Текст книги "Научиться дышать"

Автор книги: Наталья Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

***

Факультативные занятия в школе, иными словами, кружки для ленивых родителей, стали также дополнительным заработком. Дети уже по большей части собрались в коридоре. Ирина быстро поднялась по ступенькам, чувствуя, что опаздывает. Задумалась на остановке и упустила нужную маршрутку.

– Дети, маршрутки ужасны, – сказала она, сдувая влажные прядки волос с лица и открывая дверь. – Учитесь сейчас хорошо, чтобы потом не ездить в таких автобусах.

– А вы плохо учились? – спросила Маша Драгунова.

Вересова усмехнулась. Есть что-то в детской наивности и любознательности. Но эта девочка права. Она действительно мало и плохо училась, когда было для этого время. А потом жизнь взяла учебу в свои руки и заставила выучить все нужные уроки. Так всегда: не хочешь учиться жить сам – тебя научат насильно.

– Я училась средне, были и тройки. Вы же старайтесь в школе получше моего. Договорились?

Дети разом кивнули, но она знала, что так не будет. Обязательно у кого-то из них жизнь пойдет наперекосяк, отыграется на ком-то из этих милых детей за свое настроение. Не будут их судьбы лучше. Каждому достанется по пинку от судьбы.

Класс разошелся по своим местам, Ирина стала вытаскивать нужные для занятия книги и тетради. Кто бы мог подумать, что она будет в выходные вкалывать в кружках или рисовать на Арбате. Вечно жизнь сводится к словам: «Кто бы мог подумать…»

– Наша тема сегодня: «Домашние животные».

Потянувшись в сумку за новой упаковкой мела, она нащупала телефон, который никогда обычно не клала на стол. Звук всегда выключен, чтобы не мешал уроку. Вересова сжала его в ладони и положила на стол. Теперь ей есть от кого ждать звонка. Да уж, в ее доме живет ребенок. Кто бы мог подумать…

Раздался стук в дверь, и через секунду показалась взъерошенная голова Оксаны Демьяновой.

– Господи, мы опоздали. Машина сломалась на полпути, вот мы и… – Она выдохнула, беря себя в руки, и пропустила вперед дочь. – Можно Свете тоже остаться на занятие?

– Конечно. Сегодня у нее как раз пара есть. Светочка, проходи к Игорю за третью парту.

Девочка почти на цыпочках прошла к нужной парте и тихо села. Вся она излучала робость и стеснение, некую боязнь мира и других людей. Заметив, что Оксана хочет ей что-то сказать, Ирина дала детям задание и вышла.

– Вы что-то хотели?

– Ты, – улыбнулась Оксана. – Давай на «ты».

Вересова кивнула и стала ждать продолжения разговора.

– Я хотела поговорить насчет Светы, если бы у тебя нашлась минутка.

– Найдется. Только детям дам задание.

Вернувшись в класс, она попросила детей нарисовать ферму их мечты. Уже будучи у выхода из класса, вспомнила про телефон и забрала его. Сейчас эта вещица являлась ее связью с самым дорогим, что у нее было. Чужой ребенок стал для нее так много значить. Уже и смешно даже повторять: «Кто бы мог подумать». Ирина вышла в коридор, оставив дверь в класс открытой, и присела на скамейку рядом с Оксаной.

Сидит с будущей женой Волчары. Кто бы… А, к черту ...

– Света еще маленькая, – начала Оксана, – но ведь много лет в запасе и не надо, чтобы понять, что мир может быть жесток?

– Точно не надо.

– Она довольно замкнутая, нерешительная. Я понимаю причины такого ее состояния, но оно меня беспокоит. Дети же именно в таком возрасте должны начинать познавать мир и общество, в котором живут.

– Я бы не сказала, что у девочки есть какие-то критические проблемы. Возможно, она стеснительна, но в новом коллективе всегда поначалу так. Дай ей время.

– У нее везде так. Она плохо слышит, поэтому осознает свое отличие от других детей.

Оксана вздохнула, и Вересовой послышалось столько неозвученной боли в этом вздохе, что она поежилась. Лицо Оксаны было изможденным, хотя после их первого знакомства Ирина ни за что бы не подумала, что невеста Волкова может быть несчастна. Как вообще с таким мужчиной можно быть уставшей и измотанной?

«Только если по ночам», – стрелой пронеслась в голове мысль и вонзилась прямо в мозг. Неловко поерзав на месте, застигнутая врасплох собственными крамольными мыслями, девушка успокоилась. Ваня уже женатый мужчина, у него есть ребенок. Обязательно родится и родной от Оксаны, а ей только и остались дымчатые воспоминания, которые уж и за правду никто не примет.

– Я бы хотела попросить присматривать на уроках за Светой. Возможно, как-то подбадривать ее, помогать ей адаптироваться.

– Безусловно. Об этом и просить не нужно, я так работаю со всеми детьми. Это и есть цель нашей школы – помочь детям вступить во взрослый мир.

Какой-то разговор у них холодный, точно бутылка дорогого шампанского. Лежит себе без дела холодная, а к ней боятся прикоснуться. Ирину мучило ощущение наличия такой темы, о которой ее собеседница не решается упомянуть. И, конечно же, этой темой может быть только Волков.

– Ваня рассказывал о том, что мы были знакомы когда-то? – помогла ей Ирина, чтобы уже расставить все точки над всеми имеющимися буквами.

– Да, – кажется, с неким облегчением ответила Оксана. – Ситуация не самая приятная. Думаю, он до сих пор что-то чувствует по этому поводу.

– Он говорил с тобой об этом?

Она удивилась, но потом вспомнила, что это в стиле Вани – быть честным всегда и везде. Этакий герой нового века. Должно быть, уже все обсудил со своей невестой, во всем покаялся и сказал, что сделал ошибку с выбором три года назад. Естественно, куда ей до Оксаны.

– Вскользь обмолвился о вашей дружбе и о том, что… что ты бросила его одного на Новый год. А потом ваша дружба прекратилась.

Вот это поворот. Вересова чуть не выдала себя с головой собственной реакцией, но успела вовремя поймать убегающую челюсть. Ну ничего себе, мир изменился. Если уж Волчара больше не герой, то страшно подумать, какие еще ее открытия могут ждать. Он – и не сказал правду? Так не бывает.

– К сожалению, я ошиблась в свое время. Друзьями нужно дорожить, а я позволила себе думать, что мне все сойдет с рук.

– Поэтому я и завела этот разговор. Мне кажется, все можно исправить. По крайней мере избавить Ваню от плохих чувств. Вам бы встретиться и пообщаться. Уверена, с ним диалог обязательно получится.

– Даже не знаю… Он должен решить сам. Мы не можем знать наверняка, нужно ли ему это. Может, лучше оставить меня в его прошлом, а не сталкивать нас лбами?

– Нет-нет, никто не говорит о столкновении. Просто разговор, чтобы облегчить душу. А уж если вы станете снова друзьями, как раньше, будет идеально!

Ирина посмотрела на открытую в класс дверь и представила ее дверью в ад. Ее словно манят сейчас сделать опасный шаг. Она пристально посмотрела на Оксану. Та может улыбаться, светиться от счастья и распевать райские мелодии в разгар дождливого дня, но рыбак рыбака видит издалека. И обе они потерпели собственное кораблекрушение.

– Давай начистоту, Ксюша. Зачем тебе это? К чему это излишнее добродушие?

– Разве оно…

– Да-да, оно излишнее. Я сомневаюсь, что Ване нужна встреча со мной. Ставлю все, что он мечтает меня никогда впредь не видеть. Ты зачем пытаешься быть вездесущим добром и позитивом?

Оксана перевела дыхание и решила быть откровенной. Какая, в конце концов, разница.

– У меня есть в этой жизни всего два желания, самых заветных желания: знать, что Света жива и здорова, что она счастлива и довольна своей жизнью, и видеть счастливым Ваню, потому что он как никто другой это заслужил.

Теперь все абсолютно точно ясно. Она не ошиблась. Они правда из одной тонущей лодки, только тонут по разным причинам. Но одно общее у них все же есть: одиночество. Иначе Оксана не стала бы тут сидеть и тратить время на пустые разговоры. Ей хочется с кем-то поговорить, на любую тему, о чем угодно. Иногда одиночество толкает нас в руки самых разных людей. Только бы нас услышали, поговорили с нами, сделали вид, что мы кому-то нужны.

И это желание сделать Ваню счастливым любой ценой, даже такой, которая больше навредит ему, нежели осчастливит. Видимо, она сама не в состоянии дать ему это.

– Ксюша, в моей жизни ничего не изменится от разговора с ним, а вот в его может, и очень многое. Взвесь все за и против, поговори с ним, чтобы действовать наверняка, а не вслепую.

– Хорошо. Спасибо тебе.

– Да мне не за что, – произнесла Ирина и, попрощавшись, направилась обратно к детям. – Уж точно не за что, – пробубнила себе под нос.

К концу урока она проверяла у детей рисунки и проводила викторину на оставшиеся в голове знания.

– Света, покажешь свой рисунок?

Девочка охотно показала ей ферму своей мечты. И на рисунке было все то же, что и у других детей, за исключением одной детали. Она единственная, кроме свиней и коров, нарисовала родителей. В ее идеальной ферме есть мама и папа.

– Сильно любишь папу?

– Очень. Папа Ваня самый лучший. Скоро они с мамой поженятся, и тогда у нас будет настоящая семья.

Ирина погладила ее по голове, чувствуя невообразимую гордость за Волкова. И пусть к этому чувству восхищения примешивалась боль, но это неважно. Он за такой короткий срок стал совершенно чужому ребенку отцом. Наверное, его маленький грешок в виде лжи об их истинных отношениях можно не задумываясь простить.

– У вас уже настоящая семья, Светочка.

Наконец-то и этот рабочий день закончился. Когда счастья в жизни нет, каждый день становится рабочим, утро – безрадостным, а вечер – усталым. Проводя взглядом отъезжающую машину Оксаны и Светы, Вересова неожиданно изменила свое мнение насчет поступка Вани.

– Это же не только твой секрет, Волчара, – сказала она пустоте, – это наш секрет.

А ей бы не хотелось нести крест лжи в своей душе.

***

В доме вовсю шла подготовка к «семейному дню». Это они с Ваней придумали специально для Светы, чтобы раскрасить ее жизнь радостью и любовью. Да и разве может быть семейный день лишним?

– Ксюша, мы не можем найти детское шампанское, – крикнул Волков из кухни. – Интересно, мама не решила сдать нас в полицию за спаивание маленьких детей?

– Это же детское, папа, – послышался смех дочери.

Оксана зажмурилась. Папа. Она оперлась руками о зеркало, оставляя на нем пятна. Папа… Да, он бы мог стать лучшим отцом и мужем. Но ему не повезло с выбором жены. В последнее время депрессия все чаще поднимала голову и вглядывалась в нее так, словно была бездной. Бездной ее подсознания.

И Свету она навязала Ване, а он полюбил ее. Он переживает за нее, он зарабатывает деньги для них, оплачивает все обследования и лечение. Она во всем виновата. Она!

– Мама, ты поможешь платье застегнуть? – в дверь постучала дочь.

– Правда, Ксюш, помоги ребенку. Сколько можно в ванной торчать? Или ты там под плиткой клад нашла, а с нами делиться не хочешь? – пошутил Иван, и Света снова прыснула от смеха.

«Я бы отдала вам все. Все, что имею», – мысленно ответила мужчине она и открыла дверь.

Света прошла внутрь, и Оксана помогла ей с нарядом и прической.

– Я так люблю семейные дни, мама. Во всей стране его празднуют?

– Нет, этот праздник папа придумал только для нас. И мы никому его не отдадим, он только для нашей семьи.

– Супер! Собственный праздник!

Девочка убежала к себе в комнату, а Оксана, еще раз проведя экспресс-дыхательную гимнастику, вышла к будущему мужу.

– Так что, клад там или просто засмотрелась на себя, красотку, в зеркало?

Он обнял ее и притянул в свои объятия.

– Ни то, ни другое, – прошептала девушка и оставила на его губах невесомый воздушный поцелуй.

– Пап, мам, смотрите! Учительница сказала обязательно вам показать!

Света принесла им тот самый рисунок с фермой. Волков шутливо дернул ее за косичку и похвалил за красивый рисунок. Конечно же, ему польстило свое изображение на этой картине. У него есть семья. Все, о чем он мечтал.

– Кстати, я разговаривала с Ирой, – произнесла Оксана, донося к праздничному столу оставшиеся угощения. – Похоже, она не очень хочет возобновления вашей дружбы.

– Что? – Иван был слишком резок в интонации, но не успел совладать с собой. – Зачем ты с ней вообще говорила?

– Она учительница Светы, если ты не забыл. А почему ты злишься? Сам говорил, что обиды нет, а реагируешь как ребенок. Так вы будете мириться или нет?

Каких же сил ему стоило не испортить праздник! Либо он разозлится, потому что вмешательство Оксаны в их отношения с Ирой ему не было нужно, либо расскажет ей правду – и точно все испортит.

И почему правда всегда все портит? Наверное, потому что люди слишком много лгут. Или, выражаясь политкорректно, умалчивают о чем-то.

– Не знаю пока. Оставь это, Ксюша. Не самая большая беда, которую нужно решать. Жизнь сама нас расставит на нужные ей шахматные позиции.

– Хорошо, Вань, я не буду лезть в твои отношения с другими людьми. Это разумно.

Он поцеловал ее в лоб, чтобы снять между ними напряжение. Оксана слабо улыбнулась ему, но все ее мысли о дружбе и ненависти тут же угасли, когда телефон известил о новом сообщении. Остались только о ненависти.

– Ваня, Света, мне нужно уехать. Вы же с папой справитесь со всей этой едой? – вымученно и совсем не смешно пошутила она.

– Куда ты, Ксюша? – Волков прищурился.

– К подруге нужно срочно заехать. Вы уж не обижайтесь на меня. Мы такие дни ведь можем всегда проводить, устроим еще.

Иван смотрел на то, как она быстро собралась и уже стояла у выхода. Он не идиот, хотя кто-то мог так думать. Он понимает, что с определенного момента в их семейной жизни начала образовываться трещина. Неужели это Ира что-то ей рассказала или дала намеки? Неужели она взяла на мушку их отношения? Трудно было в это поверить, но зная семейство Вересовых… Скорее всего, так все и есть.

– Ты к той же подруге, что и пару дней назад?

Вопрос Волкова заставил Оксану споткнуться. Она скажет ему часть правды.

– Да.

И на этом «да» все закончилось. Дверь захлопнулась, оставляя ее чудесное настоящее вдали от омерзительного прошлого.

6

Судьи всегда предпочитают осудить десять невинных, лишь бы не помиловать одного виновного.

Мэри Шелли «Франкенштейн, или новый Прометей»

Конец октября выдался на удивление теплым, но дождливым. Улица шелестела всплесками луж и характерным кваканьем ботинок по грязи. То и дело с неба срывались капли, сначала по одной-две, с каждой минутой наращивая темп, – и вот уже льет, точно в последний раз. Дождь шел рывками, словно у него было скверное настроение, и он никак не мог решить, лить ли ему или успокоиться.

В очередной раз закрыв зонт, проклиная этот мечущийся дождь, Ирина шла в направлении частной клиники, где проходила лечение мама Димы. Наверное, ей казалось, но ноги будто бы сами застывали в очередной луже, не желая идти вперед. Но сделать это было нужно. Порой человеку приходится буквально сражаться с самим собой, чтобы не останавливаться на полпути. Ведь так важно сделать шаг вперед, а не два назад

Будут ли ей там рады? Уместно ли вообще ее появление? Она же не родственник и не знакомый. Девушка помотала головой, сбрасывая невидимые капли своих сомнений, точно дождевые росинки с волос. У нее в квартире живет сын этой женщины, как-никак, а отношение к этой семье она теперь имеет самое прямое.

Вересова заблаговременно узнала часы посещения и пришла как раз к самому началу «открытых дверей» в палатах пульмонологии. Больничный запах свербел в носу, напоминая о неизбежных ужасах детства – всем знакомых коридорах стоматолога или кабинета забора крови. Что, интересно, такого в составе этого запаха, раз от него мурашки прячутся под кожу даже в зрелом возрасте?

– Здравствуйте, я бы хотела увидеть Марину Топольскую, – оповестила о цели своего визита медсестру. – Мое имя Ирина Вересова.

Через пару минут ее провели к палате, где лежала женщина. По традиции, это было стерильное помещение в светлых тонах. Ирину оно угнетало, напоминая о скоротечности жизни. Только в больницах мы осознаем, что наше здоровье не вечно, только на кладбище ощущаем себя смертными.

– Ирина, рада вас видеть, – с улыбкой на уже не таких потрескавшихся и сухих губах встретила ее Марина. – Правда, вы стали лучиком света для нас с сыном.

– Думаю, мы можем перейти на «ты».

–Уверена, можем. Мне всего-то тридцать три, хотя выгляжу на все пятьдесят, да?

Ирина с некоторой опаской ступала по полу палаты, думая о том, что однажды доведется и ей тут лежать. А возможно, и нет. Возможно, она умрет в своей даже летом холодной квартире и тоже будет выглядеть на десять лет старше фактического возраста. Каждому из нас доведется дойти до конца жизненного пути, вопрос лишь в том, умрем ли мы в чужой нам квартире, окруженные одиночеством, или нас проводят в последний путь опечаленные глаза людей, которым мы были небезразличны.

– Нет, – Ирина усмехнулась, чувствуя к ней искреннее расположение, – всего-то на тридцать пять. Мы, женщины, даже в такой ситуации волнуемся о красоте. Мне это знакомо.

В памяти начали, точно грибы в поле, выскакивать воспоминания о прошлом. Коляска, безысходность, серые будни при всем великолепии ее бывшего дома и богатства отца. Ваня… И только для него ей снова захотелось быть красивой. А сейчас его рядом нет, по ее вине.

– Не знаю, почему я волнуюсь о своем внешнем виде. – Голос Марины звучал помехами и шумами на общем фоне стерильной тишины палаты. Ее голосок был трещинами на гладком, отполированном полотне. – Мне не для кого быть красивой. Моя женская суть никому больше не нужна.

– Ты зря так говоришь. Женская красота не может быть никому не нужной, даже если мы порой отчаиваемся до такой степени, что маникюр кажется лишь пустой тратой лака и денег, – попыталась разрядить обстановку шуткой Вересова, но она знала, о чем говорит эта женщина.

После ее возвращения из загула, если так можно назвать трусливый и глупый побег от Вани в неизвестность, ложь и лицемерие, маникюр надолго пропал из ее списка неотложных дел. Никаких красных ногтей «а-ля женщина-вамп». Красный стал символизировать только кровь. Причем, в прямом смысле этого слова…

Неосознанно Ирина дотянулась рукой до руки подруги по несчастью и стиснула ее. Люди так не похожи друг на друга, если смотреть поверхностно и оценивать только длину носа и разрез глаз, но, вглядываясь глубже, в душу, можно заметить, как похожи наши боль и печаль, как одинаково мы порой страдаем, даже если причины различаются.

– Спасибо тебе за все, – прошептала Марина. Ее глаза влажно блеснули. – И самое главное – за Диму.

– Вот видишь, а ты говорила, что не для кого быть красивой. Может, твоему сыну и не нужна твоя красота, но ему точно необходимо видеть тебя здоровой. Поэтому когда соберешься окончательно сдаться, вспоминай, что у тебя есть ребенок. И ради него ты просто обязана каждый раз бороться за жизнь заново.

Мы обязаны вставать с колен ради наших детей. Даже если нам плохо, хочется со всем покончить и бросить все на самотек, мы должны. Должны поднимать голову к солнцу каждый раз, когда одолеет сильнейшее желание опустить ее и уставиться в землю. Родители обязаны быть более стойкими, чем любой Бетмэн и Супермен; ведь у них нет суперсилы, чтобы вновь и вновь противостоять судьбе, но тем не менее они это делают. Ради своих детей. Ради тех, кто наполняет смыслом солнечный свет, бьющий по утрам в окно.

– У него только я и осталась, – сказано это было так тихо, но так громко трубила боль, будто со всей мощностью легких музыкант вырывал звуки из тромбона. – Мой муж… он… Его больше нет.

Голос женщины затих, а Ирина не смела пошевелить даже ресничкой, чтобы не спугнуть этот момент откровения. Всхлипывания раздавались со стороны койки Марины, тихие-тихие, но до невозможного горькие. Когда нам поистине плохо, тошно, до смерти надоело жить, слезы не бывают громкими. Громко плачут напоказ, устраивая шоу самобичевания. Настоящая боль всегда только твоя, и ты никому не позволишь на нее пялиться, как на выставочное чучело.

Мысли Вересовой кружили над странным в данном случае вопросом: «А можно ли назвать Марину женщиной?» Ей всего тридцать три года – лучший возраст для женщины. Однако она ощущает себя и выглядит на десяток лет старше. Ее лицо должно быть красивым, по крайней мере глаза и черты лица говорят об этом, но болезнь будто бы измяла его, как непригодную для носки рубашку. Ее тело просто обязано быть здоровым и полным жизненной и материнской энергии (в таком-то возрасте), но заболевание испило тонус этой вполне еще молодой девушки.

Мы можем потерять все так быстро: красоту, молодость, здоровье. Многие путают эти одолженные нам на время дары с данностью, что будет у них вечно. Но это не так. Рано или поздно лицо даже неземной красоты превратится лишь в маску старости и изможденности, двадцатилетняя пора цветения перейдет в старческое увядание, а некогда такое подвижное и гибкое тело закостенеет и очерствеет. Все в этом мире не вечно, но человек – самое недолговечное создание.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – наконец заговорила Ирина. – Поверь. Несколько лет назад умер мой отец, единственный, кто меня любил по-настоящему. А потом по собственной глупости я потеряла и всю остальную семью. – Девушка на миг застыла, ясно осознав, что произнеся слова о семье, она подумала не о матери и Дарине, а о… Волчаре. – Вообще всю.

– Неужели они все умерли? – всхлипнула и затихла Марина.

«Если бы», – на удивление злое и саркастичное замечание залетело сквозняком в ее голову.

– Нет, мать и сестра, а также куча бабушек и дедушек, тетенек и дяденек живы-здоровы. Просто мне не место в стае лебедей.

– Как ты можешь быть гадким утенком, Ира? Ты уже столько сделала для незнакомых тебе людей. Я не верю!

– Иногда не стоит верить даже поступкам. Сейчас я помогла тебе потому, что стала совершенно другим человеком. Нет, даже не так: я просто стала человеком. А раньше я им не была. Раньше я бы плюнула на вас с Димой с высокой колокольни, ведь вы никаким боком ко мне не относитесь.

Правда вылетала из ее уст какими-то клочками. Но как же становится легко на сердце после того, как сам скажешь о себе истину.

– Подойди ко мне, пожалуйста, – попросила ее Марина, – и сядь рядышком. – Вересова так и сделала, и та взяла ее за руку, сжала все еще холодные после улицы пальцы. – Все мы грешники, но не каждый может быть судьей для самого себя. Только действительно смелые и раскаявшиеся могут взвалить это бремя себе на плечи – бремя осознания своей вины и ответственности за нее. И почему-то мне кажется, что ты не просишь для себя помилования, ты не перекладываешь вину на других людей, только бы облегчить свою душу. Это о многом говорит.

Пришел черед Ирины сдерживать слезы. Все так и есть. Она стала своим самым строгим судьей, палачом с самой тяжелой рукой. Каждый день она казнила себя за совершенные ошибки, за прошлый эгоизм и бывшую когда-то ее кредо бесчувственность к другим людям.

– Как проходит лечение? – сменила тему, пока тут не начался потоп.

– Отлично. Температура появляется редко, и то небольшая. Я всем сердцем стремлюсь скорее оказаться рядом с сыном, поэтому думаю, что пойду на поправку быстрее. Только я не знаю, как скоро смогу рассчитаться с тобой за лечение… Дом запущен, Дима тоже, работы нет…

– Прекрати, – Ирина махнула рукой, словно отрезая ненужный разговор. – Что это за помощь такая от чистого сердца, если требуешь взамен грязных денег?

Искренняя благодать не ждет компенсации в ответ. Подлинная доброта не стоит в уголке в ожидании, когда же ей позолотят ручку за то, что она такая хорошая существует. Если уж взялся помогать безвозмездно – так и делай.

– За Диму не переживай. Ест за троих, бегает, прыгает, с котом моим играет, уроки делает. У него всего хорошо.

– Спасибо тебе. Господи, спасибо, – шептала Марина, не веря, что это происходит на самом деле, а не в ее задыхающемся от лихорадки мозгу.

– Думаю, Господь тут сыграл самую ничтожную роль. Не возноси ему молитвы, а сама борись за свое здоровье. Кстати, я принесла тебе гостинцы.

Она достала из сумки классику в виде апельсинов и других фруктов, а также рисунок Димы для мамы. Этот неумелый, детский портрет тронул и ее сердце тоже, ведь любовь не требует искусно выполненных картин, драгоценных камней в золотой оправе, блестящих фантиков и оберток от подарков. Любви требуется только искренность.

***

Дома Ирина оказалась ближе к обеду. Посещение больницы опустошило девушку. Целый рой жужжащих и норовящих укусить побольнее воспоминаний буквально атаковал ее. Больничные стены, эти противные запахи, выворачивающая наизнанку боль, признания, кровь. Вот чем была для нее любая больница, отныне и навсегда.

Скоро придет Дима, и нужно было приготовить ему обед. Хотя бы какое-то разнообразие в этом столпотворении безликих дней. Есть о ком заботиться, есть, в конце концов, чем заполнить пустоту в душе и слишком громкий, ненужный гул в голове.

Накормив Джордана и приступив к приготовлению котлет (что было для нее впервые, а значит, потенциально опасно), девушка отключилась от всех мыслей, оставив только те, что касались напрямую блюда. Но приготовить его ей было не суждено, так как раздался звонок в дверь, принесший нежданного гостя.

– Ваня? – удивилась она, встречая его на пороге.

– Да, я, – кисло ответил Волков и спросил разрешения войти.

Он вошел внутрь, однако весь его вид говорил о том, что делать это ему было неохота. Ирина скривилась в ухмылке. Каков страдалец! Так и гонит его судьба в ее обитель, а ему совсем не хочется быть здесь.

– Знаешь что, Волков? – надоело видеть его скисшую мину. Она знает, что виновата перед ним, но корить себя за это каждый день не станет и терпеть его неприязнь тоже. – Пришел – будь добр улыбнуться хотя бы для галочки. Или нечего заявляться ко мне и вовсе.

– Говоришь прямо как Лиля. – Иван прошел в кухню и подивился витавшему там духу хозяйственности. – Готовишь? Не похоже на тебя.

– А ты меня и не знаешь, чтобы говорить, что похоже на меня, а что нет.

– Я в самом деле тебя никогда не знал. Или же, наоборот, знал очень хорошо, но закрывал на это глаза.

Она стояла к нему спиной, поэтому Волков не мог видеть, с какой скоростью менялись эмоции на ее лице. Незачем напоминать о прошлом, когда она не сует свой нос в его настоящее! Иван и сам не мог себе объяснить, к чему были все эти разговоры, но одно ему было понятно: находиться с ней рядом и делать вид, что он нашел способ стирать память, невозможно.

– Если ты пришел поплакаться, то дверь психолога не на моем этаже, – грубо ответила она, но пальцы, сжимавшие лук, дрожали.

– Я пришел попросить не лезть в наши отношения с Ксюшей. Хочешь, чтобы и она меня оставила?

Сначала Вересова хотела повернуться и надавать ему словесных оплеух, чтобы не городил ерунды, но потом отчаяние, тонкими нитями пронизывающее его голос, ее остановило. Драться с ним ей не по зубам. Да и не хочется.

Ирина отложила овощи, которые все равно просто мусолила в руках, и села рядом с ним на диван. Он ей не враг, и никогда не будет. Может, и не друг, но только не враг.

– Вань, я не лезу в ваши отношения. Клянусь. Оксана решила выступить послом милосердия и примирить нас, она спрашивала моего совета и все. Что такого случилось, что заставило тебя приехать сюда и накинуться на меня?

Лицо ее Волчары было уставшим, но она не могла не улыбнуться, снова видя его. Черная щетина, еще более мужественный взгляд, сталь в глазах. Одно изменилось: ему так шли дорогие костюмы.

– Я не знаю, что с ней, с нами. Она изменилась вскоре после того, как ты объявилась в моей жизни. Такое ощущение, будто между нами выросла стена, и она увеличивается с каждым днем.

– А я-то тут при чем? Чуть что – сразу я виновата? Только потому, что нахожусь поблизости?

– Я подумал, что ты могла с ней поговорить и что-то рассказать…

– Ну да, ты ведь ей соврал. Не парься, я подыграла тебе в этом низкопробном спектакле.

Иван вздохнул, понимая правоту Иры. Он соврал, и вина уже автоматически ложится на него.

– Я не ожидал тебя снова когда-нибудь увидеть, поэтому…

– Поэтому у идеального Вани Волкова не нашлось плана лучше, чем навешать дешевой быстрорастворимой лапши на уши своей невесте?

Такая она, эта «идеальность», – не готова к неожиданностям. Легко быть идеальным, когда играешь по своим правилам. А когда жизнь их меняет слишком непредсказуемо, образ всегда правильного человека растрескивается, как плохо застывшая глина.

– Какого черта ты меня обвиняешь, как будто сама лучше?!

– Я небезразлична тебе, – без всякого самодовольства и гордости произнесла она.

– Бред.

– Не бред, Ваня, не бред. Твоя почти жена терзается чем-то, ищет пути осчастливить тебя в обход самого прямого – стать самой твоим счастьем. С ней что-то творится за твоей спиной, но ты не в курсе, что именно. И самый верный способ решить проблему ты нашел в том, чтобы спустить всех собак на меня. А знаешь почему?

Волков молчал. Противопоставить ей нечего.

– Да потому, что тебе проще обвинить кого угодно в своих личных проблемах: меня, соседей, инопланетян! Только бы не простить… Не простить, что я ушла от тебя! Признайся, Волчара, что это так, покажи, что ты все тот же Волков, а не лгущий трус. Ты не можешь даровать виновному прощение, поэтому точишь топор для невинных!

Ирина выдохнула, словно бы со всеми этими словами вышло все ее сожаление о содеянном. Она не хотела с ним ругаться, а дело уже дошло до кровавой бойни. Но ей было обидно, что он подозревает ее в каких-то гнусных вещах! Нет ей дела до его семьи, его жены и всего прочего. Своих забот столько, что на других, банально, времени нет.

– Да, ты права. Я, наверное, до сих пор где-то глубоко в душе тебя не смог простить. Или отпустить.

– Вот и признай, что я тебе небезразлична. Тогда будет проще от этого избавиться. Пока не диагностируешь болезнь, как можно подобрать лечение?

– Нет, Ира, я не болен тобой. Не льсти себе. У меня есть невеста, которая станет женой в декабре, и дочь. Они мне небезразличны, но не ты.

Зачастую люди не чувствуют меры и продолжают сыпать соль на рану неосторожными словами, лишь усугубляя собственное положение. Вересова уже не смогла выносить его слов.

– Да уж, мечта поэта. Жена, которая невесть что от тебя таит и которая совсем не так счастлива с тобой, как хочет показать. Она выдает за правду фальшивую монету. И дочь, которая тебе не дочь.

– Замолчи, – прошипел Волков, ибо правда уже посыпалась на его раны солью. – Света моя дочь, хоть тебе этот факт и не нравится. Не имеет значения, чья кровь течет в ее венах. Важно лишь то, кого она называет папой, кто в ее сердце значится родным человеком. Скажи мне, где твоя мать, а сестра? Где твоя семья, люди, в чьих жилах протекает такая же точно кровь, как у тебя?

Лицо Ирины осунулось, точно она уже век все это слушала и смертельно устала. Но так и было. Она старалась не вспоминать о матери и сестре, об их гадкой подлости, о предательстве. Теперь вот Волков скальпелем кромсал ее сердце на куски.