Текст книги "Переплетение судеб (СИ)"
Автор книги: Наталья Ланкастер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– Удачи, – тихо шепчет мне она, прежде чем открывает дверь и просит одним видом войти.
Там меня уже встречает отец – вечно хмурый и занятой мужчина; около холодных карих глаз как маленькие паутинки расползлись сеточки морщин, в русых волосах то и дело мелькает седина – возраст берет свое.
– Редмонд, Элизабет, знакомьтесь, это моя дочь Дженнифер Харрис, – отец подходит ко мне и впервые за несколько лет приобнимает меня, заставляя напрячься. Болезненное сжатие предплечья сразу привело меня в чувство – ясно, хочешь показать, что мы хорошая семья, лишь бы денег побольше в свои карманы загрести.
– Здравствуйте, приятно с вами познакомиться, – я натягиваю на лицо маску невинной дурочки и надеюсь, что они не настолько проницательны, каким кажутся.
Передо мной стоят муж и жена: Элизабет является обладательницей черных как смоль волос и глаз цвета ясного неба, ее доброе лицо словно светится и вся она источает мягкую ауру. А вот мужчина рядом с ней отличается по внешности лишь цветом глаз – стальной взгляд досконально изучает меня, – и аура его пугающе темная, властная и строгая. Он скользит по мне своими серыми-серыми глазами, начиная с макушки и заканчивая ногами, и мне хочется сжаться в маленький комочек, спрятаться в самом темном уголке этой вселенной, лишь бы не попадаться ему больше.
Но одновременно со страхом во мне взрастает интерес: что сейчас видит во мне Редмонд?
Уверена от шапки мои волосы сильно растрепались, лицо уставшее, синяки под глазами от постоянного недосыпа – сессии в академии киноискусств с каждым разом все суровее, четвертый курс довольно жесткий. Из расстёгнутого пуховика виднеется теплый свитер цвета хаки, за спиной небольшой рюкзак – после встречи мне надо на экзамен – а на ногах черные теплые джинсы и сапожки чуть ниже колена на небольшом каблуке.
Я продолжаю улыбаться под этим тяжелым взглядом, но уже сама чувствую, как улыбка отдает нервозностью, и чувствую напряженность отца. И в голове набатом стучат его слова «Не смей меня позорить» сказанные ледяным голосом в сопровождении разочарованного взгляда, заставляющие дышать через раз. Я хорошо помню его наказания. Напряжение в воздухе можно пощупать руками, так оно загустело, но стоит Редмонду легко склонить голову в одобряющем жесте, как тело вмиг расслабляется и дышится уже легче, и жить хочется, и свалить отсюда подальше, не видя своего жениха…
И все вроде бы налаживается, с Элизабет довольно просто найти общий язык, она очень отзывчива и дружелюбна, ее мягкая улыбка вызывает доверие и чувство, будто знакомы с ней не один день. Отец с ее мужем тоже что-то обсуждают, но то и дело я ощущаю на себе то один ледяной взгляд, то другой – изучающий. Все прерывается громким стуком двери об стену и басовитым голосом, буквально рычащим:
– Какую херню вы там опять напридумывали!?
– Дженнифер, – я вздрагиваю от тихого звука прямо над ухом, и смотреть за спину чрезвычайно страшно, ведь только один человек мог сейчас подойти ко мне туда, вырывая своим шепотом из воспоминаний. – Давай выйдем.
Крепкая хватка сильных пальцев не дает и шанса вырваться, а душащая аура подавляет любую волю. Я лишь киваю и следую за мужчиной, ободряюще улыбаясь Элизабет. Редмонд уводит меня в темный угол справа от палаты, и закрывает своим телом так, чтобы ни одна живая душа меня не заметила. Натягивать улыбку перед этим человеком труднее всего, потому что он в любой момент может меня…
– Прекрати претворяться, – раскусить. – Можешь расслабиться, я прекрасно знаю, какая ты хорошая актриса, но поговорить хотел не об этом.
– А о чем? – я напряженно вздыхаю, нервно убирая прядь волос за ухо – дурацкий жест всегда проявляется, когда я переживаю, вместе с привычкой закусывать нижнюю губу, она постоянно болит из-за этого.
– Ты не можешь бросить моего сына, – я вздрагиваю и поднимаю на него взгляд, что до этого упирался куда-то ему в грудь, видимо высокий рост у них это семейное. – Ты нужна ему,ты, а не та паршивка, что посмела сюда заявится, не смотря на запрет. Как бы он не противился тебе, как бы не хамил и не грубил, только ты сможешь помочь ему. Поставь его на ноги – как бы он себя не вел – и можешь просить у меня все, что твоя душа пожелает. Подумай о том, что ты хочешь, у тебя достаточно времени. Но, не подпускайеек нему слишком близко, у меня есть кое-какие подозрения, но для начала их надо проверить, прежде чем кого-то в чем-то подозревать и обвинять. Как все выясниться, так я поделюсь всей информацией, а до тех пор, ты можешь допустить лишь то, чтобы они встретились, но не оставались наедине.
– Хорошо, – я лишь могу кивнуть, а в голове бьются лишь его слова «Поставь его на ноги и можешь просить у меня все, что твоя душа пожелает».
«Все, что душа желает».
Все. Что. Я. Захочу.
Глава 8.
– Эй, ботаник, у какого бомжа ты отнял эти штаны? – орет парнишка лет двенадцати, в спину другого. – Борьба была не на жизнь, а на смерть, да?
Громкий хохот оглушающе бьёт по ушам.
Маленький щуплый мальчишка – черные растрёпанные волосы, замученные серые глазки, вечно опущенные в пол – вжимает голову ещё сильнее в плечи, цепляясь за старую застиранную футболку, явно на размер, а то и на два больше него. Кофта вяло свисает с плечиков, кончики ее болтаются где-то около колен. Несколько раз заштопанные джинсы и потрёпанный рюкзачок не первой свежести дополняют столь бедный образ ребенка. Постоянные насмешки, болезненные тычки и подножки были неотъемлемой частью жизни одиннадцатилетнего Джеймса Николсона. Ему казалось, что каждый человек, проходивший мимо, тыкал в него пальцем и смеялся. Мальчик ожидал удара со всех сторон, постоянно оглядывался, шугаясь любых звуков. Лишь один человек в этой школе был добр к нему – милая девчушка с хвостиками, затянутыми яркими разноцветными резинками, ясными зелёными глазами и светлой улыбкой – его одноклассница Мелисса Уайт. Она всегда помогала ему «зализывать» боевые раны, отвлекала старших мальчишек на себя, лишь бы он мог спокойно пройти мимо или пообедать в столовой. Неудивительно, что в скором времени он влюбился в нее по уши.
Джеймс.
Никак не ожидал, что с возвращением в дом, кошмары, на время отступившие в больнице, вернутся вновь. Кошмарное прошлое никак не отпускает меня, опутав своими мерзкими щупальцами, с каждым разом сдавливая сердце путами из унижения и боли все сильнее. Пот крупными каплями скатывается по вискам, шее и спине, холодя кожу; горькие воспоминания мелькают перед глазами стоит мне только прикрыть веки и никакие дыхательные техники, что советовал чертов психолог лет пять назад, нихрена не помогают – руки дрожат так, что впору коктейли взбивать без блендера.
– Помоечник! – орут дети, что окружили меня толпой, учителя буквально пробегают мимо, старательно отводя взгляд. – Мерзкий ботаник! Нищеброд!
– Твой отец полное ничтожество!
Заткнитесь. Заткнитесь. Боже, просто закройте свои рты.
– Заткнитесь! – не выдерживаю, чувство унижения, которое я испытывал на протяжении всей школы, выплескивается в яростном крике и стакана с водой, что полетел на пол, разбившись вдребезги.
Хриплый стон, наполненный болью и злобой, заражённый где-то в глубине моего сердца, срывается с губ. Почему? Почему это случилось именно со мной? Я не хотел этого… Я хочу ходить, бегать и прыгать, наслаждаться жизнью, все то время, что отведено мне Богом. За что он меня так наказывает? Я просто хочу жить нормальной жизнью, неужели я так многого прошу?
– Почему вы блять не работаете!? – восклицаю я, отчаянно стуча по бесполезным, не чувствующим и капли боли ногам, что бесхозными колбасками лежат на кровати. – Работайте! Работаете!
– Что ты делаешь!? – громкий женский голос на какое-то время приводит меня в чувство.
Подняв глаза я вижу взъерошенную и сонную жену: ночная футболку видимо задралась во сне, оголяя небольшую полоску стройного живота, короткие шорты, совсем не скрывали хорошо подтянутых ног – она ходит на фитнес или от природы такая фигура? – карие глаза смотрят с какой-то странной эмоцией, и темнота спальни, окружающей нас, совсем не способствует распознаванию. Она смотрит на то, как крепко я стискиваю ноги, и явно видела то, как я избивал их, и кажется, какая-то часть нее сомневается, стоит ли подходить ближе.
– Прекрати, – тихо шепчет она.
– Отвали! – я знаю, возможно, у нее были свои причины соглашаться на этот брак и она не заслуживает такого отношения, что-то внутри меня привело к этому заключению, но это не отменяет того, что ее решение повлияло на наши жизни. Повлияло на то, что я теперь инвалид с кошмарами из прошлого, боящийся реакции любимой девушки на это известие. – Это мои ноги, что захочу, то и буду с ними делать!
– Хватит, – она приближается ко мне, хватая своими ладошками мои – в ней так мало сил, Дженнифер не сможет остановить меня, даже если очень захочет – окутывая их жаром своего тела, и крепко прижимает их к моим ногам. – Остановить.
Я рычу. Мне больно, отвратно, я противен сам себе. Моя жена меняет мне подгузники – что может быть ещё более унизительным. Мне хочется сделать ей также больно, как и мне сейчас. Чтобы не только я мучился, чтобы не только я сдыхал от душевной и физической боли.
– Я же сказал отвалить от меня! – я сильно дёргаю руками, отталкивая ее хрупкое тело, что, не успев сориентироваться в пространстве и явно не ожидая такого сопротивления, летит назад.
Громкий вскрик оглушает меня.
Подняв туловище в сидячее положение, стараясь не тревожить крепко зафиксированный корсетом позвоночник, я, наконец, могу рассмотреть то, что я натворил.
Алая кровь густыми медленными толчками выливается из маленькой ладошки, из которой торчит кусок стекла, от разбитого мною ранее стакана. Ещё один – более мелкий – впивается ей ступню, видимо наступила, когда по инерции от толчка сделала пару шагов назад, стараясь удержать равновесие. Симпатичное личико искажается от боли, в уголках глаз скапливаются хрустальные слезинки, но она не даёт и шанса скатится им по ее щекам. Она поднимает голову и в карей бездне помимо боли жгучим пламенем извергается вулкан из ненависти, обиды и чего-то ещё, что не разобрать.
С тихим стоном она поднимается на ноги, и кое-как направляется в сторону двери, стараясь не беспокоить поражённую ногу – ступает лишь на носок. Дверь с неприятным шелком закрывается, и я вновь остаюсь в тишине и темноте, а демоны прошлого наступают. Смеясь и тыкая пальцем, они окружают меня, превращая мою спальню вАд.
Дженнифер
Проснувшись от странного звука, а следом и какого-то крика, я явно не ожидала того, что увижу, как Джеймс бьёт свои ноги, будто пытаясь заставить их работать, заставить их чувствовать и ходить. И чего я уж точно не ожидала, так это того, что войдя в его комнату, уйду оттуда с дикой болью в руке и ноге. К моменту как я добралась до ванной, за мной выстроился кровавый путь – гонись за мной какой-нибудь маньяк, тут же нашел бы, – боль в травмированных конечностях усилилась.
Пока я осторожно вытаскивала стекло из руки, пришлось закусывать губы чуть ли не до крови, лишь бы этот упырь не слышал моих болезненных стонов. Потому что знаю, что будет злорадствовать, если покажу ему свою слабую сторону. Раны пульсировали и извергали из себя алую жижу, стекая, она пачкала белоснежный кафель, образовывая кровавую лужу.
Не знаю, сколько я потратила времени на обработку всех болезненных мест, но к тому времени, как я вышла из ванной и закончила с оттиранием крови со всех мест, которые я запачкала, на улице уже занимался рассвет. На стеклах, в огромном окне, что открывает вид на весь двор, разыгралось буйство красок, будто взбалмошный художник в порыве творческого кризиса выплеснул все на холст. Темно-синий плавно переходил в фиолетовый от него мягко переплетаясь, ложились алый, оранжевый и жёлтый. Где-то в далеке поблескивали розоватые оттенки.
Сна после ночных происшествий не было ни в одном глазу. И чувствую, сегодня я буду как вялая муха – уснула около часа ночи из-за подготовки важной статьи, над которой ещё работать и работать, необходимо будет взять интервью у одного человека, и для начала добиться его. Черт, а ещё ведь и Джима надо будет везти на физиотерапию, и в продуктовый надо заехать, да и в аптеку не помешает, тех лекарств, что выдали в больнице хватит на пару дней не больше. Как же много дел. Думаю, тренировки на какое-то время необходимо будет перенести домой, хотя, с учётом того, что мужу надо будет помогать с передвижением, ни какие нагрузки на фитнесе с этим не сравнятся.
Также, надо будет продумать всю его чёртову диету, а то, видите ли, привередливый мальчик не желает, есть каждый день одно и то же. Тьфу, на него. Как же все бесит. Да ещё и мистер Николсон из равновесия вывел своими словами о том, что просить могу все, что угодно..
Так, сейчас не время забивать голову этой ерундой, времени ещё навалом, потом обо все подумаю. А пока думаю надо убрать стекло из его комнаты – не хочу ещё раз там на что-нибудь наколоться. Да и завтрак пора готовить.
Чего я не ожидала, зайдя в его спальню так это того, что вместо спящего тела я наткнусь на бешеные глаза, что следили за каждым моим шагом. Словно зверь за своей добычей.
– Как твоя рука и нога? – хриплый басовитый шепот заставляет сначала вздрогнуть, а затем напрячься. С чего это он спрашивает?
– К твоему сожалению, жить буду, – огрызаюсь я. Нельзя показывать свою слабость этому монстру – сожрёт.
– Извини..
Что?
Я резко поворачиваю голову в его сторону, и глаза теперь кажутся, не бешенными, нет. Это уставший зверь, который просто охраняет себя, лишь бы не сделали больно. Не убили.
– Я, правда, такого не хотел, – серебряный взгляд скользит по моему телу, задерживаясь на замотанной руке, и медленно перемещаясь к раненной ноге. Черные брови чуть хмурятся, сходясь к переносице, а глаза слегка прищуриваться, будто пытаются что-то рассмотреть. – Не знал, что у тебя есть тату.
Я опускаю взгляд туда, где сейчас словно раскалёнными углями печет его взгляд. На левой лодыжке небольшое…
– Это перо, да? – он криво усмехается, и горечь этой ухмылке ощущается у меня во рту. – Красиво..
– Ты в порядке?
– Как же вы все заебали меня с этим вопросом, – слабо фыркает он. – Ты сама-то как думаешь?
Он разводит руками, чуть морщась от боли во все ещё заживающих рёбрах – если верить доктору, то ещё недельку и все пройдет, – словно показывая мне себя для оценки.
Уставшее заросшее лицо – он все ещё не позволяет мне побрить его, – синяки под глазами, хотя мне казалось, что в больнице после того как он вышел из комы, они прошли, корсет туго сковывающий его ребра и позвоночник.
– Ты.. Ты сколько спал?
Губы кривятся ещё больше.
– С тех пор как ты ушла отсюда или до?
– Все вместе.
Он отводит взгляд к окну и в серых глазах его отражаются все краски рассвета, лучи восходящего солнца скользят по его загорелой коже, окрашивая в бронзу.
– Часа три-четыре.
– Мне казалось, что в больнице ты восстановил свой режим, – на мои слова он лишь качает головой, не смотря на меня. Я вздыхаю. Не собираюсь выпытывать из него ничего, не хочет – не надо, его проблемы. Мало ли какие тараканы в его мозгах бегают.
– Останешься в спальне или тебе помочь перебраться в гостиную? – он переводит на меня взгляд и что-то вспыхивает на дне серебряной бездны, а после тихо шепчет:
– Гостиная.
Потребовалось достаточно много времени для того, чтобы переместить его в кресло-перевозку, потому что ни он, ни я еще не привыкли ни то, что к перетаскиванию этой девяностокилограммовой туши ни уж тем более к прикосновениям друг к другу. К тому же я была«раненной».Гладкая кожа обжигающе горячая, словно вместо крови по венам течет лава, бугристые мышцы мягко перекатываются под моими ладонями, когда я подхватываю под подмышки, а он помогает мне переносить свой вес, опираясь руками.
– Чай или кофе? – после того как мы переместились в гостиную – большую и просторную с огромной плазмой прямо посередине стены, расположив Джима в громадном диване.
– Чай, зеленый, – его голос хриплый, надломленный.
Даже представить не могу насколько хреново ему сейчас, ведь как бы я его не ненавидела, смотря на этого сломленного мужчину, жалость и какая-то печаль пробуждается в глубине моего сердца. Я знаю, что он не сказал своей драгоценной девушке о том, что с ним случилось – понятное дело, терять он ее не хочет. Даже удивлена немного тем, что он понимает это – то, что избалованная помешанная на деньгах девчонка не будет с ним возиться. Ей это ни к чему. Боится, что бросит его.
Как же это смешно, не понимаю, что в этих чувствах такого хорошего? Да, я завидую его родителям, ведь там действительно, настоящая и искренняя любовь, но ведь в наше время такое встречается один случай на миллион. Люди стали жадными до всего: денег, власти, секса, они зависимы от чужого мнения, их мысли забиты тем, как лучше показать себя, инстаграммы, тик-токи, и другие различные социальные сети. Они ведь пестрят фотографиями и видео девушек в бикини или парней показывающих свои обнаженные торсы. Как журналисту мне прекрасно известно, что люди способны на все, лишь бы другие посчитали их крутыми, чтобы на них ровнялись. Они живут ради этого.
И это тактупо.
Что крутого в том, что мужчины пускают слюни на твое тело, хотят тебя в свою постель, но не в свою жизнь, дом? Или что девушки, смотря на твой пресс, видят лишь мышцы, а не твой незаурядный ум или, например, твои способности в музыке, в науке.
Простоотвратительно.
В детстве я действительно мечтала о настоящей любви, о принце на белом коне, который бы забрал меня в свое королевство и баловал меня своим вниманием. Но сейчас, сейчас я понимаю, насколько розовыми были мои глупые мечты; искренность, любовь, забота – все это давно вымерло в мужчинах, да и в женщинах тоже уже долгое время отсутствует желание создать большую семью, окружить своих любимых людей теплом и подарить им как можно больше счастья. Карьера, прибыльное местечко под их пятыми точками – вот, что важно в двадцать первом веке.
Любви здесь не место.
Также как и в моем сердце. Нельзя влюбляться.
Любовь – табу.
Полюбишь этого монстра, и он тебя уничтожит, Дженнифер. Каким бы слабым или сломленным он тебе бы не казался –не смей.
______________________________
Дорогие читатели, пожалуйста, поделитесь своим мнение о прочитанных вами главах.
Мне оно очень важно.
Глава 9.
Дженнифер
Утро следующего дня началось довольно тяжело: хлипкие солнечные лучи, пробиваясь сквозь свинцовые тучи, нависшие над Нью-Йорком, проникали под занавески, путаясь в плотной ткани, крупные капли дождя отбивали чечётку по стёклам. Рука и нога адски пульсировали, причиняя боль и дискомфорт, а разболевшаяся от недосыпа голова совершенно не улучшала состояния.
Еле поднявшись с кровати, умудрилась кое-как доковылять до ванной и представшая в зеркале картина вызывала жалость: спутанные русые волосы были похожи на гнездо какой-нибудь птицы, белки глаз были нереально красными от полопавшихся капилляров, чернеющие синяки под ними дополняли сей образ уставшей меня. Несколько десятков минут ушло на то, чтобы спокойно умыться, обработать раненные места и привести себя в более менее надлежащий вид.
Переодевшись из пижамы в темные джинсы, голубую футболку с каким-то непонятным мне рисунком, захватила теплую кофту с собой, и только я собралась выходить из комнаты, как взгляд наткнулся на календарь, что висел на стене.
20 сентября 2021 года.
Горькие воспоминания хлынули в мою голову, снося все барьеры, что я воздвигла за эти долгие годы одиночества.
Ночь с 19 на 20 сентября 2006 года.
Для конца сентября на улице стояла удивительно теплая погода, ночная прохлада освежала, давая время остудить взбалмошный характер Метта Харриса – главы семьи Харрис, что пару минут назад кричал на врачей, которые не могут спасти его жену. Нервы его сдавали ещё сильнее, когда он видел как его любимая женщина, тяжело дыша, натягивала улыбку на лицо, лишь бы он не печалился. Лишь бы не винил себя в ее смерти.
Но он не мог этого сделать. Он винил себя, потому что, да, черт возьми, это была его вина, что он не заметил, как его жена заболела и скрывала это от него. Когда он обо всем узнал, было уже поздно – да и не смог бы мужчина ей ничем помочь – рак лёгких в четвертой стадии, не операбельный. Его милая, добрая Кристин сгорела всего за каких-то долбанных пару месяцев, оставив его совсем одного. Как он будет без нее?
– Мамочка, – тихий всхлип десятилетней девочки донёсся до мужчины – с открытого балкона он мог наблюдать всю картину своей рушившейся семьи. – Мамочка, пожалуйста, не умирай..
– Прости, детка, – молодая женщина лежавшая на кровати, еле подняв руку положила ее на макушку ребенка. – Прости, что оставляю тебя, но обещаю, я буду приглядывать за тобой с неба. Одной из тех маленьких звёздочек, что ты будешь видеть каждый вечер, буду я. Не плачь, прошу тебя. Я так тебя люблю.
– Мама!
– Береги её, любимый, – слова сказанные шепотом, сорвавшийся с искусанных губ Кристин Харрис были последними, что она произнесла, прежде чем последней вдох покинул ее тело, а сердце остановилось.
Писк аппарата прервался громким криком мужчины и плачем девочки.
– Милая!
– Мама, – боль в конечностях стала ничем по сравнению с болью в сердце.
Она сжимала его в тиски, не давая спокойно биться, оплетала все мое естество, не позволяя сделать лишнего вдоха. Лёгкие жгло. Глаза слезились. Тихий стон сорвался с моих губ, пока я медленно сползала по двери моей спальни.
«Солнышко, хочет, чтобы мамочка почитала ей сказку?».
«Моя маленькая принцесса такая красивая».
«Я знаю, моя доченька будет самой счастливой на свете».
Как же ты ошиблась мама, твоя дочь никогда уже не будет счастлива, потому что твой муж никогда меня не берег. Не исполнил твою последнюю просьбу, а просто забыл меня, как свой самый страшный сон. Единственное, что я удостаивались от него за все эти годы это холодный презрительный взгляд его карих глаз, ледяным голосом сказанные слова«Не смей позорить меня»,что набатом стучат в моей голове, да нескольким десятком пощёчин, когда я отрывала его от работы или смела, перечить его «наказу».
Твой муж выдал меня замуж за мужчину, что будет вечность изменять мне и никогда меня не полюбит. Мне никогда не узнать того летящего счастья о которым ты говорила, не понять, что такое влюбленность и любовь, потому что я закрыла свое сердце для всех. Я не хочу любить, и именно поэтому я не буду счастлива.
– Прости меня… Мама.
Я не сдерживают и всхлип все-таки вырывается из моей груди. Я так по тебе скучаю, ты ведь единственная, кто всегда любил меня.
Звонок в входную дверь прерывает мою начинавшуюся истерику, и честное слово, кто бы там сейчас не был я несказанно рада этому человеку. Не хватало ещё того, чтобы Джеймс узнал о моих слабостях.
Доковылял до двери, и открыв ее я встретила родителей моего мужа.
– Мистер и миссис Николсон, доброе утро, – я пропускаю их внутрь, стараясь натянуть приветливую улыбку на губы. Один только взгляд Редмонда доказывает мне, что все мои попытки казаться радостной напрасны.
– Доброе утро, Дженни, – щебечет Элизабет, кажется, она счастлива, что ее сын, наконец, дома, а не гниёт в больнице. – А где сын?
– Я сама недавно встала, ещё не ходила к нему, – я поддерживаю разговор, продвигаясь к комнате Джеймса. – Подождите немного, пожалуйста, я его разбужу.
Спиной натыкаюсь на дверь, ведущую в спальню мужа, я наощупь нахожу ручку и чуть не падаю на пол, на котором уже побывала один раз за пару дней, и повторять свои подвиги не спешу. Удержав равновесие, захлопываю дверь и разворачиваюсь всем телом к кровати, сразу же натыкаясь на пронзительный взгляд серебряных глаз.
– И тебе доброе утро, – усмехается он. – Решила протереть пол своей тушкой?
Вчерашнего Джеймса как и не бывало, нет, у него все такие же спутанные волосы, синяки под глазами и уставшее выражение лица, но больше нет того мужчины, которого ещё вчера хотелось утешить. Пожалуй, придушить его надо было сразу. Чтоб не мучаться.
Думаю мой взор служит ему ясным ответом, потому что ухмылка его становится жёстче, и сам весь будто подбирается, словно зверь, готовящийся к охоте, с учётом того, что нижней частью тела двигать совершенно не может.
– Твои родители пришли, – серые глаза становятся похожи на тучи, и приходит моя очередь злорадствовать. – Матушка очень желает тебя видеть, так что давай, надевай маску послушного сыночка и веди себя прилично, ты ведь не хочешь ее расстраивать. Сцена в больнице тебе ничего не разъяснила?
Он рычит, но позволяет мне помочь ему переместится в коляску и отвести в ванную комнату смежную с его спальней. Недовольство мужчины ощущается в воздухе, напряжение, вызванное осознанием, что сейчас мне предстоит делать с ним – до этого я лишь как бы наблюдала в больнице, менять надо было все два раза в сутки, и так как вчера мы ходили на физиотерапию – даже вспоминать тошно – помогли ему там – можно было пощупать руками.
– Только не это, – надо же, я слышу в его голосе отзвуки отчаяния, и кажется, каплю стыда.
– Поверь, мне тоже это удовольствия не доставляет, но не матушку же твою звать.
Он стонет что-то неразборчиво, а после позволяет мне «позаботится» о нем. Первым делом я снимаю с него ночную футболку, от которой отчётливо пахнет потом и примесью лекарственных средств, упругие мышцы переливаются под его смуглой кожей, когда он поднимает руки. Самое сложное следует за этим, необходимо снять штаны и то, что находится под ними – трусы и подгузник, который и является основой реакции моего мужа на все эти действия. Он помогает мне стянуть штаны, приподнимая свой вес крепкими руками, с тихим стоном опускаясь обратно в кресло: на заросших скулах разливается стыдливый румянец; Джеймс отводит глаза, когда чувствует мои пальцы на своих тазовых косточках, скалит зубы и рычит зверем – стыдно, обидно, унизительно…
– Лучше бы я сдох под той машиной, – хрипит он, зажмуривая глаза, пока я снимаю с него это хреновину и выкидываю в мусорку – вытяжка отлично убирает весь запах.
Я ничего не говорю. Как бы я его не ненавидела, мне все равно жаль, я и представить не могу, что он сейчас испытывает, все те чувства, что вызывает в нем вся эта ситуация. Вместо слов я просто прилагаю все усилия, стараясь не напрягать раненную ногу и не смотреть на то, что находится у Джима между ног, для перемещения его тела в ванную. Хотя, смотреть там действительно есть на что, особенно сли представить его в эрогированном состоянии: большой, примерно восемь дюймов* в длину и почти два в толщину, такой же смуглый, как и все его тело, с аккуратной обрезанной алой голов..
– Насмотрелась? – ехидно спрашивает Джеймс, и от стыда в его голосе ни осталось ничерта, превратившись в насмешку. – И как тебе?
– Смотреть то особо не на что, – в подобном ему тоне отвечаю я, старательно больше не опуская взгляда вниз. Весёлый фырк был мне ответом, мол, да-да, так я тебе и поверил. Глу-па-я.
Не краснеть, Дженнифер, не краснеть, мать твою.
– Сам в состоянии помыться или тебе помочь?
– Мне корсет нельзя мочить, – он криво усмехается. – Но внизу так и быть, помою сам, лишь бы тебя не стеснять, принцесска.
Я закатываю глаза, как знала, он та ещё мстительная сволочь.
– Мне сегодня надо будет уехать ненадолго, – пока он может себя внизу, я оповещаю его о своих планах, – твои родители смогут с тобой посидеть?
– В такую-то погоду? – я вспоминаю приближающуюся грозу и капли дождя по окну, и чуть морщусь. – Нет, мне, конечно, плевать, что там у тебя стряслось, и насрать, честно говоря, на то, заболеешь ли ты, но ты хоть мозгами-то иногда думай. Если они у тебя конечно, остались.
Сарказм, с которым он закончил свою фразу так и вынуждает меня пустить ему что-нибудь в глаз или ещё куда. Заебал со своими американскими горками в виде настроения. Пусть выберет уже себе один стиль общения и не рыпается.
Николсону хватило пяти минут, чтобы подмыться, и мне вновь пришлось тягать этого крепкого мужчину в кресло, предварительно вытерев его, чуть ли не с зажмуренными глазами. Потому что его чертов агрегат, оказался у меня прямо напротив лица. Нет, у меня, конечно, была парочка парней в универе и школе, но во-первых, я уже признала, что мой муж хоть и мудак, но редкостный красавчик с шикарным телом, а у тех несмышлёных мальцов такого не было, ну а, во-вторых, то, что находилось у них между ног было значительно меньше, чем у мужа. Надев на него чистый подгузник – его подъебательское настроение вновь испортилось, и он превратился в настоящую домашнюю грозовую тучу – и спортивные штаны, что лежали на стиралке, я подкатила кресло к раковине и принялась настраивать воду.
– Голову наклони, – он исполнил мою просьбу, и я принялась намывать его волосы, смочив водой, начала намыливать шампунем – ментоловый аромат разнёсся по ванной комнате, охлаждая внутренности с каждый вздохом. Я сама не заметила, как задумалась о чем-то отдаленном, и мои пальцы вместо того, чтобы по-быстрому помыть мужчину стали разминать ему кожу головы, пропуская чуть ли не каждый волосок сквозь них.
Если бы не стук в дверь, что вывел меня из транса и голос Элизабет, что спрашивал о том скоро ли мы, не знаю когда бы я очнулась, но придя в себя тут же оторвала руки от черных волос для того чтобы сполоснуть их от пены, так и не расслышав разочарованного выдоха.
Джеймс.
Не знаю, что на меня нашло, то ли так развеселила реакция Дженнифер на мой член – как же она покраснела, так и хотелось потрогать ее мягкие щёчки дабы убедиться не кажется ли мне все это, – то ли ее осторожные, но дико приятные движения при мытье моей головы, вызывающие мелкие мурашки по коже и мурлыканье, зародившееся где-то внутри. А может быть, дело было в ее угрозе:
– Я тебе сейчас блять брови сбрею, чтоб неповадно было спорить. Твоя борода меня уже бесит, скоро крошки с нее сыпаться будут, – рычит девушка, сверкая алым пламенем в карих глазах. – Застынь и не рыпайся. Я не буду тебя начисто брить, просто подравняю твои лохмы.
Но я сдался и позволил ей побрить меня, машинка около моего лица не внушала доверия, но остаться без бровей, как-то не прельщало, так, что пришлось отдать себя на растерзание этой дьяволице. Стоит всё-таки отдать ей должное – побрила она меня идеально, оставив ровно ту длину, которая у меня была изначально. Просто прелестно.
После она обтерла меня от пота влажным полотенцем, помогла надеть чистую футболку, и повезла меня на каторгу, то есть, встречу с родителями. Чувство вины все ещё съедает меня изнутри оттого, что я винил маму в то, что случилось со мной. Я заставил ее переживать, практически игнорировал и не смотрел в ее сторону, хотя знал, что сердце у нее и так слабое. Суровое лицо отца и его непроницаемый взгляд лишь сильнее давили на него.
