Текст книги "Нечаянные грезы"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– Нет! – громко вскрикнула Муся. – Вы все только и хотите, чтоб я забыла его, выкинула из головы. Все, все! Даже он! Но у вас ничего не получится, слышите? – Она вырвалась из рук Галины и больно стукнулась затылком о каменный пол. – Я его не забуду. Никогда!
– Я не хочу, чтобы ты забыла человека, которого любишь. Да это и невозможно, Марусенька. Я никогда не смогу забыть Андрея.
Она развязала рукава смирительной рубашки, заставила Мусю сесть, а потом и встать. Рубашка была из плотного, почти не пропускающего воздух материала, и Муся вспотела как мышь. Она была в джинсовых шортах и маечке, загорелая, как негритянка, Галя помогла ей сесть на кушетку.
– Что случилось? Только, пожалуйста, не возбуждайся. Хочешь, накапаю валокордина?
Муся молча кивнула. Галя вылила в стаканчик почти полпузырька, плеснула воды из-под крана. Она слышала, как стучат о край стакана Мусины зубы.
– Не могу проглотить, – сказала она и подняла на Галину полные слез глаза. – Там… там словно застряло что-то. – Муся несколько раз ударила себя кулаком по груди.
– Это у тебя спазм. Сейчас сделаю но-шпу.
– Я боюсь уколов. Я… ты обманешь меня. Ты сделаешь что-нибудь такое, от чего я его забуду. Я не имею права забыть его.
– Милая моя, если бы было такое лекарство, я бы давно… – Галина вдруг громко всхлипнула. – Да что там говорить. Нету такого лекарства, моя девочка.
– Правда? Но почему же тогда многие, да почти все, со временем забывают, как они любили? Почему?
– Кто тебе это сказал? Это неправда.
– Но ведь обычно люди женятся и выходят замуж за тех, кого не любят, рожают от них детей.
– Они делают это не потому, что забыли тех, кого когда-то любили.
Галя вздохнула, ловко срезала верхушку у ампулы с но-шпой, набрала лекарство в шприц.
– Дело в том, что мы все хотим выжить. В человеке заложен инстинкт самосохранения. Вот только я не знаю, зачем нам это.
– Я тоже хочу выжить. Очень хочу. Потому что тогда повторится все то, что было у нас, – быстро, давясь словами, заговорила Муся. – Я хочу, чтобы так было всегда. Нам было удивительно хорошо. Мы любили друг друга каждый миг. Я не смогу без него. И он без меня не сможет. Но он сказал, что не будет мне писать. Мама запретила. Она поклялась сообщить командиру полка, если Вадим напишет мне хотя бы одно письмо. Он испугался. Он на самом деле не будет мне писать. Что мне делать?
Ее снова начала бить дрожь, и Галина вскрыла еще одну ампулу – с реланиумом.
– Сейчас я уложу тебя в постель, и ты расскажешь мне все по порядку, – сказала Галина, прокалывая тупой иглой, использованной не раз и даже не два, бархатисто-шоколадную кожу Муси. – Сейчас рассосется твой комок и ты успокоишься. Пошли, моя милая.
Муся безропотно подчинилась. Она опиралась на плечо Галины. Та заметила, что девушка хромает на левую ногу. – Что с ногой? – поинтересовалась она.
– Не помню. Кажется, кто-то толкнул меня, и я упала.
– Господи, да ведь она у тебя распухла! Больно?
– Совсем нет. Просто она плохо слушается. Меня привезли в психушку?
– Да. То есть нет. Это недоразумение. Утром придет Борис Львович, и тебя отпустят домой.
– Я не хочу домой, – решительно заявила Муся, опускаясь на узкую жесткую койку од-номестной палаты, которую обычно держали свободной на случай, если свихнется кто-нибудь из городских шишек. – Я лучше останусь здесь.
– Ты сошла с ума!
– Да, я сошла с ума. – Муся жалко улыбнулась. – Помнишь слова Пушкина: «Не дай мне Бог сойти с ума». А мне Бог послал это испытание. Только я все равно не забуду его.
Муся зевнула. Начал действовать реланиум.
– Ты не знаешь, кто позвонил в психушку? – с любопытством спросила Галина.
– Не знаю. Думаю, что мама. А может, и Нинка. Хотя Нинки, кажется, не было дома.
– Но почему ты вдруг разбушевалась?
– Я хотела… хотела уехать с ним. А он сказал, что пока не может взять меня. Его мама так научила. Он испугался. Я сказала, что он трус. Я хотела выскочить из комнаты, но мама загородила дверь. Тогда я швырнула в окно табуретку. Мама ударила меня по лицу… – Муся зевнула, закрыла глаза. Ее голос был лишен каких бы то ни было эмоций. – Я все-таки выбежала в коридор, потом очутилась в столовой. Буфет смеялся надо мной так нахально, и я швырнула ему в пасть вазу. Я ему все зубы повыбивала. Ненавижу, когда надо мной смеются. Потом я побежала к бабушке. Я лежала рядом с ней в кровати, и мне было так тепло и уютно, а они вытащили меня оттуда силой. Бабушка кричала, а они волокли меня по полу. Они…
– Где был в этом время Вадим?
– Не знаю. Я ничего не знаю. Я его не…
Муся горестно вздохнула и погрузилась в сон.
Галя накрыла ее простыней и вышла, заперла дверь в палату на ключ – таковы были правила в лечебнице для душевнобольных, и она обязана была их соблюдать.
– Вы Вадим, – сказала она утвердительно, когда увидела мужчину, стоявшего возле стола в ее кабинете. – Как вам удалось сюда попасть?
Он усмехнулся.
– Не имеет значения, девушка. Вы ее лечащий врач?
– Я всего лишь медсестра, и то без диплома. Но я давно знаю Марусю и могу сказать вам в глаза: вы поступили подло. Мерзко, отвратительно, подло.
Он сел на кушетку и нервно закурил.
– Что с ней будет?
– Многое теперь зависит от тебя, – сказала Галя, вдруг перейдя на «ты». – Такие сволочи, как ты, появляются неизвестно откуда и навсегда ломают женщине жизнь.
– Да, я сволочь, ты права. Но я на самом деле ее люблю. Я готов отдать за нее жизнь.
– Слова… Да пошел бы ты со своими словами… – Ей ужасно хотелось выругаться, но она вдруг вспомнила, что Вадим был другом Андрея. – Ей не нужна твоя жизнь. Ей нужен ты. Неужели не понятно?
– Мария-Елена тоже мне нужна, – сказал Вадим едва слышно. Он упорно не поднимал глаза от пола. – Я даже представить себе не мог, как дорога мне эта девочка.
– Так спаси ее! – вырвалось у Галины. – Увези туда, где вас не знает ни одна живая душа. Люби. Оберегай.
– Это невозможно. Так бывает только в кино.
– Ну и дурак. Я бы даже сказала, мудак. Ты такой же, как все. Маруся выдумала тебя с головы до пят. А вот Андрюша был совсем другим.
Вадим поднял глаза и посмотрел на Галину внимательно и с сожалением.
– Так это ты та самая роковая женщина, про которую Андрюшка написал в дневнике: «От этой Кармен мне никуда не деться. Очевидно, я умру в ее объятиях. Думаю, это будет сладкая смерть».
Галина смутилась. В то же самое время в ней словно что-то распрямилось, устремилось к свету. Ей показалось на короткое мгновение, что Андрей жив. Но она вспомнила эту страшную телеграмму, и ее плечи обвисли.
– Да, – прошептала она. – Если бы можно было вернуть прошлое.
– Я тоже так думаю. Я жалею, что встретил Марию-Елену. Очень жалею.
– Жалеешь? Но разве о таком можно жалеть?
– Да, – решительно сказал он и загасил сигарету в стаканчике, из которого десять минут назад Муся пила валокордин. – Потому что наша земля – неподходящее место для такой любви. Нас скрутят в бараний рог. Вытрут об нас ноги. Заставят пожалеть о том, что мы родились на этот свет.
– Андрюша придерживался другой точки зрения.
– Почему же он в таком случае не женился на тебе?
– Я оказалась недостойной его. Эвелина Владимировна была права.
– Да брось ты. Вокруг Андрюшки всегда вились красивые бабенки. Ему это очень нравилось, и он даже не пытался изображать из себя монаха. Ты что, разве еще не прочитала его дневник?
– Нет, – Галина покачала головой. – Я боюсь. Мне кажется, там есть такое, о чем мне не положено знать.
– С тобой все понятно. Не надо поворачивать к себе луну темной стороной – так любит говорить наш полковник. Это твое дело. А вот я должен поставить все точки над «i». У меня такое правило. Я сказал Марии-Елене все как есть. Я ничего от нее не утаил.
– Бедная девочка, – вырвалось у Галины.
– Я с самого начала не хотел, чтобы она питала несбыточные надежды. В настоящий момент я никак не могу уйти от семьи. Потом, когда подрастет сын… – Он шумно вздохнул. – На меня словно затмение нашло, когда я увидел Марию-Елену.
– Кому же из вас пришло в голову позвонить в психушку? – спросила Галя, в упор глядя на Вадима.
– Ее матери. Я не стал ее отговаривать. Я тоже испугался, что Мария-Елена может что-нибудь с собой сделать. Она крушила все подряд.
– Эх ты! – вырвалось у Галины.
– Но ведь я хочу ей добра. Мне показалось, у нее началась горячка. У нас в полку один парень вот так же начал все вокруг крушить, а потом взял и выстрелил себе в рот. Мы даже не успели отнять у него револьвер.
– Ее не так-то просто будет вызволить отсюда. Ты это понимаешь?
– Но здесь ей, по крайней мере, подлечат нервы. Последнее время Мария-Елена была ужасно нервной.
– Здесь нервы не лечат. Здесь разрушают психику. Навсегда. Разве ты этого не знал?
– Но у нее есть мать. Она может завтра же забрать ее отсюда.
Галина медленно покачала головой.
– Мария Лукьяновна Берестова, да будет тебе известно, палец о палец не ударит для то-го, чтобы вызволить дочку из психушки.
– Но я же не знал… – Вадим встал. – Я хочу ее видеть.
– Она спит. Я сделала ей укол реланиума.
– Но я хочу с ней попрощаться. Где она?
– Идем. Но только без глупостей. Слышишь?
Муся спала на боку лицом к стене. Ее длинные спутанные волосы свесились до самого пола. Она стонала во сне, чмокала губами, шептала что-то неразборчивое.
– Я хочу остаться с ней наедине, – сказал Вадим и шагнул к кровати. – Я не сделаю ей ничего плохого.
Поколебавшись секунды две, Галина вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Но на ключ запирать не стала.
– Что там стряслось? – спросил медбрат, обходивший коридоры. – Привезли нового беднягу? А почему положили в «люкс»?
– О, это очень важная шишка. Дочка директора какого-то торга, – глазом не моргнув, соврала Галина. – Перед ней все на цырлах будут стоять.
– У нее там кто-то есть?
– Отец. Он души в ней не чает.
– Да ты что, спятила? А если Левыч узнает?
– Они с Левычем какие-то родственники. Он при мне ему звонил, и тот разрешил. Так что мы ничего не видели и ничего не знаем. Ясно?
– Да уж, куда ясней. А что с девицей? – полюбопытствовал медбрат.
– Думаю, самая обыкновенная истерика. Избалованная цаца, сам понимаешь.
Медбрат понимающе покачал головой и удалился, шаркая подошвами по линолеуму.
Галина присела на верхнюю ступеньку лестницы и задумалась. У нее вдруг созрел в голове план. Она была на все сто уверена в том, что Вадим поступит именно так, а не иначе. Галина знала, что ее как соучастницу с треском выгонят из больницы, но для Муси это было единственным спасением. А потому плевать она хотела на это поганое место.
Она сплюнула на лестничную площадку – она не делала так уже целый год – пошарила в кармане в поисках сигарет. Увы, она забыла их в кабинете.
Между тем Вадим наклонился над Мусей и сказал:
– Девочка моя, я тебя люблю. Прости, что заставил тебя страдать. – Он погладил ее по щеке, с трудом сдерживая слезы. Внезапно он поднял Мусю на руки и бросился к двери. – Эй! – негромко окликнул он, выйдя в коридор. – Ты где?
Уже через секунду Галина была рядом.
– Я увезу ее, ясно? Пускай все знают: Вадька Соколов никакой не мудак. Ты сможешь устроить так, чтоб нас пропустили на волю? Я готов заплатить.
– Иди за мной, – решительно сказала она.
В длинных грязных коридорах больницы было довольно холодно – заведение было связано подземными переходами с городским моргом. Внезапно Галина распахнула какую-то низенькую дверь, и они очутились под звездным небом. В лицо терпко дышали степные травы.
– Ты поставил машину у главного входа? – спросила Галина.
– Да. Но вряд ли найду дорогу.
– А кто тебя просит? Давай ключи. Я сама пригоню машину.
…До появления главврача Галина привела в порядок картотеку, разобрала бумаги на столе, вытерла отовсюду пыль.
«Скорей бы утро. Я так хочу почитать Андрюшин дневник, – думала она, глядя в посеревшее окно. – Ну почему я не сделала этого раньше? Какая же я дура! Спрашивается, чего мне бояться теперь, когда Андрюши больше нет на свете? Я знала, он мне изменял, но ведь мы с самого начала были с ним не на равных. Я сама ему все рассказала о том, что было со мной в прошлом. Да, сама – он меня за язык не тянул. – Она вздохнула, зажмурила глаза и энергично потрясла головой, словно пытаясь отогнать какие-то ужасные воспоминания. – Если бы Эвелина Владимировна не показала мне ту фотографию, на которой Андрюша улыбается белокурой девице, я бы… я бы никогда ему не изменила. Я решила ему отомстить… О Господи, какие же мы, бабы, дуры».
Она схватилась за голову и стала раскачиваться из стороны в сторону.
Вадим гнал «Волгу» на сумасшедшей скорости. Он ехал несколько часов на север, но, доехав до границы Тульской области, резко развернул машину, избежав на каких-нибудь полметра столкновения со встречной фурой, съехал на обочину, увидел впереди грунтовую дорогу, углублявшуюся в окаймленное лесопосадкой поле.
Свернув с дороги в высокую траву, Вадим остановился, оглянулся назад. Муся спала на заднем сиденье, свернувшись калачиком. Она спала уже часа четыре с половиной, если не больше. Вадим открыл обе дверцы, впустив настоявшийся на жарком солнце запах увядающих от засухи трав, лег на сиденье, вытянул ноги до земли. И в то же мгновение заснул.
И так же мгновенно проснулся. Солнце переместилось в последнюю четверть горизонта, с севера дул прохладный ветер. По привычке Вадим первым делом глянул на свои часы и обомлел: ровно через тринадцать часов он должен предстать пред очи высшего начальства: выбритый, причесанный, отутюженный, с бодрым выражением лица. А ему еще предстоит отмахать добрую тысячу километров.
Он завел машину, вырулил на проселок, нацелившись в сторону шумевшего метрах в восьмидесяти шоссе. И только тогда вспомнил о Мусе и обо всем том, что было с ней связано.
Заднее сиденье оказалось пустым. Вадим чертыхнулся и, не заглушая мотора, вышел, заорал во всю мощь легких:
– Мария-Елена! Маруся! Иди сюда!! Скорее!!!
Он кричал до хрипоты, бегая вокруг машины. Потом, резко подскакивая на колдобинах, выехал на шоссе, с которого открывался вид на поле и близлежащие окрестности, затормозил на обочине.
Ни души. Где-то примерно в полукилометре от асфальта параллельно ему пылила бричка, запряженная хилой лошадкой. Вадим выхватил из бардачка полевой бинокль, навел в ту сторону. Возница был человек с бородкой в надвинутой низко на лоб грязной парусиновой кепке. В бричке стояло три больших металлических бидона и валялись какие-то тряпки.
Вадим долго плутал проселками, пока наконец при очередном повороте не выехал прямо навстречу бричке. Лошадь заржала, встала на дыбы, и мужичок ловко осадил ее хлестким ударом кнута.
– Дедушка, ты не видел девушку в шортах и черной майке? – спросил Вадим, высунувшись из окна.
Дед снял кепку, вытер ею вспотевшее лицо и только тогда соизволил посмотреть в сторону Вадима.
– Здравствуй, парень. Кого-то потерял?
– Девушку. У нее длинные каштановые волосы и… синяк под левым глазом. Она куда-то сбежала, пока я спал.
– Поссорились, значит. Ну и ну. – Дед надел кепку на макушку, достал из-под козел пластмассовую бутылку с водой и протянул Вадиму. – Попей. Колодезная.
Вадим жадно присосался к бутылке. Вода оказалась очень вкусной и холодной. А он и не знал, что его так мучила жажда.
– Спасибо. – Он вернул деду почти пустую бутылку. – Так ты ее не видел?
– Может, и видел, поди разбери. Тут у нас школьников понаехало, как саранчи, свеклу полют, огурцы собирают. А там, – дед махнул рукой назад, – спортсмены из Москвы тренируются. Девки в основном, хотя, правда, и парни встречаются. Все как один в майках и шортах. Поди догадайся, где парень, а где девка.
– У нее очень длинные волосы. До пояса. – Вадим почувствовал, что злится на этого деда, себя, Марию-Елену и, разумеется, на несправедливо устроенный мир в целом. – Возможно, она немного не в себе.
Во взгляде деда была насмешка.
– Девушек нынешним летом больше чем грибов. Выбирай любую, – сказал он и хихикнул, обнажив гнилые зубы.
Вадим стремительно развернул машину, и чуть не увязнув в скрытой густой травой колее, выскочил на шоссе. Время тикало неумолимо. Он знал, что не может опоздать к себе в часть ни на минуту.
Он стоял на обочине и беспрерывно сигналил. Резкий вой сирены как нельзя лучше гармонировал с его душевным состоянием жгучей тревоги и дисгармонии с самим собой.
Наконец до него дошло, что садится аккумулятор. Он завел машину, стуча по педали газа так, словно хотел, чтобы она провалилась сквозь пол, выехал на свою полосу, все еще озираясь по сторонам в безумной надежде, что вот сейчас из лесопосадки выйдет Мария-Елена и они на самом деле уедут туда, где их никто не достанет.
Мария-Елена не вышла.
Вадим рванул сцепление, выжал до отказа газ. Белая «Волга» мчалась со скоростью ракеты, вырвавшейся из земного притяжения.
«Господи, пошли им счастье. Господи, если ты есть… – мысленно твердила Галина, слушая и не слыша упреки Бориса Львовича Симкина, главного врача больницы. – Маруся, дорогая, береги себя. Держи себя в руках. Иначе случится беда. Непоправимая беда».
– Я взял вас на работу не для того, чтоб вы здесь спали. Спрашивается, почему вы не заперли на ключ палату Берестовой? Немедленно отвечайте!
Она смело глянула в глаза главврача.
– Берестова не душевнобольная. Ее привезли сюда по ошибке. Глупейшей ошибке.
– Это решать не вам. Кто вы такая, позвольте спросить?
– Я ее подруга. Я знаю, почему с ней случился нервный срыв. Здесь ее бы превратили в пожизненную калеку.
– Вы слишком много берете на себя, Кривцова. А если Берестова кого-нибудь убьет или с ней самой что-то случится? Кто ответит за это? Вы?
– С ней ничего не случится.
– Вы говорите так уверенно, словно сами организовали ее побег. Это так и было, Галина?
– Борис Львович, я очень прошу вас пока не сообщать ее родным, в особенности матери, о том, что Маруся исчезла. Я вас просто умоляю. Если хотите, я встану перед вами на колени.
Симкин хмыкнул. Галина ему нравилась, и он однажды даже сделал соответствующий заход, но получил решительный отпор. К тому же он был не злой человек, просто в данной ситуации ему было необходимо показать, кто здесь начальник.
– То есть как это не сообщать матери? Да вы в своем уме? Родители обязаны знать о случившемся в первую очередь. Как ни прискорбно, мне придется позвонить в милицию и сообщить приметы больной Берестовой.
Симкин протянул руку к телефонному аппарату.
– Не надо! – Галина вцепилась в его запястье. – Вы пожалеете об этом! Блин, у вас же доброе сердце.
– В таком случае, Кривцова, расскажите мне все, что здесь случилось в мое отсутствие. И чтобы как на духу. Я могу рассчитывать на вашу полную откровенность? – Да, но… Я боюсь, вы употребите ее во вред Марусе. Вы ведь должностное лицо.
– Я прежде всего человек, и у вас, моя дорогая, как мне кажется, неоднократно была возможность в этом убедиться. – Симкин приблизился к небольшому сейфу, где хранились сильнодействующие и наркотические препараты, щелкнул замком, чем-то звякнул и протянул Галине налитый до краев стаканчик коньяка. – Пейте. Вы бледнее смерти. Правда, говорят, с утра грешно, но Бог был евреем, следовательно, он должен проявить ко мне снисхождение и отпустить грехи. А я в свою очередь отпущу вам ваши. Да пейте же. – Коньяк ожег ей гортань. Симкин разломил печенье, сунул ей в рот половинку с острыми краями. – Галя, у нас с вами совсем немного времени.
– Муся сбежала из дома с человеком, в которого влюбилась с первого взгляда. Они отдыхали три недели на море. Этот человек женат, у него маленький сын. Он хотел, чтобы Муся осталась дома, кончила школу, а потом… – Галина неопределенно развела руками. – Он обещал писать ей письма, но Мария Лукьяновна, ее мать, сказала, что если он пришлет хотя бы одно письмо, она сообщит командиру полка.
– Значит, он военный. – Это обстоятельство почему-то развеселило Бориса Львовича. – Итак, мы имеем дело с бравым гусаром, покорителем женских сердец. Я вас внимательно слушаю, Галочка.
– Он испугался. Он хотел уехать, то есть сбежать по-подлому. Маруся вышла из себя. Она стала бить посуду. Мать позвонила сюда.
– Мать? – Брови Симкина в удивлении поползли вверх. – Что, девочка состоит у нас на учете?
– Нет, конечно. Вполне нормальная, умненькая девчонка. Домоседка. Отличница. Просто она влюбилась в этого Вадима, что называется, очертя голову.
– «Пришла пора, она влюбилась». Помните, у Пушкина? – Симкин хмыкнул, налил в стакан еще коньяка и сунул его в руку Галине. – И что было дальше?
– Ее привезли сюда в смирительной рубашке с синяком под глазом. Вы же знаете наших живодеров. Я ее развязала, уложила в постель. Она разговаривала со мной вполне разумно, только вся дрожала. Я сделала ей но-шпу и реланиум.
– Абсолютно верно. – Симкин присел на кушетку рядом с Галиной и обнял ее за талию. – Давайте выпьем за то, чтобы эта девочка больше никогда к нам не попадала. Ну, смелей. Ведь я же сказал вам, что Бог на моей стороне.
Галина послушно выпила коньяк, и ее моментально развезло. Ей было неприятно ощущать у себя на талии горячую ладонь Бориса Львовича, но она чувствовала, что сейчас судьба Муси находится исключительно в его руках, и, сделав над собой усилие, не скинула эту ладонь.
– А потом появился он. – Галина всхлипнула. – Такой красавчик. Он был другом моего Андрюшеньки. Вы знали Андрюшу Доброхотова?
– Я играю в преферанс с его отцом. Вернее, до недавних пор играл. Так ты дружила с Доброхотовым-младшим?
– Да, но я сама знаю, что я ему не пара. Я родилась и выросла в «клоповнике», а он… Вы сами знаете, кто его родители. – Галина всхлипнула еще громче. – Я из кожи вон лезла, чтобы дотянуться до Андрюши. Столько книжек перечитала, стихи на память учила, слушала сонаты Бетховена. Блин, а он взял и сыграл в ящик. – Галина расплакалась и упала на грудь Бориса Львовича. – Я больше не могу так, не могу, – ныла она. – Без Андрюши все пусто, бессмысленно… Так херово, так… Блядь, этот падло может бросить девчонку, и тогда… – Галина икнула. – Тогда я отрежу ему мошонку и натяну тебе, Боря, на лысину.
– Фу, какая же ты жестокая женщина. – Борис Львович ловко развязал пояс ее халата, раздвинул полы. – А с виду кажешься доброй и ужасно соблазнительной. – Его пальцы уже расстегивали пуговицы нейлоновой кофточки Галины. – Так, значит, эта твоя подружка сбежала со своим гусаром, да? Ну и молодец. Правильно сделала. Надо уметь пользоваться жизнью, пока ты молодой. Ну и потом тоже. – Он вынул тугую грудь Галины и стал жадно облизывать ее. – Расслабься, моя цыпочка. Мы не скажем злой фурии Берестовой, что ее дочура сделала крылышки. – Он расстегнул ширинку своих брюк и деловито запихнул туда руку Галины. – Смелей, моя цыпочка. Ты меня очень возбуждаешь. У тебя, я думаю, давно не было мужчины. Дядя Боря тебе поможет с этим делом, моя сахарная…
– Спишь? Почему ты не вышла на работу?
Нина подтянулась на руках и села на подоконник, под которым стояла раскладушка Галины.
– У меня температура, – пробормотала она, с трудом разлепив спекшиеся губы.
– Что с сестрой? У нее на самом деле серьезно?
Галина попыталась оторвать от подушки голову и поморщилась от резкой боли в затылке: она выпила пол-литра самогонки, ничем не закусывая.
– Недельку поваляется в «люксе» и выйдет как огурчик. Боря… я хочу сказать, Симкин просил передать, чтобы вы с матерью ее не тревожили – у Муськи связаны с вами навязчивые идеи.
– Маме сейчас не до Маруси. Бабушка умерла.
– Когда?
– В тот вечер, когда забрали Мусю. У нее случился сердечный приступ, а меня, как назло, не было дома. «Скорая» приехала, как всегда, поздно.
– О Господи! – вырвалось у Галины. – Муся очень расстроится. Бедняжка.
– Ты ей ничего не говори. Как она?
– Удовлетворительно. – Длинное слово далось Галине с трудом.
Галина вдруг вспомнила, что делал с ней недавно Симкин, и громко простонала. Ей показалось, она лежит не на раскладушке, а в зловонной, кишащей червями луже.
– Может, принести ей фруктов или чего-нибудь вкусненького?
– Не надо. Люксовиков кормят по высшему классу. – У Галины едва ворочался язык, и произносить слова было для нее настоящей пыткой. – Я… я больше не буду работать в вашей больнице.
– Тебе что, дали еще ставку в психушке?
– Д-да. Скажи Меркуловой, что я напишу заявление по собственному…
Ее вдруг вывернуло наизнанку. Она даже не успела наклониться над полом. На белой простыне расплылось зловонное ядовитое желтое пятно. Галина вскочила и с воплем бросилась на кухню.
– Успокойся, все пройдет. Ну с кем не бывает? – Нина гладила подругу по мокрой от пота спине. – Перебрала слегка?
– Ненавижу! Ненавижу! – Галина стиснула зубы и, обхватив руками собственные плечи, медленно осела на выщербленный кафельный пол полутемной кухоньки. – Если б ты видела, что он со мной вытворял!
– Кто?
– Не слушай меня, – спохватилась Галина и сделала попытку встать. – Я на самом деле перебрала. Блин, во рту так пакостно. А на душе и того хуже.
– Жаль, что ты уходишь от нас. – Нина вздохнула. – Будешь на поминках?
– Не знаю, все зависит от этого урода Симкина. – Она зажмурила глаза и наконец встала, опираясь на раковину. – Он лечащий врач Муси. От него зависит ее дальнейшая судьба, поняла? Да, скажи своей мамаше, что она последняя сука и если бы не… Симкин, Муська лежала бы сейчас в отключке с набитым дерьмом мозгами. У этого Симкина, блин, такой большой… – Галина произнесла длинную тираду матом. – Чего уставилась? Думаешь, твоя подружка академию кончала, как некоторые? Ну да, кончала, да только другую. Первый раз меня трахнули на углу Московской и Урицкого. В подворотне тогда была громадная лужа и туда никто не заходил. Тот хмырь сперва засунул мне туда большой палец. Он сказал, что ненавидит целок. Потом как прижмет к стенке… Блин, я думала, его палка у меня из ушей вылезет. У Симкина тоже громадная, но он интеллигент, блин, и вообще в попе ватка. Это такая поговорка есть. Слыхала?
– Что с тобой, Галка? О Господи! – Нина смотрела на подругу с ужасом и отвращением. Она знала о ее не слишком благополучном прошлом – кое-что ей рассказала сама Галина, да и сплетни до нее доходили, хотя она старалась не придавать им значения. – Возьми себя в руки! Немедленно!
– Ха! Легко тебе сказать. Ты дочка учительницы, блин, а моя мать мыла полы в общественных сортирах, папаша был грузчиком. Едрена вошь, да я вот сейчас возьму и задушу сама себя собственными руками.
Она вцепилась себе в горло.
– Прекрати! Я позову людей! – визжала Нина.
– Зови. – Галина опустила руки. – Что мне до твоих людей? И вообще на хрена мне эта житуха? Сегодня в рот вставит, завтра в зад – вот и вся радость. Только бы Муське было хорошо. – Она всхлипнула. – Котеночек мой дорогой, я все-все из-за тебя вытерплю. Вот увидишь.
– Что с сестрой? Ты что-то скрываешь от меня. У нее серьезное положение? Я так и знала. Это я виновата – я могла поломать их отъезд, а я вместо этого умыла руки.
– Ну и зануда же ты, Нинка. Дура и зануда. Да девчонка такое испытала – нам с тобой и не снилось. Надеюсь, этот тип все-таки не такой подлец, каким показался мне вначале. А там кто его знает. Блин, мужики соображают не головой, а другим местом. Черт побери, и как мне теперь отвязаться от этого старого кобеля?..
– Не спеши, роднуля. Я зашла к Мамаю и сказала, что у тебя случилось в дороге ЧП и ты позвонил Воропаихе. Мамайчик соизволил дать тебе денек отгула. У них сегодня смотр этих салаг из училища. Так что ноу проблемз, как говорят за бугром.
Ариша была в бледно-голубых синтетических брючках в обтяжку, под которыми соблазнительно перекатывались упругие мускулы. Вадим обнял жену, по-хозяйски чмокнул в шею, с удовольствием вдохнул знакомый запах – почти так же пахло от сына. И с трудом подавил горестный вздох.
Она ободряюще похлопала его по спине. Последнее время Ариша научилась смотреть на похождения мужа сквозь пальцы, а ведь поначалу даже собиралась наложить на себя руки. Все мужчины вокруг время от времени делали «выпады налево», как выражался Мамаев, командир полка, в котором служил Вадим. По крайней мере, ее муж не дрался, приносил домой почти всю зарплату, к тому же был самым красивым мужчиной в их городке. Если не считать покойного Андрея Доброхотова.
Арише не удалось подавить вздоха.
Вадим принял его на свой счет.
– Все в порядке, старушка. У меня на самом деле приключилось ЧП. Но, как видишь, все обошлось, и я прибыл в твое полное распоряжение. А как младшенький соколик?
Ариша приложила к губам палец и вымученно улыбнулась.
– Сейчас в порядке. Почти. Умудрился свалиться с дерева и сломал левую руку.
– Ну и дела. – Вадим отстранил от себя жену и приоткрыл дверь в комнату. Лелик спал с открытым ртом, закинув забинтованную руку за голову. Он понял внезапно, что здорово соскучился по сыну.
– Как это случилось? – расспрашивал он жену, уже успевшую наполнить ванну горячей водой, над которой возвышались айсберги душистой пены.
– Хотел снять котенка Воропаевых – они купили на рынке белого перса. Тот его за руку укусил, а Лелик растерялся и свалился в клумбу. Там оказался кирпич. Представляешь, он даже слезинки не проронил – только кряхтел и жмурился, как от солнца.
Ариша расстегнула пропахшую потом рубашку мужа, скользнула ладонью по загорелой груди.
– И что сказал Соломон? – обеспокоенно спросил Вадим.
– Мамай дал машину, и я повезла Лелика в Ленинград. Представляешь, мне словно шепнул кто-то: не доверяй его местным костоправам. Перелом оказался ужасно сложным – у Лелика, как ты знаешь, хрупкие косточки. Мы с ним неделю в больнице лежали. Папа устроил нас в отдельную палату. Ну, теперь все самое страшное позади, а поначалу ему даже обезболивающие уколы делали. Через десять дней снимут гипс, тьфу-тьфу. – Ариша прижалась щекой к горячей груди мужа и всхлипнула. – Как хорошо, что ты вернулся. Я тут совсем духом пала.
– Ну, это ты зря. – Вадим вылез разом из джинсов и трусов и с удовольствием погрузился в душистую воду. – Жаль, что у нас нет телефона.
Едва он произнес эту фразу, как тут же мысленно обругал себя за лицемерие. Он знал, что даже если бы у них в квартире стоял телефон, он бы не стал звонить Арише. Он не делал этого даже тогда, когда она с сыном жила у родителей в Ленинграде, а он – это было заведено у них чуть ли не с первого дня их совместной жизни – уезжал в свой вольный холостяцкий отпуск.
– Скоро поставят. – Ариша села на скамейку, взяла пузырек с шампунем, выдавила себе на ладошку густую зеленую жидкость. – У тебя отросли такие длинные волосы. Увы, наш Мамайчик отстал на целых полстолетия от моды. Если бы полком командовала я, то в приказном порядке велела бы тебе носить гриву, как у Миши Боярского.
У Ариши были ловкие быстрые пальчики. А он, как выяснилось, успел подзабыть, как приятно, когда тебе моет голову женщина.
