Текст книги "Научиться дышать"

Автор книги: Наталья Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

– Нет, – тихо произнесла она и, стеснительно протянув к нему руки, обвила его шею, таким образом обнимая Ивана. – С тобой мне тепло.

Волков не сопротивлялся. Он относился к ней как к младшей сестренке. Классной, красивой, по-детски наивной малышке. И старался всеми силами не позволять себе плотских мыслей в ее адрес, ведь негоже испытывать сексуальное влечение к сестренке. Однако напор ее чувственности, которым девушка накрывала его, точно воздухонепроницаемым куполом, пошатывал твердость намерений Ивана. С ней он задыхался похлеще, чем в самых интенсивных спаррингах.

– Твой обогреватель будет близко, зови, если понадоблюсь, – усмехнулся мужчина и выскользнул из объятий ее тонких ручек.

Девушка проводила его тоскливым взглядом. Когда Волков скрылся, она достала свои любимые тонкие Vogue и затянулась, судорожно щелкая зажигалкой. Что-то душевный покой навсегда покинул ее, словно бесплотный призрак отделился от тела и улетел скитаться по бескрайним просторам мира. Так всегда происходит, когда в жизни женщины появляется тот самый мужчина: ее. Он забирает покой, все осени и зимы, краски, запахи. Он заполняет собой все, чем дышишь, чувствуешь, осязаешь. Этот мужчина становится кем-то большим, чем ты сама.

Ирина курила и стряхивала пепел на поблекшую траву и промерзшую почву, ощущая пепел чем-то чужеродным на этой земле. Как и она сама была чужой в жизни Волкова. Неправильно было тянуть к нему руки и ставить его в неловкое положение, ведь он не может (а она была уверена, что хочет) скинуть ее руки с себя и тем самым обидеть. В Москве его ждет Лилия; на вкус Ирины слишком уж дубовая и аляповатая, но судить не ей, а Ване, который нашел что-то в этой огрубелой женщине.

Впервые в жизни ее посетила дельная мысль, которая раньше, при ее-то образе жизни, не могла и вовсе родиться: встречают по одежке, а провожают по уму. Скорее всего, в Лилии были такие душевные качества, которые брали верх над ее мужеподобностью. Наверное, сердце действительно мышца непредсказуемая, и просчитать наперед его ходы просто нельзя. Оно сумасбродно и своенравно, влюбляется и не спрашивает твоего мнения. А ты мучайся.

– Ира, черт побери, что это такое?! – взревел Волков, появляясь на крыльце дома.

Он подошел к ней и, когда ее губы уже обхватили сигарету, отобрал дымящуюся никотиновую палочку. На ней рубиновыми пятнами перекатывались следы от помады сердоликового цвета. Подошва кроссовка Ивана перекрыла гадости кислород, и, издав последний ядовитый вздох, сигарета потухла.

– Еще раз увижу у тебя в руках (а еще хуже в зубах) сигарету, и сюда можешь больше не приходить!

Ирина растерялась и не нашлась, что ему ответить, а он уже закатил ее в дом.

– П-прости, Ваня, – забормотала девушка, не понимая, что его так разозлило.

Волков вкатил коляску в кухню, где разогревались различные вкусные блюда. Воздух стал невидимым панно из запахов: овощи, курица, специи, что-то сладкое. Запах уютного уголка, где тебе всегда рады и о тебе позаботятся.

– Ира, сигареты для девушки – это ужасно, – сделал серьезный выговор он. – Лилия тоже курит, терпеть не могу этой вони от нее. От такой красавицы должны исходить только ароматы духов и любви, но никак не запах табака, который красит, пожалуй, только уголовников.

После слов о Лилии Вересова уже слушала его тираду вполуха. Она не будет олицетворением негативных черт его девушки, она будет лучше!

– Я ни в коем случае не указываю тебе, как жить. Думаю, никто не вправе этого делать, но я предупредил: ко мне и близко не подходи с сигаретами в руках. Вообще, зачем ты куришь? Чтобы делать глупости, тоже нужна причина, – подмигнул ей Волков и отошел к плите.

– Это модно, – пожала плечами девушка. – По крайне мере было, когда я начинала курить в школе. Тогда еще было круто хвастаться тем, какие дорогие сигареты удалось достать через более взрослых друзей.

Иван усмехнулся. В его школьные годы считалось крутым выше всех перепрыгнуть через козла на уроке физкультуры, пробежать быстрее всех кросс, отличиться в день учебной тревоги. Теперь ясно, откуда в этих золотых и платиновых детях из элитных школ столько дерьма – его вливают в них с детства ложными ценностями.

– Ты не подумай, что я… – запальчиво начала Ирина, но осеклась. Что она хотела сказать? Что она не такая уж и плохая, как по всем параметрам могло показаться? – Ну, не подумай, что я такая…

Господи! Какой стыд! Она закрыла лицо руками и почувствовала на щеках жар раскаленной печки, она задыхалась от своего конфуза. Руки Волкова легли ей на плечи, он наклонился к ней и сказал:

– Иринка-пушинка, перестань, – его голос овеял ее ушко теплым воздухом. – Я ничего худого о тебе не подумал. Наверное, я как бабка тебе выговаривал. Не хватало только слов о том, что на тебя Сталина нет.

Перед ней появилась тарелка горячего ароматного супчика. Ирина втянула носом этот потрясающий мясной запах с нотками укропа, петрушки и перца. Желудок заурчал, словно кит, издающий брюзгливый, голодный клич.

– У меня столько недостатков, – пролепетала она, все еще дыша внутри лавой от смущения.

Волков устроился напротив нее, получая удовольствие от ее багряных щечек. Он не помнил, чтобы Лилия хоть раз проявила такие женские качества, как стеснение, заигрывание, флирт. Не было в ней этой женской чертовщинки, которая заставляет мужской гормональный фон сходить с ума. Ира же дарила ему такие ощущения сполна.

– Пока заметил только один: курение. Прекращай. Красные следы помады классно смотрятся на мужской груди, но не на сигаретах.

В ее глазах, которые при скудном освещении кухни казались караковыми, завились атласные пятнышки хмеля.

– Ты так думаешь? – спросила она и посмотрела на него хищным взглядом лисицы, у себя в воображении рассыпая по его груди карминные отпечатки своей алой помады.

Иван еще раз убедился в том, что она до сих пор безгреховный цветочек. Ему и в голову не приходило, что ее реакция может быть обусловлена не тем душевным ажиотажем, какой возникает у людей при разговорах о клубничке, а неподдельной симпатией. Комплексом неполноценности Волков никогда не страдал, но в случае с Вересовой ему не доставало мужества убедить себя в том, что он ей нравится как мужчина.

– Абсолютно. Девушка должна быть нежной, точно шелк, певучей птичкой, грациозной ланью. В общем, полной противоположностью нам, грубым, неотесанным мужчинам. Но у каждого свои вкусы, конечно. Кому-то и волчицы по душе.

– Тебе, например.

Волчара выбрал себе волчицу под стать. От одного вида Лилии коленки начинали ходить ходуном в такт зубам. Такой точно отдашь победу без боя, больно уж пугает ее бравость. Да уж, подумала Вересова, никогда еще в жизни она не боролась за мужчину. Слишком мелкий приз, чтобы за него драться. Этих мужиков в ее жизни было пруд пруди, просто ткни пальцем и получишь. Проще, чем купить мороженое.

– С чего ты это взяла? – удивился Иван, принимаясь за чай и пирожное. – Я нормальный парень и люблю ощущать под своими руками покладистую и сговорчивую изящность, а никак не заскорузлую, черствую бесчувственность.

– Ну-у, Лилия не то чтобы такая бесчувственность, как ты сказал, но… Как бы маловыразительная…

Волков просиял улыбкой; до него дошло, почему Ира окончательно потерялась в волнении после того случая в зале. Лилия без тормозов, он уже привык к подобным ее выходкам.

– Она не моя девушка, больше не моя.

– Но вы целовались тогда…

– Это она целовалась. Я даже не успел среагировать. Ты же видела Лилю, попробуй окажи ей сопротивление, – рассмеялся Иван.

– Опасно для жизни, – вторила ему Ирина, прямо на его глазах как будто скидывая с себя груз ненужных тревог.

В душе стало больше места после того, как она вытащила на мусорку Лилин скарб из своего сердца. Ее Волчара свободен! Только дает ли ей это хоть какое-то преимущество?

– Дождь, – констатировал факт Волков.

На улице заморосил дождик, впиваясь своими жидкими руками в стекла, словно зовя на помощь. Ирина посмотрела на решето дождевых капель, каким стало окно кухни, и подумала о том, как замечательно она себя сейчас чувствовала. Только в дождь можно отведать эту магию тишины и некой ностальгический грусти. Полыхнула молния, и девушка вздрогнула.

– Не бойся, – успокоил ее Иван и погладил по костяшкам пальцев.

– Я бы погуляла сейчас под дождем, побегала по мокрым полям, была бы такая возможность.

– Уверен, что на ледяной горке ты точно покатаешься! К зиме мы поставим тебя на ноги. Это стало делом чести – увидеть тебя бегающей и прыгающей.

– Скажи, Вань, зачем это тебе? Зачем ты гуляешь со мной, не даешь мне скиснуть, развлекаешь меня, вообще, носишься со мной?

Она боялась его ответа и одновременно нуждалась в нем. Может, он скажет, что ему до слез ее жаль? Тогда она сможет избавиться от наваждения по имени Ваня, стряхнуть с себя, как катышки с одежды, эти липкие чувства. Возможно, он признается, что она ему небезразлична? В таком случае она сможет открыть ему душу в ответ, облегчить свою тайную ношу.

– Ты задаешь прямой вопрос, поэтому и я отвечу честно: не знаю. Вроде для всего в этой жизни должна быть причина, но я пока не могу ее сформулировать.

– Тебе… тебе жалко меня, да?

Ирина наклонила голову так, чтобы волосы шторкой прикрыли часть лица. Услышать положительный ответ на этот вопрос было боязно.

– Ни капли. А что, есть повод тебя жалеть?

– Но как же мои ноги…

– Ты сама рвешь себе душу и накручиваешь проблему, точно моток ниток. Все люди болеют: у кого-то горло болит, у кого-то рука сломана, кто-то вообще прикован к постели. Конкретно ты временно обездвижена. Прими это как некий урок, извлеки из него свою истину.

– Я уже это делаю, – прошептала она.

– Вот и молодец. Ты в курсе, что жизнь не такая уж сложная? Мы постоянно ковыряемся в ней, выискивая изъяны и дефекты, а потом решаем всю эту кучу проблем с видом вконец уставшего от трудностей бытия мученика. А еще мне порой бывает одиноко, ты скрашиваешь мои сиротливые часы покинутости всеми.

И Ваня Волков мог быть одиноким. Для нее это стало откровением. Ирине казалось, что такому дивному мужчине не приходится страдать от одиночества. Все-таки что-то в этой жизни идет не так, если она со всеми своими деньгами была жутко одинока, и он со всей своей душевной красотой вел аскетичный, отшельнический образ жизни.

В окне показались мокрые лапы и стали его царапать. Ирина вскрикнула и обернулась. Подпрыгивая, в стекло билась промокшая до нитки Собака.

– Ваня, может, впустим ее?

– Я потом дом не отмою от грязи. К тому же она уже вымокла вся.

Ей так хотелось впустить бедное животное, которое уже стало похоже на плюшевую, истрепанную игрушку, в дом. Надо как-то уговорить Ваню…

– У меня есть один аргумент, который может поколебать твою уверенность, – таинственно сказала она. – Только я могу поделиться им с тобой на ушко.

Разве может мужчина устоять перед такой заговорщической, многозначительной интонацией, которая клубами вырывается из уст миловидной девушки? Он приблизился и наклонился к ней, заинтригованный этим аргументом.

– Пожалуйста, – попросила Ирина, и ее губы бархатом полелеяли его щеку.

Волков покачал головой и ушел впускать животное.

– У женщин есть самое мощное из всех оружий мира, – улыбнулся он. – Мы, мужчины, за ваш поцелуй в щечку повернем время вспять.

Собака вбежала в дом и, проделав ряд сверхбыстрых манипуляций, забрызгала их водой. Ирина засмеялась и погладила ее влажную, сбившуюся в комки шерсть, когда та подбежала к ней в поисках ласки.

– Я еще могу тебя поцеловать, если ты дашь мне немного колбасы, – закусила губу она и часто заморгала глазками, прижимая к себе животное.

– Собака, Собака, – вздохнул Иван, но достал из холодильника вареную колбасу. – Ба нас выгнала бы отсюда, увидь она это безобразие. В детстве я часто таскал котов, собак и даже мышей в дом. Ух, мне прилетало веником, и мы вместе с животным катились кубарем из дома.

– А сейчас она не увидит? Или, может, ты спрячешь веник? – хихикнула девушка, скармливая куски колбасы собаке.

Ее теплый шершавый язык сметал у девушки с ладони еду, а большие глаза светились благодарностью. Забрать бы к себе этого зверя! Жаль, нельзя. Мать хватит удар. Это же негигиенично, нестерильно, грязно и вообще противно.

– Она совсем сдала, – тихо сказал Волков, трепля собаку по голове. – Я… я боюсь, что однажды здесь останусь только я. А к фотографиям умерших родителей добавится фото бабушки.

– Мы можем поговорить об этом, – нерешительно сказала она, поглаживая Собаку и смотря на Ивана.

– Зачем тебе это, Ира? Теперь у меня назрел логичный вопрос. Зачем тебе собирать все эти жалостливые истории из моей жизни, точно мух на липкую ленту?

– Ну, я хотела просто поддержать тебя… Не подумай… Ладно, все, извини.

Его реакция выбила все пробки у нее в голове. Она просто хотела отплатить ему добром, выслушать, может, что-то утешающее сказать. Хотя кого она обманывает? Рублевская девочка не может даже толком посочувствовать, ибо ей не знакомы такие перипетии жизни.

Иван не стал объяснять ей причины своей реакции. А они довольно банальны: мужчина не должен обременять женское сердечко своей болью и своим горем. К чему делиться грустью? Этим Ира была богата и сама. Лучше он будет раздавать ей радость и веселье, сколько сможет их у себя найти.

– Ты готова к самой тяжелой части нашего бездельничества?

Собака, видимо, решив, что вопрос был адресован ей, громко тявкнула. Ирина залилась смехом, сильнее почесывая эту милую псину за ухом.

– А ты, бездельница, получишь, если будешь вмешиваться в чужие разговоры, – пожурил ее Волков и переключил внимание на Иру, которая светилась как солнышко на небосводе. – Так что, идем?

– Куда нас зовет Ваня? – спросила она, обращаясь все так же к животному.

– Ко мне в комнату.

Волков повез девушку к себе. В душе он немного стеснялся того, что она там увидит, но что сделаешь? Это ее выбор – прозябать в его бедности и невзрачности днями.

– В общем… – замялся мужчина, – тут ковер на стене, считай, классика. Ковер на полу… Телевизор старый, так как я эту штуку стараюсь избегать.

Девушка огляделась: старехонький диван цвета табачной жвачки, заматорелое дерево мебели, пестрые ковры, пыль на телевизоре. Точно параллельная ее дому вселенная, где каждая поверхность натиралась до блеска прилежными слугами.

Собака запрыгнула на диван; запах старины щекотал ее ноздри, как острый запах перца. Животное высунуло язык и часто дышало, уставившись на Волкова и Ирину. Эти двое нравились ей: кормят хорошо, по бокам не пинают, как любят делать дворовые мальчишки, в дом пустили в дождь. Растянувшись на диване, оставляя на нем мутные влажные пятна, собака приготовилась к чему-то интересному или… спать.

– Ты нашла мотивационную причину для наших занятий? О чем будешь думать сейчас? – задал вопрос Иван, и девушка сглотнула.

Не говорить же ему, что это он…

– Нашла… Это один мужчина. Можно не называть его имени?

– Конечно. Только не забывай называть его имя про себя. И пусть он окажется достаточно сильным вдохновением, чтобы встать.

Она кивнула, а Волков усмехнулся про себя: розочка по кому-то страдает. Это отлично. Ничто так не воодушевит молодую девушку, как возможность станцевать вальс с любимым мужчиной.

Первозданное слияние разнозаряженных энергий мужского и женского закружилось и заискрилось, когда их руки вновь соединились. Ирина с легкостью оторвала тело от коляски, оно словно вибрировало, тянулось к Волкову. Его большие (по сравнению с ее точно) и крепкие пальцы держали ее тонкие, как будто музыкальные, пальчики, и голову девушки посетили совсем неприличные мысли. Что он может делать такими пальцами…

– Ты чего? – губы Ивана дрогнули в улыбке, пока он держал ее, отсчитывая про себя время, которое она выстояла. – О каких пошлостях думаешь?

Не ожидая от него такой проницательности, Ирина уселась обратно в кресло и выдохнула, сдувая прилипшие ко лбу прядки волос.

– Почему пошлости? Ты плохо обо мне думаешь, Волчара! – деланно возмутилась она.

– Волчара? Ну точно о пошлостях думала. Знаю я такие масленые улыбочки, меня не проведешь.

Девушка снова встала, чтобы отвлечь его от опасной темы. Сделала крохотный шажочек, и он отступил от нее. Приходилось напрягать все тело до звона скрипящей струны, форсировать движение каждой мышцы, выжимать из себя всю душу, чтобы делать эти шажки. Ровно два микроскопических шага, и она была готова упасть. Ваня подставил свою грудь, и Ирина прижалась к ней лицом.

– Молодец, – похвалил ее он и поцеловал в лоб, не подразумевая под этим поцелуем совершенно ничего романтичного. – В следующий раз твои шаги будут больше и смелее. Договорились?

Он отнес ее на диван, согнав оттуда спавшую собаку. Недовольно проворчав что-то полурычанием, та устроилась на полу и тут же засопела, потихоньку закрывая правый глаз, когда левый уже давно закрылся. Волков удобно устроил Ирину и, освободив ее ноги от шелковых носочков, погладил щиколотки.

– Сильно болят?

– Нет. Эта боль стоит того, чтобы ее терпеть.

– Правильно, Ира. Любовь многого стоит. Парень-то хоть достойный, а?

Иван начал массировать ее ступни, а Ирина в это время закрыла глаза и уплыла в нирвану. Под аккомпанемент дождя, под сопение Собаки, под расслабляющий массаж его на удивление нежных рук. Господи, стыдно признаться, но внизу живота все заполыхало, огонь заструился по внутренностям, разнося по венам возбуждение, подменяя клетки крови.

– Это ты, – выпалила она, находясь в полуадекватном состоянии эйфории.

– Чего я?

– Ты тот парень, моя мотивация.

Массаж резко прекратился. Девушка открыла подернутые дымкой глаза и посмотрела на него. Будь ее ноги сейчас ходячими, они могли бы заняться животным сексом хоть на полу.

– Сними майку, Вань.

– Ира, я все понимаю. В твоем состоянии этого очень хочется, но ты не дури. Нельзя будет вернуть назад то, что ты хочешь сделать.

– А что я такого хочу сделать? И в каком таком состоянии? С головой у меня все в порядке!

Волков рассмеялся. Ох, эти девственницы. Несутся напролом, сшибая все на своем пути! Теряют контроль над собой, стоит только сексуальным ноткам закрасться в голос парня.

– Мне неловко говорить на такие темы с тобой. Но в моей коллекции еще не было девственниц, я не знаю, как себя вести с вами. Однако знаю, что случайный секс на эмоциях всегда будет казаться утром ошибкой.

– Вань, – Вересова выдержала паузу, про себя недоуменно переваривая его слова, – я не девственница. Даже мягко говоря, не девственница.

– Мягко?

– Ну… Я многое умею… умела раньше.

Иван встал с дивана и отошел от нее на некоторое расстояние. Зачем она это сказала? Зачем разбила его зеркало иллюзий вдребезги? Смотреть на такой неиспорченный цветочек и понимать, что он может задать ему ту еще сексуальную трепку – ад для любого здорового мужчины!

– Сними майку, Волчара! Ну сними! – в шутку заканючила Ирина.

А, черт с ним, с целомудрием. Он стянул с себя майку и услышал вздох наслаждения.

– Ложись рядом, – девушка похлопала по свободному месту рядом.

Волков подчинился ей, но со стиснутыми зубами. Неужели она не понимает, как хороша? Как созревший, спелый плод на дереве? Который так и манит сорвать его, но ты понимаешь, что нельзя. Дерево растет не на твоей территории. Иван закрыл глаза и призвал всю свою выдержку, когда ее деликатные, мягкие ладони накрыли его грудь.

Никто не произносил ни слова. Только тела говорили без слов. Но иногда тишина кричит невысказанными словами. Непроизнесенными признаниями. Душераздирающими стонами. И сейчас тишина говорила им так много, только успевай слушать.

Ирина дотрагивалась до его горящей кожи; ее дыхание сбилось. Черные завитки волосков на груди и внизу живота приятно электризовали ее ладони, запуская через них цепную реакцию по всему телу. Девушка задержалась внизу живота на секунду дольше приличного (если в этой ситуации хоть что-то вообще было приличным); его пульс бился в такт с ее.

Она обязательно встанет, только чтобы провести с ним одну упоительную ночь, зажигающую звезды в темноте ее души. Обязательно…

Иван, до этого не решавшийся даже дышать, перевел взгляд на девушку и увидел, что она уснула. Дождь сморил ее. На полу слышалось отрывистое дыхание Собаки, рядом с ним негромко дышала Ира. Наверное, это лучшее время, которое видела эта комната за все его годы.

7

Да, не забудьте снять маску – у вас под ней клыки.

«Гостья из будущего»

Небо потеряло свой колоритный, насыщенный окрас. Середина октября – пора выцветшей, палой сухой травы; бледных туч, словно бы постиранных при неправильной температуре; лютого, ехидного ветра, любящего играть с прохожими в игры, где те заведомо проиграют в своих пока еще не утепленных курках и плащах. Словно бы румяна стерли одним точным движением руки, оставив природу без присущей ей розовощекости начала сентября.

Густой полумрак комнаты создавался за счет плотных штор, которыми Ирина скрыла себя от зрителей, словно бы находилась в театре. Пусть не глядит на нее высохшая, замученная, будто бездомный котенок в холода, природа через витражные окна.

По проводам наушников текла тихая, успокаивающая ее воспаленную душу музыка. Классическим симфониям и сюитам не нужны слова, им нет надобности пустословить и словоблудить. Они заставляют говорить до сих пор молчаливую душу, которая захлебывается в неслышных словах. Тишина бывает так звучна, так красочна, так оглушительна. Потому что в тишине ты говоришь сам с собой, а себе всегда есть что сказать.

Воспоминания плутали по закоулкам ее расслабленного сознания, как сбившиеся с пути странники. Вот она у дома Вани, скоро за ней приедет машина, а на улице пошел дождь. Эти иголки – дождевые капли – впиваются в лицо, и нет мгновения лучше. Так не хочется уезжать, прятаться от дождя в машине. Но одежда уже вся вымокла, и мать снова будет ругаться. Опять пристанет с расспросами, что они такого делают с этим парнем, который так не подходит их семье.

Но что знает она о прикосновениях к его стальным, крепким мышцам, дарящим чудотворное тепло? А что известно ей о том, как бьется пульсом жилка на его шее? С какой горячностью кровь носится по его венам, когда она устраивает голову на его груди? Знает ли ее мать вообще о том, какие сводящие с ума, душераздирающие, невыносимые чувства можно испытывать к мужчине? Сгорала ли она сама когда-нибудь от прикосновений к волосам на груди мужчины, который, точно Дьявол, расставил ловушки, сам не ведая того, а она попалась в них?

Глаза девушки распахнулись, совершенно неразличимые по цвету в этом полумраке. Кофейные. Светло-коричневые. Каштаново-бурые. К таким выводам они пришли с Ваней, рассматривая ее глаза под разным освещением. А когда она плачет, глаза становятся фисташково-коричневыми или оливково-коричневыми. Но Ваня пока этого не знает, при нем она не плакала. А так хочется.

Он не пытается проявлять к ней мужское внимание, к которому она так привыкла. Постоянные ухаживания, романтика, подарки, намеки. Волков даже не старался намекать ей на постель, как делали многие в прошлой ее жизни. Если жизнь вообще делится на прошлую и настоящую. Если есть черта, раскалывающая ледяную поверхность жизни пополам, оставляя между половинами бездну. Никакого напора мужественности, пошлости, грубой ласки с его стороны. Словно она не представляет для него интереса.

В дверь раздался стук.

– Ира, дочка, можно к тебе? – спросил отец.

– Да, пап, минуту!

Отложив айпод с наушниками на диван, Ирина пододвинула тело к краю кровати и потихоньку встала, опираясь на прикроватный столик. Каждое самостоятельное движение, каждый судорожный вдох при шевелении пальцев ног отдавался в голове именем Волкова. Она вставала сейчас сама только потому, что он научил ее верить в себя. Верить до конца, даже когда весь мир поставил на тебе крест.

Кое-как, опираясь на стену и делая малюсенькие шаги, девушка достигла двери. А на глазах блестели росинками слезы. Смогла! Сама дотащила свое тело до двери! В скором времени будет ходить все более уверенно, шаг за шагом вернет прежнее здоровье, а с ним и потерянную жизнь.

– Моя хорошая! – воскликнул Вересов и поднял дочь на руки. – Сама открыла мне дверь!

Он усадил ее на шампиньонного цвета диван и прижал к себе, искренне радуясь за дочь. Такая худосочная, совсем потеряла все округлости из-за чертовой коляски.

– Я вижу, у тебя уже огромные успехи, Ириша?

– Да. Сейчас я покажу тебе, что могу на данный момент.

Ирина встала при поддержке отца и сделала шажок. Уже свинец не тянул ее вниз, мышцы ног словно бы расправлялись, распрямлялись, вытягивались, как застарелая резина. Со скрипом, болью, тяжело, но процесс был запущен. Девушка остановилась возле плазмы, прислонясь к стене. Совершить даже такой небольшой переход от стенки к стенке было пока сложновато. Но дорогу осилит идущий, поэтому прекращать движение нельзя ни на минуту.

– Ты можешь поверить в это, пап? Получается, еще чуть-чуть – и я снова пойду.

– Могу, отчего же нет, моя девочка. Это заслуга Волкова?

Несмелый кивок дочери сказал ему в стократ больше любых слов. Слова так мало значат, хотя их придуманы миллионы: самых разных оттенков толкований, синонимов и антонимов. Однако так часто наши мимика и жесты красноречивее любого существительного или глагола. Все это условности, которые люди надевают на себя, точно маски.

– Садись ко мне и расскажи, что у тебя происходит. Ничего не таи, твои глаза все равно тебя выдадут.

Тоненькая полоска улыбки обнажила жемчужные зубы девушки, но при детальном рассмотрении лица отца улыбка быстро сползла с ее губ.

– Почему ты такой бледный, пап? Плохо себя чувствуешь?

Он действительно выглядел неважно. Как небо за ее окном: прозрачный, чуть ли не белый как мел. Кожа даже немного обвисла местами, стала более дряблой, точно сушеный чернослив.

– Работа, милая, стала моей второй женой. Пилит и пилит, скоро задушит своей «заботой», – рассмеялся мужчина, вкладывая в голос бодрость и уверенность, насколько позволяло самочувствие.

– Хватит пропадать в офисе днями. У нас же все есть, незачем себя загонять в гроб работой, – сказала Ирина и прижалась к отцу, ощущая его сильное плечо под своей щекой.

– Мне кажется, Дарина скоро попросит купить ей частный самолет или яхту для личного пользования. Так что нет времени на праздношатание. Радует, что Марк сам зарабатывает деньги и живет самостоятельной жизнью.

– Я тоже буду, пап. Обещаю! Только встану и начну снова рисовать. Я буду сама зарабатывать деньги.

– Тише, Ирочка, – прошептал он и поцеловал ее в волосы. – Я же не упрекаю тебя ни в чем, и Дарину тоже. Вы мои дети, и я обязан обеспечивать вас всем, даже если вы в итоге отсидите мою шею напрочь. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Последние слова отца прозвучали так тихо и непостижимо загадочно, что волоски на шее Ирины встали дыбом. Но почему? Он не сказал ничего мистического или сверхъестественного.

– Я… учусь быть счастливой, пап. Оказалось, что раньше я так мало знала о счастье. Ты бы видел Собаку Вани! И его комнату с кучей ковров, – прыснула от смеха она. – Я никогда не думала, что… что такие, как он…

– Что бедные парни тоже могут быть хорошими?

Ирина кивнула и сжалась в комок в объятиях отца. Ей было стыдно за свои мысли, видит Бог, она корила себя за них. Но ведь Ваня правда бедный и живет в деревне… Как ей потом представить его своей тусовке? Они же будут смеяться над ним.

– Это вопрос выбора, – произнес Анатолий Викторович и встал (Ирине показалось, что с трудом) с дивана, отходя к зашторенному окну. Отодвинул портьеру и позволил скудному дневному свету залить комнату своим холодным сиянием. – С годами глаза видят все хуже, а душа становится все чувствительнее. Это так, Ира. И то, что ты ощущаешь в своей душе – нормальное явление.

– А что я ощущаю? – задала вопрос она, боясь и одновременно желая разговора по душам, без купюр.

– Ты стоишь на развилке, и у тебя два выбора: прошлая жизнь и новая. В прошлой все хорошо знакомо, этакое насиженное местечко, я прав? – Кивок дочери. – Но это гнездышко больше не воспринимается как родное. Ты понимаешь, что глаза тебя обманывают. Они показывают внешнюю красоту, а о духовном тлении умалчивают.

– Да, пап, – прозрачный голос Ирины звучал, точно хрусталь. – Я боюсь, что Ваня не впишется в мое прежнее окружение. Или не захочет туда вписываться вообще. Он такой не похожий на них всех, совсем другой. Я таких еще не встречала.

– Это тяжелый выбор, Ириша. Новый путь всегда испещрен ухабами и ямами, и ты обязательно в них попадешь. Твоя нога непременно соскользнет с гладкой поверхности и угодит в выбоину. Будет больно и страшно, будет острое желание повернуть назад и бежать без оглядки. Это называется «последствиями выбора».

– И по-другому никак?

– Нет. Если ты боишься что-то менять, то, может, лучше остаться на старом месте? Или сильно хочешь двигаться вперед?

Девушка испустила протяжный вздох и откинулась на спинку дивана головой. Деревья за окном танцевали синхронный танец покачивания ветвистых голов, порывы ветра бродили в ветках, заставляя их принимать причудливые формы. Так и мысли в голове Ирины качались в разные стороны, то склоняя чашу весов в сторону Вани, то в сторону прошлой жизни.

– Он не говорил, что я ему нравлюсь. Мне кажется, что Ваня не испытывает ко мне никаких чувств, кроме жалости. Ждет, наверное, когда я поправлюсь, и можно будет вернуться к своей жизни.

– А сейчас ты отнимаешь у него его жизнь?

Она динамично затрясла головой, не имея желания произносить эти слова вслух. Да, отнимает. Да, просиживает у него в доме, забирая время. Да, жалость принуждает его к занятиям с ней. И да, хотелось до дрожи в пальцах услышать, что она ему нравится.

Мужчина опустился на диван рядом с дочерью, и его усталое лицо осветилось очаровательной отцовской улыбкой. Так отец улыбается, когда он гордится своим ребенком, делающим первые шаги в жизнь. Правильные шаги.

– Я не хотел тебе этого говорить, но нарушу данное себе же обещание.

Любопытство факелами загорелось в ее тускло-коричневых глазах. Секреты всегда интересно слушать, даже если ты уже давно не ребенок.

– Грех на моей душе, но я предлагал Ивану деньги за то, чтобы он проводил с тобой время.

Таинственное выражение лица девушки изменилось на осунувшееся и шокированное. В голове, словно квадрат в круг, не укладывалась картина Волкова, с алчным блеском в глазах пересчитывающего деньги после каждой их встречи. Слишком это скабрезно для него, словно слякотные пятна на душе.

– Но он не взял, Ирочка. И по сей день удивляюсь, что он не кинул мне эти купюры в лицо.

Ирина не удержалась от радостного возгласа и кинулась на шею отцу. Ваня не мог, она знала! Она достаточно его узнала, чтобы понять кодекс чести этого мужчины. Чтобы осознать, что же стоит за этим растиражированным и таким популярным термином «настоящий мужчина». У ее настоящего мужчины имя Вани и волчья хватка.