Текст книги "Переплетение судеб (СИ)"
Автор книги: Наталья Ланкастер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– Джеймс, – радостно восклицает матушка, – как ты, родной мой, ух ты, даже побрился.
Она улыбается, мои губы искажаются в попытке улыбнуться ей в ответ, пока периферией я ловлю то, как жена закатывает глаза к потолку. Это действие если честно вызывает смех, и улыбка становится настоящей. Сам от себя такого не ожидал.
– Миссис Николсон, – подаёт голос Дженнифер. – Мне сегодня надо не надолго отлучится, может быть вы смогли бы посидеть с Джимом?
Она единственная кто так сокращает мое имя, даже мама зовёт полным. И я до сих с себя в шоке, что позволил ей это, в школе меня всегда бесило то, как имя искажали и придумывали обидные клички, либо просто стыдили меня им.
– Ой, милая, конечно, – мама кивает ей, и девушка тут же начинает собираться. Быстро хватает ключи от машины, куртку, что висела не вешалке, на скорости обувается и вылетает из дома.
– Мне хватит пары часов, спасибо.
– Вообще-то, как я думаю, завтрак она не оставила.
Матушка тут же заметалась, принимаясь за готовку, лишь бы только накормить меня. Отец все также строго смотрел на меня, а потом как гром среди ясного неба прогремел его голос:
– Надеюсь, у вас с ней все наладится, сын. Как бы сильно ты не противился этой свадьбе, и нашему мнению о том, что мисс Уайт тебе не подходит, я мечтаю о том, чтобы ты понял, что рядом с Дженнифер твое место.
Ярость вмиг поднимается во всем моем естестве. Да мы же блять вынуждены быть привязаны друг к другу, особенно после того, что со мной произошло. А ты говоришь мне, что мое место рядом с ней? С той, к кому я максимум, что смогу испытать это чувство уважения и благодарности, если она поставит меня на ноги!?
– Иди к черту, отец, – шиплю я на него. – Я никогда не полюблю ее, слышишь, никогда! Только Мелисса в моем сердце и другой там никогда не будет, так что будь добр, засунь свои мечты себе в зад.
Он злится. Я вижу это по тому, как раздуваются его ноздри, как тяжело ему становится дышать, и что глаза темнеют на несколько тонов. Да пусть хоть всех собак на меня спустит, я не отрекусь от своих слов.
– Даже если это Мелисса сделала с тобой? – тихий спокойный звук его голоса напрягает сильнее, чем, если бы он кричал, а слова его шокируют и отдают болезненной пульсацией где-то в голове и позвоночнике, прямо между тех самых переломанных косточек.
– Что ты такое несёшь? – хриплю я.
– У меня есть подозрения, что та авария была подстроенная, – молвит отец, смотря прямо мне в глаза, будто следя за моей реакцией. – А, насколько мне известно, за пару месяцев до этого, ты был у нотариуса. И я узнал, что именно ты попросил сделать. Думал, может я ошибся, и это было не написания завещания, так как это довольно рано для твоего возраста, ведь тридцать лет, это не пятьдесят и не шестьдесят. Для меня было неожиданностью узнать, что ты именно его и написал.
«Абсолютно все, что принадлежит мне, я завещаю Мелиссе Уайт».
Кажется, так там было написано, да, сын? – в голосе прорезаются стальные нотки, пугающие до чёртиков.
– Да, – я отвожу взгляд.
– То есть, все твои деньги, твое место в нашем бизнесе, все это ты завещал ей, никому ничего не сказав, а через несколько месяцев тебя сбивает машина, когда ты переходишь дорогу на зелёный, так получается?
Мне хватает лишь сил на кивок. Горько-кислый привкус появляется во рту, меня тянет блевать. Это не может быть правдой, она не могла.
– Это лишь догадки отец, – я криво усмехаюсь ему, как же хорошо, что мама не слышит сейчас всего этого, а то бы и она начала кудахтать. – Ты не можешь знать наверняка. Сначала убедись в этом, а потом посмотрим. Быть может это кто-то из твоих врагов решил пригрозить тебе моей смертью, чтобы ты не лез, куда не просят. А может папаша Дженнифер решил убрать единственного, кто мешает посадить его дочь на трон.
– Вот сейчас я вижу, что действительно ничего не знаешь о Дженнифер, – отец разочарованно качает головой. – Этот весь твой сарказм лишь самозащита, я знаю, но это не даёт тебе право так обращаться с твоей женой. Она тоже, как и ты натерпелась в этой жизни всякого. Знаешь, куда она так побежала в такую-то погоду? Или заметил ли ты, что она плакала до того момента, как пришла к тебе в комнату? Ее недосып, уставшее лицо, красные глаза и взгляд, будто мертвый, ты хоть что-нибудь из этого увидел?
Мне хватает сил только на то, чтобы отвести взгляд в окно, где природа совсем разбушевалась: сильный ветер гнет деревья под неестественными углами, угрожая сломать их пополам, гром гремит так, что кажется, вот-вот стекла треснут, где-то вдалеке сверкает молния, и дождь все громче барабанит по окнам и крышам.
– Сегодня ровно пятнадцать лет, как ее мама умерла, – я вздрагиваю. Что? – Сгорела от рака лёгких за каких-то два месяца, врачи ничего не смогли сделать. Скрывала от дочери как могла, а отец ее сроду пропадал на работе, он считал, да и до сих пор считает, что если даёшь ребенку и жене денег, то они счастливы без внимания. Когда ее мать – Кристин умерла, она можно сказать осталась совсем одна, Метт погрузился с головой в работу, не обращая на попытки Дженнифер привлечь его внимания, если верить моему информатору, то он не раз и не два поднимал на нее руку только из-за того, что она испортила какие-то его бумаги, или отвлекла от звонка.
Я сглатываю горькую слюну и думаю, какого черта я натворил? Прошлой ночью я ведь поступил также, как и ее папаша, только если в случае с ним она желала внимания единственного оставшегося у нее родителя, то в моем она просто хотела помочь. А я оттолкнул ее и сделал больно.
– Вы оба изранены судьбой сын, только если у тебя была эта Мелисса, то у неё не было вообще никого. Вы очень похожи. Я понял это, когда увидел ее в первый раз: маленькая, зашуганная, вздрагивавшая от любого движения отца, направленного на нее. Точь-в-точь как ты в детстве.
Морщусь. Вот надо было ему вспоминать мою школу. Ведь пока я не пошел в десятый класс и не подкачался на различных подработках грузчиком меня так и продолжали тыркать, обзывать, а к классу восьмому ещё и избиения подключились. Ни отец, ни сны не дают мне этого забыть.
– Просто, не делай ей больно. Я очень тебя прошу.
***
Джеймс.
Два часа, о которых говорила моя жена, давно прошли. Время близится к позднему вечеру, а ее все ещё нет. Дождь не прекращается с самого утра, и я немного боюсь представить, в каком состоянии будет Дженнифер, в конце концов, после того, что я узнал от отца об ее семье, чувство вины по отношению к ней проявляется с большей силой.
«-Знаешь, сын, – шепнул он мне на ухо, пока мама собиралась, – после всего я уверен, эта девочка мечтала о большой семье, пока ты своим поведение эти мечты не разрушил. Ты хотя бы приглядись к ней, подружись на конец, даже если вы не будете настоящими мужем и женой, и она позволит тебе быть с кем ты хочешь, друзьями-то вы стать сможете. Да и не обязательно с ней будет спать, когда приемник понадобится, ЭКО ещё никто не отменял».
Блядтсво.
Решил помочь матери сосватать нас, чертов старикашка. Наговорил всякой херни про Мелиссу, затем рассказал жалобную историю жизни его любимицы, а теперь ещё и про дружбу заливать начал. Да пошел ты, отец!
Вина мгновенно сменяется жалостью, резко перетекающей в ярость, когда девчонка в одиннадцатом часу ночи открывает дверь и что-то роняет.
– Черт, – тихо шепчет она, вцепляясь в больную ногу, слегка подпрыгивая на здоровой.
Мокрые волосы темными сосульками свисают вниз, закрывая лицо, с одежды прямо на пол стекает несусветное количество воды; я понимаю, что она пьяна, только тогда она поднимает голову и смотрит на меня расфокусированным взглядом.
– Оо, муженёк, – пропевает она, странно улыбаясь, – решил исполнить, наконец, супружеский долг? Ах, точно, ты же теперь даже это не в состоянии сделать.
И даже то, что я слышу в ее голосе не сарказм, нет, а боль, глубокую, отчаянную, сжирающую ее изнутри, это не останавливает меня от последующих слов:
– Кажется, кто-то другой помог тебе его исполнить, – сам не узнаю свой голос.
Рычащий, злобный, яростный.
На моей жене толстовка другого мужчины, и даже отсюда на расстоянии двух метров от нее, сквозь запах грозы и дождя я чувствую непередаваемый запах мужского одеколона: лёгкий ненавязчивый запах ванили, смешанный с кардамоном и бергамотом. Знакомый аромат, но не могу вспомнить откуда.
– Что такое, тебе можно трахаться с твоей сучкой, а мне кого-то найти себе – нет? – она усмехается. – Я-то хотя бы могу себе это позволить, а вот мисс Уайт ты нахрен не сдашься таким, и ты знаешь об этом, ведь именно поэтому не рассказал своей малышке, что ты теперь инвалид.
– Или проспись стерва, пока я тебя нахрен не убил!
– А ты что, можешь? – он приближается ко мне слишком близко, чуть ли не садясь ко мне на колени, опаляя запахом мужского одеколона и перегара. – Ну, так давай, сделай нам обоим одолжение.
С рычанием я впиваюсь ей в шею рукой, перекрывая доступ к кислороду, сдавливая трахею, и с мстительным удовольствием слушаю ее хрипы.
«..он не раз и не два поднимал руку на нее, из-за того, что она портила его бумаги, или отвлекала от звонка».
Слова отца всплывают из памяти, и, смотря на ее покрасневшее лицо, заглядывая в ее карие очи, я вижу лишь отголоски той постоянной боли, что причинял ей отец. Маленькую девочку, что потеряла маму, и отчаянно желающую получить внимание отца, даже если от этого ей прилетит удар.
Рука тут же расцепляется, и хрупкое мокрое тело все-таки падает мне на коленки, курносый носик утыкается мне в шею, руки приземляются на плечи и все ее естество содрогается в рыданиях. Соленые капли стекают по ее лицу, падают остатками мне на оголенную кожу, вызывая лишь жалость и сочувствие. Сегодня сломленаона.
Я не двигаюсь. Так будет лучше. Потому что знаю, дернись я, тут же верну свои руки на шею и закончу начатое. Я не собираюсь жалеть ее. Не собираюсь дружить с ней. Относится с пониманием. И уж тем более не собираюсь влюбляться в нее.
Никогда не полюблю.
_____________
* – дюйм = ~2,5 см
Глава 10.
Дженнифер.
Первое, что я почувствовала, продрав глаза следующим днем – это, во-первых, адскую разрывающую голову боль, во-вторых, то, что во рту у меня будто кошки всю ночь гадили – мерзкий привкус преследовал меня, сколько бы я не сглатывала слюну, чувствуя при этом сильную боль в горле. В третьих, это то, что в моих глазах поселилась пустыня, ощущение, словно всю ночь ревела…
Твою мать.
Что было прошлой ночью?
Я помню, как ушла на кладбище к маме, перед этим заехав в цветочный магазин купить ее любимые лилии, что дождь все усиливался до такой степени, что к моменту как я доехала к нужному месту, дорогу настолько размыло, что машина чуть было, не застряла, и я была вынуждена идти дальше пешком. Неожиданная встреча с отцом стала сюрпризом…
Стараясь как можно меньше наступать на лужи и не увязнуть по уши в грязи, я таки смогла добраться до нужной могилы, рядом с которой стояла высокая фигура. Дождь размывал очертания человека, так что, пока я не приблизилась к нему, понять, кто это не смогла, потому что если бы сразу разобралась, кто это, ни за что бы не подошла. Лучше бы промокла насквозь – зонтик мало спасал – чем встретилась с ним.
Мэтт Харрис – один из самых влиятельных мужчин в сфереIT-бизнеса и мой отец. Как всегда встретил меня безразличным взглядом, обвел меня им и презрительно сморщился. Ну, уж извините господин Харрис, детей не выбирают, также как и отцов, чтоб тебя ублюдок. Мог бы хоть для приличия в такой день состроить вид любящей семьи.
– Здравствуй, отец, – молвлю я, на что получаю лишь какой-то ущербный кивок. У тебя, что язык отсохнет, если ты поздороваешься?– Как поживаешь?
– Все хорошо, – хриплый голос пробирает до мурашек и в нем столько холода, что в пору с айсбергом соревноваться. – Слышал, что стряслось с твоим мужем. Такая трагедия.
– Это ведь не твоих рук дело, правда? – почему-то на ум пришли эти слова, после того как я вспомнила о словах Редмонда, что возможно авария была подставная.
– Ты на что это намекаешь, а? – я сделала шаг назад от него, чтобы не дай бог не получить по лицу.
Он это может, я знаю, столько раз уже оступалась и огребала за это, не хочется повторять.
– Просто ходят слухи, что авария была специально подстроена, – я, наконец, кладу букет цветов на могилу матери. Там на каменном надгробии выгравирован ее портрет, с которого она так мягко и светло улыбается, что невольно хочешь улыбнуться сам, но лишь слезы на глаза наворачиваются. – Так что решила убедиться, что это не ты.
– Твоя задача – это быть идеальной женой и поставить своего муженька на ноги, – он жестко ухмыляется. – Хотя можешь этого и не делать, а то ведь опять налево пойдет, а ты ему и слова поперек не скажешь. Хорошо я тебя научил подчиняться мужчинам.
– Ты мне больше не указ, – я стряхиваю его руку со своей шеи, и вызывающе смотрю ему прямо в карие глаза, на дне которых голодная бездна из монстров. – С тех самых пор как отдал замуж, и «подчиняюсь» я теперь только мужу. С таким отношением к семье не удивительно, что ты не заметил, что мама больна. Небось, до сих пор думаешь, что если даешь деньги, то все счастливы? Так вот, ты глубоко заблуждаешься,папочка, – я буквально выплюнула последнее слово ему прямо в лицо, не заметив, как злость берет свое, и он уже замахивается. Его крупная ладонь останавливается в сантиметре от моего лица.
– Что хочешь показать маме, как сильно ты любишь вашу дочку? Ну, давай, думаю, она оценит, когда поймет, что ты не сдержал последнюю ее просьбу позаботиться обо мне. Отлично позаботился, ничего не скажешь.
Карие глаза темнеют, становясь просто черными. Уголки его носа раздуваются, показывая, насколько он зол, вены на шее вздуваются и яростно пульсируют.
– Как ты смеешь так разговаривать со своим отцом?
– А как ты смеешь выдавать единственную дочь твоей любимой жены за какого-то мудака, трахающего свою подружку и унижающего меня у всех на глазах. Кажется, мы оба провалились, ты как отец, я как дочь, так что может, ты просто забудешь, что я у тебя есть. Тем более, я слышала, что скоро снова женишься, а?
– Не смей здесь говорить об этом!
Это восклицание вызывает у меня нервный смех.
– Решил еще одну женщину до гроба довести? Или это снова для твоего бизнеса?
Он рычит, словно болезненно раненный зверь, а после разворачивается на сто восемьдесят градусов и широким шагом уходит с кладбище. Сквозь шум дождя и грома звука отъезжающей машины совсем не слышно, но я знаю, его уже здесь нет.
Я лишь вздыхаю и наконец, остаюсь с матушкой один на один. Горькие слезы скатываются по моему лицу, смешиваясь с прозрачными холодными каплями дождя – сил нет держать зон, этот мужчина, зовущийся моим отцом, высосал их все, словно энергетический вампир – всхлипы срываются с губ, выплескивая всю боль, что накопилась во мне за этот год.
– Прости за эту сцену мамочка, – я ласково провожу рукой по ее надгробию, стирая капли дождя, что бьют по граниту снова и снова, желая почувствовать тепло ее тела. Ее хрупкие руки на моих плечах и ее объятия, услышать ее голос еще хоть раз, как она зовет меня солнышком или принцессой, или послушать ее колыбельную. Хочу увидеть ее улыбку и услышать смех, что словно перелив колокольчиков ласкал слух. – Я так сильно по тебе соскучилась, ты и представить себе не можешь. Прости, что не смогла выполнить твоего наказа, быть счастливой, но я обещаю, я постараюсь, сделаю все для этого. Твоя принцесса будет счастлива, хоть и не сейчас.
Не знаю сколько я еще сижу около ее могилы, но когда молнии начинают сверкать где-то поблизости, прощаюсь с мамой, подбираю уже совершенно бесполезный зонтик, так как я насквозь мокрая, и пробираюсь к своей машине. Истерика, настигшая меня там, продолжается еще около пятнадцати минут, прежде чем я могу взять себя в руки и тронуться с места.
Следующее, что я помню, это как пейзаж сменял себя с деревьев и уже собранных полей – кладбище находится где-то на окраине города, отец не хотел себя травмировать проезжая мимо центрального кладбища, когда ездит на работу, вот и похоронил матушку там – сначала на частные домики, что постепенно превращались в высококлассные многоэтажки и бизнес районы. Совсем скоро я доехала и до развлекательной части города, неоновые огни ярко переливались в темноте улицы, ослепляя людей, что, не смотря даже на столь паршивую погоду, шли отдыхать.
Почему бы и нет? – подумала тогда я, не зная, как после встречи в недорогом пабе круто перевернется моя жизнь.
Теодор.
Тяжелая смена в клинике, наконец, была окончена, вытянув из меня все силы. Моим желанием сейчас было это прийти домой, принять горячий душ, разогреть себе остатки вчерашнего ужина, налить себе немного красного вина и отдохнуть перед телевизором. Но моим планам было не суждено сбыться. Друзья – Натаниэль Ричардс с хирургического отделения и Адам Стивенсон с неврологического – затащили меня в какой-то бар немного отвлечься от рабочей суеты.
– Завтра вообще-то мы все на смене, – пытаюсь отговорить их, лениво передвигаясь. Все мышцы ломит после сегодняшних занятий с пациентами, язык болит от чрезмерной нагрузки ведь каждому нужно все объяснить чуть ли не по два раза, а голова пухнет от слезливых причитаний людей с одним и тем же вопросом «Чем я это заслужил?».
– Вот поэтому нам и нужно отдохнуть, как следует, – смеется Адам, в рыжих волосах его мелкие капли моросящего дождя надолго не задерживаются, срываемые поднявшимся ветром, а синие глаза горят огнем предвкушения. – Оторвемся сегодня, а завтра..
– А завтра с больной головой будем дежурить в ночь, – закатывает глаза Натаниэль, стряхивая воду со своего пальто. Русые волосы его затянуты в низкий хвост, которым он не раз привлекал внимания женского пола. Все так и тянутся его потрогать, да и мы с Адамом такими же были, когда только познакомились со Стивенсоном. – Ты чего это смеешься, Тео?
– Да вот, вспомнил, как мы познакомились, – Адам поддерживает мой смех, а Натан только усмехается и качает головой:
– На сантименты потянуло?
– Иди ты, – я толкаю его плечом, пока Ричардс запрыгивает на нас, весело хохоча, и мы всей гурьбой вваливаемся в какой-то бар, вышибая дверь. – Извините.
Я поднимаю руки, прежде скинув с себя главного весельчака нашей компашки, и извиняюсь перед сидевшими здесь людьми. Время бежит неумолимо быстро, и вот мы уже довольно пьяные танцуем в середине паба, под какую-то музыку из аппарата. Выпитые шоты дают о себе знать и я, оставляя друзей бреду искать туалет.
Вот паршивцы, меня не было всего минут десять от силы – очередь никто не отменял – а они уже себе кого-то закадрили. Танцуют с двумя прекрасными леди, улыбаются и им и явно шепчут комплименты им на ушко, вон как девушки краснеют.
– Ваши друзья вас бросили, доктор? – присев около стойки и заказав у бармена новую стопку сладких шотов, услышал откуда-то слева тихий голос.
– Миссис Николсон? – да она же насквозь промокшая, волосы прилипли к лицу, с одежды чуть ли не стекает, что с ней стряслось? – Что вы…
– Можно просто Дженнифер, – она прерывает меня, горько улыбаясь. – Меня блевать тянет, когда зовут по его фамилии.
– Эм, Дженнифер, вам бы домой, вы же простынете, – доктор внутри меня чуть ли не орет о том, что бы я проводил ее и убедился что она добралась в целости и сохранности.
– Не хочу домой, – она капризничает как ребенок, а потом резко переключается на стакан с виски? и выпивает его залпом, лишь слегка поморщившись. – Потому что там будет он, мечтающий о своей бабе. А еще знаете док, я сегодня была у мамы на кладбище и встретила там отца.
Девушка передо мной издает смешок и в нем столько боли и страданий, она трет свою шею и подзывает бармена чтобы повторил. А после вновь переводит взгляд на меня и карие глаза эти потухли, лишь мелкие угли тлеют на дне этой пропасти.
– Вновь начал нудить про то, что я должна быть идеальной женой, что как дочь я провалилась, – прерывается на глоток крепкого напитка. – Он скоро женится. На другой. Не знаю, что он после такого вообще забыл у мамы на могиле, ведь это именно он упустил тот момент, когда она заболела. Вечно твердил, чтоб его никто от работы не отвлекал, вот она и не стала его беспокоить. Не говорила, что заболела. А рак медленно и мучительно сжирал ее.
Дженнифер всхлипывает, по щекам катятся слезы, которые она разом смахивает, а после запрокидывает голову назад, будто пытается остановить соленые дорожки. Прикусывает губу, лишь бы и звука не издать, а во мне вновь просыпается тоже чувство, что и в моем кабинете, когда она рассказывала про то, что она лишь орудие в руках отца. Мне хочется ее обнять, защитить от этой боли. Она ведь такая хрупкая, она не заслужила такой участи.
– А когда отец узнал, стало поздно, – чуть успокоившись кареглазая продолжает. – Всего два месяца и мамы не стало. И отца можно сказать тоже. Я осталась совсем одна в этом мире, отец словно забыл, что у него есть дочь, которая, в общем-то, тоже потеряла родного человека. Единственного, кто меня вообще любил в этом чертовом мире.
– Дженнифер, – я даже не знаю, что ей сказать, чтобы поддержать. Но тут происходит то, чего я совсем не ожидаю.
Соскользнув со своего места, девушка вмиг оказывается рядом со мной, а после ныряет в мои объятия – по инерции прижал ее к себе, когда она приблизилась ко мне впритык – утыкается носом мне в плечо и тихо всхлипывает. Меня окутывает легкий аромат какого-то фруктового дезодоранта и ненавязчивого парфюма Дженнифер, кажется, это что-то цветочно-медовое, но выветрившееся настолько, что практически не чувствующееся. Я бы не унюхал его, если бы не прижался носом к ее шее, что сейчас была так доверчиво открыта. Ее цепкие пальцы крепко вцепились мне в спину, пока моя рубашка пропитывалась слезами, запахом и водой с одежды.
– Дженнифер, – я тихо шепчу ей на ухо, и вижу, как мелкие мурашки бегут по ее коже, то ли от моего голоса, то ли от холода, что проник в паб вместе с открывшейся дверью. – Давайте я отвезу вас домой.
Она мотает головой в стороны, трется носом об мою грудь и мурашки уже бегут по моему телу от этого милого и одновременно с этим немного возбуждающего жеста.
– Тогда давайте я сначала вас отвезу к себе, вы переоденетесь, и тогда мы поедем к вам, хорошо? Увы, я не смогу оставить вас у себя, мне завтра очень рано вставать на работу, а вам явно нужно будет проспаться, да и неловко на утро вам точно будет. Договорились?
На этот раз она кивает. Я натягиваю на себя пальто, и чувствую, как после этого в мою руку вцепляется маленькая ладошка девушки, что в моей ладони просто утопает. Боже, какая же она хрупкая. Ее плечи чуть дрожат, когда мы выходим на улице.
– Дженнифер, скажите, вы приехали на машине? – она снова кивает, но голоса не подает, лишь показывает пальцем на новенькуюAudiA8, что стоит практически прямо перед входом – когда мы сюда шли, ее не было – и вручает мне ключи в свободную руку.
Я осторожно усаживаю ее на пассажирское кресло, сажаюсь сам и еле сдерживаюсь чтоб не застонать в голос и не оттого как в этой тачке ахреннено, нет – она вся пропахла этой красивой девушкой, которую я всего пару минут назад держал в своих руках. А теперь так доверчиво смотрит на меня.. Мать твою, это капец как искушает.
Так, Теодор, держи себя в руках, она замужем. Ну и что, что мужа не любит, это тебе ничерта не дает, сам вспомни, чем тебе это аукнулось в прошлый раз. Да, разбитым вдребезги сердцем, которые друзья тебе по осколкам собирали. Так что нет, нельзя.
Дженнифер Николсон – табу.
Мне хватает десяти минут, чтобы добрать до моей квартиры, на ночных дорогах машин практически нет, и это дает свои преимущества. Дженнифер, что немного задремала от количества выпитого алкоголя и тепла в машине, резко дернулась, стоило мне коснуться ее плечика.
– Мы уже приехали? – сонные карие глазки уставились на меня в ожидании чего-то.
– А..э. Да, Дженнифер, мы приехали, давайте мы поднимемся, я дам вам во что-нибудь переодеться, хотя бы новую кофту, и отвезу вас домой.
Девушка кивает и сама пытается выбраться из машины, что не очень-то ей удается. Маленькое опьяневшее тельце никак не может справиться с гравитацией.
– Позвольте, я помогу, – я подаю ей руку, и ее ладошка вновь оказывается в моей, прикосновение коже к коже обжигает, и мне приходится пару раз вдохнуть холодный сентябрьский воздух, лишь бы прийти в себя. – Вот так.
Пара минут и мы у меня дома. Еще несколько и в руках девушки моя футболка и толстовка, а сама она направляется в ванную, что дает мне немного времени прийти в себя. Да, уж, ну и попал ты МакКалистер. Это ж надо, начать симпатизировать замужней женщине, чей муж твой пациент. Дебил. Ничего не скажешь.
И как бы я не старался настроить мысли в нужную сторону, девушка, одетая в мою одежду, от которой пахло мной, выбила весь воздух из легких. Такая милая…
– Ну что, идем? – она мне улыбается и маленькая ямочка показывается на ее правой щечке.
Мне хватает сил лишь кивнуть. Мы выходим обратно в холодную улицу, садимся в машину, что не успела остыть и, спросив адрес, я отвожу ее домой, где ждет нелюбимый муж.
– Спасибо, что довезли, док, – она поправляет слишком длинные рукава моей толстовки и смотрит мне в глаза слишком доверчиво, чтобы что-то сделать. – И за одежду спасибо, я обязательно ее верну, только постираю, – и я еле сдерживаюсь чтоб не сказать, что не надо стирать, лишь бы моя одежда пахла ей – но, эм, как вы доберетесь до дома?
– Такси еще никто не отменял, – я ободряюще ей улыбаюсь. – И не за что.
– Точно все в порядке?
– Да, Дженнифер, все хорошо, идите домой.
Мы вместе выбираемся из ее машины, я отдаю ей ключи и только после того, как она зашла в дом, я вызвал такси.
Дженнифер.
Мать вашу за ногу и через плечо. Какого хрена я вчера натворила? Это же врач моего мужа..
Муж..
«– Оо, муженёк, решил исполнить, наконец, супружеский долг? Ах, точно, ты же теперь даже это не в состоянии сделать.
– Кажется, кто-то другой помог тебе его исполнить
– Что такое, тебе можно трахаться с твоей сучкой, а мне кого-то найти себе – нет? Я-то хотя бы могу себе это позволить, а вот мисс Уайт ты нахрен не сдашься таким, и ты знаешь об этом, ведь именно поэтому не рассказал своей малышке, что ты теперь инвалид.
– Или проспись стерва, пока я тебя нахрен не убил!
– А ты что, можешь? Ну, так давай, сделай нам обоим одолжение».
Фантомные руки все еще ощущаются на моей шее, заставляя задыхаться, причиняя боль и наполняя душу страхом. Твою мать. Что я вчера вообще натворила? Нельзя тебе пить Дженнифер, от слова совсем. Долбанная идиотка. Сначала липла к доктору мужа, потом разозлила этого самого мужа до такой степени, что он тебя убить захотел. Совсем головой не думаешь, Дженни, у тебя, что все серое вещество вытекло куда-то?
Апчхи.
Ну, зашибись, еще и заболела. Так первым делом душ, чистая одежда, градусник и лекарства, а затем завтрак. Мля, еще ж Джимом нужно заняться.
Черт-черт-черт.
– Доброе утро? – получается как-то вопросительно. Немного ссыкатно после того, что я вчера устроила. Темные синяки от его огромной ладони скрывает водолазка, поверх которой еще и теплый свитер – бьет озноб и температура – на ногах вязаные носочки из мягкой шерсти, и тапочки. Хмурый серый взгляд служит мне ответом. И все. Больше ничего. Ни словом, ни жестом не показал своего недовольства по поводу последующих унизительных процедур и даже подкалывать не стал на счет опять моего заглядывания на его агрегат между ног. Сломался что ли? Или заболел, как и я? Хотя… Обижен? – Извини ладно, я сама не знаю, что на меня вчера нашло.
– Просто заткнись и выполняй свои обязанности «идеальной» женушки, окей? – огрызается он. – У меня нет никакого желания с тобой общаться.
Вот оно что. Ну, как знаешь заносчивый ублюдок, я тут перед тобой распинаюсь и извиняюсь, а он еще и нос воротит. Как будто сам никогда не напивался и не нес всякую херню. Катись к черту.
– Ваша овсянка, сэр, – я ставлю перед ним тарелку с кашей, горячий чай, и тарелку с парой нарезанных фруктов. Горсть таблеток ему и себе, которые под тяжелым взглядом чуть ли не поперек горла встают. – Чего тебе?
Хмурится и смотрит на оставшиеся пару капсул в моей руке, словно на врага народа. Я лишь закатываю глаза и выпиваю и их, запивая горьким черным кофе. Больное горло обжигает адски, вызывая слезы в уголках глаз, но я стоически терплю.
– Как съездила на кладбище? – его вопрос сначала ставит в ступор, а после всколыхивает внутри меня бурю эмоций, что я вчера испытала: боль, одиночество, злость, грусть и ярость.
– Тебя это не касается, – ощетиниваюсь я. – Ты, кажется, не горел желанием общаться со мной, так что, жри свою кашу и не поднимай больше эту тему никогда. Ты не тот, кому это позволено знать.
Он молчит на мою тираду, но то, как в геометрической прогрессии возрастает его раздражение, я ощущаю на своей коже. Серые глаза пылают, из груди вырывается рык, а после громкий звон разбитой тарелки и чашки оглушает тишину кухни. Кипяточные капли чая долетают до меня, причиняя боль даже сквозь джинсы и прикрывающий ноги свитер, благо он темного цвета и пятен не заметно. Он выезжает на своем кресле в гостиную, что-то рыча себе под нос.
– Чертова истеричка!
Джеймс.
Знать мне, видите ли, не позволено. Ахуеть можно!
Ебарю ее можно знать, а мне – законному мужу – нет? Что за херня!?
Ярость клокочет внутри меня, хочется все кручить и громить к чертям собачьим, и я сам не понимаю какого я вообще взбесился, сначала вчера вечером, когда она приперлась, воняя другим мужиком, теперь сейчас. Это ведь важно для нее, я уверен все, что касается ее матери очень дорого, а со мной она этим делится не хочет. И это выбешивает до чертиков. Но так быть не должно, это не должно меня бесить или выводить из себя, потому что она мне никто. Я ничего к ней не испытываю.. Не испытываю же?
Она так возиться со мной, даже после того, как я унижал ее, не скрывая своих похождений налево. Нет, я понимаю, что это обязанности ее как жены, но все-таки даже так, нет нужды, возится со мной как с ребенком и терпеть мой переменчивый характер. Насколько же стальной стержень в ней должен быть. Хотя.. Не такой уж он и стальной, ведь еще вчера она была сломленной, плакала навзрыд в мое плечо и явно помнит обо всем, даже учитывая то, что вечером она была в хлам.
– Какого ты там натворил? – возмущается она охрипшим голосом, от чего я морщусь.
Заболела идиотка. Хотя я всегда думал, что дураки не болеют. Нос гундосит, глаза красные, горло хрипит и кашляет через раз, ей бы сейчас в постели лежать, а не бешеного инвалида мыть и кормить, а потом еще и на физиотерапию везти.
