и стояли с Собакой, смотря ей вслед. Раздался бой курантов. Новый год вступил в силу.
Часть 2
1
Судьба и впрямь жестока, поскольку даже в мелочах любит посыпать раны солью.
Джорджио Фалетти
Пламенеющее багряным закатом небо не переставало удивлять, меняя свою колоритную расцветку с каждым пройденным часом. И вот уже оно не алеет пролившейся кровью, а хлещет в окно серой обыденностью, напоминая о том, как долго и скучно может идти день и как мало в итоге люди сделают полезного за пройденные сутки.
Люди слеплены по такой технологии, что им вечно кажется, будто время играет против них. Его постоянно мало – оно улетучивается, стоит только глазом моргнуть. Но ведь находится же откуда-то время посидеть перед телевизором с глупой программой на экране или поплевать в потолок, философствуя о скоротечности времени? Но виновата не лень человека, никогда – только неумолимое время.
Так было и с ней: жизнь превратилась в трудноперевариваемое нечто, отчего неустанно мутило каждое утро. Работа без удовольствия – классика восьмидесяти процентов населения. Однако, испытав это на собственной шкуре, в восторг не приходишь.
– Джордан! – девушка умиленно воскликнула, когда белый котенок запрыгнул к ней на постель. – Я тоже тебя люблю, мой хороший.
Непослушный малыш что-то промяукал, скорее всего, выражая требование плотно поесть. Похоже, что это основное требование котов, цель их существования – поглощать все на своем пути и в как можно больших количествах.
– Ну сейчас, лапочка. Дай мне хоть проснуться.
Она потянулась, ощущая тяжесть в мышцах. Не ту, которую испытывают люди, занимающиеся до седьмого пота в спортзале. Нет-нет, это особый вид ломоты и тяжести во всем теле, о которых знают люди, ненавидящие проспаться по утрам. Усталость наполняла вены свинцовыми шариками вместо красных телец-эритроцитов. Руки тяжелеют, веки и вовсе не открываются. А о том, чтобы встать с постели и храбро встретить новый, ничего не обещающий день, и речи быть не может!
Однако сделать это нужно. Это «нужно» ставит крест на жизнях многих людей. Разве для того дана нам жизнь, чтобы подчинять ее только тому, что нужно сделать? И кто вообще придумывает правила этой большой, нечестной игры?
– О нет, господи, фу! – вскрикнула она, когда пятка коснулась мокрой тапки. – Не-ет. Джордан, козел, как и все мужики!
Тапка разбухла под действием жидкости, которой котенок обильно одарил обувь, но характерного запаха не издавал. Коварные котята! Можно даже и не догадаться, что они сделали свои нечистые дела.
Каждое утро начинается с одного и того же вступительного акта пьесы – с неприятности. Сработал вовремя будильник? Жди подлянки от кота. Нет от него новостей ни в тапках, ни в кроссовках, ни за диваном? Значит, кофе закончится.
– Никакого тебе корма, Джордан, пока не запомнишь, где находится туалет! И зачем ты мне нужен был за пять тысяч? Породистый! Точно так же и уличный мог нагадить мне в тапки.
Очищая обувь в раковине, она сдувала прядки с лица и проклинала наставший день. Снова школа, работа, дети и возвращение в одиночестве домой. Пути все одни, ведут в одно и то же место – туда, куда ты сам ни за что бы не пошел. Но если ты сам совершаешь ошибки, жизнь берет бразды правления в свои руки, делая тебя Фаэтоном в огненной колеснице Гелиоса.
– Конечно, я шучу. Иди сюда, – она подозвала котенка и налила ему молока в дополнение к куриному паштету от «Вискас».
Пора собираться! Еще один рабочий день – и впереди выходные. Стоит того, чтобы сегодня не сломаться, а оставить эту незавидную участь на субботу и воскресенье.
– Черт.
Банка из-под кофе дерзко показывала ей язык, улыбаясь жестяным дном. Она символизировала пустоту, которую каждый хотя бы раз в жизни чувствовал. Мы испиваем свою жизнь до дна, как кофе, слишком быстро, оставляя после себя лишь пустые банки. Безжизненные. Никому не нужные. Исчерпавшие себя так рано.
Пришлось лакомиться, если не сказать давиться, чаем «Золотой корень» бургундского цвета и совершенно безвкусного. Цвет – его единственное достоинство. Или это девушка настолько потеряла вкус к жизни, что любой напиток ощущается на языке всего лишь водой?
– Ничего страшного, – успокаивала она сама себя, ведь больше некому. – Тапки просохнут, сбрызну их лимонным соком, все с ними будет хорошо. И кофе куплю после работы. Все сносно.
Но как бы она ни утешала себя, ясно было одно: каждый день казался пыткой. Даже бежевые стены изливали на нее свое презрение. Скучная, бесполезная жизнь, ведущая к отупению и физическому разложению. Рутина убивает быстрее любого вируса или микроба. Она пожирает нутро души, выключает насос жизненных сил, оставляя только исступленную механику действий.
В маршрутке было негде встать. Утро. Москва. Улицы кишат людьми: они размножаются в чреве планеты со скоростью света. Машину тряхнуло на ухабе, и девушке пришлось посильнее вцепиться в поручень и несколько раз извиниться перед бабулей, недовольно зашипевшей на нее.
– И волосы свои собери! Нечего таскаться по автобусу с такими космами. Как проститутка, ей богу, – фыркнула пожилая женщина и отвернулась к окну.
Да у нее волосы всего-то до плеч! Во всем теле запузырилась ярость. Бабки ее бесят все больше с каждым проездом в метро или автобусе. Словно бы в людях специально заложено природой стареть и становиться глыбой шипящей ненависти и фыркающего раздражения. Вот и поверь после такого, что и эта бабка была когда-то молодой.
Осень грязными потоками луж разлилась под ногами и хлюпала, хлюпала, пачкая сзади брюки и туфли. Небо досадливо смотрело на шуршащих и копошащихся в своих земных делах людей, иногда выдавливая из себя пару редких слезинок, а то и целый водопад. Посмотрев на небо, девушка выдохнула: дождь сегодня минует ее. Она опустила голову и хотела перейти дорогу к школе, где работала. За секунду до того как она поставила ногу на «зебру», из-за поворота выскочил джип. Помойная жижа огромной лужи оказалась вся на ней.
– Смотри куда едешь, ублюдок! – завопила на всю улицу. Руки сжались в кулаки, а на глазах уже блестели капельки слез. – Смотри, черт бы тебя побрал!
Как ни странно, машина затормозила, и из нее вышла миловидной внешности блондинка. Одета она была в тоне «нюд», что совершенно не вязалось с окружающей обстановкой. Ей бы в таком наряде на неделю высокой моды в Париж! Осторожно ступая тонкими каблуками светлых кожаных туфель, девушка приблизилась к потерпевшей.
– Вы уж простите меня. Давайте я оплачу вам химчистку?
И голос у нее, точно отзвуки арфы, нежный, мелодичный, приятный на слух. Пусть катится в Преисподнюю со своей красотой, изумительным голосом и крутой тачкой!
– Спасибо, все в порядке. Будьте просто внимательнее. Сегодня это моя одежда, а завтра может быть человек.
Стряхнув с себя грязь, насколько это было возможно, и подобрав, словно упавшую на асфальт сумочку, свою гордость, она прошла дальше к школе.
– Еще раз извините!
Слова незнакомки не достигли ее сердца. Конечно, легко сказать «извините» такой богатой красотке. А у нее уже день наперекосяк. Пришлось задержаться у дверей школы и дать слезам просохнуть на глазах. Осталось только подводке не выдержать этих треволнений и потечь черными ручьями по щекам.
– Опаздываем! – крикнула ей директор.
–Знаю, Мария Петровна. Простите. Не день, а череда сплошных злоключений.
– Дети уже ждут тебя в кабинете. Но для начала хочу познакомить тебя с нашей новой ученицей.
Новенькая? Хм, группа же уже набрана. Она занималась с детьми рисованием и разными развивающими играми, что-то вроде подготовительной школы. Только это была частная школа, для детей обеспеченных родителей.
В комнату ввели малышку лет шести с роскошными белыми кудрями и зелеными глазами. Какая хорошенькая! Девочка заправила прядь волос за ухо, и перед девушкой предстал довольно массивный слуховой аппарат.
– Привет, – поздоровалась с ребенком она и присела на корточки перед малышкой. – Тебя как зовут?
– Света, – тихо, невнятно ответила девочка.
– А меня Ирина Анатольевна. Я буду твоей учительницей на какое-то время. Готова учиться и весело проводить время?
Она кивнула, и девочку отпустили в класс. Директор села за свой стол и, сняв очки, сложила их на столе.
– У Светы средняя степень потери слуха. Обойтись без слухового аппарата она не может, воспринимать чужую речь на фоновом шуме для нее проблематично. Речь плоская и невыразительная, интонация отсутствует.
– Почему она учится у нас, а не в специальной школе?
– Ее родители богатые люди и хотят, чтобы ребенок не чувствовал себя ущемленным или каким-то особенным, в плохом смысле этого слова. У нашей школы безупречная репутация – нам оказали доверие.
– Я поняла. Постараюсь сделать все, чтобы девочке было у нас комфортно.
Дети расселись все по своим местам, осталось найти место для Светы.
– Класс, у нас новенькая. Познакомьтесь со Светой Демьяновой.
Девочка совсем оробела, когда на нее уставились десять пар глаз. Группа из десяти человек была оптимальным количеством учеников для наиболее продуктивного занятия. Свету определили за первую парту, к сожалению, одну, так как число учеников до ее прихода было четным.
Во время занятия, когда дети рисовали свою семью, Ирина Анатольевна подсела к девочке, чтобы та не чувствовала себя одинокой.
– Это твоя мама? – показала на женщину, нарисованную желтым карандашом. – У нее правда такие красивые большие губы?
– Да, она самая красивая мама на свете.
– Конечно, милая. Мамы всегда самые лучшие.
«Если бы так, – пронеслось в ее голове. – Если бы все мамы были лучшими».
– А это твой папа?
– Да, только у него другая фамилия. И я скоро не буду Демьяновой, – поделилась ввиду детской открытости и наивности малышка.
– Но он любит тебя, ведь так?
– Очень. А еще он очень сильный. Вот такой, – девочка обхватила руками воздух, светясь от гордости за отца.
– Тогда и не важно, какая у него фамилия. Главное, чтобы он тебя любил, – сказала учительница и погладила девочку по голове, ощущая к ней расположение с первой минуты знакомства.
Семья – нечто гораздо большее, чем кровь и генетика. Красная жидкость в наших венах и сходные элементы ДНК не делают порой нас семьей с нашими ближайшими родственниками. Ненависть и антипатия разделяют людей, несмотря на все громкие заявления генов. Преданность, любовь и забота так часто связывают совершенно незнакомых ранее людей теснее и крепче, чем сходные черты лица.
***
В ресторане играла тихая музыка. Мягкий дневной свет отбрасывал блики на пастельную обивку стульев и столы из светлого дерева. Сырая атмосфера улицы сюда не проникала, если только с пением ветра, когда открывается и закрывается дверь.
– Дорогой, прости ради бога за опоздание! – девушка подбежала к нужному столику, устраивая чечетку каблуками. – Случайно окатила прохожую из лужи.
– Ничего серьезного? Сама не пострадала?
Она села на мягчайший стул, который, как ей почудилось, принял форму ее тела. Рестораны класса «люкс» – это нечто! До сих пор было непривычно в таких появляться.
– Я-то? Не смеши. Меня ничто не возьмет, я дубовая. Жаль только одежду той девушки.
– Отстирает. Это всего лишь одежда.
– Да, но мне надо быть аккуратней. В следующий раз могу сбить человека, а это...
– Тише, котенок. Успокойся, все уже позади, и все живы, – сказал мужчина и поцеловал пальчики девушки, успокаивая ее.
– Никогда не имела даже машины, поэтому привыкнуть к этому джипу будет сложно, – нервная улыбка тронула ее губы, но его глаза переливались умиротворяющими океанами во всех отражающих поверхностях.
– Привыкай. Теперь все будет по-другому. Нет, не так, – он сделал паузу, – все уже стало иначе.
Их руки были сплетены, образуя узор крепкого союза любви и верности друг другу. Такие гнездышки из двух любящих ладоней мечтает свить каждый из нас. Увы, стойкости хватает не всем, поэтому зачастую можно увидеть совсем не гнездышки на улицах, а развалившиеся, трещащие по швам, хлипкие хибарки – временное пристанище фальшивых чувств.
– С тобой я почти и не помню, как было «до».
Очутиться бы сейчас в другом месте, где нет стольких людей! Прижаться к нему, к его теплой груди, в которой бьется гигантское сердце. Бьется за троих. Оглядываясь назад, имея за спиной слишком тяжелый багаж из ошибок и проступков, оттянувший плечи, она могла с уверенностью сказать, что настоящий мужчина не тот, который имеет много денег, а тот, который имеет много места в своем сердце. Наверное, так можно сказать и про человека в общем. Не имей сто рублей, а всего лишь одно большое сердце.
– А где, кстати, твой друг? – только сейчас вспомнила, зачем пришла сюда.
– Пашка не придет. Зараза, вечно так поступает. Ну ничего, так даже лучше – устроим романтический обед.
– Романтический обед? Да ты заделался последователем Шекспира!
В этот момент к их столику подошел официант с легкими закусками и шампанским. Такая и есть жизнь женщины с настоящим мужчиной – праздник. Игристый, перламутровый, упоительный, сказочный. Ее переполняла нежность к этому человеку, вытекала из пор, заражала воздух вокруг. Не придумали еще поэты слов, чтобы описать любовь. Любые слова ничтожны перед могуществом любви.
– За судьбу? – предложил тост мужчина и, расценив счастливую улыбку на губах спутницы за согласие, чокнулся с ней бокалами.
Судьба – штука своенравная. Порой приходит к тебе голая, в неприметной одежде, не сияя огнями и не трубя фанфарами. Порой ее трудно узнать: так хорошо она себя гримирует. Но она всегда приходит к тебе в тот момент, когда ты готов принять ее. Останется только не побояться поцеловать жабу, чтобы перед тобой предстала принцесса.
– Ты моя судьба, и другой мне не надо! – нараспев сказала девушка и потянулась к нему за поцелуем.
– Бесстыдница.
– И пусть смотрят. И завидуют.
Когда ты счастлив, хочется взять громкоговоритель и кричать, нет, орать, срывая глотку, о своем счастье. Но не для того, чтобы похвастаться, вовсе нет. Ведь счастьем нужно делиться, рассыпать его конфетти в воздухе, открывать его, точно бутылку шампанского, для всех. Счастье для тебя одного никогда не будет значить так много, как счастье для всех.
– Наши планы на театр не меняются? Идем на кукольное представление?
– Конечно. Она только про это и говорит! Спасибо тебе за... ты знаешь за что.
Щеки девушки вспыхнули, словно головка спички, и тут же потухли. Пальцы крепче сжали его широкую ладонь. С ним ее жизнь никогда не станет прежней, не вернется к тому кошмарному состоянию, в котором он подобрал ее и выходил, точно котенка. Дал приют в своей безграничной душе двум несчастным созданиям.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Ксюша, – голос мужчины, словно кружевная, ажурная вьюга, потрепал ее волосы, прошелся в ласковых касаниях по шее и подарил невесомый поцелуй в щеку. – И мне не нужна твоя пожизненная благодарность. Не она была моей целью.
– Я знаю, милый. Все знаю. И за это я тебе признательна тоже – за то, что ты не требуешь моей благодарности.
***
– Как прошел учебный день, Светочка? – поинтересовалась девушка, помогая девочке застегнуть куртку и надеть шапку поверх аппарата на ухе. – Понравилось у нас?
– Очень, Ирина Анатольевна.
Такая маленькая девчушка, но уже знает, что представляет собой несправедливость. Жизнь, словно разверзшаяся на две части земля. Одни остаются на светлой стороне, в безопасности и достатке, а другие... другие влачат жалкое существование на обратной, темной стороне. Ее сердце грело знание того, что у малышки есть любящие родители.
– Вон мой папа! – пальчик малышки показывал в окно на белую «мазду». – И мама с ним.
Точно обеспеченные родители. Женщина кажется ей знакомой...
– Добрый день, – раздался из дверей женский голос, и все взоры устремились на его обладательницу. – А мы с вами уже виделись, увы, при не самых приятных обстоятельствах. Еще раз приношу вам свои извинения.
– Ничего страшного, все уже высохло, – с трудом выговорила она, узнавая в девушке ту сучку, облившую ее грязью из лужи.
– Вы Светочкина учительница?
– Да, Ирина Анатольевна Вересова.
– Оксана Демьянова, можно на «ты».
Девушки пожали друг другу руки, и напряжение между ними спало. В самом деле, лужа не такой уж и веский повод для ненависти и обид.
– А это мой будущий муж, Иван Волков.
Голова Вересовой слишком резко крутанулась в сторону вошедшего мужчины, желая убедиться, что она не увидит того самого Волкова. В глазах замигали пятна всех цветов, она была вынуждена проморгаться.
– Папа! – малышка кинулась к нему на руки.
«У ее папы другая фамилия», – ее осенило только сейчас, кого девочка называла своим отцом.
– Ира? – Волков был поражен не меньше ее, но ему не пристало выказывать бурные эмоции при своей семье от встречи с бывшей девушкой. – Ксюша, Света, это моя давняя знакомая, с которой мы не виделись три года.
Все еще раз познакомились, только уже в более неформальном стиле. Так казалось Оксане. Для Вересовой же никакой легкости и в помине не было в этом знакомстве.
– Ну, мы в театр собираемся. Времени болтать "за жизнь" нет. До встречи... как-нибудь, – открестился от общения с ней Иван и, подняв девочку на руки, вышел из здания школы.
Волчара... Глаза Ирины были прикованы к двери, из которой он только что вышел. С чужим ребенком на руках.
«Со своей дочерью», – поправила она себя.
2
Каждый убежден, что другие ошибаются, когда судят о нем и что он не ошибается, когда судит о других.
Моруа Андре
Чайник закипел, оповещая об этом свою хозяйку противным свистом. Или это ей свист казался противным? В последнее время даже малейший писк или неназойливое жужжание (да любой на свете звук) могли вывести ее нервную систему из строя. А была ли она вообще в строю?
Можно ли назвать полностью одинокого, оставленного гнить в паутине своих ошибок и прегрешений человека нормальным? Общество отворачивается от таких людей. Оно видит, чует их непригодность. Другим людям достаточно и взгляда, чтобы осознать, что с тобой не все в порядке. Но как все может быть в порядке, если все твои собеседники отныне лишь скучные, дотошные, совершенно невоспитанные стены? Так и лезут во все щели со своими нравоучениями.
Девушка вздохнула, оглядываясь вокруг себя. Она сама все потеряла. Рука коснулась собственного отражения в зеркале. В чистом, отполированном, натертом до рекламного блеска зеркале. Так одинокие люди, которым нечем больше заняться, проводят время: натирают зеркала до безукоризненной чистоты. Бытовая рутина заменяет праздники и любые увеселительные мероприятия. И самое печальное, что каждый сам волен решать: закопать себя в яму опустошенности и покинутости всеми или же быть сильнее страха и слабостей.
– Привет, кофе. А еще говорят, что «Нескафе» дарует заряд бодрости, – уныло сказала Ирина, насыпая растворимый кофе в кружку.
Ветер ударил своим кулачищем прямо в окно, предвещая надвигающуюся грозу. Порывы его усиливаются с каждой минутой, гонят рябь по серым, таким же унылым лужам, срывают листья с деревьев. Погода напоминает густую серую гуашь, когда чья-то неумелая рука делает мазки, разбрызгивая грязь и дождь по полотну города.
Это уже не первая осень, которая наполнена безнадежной болью и безраздельным властвованием сожаления. Траурная вуаль была накинута на ее жизнь, плечи покрывала черная накидка, а веки слиплись от слез. Что ж, погода рано или поздно изменит свое настроение с ля-минора на до-мажор. После дождя всегда выходит солнце. Испокон веков так было, и так всегда будет. А значит, сейчас самое время привести себя в порядок.
Когда она потянулась за косметичкой, которая больше не пестрела брендами и эксклюзивной профессиональной косметикой, в дверь постучали. Сердце на секунду учащенно забилось от засилья глупых мыслей в голове, но это оказалась всего лишь Любка – соседка.
– Привет, подруга. Не одолжишь соли? – спросила женщина и, не дожидаясь ответа, прошла внутрь. – Может, по чайку?
Вересову всегда удивляла подобная бесцеремонность соседки. Бесцеремонность – это о людях. Главная их черта. Они владеют лишь двумя техниками существования друг с другом в этом мире. Либо мы живем, руководствуясь постулатами политики невмешательства, не считая нужным принимать участие в жизни других людей. Эгоизм правит бал. Либо применяем жестокую политику вторжения, действительно веря в то, что наша агрессивная забота кому-то нужна. Беспардонность берет в руки дирижерские палочки.
– Я уже позавтракала, а тебе чаю налью. Вот соль.
– К черту эту соль! Задолбал он меня, понимаешь? Сил моих больше нет – с этим упырем жить! – воскликнула Любка. – Вот он где у меня, кровопийца, – провела указательным пальцем по шее.
– Ты о ком? – без особого интереса спросила Ирина, мечтая отделаться от очередного дурацкого разговора.
– О Витьке, о ком еще. А сто грамм не найдется?
Девушка отрицательно мотнула головой. Больше в ее доме спиртное не найдется. Никогда.
– Жаль. Такая молодая девка, а нет даже коньяка?
– Я не пью.
– Антибиотики? – понимающе хмыкнула женщина.
– Нет.
Люба окинула ее подозрительным взглядом, удивляясь, что у девчонки ее возраста нет бутылочки. Так не бывает!
– А с подружками запить раздражение на этих козлов? Посидеть девочками, так сказать?
– Я не употребляю спиртное, и точка. Может, закроем эту тему? Я, честно говоря, немного занята.
Недовольство начало щекотать Вересовой ноздри, словно пары этого пресловутого алкоголя. Невозможно оставаться в здравом рассудке в окружении людей, вечно засовывающих свой нос в самую гущу твоих личных дел и выворачивающих там все вверх дном. Когда же люди, черт бы их побрал, поймут, что у каждого человека есть зона неприкосновенности под названием «личная жизнь»?!
– И чем таким ты занята? Явно не работаешь. Мать, от тебя мужик случайно не ушел?
Ирину как обухом по голове ударило. В этой провинциальной, если не сказать сельской женщине, любящей выпить и похаять своего мужа, проснулся ясновидящий? Или все без труда читают ее, точно дешевый романчик о любви или бульварный журнальчик? Наверное, у нее на лице идет бегущая строка «Неудачница».
– С чего ты это взяла?
– На лицо свое посмотри.
Видимо, действительно написано. Девушка достала зеркальце и осмотрела себя со всех сторон.
– Круги под глазами, как у этой... у панды. Не знаю, зачем придумывают такие сравнения. У моей тетки из Подмосковья такие же, когда с дядькой подерется. И лицо какое-то землистого цвета, осунувшееся. Спишь мало, точно говорю.
Соседка занялась чаем, заодно приканчивая запасы печенья. А Ирина тем временем внимательно смотрела на свое лицо, не узнавая его. Оно стало таким острым, как стрелки на отутюженных брюках. Морщинки заострились и стали ярче, так и крича: дотронься до них – и порежешься. Глаза впали, очерченные фиолетово-синими полукружьями. Кожа под глазами истончилась от недосыпа и слез. И губы потеряли свою прежнюю сочность и припухлость. Она вся потеряла что-то очень важное от себя прежней. Возможно, душу.
– Просто в жизни не самая светлая полоса.
– У всех у нас эта полоса одного цвета – черного, – с набитым ртом выговорила Любка. – Что делать? Жизнь такая.
Кажется, ее не очень-то заботили все эти жизненные полосы. Лишь бы была возможность посплетничать. Обычная жизнь обычного среднестатистического человека: устремления в никуда, задыхающиеся амбиции, пустота. Иметь так много жизни в своем распоряжении и сделать так мало: оставить после себя еле заметный след, который будет занесен первым же попутным ветерком. Большинство так и вовсе никогда не поймет, зачем живет.
– Мы сами, Люба, выбираем цвет своей жизни. Если он черный, значит, проблема в нас.
– Да конечно! Еще чего. Этот придурок мне мозг выносит каждый день, а я виновница того, что в жизни черная полоса? Это все он! Нищеброд несчастный, алкоголик.
– Зачем ты вышла за него замуж? Зачем родила ему двоих детей?
Господи, зачем мы все делаем какую-то дрянь, а потом сетуем на свое скудоумие и свою ограниченность? То, что каждый получает на выходе в своей жизни – только его собственная заслуга. Его силы воли, мужества и смелости. Или же его узколобия и недалекости. Выбор в руках каждого из нас: можно смять его, как ненужную бумажку, и запустить в урну, а можно написать на этом клочке целую историю счастья и любви. Ведь дело не в размере листа и не в качестве чернил, а только в твоей решимости и готовности к переменам.
– Черт уже разберет. Порывалась ведь уйти от него кучу лет назад, а так и зависла в этом болоте. Теперь эти оболтусы подрастают, его копии. Чего я заходила-то. – Она подняла глаза от чашки с чаем, и Ирина увидела в них то, что видит каждый раз в своих – петлю, виселицу, эшафот, приговор. – Нажрался вчера, урод, с дружками. А сегодня соли в борще мало, и дома закончилась. Разорался на весь дом!
– Сочувствую, – все, что смогла выдавить из себя Вересова.
– Уже поздно сочувствовать. Слишком поздно. Потопаю я к этому монстру. Соль верну позже.
– Можешь не возвращать, – простила ей этот невеликий долг Вересова и закрыла дверь. – Соль я могу купить и сама.
Теперь у нее нет никого, кроме Джордана. Поэтому денег на соль много. Соль и зеркала – вот и все описание ее нынешней жизни. Котенок, словно прочитав ее мысли, прибежал из комнаты и потерся о ногу хозяйки.
«Кошка – самый ярый анархист», – подумалось Ирине, когда наполняла миску кота кормом.
Хемингуэй абсолютно прав. Приобщившись к жизни с котенком, она стала чувствовать себя иначе. Человек действительно пакостит и не прибирает за собой, в отличие от свободных и своеобычливых котов. Люди неизменно проигрывают в любых сравнениях с животными. Им еще учиться и учиться у котов. Пожалуй, стоит перечитать «По ком звонит колокол». Решив так, девушка принялась за сборы. Скоро выходить.
***
На улицах Арбата зацвели лужи, точно цветы в маковом поле. Хлюпанье и шлепанье обуви создавало неповторимую, встречающуюся только осенью мелодию. Творческим людям она навевала новые идеи, вдохновляла на передачу новых чувств.
Ирина устроилась с небольшим переносным холстом в довольно укромном местечке, не горя желанием быть увиденной полицией и выгнанной с этого места. Она получала удовольствие, рисуя тут, порой совершенно безвозмездно, в любую погоду.
Когда-то, кажется, в прошлой жизни, она и не представляла себя, сидящей среди обычных людей, спешащих по своим делам, в обычной одежде с самыми обычными помыслами в голове.
– Здравствуйте, – к ней подошел мальчишка лет десяти. Шапка сбилась набок, куртка и штаны заляпались грязью. – Можно у вас заказать портрет?
– Можно. Кого рисовать будем? Тебя?
Он кивнул, и девушка помогла ему правильно устроиться на стуле. Ребенок не мог усидеть спокойно, и в этом не было его вины. В нем она видела еще одну закономерность жизни. Все мы так суетимся, возимся на пустом месте, дергаемся. И в итоге картина всей нашей жизни выходит смазанной и нечеткой, разительно отличаясь от желаемого результата.
– Как тебя зовут, малыш? – спросила Ирина, смешивая краски и меняя кисти.
– Дима.
– Портрет для себя хочешь или в подарок?
– Маме подарить. Она болеет, – с некоторой запинкой ответил мальчик, – но я очень люблю ее.
– Все так и есть, Дима. Мы любим маму, несмотря ни на что. Мы должны ее любить. Ты молодец.
Сердце сжалось от тянущей, колющей, режущей боли одновременно. Когда болит душа, боль нельзя классифицировать. Она становится цельной, вбирает в себя все разновидности и понятия страданий. Боль срастается с тобой, становится неделимым единством.
Над головой начали сгущаться тучи, словно водоворот, что вот-вот втянет в себя людей с их заботами и делами. Она даже незримо ощущала капли дождя на лице. Так и хотелось закрыть глаза, подставив лицо под ливень. Больше ей нечего опасаться: дождь не смоет нарисованную дорогой косметикой маску, не испортит одежду из тончайшей, деликатной ткани. Дождь отныне не причинит ей вреда, ведь ее самой нет.
– А еще долго? – не мог усидеть ребенок, словно весь на шарнирах.
– Потерпи еще чуть-чуть. Ради мамы.
Мысли о матери всколыхнули в душе размышления о полосах жизни. Светлые ли полосы, темные ли они – все это наш собственный выбор. О чем бы ни заходил разговор, в чем бы человек ни винил судьбу, все в итоге сводится к выбору. Свет и мрак. Счастье и горе. Смех или слезы. За чем протянешь руку, то и получишь.
Как порой мы любим плакаться в жилетку подруги о том, какая судьба несправедливая и как мы устали топтаться на черной полосе. Но разве кто-нибудь может расстелить под нашими ногами мягчайший ковер или застелить землю опилками? Разве кому-нибудь дана такая власть, чтобы раскрашивать жизнь в зебру? Да. Человеку. Каждый волен в своей жизни творить или вытворять.
– Кажется, сейчас дождь пойдет. – Мальчик поднял голову к небу. – Может быть, даже ливень.
– Не волнуйся, осталось совсем немного.
Последние штрихи телесного и темно-коричневого для шапки, характерно сбившейся набекрень; капля лучезарно-синего для неба, чтобы показать лучик надежды и кусочек неяркого солнца, чтобы малыш всегда знал, что оно непременно появится. Даже после ливня.
