Текст книги "Нечаянные грезы"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Она вздохнула и посмотрела украдкой на часы. До обхода осталось десять минут.
– Вы сильная. И очень мужественная. Мусенька вся в вас. Очень целеустремленная и самостоятельная девочка. Не то что моя Настена. Пожалуйста, передайте ей, что нам ее очень не хватает.
– Мария-Елена, с этим делом нам придется повременить. Ты слышишь меня, моя девочка?
Вадим поднял ее над собой на вытянутых руках. Он сделал это не без усилия над собой – оргазм достиг той точки, когда владеть собой почти невозможно.
– Почему?
Он положил ее рядом, накрыл ладонью горячее трепещущее лоно.
– Ты сама еще ребенок. Я хочу сперва вынянчить тебя, а уж потом мы будем вместе растить наших детей.
– Разве у тебя не хватит сил нянчить нас обоих?
Она коснулась рукой его груди, скользнула ниже. При этом пальцы Муси делали такие движения, словно она пыталась что-то слепить из его плоти.
– У меня много сил, Мария-Елена. Но я бы хотел их все отдать тебе.
– Какой ты эгоист. – Она весело и задорно рассмеялась. – И все равно я сумею тебя уговорить. У нас родится сын. Он будет похож на тебя как двойник. Он и будет твоим двойником. Он заменит мне тебя, когда ты поднимешься в небо. Хотя тебя, наверное, никто не сможет заменить.
– Мария-Елена, ты совсем ничего не ешь. Я очень тревожусь за тебя. В чем дело?
Ее рука теперь ласкала низ его живота. У него было ощущение, будто ее нежные пальцы проникают внутрь и делают там что-то невообразимо приятное. У него было немало женщин, среди них встречались и довольно искушенные в любовных ласках. Но эта невинная неопытная девчонка превосходила их всех своим умением не просто возбудить, а еще и удовлетворить в нем желание.
– Я сыта. Как ты не можешь понять, что я сыта? Ты каждую секунду кормишь меня любовью. Ты просто пичкаешь меня ею. Я скоро превращусь в одну любовь.
Он протянул руку и взял с тумбочки тарелку с крабами. Она съела два малюсеньких ломтика и закрыла рот ладонями. Потом он заставил ее выпить полстакана ананасового сока.
– Девочка моя, я за тебя отвечаю.
– Перед кем?
Она наморщила лоб, вспомнив мать. Ей с трудом удалось отогнать от себя это воспоминание.
– Перед всем мирозданием. Разве тебе не известно, что боги поручили мне заботу о тебе?
Она оживилась.
– Какие боги? Расскажи мне о них.
– Слушай же. – Он осторожно просунул руку под ее теплые мягкие волосы, обнял за шею, прижал ее макушку к своей щеке. Она вытянулась как струна, напряглась, впечаталась в его бедро своим прохладным упругим животом и, расслабившись внезапно, словно окутала его со всех сторон своей душистой излучающей любовь плотью.
– Артемида сказала мне: Мария-Елена приходится мне самой любимой кузиной. У Марии-Елены ужасно длинные ноги, и она всегда обгоняла меня, когда мы с ней бегали по утренним лугам. Я очень люблю Марию-Елену и скучаю по ней. Если ты посмеешь обидеть ее, я натравлю на тебя всех диких оленей и косуль.
– Я тоже люблю тебя, Артемида, слышишь? – Муся послала воздушный поцелуй висевшей на стене картине, изображавшей девушку в хитоне в окружении оленей. – Он не обидит меня, не бойся.
– Потом слово взял Аполлон, – продолжал Вадим, задумчиво лаская Мусину грудь.
– Мой самый любимый после тебя бог, – прошептала она. – Вы с ним родственники?
– Весьма отдаленные. Но мы всегда были в прекрасных отношениях. Правда, однажды мы с ним крепко поспорили. Дело в том, что Аполлон утверждает, будто после Моцарта музыка потеряла благозвучие и превратилась в грохот и шум.
– О, я тоже так думаю. А ты?
– Я сказал Аполлону, что люблю Чайковского. Особенно его балетную музыку. Я часто занимаюсь гимнастикой под «Щелкунчика» и «Спящую красавицу».
– И что ответил тебе Аполлон? – серьезно спросила Муся.
– Он считает Чайковского слишком сентиментальным. Он говорит, его музыка размягчает душу и вселяет в нее дисгармонию. А душа человека должна быть гармонична, как музыка Моцарта.
Муся захлопала в ладоши и стала покрывать грудь Вадима поцелуями.
– А что Аполлон сказал про меня? Только говори правду, слышишь?
– Мой троюродный племянник Аполлон сказал, что ему очень нравится, как ты поешь и танцуешь. Он всегда любуется тобой и просит своих верных муз аккомпанировать тебе на эоловых арфах. Еще он сказал…
– Откуда ты знаешь, что я пою и танцую?
Муся вскочила и села в кровати, задумчиво обхватив руками свои загорелые коленки.
– Мне сказал об этом бог Аполлон, мой троюродный племянник.
– Нет, мне нужна вся правда.
– Ты пела во сне, Мария-Елена.
– Что я пела?
– Я не знаю, как называется эта песенка. Но я видел фильм, откуда она. Там играет Мэрилин Монро и Джек Леммон. Помнишь, они переодеваются в женщин и наяривают в джазе?
Муся вскочила, завернулась в простыню, которую завязала узлом на плече. Ее узкие бедра плавно вращались в такт ее пению. Руками она вытворяла что-то невообразимое – они все время были возле ее груди, но в то же время жили отдельной жизнью.
Я это пела?
Он смотрел на нее восхищенными глазами.
– Как здорово, Мария-Елена. Еще лучше, чем в том фильме. Господи, а ведь ты очень похожа на Мэрилин Монро.
– Глупости. Она коротышка и толстенькая. Правда, она мне очень нравится.
– Ты поразительно похожа на нее. Не лицом, а чем-то другим. Наверное, своей естественностью. Ты удивительно естественная девушка, Мария-Елена.
– И что еще сказал тебе Аполлон? – спросила Муся, когда они снова лежали в постели, прижавшись друг к другу.
– Он сказал, что я должен оберегать тебя от тебя самой.
– Чепуха. Не мог Аполлон сказать такую глупость. Это ты сам придумал.
– Нет, Мария-Елена, у меня бы не хватило мудрости на такую мысль.
– Серьезно? – Она задумчиво прикусила губу. – Но как ты сможешь охранять меня от меня самой? Это какая-то абракадабра. Ты никак не сможешь сделать это, правда?
– Смогу, Мария-Елена. Тем более что я поклялся Аполлону защищать тебя. Я не позволю тебе сделать то, что причинит тебе вред, нанесет рану, поняла? Ведь со стороны иногда бывает видней. Хотя я, очевидно, никогда не сумею посмотреть на тебя со стороны.
После купания Муся снова завела разговор о ребенке, и тогда Вадим подхватил ее на руки, подкинул несколько раз в воздух и сказал, прижав к себе:
– Он у нас родится тогда, когда солнце нашей любви будет в зените. Сейчас оно только взошло и его лучи греют слабо, так что наш малыш будет постоянно мерзнуть.
– Но он сгорит, когда солнце окажется в зените. Я боюсь, он сгорит в одну секунду.
– Не бойся ничего, Мария-Елена. Пока жив я – а я буду жив всегда, – ничего дурного с тобой случиться не может, поняла? А сейчас давай наденем на себя все самое красивое и отправимся в тот ресторан на берегу. Я хочу танцевать с тобой до утра под шорох луны и сияние волн. Я еще ни с кем не танцевал этот волшебный танец.
Муся была абсолютно трезвой, хоть и выпила два или даже три бокала шампанского. А вот Вадим напился. Встретил в ресторане друга, и они помянули недавно погибшего товарища. Это случилось уже после того, как они станцевали лунный танец, за который Мусе вручили большого плюшевого медвежонка. Она солировала в этом танце. Ее попросили станцевать еще – Вадим, его друг и все остальные. Она увлеклась. За эти несколько минут Вадим успел напиться.
Она с трудом довела его до номера. Он клялся ей в любви, клал голову на плечо, а то вдруг отстранялся и смотрел на нее, как ей казалось, абсолютно трезвыми и чужими глазами.
– Что ты здесь делаешь, девочка? – спросил он, когда они поднимались в лифте. – Не пора ли тебе снова сесть за парту и открыть сказку с картинками, которую ты не дочитала? Помнишь, принц в ней оказался не настоящим, а оловянным или деревянным, я уже подзабыл. Глупенькая девочка положила свою любимую игрушку под подушку, и ей приснился сон… Мария-Елена, тебе нравится этот сон? Или ты не Мария-Елена, а та самая девочка Маша, которая проснулась поутру и все забыла?
– Я – Мэрилин Монро, – сказала Муся и весело рассмеялась. – Разве ты забыл, что с тобой сама Мэрилин Монро?
– Опасная штучка эта белобрысая бабенка. Опасней любой наркоты. – Он разделся до трусов и залез под простыню. – Тогда тебе, Вадька Соколов, полный пиз… Нет, при Мэрилин Монро я не буду ругаться. – Он протянул руку и взял за подбородок наклонившуюся над ним Мусю. – Девочка моя, неужели ты, как и Мэрилин Монро, когда-нибудь потеряешься в этом мире? И не окажется возле тебя Вадьки Соколова, кутилы, картежника, бабника, но парня честного и совсем не корыстного? Тьфу, тьфу, что это я? Прости меня, моя маленькая девочка Мария-Елена.
Он заснул, широко расставив ноги. Муся приняла душ и, откинув край простыни, пристроилась сбоку, свернулась калачиком, положила голову Вадиму на грудь. Она ни о чем не думала. Ей и в голову не пришло расстроиться либо рассердиться на Вадима из-за того, что он напился и украл у них обоих несколько часов наслаждений. Она наслаждалась, глядя на него спящего. Она чувствовала, что может пролежать так целую ночь, неделю, месяц…
Раздался стук в дверь, и Муся, накрыв Вадима простыней, завернулась в халат и повернула ручку.
На пороге стояла горничная с большой корзиной алых роз.
Угольцева потряс до глубины души танец Муси. Вернее сказать, потрясла сама девушка – гибкая, пластичная, отдающаяся ритму без остатка. Он смотрел на нее, слегка прищурив свои красивые темно-серые глаза и потягивая небольшими глотками джин с тоником. Он размышлял о том, откуда вдруг на выцветшей клумбе нынешнего июльского бомонда мог появиться этот свежий экзотический цветок.
Сперва он решил, что девушка работает в этом ресторане, но уже через минуту понял, что такого быть не может: слишком чисты и незапятнаны похотливыми взглядами пьяных развратных самцов ее движения. К тому же она не профессионалка – у Угольцева был искушенный глаз человека, четверть века смотревшего на мир сквозь объектив кинокамеры. Это последнее обстоятельство возбуждало его сверх меры. Его давно воротило от киношно-театральных девочек, знающих о том впечатлении, какое производит на мужчин каждое их движение.
Он подозвал жестом официанта.
– Откуда она? – спросил он подобострастно склонившегося над его столиком парня.
– Не знаю. Она здесь в первый раз.
– Она одна?
Угольцев был уверен на девяносто девять и девять десятых процента, что ответ будет отрицательным, и тем не менее отдавал себе отчет в том, что наша жизнь состоит из сплошных случайностей. Дело в том, что он пришел минут пять назад и не мог видеть танца Вадима и Муси.
– С ней был парень. Но он, похоже, встретил приятеля. Они пьют за стойкой. Водку.
Официант кивнул в сторону бара. Там сидели одни мужчины.
Угольцев медленно достал четвертной и положил на тарелку, где лежал счет.
– Узнай, где остановилась. Я пробуду здесь не больше получаса. И принеси еще джина. Со льдом и без тоника.
Официант едва заметным плавным движением взял деньги, которые словно растворились в его ладони, приложил руку к груди и попятился в полумрак ночи.
Между тем Угольцев видел, как к Мусе подбежали парень с девушкой, судя по одежде американцы, стали трясти ее за руки и что-то возбужденно кричать. Потом девушка сняла со своей шеи длинное ожерелье и надела его на Мусю. Угольцев невольно отметил, что это был довольно дорогой подарок – горный хрусталь.
Снова заиграла музыка – это был последний хит Аль Бано и Ромины Пауэр, но девушка спрыгнула с эстрады и направилась в сторону бара. У нее была восхитительная походка. Дело в том, что ее торс поворачивался на шестьдесят градусов вправо при шаге левой ноги и наоборот. Это было врожденное. Придумать такую походку, а уж тем более ее скопировать, смогла бы разве Айседора Дункан, и то при условии, если все восторги по поводу ее неповторимой грации не посмертная легенда.
Угольцев не спускал с девушки глаз. Вот она приблизилась к высокому темноволосому парню, сидевшему с краю под пальмой, положила руку ему на плечо. Он мгновенно обернулся, обнял ее за талию, привлек к себе. Он был военный – Угольцев определил это безошибочно по его скупым, четко отмеренным движениям, хотя парень, судя по всему, был здорово на взводе. Угольцев сделал два вывода – как оператор он умел подмечать то, чего не видел глаз простого смертного: пара образовалась недавно, и девушка лишилась невинности буквально на днях.
Официант поставил перед Угольцевым бокал с джином и сказал:
– Их видели на пляже в «Жемчужине». Приехали два дня назад. На машине. Номер ленинградский. Область. Могу узнать номер комнаты.
– Не стоит. У нее слишком худой верх. Мне нужна женщина-вамп, а не подросток с ключицами, как у Одри Хепберн. Лед воняет укропом. Вы что, держите на нем вареных раков?
Официант сделал обиженное лицо и удалился. Он знал Угольцева уже несколько лет – это был настоящий русский барин, затесавшийся в плебейскую киношную среду. Правда, как правило, он со своей группой общался мало. Менялись режиссеры, актеры и прочие действующие лица съемочной площадки, но Угольцев непременно каждое лето приезжал в Сочи снимать очередной фильм. Он был известным оператором.
Между тем парень и девушка уже стояли в обнимку на дорожке, ведущей на набережную. Налетел порыв ветра, и густые волосы упали ей на лицо. Угольцева поразила грация, с какой она их откинула. Он даже пожалел, что с ним не оказалось кинокамеры.
Допив джин, он встал и, лавируя между танцующими, поднялся на волнорез, откуда набережная оказалась как на ладони. Он видел, что интересующая его пара стояла под фонарем. Девушка привстала на цыпочки и поцеловала парня в губы. Он покачнулся, схватился за парапет, но все равно бы упал, если бы она его не поддержала.
«Солдафон, – невольно подумал Угольцев. – Надраться до такого состояния в присутствии очаровательного юного существа. И где только этому балбесу удалось отыскать подобное сокровище?»
Угольцев видел, как они шли в обнимку по набережной. Девушка раскачивалась из стороны в сторону вместе со своим кавалером. У нее был звонкий мелодичный голос. Он так романтично вплетался в шипение лижущих гальку волн.
Угольцев не спеша докурил сигарету и тоже поднялся на набережную. Швейцар вежливо поздоровался с ним – во всех сколько-нибудь приличных здешних отелях Угольцева не просто знали в лицо, а еще и кичились знакомством с ним. Он направился к дивану в углу, на котором сидел, закрывшись газетой, молодой человек характерной наружности.
– Здорово, служивый. – Угольцев и молодой человек обменялись крепким рукопожатием. – Газетки почитываем, а денежки капают.
– Здравствуйте, Павел Герасимович. Давно прибыли?
– Кому-кому, а тебе это полагалось бы знать.
– Ошибаетесь. В «Магнолии» епархия Васьки Храпцова. А мы с ним не корешуем.
Угольцев сел, положил ногу на ногу, огляделся по сторонам. Он не любил «Жемчужину» за ее безликую скучную современность. К тому же с этим отелем у него были связаны не слишком приятные воспоминания.
– Докладываю: прибыл вчера. Группа соберется через неделю. Мы с Калюжным снимаем рекламный ролик.
– Экранизация классики? Я читал в «Советском экране», будто вы собрались снимать что-то по Чехову или Куприну. А может, и по Бунину – не помню.
– По Набокову, Жора. Слыхал про такого?
– Ну конечно. Это он написал роман про женщину, которая расстреляла в упор своего любовника за то, что он оказался белым офицером.
– Молодец, Жора. Небось в школе одни пятерки щелкал. – Угольцев похлопал молодого человека по его хлипкой потной спине. – Я слышал, в вашем отеле остановилась одна актрисуля из Питера, которую я снимал еще тогда, когда она под стол пешком не могла ходить. Помнишь сериал про Штирлица?
– Так это вы тоже снимали?
В глазах молодого человека было изумленное восхищение.
– Ну да. Хотя в ту пору я еще был не на самом переднем крае. Так вот, эта девчушка выросла и превратилась в симпатичную юную девушку. Мы с ней не виделись годков пятнадцать, если не больше, и я, разумеется, успел подзабыть, как ее фамилия. Мой ассистент утверждает, что видел ее сегодня на вашем пляже.
– Какая она из себя? Блондинка с короткой стрижкой и…
– Судя по тому, какой цвет волос был у нее в трехмесячном возрасте, эта девушка должна быть светлой шатенкой. Она не из тех, кто меняет натуральное на суррогат.
Угольцев кашлянул в кулак, пытаясь сохранить серьезное выражение лица.
– У нас преобладает интурист. Люкс на пятом занимает Матвеев с супругой, на седьмом живет Леонов. На десятом… Гм, там остановился директор универмага из Сухуми со своей пассией.
– Но почему ты решил, что моя знакомая должна непременно остановиться в люксе?
Жора самодовольно ухмыльнулся.
– Интуристам люкс не по карману – они же баксами платят, а не соломой. У нас ведь капиталисты не останавливаются, а членов дружественных компартий селят на правительственных дачах. Наши когтями дерутся за люксы – всего десятка сверху, зато плезира на целую сотню. Она красивая, эта ваша знакомая?
– Думаю, что да. Калюжный сказал, она отпустила длинные волосы и появляется на людях с высоким черноволосым типом.
– Так это же ее брат. – Жора приглушенно рассмеялся. – Тут такая комедия была! Глухова уперлась рогом и сказала: не поселю вас в одном номере, хоть вы тут на ушах передо мной стойте. Ну, как обычно, вела дело к тому, чтобы ей смазали. А этот тип сунул ей под нос гэбэшное удостоверение. Она хвост поджала и в кусты. Вот ведь пройдоха какой – наверняка липу подсунул, а взятки с него гладки. Эти мафиози засветиться боятся и будут, если что, идиотиками прикидываться.
– Мне сказали, она приехала с женихом, а не с братом.
Жора гаденько хихикнул.
– Само собой. Но девочке еще нету семнадцати, да и в паспорте сплошные пустые страницы. Даже прописки нету. Они на двенадцатом поселились. Глухова со страху отдала им люкс, который держали для директора батумского цирка. Ну и умора. Ваша знакомая десять минут назад своего пьяненького… братика чуть ли не на себе в лифт затащила. Я так и думал, что она актриса – держится уж больно свободно.
– Спасибо, Жорик. – Угольцев достал из нагрудного кармана визитку и привычным небрежным жестом протянул парню. – Там номер моего гостиничного телефона. Правда, я редко бываю под крышей, и все равно нам с тобой давно пора посидеть в укромном местечке за кружкой-другой пива, поболтать за нашу жизнь, как говорится. Имеются возражения?
– Буду очень рад, Павел Герасимович.
– Да, кстати, какое у нас сегодня число?
Жора склонился над циферблатом своих массивных часов.
– Уже пятнадцатое, Павел Герасимович. Семь минут назад наступило.
– День ее рождения. Я хорошо помню этот день. Год со дня ее рождения мы отпраздновали на картине «Забавная история» в Праге. Мы снимали ее совместно с нашими чехословацкими коллегами. – Угольцев встал, огляделся по сторонам. – Жорик, а ты не знаешь, где можно приобрести корзину роз?
– Вообще-то это криминальное дело, но… Словом, вы человек свой, Павел Герасимович. Тут в подвале имеется магазинчик для избранных. Между прочим, открыт круглые сутки и сервис первоклассный. Нажмите кнопку с буквой «П», а потом налево по коридору и еще раз налево. Скажете: «От Сулханова».
Через несколько минут Павел Герасимович стал обладателем большой корзины роскошных свежих роз. Он написал на своей визитной карточке: «Очаровательная. Богиня. Я восхищен». Положил ее между лепестками самой большой и красивой розы.
Горничная получила десять рублей за то, что согласилась доставить корзину по адресу. Она бы сделала это и за половину суммы.
Муся вертела в руках визитку. Сердце отчаянно и тревожно колотилось. Выходит, она очень понравилась кому-то. Интересно, кто этот человек?..
Внезапно ей стало стыдно. Да как она может думать о ком-то другом, если у нее есть Вадим, Вадик, Вадька? Она швырнула визитку на пол, подошла к кровати, тихонько присела на краешек.
Вадим спал с открытым ртом. Он дышал ровно и глубоко, но ей показалось, будто ему не хватает воздуха. Муся вскочила, кинулась к балкону, отдернула тяжелую штору. И застыла на пороге, залюбовавшись морем, в котором отражалась большая червонно-золотая луна. Потом она сделала медленный шаг вперед. Еще один. Протянула навстречу луне руки. Она делала всегда так в полнолуние – луна была ее покровительницей, советчицей, ее вторым самым романтичным «я», которое пробуждалось раз в месяц и доставляло ей много сладких тревог и волнений.
– Я люблю, луна. Люблю, – шептала она. – Луна, сделай так, чтобы у меня родился от него сын. Это в твоей власти, моя любимая старшая сестра. – Муся закрыла глаза, с наслаждением подставив себя лунному свету. Она стояла неподвижно минут пять, если не больше. Пока не поняла, что кроме нее и луны есть кто-то еще – она чувствовала, как ее кожу больно жжет взгляд этого человека. Муся открыла глаза.
Угольцев стоял на невысокой каменной ограде, отделявшей пляж от гостиничного дворика, и смотрел на нее в упор.
Она не сразу ушла в комнату. Она заставила себя секунд пять выдерживать этот взгляд. Потом кинулась в ванную и пустила кипяток. Но она поняла очень скоро, что от такого взгляда отмыться невозможно.
Муся проснулась, открыла глаза. И тут же их закрыла. Ей только что снился сон, будто она умерла. Но она знала секунду назад, что это был всего лишь сон. Теперь же была реальность. Она знала это точно, потому что, открыв глаза, первым делом увидела корзину алых роз на столе напротив кровати, которые прислал ей тот мужчина.
Но ее испугали не эти розы. Она пришла в ужас от того, что вся кровать была завалена белоснежными лилиями и какими-то тяжело пахнущими цветами, названия которых она не знала. Она вдруг дико вскрикнула, решив, что на самом деле умерла. Она кричала потому, что там, где она очутилась, с ней не оказалось Вадима. Муся кричала и колотила ногами по кровати до тех пор, пока Вадим, который брился в ванной, не схватил ее в охапку и не прижал к себе.
– Успокойся, моя девочка, моя любимая. Я с тобой.
– Где я? – спросила она, пока еще опасаясь открыть глаза, но уже начиная понимать, что Вадим с ней рядом.
– Ты со мной. Я с тобой. – Он целовал ее, шумно и с наслаждением втягивая в себя волнующе свежий запах ее плоти. – Я вчера перебрал. Такое не повторится. Прости.
Наконец Муся открыла глаза. И улыбнулась. Потому что цветы, оказывается, пахли по-земному радостно.
– Мы переселились на клумбу?
– Да, Мария-Елена, моя терпеливая маленькая Дюймовочка. Я любовался твоим кротким лицом и думал о том, какой же я… мужлан, подлец, солдафон. Как я мог бросить тебя одну на целых три с половиной часа? С тобой за это время всякое могло случиться.
– Не случилось.
Она опустила глаза.
– Эти розы тебе преподнесли в ресторане?
– Да, – почему-то солгала она и поморщилась, вспомнив, как смотрел на нее тот мужчина. – Им понравилось, как я танцевала. Еще мне подарили бусы. Ты очень любил своего друга?
Вадим посмотрел на нее с удивлением.
– Ты имеешь в виду Димку Скворцова? Я знал его совсем мало. Наверное, хороший был парень, да будет небом ему земля. Дело в том, что погибают самые лучшие из нас. – Он взял Мусю за подбородок и заглянул ей в глаза. – Неужели ты на самом деле на меня не сердишься?
Она отрицательно покачала головой.
– Но ведь смерть друга была всего лишь предлогом надраться. Как ты не замечала, что все это время мне хотелось надраться? Скажи: замечала?
– Наверное, – не совсем уверенно сказала Муся.
– Мария-Елена, я настоящий слабак. Я не смог выдержать того потока любви, который ты обрушила на меня. Он сбил меня с ног. Я был не готов, Мария-Елена. Я не знал, что можно так.
– Но я не умею иначе, – виновато сказала она и отвернулась.
Он подхватил ее на руки и стал кружить по комнате. Выскочил на балкон. Она увидела маленькие фигурки людей на пляже. Она увидела… Нет, этого не могло быть. Ей это показалось.
– Что с тобой, Мария-Елена? Почему ты вздрогнула? Испугалась высоты?
– Да, – пробормотала она. Вообще-то она побаивалась высоты, но с Вадимом ей было ни капельки не страшно. – Да, – тихим виноватым голосом повторила она и спрятала лицо у него на груди.
Угольцев взял Мусю за локоть, когда она вышла из туалета.
– Прошу вас уделить мне всего одну минуту.
Она смотрела на него растерянно и слегка испуганно. Она не сразу узнала в нем того мужчину с пляжа.
– Давайте пройдем на корму. Пожалуйста.
Теперь она его узнала. Но при дневном свете он показался ей обычным, довольно пожилым человеком. Симпатичным и располагающим к себе.
Она послушно шла с ним рядом.
– У вас есть моя визитка. Я оператор с «Мосфильма». Мы снимаем музыкальный фильм. Главную роль я вам предложить не могу. Второстепенную тоже. Но в одном очень выигрышном эпизоде я бы снял вас с удовольствием. Дальнейшее уже будет зависеть от вас.
– Мне некогда сниматься в кино. Мы… у нас медовый месяц.
– Знаю. – Угольцев ласково и понимающе улыбнулся Мусе. – Ваш эпизод будет сниматься не раньше конца августа. Даже если вы не станете актрисой, эти кадры на всю жизнь сохранят для вас воспоминания об этом счастливом лете.
– Нет. – Муся осторожно высвободила свой локоть. – Мне пора.
– У вас два с лишним месяца на размышления. Я буду торчать здесь почти безвылазно. Звонить мне нужно по ночам. В любое время.
– Я вам не позвоню.
– Если вы станете киноактрисой, муж будет вами гордиться. И никогда не оставит вас.
– Я хочу быть домохозяйкой, – совершенно серьезно сказала она.
– Никогда не поверю. Я уверен, что вы всегда мечтали стать актрисой.
– Да, но… Это было еще до того, как я встретила Вадима. Пожалуйста, отпустите меня. Я не хочу делать того, о чем буду жалеть потом.
Она бежала, громко стуча по проходу своими панталетами. Угольцев смотрел ей вслед, скрестив на груди руки. Он еще не встречал женщины, которая бы так разбередила его душу, как это сделала Муся.
– Ты долго. Я уже собрался идти за тобой. А потом увидел, что ты разговариваешь с каким-то пожилым мужчиной, и успокоился. Это твой знакомый?
– Нет. Он спросил, понравился ли мне Сухуми и в какой гостинице мы остановились.
Она сама не знала, почему боится сказать правду.
– А тебе понравился Сухуми?
– Не знаю. Мне хорошо везде, где есть ты.
– Но… – Он откашлялся в кулак и спросил: – Завтра поедем на Рицу?
– Нет, ты хотел сказать что-то другое, – не выдержала она.
– Мария-Елена, я спросил, хочешь ли ты поехать на экскурсию на озеро Рица?
– Зачем? – искренне удивилась она.
– Ты там никогда не была.
– Ну и что? Но если ты хочешь, мы поедем туда.
Она взяла его руку и прижала к своей пылающей щеке.
– Я там уже был. И даже не один раз. Я хотел показать это озеро тебе.
Она сглотнула непрошеные слезы и отвернулась к окну, за которым простиралась бесконечная гладь морского аквамарина.
– Что с тобой, Мария-Елена? Скажи мне.
– Ничего. Но осталось совсем мало дней. А ты… ты хочешь увезти меня на эту Рицу.
Она видела, как закапали слезы в подол ее ситцевой юбки с ромашками.
– Ну, так дело не пойдет. – Вадим взял ее за обе руки и посадил к себе на колени. – Я вижу, ты решила, что мир вертится вокруг Вадьки Соколова.
Она зажмурила глаза и громко всхлипнула.
– А ведь это не совсем так, Мария-Елена. То есть я хочу сказать, это совсем не так. И ты сама очень скоро это поймешь.
– Это так, так, – твердила она.
– Нет, моя девочка. – Он гладил ее руки, волосы, лицо. Так гладят родители маленьких детей, пытаясь внушить им нелегкую для их чистого неискушенного восприятия истину о том, что в жизни, кроме радостей, существуют и горести, которых, увы, значительно больше. – Ты помнишь, как тебе понравилось нырять вместе с дельфинами? Они, кажется, приняли тебя за свою. Мария-Елена, ты и есть частичка нашего щедрого на красоту мира. Ты бабочка, случайно присевшая отдохнуть на плечо этого легкомысленного алкаша Вадьки Соколова. Отдохнешь – и снова в путь-дорогу. Мария-Елена, тебе самой скоро надоест торчать на моем унылом пыльном плече.
– Никогда не надоест.
– Ты меня выдумала, Мария-Елена. Я не такой, каким ты видишь меня.
– Я не слепая. – Она резко отстранилась. – Я вижу, какие у тебя красивые глаза. Я обожаю их целовать. Потому что это такое счастье – целовать твои глаза. Что, разве их нет на самом деле?
– Не такие уж они и красивые. – Вадим заметно смутился. – На фотографиях я выхожу почти слепым. Они у меня так глубоко посажены, что в училище меня прозвали Черепом. – Он опустил глаза, а потом и вовсе отвернулся к окну. – Вадька Соколов, если бы ты знал, что встретишь Марию-Елену, ты бы ни за что не стал растрачивать себя на всякую муть. Эх ты, Вадька Череп-Соколов.
…В последний день они поехали на машине в сторону Пицунды и, облюбовав безлюдный дикий пляж, натянули тент из полотенец.
Они до полного изнеможения занимались любовью, потом плавали нагишом в море, валялись на горячей гальке, целовались. Над их головами по эстакаде проносились машины, время от времени грохотал поезд. Но их собственный мир отторгал внешний. И чем интенсивней становилось это отторжение, тем большую угрозу представлял для них внешний мир – ведь он не прощает человеку даже секундного расслабления.
Первым сломался Вадим.
– Пора. Перед смертью, как говорится, не надышишься. Завтра на рассвете взлетаем.
– Еще полчасика. Прошу тебя.
Она повисла у него на шее, крепко обхватив его ногами.
– Мария-Елена, становится прохладно. Ты простынешь.
Она высунула язык и лизнула его в губы. А потом внезапно отпустила обе руки и откинулась назад. Он видел туго натянутую кожу на ее плоском сильном животе, покрасневшие за сегодняшний день груди, рассыпавшиеся по серой гальке волосы цвета подзолоченного шоколада. И понял вдруг, что тоже не сможет прожить без этой удивительной девочки-женщины, на целых три недели заслонившей ему весь остальной мир. Понял и весь сжался от предчувствия неминуемо скорой разлуки.
– Мария-Елена, я так тебя люблю. – Он прижал ее к мокрой от набегавших волн гальке, все больше и больше пьянея от отчаянного желания остановить или по крайней мере задержать время. – Ах, Мария-Елена, ну что же нам с тобой делать?..
От охватившего его горя он полностью потерял над собой контроль. Они любили друг друга, словно это было в последний раз. Почему-то оба были уверены в том, что это так и есть. Это была тихая и печальная страсть. Оба были до такой степени погружены друг в друга, и все их движения были настолько подчинены этому погружению, что со стороны могло показаться, будто они уснули.
Внезапно Вадим почти грубо оттолкнул Мусю от себя.
– Что мы наделали! Какой я болван! Иди искупайся. Скорее!
– Я не хочу смывать твои поцелуи, – пробормотала она и блаженно вытянулась.
– Я буду целовать тебя еще и еще. Ты… ты не должна забеременеть.
– Глупости. Сейчас вовсе не опасно.
