Текст книги "Научиться дышать"

Автор книги: Наталья Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

– Я очень хочу снять ее, – голосок девочки затерялся в футболке девушки, и она прижала малышку к себе сильнее.

– Вот и думай о хорошем, моя золотая. Договорились?

– А ты будешь рядом со мной?

На нее посмотрели два доверчивых, полных любви и сопутствующей ей наивности берилловых глаза. Так похожи на парижскую синь глаз Волкова. Вот и говори потом о родстве на уровне крови. Вздор.

– Я не знаю, Светочка. Возможно, мне придется уехать. Но ты же и сама справишься? Ты у меня сильная девочка.

– Я справлюсь, ради мамы, – прошептала она.

– Правильно, Света, все правильно. А папа давно спит? Или с ночи не просыпался?

– Он уезжал рано утром, я не спала и слышала. Потом приехал и спит. Ты его не будешь будить?

– Клянусь, – отрапортовала Ирина и потрепала малышку за косички.

– Ну ладно. А мы с Собакой пойдем гулять. К нам во двор должен Дима прийти и девчонки из моего класса.

– Повеселитесь там хорошо!

Сияющий сотнями блесток смех девочки унесся аурой вместе с ней из кухни. Порой так сложно уйти, оставить все, побросать все чемоданы, набитые разным старьем, ветошью и рухлядью из прошлой жизни и просто сделать этот первый и самый тяжелый шаг. Оставить все, что тебе дорого, все, что греет сильнее тысячи солнц, и отправиться в холодные степи неизвестности. Но иногда это нужно сделать, чтобы не застрять, как колесо машины в грязи, в топи из собственных бестолковых желаний, которые никому не принесут счастья.

Когда в квартире стало тихо, и только котенок бегал по разным углам и шумел, Вересова позволила себе достать билет. Москва – Красноярск. Купе. Пять часов вечера. Черт его знает, почему Красноярск. Методом тыка выбрала город и туда заказала билет. Чем дальше от Москвы, тем лучше.

Самый невероятный обман, которому человек доверяет, тот, что уверяет его, будто расстояние стирает память. Как далеко ни беги, а воспоминания всегда будут на шаг впереди.

Что ж, времени на сантименты нет. Некогда растекаться по полу в лужицах сожаления. Ирина тихонько прошла к комнате, где спал Иван, и заглянула туда. Может, уйти, да и все? Что за дурацкая прихоть обязательно увидеть его? Как будто в суде: нужно урвать свое последнее слово.

Она зашла внутрь и без единого звука уселась на краешек дивана, на котором спал мужчина. Боялась даже шевелить пальцем ноги, дабы не потревожить его сон, а пальцы руки сжимали в кармане спортивной кофты билет.

Иван спал, небрежно накрытый каким-то странным пледом. С мишками. Скорее всего, Света накрыла его, когда застала спящим. Усталость может свалить с ног и сильного волка. Не всегда же ему быть сильным, и на слабость время найдется.

Его губы были слегка приоткрыты. Они, обрамленные авантюриновой густой щетиной на излучающей здоровье коже, были самым сексуальным зрелищем, которое она когда-либо видела. Истинной сексуальности не нужны броские наряды и пошлые жесты, плевать она хотела на тривиальную вульгарность и грубоватую низменность. Оголенное плечо, острый взгляд, слегка приоткрытые губы любимого человека и вырывающееся из них горячее дыхание – зачем усложнять, когда все гениальное действительно просто?

Купоросные глаза Волкова, словно тающие айсберги в королевско-синем бушующем море, уставились прямо на нее. Вересова смотрела на него, не отрываясь даже на моргание. Взгляд цвета жженного хлеба, в котором еще вьются струйки подгорелого аромата выпечки, пронзал насквозь гигантские волны в этом заливе.

– Ира? – неуверенно спросил он, плохо различия сон и реальность.

Ирина быстро затолкала билет поглубже в карман и посмотрела на него как ни в чем не бывало. Не будь он сонный, наверняка бы заметил некоторое беспокойство в ее антрацитовых при слабом освещении комнаты глазах, которые смотрели на него то ли с мольбой, то ли с призывом совершить что-то.

– Да, зашла узнать, как дела.

– Ты уже несколько дней у нас не была. Я решил, что ты правда обиделась на меня.

– Почему не позвонил? Или кодекс чести ниндзя тебе не позволяет интересоваться делами небезразличных людей? Из оперы: «Я ни на кого не давлю, ни к чему не принуждаю, сама позвонит, если надо».

Слова буквально выскакивали из ее рта, как свихнувшиеся. Разговаривает с ним, как обиженная подружка на одну ночь! Это в ней подняла голову другая Ира – та, что мечтает, чтобы он схватил ее в охапку, наорал и порвал билет, запрещая даже думать о переезде. Сколько бы раз мы ни уходили, ни сбегали, а цельными нам уже не остаться. В каждом месте, которое мы превращаем в пепелище после своего побега, остается часть нашей души. И однажды мы придем в свое самое последнее пристанище, но уже бездушные и пустые.

– Ммм… – промычал Иван, не то чтобы сбитый с толку, но немного растерянный. – Я боялся тебе звонить. С тобой же, как с самодельной бомбой. Дернешь не тот проводок, и все – голову снесет. Ты сама-то чего хочешь: чтобы я звонил или отвалил от тебя? Прошу принять к сведению: была прямая цитата твоих же слов.

– Вот чего ты такой идеальный?! – в который раз взорвалась одним и тем же вопросом девушка. – На все-то у тебя имеется ответ, как у адвоката, блин! Все цитаты помнишь, даже дату, наверное, когда я это говорила?

– Ты это говоришь каждый день по пять раз в час, чего тут запоминать, – ухмыльнулся Волков и замолчал.

Что-то тут нечисто. Надо дать ей остыть, а то так и полыхнет пожарищем. У него было ощущение, будто он забыл выключить в квартире газ и теперь она вся пропиталась им. Зажги спичку – всем конец.

– Света дома? Мне бы не хотелось, чтобы она все это видела и слышала.

Его слова отрезвили ее легкой образной пощечиной. Действительно, устроила прощальный базар. Не так легко оказалось бросить его, совсем не так, как представлялось в начале…

– Она ушла с собакой и детьми гулять, – уже спокойно ответила Вересова. Девушка усмехнулась. – Светочка счастлива. Я так рада, что в школе ее приняли хорошо. Она боится предстоящей операции, но я верю, что все пройдет хорошо.

– Ир, – настороженно начал мужчина, – ты не одержима? Пугаешь меня.

– Нет, все в норме. Извини.

– Опять что-то принимаешь? Мне позвонить Тане? Или это тоже попадает под статью об идеальности?

– Прости меня. Я сама не своя.

– Да нет, ты как раз своя. Такое поведение в твоем стиле. Только я не очень понял, чем оно вызвано. Тем, что я не искал тебя эти дни? Ну так ты сама отправила меня в интересное путешествие, вот я и выдвинулся в путь.

– Прости еще раз. Мне стыдно.

Он внимательно оглядел ее с ног до головы. Не та Ира, которую он знает. С этой Ирой что-то не то происходит. Понять бы еще что. Его мозг, уставший и не выспавшийся, отказывался открывать учебник по женской психологии.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, – слова выплыли из губ, словно подгоняемые свирепым ветром облачка.

– Ты сейчас говоришь, как Ксюша перед смертью. Это у вас, женщин, такой способ сообщить о своем побеге? – пошутил Иван, даже не представляя, как он близок к правде. – Желаете счастья, а потом бежите так, что вас не догнать. Какое-то странное у вас понятие о счастье.

Вересова хранила молчание и просто скользила по мужчине глазами. Надо запомнить его таким, занести его фоторобот в базу данных. Она осядет в Красноярске и больше никуда не сунется. Танька согласилась взять Джордана на попечение, а она там себе еще кота купит. Кошки – те же женщины, потому этим созданиям так легко вместе. И те и те взбалмошные, капризные, своенравные, сами по себе. Махнут хвостом – и ищи-свищи, а след их уже и простыл.

– Да, каждому свое счастье, Вань.

– Иди сюда, ближе.

Волков указал кивком головы на диван, но Ирина не сдвинулась. Ее взгляд впивался в жасминовые, с узорами цвета чайной розы обои, искал спасения в серо-бежевом ламинате, в оливковом встроенном шкафе. Только бы не смотреть в эти прозрачные васильковые глаза.

– Иди, говорю. Обещаю не кусаться.

– Умеешь ты уговаривать, искуситель.

Она осторожно переместилась ближе к нему и села так, чтобы можно было дотянуться до него рукой. Но она этого не сделает. Прикоснуться к нему – значит капитулировать. Поднять белый флаг и истошно молить взять предательницу назад. Мысль о билете в кармане подогревала ее уверенность в собственном решении. Не выкидывать же деньги на ветер. Купе нынче дорого стоит.

– Ну так что с тобой творится? Поделишься? – Иван повернулся к ней, крепко цепляя ее взгляд, не давая отвести глаза.

– Эти дни, сам понимаешь. Сносит крышу, – брякнула Вересова первую чушь, залетевшую в форточку ее сознания.

– Уважительная причина, – хмыкнул он, – чтобы набрасываться на меня чуть ли не во сне с какими-то претензиями.

– Прост…

– Не надо этих извинений. Лучше честно ответь на вопрос.

–Какой?

– Чего ты хочешь: чтобы я принуждал тебя или отпускал? Как тебе больше нравится: быть свободной в своих действиях или связанной по рукам и ногам? Ты из тех женщин, которым нужно обязательно устраивать сцены непримиримости и гордости перед мужчиной, видеть, как он расстилается входным ковриком под твоими ногами? Тебе кровь из носу необходимо, чтобы за тобой бегали и доказывали, что ты нужна?

– Это уже не один вопрос, – усмехнулась девушка.

– Это один вопрос с подпунктами.

– Ничего мне не надо. Я же объяснила причину своего дурацкого поведения.

– Ничего ты не объяснила, а просто отмахнулась от меня.

– Что ты ко мне испытываешь, раз приходится бегать и уговаривать? Ты сам зачем это делаешь?

Иван задумался. Вся эта ситуация с подозрительными разговорами не внушала ему доверия. Но он будет с ней откровенным, какой бы ситуация ни была на самом деле.

– Я не могу сказать тебе, что люблю. Сомневаюсь, что все еще способен на любовь. Любовь бывает разной, у нее столько ролей, столько костюмов – порой черта с два ты ее узнаешь. Она может маскироваться под дружбу, а может натягивать на себя камуфляж ненависти. Но одно несомненно: она не подчиняется никаким командам и приказам, не желает иметь никакого дела с разумом и посылает логику куда подальше. Вот и то, что я чувствую к тебе – алогично.

– Я пока не совсем поняла, что ты чувствуешь. Назови это чувство, потом решим, насколько оно разумно.

– Точной формулировки у меня нет. Но ты стала мне самой близкой в мире. У меня нет, кроме тебя, никого. У Светы, по большому счету, тоже. Ты влюбила меня в себя по новой тем, что подарила моей девочке надежду. Ты не хочешь возвращать прошлое, а я считаю, что мы уже при всем желании не сможем его вернуть. Ты ведь совсем другая. Такую тебя я никогда не видел и не знал. Ты, как гусеница, в итоге, в конце этого сложного пути, переродилась в ту бабочку, за которую я тебя изначально принял.

– Стала достойной твоей любви?

– Звучит немного пафосно, соглашусь, но вообще да. И я стал достоин твоей любви. Мы оба в чем-то изменились, оба больше не те люди, которыми познакомились. Для нас обоих отношения больше не укладываются в рамки секса и размытых мечтаний о будущем. Я твердо стою на ногах, теперь мне есть, что предложить своей женщине. И это правильно: мужчина должен предлагать женщине не только себя – красавца, но и что-то большее. Ты тоже встаешь на ноги: работаешь, заботишься о братьях наших меньших, обрела столько замечательных друзей и любовь Светы. Ты не можешь иметь детей, Ира, – специально надавил на мозоль он, чтобы снять боль быстро, – но у тебя уже есть ребенок. Который любит тебя искренне, всем сердцем, по-настоящему. И почему бы тогда нам не попробовать? Не притереться друг к другу душами, а не телами?

– Такое ощущение, что ты предлагаешь мне взаимообмен, – буркнула Ирина, не подавая виду, как его слова задели ее. Буквально забросали ее душу осколками, изранили в кровь. – А как же Оксана?

– Ее нет с нами, и никогда не будет. Она бы хотела видеть меня счастливым, а главное – свою дочь. Я всегда буду помнить ее. Пока я жив, ее могила не останется без цветов. Я не хочу распрощаться со своей жизнью только потому, что меня преследуют потери одна за другой. Нужно жить дальше и хранить светлую память о людях, покинувших нас. Тогда и они будут жить.

Вересова посмотрела на баклажановый натяжной потолок. Его слова, как и всегда, разумны и верны. А ей, как обычно, не хватает смелости их принять на веру. Словами уже ничего не исправишь. И не надо.

– Я подумаю над твоими словами, Вань. А сейчас пойду.

– Куда пойдешь?

– К Каринке зайду. Проверю, как мой крестный сыночек поживает.

Что-то ему упорно не нравилось в ее интонации. Совершает какие-то обходы всех своих друзей, устраивает задушевные разговоры…

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – в последний раз попытался Иван, стоя у двери и наблюдая за тем, как она шнурует кроссовки.

– Нет.

На этом «нет» их последний разговор закончился. Дверь за ней закрылась, а он и не догадался о ее наполеоновских планах.

***

На вокзале не было людно. Ирина сидела, сгорбившись в кресле, и невидящими глазами перебегала от одной трещины в полу к другой. Она побыла совсем недолго в гостях у Карины, поделилась с нею своими планами и… теперь сидела с дрожащими коленками на вокзале.

Какой-то битый час – и она навсегда покинет столицу. Навсегда оставит здесь всю свою жизнь, от рождения и до самой смерти. Живой она уже точно не будет, когда очутится в чужом городе, среди незнакомых людей.

Мысли метались внутри головы в лихорадке, наверное, в мозгу уже жар поднялся. То лица Карины и ее младенца всплывали перед глазами, то снова этот мутно-лазуритовый пол вокзала. Или ей уже чудился фиолетово-синий металлик? Прямо как натяжной потолок в спальне Волчары …

Завыть бы сейчас в голос и остаться! Но нужно быть сильнее себя самой. Ваня все сказал правильно, но ведь поздно разворачивать ракету назад, когда она устремилась в необъятный космос? Вересовой казалось, что низ живота скручивает ноющей болью. Так бывает, когда чертовски страшно что-то делать, но не хватает храбрости все переиграть.

– Девушка, с вами все хорошо? – женский голос вдребезги разбил витражи ее кошмара.

– Да, да, – промямлила она, разгибаясь. – Голова немного болит. Все хорошо, спасибо.

Света, Ваня, Танька, Марина с Димкой, Кариша с семьей… Как много она оставляет здесь. Эти призраки никогда не отпустят ее, будут бродить в ее голове, как в заброшенном замке. Ее личные кентервильские привидения.

Карина яростно уговаривала ее остаться и дать Волкову еще один шанс. Она так и не поняла, что шанс нужно дать не ему, а ей самой. Быть снисходительным к себе – самое сложное. Для себя всегда хочется быть палачом. Может, повезет, и она когда-нибудь подержит в руках маленькое чудо, которое последний раз видела только завернутым в вишневое с милыми узорами одеяло для новорожденных. Каринкин Мирошка. Или Мирослав. Красивое имя – под стать всей семье.

Зазвонил телефон, снова вырывая ее из этой черной пучины.

– Кариша, что-то случилось?

– Ко мне Волков только что заходил. Тебя искал. Ты на его звонки не отвечаешь?

– Я занесла его номер в черный список, – призналась Ирина, – чтобы он не смог дозвониться до меня.

Осуждающий вздох и тишина.

– Уж не потому ли ты так быстро бежишь, подруга, что хочешь остаться?

– Не понимаю, о чем ты.

– Это не Ваня тебя достал своей заботой. А ты сама себя достала тем, что жаждешь этой заботы всем своим естеством, но какая-то упрямая сучка в тебе не позволяет принять ее от него.

– Я тебе уже говорила…

– Объяснять свои причуды ты мастер, Ирка, не спорю. Оправдания и отговорки находишь умело, но когда начнешь уже набираться смелости в жизни, а не глупости?

– Ты сказала ему, что я уезжаю?

– Нет, как ты и просила.

Девушка облегченно выдохнула. Слава Богу.

– Как бы тебе не пожалеть об этом потом.

– Некогда жалеть, Кариш, пора идти на поезд. Мы с тобой на связи, помни.

– Помню. И ты помни, что тебя ждут люди, любящие тебя просто за то, кто ты есть.

Они распрощались, и с тяжелым сердцем Вересова потащилась в свой вагон. Может, под поезд кинуться? Вздохнув, понимая, что и на это у нее тоже не хватит духу, она прошла в поезд до своего купе. Там уже находились женщина и мужчина.

Девушка побросала на свою койку сумки и отошла к окну. Кажется, будто уходит в далекое плавание, и неизвестно, что принесут новые берега. Новую боль или освобождение. Пальцы сошли с ума и дергались, как заводные. Что люди подумают? Что она сумасшедшая?

До отхода поезда осталось всего ничего. Скоро тронется… Она метнулась взглядом к выходу, сердце подпрыгнуло до самого горла. Бежать или нет? Но ноги остались стоять на прежнем месте, только сердце билось головой о стенки грудной клетки.

– Вересова! Вересова! – окликнула ее проводница. – Вересова!

– Я! Это я! Что-то случилось с документами или с багажом?

– Случилось. А ну на выход, живо, – приказала ей женщина лет сорока пяти, довольно грузная с виду.

Не подчиниться было опасно для здоровья.

– Но что я сделала? Скажите, пожалуйста! – недоумевала Ирина, покорно продвигаясь к выходу под удивленные взгляды пассажиров.

– Вот, что вы сделали, – сказала проводница и показала ладонью на Волкова, стоявшего на перроне. – Разбили мужчине сердце, а он тут все готов крушить. До отправления поезда десять минут! Значит, у вас на все разговоры – пять.

– Нет, уходи! Уходи, Вань. Не забирай у меня эти десять минут душевных терзаний. Помучаюсь и успокоюсь, а ты уходи.

– Дай мне руку, – спокойно произнес он и протянул ей свою сильную, обещающую поддержку всегда и при любых обстоятельствах руку. – Дай, Ира. Пойдем домой. У нас теперь есть дом. Глупо покидать его.

– У меня его нет, – всхлипнула она и заплакала.

– Обманываешь себя опять. Есть у тебя дом, и семья тоже, и друзья. У тебя есть все, наконец-то.

– Нет, Вань…

– Вересова, обратно в купе! Всем зайти в поезд, через пять минут отъезжаем! – вмешалась проводница.

– Прощай, Волчара, – прошептала Ирина и начала разворачиваться.

Не успели ни она, ни проводница ахнуть, как Волков схватил ее за руку и резко рванул на себя. Девушка не удержалась и повалилась прямо на него, точнее, в его объятия. Проводница ухмыльнулась и зашла внутрь. Еще минута – и поезд тронулся.

– Мои вещи!

– Да плевать на твои вещи. Пусть переезжают в Красноярск. Надеюсь, в тех сумках ты и свою глупость оставила.

Он обнимал ее, не разжимая рук. Она и не хотела бежать. Хватит, так можно всю жизнь пробегать от собственной тени. Пора принять бой с ней.

– Что ты делаешь? – сквозь слезы и улыбку спросила Ирина. – Это же не в твоем стиле. Ты же не отбираешь свободу выбора.

– Я наконец-то понял, что руководствоваться доводами разума не всегда… разумно. Ты думала головой, когда садилась в этот поезд, а я сердцем, когда тебя стянул со ступенек. И да, я заставил, принудил тебя остаться. Если ты сейчас скажешь отпустить тебя и навсегда скрыться с твоих глаз – я сделаю это. Слово мужчины.

Стрелки природных часов остановились. Выбор всей ее жизни, прямо здесь и сейчас. Выбор, последствия которого нельзя будет повернуть вспять.

– Остаюсь, – шепнула, словно стыдясь этого слова, она.

– Не слышу, – прикинулся дурачком Волков. – Уходить мне?

– Остаюсь! – закричала на весь перрон.

Иван подхватил ее на руки и закружил. Ирина закрыла глаза и позволила себе только чувствовать. А в голове крутилась единственная мысль, как итог всех пережитых страданий: «Мы рождаемся без ничего, с пустотой в руках. Но мы можем умереть, имея все. Выбор только за нами».

Дорогие читатели, приглашаю вас в свою группу!

И на свою страничку на Леди

Буду рада вас видеть!