Текст книги "Убийца по имени Ной"
Автор книги: Наталья Горбачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
III
Судьба еще раз дала ему разрешение на приземление. Он очнулся в полной темноте, пошевелил рукой, чуть отвел ее в сторону и наткнулся на теплое тело.
– Я знала, что ты жив, – услышал Виктор знакомый голос; кто-то по-родному прижался к нему.
– Я умер, иначе не может быть, – пробормотал Виктор и от этого малейшего усилия жить снова потерял сознание.
Когда он второй раз пришел в себя, то обнаружил, что лежит на матрасе в полутемной комнате. В углу на столике стояла лампа с кремовым абажуром. В ногах на матрасе сидела девушка, подогнув колени и обхватив их руками.
– Кто ты?
– Вероника.
– Ты же умерла… Где я?
Девушка легла рядом и нежно обняла Виктора за шею.
– Я рада, что мы снова встретились, – прошептала она, и повеяло запахом чистых волос. Этот запах оживил Виктора, подействовал на какие-то рецепторы, которые передали раздражение в мозг, и мозг заработал.
– Вероника! – вскрикнул он. – Где же ты была столько времени? Я думал, ты умерла…
– Посмотри на меня! И говори тихо… – закрыла ему ладонью рот Вероника. – Вспомни все, что у нас было. Как ты мог подумать, что я умерла! Если ты так думаешь – значит, ты уже сумасшедший…
– Я все вспомнил, Вероника, – начал неуверенно Виктор. – Мы были с тобой на море, а потом… Вероника, не отпускай меня больше никуда… А как ты меня нашла?! – вскрикнул он. – Ты никак не могла меня найти, Вероника!
– Тихо! Сейчас ничего невозможно изменить… Они говорят, что у тебя необычайно здоровый организм! Ни о чем меня не спрашивай, мы должны сейчас расстаться, но я найду способ, чтобы вырваться, – быстро шептала она. – Мне с тобой очень хорошо. Только не противоречь им – этого нельзя…
– Вероника, где мы? Как ты меня нашла? – настороженно спросил Виктор. – Мы что – в ловушке?
– Не спрашивай меня, у меня сейчас глаза на мокром месте. – Она старалась говорить спокойно. – Я случайно тебя увидела и попросила их… Ты был как мертвый. Ничего больше не спрашивай: сейчас нельзя! Не противоречь им. Я должна идти. – Она встала с ложа и пошла к двери. – Не противоречь им!
– Вероника! – потянулся Виктор за ней и от слабости рухнул.
Через некоторое время в комнату вошли два человека. «Это смерть моя, – подумал Виктор. – Сколько раз она приходила ко мне и не забирала. Но теперь должна». Он закрыл глаза и затаил дыхание. Один человек взял его руку, нащупал пульс, стал считать. Другой приладил тонометр, померил давление. Потом они переговорили на латыни и сделали укол Виктору. Хорошо, что Вероника не увидит его смерти…
Эти два медбрата показались Виктору знакомыми, но он подумал, что теперь это не важно. Перед смертью все равны: знакомые и незнакомые, братья и сестры, больные и здоровые, убитые и раненые.
Смерть все не приходила и не приходила… Более того, он оживал. Через некоторое время снова зашли те же знакомцы, снова сняли показания и сделали еще укол.
Облегчение участи вызвало у Виктора умилительные слезы: вот ведь как все устроено в жизни: только что умирал – и снова воскрес. Лживый друг отравил, но нашлись люди, которые спасли… Появись сейчас Ной – что бы он с ним сделал? Зачем он пытался его отравить? Нет, он не мог этого сделать нарочно, иначе… Иначе все – бред. Церковь Апокалипсиса, мантры, спасение.
И Вероника… Как она могла отыскать его – это невозможно!
– Иосиф… – тихо позвал его кто-то.
Виктор вскочил со своего ложа. Голова закружилась, но он перетерпел и тошноту, и темень в глазах – постоял, держась за стенку. Потом посмотрел на дверь: никого не было.
– Иосиф… – услышал он откуда-то снизу и опустил глаза.
На матрасе сидел Ной и смотрел на Виктора.
– Что ты сделал со мной? – Снова закружилась голова, и Виктор тихо повторил: – Зачем ты отравил меня?
– Ты мужественно перенес испытание, ты достоин самой высокой награды, – поднявшись с матраса, сказал Ной. Он положил руку на плечо Виктору. – В жизни бывают такие роковые ошибки по высшему предначертанью. Я не должен был, но перепутал лекарство. Я хотел дать тебе валерьянку, ты был очень расстроен.
Виктор с трудом вспомнил, чем он был расстроен: зверским убийством, но теперь оно не казалось столь исключительным и душераздирающим событием – после собственной смерти.
– Что же ты мне дал? – жестко спросил Виктор.
– Исследователи занимаются этой проблемой. У того человека в арсенале было много чего такого… Мы не зря хотели заменить его. Мы хотели заменить его тобой – ты первый и пострадал. Ты не должен думать, что я отравил тебя!
Ной был тот же и так же убедительно с ним разговаривал.
Виктор почувствовал, как его сердце смягчается.
– А откуда взялась Вероника? – спросил он Ноя.
– Какая Вероника? – удивленно вскинул брови тот.
– Та девушка, которая недавно была здесь. Мы хотели с ней пожениться. Я оставил ее на море, а теперь она здесь.
– Ты ошибся, – непререкаемо заявил Ной. – Это была твоя галлюцинация.
– Неправда! Я ощущал ее запах, я слышал ее голос, я трогал ее тело. Это была та девушка, Вероника. И она меня тоже узнала, – настаивал на своем Виктор.
– Я тебе говорю – это галлюцинация. Если хочешь, мы можем дать тебе мизерную дозу того лекарства, и все повторится.
Виктор задумался. Нужно было признать, что кто-то из них двоих – сумасшедший. Дальнейшие пререкания ни к чему не приведут: Ной никогда не меняет своих убеждений.
Виктор вдруг вспомнил свою «галлюцинацию», как она сказала ему: «не противоречь». Это, пожалуй, лучший выход…
– Хорошо, пусть так, – согласился он. – Что дальше?
– Дальше? – как бы удивился Ной. – Дальше надо быть верным клятве и постепенно восходить все выше и выше по лестнице праведности. Что ты хочешь сейчас? Есть, спать, молиться?
– Не знаю… Ничего не хочу, – сказал Виктор и улегся на свой матрас.
Он закрыл глаза и долго так лежал, думая, что Ной ушел.
Но он не ушел. Он стоял над Виктором, двигая руками.
– Я молюсь о твоей душе. Ты дал войти в нее сомнениям – это гибельный путь, – закончив свои упражнения над головой Виктора, объяснил Ной. – Теперь я уйду. Ты поправишься!
Виктор после ухода Ноя заснул и сквозь сон чувствовал, что в комнату снова приходили люди, что-то с ним делали, а напоследок всадили шприц в руку.
В полусне он думал, что все это уже было с ним. Он бегает по какому-то порочному кругу и никак не может вырваться из него.
И когда он встал и пошел куда-то – в сопровождении Ноя, то цепко держал эту сонную мысль: надо вырваться.
Виктору казалось, что он поднялся с этого матраса только для того, чтобы навсегда покончить с порочным кругом. Он был уверен, что уже сделал шаг к этому и все, что сейчас ни случится, будет способствовать его бегству из плена. Сознание его раздвоилось; он стремился вырваться и не противоречить, а в жизни происходило что-то сумбурное, но Виктору казалось, что это и есть настоящее бегство.
Ной ввел Виктора в большую комнату, освещенную только свечами. Мертвенность излучали лица собравшихся, одетых в костюмы из черной кожи. Все лица были незнакомые, зловещие отсветы свечей играли на них. Нет, это были не лица, это были застывшие мерзкие личины. «Вот сейчас прорвусь сквозь них – и там будет свет», – подумал Виктор.
Кто-то говорил:
– Я ненавижу природу, я хочу расколоть эту планету, нарушить ход ее орбиты, остановить звездные системы, низвергнуть земной шар в космос. Мне хочется все хулить в моих делах. Когда-нибудь нам удастся захватить Солнце, оторвать его у космоса и использовать для того, чтобы зажечь весь мир. Это было бы настоящее преступление…
Голос смолк, и ему сдержанно похлопали.
– Кто это? – спросили.
– Маркиз де Сад, – ответил тот же голос.
– Теперь Генрих Гейне, – вступил другой голос. – Я желал бы иметь перед домом пару красивых деревьев. Мое счастье будет совершенным, если я увижу на этих деревьях вздернутыми шесть-семь моих врагов. С сочувствующим сердцем я готов тогда после смерти простить и все злое, что они сделали мне при жизни. Да, мы должны прощать врагам нашим, но не прежде, чем они окажутся на виселице.
– У-у! Где наш повелитель?
– Господа, может, Прудон вас устроит?
– Гони! – завякали господа.
– Приди к нам, сатана, оклеветанный низкими царями, Бог – это безумие и трусость, лицемерие и фальшь, тирания и нищета, это зло, слуга царя и священников: будь проклят везде, где человек склонится перед алтарем. Ты – Бог, не больше, чем палач моего разума, жезл над моей совестью. Бог – зло, потому что человек, его творение, насквозь порочен.
– Наше, наше! – загоготали люди в черных кожаных костюмах.
Через мгновение часы пробили двенадцать.
– Полночь! – провозгласил зловещий голос.
Ной сжал руку Виктора; тот обернулся на него и увидел такую же личину, что и у других. «Господи, что я тут делаю?!» – воззвал Виктор; ему стало страшно. Так страшно, что такого и представить невозможно, как будто он спустился в саму преисподнюю. Каждая живая клетка дрожала от парализующего страха.
– Наша месса, – сладострастно объявил Ной Виктору. – Сегодня причастишься…
– Господи, Господи, страшно, погибаю, – пошевелил губами Виктор, и вдруг все происходящее отошло от него, как будто невидимая преграда разделила присутствующих на два полюса: на одном он – в показавшемся вдруг свете, а на другом они – в кромешной тьме.
Во время всего сатанинского действа Виктор, как за соломинку, хватался за имя Божие.
– Господи, помилуй! Господи, не оставь меня! Господи, спаси!
Действо же пародировало Божественную Литургию в православном храме. Там – священник, здесь – жрец в ризе наизнанку. Жрец читает молитвы из молитвенника – наоборот. Алтарем служит тело обнаженной девушки, на животе которой лежит Библия. Распятие висит вниз головой и в определенный момент бросается на пол и с ожесточением попирается ногами. Потом на глазах у всех Библия сжигается, а присутствующие клянутся совершить семь смертных грехов и никогда не делать добрых дел.
Ной заставлял клясться и Виктора. Тот шевелил губами, но не уставал повторять: «Господи, помилуй!»
Жрец вдруг подошел к Виктору с намерением надеть на него перевернутый крест, но он только чуть отклонился в сторону, и крест упал на пол. В темноте было невозможно его найти. Ной снял с себя подобный крест и тоже попытался накинуть веревку на шею Виктору. Он наклонил голову в другую сторону, и снова – неудача. Ему даже стало смешно, как будто в игрушки играли.
Тем временем действо докатилось до самого страшного кощунства. Жрец вынес в корзине просфоры, украденные в церкви, и объявил:
– Это есть тело мое, за вас отдаваемое, делайте это в воспоминание обо мне.
Все присутствующие по очереди стали подходить к «причастию».
Ной потащил за собой Виктора, он не сопротивлялся. Но когда дело дошло до принятия «причастия», Виктор увидел, что на освященной просфоре приклеена бумажка с наименованием «сатана». В тот момент, когда он ясно увидел это при приближении оскверненной святыни, Виктор почувствовал непреодолимый позыв к рвоте. Его и вырвало – прямо на алтарь. Последовало непредвиденное замешательство. Он наклонился, чтобы попробовать как-то скрыть следы своей оплошности – девушка неподвижно лежала в блевотине, – но его грубо оттолкнули к стене и сразу как будто забыли про него…
Происшествие с Виктором накалило атмосферу до высшего градуса. Давно уже чувствовалось, что всем хотелось перейти к каким-то более активным действиям.
Сигнал был подан. Кто-то еще продолжал читать молитвы навыворот, другие постепенно впадали в транс, третьи стали сдирать с себя кожаные одеяния. Девушке влили что-то в рот, и она очнулась, приподнялась с пола, униженная и оплеванная. Ей не дали встать во весь рост, ее придавили к земле, и началось групповое изнасилование. Она не могла даже кричать, потому что и рот у нее был занят…
Действо закончилось грандиозной оргией: мужчины и женщины по обещании смертных грехов не стали откладывать совершение их в долгий ящик. Из всех содомских грехов не было, быть может, только самого неестественного разврата – совокупления с животными. Все остальное – в грандиозном масштабе.
Целую ночь длился общий свальный грех. Виктору невозможно было вырваться из этой дикой мерзости. Ему пришлось испить чашу до дна. Он никогда даже не представлял себе, до какого падения может дойти человек. Как он ни оборонялся, но сила была на стороне беснующихся. Два дюжих мужика скрутили его и сделали с ним то, что несовместимо с достоинством нормального мужчины.
IV
После того как совершилось бесстыдство, он немедленно решил, что единственный и необходимый выход из ситуации – самоубийство. Оставалось только найти хоть какую-то одежду – не голым же из окна выпрыгивать! Среди груды разнообразно сплетенных тел Виктор стал искать свои джинсы.
Ной ни на секунду не выпускал его из виду. И как только увидел Виктора вспрыгнувшим на подоконник, тут же дернул за тяжелую портьеру – она упала и погребла под собой Виктора.
Далее все было делом техники. Беспомощного Виктора стащили с подоконника и стали пинать через портьеру. Ной отогнал всех, ему лично доставляло огромное удовольствие избивать его – блаженного, который ни в огне не горит, ни в воде не тонет.
Виктор только тяжко кряхтел, но не просил пощады. Ему хотелось, чтобы его забили насмерть, чтобы больше никогда не вкушать от древа познания добра и зла. Как оказалось, на земле добра почти нет, а зло – неисчерпаемо. Такое положение вещей терпеть больше невозможно. Зло хорошо научилось прикидываться добром и под видом добра заморочило всю землю. Зло непобедимо – это была последняя мысль Виктора перед тем, как он потерял сознание.
В который уже раз без его ведома распорядились его бесчувственным телом. Виктор снова очутился в комнате с кремовым абажуром. И снова невозможно было определить, сколько он в беспамятстве провалялся на матрасе. Окон в комнате нет, дверь заперта.
На столике стоял графин с водой, но Виктор к нему не притрагивался, опасаясь нового подвоха. Несколько раз он подползал к графину – пить хотелось каждой клетке, – но начинал считать, уговаривая себя, что если досчитает до ста и не коснется графина, значит, жажда его терпима. Потом он считал до двухсот, трехсот и тысячи и отползал обратно на матрас.
Он думал только об одном: в чьих же руках его жизнь? Навсегда ушло сознание того, что он сам, Виктор Гамаюнов, – творец своей жизни. Он не распоряжается ею самовольно, как привык думать. Его жизнь подчинена чьей-то воле: иногда она злая, иногда – добрая.
Виктор пришел к выводу, что два начала – доброе и злое – постоянно борются в нем, и несомненно, существуют законы этой борьбы – такие же незыблемые, как закон земного притяжения… И знать законы борьбы добра со злом – самое важное знание в этой жизни. Может быть, всегда побеждает зло – так сначала думал Виктор, и от этого хотелось хлебнуть из графина в надежде, что там – отрава и она решит все дело…
Но с течением времени мысль, что побеждает зло, стала ослабевать, и на ее место пришла другая. И даже не мысль, а уверенность, что это не так. Виктор сказал себе: хочу, чтобы добро было все-таки сильнее…
Чтобы проверить это… нужно еще пожить. Нужно выяснить действие этих главных законов… Только если добро сильнее зла, имеет смысл жить – так думал он вопреки очевидному своему поражению. Теперешняя вероятность выжить равна почти нулю…
Ключ в замке повернулся, дверь открылась, и вошел Ной.
– Как ты себя чувствуешь, брат Иосиф? – осторожно спросил он.
– Хорошо, – сказал Виктор и сам испугался своего голоса – настолько он был слаб. Он прибавил громкости, мучительно собирая последние силы. – Очень хорошо. Я никогда себя так хорошо не чувствовал.
– Это… – Ной запнулся, удивившись ответу. – Это делает тебе честь. Это Моисей дал тебе силы, – нашелся он, и его голос окреп.
– Наверно, – согласился Виктор. Его язык не ворочался от жажды.
– Ты теперь можешь встать?
– Если попью…
– Вот графин – почему ты не пил?
– Не мог дотянуться.
– Я дам тебе, – сказал Ной и подал ему стакан с водой из графина.
«Не умру, еще не умру», – подумал Виктор и с жадностью выпил. Потом засмеялся:
– Не отравлено?
– По вере вашей да будет вам, – засмеялся и Ной.
– Однозначно! – подтвердил Виктор. – Всем будет по вере… Теперь я могу встать. Что прикажешь делать?
– Я больше не могу тебе приказывать. Ты посвящен в высокую степень духовности. Мы равны.
– Но я же должен что-то делать…
– Должен. Вставай, я отведу тебя к тому, кто главнее меня.
Они вышли из комнаты с кремовым абажуром и по обшарпанным коридорам двинулись к новой цели. По всей видимости, сейчас они находились в заброшенном двух– или трехэтажном доме. В окна видны были тополя, их зелень загораживала всю перспективу. В мертвом доме раздавались мертвые звуки: где-то хлопала на ветру дверь или ставня, дребезжало треснутое стекло.
Они прошли дом из конца в конец и спустились этажом ниже. Здесь все было еще гаже: и стены, и пол оказались в сквозных выбоинах, идти надо было крайне осторожно. Пол скрипел и прогибался под ногами, в дыры залетал ветер, нагоняя тоску. Ной снова повел Виктора из конца в конец. Виктор подумал, что проще было бы сразу спуститься на твердую землю или взобраться на крышу… чем ходить по разрушенному этажу, рискуя переломать ноги. Но, видимо, в этом был определенный смысл. Вся его, Виктора, жизнь стала похожа на хождение по аварийному дому. Очевидно, можно было обойтись без этого, но в то же время нельзя было этого и избежать – парадокс! Все последующее в жизни проистекает из предыдущего. Виктор не оказался бы здесь, в мертвом доме, если бы когда-то в прошлом не сделал ошибку в выборе пути. Но раз он совершил ее, то с неотвратимостью последовала перемена его участи. Виктор ясно понял, что этот мертвый дом есть следствие его ошибки, роковой ошибки. И теперь необходимо ее понять. Он не может умереть, не поняв…
– Вот она! – воскликнул Ной.
Виктор оторвался от своих дум и проследил за взглядом Ноя. Он смотрел в комнату без двери, и там вроде бы ничего не было. Но стоило поднять голову кверху, как Виктора пронзил самый настоящий ужас: под потолком, на крюке от люстры, висела на веревке та самая голая девушка, служившая «алтарем»…
– Как же это она!.. – сдавленным голосом произнес Виктор. – Надо снять… Она не могла сама…
– Она вознеслась, – с некоторым даже умилением ответил Ной. И Виктор вспомнил, что точно так же он когда-то сказал про Мину.
Он понял, что не должен выдавать своего ужаса – надо вести себя как раньше. Но он вдруг забыл, как он вел себя раньше и как отреагировал бы на это ужасное событие. Он смотрел на Ноя и ждал, что тот скажет. Ной же сверлил его взглядом.
– Кто она? – как можно спокойней спросил Виктор.
– Она избранница. Смотри, какая красивая фигура.
«Он сумасшедший, – подумал Виктор, – а я… кто же я? Зло все-таки победило…»
– Ее нужно похоронить… – сказал он.
– Она сама постепенно исчезнет, – завороженно сказал Ной.
Виктор сделал несколько шагов в комнату, они были сродни полету над бездной – дух захватывало и нечем было дышать. С близкого расстояния на теле были видны трупные пятна, но лицо девушки еще можно было разглядеть. Это была та самая красивая девушка, похожая на Веронику, из степного городка. «Какая страшная участь! За что?!» – возопил про себя Виктор. И он, он сам бы повинен в этом. Он участвовал в ее совращении из нормальной жизни – и вот результат! Никогда, никогда не загладить ему своей вины перед этой мертвой девушкой. Вот что такое ад – жить с чувством огромной вины и даже не надеяться на прощение. Да, это ад на земле, настоящий ад… И из него уже никогда не вырваться. Виктор стоял, глядя на мертвое лицо, но не видел его, потому что из глаз лились обильные слезы, и он не понимал, кого больше жалко: самого себя или эту оборванную жизнь. Приступ дикой злобы вдруг нахлынул на него после слез. Виктор вспомнил, что сзади стоит настоящее исчадие ада – праведник Ной; он-то и есть первопричина случившегося.
Вероника сказала: не противоречь. Что с ней, Господи? Так хотелось напрямик спросить о ней у Ноя – он ведь знает, что с ней. Он врал тогда, что Вероники не было, а была галлюцинация… Хотя, может, действительно галлюцинация, потому что с ним все это время происходило нечто неестественное или сверхъестественное, одним словом – галлюцинация. И лучше всего не говорить этому мерзавцу ничего про Веронику, а то и ее возьмут в заложницы, если еще не взяли.
– Неужели она так и будет висеть? – спросил Виктор. – Моисей повелевал хоронить своих умерших.
– Слышу речь не мальчика, но мужа, – одобрил Ной. – Моисей повелел это сделать тебе. У тебя есть час времени.
– А что потом?
– Через час отправляется рейсовый автобус на ее родину, в тот город. Ты поедешь туда, чтобы объявить людям, что город теперь чист от грехов. Из его среды нашлась единственная праведница, которая забрала на себя все грехи жителей и, удалившись из города, унесла эти грехи с собой.
– Как козел отпущения?
– Именно, – подтвердил Ной. – Я рад, что ты теперь все хорошо понимаешь.
– И что же дальше? Что делать этим жителям теперь?
– Вступать в церковь Апокалипсиса, чтобы больше не отступать от истины и вместе с ней окончательно и бесповоротно спастись.
– Где ее можно похоронить?
– Ты сам выберешь место, когда выйдешь из этого дома, – объявил Ной.
– Но ты поможешь мне снять ее и выкопать могилу?
– Нет. Мне нет такого повеления. Я ухожу, а через час буду ждать тебя у ворот кладбища, – сказал Ной и оставил Виктора наедине с трупом.
«Не хватало, чтобы меня застали на месте преступления, – подумал Виктор. – Может быть, самому сейчас рвануть в милицию и сделать чистосердечное признание? В чем? – остановил сам себя Виктор. – В том, что убил эту девушку, и сразу получить пятнадцать лет или вышку? Кто поверит, что это было организованное преступление, где свидетели? Пока будут разбираться, эти монстры продолжат доводить людей до самоубийства, и все – шито-крыто».
Нет, надо похоронить девушку – по-человечески предать земле. Это единственное, чем он сейчас может хоть немного загладить вину перед ней.
Виктор вышел из дома и обнаружил, что мертвый дом стоит на краю заброшенного старинного кладбища с поваленными и покосившимися крестами. Тут же неподалеку стояла разрушенная церковь. Самого купола и колокольни в помине не было. Значит, вот где был шабаш… Но неужели так?
Он вошел через пролом в стене внутрь оскверненного храма, и первое, что увидел, – огарки свечей повсюду. Пол был подметен и являл собой удивительным образом сохранившийся плиточный орнамент. Тогда, в ту черную ночь, в темноте, он не мог разглядеть его. Черная месса происходила именно здесь, в разрушенном храме.
Но самое жуткое воспоминание явилось, когда Виктор увидел ничем не защищенный от любого поругания алтарный свод. Так вот где стоял «алтарь», от которого осталось лишь мертвое тело.
– Господи! – рухнул на колени Виктор. – Что же я наделал! Господи… как же ты допустил?.. – рыдал он. – Разве можно меня когда-нибудь простить за это? Господи, лучше убей! Как же я буду жить дальше?
Сколько прошло времени, Виктор не знал и не понимал. Он забыл обо всем, оставшись наедине со своим собственным горем. Душа разрывалась на части. И не было средств исцелить ее.
Вдруг кто-то как будто тихо толкнул Виктора в бок, и он сразу вспомнил об отведенном ему часе и о повешенной – да, он теперь твердо знал, что ее повесили…
Снаружи к стене церкви была прислонена саперная лопатка. Времени оставалось в обрез, час был на исходе. Ноя сейчас злить – все равно что приговор себе подписать. И наверняка за ним следили – убежать, стало быть, невозможно, надо дождаться более благоприятного случая.
Когда Виктор добрался до комнаты, то понял, что снять с крюка девушку будет очень трудно – слишком высоко и не на что подняться. Он старался не смотреть на голое тело. И хотя мертвые сраму не имут, но повесить ее голой… «Мерзавцы, какие же они мерзавцы! – кровью обливалось сердце Виктора. – Миллион самых жестоких казней будет им малым наказанием…» Вслух ли он говорил это или про себя – пока рыскал по дому, пытаясь найти, на что можно было бы встать, – но только вдруг услышал глухой стук, от которого, кажется, содрогнулся весь дом. Или так были напряжены его нервы…
Виктор заспешил назад. Случайно или не случайно, но веревка развязалась, и тело упало на пол. Застывшее, оно лежало в неестественной позе. Виктор подумал, что раньше он побрезговал бы даже прикоснуться к нему, теперь же, одевая его в собственную рубашку, вглядывался в расплывающиеся черты и думал: вот тело, которое оставила душа, поэтому оно мертво. Нет более другой причины смерти, кроме оставления душой тела. Тело вот оно, осталось на земле и подвержено закону тления, а где же душа? Душа – это нечто такое, что не может умереть… Куда она ушла? Неужели – на небо? Конечно, она ведь легкая. Виктор усмехнулся: так можно договориться до чего угодно, например, что облака состоят из душ. Нет, тут есть какой-то закон, непременно есть закон, как… как закон Ньютона.
Виктор все не мог просунуть негнущуюся левую руку девушки в рукав. И, поднимая ее руку, он заметил едва приметные следы от каких-то уколов вокруг левой груди девушки. Сосчитал их – оказалось двенадцать. Виктор вспомнил вдруг Олину подругу Майю и дворника, который сказал про ритуальное убийство. Значит, вот оно что… Ритуальное убийство, а потом повесили, мерзавцы! Нет, это не мерзавцы, это сатанисты – вот кто…
Виктор оставил тело девушки у алтаря. Глушь и тишь на заброшенном кладбище стояли такие, что невозможно было предположить, чтобы кто-нибудь решился прийти сюда. Казалось, люди совершенно вычеркнули из памяти место упокоения предков.
Он шел все дальше и дальше, нигде не решаясь остановиться и рыть могилу. Кое-где оставались ограды. Деревья, когда-то посаженные на огороженной территории, давно выросли и переплелись ветвями с соседними, молодая поросль образовала непроходимый кустарник. Могильные холмы почти сровнялись с землей.
Он решил, что зашел слишком далеко, и повернул назад, только другим путем. Сколько же людей жило на земле! Рождалось и умирало – и где они теперь? Не поймешь даже, где чья могила. И никому эти могилы теперь не нужны. Нет, такого не может быть, не может, не может, иначе это слишком… страшно. Люди – не трава. И кому-то они нужны. Их Творцу, вот кому… – обрадовался такому открытию Виктор. Ной… этот мерзавец, цитировал Библию, а там сказано, что и волосы у человека на голове сочтены, – так неужели души потеряны в пространстве и времени? Не может быть! Нет!
– Нет! – заорал Виктор во весь голос.
«Здесь!» – шепнул ему кто-то. Виктор оглянулся и увидел подходящее место – широкое, между двух оград. Они были приметные, и таблички на крестах сохранились. Виктор орудовал саперной лопаткой – земля оказалась до странности мягкая – и повторял фамилии, чтобы запомнить, где место последнего упокоения той девушки, имени которой он не знал.
К кладбищенским воротам Виктор шел спокойно, хотя уже опаздывал. Что-то говорило ему: последний поступок – похороны убиенной – ослабил силы противника, а ему, Виктору, прибавил мужества.
