Текст книги "Нечаянные грезы"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– Как я завидую Алексею!
– Я… я поеду на эту Степную, двадцать восемь, и такое ей устрою…
– Что ты сказала? – спросил он совершенно незнакомым голосом.
– Я ее с дерьмом смешаю. Шлюха! Сука! Потаскушка!
Ирина Николаевна забилась в истерике.
Он взял ее за волосы и слегка приподнял.
– Какой ты назвала адрес? – Он глядел на жену испуганными потемневшими глазами.
– Там та баба живет. Она забрала Алешу к себе. Он хочет на ней жениться!
– Степная, двадцать восемь, – тихо прошептал он. – Нет, это не может быть ошибкой. Это – жестокая насмешка судьбы. Я хочу туда поехать, – заявил он решительно и громко. – Я должен ее увидеть!
– Что ты, милый. В твоем состоянии ты ни за что не доедешь до N. Я сама постараюсь все уладить. Будем надеяться, Алешенька со временем поймет, что родители желают ему только добра.
Он оттолкнул жену обеими руками и медленно сел в кровати. Она смотрела на него почти с ужасом – муж шесть лет пролежал недвижно, как колода. Ноги ему удалось спустить не сразу, а когда он наконец встал, ему показалось, что пол больничной палаты далеко-далеко. И у него закружилась голова.
– Вадюша, милый, куда же ты в одной пижаме? – доносился до него словно издалека голос жены. – На улице такой мороз.
– Плевать! – Он сделал шаг в сторону двери. Еще один. Остановился, чтобы перевести дух. – Дай мне зеркало и бритву. Я должен как можно скорее попасть на Степную, двадцать восемь.
Прибежал дежурный врач и медсестры. Они пытались уложить его в постель. Сперва уговорами, потом силой. Он оставался непреклонен. Тем более что у него всегда были очень сильные руки. Сейчас они словно превратились в рычаги из прочнейшей стали.
– Вам не дадут костюм и рубашку, – сказал врач. – Завтра вас будет смотреть профессор Сиваго из Москвы. Это светило первой величины. Мы сказали ему, что случай уникальный. Он решит, что мы ему солгали.
– Передайте вашему профессору, что бывший больной Соколов больше не нуждается в услугах медицины. А еще скажите, чтоб он убирался в задницу.
Он широко и уверенно шагал по коридору. За ним семенила целая толпа перепуганных людей. В вестибюле он обернулся и сказал:
– Если вы не дадите мне пальто и ботинки, меня задержит первый же милиционер, и я скажу, что сбежал в одном нижнем белье, потому что в вашем госпитале истязают больных. Будьте уверены, мне поверят.
Шофера остановившейся по его требованию машины он попросил:
– Дружочек, подбрось меня, пожалуйста, в N. У меня нет при себе денег, а тем более оружия, зато есть огромное желание увидеть женщину, которую я когда-то сильно любил. Не откажи мне в этом удовольствии, браток.
– Пожалуйста, не сердись на меня. Санками управлял не я, а Илюша. Но он тоже не собирался на тебя наезжать. Знаешь, а ты больше никогда не выскакивай на ходу из трамвая – на том повороте самосвалы как ракеты носятся – вжу-уть! Если бы ты попал под самосвал, мы бы сейчас не смогли с тобой разговаривать, слышишь? Тебе интересно со мной разговаривать, правда? У мальчика были печальные глаза, хоть он все время пытался улыбнуться Алексею.
– Да, Ванька. Очень интересно. И я на тебя совсем не сержусь, потому что сам виноват. А где мама?
– Ты имеешь в виду мою маму? Она с Пашей разговаривает. Она думала, ты спишь, и не велела к тебе заходить. Но я приоткрыл дверь, увидел, что у тебя открыты глаза и…
– Кто такой Паша?
– Мне он совсем никто, но когда-то был маминым мужем. Это когда я только родился и мама была очень слабая и нигде не работала. Паша купил для нее этот дом. Очень давно купил, когда меня еще на свете не было. Анюта говорит, Паша очень преданный человек и не от мира сего. Еще Анюта считает, что мама должна…
– Постой. А сейчас твоя мама уже незамужем за этим Пашей?
– Нет. – Ваня энергично покачал головой. – Она последнее время всегда приезжает ко мне одна. Когда-то давно они приезжали вместе, но я тогда был совсем маленьким и ничего толком не помню.
– О чем твоя мама говорит с этим Пашей?
– Мне кажется, он ругает ее за то, что она взяла тебя к нам домой. Вообще Паша сегодня ужасно сердитый. Я еще никогда не видел его таким сердитым. Я всегда любил его и даже хотел одно время, чтобы мама снова вышла за него замуж. Сейчас я уже не хочу этого. Я хочу, чтобы мама забрала меня поскорее в Москву. Последнее время здесь стало ужасно скучно. Как ты думаешь, мама заберет меня в Москву?
– Хочешь, я попрошу ее об этом?
– Попроси. Она обязательно тебя послушается. Вот увидишь.
– Почему ты так думаешь?
– Сам не знаю. – Ваня пожал плечами. – Мне так кажется – и все тут. А ты мамин любовник?
– Да. Но если честно, мне это слово совсем не нравится. Я люблю твою маму и хочу жениться на ней. Ты не будешь возражать против этого?
– Нет, наверное. Но я должен все обдумать. А ты уже обдумал свое решение?
– А что мне обдумывать? Я люблю Марыняшу. И она меня любит. Надеюсь, ты не станешь ревновать маму ко мне?
– Стану, наверное. Вот если бы она вышла замуж за Пашу, я бы ее не ревновал. Это я точно знаю.
– Почему?
– Она его любит не так сильно, как тебя. Она вообще любит его… как бы это сказать… ну, не так, чтоб я стал ее ревновать к нему. А как ты думаешь, кого мама сильней любит: тебя или меня?
Ваня смотрел на Алешу очень серьезно.
– Я бы хотел, чтоб она любила сильнее меня, только это было бы очень несправедливо по отношению к тебе. А потому я смирюсь, если Марыняша будет любить тебя больше, чем меня. Смирюсь и никогда не буду настаивать, понял? И вообще я считаю, что мы с тобой должны стать большими друзьями. Знаешь, почему?
– Потому что мы оба любим твою Марыняшу и мою маму.
– Какой ты башковитый парень. – Алеша протянул руку и похлопал Ваню по плечу.
– А ты мне не соврал?
– Про что?
– Про Москву. Я на самом деле очень хочу уехать с мамой в Москву. Я совсем не буду вам мешать. Честное слово.
– Нет, я тебе не соврал. Ты хочешь уехать прямо сейчас?
– Да. Как только ты поправишься. Мы уедем втроем. Правда, у мамы однокомнатная квартира, но у нее на кухне стоит широкий диван. Чур, я буду спать на кухне!
Алеша улыбнулся и прижал мальчика к себе.
– Я живу в военном городке. Я буду к вам приезжать.
– Ты летчик?
– Откуда ты это узнал? От мамы?
– Нет, она пока ничего не успела рассказать мне про тебя. Мой папа был летчиком. Мама говорит, что она его очень любила.
– Твой папа жив?
– Наверное. Только он не знает, что у него есть я. Мама не поддерживает с ним никаких отношений. – Ваня виновато вздохнул. – Но ты ее не ревнуй к нему. Хотя я бы, наверное, на твоем месте ревновал. Мама говорит, что Вадим – ее прошлое. Но когда она говорит это, у нее очень печальные глаза.
– Понятно. А ты не мог бы раздобыть мне сигарету и спички? Ужасно хочется покурить.
– Это потому, что ты ревнуешь маму к моему отцу?
– Да, – тихо признался Алеша.
Ваня вернулся минуты через две с пачкой «Мальборо» и зажигалкой. Сказал с порога:
– Они ругаются. Паша кричит на маму. А мама плачет.
Алеша резко спустил ноги и громко застонал.
– Тебе нельзя вставать.
– Но я не хочу, чтоб Марыняша плакала. Я сейчас скажу этому Паше, что он… – Алеша схватился обеими руками за спинку стула и медленно встал. – Черт, почему у меня так болит затылок?
– Ты ударился им о бордюр. Его там раздолбали грузовики, и торчит острый край. Анюта говорит, ты удачно упал. Она считает, ты мог убиться насмерть.
– Я сейчас пойду и скажу этому Паше…
Алеша набрал в легкие воздуха, сделал шаг вперед, покачнулся и стал медленно заваливаться назад.
– Помогите! – закричал Ваня. – Он умирает! Вы слышите?..
Вадим вылез из машины за два квартала от Мусиного дома. Когда подвозившая его машина отъехала и он очутился совсем один под морозным звездным небом, его охватило что-то похожее на ужас. Ему показалось, что он не сможет сделать больше ни одного шага, что упадет в сугроб, замерзнет. Еще несколько часов тому назад он думал о смерти спокойно и даже с удовольствием – жизнь казалась ему однообразной прямой дорогой, по обе стороны которой стояли привычные предметы и люди. Они громоздились так тесно, что у него не было возможности свернуть ни вправо, ни влево. И он шел, а вернее полз вперед и вперед. Ближе и ближе к смерти. То есть к избавлению.
Но вот эти предметы и люди вдруг расступились, и он ринулся очертя голову в образовавшийся проход…
Вадим вдохнул морозный воздух и сделал несколько шагов в сторону Степной, двадцать восемь. Это слово и две цифры горели перед ним горячим ярко-красным светом. Даже тогда, когда он, раненный, умирал от непереносимой боли и жажды в пещере у моджахедов. Сейчас каждая из них была окружена еще и каким-то странным сиянием, похожим на нимбы вокруг голов святых на картинах мастеров итальянского Возрождения.
Он не чувствовал под собой ног, хотя они были тяжелые и непослушные. Его плоть точно подверглась анестезии, хотя разум и чувства работали ослепительно остро.
«Я убью его, – думал Вадим. – Этот сопляк ненавидит меня с самого детства. Я делал вид, что не замечаю этого. Сколько можно?.. Наверное, она стала очень красива. Ей теперь двадцать девять… Идиот, как он не может понять, что эта женщина не для него? Что у них может быть общего? Она такая темпераментная, чувственная, нежная, а он… Салага неотесанный! Да неужели Мария-Елена могла пустить этого хлюпика к себе в постель?..»
Он стиснул кулаки и ускорил шаг.
«Может, на Степной, двадцать восемь, теперь живет другая женщина? Ведь с тех пор прошло двенадцать с половиной лет… За все эти годы я ни разу не поинтересовался, что с Марией-Еленой. Я даже не знал, жива ли она. Конечно, она жива! – Вадим поскользнулся и с трудом сумел устоять на ногах. – Если бы с ней что-то случилось, я бы наверняка почувствовал. Все эти годы я жил только потому, что надеялся увидеть ее. Хоть и боялся признаться себе в этом. Да, да, я очень хотел увидеть Марию-Елену – особенно остро я ощутил это в Афгане. И если бы я не стал калекой, я бы обязательно отыскал Марию-Елену…»
Он увидел ее дом, над крышей которого завис ковш Большой Медведицы, и понял, что вот-вот потеряет сознание. Схватился за штакетину забора и попытался прийти в себя.
Все до одного окна в доме были освещены, но шторы были задернуты, и Вадим мог видеть лишь мелькавшие за ними тени. Казалось, в доме очень многолюдно, особенно в той его комнате, где, как он помнил, жила когда-то Мария-Елена.
Потом он услыхал визг шин и увидел резко затормозившую возле дома машину «скорой помощи». Из нее вышли двое с носилками, взбежали по ступенькам на освещенную веранду.
«С ней что-то случилось! – мелькнуло в голове у Вадима. – А я тут стою. Я должен знать, что с ней случилось, помочь ей…»
Он сделал шаг в сторону калитки и вдруг увидел ее. Нет, он не мог ошибиться – это была Мария-Елена. Она отдернула край шторы и, приложив ладони к стеклу, выглянула на улицу.
Его рука потянулась к звонку. Палец нажал на кнопку и словно к ней прирос. Мария-Елена вышла на крыльцо. Она была в платье с короткими рукавами и босая. Он хотел крикнуть ей, чтоб она не спускалась вниз со ступенек – там лежал снег. Губы отказались ему повиноваться. Она шла ему навстречу и улыбалась. А он все глубже и глубже проваливался в какой-то вязкий мрак, окутывавший его мягким непроницаемым коконом.
– Положение критическое, – сказал врач, снимая марлевую маску. – Мы сделали все, что в наших силах. Остается уповать только на Бога. У него есть родственники?
– Не знаю. Должны быть, – пролепетала Муся. – Кажется, у него были жена и сын. Я не видела его больше двенадцати лет. И не знаю, где он теперь живет. Я только знаю, что его зовут Вадим. Вадим Соколов.
– Больному требуется уход и дорогие лекарства. Сами понимаете, на медицину сейчас выделяют сущие гроши. Разумеется, мы оказали всю необходимую помощь, однако в дальнейшем, если все будет хорошо, ему придется пройти курс интенсивной терапии.
– Я могу дежурить возле него. Тем более я плохо сплю по ночам. Что касается лекарств, вы только скажите, какие нужны. Я готова заплатить любые деньги.
Врач посмотрел на нее недоверчиво.
– Но он может пролежать в больнице месяц, два и даже больше. Хотя, вполне возможно, не сегодня-завтра он умрет. В его возрасте инсульт либо проходит почти бесследно, либо имеет летальный исход.
– Он будет жить. Вот увидите, – сказала Муся с уверенностью. – Мне можно его увидеть?
– Думаю, что да. Но он без сознания. Это еще счастье, что возле вашего дома оказалась «скорая» – в таком случае дорога, что называется, каждая секунда.
– Это я, – сказала Муся, присаживаясь на табурет возле высокой койки, на которой лежал совсем незнакомый ей человек, весь в сложной паутине шлангов и проводков. Она знала, что это Вадим, ее Вадим – она сама узнала его там, в снегу возле калитки, когда вышла вслед за санитарами, уносящими носилки с Алешей. Теперь она не могла в это поверить. – С тобой все будет в порядке. Но почему ты не приехал раньше? Я ждала тебя чуть ли не до самой последней минуты, а потом появился Алеша… И я перестала тебя ждать. Я не могу любить вас обоих сразу. Ты меня слышишь?
Ей показалось, будто ресницы Вадима шевельнулись. Она погладила его безжизненную тонкую руку, подавила горестный вздох.
– Ты слышишь меня. Да, ты все-таки ко мне пришел. Через двенадцать с половиной лет. Зачем? Я бы очень хотела это знать. Решил наконец забрать меня с собой? Но почему через двенадцать с половиной лет, а не через неделю, месяц, пять лет после того, как мы расстались? Где и с кем ты был все эти годы? Неужели не чувствовал, как мне плохо, тяжело, невыносимо? Ты не дошел до меня всего несколько шагов… Наверное, ты испытывал страшное напряжение, да? Ты думал: а вдруг ее здесь больше нет? Вдруг ее вообще уже нет на этом свете? Могло и так случиться, если бы не Павел Угольцев. Наверное, ты не помнишь его. Ты сказал, когда мы возвращались с моря и Павел преследовал меня: «Этот человек действует мне на нервы». Помнишь? Но если бы не этот человек, твоя Мария-Елена наверняка бы что-то с собой сделала. Я очень благодарна этому человеку, хоть сегодня он и обозвал меня шлюхой. Он сделал это впервые в жизни. И я его простила. Я на самом деле шлюха. Только Алеша об этом не догадывается. Но я ему скажу – вот увидишь. – Она встала. – Мне пора. Он меня ждет. Прости нас обоих.
Ирине Николаевне сказали номер машины, в которую сел ее муж. Это было лишнее. Она знала, куда поехал Вадим.
Она недоумевала по поводу случившегося – ей и в голову не могло прийти, что на мужа так подействует это так называемое любовное приключение их сына, что он встанет с постели и поедет в N.
Нет, это было просто невероятно. Во всем этом была какая-то тайна, и помимо беспокойства за мужа и за сына Ириной Николаевной овладело любопытство. К счастью, машину к тому времени починили.
– Скользко, – предупредил ее шофер замначальника областной милиции. – И обещают туман. Утром в N поедет Кагальцев – там у них совещание. Он с удовольствием возьмет вас с собой.
– Мне нужно сейчас, – возразила Ирина Николаевна, прогревая на высоких оборотах двигатель. – Вы проверили масло?
– Да. И залил полный бак бензина.
– Отдам деньги, когда вернусь.
– Не надо. Шеф велел заправлять вас бесплатно.
Ирина Николаевна выехала на трассу, соединяющую Краснодар с N, и лишь тогда вспомнила, что оставила включенным газ – дома было ужасно холодно, потому что случилась авария на теплотрассе. «Надо бы вернуться. Рядом с плитой нейлоновые шторы…» – подумала она и включила сигнал левого поворота.
Она вставила ключ в замочную скважину, толкнула дверь ногой.
«Почему здесь так холодно? – удивилась она. – Ведь я, помнится, зажгла духовку и все четыре конфорки. Наверное, открылась балконная дверь…»
Она нащупала выключатель и прежде, чем щелкнуть им, подумала: «Теперь я осталась совсем одна. Зачем мне жить?..»
Она не видела вспышки и не слышала грохота. Ощущение было такое, словно ее оторвал от земли вихрь и унес в черный мрак космоса.
– Что случилось? – Алеша протягивал к Мусе обе руки. – Марыняша, ты обязательно должна сказать мне, что произошло за то время, что я пролежал в отключке.
– Потом скажу. Сейчас мне трудно говорить.
Она достала из сумки маленькую бутылочку коньяка, распечатала ее очень профессионально и ловко и с жадностью припала к горлышку.
– Оставь мне капельку. – Он улыбнулся ей просительно. – Еще ни разу в жизни не пил с тобой из одной бутылки.
Она молча протянула ему коньяк.
– Вот теперь я все знаю. – Он закашлялся, но все равно допил до дна. – Паша настаивает, чтоб ты снова вышла за него замуж, а ты сказала решительное «нет» и теперь очень этим гордишься. Ты сделала свой выбор, Марыняша, правда?
– Откуда ты знаешь про Угольцева?
– Мне рассказал Иван.
– Черт, здесь наверняка нельзя курить. – Она достала из сумки еще одну такую же бутылочку. – Неужели ты на самом деле хочешь жениться на женщине, которая курит, пьет и имеет довольно темное прошлое?
– Я хочу жениться не на ней, а на тебе. Но прежде я должен знать, что произошло за последние три с половиной часа? – Алеша смотрел на нее серьезно, даже сердито. – Уверен, Паша тут ни при чем. Ведь он для тебя что-то вроде старой мебели, верно?
– Поправишься и все узнаешь. Врачи запретили тебя тревожить.
– Хорошо, Марыняша, в таком случае я уже поправился, потому что мне вдруг захотелось потревожиться. Сейчас я надену штаны и сделаю ручкой этим эскулапам, которые испортили мою роскошную прическу. Думаешь, я не видел, как санитарка вымела целый совок моих роскошных, промытых «Видаль Сассуном уош энд гоу» волос?
Он сделал решительную попытку встать, но Муся его удержала.
– Хорошо, сейчас все скажу. – Она одним долгим глотком опустошила бутылочку и швырнула ее под кровать. – Появился тот человек, которого я ждала… Нет, не то. Я его уже не ждала. Просто он Ванькин отец. Он лежит беспомощный в соседней палате. У него инсульт, и врачи, можно сказать, умыли руки. Я не могу его бросить, понимаешь? Тем более в таком состоянии. У него нет с собой никаких документов, и я не могу сообщить ему домой о том, что случилось. – Она закрыла лицо руками. – Он совсем не изменился. А я изменилась. Он показался мне чужим. Я не почувствовала ничего, кроме обиды. Но я не могу бросить его, Алешенька. Не могу.
Он простонал и отвернулся к стенке.
– Я была чистая и очень наивная, когда встретила его. Я отдала ему все, что у меня было. Ничего себе не оставила. Он не хотел, чтоб я так делала, но, когда любишь, иначе невозможно, правда?
Он ничего не ответил.
– Может, он правильно поступил, что не ушел от семьи, но почему он не написал мне ни одного письма? Я так ждала его писем. Еще этой весной ждала, хоть уже и была настоящей шлюхой. Да, Павел прав – я шлюха. Помню, я была здесь в начале мая. Цвела сирень, и я бегала босиком к почтовому ящику возле калитки. Я боюсь ходить босиком, но я сказала себе: если пересилю этот страх, он мне напишет. И я снова чувствовала себя чистой, как двенадцать лет назад, хотя была в ту пору любовницей Старопанцева. Да мало ли у меня было мужчин за эти двенадцать лет?.. Он мне так никогда и не написал. А я все бегала и бегала к почтовому ящику, босая, в платье на голое тело. Я ожидала чуда, и вот оно случилось. Но прежде я встретила тебя. И теперь я не могу принять это чудо.
– Марыняшечка, дорогая, я очень хочу посмотреть на человека, которого ты целых двенадцать с половиной лет считала своим чудом. – Бледное лицо Алеши покрылось красными пятнами. – Говоришь, он в соседней палате? Я сейчас встану и…
Несмотря на запреты Муси, Алеша спустил с кровати ноги и уже нашарил шлепанцы, когда на пороге появилась медсестра.
– Больной Завьялов, немедленно ложитесь. Иначе мы будем вынуждены привязать вас к кровати. Вы его жена? – спросила она, обращаясь к Мусе.
– Мы только собрались обвенчаться в церкви, как меня побрили наголо ваши врачи, а от парика у меня потеет лысина, – сказал Алеша, нехотя откидываясь на подушку.
– Вас просит зайти главврач. На пять минут. – Медсестра взяла Мусю за руку и потащила в коридор.
– Марыняшечка, я засек время. У тебя осталось четыре минуты сорок три секунды.
Едва за ними закрылась дверь, медсестра сказала:
– С вашей свекровью случилось несчастье. Нам только что позвонили из Краснодара. Она погибла в собственной квартире – произошла утечка газа, а проводка оказалась неисправной.
– Это из-за меня! – вырвалось у Муси. – Господи, почему я была с ней так заносчива и груба?
– Я тоже не люблю свою свекровь. – Медсестра похлопала Мусю по плечу. – Но сейчас дело не в этом. Больной Завьялов находится в таком состоянии, что мы непременно должны скрыть это от него.
– Понимаю.
– Прошу вас, возьмите все на себя.
– Что? – не поняла Муся.
– Похороны и все остальное. Мне сказали, ее муж инвалид и уже шесть лет прикован к постели.
– Но я… мы не ладили с Ириной Николаевной. Хотя теперь это не имеет никакого значения. Вы правы, Алеша не должен об этом знать.
– Вам придется выехать в Краснодар.
– Да, да, понимаю. Но я не могу бросить его.
– Состояние больного Завьялова потихоньку стабилизируется. Сейчас ему нужен только покой и покой.
– Он не отпустит меня, – растерянно сказала Муся.
– Предположим, вы скажете ему, что тяжело заболела ваша мама.
– Моя мама давно умерла.
– Прошу прощения. Тогда скажите, что вас срочно вызывают на работу. Я слышала, вы живете в Москве, верно?
– Он мне не поверит. Ни за что на свете. – Муся чувствовала безысходность своего положения, и от этого в ее голове что-то сместилось. Затылок пронзила острая боль, и она чуть не потеряла сознание.
– Что с вами? – участливо спросила медсестра.
– Уже все прошло. Я… меня очень тревожит состояние здоровья Вадима Соколова из шестой реанимационной палаты.
– Понятно. – Медсестра посмотрела на Мусю с любопытством. – Он вам… родственник?
– Да. Но дело совсем не в том. Он… у него нет никого, кроме меня.
– Ему в его состоянии вряд ли кто-то понадобится. Я считаю его безнадежным. – Она достала из кармана клочок бумаги. – Здесь записан номер Аржанова Артема Даниловича, друга вашей свекрови. Он просил, чтоб вы ему перезвонили. Главврач разрешил воспользоваться его телефоном.
– Ты опоздала на целых три минуты и сорок пять секунд, – сказал Алеша, едва Муся переступила порог палаты. – Почему у тебя такое похоронное выражение лица? Была у своего чуда?
– Нет. – Она села и взяла его руку в свои. – Алешенька, я хотела тебе сказать…
– Ничего мне не надо говорить, Марыняша. Я и так вижу, что ты мне врешь. Не только мне, но и самой себе тоже. Нельзя так сразу взять и вырвать с корнем большое дерево. Да и зачем его вырывать? Я подумал и решил, что, если твое чудо поправится, мы будем иметь с ним серьезный мужской разговор с глазу на глаз. Ты меня поняла?
– Ты решил драться с ним на дуэли?
– А что в этом особенного? У нас в училище дрались два прапора. Правда, девчонка, из-за которой они махали саблями, того не стоила, но, как говорится, о вкусах не спорят. Оба попали в больницу и, разумеется, вылетели из ВВС. Но мы и по сей день поднимаем стаканы за их мужественный поступок. К слову, та девчонка так и не решила, за кого из двух ей выйти замуж, и вышла за третьего. Надеюсь, Марыняша, ты так не поступишь?
– Я… мне придется уехать на какое-то время. Всего на один день. Умерла моя… родственница. Нет, это так ужасно, ужасно.
Она разрыдалась.
– Марыняшенька, девочка моя, будь мужественной, слышишь? Полгода назад я похоронил своего лучшего друга. Утонул, спасая пьяного приятеля. Марыняшечка, смерть – это очень страшно, но это еще не конец, понимаешь? Мы возвращаемся на эту землю дождем, солнечным светом, весенними цветами. Я даже написал стихи на эту тему. – Он горестно вздохнул. – Крепись, Марыняшечка. Я хотел бы поехать с тобой. Это далеко?
– Она жила в Краснодаре.
– И ты не сказала мне об этом? Марыняша, милая моя, конечно же, мы поедем вместе. Я навещу маму. Она мне будет очень рада. Я скажу ей: «Мамочка, если ты решила, что будешь сидеть отныне на скамейке запасных игроков, ты ошибаешься. Я беру тебя в основной состав команды». Ты не будешь возражать, Марыняшечка?
– Нет. – Она едва заметно покачала головой. – Но ехать тебе нельзя. Я организую похороны и сразу же вернусь.
– Ты очень любила ее, Марыняшечка?
– Наверное. – Она вздохнула. – Это случилось так внезапно. Я была к этому не готова.
– Поезжай, Марыняшечка. И ни о чем не беспокойся. Я буду присматривать за твоим чудом из шестой реанимационной палаты.
– Не надо, – испуганно сказала Муся.
– Думаешь, я смогу обидеть его? Ни за что на свете. Я его уже почти люблю. Помнишь, Суворов говорил, что врага нужно любить и уважать. Я хочу, чтоб он поправился окончательно, и тогда наша дуэль будет настоящей. Я бы не смог пронзить стальным клинком сердце калеки. Уезжай же скорее, Марыняша. И будь осторожна в дороге. Я сейчас закрою глаза и произнесу: раз, два, три. И чтоб тебя и след простыл…
– Ну и что ты им скажешь? Здравствуйте, я подружка сына Ирины Николаевны, из-за которой он попал в больницу? Или: это из-за меня Ирина Николаевна так расстроилась, что не учуяла запах газа в собственной квартире и взлетела на воздух?..
Угольцев был пьян, а потому не пытался себя сдерживать. Последнее время, отметила Муся, у него здорово сдали нервы.
– Я отвезу деньги на похороны. Еще я хочу повидать Алешиного отца.
– Зачем тебе это нужно? Хотя ты права: поджигателя, как правило, тянет на пепелище.
– Перестань, Павел. Я очень страдаю из-за того, что случилось.
– И зря. Чего, спрашивается, тебе страдать? Ты окружена влюбленными в тебя по уши мужчинами, от безусого мальчика до покрытого красивыми благородными сединами мэтра. Правда, бывшего, в чем, разумеется, его беда, но в первую очередь, вина наших равнодушных к истинному искусству правителей. – В голосе Угольцева звенела обида. – И всех ты умело и вовремя дергаешь за самую чувствительную, я бы даже сказал, больную струнку, тем самым еще крепче и надежней привязывая к себе. Зачем тебе нас столько – это, думаю, навсегда останется твоей тайной. Да, еще я забыл про этого беднягу Старопанцева…
– Перестань, Павел. Лучше поменяй мне баксы на рубли. Поскорее. Мой поезд отходит через сорок минут.
– Неужели ты думаешь, будто я отпущу тебя одну с карманами, полными денег?
– Я поеду одна, Павел. Ты обещал проведывать Алешу и справляться о здоровье Вадима.
– Совершенно верно. Обещал. Старый тюфяк еще долго будет служить половиком у твоего порога. Такова уж его участь. Но, моя красавица, ты уж прости, если он в один прекрасный момент возьмет и рассыплется в прах. – Угольцев налил в бокал из оранжевого венецианского стекла джина, плеснул совсем немного лимонного сока. Выпил, красиво запрокинув голову. Потом хватил бокалом о подоконник и стал ходить по стеклу, смачно хрустя подошвами тяжелых зимних ботинок. – Говорят, что в один прекрасный момент красота возьмет и спасет мир. Но сперва погубит много людей. Девочка, если ты задержишься в Краснодаре, уверяю тебя, я не смогу предотвратить кровопролития.
Он ушел, громко стуча подошвами.
– Отвезите меня, пожалуйста, к Алешиному отцу, – попросила Муся встретившего ее на вокзале Артема Аржанова.
– Это невозможно. Случилось нечто уму непостижимое. Дело в том, что человек, шесть лет пролежавший бревном, вдруг встал и в одночасье исчез из города. Я узнал об этом всего несколько часов тому назад, хоть это и случилось где-то около пяти вечера. Поражаюсь, почему его не задержали – в госпитале пропускная система.
– Но как же мне быть? – У Муси раскалывалась голова, а она как назло забыла взять с собой солпадеин, единственное лекарство, помогавшее от боли. – Я обязательно должна увидеть Алешиного отца.
Аржанов посмотрел внимательно на красивую, точно с картинки иностранного журнала, женщину со слегка припухшими, вероятно, от бессонной ночи веками, благоухающую свежестью незнакомых ему духов, и невольно удивился, что ее может связывать с Алешей Завьяловым, которого он знал с десятилетнего возраста. Когда он позвонил в ту больницу, где лежал Алеша, чтобы сообщить о смерти матери, главврач сказал, что передаст это Алешиной жене. «Неужели эта женщина и есть жена Алеши Завьялова? – думал сейчас он. – Так внезапно и так необычно жениться…»
– Его портрет показали по местному телевидению. Надеюсь, он вот-вот отыщется.
– А вы хорошо знаете Завьялова-старшего? – спросила Муся, с неожиданным для себя любопытством.
– Его фамилия Соколов, а не Завьялов. Алексей взял девичью фамилию матери, когда получал паспорт. У него были какие-то трения с отцом. Вы спрашиваете, хорошо ли я знаю Вадима Соколова?
– Нет. Нет. – Она затрясла головой. – Этого не может быть.
– Простите, чего?
Он глянул на нее с изумлением.
Она все продолжала трясти головой. Аржанов остановил машину на обочине и взял Мусю за руку.
– Что-то случилось?
– Я еще не знаю наверняка. Но если это так, как вы только что сказали… Простите, а у вас в городе есть ночной бар? Я должна выпить чего-нибудь покрепче. Так вы говорите, отец Алеши Завьялова – Вадим Соколов? Тот самый человек, который двенадцать с половиной лет назад позвонил в дверь моего дома и сказал: «Мария-Елена, я тебя люблю. И мне от этого очень страшно». Мне тоже страшно. Очень.
Она посмотрела на своего спутника долгим, словно остекленевшим взглядом, и вдруг громко рассмеялась. Вернее, смеялись только ее губы. Лицо сохраняло трагичное выражение.
– Успокойтесь. – Аржанов обнял Мусю за плечи. – Скорее всего это обычное совпадение. Соколов – очень распространенная фамилия. У меня есть еще один друг по фамилии Соколов. Евгений Соколов.
– Вадим Соколов не может быть совпадением. – Муся сказала это громким звенящим шепотом. – В мире существует всего один Вадим Соколов. И его возлюбленная Мария-Елена тоже неповторима. Взгляните вон туда. – Она махнула рукой в сторону пустыря за окном. – Видите, они идут, взявшись за руки? Над ними плывут облака, им кивают головками цветы и травы. Они могли бы вечно вот так идти, но на нашей планете такое понятие, как вечность, не су-щест-ву-ет, ясно? Вон Мария-Елена упала, а Вадим Соколов не заметил этого – пошел дальше, дальше. Теперь она встала, видите? Но ей помог сделать это совершенно чужой человек. Скажите, скажите мне, пожалуйста, ну почему мы живем с теми, кого не любим, и бросаем на дорогое самых любимых?..
– Эй, вставай немедленно! Тот тип из шестой реанимационной пришел в себя и требует, чтоб к нему пришла Мария-Елена. Он так называет мою маму. Он говорит, будто они договорились убежать на край света и даже дальше.
– Развяжи узлы! Конец где-то под кроватью. Скорей же! – Алеша до крови закусил губу, делая бесплодные попытки разорвать веревку, которой его привязали к кровати.
