Текст книги "Нечаянные грезы"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Сначала давай поедем домой. Приведешь себя в порядок, выспишься, а там будет видно. – Ирина Николаевна погладила сына по спине. – Знаешь, отец согласился, чтоб у него взяли все анализы. Это ты на него повлиял. Спасибо тебе, сынок. Я не теряю надежды, что он поправится.
Ирина Николаевна вела машину не спеша и очень уверенно. Все постовые в городе отдавали ей честь – она несколько лет вела кружок фортепьяно в Доме культуры милиции. Алеша лежал на заднем сиденье, потом внезапно вскочил, схватил мать за плечо.
– Остановись возле цветочной палатки. Я должен купить ей гвоздики.
Он вернулся через пять минут с целой охапкой бело-розовых мраморных гвоздик и очень повеселевший.
– Я такой кретин. Ты даже представить не можешь, мама, какой тупоголовый кретин твой сынуля Лешик. Она же сидела с тем типом в столовой под абажуром. Если бы он был ее любовником, они бы не стали зажигать свет, а уединились бы в каком-нибудь укромном местечке и… Марыняшечка, солнышко, прости меня. – Он иступленно поцеловал гвоздики. – Мама, у меня очень помятый вид?
– Нет. Примешь ванну, как следует отоспишься – и все пройдет.
– Но я не хочу спать. Я ни за что не засну, пока не попрошу у нее прощения. Я только переоденусь и… Куда же ты, мамуля? Нам нужно заправиться. Давай-ка налево.
– Я обещала отцу, что заеду. Он будет меня ждать. Алешенька, может, и ты поднимешься к нему хотя бы на пять минут?
– Хорошо, мама. Но потом я сразу же уеду в N. Не знаешь, у отца в палате есть душ?..
Они гуляли втроем – Угольцев, Ваня и Муся – по сказочно заснеженным улицам города, потом Ванька потянул их в лес.
– Хочу набрать шишек и сделать из них пробковый шлем. Как у колонизаторов в Африке, – объяснил он. – Мама, ты поможешь мне сшить шлем?
– Я не умею шить, Ванечка.
– Это не женское дело шить шлемы, Иван. – Угольцев положил руку на плечо мальчика, приноровил свой шаг к его. – На обратном пути мы купим клей, и я покажу тебе, как это делается. Правда, я считаю, что для этой цели больше подойдет пенопласт, а не шишки, но это уже, как говорится, на любителя. А еще мы можем скомбинировать два материала.
– Будет здорово, Павлик, если ты всегда будешь жить здесь. Ты умеешь решать уравнения с двумя неизвестными? – спросил мальчик.
– Запросто. Кстати, это мое самое любимое занятие. Тут есть один секрет, который я при случае тебе открою. Будешь щелкать их, как белка орешки.
На обратном пути Угольцев накупил в супермаркете сладостей, мороженого, шампанского. Он позвонил сестре из автомата и попросил накрыть на стол. С его приездом, невольно отметила Муся, в доме воцарилась почти праздничная атмосфера.
«С ним легко, – думала она, потягивая за обедом шампанское. – Все понимает, прощает… Щедрая, широкая душа. И чего, спрашивается, мне еще надо? Тот мальчишка замучает меня ревностью, а сам наверняка будет мне изменять. Они все сейчас такие. Павел человек старой закваски. Из него получится верный муж. Но я… разве я смогу стать ему преданной женой? Был бы он моим отцом… Хотя отцы редко понимают своих дочерей, а Павел меня понимает. Это, очевидно, потому, что любит меня еще и как женщину».
Она задумчиво ковыряла ложкой в вазочке с мороженым.
– Голубчик Паша, а ты здорово сдал с тех пор, как мы виделись в последний раз, – сказала Елена Владимировна, глядя на сына запавшими в глазницы глазами. – Пора тебе наконец-то пристать к какому-то берегу. Да и Машеньке спокойней будет, если ты поселишься тут с нами – все-таки Ванечка без отца растет. Ты обязан заменить ему отца, Пашенька. Правда, Анечка? Глядишь, и Маша к нам со временем переберется. Тут жизнь полегче, чем в Москве, – земля щедро кормит. Нынешний год богатая картошка уродилась, а помидоры – хоть на выставку вези. Ты, Паша, помню, когда-то любил в земле копаться. Покойный Герасим, царство ему небесное, бывало, только земля оттает, уже редиску сажает и прочую зелень. Участок у нас под Москвой лесистый был, но все равно свои огурцы все лето ели, еще и соседям раздавали. А какие росли гладиолусы и флоксы. Помнишь, Паша?
– Помню. – Угольцев кивнул своей роскошно седеющей головой. – Еще бы мне, мама, не помнить.
– Перевезешь свою библиотеку, рояль, и заживем как старосветские помещики. Помню, когда-то ты совсем неплохо играл на рояле.
– Я его продал, мама.
– Не может быть. – Елена Владимировна всплеснула сухонькими аккуратными руками. – Поторопился ты, Паша, – ведь на этом рояле еще твой дедушка играл.
– Мне срочно нужны были деньги. Сейчас наступили нелегкие времена. До пенсии мне далековато, да ты и сама понимаешь, что это не те деньги, на которые можно прожить.
– Ты совершил ошибку, Паша. Уж лучше бы ты продал отцов портсигар. Герасим его не любил. Ну да, его подарили ему на день рождения мои родители, а он хотел его продать и купить машину. Но моя мама встала на дыбы. И правильно сделала – та машина уже бы давно превратилась в груду металлолома.
Угольцев случайно встретился глазами со взглядом Муси. В нем было сострадание. И насмешка. И еще много тоски и чего-то такого, чему он не мог дать названия. «Нет, эта женщина не для меня, – в который раз подумал он. – Она подавляет меня, превращает в ничтожество. Она молча глумится над тем, что я привык с детства уважать и даже обожать. Но я, кажется, не смогу без нее жить…»
Внезапно Муся встала и вышла в коридор.
– Ты должен сделать первый шаг, – сказала Анна Герасимовна, когда хлопнула дверь на веранду. – Неужели ты не видишь, что она тебя любит?
– Да, Павлуша, ты стал совсем бесчувственным, – подхватила Елена Владимировна. – Девочка нуждается в поддержке. Смотри, как она осунулась и исхудала. Небось и хлеба вдоволь не может купить на свои жалкие рублики. Ну ничего, как-нибудь здесь проживем. Здесь все свое, да еще и золотишко старое осталось. Я тут хотела Манечке кольцо подарить, а она ни в какую. Бедная, но гордая. Ванечка, а ты хочешь, чтоб мама с тобой жила?
– Да. Но только не здесь, а в Москве. Она обещала взять меня к себе в Москву, когда мне исполнится двенадцать.
Анна Герасимовна и Елена Владимировна молча переглянулись.
– А как же мы с бабушкой? – не выдержала Анна Герасимовна.
– Но я ведь вам не родной. Поскучаете немножко и привыкнете. Даже, наверное, почувствуете облегчение, что избавились от лишних хлопот.
– Ты нам дороже родного, Иван, – сказала Елена Владимировна торжественным и вместе с тем плаксивым голосом и поднесла к глазам платочек. – Без тебя наш дом станет пустым.
– Мама родит вам для развлечения еще одного ребенка. Вы попросите ее, и она обязательно родит. А я уже вырос и хочу жить и учиться в Москве, а не в этой дыре.
Угольцев с трудом сдержал улыбку. Ему нравилась эгоистичная откровенность Ивана – он был весь в мать. Хотя, вполне вероятно, тот летчик тоже был самовлюбленным эгоистом.
– А ты хочешь, чтоб у тебя появились брат или сестра? – спросил Угольцев у мальчика.
– Мама говорит, что у меня есть старший брат. К сожалению, я его ни разу не видел. А вообще-то очень хочу. Но только чтобы он или она были мне родными целиком, а не на половину. Ты понял меня, Павлик?
Угольцев улыбнулся и протянул Ивану руку. Тот схватил ее и крепко пожал.
Потом он вышел на веранду покурить. Он видел, как закутанная в большую клетчатую шаль Муся бродит по саду, широко переставляя ноги, обутые в высокие резиновые галоши. Она остановилась и долго смотрела в сторону безлюдной в этот сумеречный час улицы. Бросилась к калитке, открыла ее… Вся сгорбилась и медленно побрела в сторону крыльца.
– Хочешь покурить? – спросил он, протягивая ей пачку «Честерфилда».
Муся молча взяла сигарету, села в старое плетеное кресло, скрипнувшее недовольно и даже сердито.
– Что будем делать? – спросила она, пуская в Угольцева струю дыма.
– Держаться друг друга. Это всегда помогает.
– Ты думаешь? Я совершила ошибку, что не вышла за Старопанцева. Думаю, ты знаешь его.
Угольцев молча кивнул и зажег новую сигарету.
– По крайней мере, этот человек не давал мне скучать. Больше всего на свете я боюсь скуки, Павлик.
– Никогда не поздно исправить свои ошибки. – Он горько усмехнулся. – Или, как выражаются китайцы, лучше поздно, чем никогда.
– У него родилась дочка. Не в моих правилах сиротить маленьких детей.
– Иван знает, что у него есть брат. Ты часто рассказываешь ему про отца?
– Мне нечего рассказывать о нем. – Она вздохнула, плотнее закутываясь в плед. – Знаешь, Павел, мне кажется в последние дни, что с этим человеком случилась беда.
– Дорогая моя девочка, с нами всеми время от времени что-то случается. Чаще плохое, чем хорошее.
– Но с ним случилась беда, настоящая беда, – повторила Муся. – Я теперь знаю это точно.
– Брось себя накручивать.
– Я чувствую его на расстоянии. Последние три ночи он мне снится. Павел, он каждую ночь зовет меня.
– Думаю, ты просто злоупотребляешь спиртным и снотворным.
– Это было бы слишком просто. Все эти дни со мной творится что-то странное.
– Я думал, ты влюбилась. Ты ведь влюбилась, Маруся, правда?
– Я… я сама так считала. Но чем больше я думаю об Алеше, тем сильнее чувствую Вадима. Это похоже на наваждение. Иногда мне кажется, я сойду с ума. Потому я и решила выйти за тебя замуж. Если ты, конечно, не против.
– Ты застала меня врасплох, девочка.
– Знаю. Но ведь ты сам сказал, что мы должны держаться друг друга. Вернее, это я должна за тебя держаться. Ты-то выстоишь, а я упаду, и меня окончательно втопчут в грязь.
– Ты, наверное, догадалась, что я совсем на мели, – сказал Угольцев, стараясь не глядеть на Мусю.
– Нет, не догадалась. А какое это имеет значение?
– Я не привык быть на содержании у женщины, тем более у любимой.
– Предрассудки, Павел, сейчас конец двадцатого века. Да и кто догадается, что деньги зарабатываю я? Кажется, я исполняю роль музработника безукоризненно.
– И когда, по-твоему, мы должны сочетаться узами Гименея?
– Чем раньше, тем лучше. Я ведь никому ничего не обещала. – Она вздохнула и опустила глаза. – Пора и мне взяться за ум, правда?
– А если он приедет?
– Это была самая заурядная поездная интрижка, каких случаются тысячи каждый день. Если бы все придавали этому значение… – Она стремительно отвернулась, но Угольцев успел заметить блеснувшие в ее глазах слезинки. – Да и мне уже не семнадцать и даже не двадцать два. Нет, Павел, я не верю в любовь с первого взгляда.
– А я верю.
Она улыбнулась ему плотно сжатыми губами.
– Ты всегда был романтиком. За это я люблю тебя особенно горячо и…
Она кашлянула в кулак. Это было похоже на горький всхлип маленького ребенка. – Я должен все как следует обдумать. – Он встал, сунул руки в карманы пиджака, прошелся по веранде. – Я всегда был свободным человеком.
– Думай, Павел, думай. Я сама всегда любила свободу, но наступил момент, и я поняла, что она меня отправит на тот свет. А у меня есть Ванька.
– Его сын. Ты хочешь жить только потому, что у тебя есть от него сын.
– Да.
– Хоть бы раз притворилась, соврала. Когда-нибудь тебя пристрелят за твою правду.
– Не преувеличивай. – Она задумалась, наморщив свой гладкий лоб. – Хочешь, я совру тебе для разнообразия?
– Валяй.
– Я не пущу его на порог, если он приедет. Скажу: парниша, поезд ушел, стрелочник напился в дрезину, пути разобрали. – Она запрокинула голову и рассмеялась неестественно громко. – Другого поезда не будет. Никогда. Да, да, теперь я уже не вру. Я буду тебе хорошей женой, Павел. Вот увидишь.
– Ты на самом деле собираешься взять Ивана в Москву? – спросил Угольцев, желая переменить тему разговора.
– Мне там очень одиноко. Сейчас это уже не опасно. Старопанцев обещал мне защиту.
– Не лучше ли тебе самой перебраться в N? – неожиданно спросил Угольцев.
– Нет! – Муся решительно затрясла головой. – Я не смогу перестать быть Мэрилин. Я умру без этого, Павел. Скажи: ты веришь в посмертную жизнь души?
Она подалась вперед, ожидая его ответа. Даже уронила на пол недокуренную сигарету.
– Нет. Но я старый материалист. Так что мое мнение можешь не принимать всерьез.
Муся потянулась за новой сигаретой, но на полпути ее рука безжизненно упала.
– Вот почему я хочу, чтоб ты всегда был рядом со мной, – прошептала она и тихо всхлипнула. – Я… меня мучают призраки.
Алеша вышел из поезда и сел в трамвай, который делал круг на привокзальной площади.
В машине внезапно отказало сцепление. Он страшно расстроился и даже разозлился и бил в сердцах ногами по твердым от мороза колесам. Но, сев в поезд, вдруг сразу успокоился.
Здесь пахло так знакомо и обещающе празднично. До N скорый поезд шел около трех часов, и Алеша даже успел вздремнуть, устроившись на боковой полке плацкартного вагона. Когда он проснулся, за окном начало светать, и показались до боли знакомые очертания вокзала.
Разумеется, он мог взять такси, которое домчало бы его на Степную улицу за пятнадцать-двадцать минут. Поначалу он именно так и хотел поступить. Однако, очутившись на знакомом перроне, ощутил робость, потом смятение и какое-то совсем уж мальчишеское волнение. Ему нужно было время прийти в себя – и трамвай оказался самым подходящим транспортом.
Город уже окончательно проснулся. На глазах гасли уличные фонари и неоновые вывески магазинов. Когда трамвай резко свернул влево, в глаза Алеше больно ударили красноватые лучи солнца, только что появившегося из-за горизонта. «Она наверняка уже проснулась и даже встала, – думал он, задумчиво глядя вдаль. – Я не спросил, кем она работает… Может, преподает в школе или в институте? Хотя нет, на училку она не похожа! – Алеша покачал головой и поймал на себе укоризненный взгляд пожилого мужчины в старом ратиновом пальто с вылезшим воротником. – Скорее всего она работает в каком-нибудь офисе, может быть, в совместном предприятии… Нет, нет, снова не то. Она слишком красива и слишком раскованна для того, чтоб гнить в скучной конторе. Может, она манекенщица?.. Хотя вряд ли. Они все такие воображалы. Эта новая Витькина подружка Райка работает в каком-то вшивом Доме моделей не то в Люберцах, не то в Одинцово, а строит из себя какую-нибудь Линду Евангелисту [6]6
Всемирно известная итальянская манекенщица.
[Закрыть]…»
Алеша так и не подобрал подходящей профессии для своей Марыняши, хоть трамвай петлял по городу минут сорок пять, если не больше. Протискиваясь к выходу мимо деда в ратиновом пальто, Алеша сказал вполне серьезно:
– Нужно похмеляться по утрам. А вообще пора, дедуля, нам с тобой с этим делом завязывать.
Не дождавшись, пока трамвай остановится окончательно, он разжал тугую гармошку двери и спрыгнул в сугроб возле тротуара. В то же мгновение его сбили с ног большие санки, в которых сидели два краснощеких подростка. Алеша сделал попытку удержаться, но, помахав ногами в воздухе, завалился на тротуар и больно ударился затылком. Свет померк в глазах, но сознание продолжало какое-то время работать.
«Я теперь не скоро увижу ее», – была его последняя мысль.
– Мамочка, мы с Илюшкой ни капли не виноваты. Этот тип спрыгнул с трамвая на повороте. Знаешь, там, где спуск к речке? Там все мальчишки катаются. Он будто нарочно метил под наши санки.
Муся с трудом заставила себя сесть в постели. Она заснула в пятом часу, проглотив две таблетки нембутала. Обычно она просыпалась не раньше двенадцати.
– Сколько сейчас время, Ванечка?
– Полдесятого. Мамочка, что же теперь будет? Его увезла «скорая». Илюшка говорит, нас посадят в колонию.
– Господи, какая рань. И что тебе не спится? – Муся все никак не могла собраться с мыслями.
– Я привык вставать в половине восьмого. Как штык. Паша говорит, это значит вести здоровый образ жизни. Мамочка, давай разбудим Пашу, а?
– Постой. – Муся сделала над собой еще усилие. Сконцентрировала взгляд на Ванькином лице. Судя по всему, мальчик с трудом сдерживал слезы.
– Вы с Ильей сбили на санках человека? Он сильно ушибся? – спросила она, ощутив острую тревогу за сына.
– Да. Шапка отлетела за десять метров. У него было ужасно бледное лицо. А на снегу осталось большое пятно крови.
– Господи Боже мой! – Муся машинально перекрестилась. – Я сейчас оденусь и… Что же нам делать, Ванечка?
– Я разбужу Пашу, ладно?
– Да, да, наверное. Мы что-нибудь придумаем. Так его «скорая» увезла?
– В четвертую больницу. Илюшкина мама говорит, что к нам зайдет участковый. Мамочка, родненькая моя, но ведь мы ни капельки не виноваты.
Муся натянула джинсы и свитер и глянула на себя в зеркало. Лицо заметно припухло, глаза тусклые и безжизненные, слегка дрожат руки…
– Господи, Марусенька, беда-то какая! – Анна Герасимовна была растрепанна и в слезах. – А Паша, как нарочно, напился как сапожник и не реагирует даже на холодную воду, – добавила она испуганным шепотом. – Я не пустила к нему Ванечку. Дорогая моя деточка, тебе самой придется улаживать этот отвратительный инцидент. Советую тебе поехать в больницу. Немедленно. Проси на коленях этого человека, чтоб он не жаловался на Ванечку в милицию. Посули ему хорошие деньги. Я отложила полтора миллиона на зубы. Конечно, по нынешним временам это совсем ничего, но можно взять еще мамины похоронные восемьсот тысяч. Поторопись, Марусенька, прошу тебя.
– Да, да. – Она по привычке провела по губам помадой, взбила щеткой волосы. – Может, ты пойдешь со мной?
– Нет, что ты! – Анна Герасимовна даже руками замахала. – Я с Ванечкой останусь. Мы с ним запремся и никого не пустим. Возьми ключ.
Муся не шла, а летела, не ощущая под собой земли. От нембутала и пережитого волнения кружилась голова и все вокруг казалось ирреальным. Время от времени больно сжималось сердце, и тогда она твердила: «Господи, спаси моего Ваньку. Пусть все его беды перейдут на меня…»
Мать Ильи ожидала ее возле гардероба.
– Он пришел в сознание, – сказала она, едва завидев Мусю. – Врач сказал, что у него легкое сотрясение мозга и ушиб левого предплечья. Нас сейчас к нему пустят. Послушай, а что, если нам подключить к этому делу Настениного Митьку?
– Постой. – Муся кинула гардеробщице свой кроличий жакет, который надевала, только собираясь в N. – Будем надеяться, все и так обойдется.
– Обеих сразу не пущу, – заявила медсестра. – По одному, пожалуйста. – Муся храбро схватилась за ручку двери. – Первая койка направо, – подсказала медсестра, закрывая за ней дверь.
Она с трудом удержалась на ногах, увидев прямо перед собой забинтованную голову Алеши. Она стояла возле его кровати и смотрела, смотрела…
Он открыл глаза, и их взгляды сразу же встретились.
– Прости, – прошептала Муся и утерла рукой беззвучные слезы. – Это я во всем виновата. Я больше не захотела тебя ждать. Потому что… Потому что, мне кажется, я всю жизнь только и делала, что ждала, ждала…
– Ты еще красивей, чем я тебя запомнил. – Он схватил ее за руку и притянул к себе. – Я думал, мы будем день и ночь напролет заниматься любовью. Мы с тобой будем заниматься любовью, правда?
– О Господи! – вырвалось у Муси вместе со вздохом, выразившим озабоченность и одновременно облегчение. – Надо же было такому случиться!
– Как ты нашла меня? Скажи: ведь это я заставил тебя сюда прийти? Ну да, я каждую минуту произносил заклинание. И ты услышала его. Вот здорово!
Она улыбнулась и зажмурила глаза от счастья.
– Я заберу тебя к себе домой. Сейчас поговорю с доктором и…
– Нет. Я никуда тебя не отпущу. А то ты снова исчезнешь и оставишь меня одного. Скажи, тот человек, который выходил от тебя прошлой ночью, он твой… любовник?
– Кто? – Муся с трудом заставила себя сосредоточиться на его словах. – Костя Казенин, что ли? Да нет, это… это совсем не серьезно.
– Но я все равно не хочу тебя ни с кем делить, серьезно это или несерьезно. – Бледные щеки Алеши вдруг вспыхнули гневно алым румянцем. – У тебя с ним что-то было?
– Нет.
– Поклянись здоровьем своего сына.
– Клянусь Ванькиным здоровьем, что у меня ничего не было с Костей Казениным. – Муся перекрестилась и вздохнула. – Знаешь, а ведь это мой сын сидел в тех санях, которые сбили тебя. Ты прости его, ладно?
– Так, значит, ты пришла не потому, что я тебя вызвал? Ты пришла, чтоб…
– Да. Я ужасно переживала за Ванечку. Но теперь… Ах ты, Господи, у тебя идет кровь. Больно?
– Ни капли. А вот здесь – очень. – Алеша взял ее руку и положил на левую сторону своей груди. – Марыняша, знаешь, я ревную тебя даже к твоему сыну. Сплошные кошмарики.
– Я сейчас вернусь. – Она вырвалась, метнулась к двери, обернулась уже на пороге, чтоб убедиться в том, что ей это не приснилось. – Я скоро. Все будет в порядке.
– Что, этот тип хочет подать в суд? – Лиля, мать Ильи, больно вцепилась обеими руками в Мусино плечо. – Может, дадим ему сразу денег? У меня с собой триста долларов.
– Я хочу забрать его к себе, – сказала Муся и резко высвободила плечо. – Ты знакома с главврачом?
– Это ты ловко придумала. Вот что значит москвичка. А он согласится?
– Да. – Муся заметила, что у нее сильно дрожат руки, и спрятала их в карманы халата. – Он хороший парень. Он…
– Половину расходов беру на себя, – заявила Лиля. – Хочешь наличкой или сразу продуктами?
– Не надо. Это все такие пустяки. – Она остановилась, повернулась к Лиле и сказала: – Я рада, что все случилось именно так, понимаешь? Я буду ухаживать за ним день и ночь. Я ни на минуту не отойду от его постели. Я… Только бы у него было все в порядке со здоровьем.
Муся сидела возле кровати, не отрывая глаз от умиротворенного и радостного во сне лица Алеши. Ей тоже очень хотелось спать, но она опасалась, что, проснувшись, почувствует себя по-другому – сейчас ей было так хорошо, – и изо всех сил гнала от себя сон. Главврач пообещал выписать Алешу после вечернего обхода и даже дать машину «скорой», чтоб довезти его. Муся старалась не обращать внимания на то, какими глазами он на нее смотрел. Она поблагодарила его, глядя куда-то вбок, поверх его высокого плеча.
– Я непременно навещу больного Завьялова. Вероятно, даже завтра.
– Спасибо, – сказала она и направилась к двери.
– Постойте. Кажется, я вас где-то видел. Вы живете в Москве?
Она кивнула.
– В ноябре я гостил у своих друзей. Они повели меня в ночной клуб и там…
– Нет, – поспешно сказала Муся. – Я не бываю в заведениях подобного рода.
– Странно. – Главврач смотрел на нее недоверчиво. – У меня, между прочим, абсолютный слух. У той певицы, что изображала Мэрилин Монро, голос не просто похож на ваш, а точно такой же. Да и внешне…
– Природа – большая выдумщица, – перебила его Муся. – Я вот уже несколько лет работаю в детском саду музработником. «В лесу родилась елочка, в лесу она росла», – пропела она нарочито фальшивым дискантом…
Сейчас Муся сидела возле Алешиной кровати и думала о том, что если он на самом деле на ней женится, то она уйдет из клуба.
«Нет, дорогуша, ты никуда не уйдешь, – услышала она вдруг голос Мэрилин. – Ни один мужчина не стоит того, чтобы ради него бросать карьеру. Тем более они потом начинают презирать нас за это».
«Но я не смогу признаться Алеше в том, что развлекаю похотливых самцов, которые раздевают меня своими взглядами. Бр-р, у меня от них на коже словно слой мерзкой слизи. Это отвратительное ощущение. Я хочу, я должна быть чистой…»
«Они не любят чистых. Чистым они всегда предпочитают порочных и развратных, поверь мне, – возразил ей голос Мэрилин. – Когда-то я страдала из-за этого, но потом поняла, что такова их природа. Они и нас превращают в похотливых развратных самок».
«Что ты называешь развратом? – спросила Муся. – Если любишь, это похоже на парение над землей. Особенно если это происходит с твоим первым мужчиной. Так у меня было с Вадимом. И с Алешей тоже, хоть он у меня далеко не первый. – Она вздохнула. – Только я боюсь, что так больше не будет. Он узнает, кто я на самом деле, и… Нет, я не переживу, если Алеша станет относиться ко мне, как к обыкновенной шлюхе».
«Глупости. Он с каждым разом будет хотеть тебя больше и больше. Меня хотели все мужчины в мире. Знаешь почему? Потому что я делала вид, что тоже их хочу, хотя сам секс для меня почти ничего не значил. Никогда в жизни я не испытала оргазма».
«Значит, ты никогда по-настоящему не любила. Бедняжка».
Мэрилин рассмеялась.
«Любить – это оказаться в чьей-то власти. Мне казалось, я полюбила Артура. Я даже приняла ради него иудейскую веру. Знаешь, чем закончился наш брак? Для него нервным срывом и жестокой депрессией, а для меня психушкой. С тех пор я больше никого не любила. Но мне всегда нравилось дергать мужчин за ниточки. Хотя мне это тоже быстро надоедало. Старопанцев у тебя на поводке. Ты его отвергла. Берегись: мужчины подобного рода очень опасны».
«Я ничего не боюсь. Ты тоже ничего не боялась, верно?»
«Я боялась только себя. Потому что всегда была непредсказуема. И очень часто поступала себе во вред. Знаешь, я испытывала настоящее удовлетворение оттого, что изо дня в день разрушала себя все больше и больше…»
«Если бы не Ванька, я бы тоже так делала. Ванька, теперь Алеша…»
«Я всегда хотела иметь детей. Бог не дал их мне. Сейчас до меня наконец дошло, что он был прав. Такие, как мы с тобой, должны исчезать с лица земли бесследно. Как исчезли Содом и Гоморра».
«Но я не хочу исчезнуть бесследно. Я хочу соединить свою плоть с другой – самой любимой. Ведь рожденные в любви дети украшают наш мир…»
Муся услыхала, как скрипнула дверь, и подняла голову, решив, что это «скорая» – обход закончился с полчаса назад, – и их сейчас отвезут наконец домой.
В дверях стояла довольно молодая, хрупкого телосложения женщина в наброшенном на плечи белом халате. У нее было испуганное, заплаканное лицо.
– Алешенька, – прошептала она, опустившись на колени перед кроватью и стиснув его руку в своих. – Что они сделали с тобой, мой мальчик?
Он открыл глаза.
– Марыняшенька, ты здесь? Мне снилось, будто ты… Мама, зачем ты приехала?
– Мой родной, мне сообщили, что ты в тяжелом состоянии. Я мчалась сломя голову.
– Я в нормальном состоянии, мама. Даже в хорошем. А это Марыняша – Мария, Маня, Машенька. Хочешь верь, хочешь нет, но в ней одной все женщины земли и еще много инопланетянок. Самых прекрасных и самых любимых.
Ирина Николаевна измерила Мусю не слишком дружелюбным взглядом.
– Здравствуйте, – буркнула она. – Это к вам так спешил мой сын, что угодил под машину?
– Здравствуйте, – как можно ласковей постаралась ответить Муся. – Вашего сына сбила не машина, а санки, в которых сидел мой сын. Мне очень жаль, что все получилось именно так.
– Родной мой, я разговаривала с главврачом. Он разрешил мне забрать тебя домой. Ты там быстро пойдешь на поправку, – сказала Ирина Николаевна и погладила сына по щеке.
– Я не хочу домой. – Алеша капризно надул губы. – Я хочу к тебе, Марыняша. Возьмешь меня к себе? Ты обещала.
– Мой мальчик, я категорически против этого. В Краснодаре у меня знакомые врачи. Я покажу тебя профессору Ивцеву. Вдруг случится какое-нибудь осложнение?
– Со мной ничего не случится, если рядом будет Марыняша!
Он притянул ее к себе и быстро поцеловал в губы. Она покраснела – на них смотрели несколько пар любопытных глаз.
– Но с тобой уже случилась беда. Если тебя на самом деле сбил сын этой женщины, я тем более не позволю тебе остаться в N.
– Да, – сказала Муся, смело глядя на Ирину Николаевну. – Только он сделал это не нарочно. Я могу в этом поклясться.
– Марыняша, я горю желанием познакомиться с твоим сыном. Уверен, мы поймем друг друга.
– Сынок, давай потихоньку собираться. Нам с тобой предстоит длинная дорога.
– Мама, я не поеду домой! Как ты не можешь понять, что я люблю Марыняшу? И собираюсь на ней жениться!
– Я все могу понять, мой родной, но… – Муся догадалась, что Ирине Николаевне стоит больших усилий держать себя в руках, – тебе сначала нужно вылечиться от травм, которые ты получил благодаря…
– Молчи, мама. Я не хочу тебя возненавидеть, понимаешь? Ты очень мне дорога, но Марыняша… Без Марыняши я уже не смогу жить.
– Тогда вот что я скажу тебе, сынок. – Ирина Николаевна гордо выпрямила свою и без того прямую спину. – Если эта женщина для тебя дороже родной матери, забудь, что я…
Она расплакалась, закрыв руками лицо.
– Не надо, мамочка. Я тебя тоже люблю.
– Не верю. Я тебе уже не верю.
Муся видела, как побледнело и исказилось гримасой боли Алешино лицо.
– Думаю, тебе будет лучше поехать в Краснодар, – тихо сказала она и не смогла сдержать вздоха.
– Ты хочешь, чтоб я уехал? – со звенящей обидой в голосе спросил он.
– Нет. Нет. – Она трясла головой. – Но твоя мать страдает. Мне ее очень жаль.
– Я в вашей жалости не нуждаюсь! – Ирина Николаевна сказала это сердито, даже злобно. – Вы приворожили моего сына какими-то развратными увертками, но я так просто не сдамся. Я буду бороться за тебя, Алешенька.
– Мама, ты не права! Я первый захотел Марыняшу, а она долго не соглашалась. Она очень чистая, мама.
Он взял обе руки Муси и по очереди поцеловал в запястье.
– Тогда прощай. – Ирина Николаевна решительным шагом направилась к двери. – Я передам твои вещи с Аржановыми. Только назови адрес.
– Степная, двадцать восемь, – без запинки сказал Алеша. – Не надо так сердиться, мама. Мы пригласим вас с папой на нашу свадьбу.
– Какой же ты жестокий!
Прежде чем хлопнуть дверью, Ирина Николаевна обернулась на пороге. У нее было очень несчастное лицо.
Алеша вздохнул и крепко обнял Мусю за плечи.
– Когда-то она так много значила для меня. Но ты значишь в сто раз больше. Когда мы поедем к тебе? Я хочу лежать с тобой под одним одеялом…
Ирина Николаевна плакала всю обратную дорогу. Она приезжала в N на машине друзей, откликнувшихся на ее беду.
Дома она почувствовала себя униженной и всеми забытой и, чтобы хоть как-то совладать с внезапно настигшим ее горем, решила съездить в госпиталь к мужу.
– Случилось что-то? – спросил он, едва она вошла в палату.
Ирина Николаевна подавленно всхлипнула.
– С Алешкой?
– Да. Наш сын попал в умело расставленные сети.
– Ты видела эту женщину?
Ирина Николаевна снова всхлипнула.
– Красивая и очень порочная, хоть и пытается изобразить из себя святошу. У нее на лице написано, что она… – Ирина Николаевна упала мужу на грудь и разрыдалась. – Она погубит нашего Алешеньку.
– Погоди. Ты от меня что-то скрываешь. Зачем ты ездила в N?
– Алеша попал в больницу, и оттуда мне позвонили – там работает медсестрой моя бывшая ученица. Он поехал навестить эту… даму, и с ним случился несчастный случай. Хотя, мне кажется, все это было подстроено и спланировано заранее. Алеша даже не рассказал мне толком, что случилось. Вроде бы его сбили санки, в которых сидел сын той женщины – так она мне сказала. У него легкое сотрясение мозга и ушиб левого предплечья. Он сказал, чтобы я прислала его вещи с Аржановыми по адресу…
Она залилась слезами обиды.
– Ну, ну, успокойся. Наш мальчик влюбился. С кем такое не случается?
– Он… он… такой бессердечный! Я представить себе не могла, что мой Алеша может быть таким бессердечным по отношению ко мне. Видел бы ты, как он на нее смотрел! Она его загипнотизировала. Еще та штучка! – судорожно выплескивала Ирина Николаевна.
