Текст книги "Нечаянные грезы"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
– Нет, – едва слышно сказала Нина и отвернулась.
Район, куда они приехали, был не из тех, которыми гордится город. Некоторые дома уже были покинуты их обитателями, в других, таких же старых и убогих, еще жили.
Дверь им открыла женщина в коротком замызганном халатике. Приглядевшись внимательнее, Угольцев понял, что она еще молода и, если ее умыть, причесать и так далее, была бы красивой.
– Я привезла тебе розу. Капитолина Дмитриевна дома?
– Чего это вдруг она будет торчать дома среди бела дня? – Женщина произнесла эту фразу с неожиданным вызовом и даже раздражением. – А это кто? – не слишком любезно осведомилась она, подозрительно глядя на Угольцева.
– Этот человек купил наш дом.
– Павел Герасимович Угольцев. – Он проворно вылез из машины и протянул женщине руку.
Она и не подумала взять ее. Буркнула что-то неразборчивое и, повернувшись к ним спиной, вошла в дом.
– Галя не совсем здорова, – пояснила Нина. – Поставим цветок и сразу же уедем.
Его поразил беспорядок в квартире, хотя он всякое видел на своем веку. Казалось, в доме кто-то нарочно все перевернул вверх дном. И, похоже, не один раз. – Значит, мать отчаливает. И когда, хотела бы я знать?
Галя прикурила сигарету и жадно затянулась.
– Сегодня вечером. Мы сейчас уйдем – не волнуйся.
– С чего ты взяла, будто я волнуюсь? – Она стремительно повернулась к ним лицом.
При этом полы ее халата распахнулись, и Угольцев заметил, что на ней нет ничего, кроме старенького халата. У Галины было великолепное тело, он отметил это с чисто эстетических позиций.
– Давайте глотнем по рюмарику. – Галина кивнула в сторону стола, на котором стояла початая бутылка водки и валялись какие-то огрызки. – Присаживайтесь, если не брезгуете.
– Что ты, мне некогда.
Нина сказала это с испугом и метнулась к двери.
– А я бы с удовольствием выпил. – Угольцев подвинул к столу табуретку и сел.
– Но вы же обещали отвезти меня домой. – В голосе Нины звенело отчаяние. – У меня ужасно много дел.
Он посмотрел на нее с удивлением. Ничего он ей не обещал. Интересно, почему она так не хочет, чтобы он остался с этой женщиной?
– Молодец, папашка, не пожалеешь. – Галина уже налила им по полстакана водки. – Закусь, правда, хреновая, ну да ведь ты не жрать сюда пришел, верно? Вообще я удивляюсь тебе – чего это вдруг ты решил бросить якорь в этом вонючем болоте? Ты еще тот пижон. Знала я и таких тоже. – Она залпом выпила водку и грохнула по столу пустым стаканом. – Эх, папашка, а ты знаешь, почему эти люди сваливают из своей насиженной берлоги?
– Галка, прошу тебя, не заводись. Павел Герасимович человек интеллигентный, и ему совсем не интересно слушать все эти домыслы и…
– Да брось ты хреновину молоть! Все мы любим в замочную скважину подглядывать. И он тоже. А ты не такой уж и старый, как мне сначала показалось. И седина тебе очень даже идет. Небось еще тот котище. Ну, бабья здесь навалом, скажу я тебе. И перепихнуться хотят все до одной – и замужние и бобылки. Нинка недотрогу из себя строит, а сама спит и видит, как ее трахают.
– Заткнись! – Нина завизжала на такой высокой ноте, что у Угольцева зазвенело в ушах. – Нажралась с утра.
– Завидуешь. – Судя по тону ее голоса, Галина ни капли не обиделась на подругу. – Ладно, ладно, можешь валить на все четыре, а мы с папашкой за жизнь потолкуем. Может, я от него что-нибудь мудреное-ядреное услышу. Ну да вряд ли. Блин, ну кто же все-таки выдумал этот треклятый мир?
Она всхлипнула и потянулась к бутылке с водкой. Угольцев мягко, но властно перехватил ее руку.
– Погодите, прошу вас. Нужно чем-нибудь закусить. У вам не найдется хлеба и масла?
– Ишь какой антиллигентный выискался – хлеба ему подавай, да еще с маслом. А вчерашней пшенной каши не хочешь?
Галина встала, нарочито вульгарно виляя бедрами, вышла из комнаты.
– Поехали отсюда, прошу вас, – прошептала Нина и потянула Угольцева за рукав. – Вы же видите, она лыка не вяжет. Да и вы за рулем.
– Ничего. Бог меня простит, а уж гаишники тем более. – Он достал пачку «Мальборо», протянул Нине. К его удивлению, она взяла сигарету и умело прикурила ее. – Я вас мигом довезу, куда скажете. Подождите пять минут.
– Хочешь забрать моего папашку? – Галина появилась на пороге комнаты в клетчатой мужской рубашке, достававшей ей почти до колен. Губы ее были ярко накрашены. – Не выйдет, подружка. Вряд ли ты сможешь использовать его по прямому назначению, ну а я, быть может, захочу сделать ему небольшой тестик. Да ты, папашка, не бойся – насиловать я тебя не стану. Давай-ка шлепнем еще по рюмашнику.
– И мне налейте, – сказала Нина, подвигая грязный стакан.
– Вот это по-нашему, подруженция. – Галина покровительственно похлопала Нину по плечу. – А я думала, ты насовсем во вражеский стан перекочевала. Ну и как, снится тебе ночами твоя младшая сестричка в смирительной рубашке и на каменном полу темного подвала?
Угольцев видел, как Нина, выпив с отвращением водку, закрыла лицо руками и вся сжалась в комок.
– Снится, – сказала она чужим низким голосом. – Помоги мне забрать ее оттуда. Не могу я больше. Не могу.
– Ха, ты думаешь, оттуда выходят через парадную дверь и по ковровой дорожке? Блин, ты так думала?
– Но ведь ты в хороших отношениях с главврачом. Я сама видела, как он…
– Ладно, подруженция, никому не интересно, что ты там видела. – Галина протянула было руку, намереваясь положить ее на плечо Угольцеву, как вдруг отдернула ее. – Нет, папашка, ты не хочешь меня, а навязываться я непривычная. И так от вашего брата отбоя нету.
– Вы хотите сказать, что ваша младшая сестра лежит в психиатрической лечебнице? – прерывающимся голосом спросил Угольцев и попытался отнять от лица руки Нины. – Отвечайте: это правда?
– Да, – прошептала она и еще сильнее сгорбилась. – Но я заберу ее оттуда. В самое ближайшее время.
Угольцев резко встал.
– Поехали.
– Куда ты собрался, папашка? Сперва допей свою водяру, а уж потом вали на подвиги.
– Я сказал – поехали. Надевай штаны, – велел он Галине. – Живо.
– Видела я таких командиров в шлепанцах и с петлей на… – Галина беззлобно выругалась. – И вообще, я какала на тебя колечками, папашка.
Она встала и демонстративно повернулась к нему задом. Он схватил ее за руку, резко вывернул. Галина вскрикнула от неожиданной боли.
– Говори адрес. Быстро.
Она глядела на него совсем не испуганно.
– Она тебе что, родней приходится?
– Не твое дело. Адрес.
– Папашка, ты опоздал. Но адрес я тебе скажу, если ты так напрашиваешься. Садись в свой драндулет и выруливай на Московскую. Второй поворот налево, еще раз налево и прямо до упора. Горького, шестьдесят пять. Если вдруг заблудишься, тебе каждый покажет, где у нас «февралики» живут. Но ее там уже…
Угольцев не мог слышать последних слов Галины – он бросился к двери, опрокинув по пути табуретку и пустое ведро, чертыхнулся, споткнувшись о порог.
– Нет, больную Берестову вы увидеть не сможете, даже если вы сам Господь Бог, во что я почти готов поверить. – Симкин вполне дружелюбно улыбался Угольцеву. – Могу вам сказать одно: состояние ее здоровья не внушает мне ни малейших опасений.
– Тогда тем более вы должны разрешить мне повидать мою племянницу Марусю. Вот увидите: она мне страшно обрадуется.
– Ни минуты в этом не сомневаюсь, Павел Герасимович. Увы, в нашей клинике крайне строгие порядки. Мы даже родную мать и сестру к ней не пускаем.
– Послушайте, Борис Львович, давайте не будем ломать друг перед другом дешевую комедию. Я всегда привык добиваться того, чего хочу. В настоящий момент я очень хочу увидеть Марусю Берестову.
– Я сам хотел бы поглядеть на нее хотя бы одним глазком. – Симкин лукаво подмигнул Угольцеву. – Говорят, ужасно сексапильная девчонка.
– Вы хотите сказать…
– Ничего я не хочу сказать. Тем более что все случилось в мое отсутствие. Ну и слава Богу, скажу я вам, хоть они у нас с вами и разные. Выпьете рюмку коньяка?
– Пожалуй, да. – Угольцев несколько раз прошелся из угла в угол тесного кабинета главврача. – Но ее близкие, судя по всему, уверены, что она лежит у вас в клинике.
– Совершенно верно. Надеюсь, вы не станете убеждать их в обратном. По моему впечатлению, вышла жестокая и некрасивая история. – Симкин брезгливо поморщился. – Мне кажется, мать, сама того не сознавая, решила отомстить собственной дочери за то, что ее в этой жизни очень мало любили. Все та же библейская притча о праведных и грешных, только на современный манер. Ну что же, выпьем за то, чтобы в нашем мире, который не может существовать как без тех, так и без других, всегда сохранялся здоровый баланс.
– Где же мне теперь искать ее? – вырвалось у Угольцева.
Симкин пожал плечами.
– Если вам придет в голову идея, советую держать ее в секрете. От меня в том числе… Я, как вы понимаете, официальное лицо.
– Спасибо, Борис Львович. – Угольцев крепко пожал Симкину руку.
– И вам тоже. Если найдете… свою племянницу… Хотя, должен вам сказать, все эти разговоры о том, что юные существа чрезвычайно ранимы и восприимчивы к несправедливостям и несовершенствам нашего мира, как говорится: не в пользу богатых и не во вред бедным. А потому прощайте. У меня начинается обход.
«Все-таки этот парень забрал ее, – думал Угольцев, испытывая самые противоречивые чувства. С одной стороны он был рад за Марусю, с другой… Покупая этот дом, он надеялся на то, что она, сломленная предательством любимого человека, в конце концов очутится в его… Нет, нет, он не хочет, чтобы Маруся вот так сразу стала его любовницей, хотя она и возбуждает его. К этой девушке Угольцев испытывал еще и родительскую нежность, о чем, разумеется, не сразу догадался. – Дай Бог ей счастья. Но это, кажется, невозможно – у того парня наверняка есть семья, возможно, и дети тоже. Он бросит ее, когда притупится острота ощущений. Правда, у него открытое, честное лицо. Ну и что из того? Иногда мы оказываемся в таком переплете, что приходится рвать по живому. Вот и выбираешь, где меньше боли причинишь…»
Подобные мысли одолевали Угольцева всю обратную дорогу. Ровно через сутки начинались съемки картины. Предстоял окончательный выбор натуры для первого эпизода, рабочая встреча с режиссером и автором сценария. Это было даже здорово, что у него не окажется ни одной свободной минуты.
– Вами интересовалась одна молодая особа, – сказала администраторша гостиницы, щедро улыбаясь Угольцеву густо-сиреневым ртом.
– Я занят, – машинально буркнул он, привыкший к осаде со стороны девиц, жаждущих сняться хотя бы в крошечном эпизоде. – Не пускайте ко мне никого.
– Поняла. – Администраторша смотрела на него как-то уж больно внимательно. – У этой девушки ваша визитная карточка. Мне кажется, она слегка не…
– Где она? – почти выкрикнул Угольцев.
– Швейцар не разрешил ей остаться в вестибюле. Думаю, она где-нибудь поблизости.
Угольцев выскочил в ночной мрак, моросящий мелкими брызгами дождя. Лавки возле лестницы, подсвеченные снизу тускло-зелеными фонарями, были пусты. На пляже тоже ни души. Он бросился к морю, туда, где стоял одинокий топчан.
– Девочка моя, неужели это ты? – прошептал он, опускаясь на колени.
Она всхлипнула в ответ, еще сильнее прижимая к подбородку колени.
– Все будет в порядке. Все будет хорошо, – твердил Угольцев, гладя ладонью влажные спутанные волосы Маруси.
– Нет. Не будет, – едва слышно прошептала она. – Уже никогда не будет.
Он осторожно подсунул ей под спину обе руки, прижал к себе ее легкое вздрагивающее тело и, пошатываясь от захлестнувшего ощущения полного счастья, стал подниматься по лестнице.
– Моя племянница, – сказал он администраторше. – Пускай принесут раскладушку и комплект белья. Да, и что-нибудь поесть.
– Девочка моя, неужели это ты? Не верю своим глазам, – шептал Угольцев, глядя на крепко спящую в его постели Мусю. – Я не дам тебя в обиду, не бойся. И сам не обижу. – Он вдруг понял, что щеки у него мокрые от слез, и, стыдливо озираясь по сторонам, вытер их платком. – Моя девочка. Моя маленькая девочка…
Галина с каким-то мазохистским наслаждением читала страницы из дневника Андрея, где он описывал интрижку с женщиной, которую обозначил буквой «С». Это была сплошная порнуха вперемежку с крепким мужицким матом. Она и раньше догадывалась о том, что Андрюша ей изменяет, хотя прямых доказательств, кроме его пьяных признаний и угроз, у нее не было.
«Я правильно сделала, когда написала ему, что выхожу замуж за Китайца, – думала Галина, глядя в затянутое почти осенними тучами небо. – Почему я на самом деле за него не вышла? По крайней мере, сейчас бы никакой Симкин не посмел бы ко мне даже пальцем притронуться. Да я бы сама смотреть в сторону другого мужика боялась. А так… Блин, ну и дура же ты, Галина Батьковна».
Она перевернула страницу и увидела карандашный набросок женского лица. Большие глаза в обрамлении густо накрашенных ресниц, ежик волос, улыбка паяца… Блин, да ведь это же она в день их первой встречи.
«Моя милая Карменсита! Не могу без тебя. «Пускай другой тебя ласкает, пусть множит дикую молву, Сын Человеческий не знает, где преклонить ему главу…» Ты теперь замужняя дама. Мать пишет, у тебя родился ребенок. На кого он похож, а? Может, на меня? Наша с тобой кровь смешалась в одну – не могла она не смешаться, ведь ты отдавалась мне без остатка. Только если это сын, не называй его Андреем. Все Андреи непутевые ребята и неверные любовники. Ну, а если дочка, назови ее в честь нашей любви. Догадалась как? На-деж-да. Когда я встретил тебя, я вдруг поверил в то, что ты моя самая главная женщина. Но ты не виновата, что мои надежды не оправдались. Я первый изменил тебе… Прости, Бог, тех людей, которые хотели нас разлучить и добились этого. На-деж-да. Я точно знаю, что у тебя родится дочка…»
– Идиоткой будешь, если оставишь. Или же тогда срочно замуж выходи. Мать-одиночка в нашем городе хуже огородного пугала. Я, конечно, чем могу, всегда подсоблю, но работать не брошу, не надейся. Пенсию собственную заработаю, хоть кровь из носу. – Капитолина Дмитриевна обняла дочку за плечи, прижала к своей хлипкой груди. – Поехала бы к нему в гости, рассказала все честно. Глядишь, и женится на тебе твой Андрюша.
Галина оттолкнула мать и затрясла головой.
– Не поеду. Ни за что на свете.
– А за этого твоего Китайца, или как там вы его зовете, я тебя не отдам, дочка, хоть у него и дом полная чаша. Ворованное все у них. Его батя большим махинатором был – года на заправке не проработал, а уже сыну мотоцикл с люлькой купил, потом и «жигуленка». Твой отец хоть и алкашом был, чужой копейки сроду не брал.
– Что же мне делать, мамочка? – вырвалось у Галины прежде, чем она успела подумать, что никто, кроме нее самой, не способен развязать тот узел, который она затянула на себе собственными руками.
– Что делать? – Капитолина Дмитриевна теребила воротник своего старенького пальто– она уже собралась идти на работу. – Поезжай к Зинаиде в Щукино. Правда, на работу ты там вряд ли устроишься – она мне прошлый раз написала, что почту, и ту у них собираются закрывать. Все нынче из деревни в город бегут. Ну да у них свой сад-огород. Небось с голоду не помрете.
– Я там от скуки умру.
– Ты хоть дружку своему письмецо черкни. Может, что посоветует.
– Нет. Не могу я это сделать. Он думает, я замуж за Китайца вышла. Я сама ему так написала.
– Дуреха ты у меня. К тому же и гордячка. Небось погуливает парнишка, а ты решила, будто вашей любви конец.
– Не в этом дело, мама.
– А в чем же тогда? Все они гуляют. И что же теперь нам, бабам, делать прикажете? В девках всю жизнь сидеть? Да ты ведь у нас тоже не святая.
– Но я новую жизнь начала. Я у него за все прощения попросила. И он меня простил. Он сказал, мое прошлое не имеет для него никакого значения.
– Все они так поначалу говорят, а потом этим прошлым на каждом шагу по глазам бьют. Зря ты покаялась своему Андрюше, дочка. Ну ладно, я опаздываю. Вечерком все обсудим, ладненько? Там в духовке борщ и каша. Не вешай носа, моя рыбонька. Обязательно найдется дверь с зеленой лампочкой. Вот увидишь.
Галина проснулась в сумерки. Ей показалось, в комнате, кроме нее, кто-то есть. Прислушалась. В ногах мурлыкала кошка, за окном шумел ветер. Внезапно она отчетливо услыхала биение чьего-то сердца. Оно билось в ритме ее собственного, но на тысячную долю секунды его опережало. Это было сердце ее ребенка. Галина улыбнулась. Блаженно закрыла глаза.
Минут через двадцать она встала с кровати, подошла к зеркалу и повернулась в профиль. Живот уже слегка выпирал, но это еще не было похоже на беременность. Она достала из шифоньера черную юбку и белую шифоновую кофточку – в этом наряде она тайком окрестилась в церкви. С тех пор она не надевала этот наряд, опасаясь, что он утратит свою святость. Юбка стала слегка туговата в поясе, и Галина, чтоб не повредить малышу, переставила крючки. На улице было скользко, мела мокрая поземка. Она вернулась и переобулась в старые подбитые резиной сапоги – еще не хватало упасть…
В церкви было малолюдно и зябко. Она долго стояла на коленях возле иконы Богоматери с младенцем, не зная, о чем бы ее попросить. Наконец ее губы прошептали: «Помоги мне сохранить маленького Андрюшеньку. Очень тебя прошу».
Она неумело перекрестилась, поднялась с колен и стала слушать, как поет жидкий церковный хор. Внезапно обернулась, будто ее кто-то шилом кольнул, и встретилась глазами с Эвелиной Владимировной.
«Нет, только не это!» – пронеслось в голове. Она попятилась к выходу и заспешила по темной, пронизанной стылым ветром улице.
– Куда же ты? Мне нужно поговорить с тобой. Андрюша очень болен. Он лежит в госпитале. – Галина застыла как вкопанная, не в силах пошевелиться. Эвелина Владимировна взяла ее под руку, потащила в переулок.
– Здесь ближе, – сказала она. – Попьем чайку. Я покажу тебе Андрюшины письма.
Илья Петрович помог Галине раздеться.
– Вы поправились и чрезвычайно похорошели, – сказал он и поцеловал ей руку. – Мне очень жаль, что вы поспешили выскочить замуж.
У него были блудливые глаза. Ей стало противно и неловко. Она протянула руку за своим пальто, которое Илья Петрович уже успел повесить на плечики, но тут в прихожей появилась Эвелина Владимировна.
– Пошли в столовую, – сказала она, размахивая конвертом. – Там светло. Андрюша прислал фотографии.
– Что с ним? – наконец удалось выдавить из себя Галине.
– Самый банальный грипп. Правда, у моего мальчика неважные миндалины, и врач настаивает на операции, но я категорически против. В нашей армии, как выражается наш завкафедрой, гланды удаляют через задний проход.
Илья Петрович рассмеялся шутке жены и отодвинул для Галины стул. Она очутилась под большим абажуром цвета чайной розы, за столом, покрытым скатертью того же оттенка. В следующее мгновение перед ней лежала цветная фотография: Андрей и молоденькая блондинка смотрят друг другу в глаза и улыбаются.
– Это наша Аля, троюродная сестра Андрюши. Она живет в Ленинграде и каждый день его навещает – привозит еду, свежие газеты и так далее. Господи, как хорошо, что на свете все еще встречаются такие милые, бескорыстные люди.
– Ты обещала напоить нас чаем, – сказал Илья Петрович жене и едва заметно подмигнул Галине. Когда Эвелина Владимировна вышла, наклонился к ней и прошептал: – Я сразу понял, что ты в положении. Угадал?
Она зарделась и опустила глаза.
– Это мой внук?
Галина кивнула головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы.
– И что будем делать?
– Не знаю. Я не смогу избавиться от его ребенка.
– Дорогая моя, я готов отстаивать твои интересы хоть перед самим Господом Богом. Только давай пока ничего не говорить Эвелине Владимировне.
– Я и не собираюсь. Мы встретились… в церкви.
– Вот оно что. – Илья Петрович приглушенно рассмеялся. – А ведь моя благоверная когда-то вела атеистический кружок в доме пионеров и даже несколько раз была инициатором сожжения церковных книжек и икон.
– Она выслеживала меня, – догадалась Галина. – Чтобы показать эту фотографию.
– Андрюша никогда не женится на этой пустозвонке, хотя, вероятно, с удовольствием приволокнулся за ней. Хочешь, чтобы мой сын женился на тебе?
– Это невозможно. – Галина энергично замотала головой. – Эвелина Владимировна не переживет.
– Велю я беру на себя. Между прочим, она не такой монстр, каким пытается казаться.
– Но я написала Андрею, что вышла замуж за Китайца, и он решит, что это его ребенок.
И снова Илья Петрович рассмеялся.
– Так вот, значит, в чем причина его болезни. А я и не подозревал, что этот балбес втюрился в тебя, как двенадцатилетний подросток в свою первую женщину.
– Но ведь Эвелина Владимировна сказала, что у Андрюши грипп. При чем здесь я?
– У твоего Андрюши нервный срыв на почве злоупотребления алкоголем. В данный момент решается вопрос о том, останется он на действительной службе или его уволят в запас. Представить себе не могу, что будет делать этот балбес на гражданке.
– Поступит в институт и будет писать книжки. Он так любит литературу.
– Я не собираюсь кормить и поить его до седых волос.
– Я устроюсь на вторую работу. Проживем как-нибудь.
– Что это вы обсуждаете за закрытыми дверями? – спросила вошедшая с подносом в руках Эвелина Владимировна. – Может, и я смогу оказаться полезной?
– Сможешь, Велечка. Представляешь, эта юная леди взяла и написала нашему балбесу, что вышла замуж за какого-то Китайца. Я думаю, мы просто обязаны срочно телеграфировать нашему сынуле, что это была всего лишь злая шутка. Велечка, ну что же ты молчишь? Скажи наконец свое веское слово.
– Ты самая настоящая дрянь! – Эвелина Владимировна грохнула подносом по столу. – Из-за тебя Андрюша пытался покончить жизнь самоубийством.
– Почему вы не сказали мне об этом раньше? – Галина почувствовала, как у нее оборвалось все внутри. – Как он сейчас? Блин, да скажите же наконец!
– Этот балбес, судя по всему, хотел выстрелить себе в рот, но у него дрожали руки, и он уронил револьвер. Тот выстрелил сам, и пуля застряла в заднице. Разумеется, после этой истории его долго не допустят к штурвалу самолета, – сказал Илья Петрович, с опаской поглядывая на жену.
– Если б я только знала… Господи, ну зачем я это сделала? – Галина встала, шатаясь, добрела до двери и обернулась на пороге. Илья Петрович и Эвелина Владимировна не спускали с нее заинтригованных глаз. Во взгляде Эвелины Владимировны было еще и злорадство. – Но вы ведь давно написали Андрюше, что якобы видели меня с этим Китайцем. Вы хотели, чтоб мы расстались. Я сделала, как вы хотели. Что еще вам от меня нужно?..
Она взяла с вешалки пальто, толкнула дверь и бросилась на улицу. Илья Петрович что-то кричал ей вслед, но она не могла остановиться. Ее словно влекла вперед сила, неудержимая, как сама судьба.
Ее ослепил яркий свет. Раздался отвратительный визг тормозов. Ощущение было такое, словно ее подмял под себя большой страшный зверь.
«…Я больше никогда не приеду в этот город, где все напоминает о сладких мгновениях нашей любви. Слышишь, Карменсита? Никогда! И ни одной женщине больше не поверю. Но за миг обладания тобой могу отдать все, что будет со мной завтра, послезавтра и вплоть до самой смерти. Сегодня, сейчас я хочу быть с тобой, моя Карменсита».
Алкоголь уже не помогал Галине – он лишь обострял чувства. Она перешла на таблетки. От них выворачивало наизнанку, голова казалась большой и пустой, как полый внутри шар.
«Если бы я родила, малышу было бы сейчас три годика, – думала она. – Я так просила Богоматерь сохранить Андрюшиного ребенка, но она не услышала моей молитвы. Наверное, потому, что я гадкая, мерзкая, порочная. Но что же мне теперь делать?..»
Она вспомнила, как, выйдя из больницы, где провалялась два с лишним месяца, вдруг почувствовала необыкновенно сильное желание жить, любить, быть любимой. Попыталась написать письмо Андрею, описать все, как было, но слова казались ей пустыми, глупыми, не передающими то, что ей хотелось выразить. Она извела кучу бумаги и наконец решила съездить туда, где служит Андрюша. Деньги на поездку ей дал Илья Петрович, который к тому времени оставил Эвелину Владимировну и стал жить в гражданском браке со своей бывшей студенткой.
…Галина видела, как Андрей вышел из ворот военного городка под руку с миловидной молодой блондинкой в малиновых брючках в обтяжку и узкой черной футболке с длинными рукавами. Спряталась за росшими вдоль дороги кустами, присела на корточки, закрыла лицо руками. Парочка медленно брела по дороге, окруженной светлым березовым лесом. Полный солнечного тепла и света, весенний воздух далеко разносил их голоса.
– Я сказала Вадьке: раз ты ходишь налево, почему, интересно, мне нельзя? Разве мы, женщины, чем-то хуже мужчин? – Блондинка зашлась мелодичным грудным смехом. – Знаешь, что мне ответил твой лучший друг?
– Птица тогда свободна, как ветер, когда на земле ее ждет теплое надежное гнездо, – сказал Андрей и тоже рассмеялся.
– И ты туда же. Но я тоже хочу быть птицей.
– Кто тебе это запрещает, Аринка?
– Ты поможешь мне стать свободной?
– Но ведь ты жена моего лучшего друга. Я не могу, понимаешь?
– Какой ты глупый и старомодный. – В голосе женщины звенела обида. – Или я тебе не нравлюсь? Отвечай!
– Ты всегда мне нравилась. С первого дня знакомства. – Андрей вздохнул.
– Пошли в лес, наберем ландышей.
– Их еще нет.
– Но я все равно хочу в лес. Неужели ты отпустишь меня одну?
Галина оступилась, и под ее ногой громко хрустнула ветка.
– Там кто-то есть! – воскликнул Андрей. – Постой, я посмотрю.
– Нет, я тебя никуда не пущу. Пускай подглядывают, если им хочется. Андрюшка, ты ведь вольная птица. Разве нет?
– Да, конечно, – чересчур поспешно сказал Андрей.
Они замолчали на какое-то время. Теперь они находились совсем рядом с кустами, за которыми спряталась Галина, и она затаила дыхание. Ей казалось, ее сердце бьется так громко, что ему вторит лесное эхо.
– Знаешь, а ведь, кроме Вадьки, у меня никого не было, – сказала блондинка. – Я так и думала: он у меня первый и последний. Помню, я была так в него влюблена, что не позволяла никому даже дотронуться до меня.
– Счастливый твой Вадька. – Андрей снова вздохнул. – Впрочем, он это заслужил.
– Вадька совсем этим не дорожит, – с неожиданной злостью сказала блондинка. – Он говорит, что любая женщина мысленно все равно переспала с каждым мужчиной, который ей нравится. Уж лучше делать это в открытую и по-настоящему. Так считает Вадька.
– Может, он и прав. И все равно я уверен, женщина должна… – Рев реактивного самолета заглушил его слова. Воспользовавшись шумом, Галина перебралась на несколько метров вперед, все также скрываясь за кустами. – …Не смог бы забыть, что мою возлюбленную ласкал кто-то другой.
– У тебя есть девушка. Говорят, это из-за нее ты…
– Мало ли что говорят? Это все в прошлом. Ошибки и просчеты кудрявой юности. У меня нет никого, кроме неба. В нем вся моя жизнь.
– Ты настоящий романтик. Как и Вадька. Боже мой, ну почему мы с ним так отдалились друг от друга?
Блондинка произнесла эту последнюю фразу полным слез голосом.
– Успокойся, Аринка. Он любит тебя – я в этом уверен на все сто и даже больше.
– Нет, нет. – Блондинка всхлипнула. – Он… Андрюша, милый, если бы не Лелик, я бы давным-давно какой-нибудь гадости нажралась. Представить себе не можешь, как мне иногда тяжело бывает.
Галина видела сквозь ветки, как Андрей обнял блондинку и прижал к себе. Они остановились. Галина закрыла глаза. Когда она их открыла, Андрей и блондинка целовались. Она хотела выскочить из кустов, оттащить Андрея от этой наглой твари, как та вдруг сама оттолкнула его и бросилась в лес. Андрей побежал за ней следом.
Галя вышла на дорогу. Она видела мелькавшие среди белых стволов берез два удалявшихся силуэта. Пока наконец тот, что бежал следом, не догнал свою добычу. Оба тут же упали в траву.
– Девушка, вам далеко? – Из резко затормозивших «Жигулей» выглянуло веселое юное лицо. – Может, нам по пути?
– Да, разумеется.
Галина села на переднее сиденье, и машина лихо рванула с места.
– Меня зовут Алексей. Куда прикажешь, красавица?
– Куда-нибудь подальше. Блин, ты не знаешь случайно такого места, где можно в задницу ужраться?
– Знаю, сеньора. Надеюсь, управимся без третьего, а?
Она отдалась ему с брезгливым удовольствием. Ее тело было ненасытно. Она знала, что потом будет презирать себя за это. Но иначе поступить не могла.
«Мама, прошу тебя, не осуждай. Возможно, мне удастся начать новую жизнь, и я въеду в наш город на белом коне. Помнишь, ты говорила мне когда-то давно в детстве, что я обязательно буду богатой и счастливой. Мамочка, я еще не потеряла надежду, поверь. Это так и будет. Очень скоро будет. И тебе не придется стоять на твоих распухших больных ногах по десять часов в день у прилавка. Но пока тебе придется потерпеть. Совсем недолго, ладно? Я приеду за тобой и увезу туда, где нету ни слез, ни боли, ни печали. Мамочка, прости, что я сделала это, не посоветовавшись с тобой. Но я побоялась, что ты сумеешь убедить меня остаться здесь. А я этого не выдержу. Я ненавижу наш город. Родная, когда мы встретимся, я обниму и расцелую тебя. Береги себя.
Твоя непутевая дочка Галина».
…Гиря весила двадцать килограммов. Галина увидела ее на свалке неподалеку от дома. И поняла в ту же секунду, что это именно то, что ей нужно. Она обернула гирю тряпкой и положила в свою хозяйственную сумку. Она несла сумку на плече, делая вид, что сумка ничего не весит.
В том месте, где образовалась естественная запруда, глубина в речке была метра четыре с половиной. Там росли водоросли, и дно было устлано старыми полусгнившими ветками. Рыбаки обходили запруду стороной, опасаясь порвать снасти, дети купались на песчаной косе в полутора километрах выше по течению. Галина положила Андрюшин дневник в полиэтиленовый пакет, завязала его мертвым узлом. Потом не спеша обвязала вокруг талии веревку, другой конец которой был намертво привязан к дужке гири. Потуже затянула узел. Она выбрала дождливый день, потому что знала: дождь смывает все следы.
Небо над ее головой было плаксиво-серого цвета.
– Мамочка, прости, – прошептала Галина, прижимая к груди пакет с Андрюшиным дневником. – Прошу тебя, поверь в то, что я на самом деле уехала из города. Я на самом деле уехала. Переселилась в иной мир… Пресвятая Богородица, услышь мою молитву. На этот раз ты ее услышишь, да? Пускай моя мама верит, что я просто взяла и уехала. Пожалуйста, сделай так, чтобы она в это поверила. – Галина перекрестилась несколько раз, быстро огляделась по сторонам.
– Встречай меня, Андрюша, – сказала она и столкнула с яра гирю.
Во время короткого падения она видела лицо Андрюши. Он был насуплен и чем-то недоволен. Зато потом, когда ее легкие мучительно больно распирало хлынувшей в них водой, Андрюша улыбался ей широко и радостно.
