Текст книги "Научиться дышать"

Автор книги: Наталья Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Ба, ты как там? Вставать будешь?

– Немного погодя, Ваня, встану.

Он неодобрительно качнул головой, ему совершенно не нравилось, что бабушка замуровалась в этой комнатке и не выходит из нее. Волков все понимал, и осознание истинных мотивов ее поступков больно ранило. Она не хотела быть обузой для внука.

Самопожертвование, столь редкое во все времена качество, в их время совсем утратило свое великое значение. Люди скрываются друг от друга за новомодными мониторами и девайсами, вводят логины и пароли, только чтобы не встречаться друг с другом взглядами. И если гаснет значок «онлайн», человек будто бы умирает. И никому нет ни до кого дела в настоящей жизни. А в реальности мы все чахнем от одиночества и задыхаемся без общения, без рукопожатий и дружеских похлопываний по плечу, без улыбок и смеха. Смайлики стали нашими губами: они грустят за нас, злятся и смеются.

У Ивана, наверное, единственного в деревне, был интернет. Но друзей в сетях он не заводил. Не видел смысла в этих страницах с аватарками. Это же не люди, а роботы. Настоящий человек, проживший долгую трудную жизнь, поставивший его на ноги, давший ему все, несмотря на бесчисленные потери и неудачи, жил сейчас рядом с ним и не высовывал носа из своей каморки, дабы не отягощать внуку жизнь.

– Ба, так не пойдет! – проорал Волков, пытаясь перекричать маленький древний телевизор, который заработал, стоило только непогоде отступить. – Я сейчас приготовлю нам поесть, и тебе придется выйти!

– Ладно, – проскрипела она.

Готовить он научился отлично, выбора просто не было. Как любили шутить деревенские парни: «Волк должен прокормить себя сам!» Этим Иван и занимался. Куриный суп возбуждал аппетит своим сочным ароматом и томился на медленном огне до полной готовности. Чайник был готов вот-вот засвистеть и запрыгать на старехонькой плите (руки не дойдут обновить технику в доме), чайные пакетики отложены в сторону. Бабушка терпеть не могла такое новшество, как чай в пакетике. Ей больше по душе был рассыпной, крупнолистовой, заваренный и настоянный в специальном керамическом чайничке. Печенье покупное, так как до выпечки пока Волков не дорос. Не выходили у него пироги, будь они прокляты! Только тесто изводил.

Когда все блюда расточали манящий аромат, красуясь на столе, и Иван понял, что гордится своими кулинарными способностями, он отправился за бабушкой. Встретить ее сопротивление он был готов, поэтому никакие увещевания не помогли, и ей пришлось пройти с ним. Волков поддерживал бабушку, ведя в кухню. Усадил ее за стол и расставил столовые приборы.

– Ваня, какой ты стал самостоятельный, – тихо проговорила она, стирая слезинку из уголка глаза. – Мать бы гордилась своим сыном.

– Да, супчик у меня получается не хуже, чем у нее.

Он до сих пор помнил этот запах детства: куриный бульон. Предвестник сытного, вкусного обеда и поцелуя мамы в лоб. А потом бежать во двор к мальчишкам и проводить свое детство так, как и положено ребенку: за играми и весельем. Однако в один ужасный день его детство навсегда закончилось – и не осталось больше ни мамы, ни куриного бульона.

– Ты скучаешь по ней, – утвердительно сказала бабушка. – И я тоже. Настя очень хотела ребенка. Ты был желанным сыном. А суп действительно выше всяких похвал, Ваня. Ты прости меня, старую, что я забросила дом совсем, оставила все на тебя. Но… но ты пойми, что…

– Нет, ба, не надо этих слов. Устал я все понимать. Слышишь, устал? Не хочу ничего понимать.

– Я умру, Ванюша, это дело времени. Смерть уже точит свою косу, я чувствую ее могильное дыхание.

Волков с раздражением встал и, пнув стул ногой, стал расхаживать по кухне. Как же он устал все понимать… Понимать, что жизнь такова, что постоянно все у него отбирает, как старший ребенок в песочнице отнимает все у маленьких. Так и он, Волков, был не ровня высшим силам, которые из раза в раз оставляют его в одиночестве и печали. Но ведь ничего особенного он и не просил никогда у Господа. Только чтобы бабушка прожила дольше, раз у него забрали родителей. Чтобы удача хоть чуть-чуть улыбнулась. Все тщетно. Святые духи оставались глухи к его мольбам. Они словно бы закрывали уши, мотали головами и кричали: «Мы не слышим тебя, Ваня Волков! Мы не слы-ы-шим!».

– Ба…

– Ш-ш-ш, – Антонина Григорьевна приложила палец к губам, поднимая на внука любящий, ласковый взгляд. – Не будь ребенком, Иван. Мы оба понимаем, к чему все идет, поэтому бери все деньги прямо сейчас и переезжай в город. Надо бы к тридцати годам иметь свой очаг, Ваня.

– Если ты опять просишь меня бросить тебя здесь, то…

Гневное начало Волкова было прервано взмахом руки бабушки. Пусть дослушает ее, нечего перебивать.

– Время не вернуть, Ваня. Оно нас не ждет и с нами не считается. Можно сколь угодно долго смотреть ему вслед и постоянно спрашивать: «Почему?», ничего не изменится. Время не дает нам шанса внести коррективы в прошлое, оно ведет эту безжалостную игру на выживание. Поэтому отпусти мысли о родителях, они тянут тебя вниз, внучек. Перестань думать днями обо мне; я уже старая, свой век повидала, своего счастья вкусила, горя тоже хлебнула. С меня хватит, я не жалуюсь. Пришла твоя очередь наполнить свою жизнь воспоминаниями, а не жить с бабкой в глуши.

Пожилая женщина видела, как Ивана разрывают на части противоречивые чувства. Так и должно быть. Молодость ведь бывает раз в жизни. Старость кажется тягучей, как резина, долгой, некончающейся. А молодость вспыхнет, точно спичка, и погаснет. Нельзя дать ему упустить шанс пожить в свое удовольствие, так, как хочется именно ему, ее любимому Ване. Она приняла твердое решение и была намерена довести его до конца.

Волков остановился возле маленького столика у выхода из кухни, взгляд его привлекла небольшая рамочка на нем. Он часто видел эту пожелтевшую от прошедших лет фотографию, хранившую на себе магию многих годов. На ней была запечатлена улыбающаяся Антонина Волкова. Молодая, прямо как он сейчас, полная жизни и огня. Иван посмотрел на бабушку. Годы забрали свое, забрали то, что сами же ей и дали: знойную красоту и густые волосы, сверкавшие ярче любых камней; озорной блеск в глазах, какой бывает у молодости, когда все горизонты еще открыты; стройное, гибкое тело.

А рядом фото матери. Она навсегда осталась молодой и здоровой, полной сил женщиной, ждущей новый день и новый восход солнца. Только вот солнце больше для нее никогда не взойдет.

– Твоя мама красавица. Уверена, они с отцом сейчас в лучшем месте, чем мы с тобой, Ванюша. Спасибо тебе за вкусную еду, да только зубы уже не те, все съесть не могу.

Иван кинул взгляд на стол и увидел, что почти вся еда осталась нетронутой. Он вернулся к столу и сел рядом с бабушкой. Голову уронил на сложенные руки и протяжно выдохнул. Усталость скоро сожрет его, точно безжалостный огонь. Морщинистая, но все же теплая и нежная ладонь бабушки погладила его по волосам.

– Я опоздал на ту встречу вчера, ба. Там у входа в здание девушка-инвалид мокла под дождем, я… я не смог оставить ее так, укрыл от дождя под зонтом. И опоздал. Меня даже слушать не стали, сразу указали на дверь.

– Разве же ты не знаешь, Ваня? – в голосе Антонины Григорьевны искрились доброта и любовь.

– Что, ба?

– Что добро всегда возвращается к нам сторицей. Твое большое сердце иногда может толкнуть тебя на глупый поступок, который, кажется, перечеркнет все мечты и надежды. Но где-то совсем близко тебя уже ждет награда. Ее просто не нужно ждать, и она сама отыщет тебя, где бы ты ни был.

– Это все классно, – скептически произнес Волков, не веря словам, а веря фактам (на работу-то не взяли, и никакая награда не выпрыгнула неожиданно из-за угла), – но почему-то так ни разу и не повезло.

Бабушка не успела ответить, так как зазвонил телефон Ивана. Он нащупал его в кармане домашних штанов и достал, вглядываясь в экран. Номер незнакомый.

– Господин Волков? – раздался твердый, уверенный голос мужчины. – Вас беспокоит Анатолий Вересов.

У Волкова дыхания как не бывало. Такой человек, и сам звонит…

– Добрый день, господин Вересов, – спустя пару секунд нашелся он.

Дальше ему было коротко предложено встретиться еще раз. Только да или нет, никаких церемоний и уговоров. Волков согласился, не раздумывая. Над такими предложениями не раздумывают.

Были даны указания, куда подъехать и где его заберут люди Вересова и доставят к нему домой. Такой поворот событий удивил Ивана, но он решил не придавать этому большого значения. У сильных мира сего свои причуды, с которыми явно не ему спорить.

– Ба, похоже, удача снова со мной! – Он стиснул бабушку в объятиях и поцеловал в щеку. – Знай, что я вернусь с хорошими новостями!

Отведя Антонину Григорьевну обратно в ее комнату, Волков спокойным, размеренным шагом достиг своей комнаты и принялся одеваться. Никаких дорогих костюмов и кожаных ботинок. В этой одежде его вышвырнули, как котенка за шкирку, значит, она не работает. Он будет собой. Это самая верная тактика.

Темно-синие джинсы, черные замшевые ботинки, рубашка и куртка. «Хоть сейчас на выданье!» – привычная реакция Лидии Игоревны, их соседки, при виде его. Волков всегда снисходительно улыбался от ее слов, но сейчас, разглядывая себя в зеркале, согласился с ними. Мы все такие, какие есть. Каждый индивидуален, а эти однотипные деловые костюмы крадут нашу самобытность, подменяя ее официальными условностями и масками. Он всего лишь Ваня Волков, не магнат и не видный бизнесмен. Ни к чему тогда устраивать маскарад.

***

– Господин Вересов уже ожидает вас, – отчеканил сидевший рядом с ним человек.

Иван на это только кивнул и продолжил смотреть в окно. За рулем сидел водитель, рядом с ним еще какой-то человек в костюме (возможно, охранник?), а возле самого Волкова, как он понял, доверенный человек Вересова.

«И вся эта компания собралась в дождливый, промозглый день для того, чтобы сопроводить меня, точно принца марокканского до апартаментов Вересова», – думал про себя Иван, удивляясь происходящему.

Дождь настойчиво что-то пытался сказать ему, выстукивая азбуку Морзе на стекле. Ветер усилился, затягивая свою свистящую песню за окном. Ивана пробрала дрожь холода.

Они ехали по смолкшему шоссе, по которому проносились редкие машины. Как мог заметить Волков, автомобили были не такими, как большинство в городе. На этом шоссе даже не пахло бедностью и провинцией. Ему стало неуютно, ведь именно оттуда, из бедности, он и происходил.

Место назначения оказалось роскошным особняком в современном стиле с пристроенным гаражом. Чего-то подобного Иван и ожидал. Осталось только не сделать лишнего движения в этом дворце, чтобы ему снова не указали на дверь. Водитель заглушил мотор у подъездной дорожки, и Волков вышел в сопровождении того самого доверенного лица, которое теперь раскрыло над ним зонт.

«Какие почести, надо же», – не переставал изумляться он.

При подходе к дому взгляд Ивана привлекла какая-то суета в саду. Человек в коляске застрял в размокшей земле. На нем был дождевик, на голове капюшон, поэтому Волков решил, что это, возможно, мужчина.

– Подождите минутку, – бросил своим спутникам и побежал в сад, забрызгивая штанины сзади грязью.

– Ну, давай же! – кричала девушка и хлопала ладонью по стали коляски. – Выезжай!

Ее голос отдался в голове Волкова знакомой частотой и высотой. Где-то он уже его слышал… А еще в нем было столько ярости, просто не вяжущейся с миниатюрной фигуркой в коляске.

– Стойте, – мягко сказал Иван и наклонился к колесам коляски, вытаскивая по одному из мокрого грунта. – Все, теперь можно трогаться с места.

Он взялся за ручки коляски и выкатил ее из сада. Вот нелепость – застрять в мокрой земле в этом дивном саду! Волков закатил девушку в дом и остановился у порога, чтобы не занести в этот внушающий благоговейный страх дом грязи.

– Вы как? – спросил он, помогая ей снять дождевик. – А мы с вами уже виделись…

На него смотрели уже знакомые глаза цвета плавящегося шоколада, а из-под капюшона выскочила грива объемных шелковистых волос. И эта малышка чуть не сломала со злости коляску…

– Я просто хотела выйти из дома, а никто… все были заняты…

Она огорченно опустила взгляд, чтобы не видеть его насмешки над ней. Глупая калека, до которой никому нет дела, застряла в садовой грязи! Отличный заголовок для желтых газетенок и антипиар для ее семьи.

– А меня один раз корова гнала через все поле. Думал, забодает насмерть, дьяволица! – рассмеялся Иван. – И гуси как-то хотели покусать, а сколько раз собаки вешались на меня, точно на батон колбасы! Меня Ваня зовут, кстати, – протянул ей руку для пожатия.

– Ирина, – тихо сказала девушка и вложила свою ладошку в его большую шершавую ладонь.

«Много работает, раз имеет такие крепкие руки», – решила она.

«Какие нежные ручки с красивым маникюром, не то что мои наждачные ладони», – восхищенно подумал Волков.

– Господин Волков, Анатолий Викторович сейчас занят. Он примет вас минут через десять, – доложил человек без имени, которого Иван окрестил про себя «доверенный».

Волков кивнул, а Ирина пригласила его пока выпить чаю. Он проследовал за ней в кухню, но ступал осторожно, боясь касаться своими ногами их напольной керамической плитки.

– Вы и есть тот прораб, который опоздал на встречу? – поинтересовалась девушка, согреваясь за чашкой «Эрл Грей».

– Да, – смутился Иван. – Спасибо за чай.

– Спасибо за то, что не дали мне заболеть от переохлаждения под дождем и вытащили сегодня из грязи.

– Вы бы поменьше одна рассекали по опасным местам. А в дождь сад становится опасным местом для коляски, можно здорово забуксовать.

Легкая улыбка на губах Вересовой сменилась натянутым грустным оскалом. Если бы кто-то хотел с ней проводить время! Тогда бы, наверное, она не попадала в такие дурацкие ситуации.

– Вы бы стали возиться с инвалидом? – задала неожиданный вопрос она и уже хотела было вернуть слова обратно, но Волков успел ответить.

– Не с любым инвалидом, естественно, но если это мой родственник или просто близкий человек, то конечно. Все же я считаю, что человек человеку не волк, иначе как бы наше общество смогло так долго продержаться? Моя бабушка сейчас болеет, я не отхожу от нее, когда у меня выходные. А уходя на работу, присылаю к ней сиделку.

– Ваши родители могут гордиться вами, – вновь улыбнулась Ирина, не заметив скользнувшей по лицу Ивана тени.

– Надеюсь, что они гордятся.

Они допили чай с печеньем, и Волков отметил про себя, как скромна и хороша была эта девушка. Не было в ней этого серого налета буржуазности, ржавчины, которую оставляют в душах людей деньги. Так просто угощает незнакомого парня чаем и болтает с ним обо всем на свете.

– Вас без костюма и не признать, – произнесла Ирина, удобно устраиваясь в своей коляске. – Я тогда подумала, что вы бизнесмен.

– Ничего подобного. Я всего лишь Ваня, прораб. Пытался в тот раз быть кем-то другим, но только не собой самим.

В кухне появился «доверенный» и велел следовать за ним в кабинет Вересова. Он помахал своей новой знакомой и услышал тихо вслед:

– Ваня мне нравится больше.

***

Дом Вересовых Иван покинул со счастливой улыбкой на губах. Анатолий Викторович предложил ему желанную должность и немного поднял зарплату, чтобы загладить тот небольшой инцидент.

Волков шагал к машине, которая должна была доставить его обратно, и не мог нарадоваться своей удаче. Она стреляет редко, но метко.

Из окна на втором этаже на него смотрели карие глаза. Ирина махнула ему на прощание и улыбнулась. Иван подмигнул ей и скрылся в салоне автомобиля.

Новая работа. Большие деньги. Большой город. Наконец-то он построит свой дом, посадит дерево и остепенится. Теперь-то с такими деньгами отбоя от поклонниц не будет. Возможно, и повышение дадут, если хорошо себя зарекомендует…

3

Не изобрели еще таких денег, которые могли бы согревать человеку душу так, как согревают любовь и теплота человеческого сердца.

Владимир Эдуардович Казарян

Все знают эту противную разновидность погоды: смесь ушедшего, но все еще тянущего к жизни слабые теплые руки лета и только вступившей в свои права осени, уже не щадящей и яростно бьющей тебя по щекам резкими порывами ветра. На улице блестели дороги пятнами луж, точно мазутные очаги на поверхности зеркального озера, подогреваемые по-летнему лучистым солнцем.

Ирина вздохнула и зашторила окно, напуская в кабинет отца темноты. Теперь так будет целый месяц: то дождь, то солнце. Одним словом ― противная слякоть. Но какое дело ей? Ее ноги в любом случае не коснутся холодных луж, шелковистой травы, подошва сапога не наберет на себя листьев. И даже прибежать домой, кляня погоду на чем свет стоит, она не сможет… Мысли отмотали пленку времени назад и вызвали в памяти недавний инцидент с Иваном. Вот стыд какой!

– Дочка, о чем задумалась? – спросил отец, с головной болью растянувшийся на диване в кабинете. – Грустишь из-за болезни? Не печалься, милая, все образуется, это дело времени.

Девушка подъехала к дивану, который хранил так много чудесных мгновений детства. Она всегда была папиной дочкой. Еще малышкой, когда все ее любили и щипали за пухлые щечки, она частенько просиживала часами на этом диване цвета зрелой сливы, наблюдая за работой отца.

– Я верю, пап, – вздохнула она и сжала его ладонь. – Но порой так трудно верить. Кажется, что уже даже мама и Дарина поставили на мне крест. Даже… – Ирина с полсекунды колебалась, но все же сказала: – Даже Иван, твой новый прораб, ко мне лучше относится.

Мужчина приподнялся на диване, складывая руки за головой, и устроился на подлокотнике. Взгляд его мудрых глаз, повидавших достаточно, устремился к дочери. Он не мог не приметить юношеский румянец смущения на ее щеках или того пьянящего блеска в глазах, который она старалась скрыть от него.

– Что там с этим Иваном? Вы уже успели пообщаться?

– Только тогда, перед бизнес-центром, и в доме, когда он приехал к тебе на встречу. Он сказал, что не оставил бы своего родственника-инвалида одного.

– Милая, разве тебя кто-то оставил? – рука Анатолия Викторовича коснулась мягких волос дочери и задержалась на них на минуту, передавая ей всю свою силу и непоколебимую веру в лучшее.

– Мама не хочет со мной заниматься, – против воли пожаловалась Ирина, хотя она наказывала себе молчать и не распускать нюни. – И у Дарины всегда дела, даже когда она просто валяется в постели с планшетом.

Отец встал, хмурясь от подступающего громкими шагами стука пульса в висках, и подошел к столу. Плеснул в стакан воды и осушил его залпом, точно его мучило похмелье. Так оно и было. Это похмелье затянулось на всю жизнь, вызванное одним неправильным выбором.

– Что уж скрывать, ошибся я, дочка, энное количество лет назад. Ошибся…

– Ты о чем, папа?

– О твоей матери. Она всегда такой была: не от мира сего, избалованная дочка богатых родителей, капризная, легкомысленная. Не припомню и момента, чтобы в голове твоей матери хоть раз были серьезные мысли и намерения.

Ирине стало неловко оттого, что она явилась невольным свидетелем подобных откровений отца.

– Пап, не надо…

– Нет смысла скрывать очевидное. Родители мне буквально навязывали день и ночь ее кандидатуру: умная, красивая, богатая, лучше тебе не найти. И нам такой союз выгоден. Из всего этого на деле оказалось правдой последнее и про богатство. И то богатство постепенно пошло на убыль, когда я стал ее полностью обеспечивать как мать своих детей.

Отец поднял дочь с коляски и очень аккуратно переместил на диван. Ей полезна смена декораций, так сказать. Диван жалобно поскрипывал под весом хрупкой Ирины, которая не могла найти покоя ни в одной позе и постоянно ерзала и суетилась, выслушивая нелицеприятные высказывания о родной матери. От обивки дивана до сих пор исходил тонкий запах кожи, щекоча своим дорогим, изысканным ароматом ноздри. Ирина провела рукой по темной коже и про себя вздохнула: грустно.

– И что же делать, пап?

– Ничего, моя хорошая. С твоей матерью мы как-нибудь разберемся, твоя головка не должна печалиться из-за нас. Разве с тренером вы не делаете успехов?

– Делаем, но я не могу так. Он совершенно чужой мне человек. С ним не поболтаешь, не посмеешься, не пошутишь… Словно я на оздоровительной зарядке в концлагере.

– Ну что ты такое говоришь, Ира! Это же лучший тренер Москвы, его услуги обходятся мне в круглую сумму.

Стыдливый румянец вспыхнул на щеках девушки, и она потупила взгляд. Как, должно быть, некрасиво выглядит ее нытье со стороны! Жаловаться на жизнь, когда ты обеспечена всем самым лучшим – вздор. Но так оно и было. Порой деньги говорят тише простого касания нежной руки. Порой золотой блеск – ничто по сравнению с блеском любимых глаз. Порой наконец-то осознаешь, что же все-таки значит фраза: «Никакие деньги не заменят счастья».

– Прости, пап, мне стыдно, – прошептала Ирина и переместила взгляд на нервно теребившие друг друга пальцы.

Мужчина опустился на диван рядом с дочерью и крепко обнял ее, целуя в макушку. Его младшая дочка, вторая, но самая любимая. Самая искренняя и непорочная. Белоснежный ландыш среди колючих роз в саду их семьи.

– Не смей такого говорить, никогда, Ириша. К черту этого тренера, найдем другого, такого, который заставит тебя улыбаться. Обещаю, что найду время в своем нечеловеческом графике и позанимаюсь с тобой сам.

Девушка улыбнулась и прижалась к отцу, желая слышать стук его сердца, знать, что любимый папа рядом. Он всегда любил ее особой любовью, пусть и был занят работой двадцать три часа в сутки. Последний час отводился для сна. Она не могла упрекать его в этом. Дворец, в котором она живет; брендовые вещи в гардеробной (от которых правда больше не было толку), дорогие ноутбуки и телефоны; короче говоря, все дал ей он. В мире больших денег нет места любви.

– Вот и теперь эта минутная слабость в виде непредвиденного лежания на диване будет дорого стоить. Она не была внесена в ежедневник, – рассмеялся он и, еще раз поцеловав дочь в лоб, встал.

– Ты бы следил за здоровьем тщательнее, пап! А то так, не дай бог, что посерьезнее приключится.

Анатолий Викторович снова впустил в комнату солнечный свет, и Ирина зажмурилась, встречая яркий луч солнца, который словно был недоволен тем, что от него посмели скрыться за этими плотными стенами штор. Солнце любит подглядывать за людьми, заглядывать им прямо в лицо и светить в глаза, проверяя на стойкость нервы, когда рука раздраженным взмахом водрузит на глаза очки.

– Я не дам твоей маме лишнего повода для улыбок, – отшутился он, но, заметив расстроенное лицо дочери, исправился. – Все со мной будет отлично, милая. Пока ты снова не побежишь своими ножками, моя хорошая, не позволю никакому недугу одолеть меня.

Ирина заметила, что отец что-то искал, но никак не мог найти. Он перелистывал блокноты и ежедневники, страницы которых были сплошь покрыты черными чернилами дат и событий (ни минуты отдыха!), просматривал телефон на десятый раз, в итоге остановился и задумчиво оглядел помещение.

– Что-то потерял, папа?

– Хотел бы сказать, как в анекдотах: «Покой», но скажу лишь, что не могу найти телефон Волкова, парня, принятого на должность прораба. Видимо, мигрень ударила по старческой памяти и я его просто не записал!

На щеках Ирины снова проступили красные пятна смущения, и она протянула отцу своей телефон с номером Ивана на дисплее. На вопросительный взгляд отца поторопилась объяснить:

– Мы обменялись телефонами… Вот, возьми.

Анатолий Викторович ухмыльнулся, но номер переписал. Этот Иван его настораживал. Точно волк, настоящий хищник. Уже успел, сам того не ведая, расставить капкан для бедной козочки. Нежно-розовое смущение и отведенный в сторону взгляд говорили опытному мужчине о многом.

– Придется снова вызвать его на дом, на работу не могу ехать в таком разбитом состоянии.

– Он рассказывал, что живет с бабушкой и ухаживает за ней.

– Да, он из Терехово. Это на другом конце Москвы, можешь считать, совершенно отличный от нашего мир.

– Наверное… – пробормотала девушка, будучи очень поверхностно знакомой с деревнями, если не считать одной элитной французской деревушки, где она однажды была на курорте. – А все-таки, должно быть, там сейчас такой воздух свежий, так хорошо там!

Отец видел, как девочка истосковалась по солнцу и воздуху, по людям и природе. В его голове созрел план, о ненарочной губительной силе которого он еще даже не догадывался.

– Да, вы мне нужны прямо сейчас. Моя машина заберет вас, – распоряжался в разговоре с Волковым Анатолий Викторович. – Мне все равно, в каком вы виде и где. Жду вас у себя. – Он отключился и повернулся к дочери: – Нес какую-то чушь про то, что я не оценю его внешний вид! Что за юношеский вздор!

***

В дверь позвонили, и Ирина, крикнув слугам «отбой», понеслась во весь опор открывать. Знать бы, что ею двигало, какие чувства и душевные порывы. Она остановилась перед дверью и глубоко вдохнула, жалея, что поблизости нет зеркала.

«Ты все равно калека, сколько ни прихорашивайся», – невесело подумалось девушке, и она открыла дверь с уже остывшим пылом и совсем не таким настроем, как всего пару секунду назад.

Ветерок залетел в дом, продолжая напевать свои холодные осенние песни. Этот негодник с лицом сентября и прикосновениями начала декабря вскружил воздух вокруг Ирины и резко утих, когда дверь за гостем закрылась.

Иван был смущен еще больше девушки. Его внешний вид оставлял желать лучшего. Гораздо лучшего.

– Я, конечно, всегда за то, чтобы быть собой… Но порой быть собой не очень-то уместно, – пробормотал он, сконфузившись от спортивного костюма и мокрой насквозь майки. Взгляд его упал на найковские кроссовки, и молодой человек еще больше смутился. – Точнее, совсем неуместно.

– Вы были заняты, когда отец вас выдернул? – спросила она и, предложив ему сесть в гостиной, поехала туда.

– Был на своей второй работе. – Волков осторожно присел на диван, так, словно он был не в спортивном костюме, а в защитном, для работы с отходами. – Я тренер по боксу в московской школе. Мы как раз усиленно занимались с бойцами, когда ваш отец позвонил мне.

Оба чувствовали крайнюю степень неловкости от этого чванливого «вы». Он так обращался к ней ввиду того, что глаза были ослеплены богатством этого дома, которое автоматически ставило Ирину на уровень выше его в любой иерархии. Она не решалась говорить с ним на «ты», так как смущение при виде такого хорошо сложенного, симпатичного, да еще и доброго мужчины, украли у нее всю девичью легкость и кокетство.

– Он себя сегодня скверно чувствует, поэтому не смог поехать в город и предупредить вас заранее… – словно бы оправдывалась за отца Ирина. – Давайте я провожу вас к нему в кабинет.

Анатолий Викторович пришел в недоумение при взгляде на Волкова. Не этого он ожидал, услышав про его неподобающее для встречи одеяние. Потная майка – это действительно чересчур.

– Извините, господин Вересов, – твердо сказал Иван, прогоняя стеснение с лица. Все же не он виноват, его вынудили приехать.

– Ничего страшного, эта проблема решаема. Ира, проводи Ивана до ванной комнаты. Потом зайдешь ко мне.

Она кивнула отцу и выехала из его кабинета.

– Может быть, я вам помогу? Вы мне указывайте дорогу, а я вас прокачу с ветерком, – улыбнулся Волков и взялся за ручки ее коляски.

Ирина от неожиданности совсем оробела. Дар речи словно бы и никогда не был ей свойственен. Проглотив невысказанные слова, девушка просто сделала легкое движение головой, которое можно было расценить как согласие.

Дом оказался огромным, поэтому пока они шли к ванной, Волков успел о многом подумать. Например, о том, что эта девушка, подобно магнитам, создавала вокруг него мощное поле и тянула к себе. Возможно, в нем взыгрывала каждый раз жалость при виде потрясающе красивой женщины, прикованной к инвалидному креслу. Мужчина в нем не мог примириться с мыслью, что такой редкой красоты бриллиант пропадает без подходящей огранки. Человек в нем негодовал от несправедливости судьбы, что в некотором смысле приравнивало их друг к другу.

Оба не любимчики удачи. Оба родились под темной звездой, которая не освещает их путь. И деньги не делают между ними какого-либо значительного различия.

– Здесь можно принять душ, а я пока узнаю у отца насчет одежды.

Она оставила молодого человека в просторной ванной, сверкающей белизной и издающей аромат свежести. Сказать, что Иван был поражен открывшимся ему великолепием, не сказать ничего. Даже как-то неудобно ступать на их узорчатую плитку…

Ирина тем временем вернулась к Анатолию Викторовичу и получила указания добыть гостю одежду в гардеробной отца. Перебирая костюмы и рубашки, она думала о нем, о человеке, который не поводил презрительно плечом, находясь рядом с ней, не отводил жалостливо глаза в сторону. Жалость невозможно скрыть, и она унижает похлеще любых обидных слов.

– Что же это творится со мной? – вполголоса задала вопрос сама себе девушка, останавливая выбор на темно-синей рубашке и джинсах.

Ответа, естественно, не последовало. Ирину пугала эта внезапно появившаяся, громогласная, бурная симпатия к незнакомому мужчине. Она, точно легкие волны пенящейся морской воды, омывала ее сердце, овевая приятной прохладой и заставляя строить воздушные замки.

Когда-то ей были совсем не знакомы мысли о том, что парень может не посмотреть в ее сторону. Дочь Вересова, красавица, всегда в центре внимания. Но свет софитов погас, стоило ей лишиться красоты своих стройных ножек. А ведь она всегда была одной из самых лучших, красивых, … Видимо, фортуна решила, что она злоупотребляет ее добротой и низвергла девушку в пучину зыбкого, затягивающего в себя одиночества и все нарастающего отчаяния.

Она вернулась к ванной, где Иван принимал душ, и постучала. Волков разрешил ей войти, и дверь открылась. Из горла девушки вырвался растерянный вскрик, и она смутилась так сильно, что щеки покрылись ярким пунцовым румянцем.

На нем были одни боксеры. За то короткое мгновение, пока она передавала ему вещи, Ирина успела разглядеть и мускулистые ноги, в меру покрытые темными волосами, и рельефный торс с четко выделяющимися кубиками пресса, и сильные руки. И даже выпуклость на боксерах не укрылась от ее жадного взгляда.

– Спасибо, – губы Ивана дрогнули в улыбке, когда он забирал одежду из ее рук. Несомненно, ее алчный до его тела взгляд не укрылся от Волкова. – Подождёте меня снаружи?

– К-конечно, – промямлила Ирина и выехала из ванной.

Какой позор! Какое непотребство! Пялиться на обнаженного мужчину без всякого стыда! Девушка закрыла глаза и часто задышала. Она скучала не только по семейному теплу и уюту, но и по мужской силе, крепким объятиям, словам любви и поцелуям. Чего греха таить, молодое тело еще не забыло, что такое секс.