Текст книги "Аукцион Грёз"

Автор книги: Наталия Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Джек, оторвавшись от созерцания красот Примы, поздоровался с Маритой, и они ушли от меня на другой борт. Я уступил сидячее место мужчине старше себя, и встал рядом, опершись о край поручня локтями.

Повернувшись к парочке спиной.

Да, не пустышка. В таком случае – не может быть пустышкой. За артефактом летели такие серьезные дяди, что впору было попроситься на горшок и затем бодро отправиться в песочницу с совочком и лопаточкой. В списке ошибки были исключены – не доверять нашему аналитическому отделу и разведке не было причин. Мы все-таки Контора.

Ладно. Дяди дядями, а артефакт возьму я. Смиренно, по воле Рока.

…Мужчина, севший на мое место, с интересом на меня смотрел. Снизу вверх. Не люблю такие расклады.

Я чуть раздраженно отодвинулся. Мужчина засмущался, начал прочищать нос клетчатым платком. Но, если так можно выразиться, не отстал. Встал и занял место у поручня, рядом со мной.

– Здесь будет дуть, в-вероятно, – доброжелательно сказал он.

– Можно пойти вниз, – боюсь, я был не слишком любезен. – В трюме достаточно мест, чтобы всех рассадить, так пилот объявил.

– О, я слышал. Но пока я не слишком замерз, хотел постоять тут. Как в-вы полагаете, маску стоит на-надеть?

– Я думаю, когда полетим – да, непременно. Или спуститься вниз.

– Говорят, отсюда о-обзор лучше…

– А вы, собственно, зачем на Грезе? – грубовато спросил я.

– Желал встретить свой д-день рождения в этом секторе космоса, – смиренно ответил мой собеседник. Он отвлекал меня от Мариты и Джека, которые теперь были едва видны у противоположного борта. Они еще и сели – я замечал только головы, точнее, шапки.

– Зачем? Для галочки?

– Нет, – новый знакомец все еще не рассердился на мою нелюбезность. – Желал изменить свою судьбу, если т-так можно выразиться. Боб П-пирр.

– Крис Блейк. – Я автоматически представился, а мозг заработал как-то помимо моего участия. Боб Пирр. Я откуда-то помнил, что он геянин и какая-то публичная, в общем и целом, фигура.

– Вы меня узнали? – удивился Боб. – Я н-не так уж и популярен…

Посадка на модуль завершалась; объявили, что сейчас будет горячий чай, и мы отправимся.

Одновременно я заметил зловещие, перламутрово-золотящиеся облачка – на Грезе их считали предвестником ненастья особого рода, слота.

– Не то чтобы узнал… – я рылся в ошметках памяти, в каких-то картинках…

Для работы мне этот Боб нужен не был, иначе я бы уже вспомнил его полное досье, а вот для чего?..

– Ну, я же давно не публикуюсь, – скромно сказал Пирр. – А вы слишком юны, чтобы помнить…

Юн?.. Я?..

Писатель? Поэт, упаси Коридор? Ах, да!…

***

…Я стою навытяжку перед командором Вороном. Серо-серебристая форма “хамелеон” без опознавательных знаков. Портупея с кортиком. На планете огнестрельное, лазерное, импульсное и силовое оружие запрещено, но холодное оружие для аврорианина – святое, и поэтому кортики разрешены во всех родах войск.

Командор хмурится.

Начальник школы сидит на подоконнике, и делает вид, что разговор его не касается.

Едва я вошел в эту комнату, как понял, – турнут. Не когда-нибудь, а прямо сейчас, на второй день после того, как я окончил двухлетнюю офицерскую стажировку. За что?..

Любой имеет право на ошибку. У нас таких вытягивали… один Чеддрик Фэй чего стоит; дезертирство, но ведь потом восстановили!..

Генерал Саш, а “в миру” Александр Шумилин, занял позицию за столом. Перед ним относительно тонкая папочка, мое личное дело. Понятно, коршуны собрались клевать мою печень.

Нет, наверное, не коршуны.

Скала, леопард и волк.

Некстати вспомнилось, что Шумилин вроде как католик, по крайней мере, его в неслужебное время кто-то видел с крестиком. В Коридорах очень много рассказывали о других конфессиях, учили уважать чужую веру и изымать из нее лучшее, на пользу Коридоров и по воле Рока. Не так уж важно, во что верить; не тот Коридор, так этот.

Но важно, если ты уже во что-то веришь.

– Крис, – сказал Ворон, – вы завершили стажировку, и теперь я хочу с вами побеседовать.

Крис?..

Но мое служебное прозвище Стаф.

Так всегда: тут и Снег, и Шумилин, который два года был моим куратором, а говорит Ворон. Командор никогда не прятался за чужие спины. Понятно, чья инициатива меня вышибить.

Ильм изучает интереснейший белый потолок своего кабинета.

А ведь когда-то именно он дрогнул, взял меня.

– Я не удовлетворен вашими результатами, – продолжал Ворон. – Меня настораживает ваш психологический портрет. Нюансы, натяжки, уточнения, детали. Но их достаточно, Крис, чтобы рекомендовать вам прекратить службу в “Ирбисе”.

Погонят и не дрогнут.

Я словно почувствовал, как у меня зачесалась кожа на левом бицепсе. Я всего два года как получил служебную татуировку, оскаленную морду ирбиса, снежного геянского барса. И что, все прахом?.. Я клянчил и даже унижался ради этой татуировки. Я пошел на своего рода обман, на шантаж, заставив себя выслушать, протестировать и принять в Высшую офицерскую Школу “Ирбис” на Авроре. Я доказывал, что я могу и хочу. Я учился.

Я даже работал. На стажировке. Два задания.

И вот теперь мне рекомендуют прекратить.

– Я с вами не согласен, командор. – Хвала Коридорам, голос звучит ровно.– Я бы желал продолжать службу.

– Крис, – ровно сказал Ворон, – поверьте, каждый молодой офицер, вставший на защиту правопорядка в Ойкумене, оставляет на этом пути лужи крови, клубки нервов и клочки кожи. Так было, и так должно быть. Но в вашем случае ваши личные затраты на этот процесс нерентабельны.

Излагает таким стилем, что, будь это не Ворон, звучало бы смешно.

Но Ворон верит в каждое произнесенное слово. Глубоко. До самого сердца. Старый Король, Оранто эр Атия, верит в правопорядок, в военных, обеспечивающих мир; в благородных молодых офицеров. Чертов птеродактиль, Рок его побери.

– Вот-вот, – резко очерченное лицо Ворона словно застывает.

…Можно подумать, он телепат; но изумленно выкатить честные глаза и уточнить “Что “вот-вот”, сэр?”, у меня не получается. До таких высот окаянства я еще не дорос. А как ирбис должен был бы дорасти.

– И что же, сэр?.. – спрашиваю я, и голос все же срывается.

Шумилин аккуратно сворачивает из бумажки голубя.

Ильм пялится в окно.

– Вы спрашиваете моего совета? – Ворон вроде как немного удивляется.

– Нет, сэр. Но я бы не отказался услышать ваше мнение относительно моей будущей судьбы, – постарался ответить я как можно более искренне и спокойно.

Ворон отошел и как-то на меня скосился.

– Знаете, Крис, когда вы сможете ответить на этот вопрос мне, я обещаю – мы поговорим о вашем восстановлении. Честное слово.

Выделил интонацией “вы” и “мне”.

Шумилин и Ильм теперь смотрели на меня.

Ворон же отошел к окну и разглядывал своего “птеродактиля” – сверкающий черный скоростной глайдер для полетов в верхних слоях атмосферы. Машина более чем серьезная. Правая дверь откинута, виден силуэт черного как ночь пса, сидящего на пассажирском месте. Кажется, что дог не дышит, по крайней мере, отсюда не видно.

Говорят, у Ворона практически замок на скале. Но на другом континенте. Далеко от штаба и от школы, неудобно, понимаете ли. Долго лететь. Поэтому такая машина. Все из соображений практичности, а не пижонства.

– Я могу идти, сэр? – я счел, что достаточно насладился экзекуцией.

– Разумеется. Офицерское общежитие будет в вашем распоряжении еще четыре декады.

Шумилин и Ильм все так же молчат…

…Я спустился вниз и сел во дворе, у фонтана. Газоны на территории школы всегда подстрижены, дорожки посыпаны песком, цветочки посажены корнями вниз, ну, все как при любой серьезной военной школе с большим ассортиментом недисциплинированных курсантов.

Рядом со мной на лавочке валялась пестрая газета на универсале – “Всеобщий Оракул”. Издает геянка, баронесса Ольга Монак.

Оракул, да еще всеобщий…

Я взял газету – свежая. Видимо, кто-то из курсантов или офицеров притащил. Поискал себя среди тридцати шести знаков Высшего, Среднего и Традиционного Зодиака, нашел – Змееносец. “Увы, но в это месяце (по всеобщему универсальному исчислению) вас ожидает одно из самых масштабных разочарований в жизни. Вам не рекомендуется устраиваться на работу или жениться. А также путешествовать, в частности, менять мир дислокации. Одиноким Змееносцам я советовал бы больше внимания уделить оздоровлению и укреплению организма. А также медитативным практикам. Месяц хорош для поисков духовного пути…” И прочее бла-бла.

Я опустил взгляд вниз страницы – Боб Пирр, астролог-универсалист.

На следующий день я перебил в тату-салоне барса на льва. На предмет укрепления организма.

А еще через день сменил мир дислокации.

***

Астролог! Вот дела!

– А, я вспомнил! Вы относитесь к тем… мм… специалистам, которые на основе астрологии и эзотерических учений шести миров создали школу Универсальной Космоастрологии?..

– О, – Боб был явно польщен. – Вы, несомненно, очень образованы. Это все же достаточно узкая сфера знания, а сейчас универсальную астрологию не так популяризуют, как, скажем, десять лет назад, а потому…

– Просим посетителей, оставшихся на открытой палубе, надеть маски и капюшоны, а также взяться за поручни. Мы стартуем. В трюме вы в любой момент можете получить горячий чай, – на сей раз раздавшийся из динамиков голосок был мне знаком; Лилия. – Первоначально наш модуль отправляется в Синий Лес, затем с высоты мы осмотрим Серебристый Хребет и Море поземки. Потом мы предложим вам вкусный обед, а после обеда вы увидите жемчужину нашей экскурсии. Последний космический корабль класса “Левиафан”, “Синий Кит”. По преданиям, “Синий кит” принадлежал пирату Бумберу, который оставил на Грезе несметные сокровища. Итак…

Бедняга Элиот Бумбергер. Мне почему-то стало жаль его кастрированной фамилии. Даже экскурсовод ее как следует не выговорила.

Знаменитый астролог торопливо поправлял рядом со мной маску, натягивал верхние рукавицы, надевал капюшон.

Я на скорую руку занялся тем же.

И мы стартовали.

*

Глава 6

Воля Рока!..

…Прежде всего, пришлось пересчитать конечности. Потом, убедившись, что травм нет, все кости целы, я в срочном порядке попытался определиться, где я, и что произошло.

И с первым, и со вторым была загвоздка: если первое я охарактеризовал как “в сугробе на планете”, то второе – “а Рок его знает”.

Я пошевелил пальцами ног особым образом, включив подогрев ботинок, срочно опустил пышные манжеты своей дохи, уши шапки, и даже козырек, обычно отвернутый вверх. Проверил застежку, выудил из карманов верхние варежки.

Наощупь нашарил в ревущем вокруг сплошном снежном вихре, так сказать, почву; пополз. Спустя десять или пятнадцать минут руки уткнулись в нечто вроде ледяного кургана или скалы; побарахтавшись в снегу, я нашел если и не подветренную сторону (что затруднительно, когда ветер со скоростью ста километров в час закручивается в спирали, унося с собой тонны мелкого, колкого снега), то, как минимум, некоторую защиту. Словом, я нашел, к чему прижаться; плюс еще – примерно представлял, где низ, потому что на нем сидел. На этом мои сведения о месте, куда я попал, исчерпывались.

Закуклившись и свернувшись эмбрионом, я приготовился ждать.

Анджеле потребуется время, чтобы добраться до сканера и разыскать меня. Пять часов, может, шесть. Если она, конечно, заметит, что я исчез с модуля, потому что мое прикрытие как-то на диво упоенно трепалось с Джеком.

Персональный маячок был в полном порядке, но надеяться на работающую связь при такой погоде было бессмысленно. Впрочем, я попробовал, – естественно, пустышка. Отослав отсроченное сообщение, я еще плотнее свернулся в клубок, на манер, пожалуй, даже не эмбриона, а броненосца. Благо под традиционной местной одеждой, как и у большинства старателей, на мне имелся нормальный комбинезон, иначе часть важных органов я бы уже отморозил. Температуру определить было невозможно из-за силы ветра, но и так ясно, что не плюс.

Что же мы, пораженные коварством мирового зла, имеем? Меня подло выкинули с аэробуса, что само по себе крайне унизительно. Перед тем, как налетел слот, я стоял наверху и помогал спуститься вниз какой-то даме, последней на верхней палубе пассажирке, которая никак не могла угомонить свои вопли восторга по поводу превратностей местной погоды. Команда прогулочного модуля ее радости не разделяла: на окна опустили плотные металлические жалюзи, задраили все, что можно, и начали трансформацию верхней палубы. И то понятно – надо было подняться выше непогоды, а для этого требовался весь ресурс дряхленькой посудины.

И вот в тот момент, когда дама, наконец, отцепилась от моей руки и исчезла в недрах трюма, матрос сверху поторапливал меня спуститься за ней, а часть плит брони и устройств верхней палубы меняла свое положение – в частности, втянулись бортовые поручни, – налетел первый порыв ветра.

Он был настолько резким и оглушающе холодным, что я зажмурился и невольно сглотнул, крепче вцепляясь в перила и нащупывая ногой ступеньку вниз. Команда завершила работу снаружи, и только подгоняла к другим входам еще парочку нерадивых туристов, отвлекшись от меня.

И вот мгновенно оглохнув от воя ветра, и невольно ослепнув, я получил удар.

Тот самый, который любого мужчину, даже боевика, заставляет рефлекторно отпустить руки и проверить, не расплющено ли в блин самое важное.

Важное было на месте; но почти молниеносно, пока я пробовал разогнуться, моргнуть или вздохнуть хотя бы, я схлопотал второй удар – по лицу. Точнее, по голове сбоку, ногой. Жесткий и бескомпромиссный удар, удар натренированного вышибалы. Тот, кто на меня напал, идеально использовал климатический фактор и фактор неожиданности.

Я потерял равновесие, упал, заскользил по какой-то меняющей положение части палубы… не смог зацепится руками за обледеневшие детали космического утиля… ощутил прелесть свободного полета – модуль шел на небольшой высоте, метрах на двенадцати-пятнадцати… даже, кажется, пролетел в сторону, увлекаемый бешеной силой бурана… чувствительно, но нетравматично приземлился в сугроб…

Полагаю, кроме того нехорошего человека, который был так неделикатен со мной, никто и не заметил моего исчезновения. Процесс занял, пожалуй, секунды две, а снег и буран скрыли подробности. Тем паче что ни единого звука я издать не успел; впрочем, тут можно было сорвать связки без малейшего результата. Тягаться с возмущенным ревом самой Грезы?..

В любом случае, даже если бы кто-то что-то и увидел, модулю ничего не оставалось, как подниматься вверх, уходя от бурана.

…Но, великие Коридоры, Рок знает, кто сумел так подгадать момент, и так ловко, как кеглю в боулинге, торчащую посередине дорожки, выкинуть меня с борта. Тем более, мало кому по силам было “пробить” комбинезон для полевой работы, совсем недурно уплотненный именно в соответствующем месте и именно от таких ударов, да так резко и сильно, чтобы я отпустил обе руки.

Одним словом, бей мой оппонент по тому самому бластерозащитному стеклу – были бы осколки.

Вот теперь игра пошла всерьез. Пожалуй, пришел-таки конец моим отпускным настроениям. Пора включаться. Если выживу.

А пока у меня было время подробно вспомнить экскурсию.

***

…Итак, нежный голосок Лилии призвал всех в трюм.

Синий Лес был красивейшим явлением природы, если не присматриваться к нему вблизи. По сути, это была долина в наиболее теплой части планеты, где в течение дня даже образовывались лужи. Именно перепады температуры обеспечили странную, причудливую структуру льда в этой долине, диаметром полтора километра и слегка вогнутой, будто чаша.

Видно было неплохо, потому что обычная для этой планеты вязкая дымка тут отсутствовала.

Арки пересекались с чем-то вроде навесных мостов; ажурные строения в духе абстракционизма контрастировали с абсолютно плоскими (хоть сейчас вставай на коньки) сверкающими площадками, которые, видимо, регулярно подтаивали днем; колоннады сменялись башнями и храмами, скатами, пагодами, арками, и даже чем-то вроде деревьев.

Все это было изо льда.

Однако лет пятнадцать назад один одержимый ученый, полагающий, что любой мир, имеющий приемлемые для человека тяготение и атмосферу, должен иметь и собственную жизнь, положил массу усилий на то, чтобы эту жизнь сюда привнести. Экосистема не складывалась; немногочисленные успешно довезенные сюда виды гибли, или взаимно сожрав друг друга, или попросту замерзнув. И единственное живое создание, эндемик с другого достаточно сурового мирка, синяя плесень, прижилась.

Знаменита она была тем, что быстро и эффективно отравляла воздух вокруг себя, делая его непригодным для дыхания человека. Благо, на Грезе плесень в значительном количестве уцелела и образовала устойчивую популяцию только тут, в местечке, которое и получило название Синий Лес. Это, конечно, была большая профессиональная удача того ученого. Снимаю шляпу.

Экологи полагали, что и здесь плесень скоро отдаст концы, например, при каком-нибудь климатическом катаклизме; однако пока что растительность процветала на минеральных удобрениях, которые имелись во льду и становились биодоступными, когда днем лед немного разрыхлялся, подтаивал. Даже засыпанная снегом, она выживала и снова шла в рост.

Собственно, плесень была не совсем плесенью, а скорее родственницей водорослей. Она образовала поверх причудливой структуры льда целые косы, толстый слой которых менял свой цвет от иссиня-зеленого до кобальтового и ультармаринового. И даже, как казалось, чуть шевелился не по воле ветра, а сам собой.

Эти природные кулисы были великолепны; жаль только, что погулять в Синем Лесу или покататься тут на коньках было возможно только в респираторе или защитной маске.

Греза еще одним доступным ей способом намекала, что здесь стол и дом для Хомо Сапиенса предоставлен не будет.

Туристы (и я в том числе) глазели на плесень из трюма аэробуса. Подниматься наверх, на открытую палубу, рискуя надышаться ядовитыми испарениями, никто не пожелал; впрочем, тут для обзора было сделано все более чем удобно. Огромные остекленные люки, места хватает; у каждого есть полочка, куда поставить кружку с горячим чаем – и тарелку с бутербродами, которые разносили нелюдимые “юнги”. Лилия же звонким голоском зачитывала соответствующую страничку из путеводителя, бодро перечисляя биологические особенности плесени, историю появления Синего Леса, количество ядовитого газа, который он выделяет, и прочие особенности сего чуда природы. Я машинально выделял и запоминал лишь сведения о направлении движения, расстоянии, скорость модуля…

Никогда не знаешь, что может тебе пригодиться.

Впрочем, я также благополучно все и забывал после задания, ну, или откладывал в глубинные резервы своей памяти. Иногда позже, как в случае с этим астрологом, мне требовалось что-либо вспомнить.

Лес, и естественные катки в этом лесу, меня впечатлили, и я решил впоследствии взять глайдер и навестить его с хорошей дыхательной маской. И может, даже с коньками. Во “Все есть”, я точно запомнил, были неплохие коньки моего размера, а я недурно катался.

Марита и Джек вернулись ко мне и сели с двух сторон – слева Марита, справа Джек. Оба как-то странно молчали через мою голову. Я почувствовал себя столетним дедом, которому поручили сопроводить внучку на выпускной бал в колледже. Это было странное ощущение.

И еще… со мной она никогда так не молчала. Может, потому, что нам всегда было, чем заняться.

И все же.

Странно это все.

Говорят, от холодовой усталости люди вправду делают странные вещи, да и сами делаются странными; но ведь и я, и Марита имели шанс хорошенько время от времени отогреться… и просто так, и друг возле друга.

Астролог время от времени разглядывал нашу компанию, но помалкивал. Я видел, что интересен ему, но совсем не стремился продолжить разговор.

Самое удивительное – Лес выглядел скорее не собственно лесом, а скорее, как руинами погибшего города. Не верилось, что ни одна человеческая рука, рука художника, не коснулась этого места. Оно, бесспорно, заслуживало того, чтобы его осмотреть. Тут, пожалуй, обыватели были правы.

Напоследок модуль прошел совсем близко возле высокого изрезанного арками, окнами и проемами утеса, обросшего плесенью. Вблизи она выглядела хуже – более глубокие слои толстого пористого живого покрывала были отмершими, почти черными, производили впечатление гнилых, и даже на вид опасных. А ровный бархатистый слой, на расстоянии трех-четырех метров кажущийся безупречным и нежным, вдруг стал ноздреватым, неравномерно окрашенным и совершенно не вызывал желания прикасаться. Зато появлялось точное впечатление о масштабе этого природного явления.

Медленно мы покинули долину Синего Леса.

Народ снова зашевелился, покидая трюм. Большая часть выбралась на открытую палубу и прилипла к поручням. В модуле, считая нас, было шестьдесят три пассажира. И семь человек команды, – если Лилию приписать к таковой. Двое безвылазно торчали в рубке, их Лилия представила по именам и дополнительно как “капитана” и “старпома”; четверо занимались нашим бытом и постоянно были на виду.

Марита с Джеком остались сидеть внутри, в тепле.

Я пялился на синее пятно, уже подернутое плотной полупрозрачной дымкой, и думал, что случилось бы здесь и сейчас, положи я свою руку на руку Мариты.

Мне было скучно и странно одновременно, как будто бы внутри меня привязали веревочку к какой-то чувствительной жилке, а сейчас за эту веревочку дергают. Ощущение не из приятных; сродни тошноте. Может быть, это ревность и есть?.. Пока что, Рок миловал, мне не доводилось ее испытывать…

– Т-трудные времена? – сочувствующе спросил незаметно подкравшийся астролог.

Я покосился на него, но корчить рожи было бессмысленно – маска же.

– Да не сказал бы. Стою, любуюсь.

– А м-могу я спросить, что вас сюда привело?

– Да как всех. Желание заработать денег, себя проверить. Я вообще-то везучий, – доверительно сказал я. – И почему бы очередному состоянию, добытому на Грезе, не свалиться именно на мою голову?

– И ч-что, вправду везет? – наивно и как-то обидно удивился Боб.

– Ну да, – я уже с большим интересом повернулся к Бобу, – это у меня наследственное. А как вы предполагаете изменить вашу судьбу? Если так можно выразиться?

– Ну, в-видите ли, я не слишком крепкий физически человек, – смиренно признался мужчина. – Я полагал, что пребывание в этом месте позволит мне… несколько изменить этот прискорбный факт.

– Путем закаливания? – Это было бы совсем уж нелепо, тащиться почти три недели до Грезы для того, чтобы немножко подышать полезным холодным воздухом.

– Вовсе нет. В астрологии есть представление о р-релокации – изменении гороскопа человека в том случае, если он с-сумеет встретить свой день рождения, и провести порядка пятнадцати стандартных галактических с-суток в подходящем месте. Релокация может быть как удачной, так и пагубной. Я внимательно просчитал все известные обитаемые м-миры… И ничего, населенного людьми, мне в этой части космоса не подвернулось, – огорченно сказал Пирр. – Оставалось только б-брать билеты на Грезу, п-потому что Паучьи Миры, с-скажем, мне т-точно недоступны… В старатели я не гожусь… так что…

– Интересно, – отозвался я, отмечая, что Джек с Маритой все же вышли и висят на противоположном борту, теперь уже оживленно треплясь вполголоса. Впереди постепенно вырастали внушительные горы, сверкающие так, словно и вправду изваянные из чистого серебра, да еще и отшлифованные. – Стало быть, любой человек может измениться, не прилагая к этому усилий, а только отправившись под свой день рождения в другой мир?

– Ну по-чему же не п-прилагая, – ответил Боб. – Решиться поехать – уже труд. Я и не говорю о том, чтобы поверить астрологу… принять такую точку зрения… что это возможно. Собраться с деньгами… настроиться… усилий достаточно.

– А как исчисляется дата рождения, ведь в каждом мире свой календарь?

– Молодой человек, ну зачем вам такие подробности? Тем более, что вы не верите н-ни единому моему слову, и не собираетесь верить… но, если пожелаете, я с удовольствием составлю ваш гороскоп, и все п-прокомментирую…

– И какова стоимость вашей услуги? – грубовато спросил я.

– Ну ч-что вы, разумеется, бесплатно… извините… – Астролог почему-то засмущался, но, вроде бы, и теперь не обиделся. У меня возникло странное ощущение, что у Боба был какой-то свой интерес вытряхнуть из меня дату и место рождения. Я бы, скажем так, не хотел бы эти вещи озвучивать. Но как только я собрался задать уточняющий вопрос…

– А теперь мы попросим вас снова спуститься вниз. Модуль поднимется на максимально возможную высоту, и пройдет в безопасном удалении от Зоны Пляшущих Скелетов. Вы можете рассмотреть свечение зоны в бинокли.

Я заинтересованно взялся за оптический прибор.

Вон он, разрушенный Порт Сокровищ. Похоже на то, как скукоживается и деформируется засохший кусок хлеба, покрытый плесенью. Плесени как таковой нет, – металл чистый, но форма и внешний вид корабля наводят на самые печальные размышления. И да, если приглядеться, вокруг металлического остова словно стоит какой-то желтоватый туманный пузырь диаметром заметно побольше самого Порта, то ли дымки, то ли неяркого свечения. Можно списать на оптический обман, можно счесть истинным.

Скелетов я не увидел, хотя какое-то копошение в снегах мне и примерещилось. Примерно с такой же степенью достоверности, как и морда богомола на Граде.

Лилия тем временем вдохновенно пугала обывателей.

– Многие научные экспедиции, в том числе военных ведомств, пытались изучать феномен зоны. Однако попытки проникнуть хотя бы на ее границу обернулись ужасными происшествиями. Кроме того, на Грезу всегда было затруднительно собирать комплексные экспедиции. И хотя все знают, что Порт набит ценностями, они, видимо, так и останутся там навечно. Самая популярная версия такова, что активизация артефакта привела к искажению пространства, и люди и механизмы, находившиеся в Порту на момент аварии, частично остались в нашем измерении, а частично переместились в иное. Зону аномалии вы видели в бинокли. Достаточно часто в ней наблюдаются полупрозрачные силуэты, двигающиеся возле корабля. Судя по видеозаписям, сделанным дистанционными камерами, эти люди каким-то образом еще живы и чудовищно страдают. По крайней мере, так воспринимаем их состояние мы.

Да уж, оптимизма это все не добавляет. Хорошую бы бомбочку на эту Зону, да ни у кого руки не доходят. Кроме того, картели и крестные отцы наверняка ждут, что пузырь искаженного пространства рассосется, очень ждут и надеются, так как у них остались точные списки сокровищ, размещенных в отделе хранения перед катастрофой. Результаты, так сказать, наружного наблюдения, позволяли судить о том, что Зона медленно уменьшается.

А вообще, конечно, Греза – любопытный мирок.

…Серебристый Хребет.

На сей раз в трюм нас не погнали, потому что особенной опасности не было.

Ну, а горы в любом мире великолепны. Эти к тому же немного утомляли – непривычными формами, и постоянным ослепительным белым блеском. Многие достали солнцезащитные очки; тем, кто не имел на ледяной планете такого важного приспособления, его раздали “юнги”. Внизу, у подножий, поверхность казалась идеально ровной – там плотно лежала дневная мгла. А вот вершины ярко освещались. Да, пожалуй, в воздушных экскурсиях на Грезе был свой смысл.

Лилия продолжала нежным, но уже слегка уставшим и монотонным голоском читать про Серебристый Хребет. Ее энтузиазм заметно остыл после Зоны Пляшущих Скелетов.

Интересно, почему они это не запишут? Ставили бы запись, – Лилия бы не уставала. Однако в эффекте “живой экскурсовод”, который временами трогательно сбивался, откашливался, шелестел страничками, щелкал кнопками старинного компютера, позвякивал ложечкой о стакан, крылась немалая доля очарования самой экскурсии, это да.

Туристы рассматривали титанические ледяные вершины, а я изучал сиреневое серебрение то в одной, то в другой точке горизонта.

Слот ходил кругами и никак не мог разразиться.

После Серебристого хребта настало время обеда. Нас попросили спуститься вниз, и там раздали обед, а именно, густой суп-пюре в саморазогревающихся картонках, и знаменитые “ледяные бисквиты” – еду, которая выпускалась специально для таких местечек. Везти цельный жир, сало, мясо было слишком дорого, концентраты в тюбиках не все любили, а потому “ледяные бисквиты” вошли в обиход – это были куски, по большому счету, хлеба, смоченные в жировой эмульсии и напичканные консервантами. Рекордное количество калорий и жирных кислот на один кубический сантиметр объема. Я был не в восторге от этого яства, хотя и причастился, пока торчал в палатке.

Я отметил, что, кроме меня, еще четырнадцать человек есть не стали, маски не снимали, и свои пайки не открыли. Мне показалось, что человек десять из этих четырнадцати и в первый раз не открывали лиц.

Ничего. Проголодаются – стянут маски как миленькие, клапаны-то не у всех есть. Без клапана маски были надежнее и практичнее, особенно если учесть ядовитость снега.

Море Поземки представляло собой обширную территорию, на которой перетекала, колыхалась волнами постоянная поземка. Толщина снеговой взвеси, все время перемещаемой по равнине, была от метра до полутора. Море Поземки считалось одним из опаснейших мест, так как под слоем взвеси было немалое количество глубоких трещин и каверн, прорезающих Море в самых разных направлениях. Но я не рискнул бы ни единую точку Грезы назвать милой и комфортабельной.

На клубы и завихрения этой подвижной белесой мглы можно было смотреть как на текущую воду или горящий огонь, очень долго.

Я смотрел. И уже совершенно определенно чувствовал себя одиноким.

И, вяло поддерживая беседу с Бобом о Среднем Зодиаке, оживился лишь, когда мы достигли корабля Бумбергера.

…большой – не то слово. Описания из книг, видео и точные цифры не давали ни малейшего представления о том, как эта штука будет смотреться в широком кратере, им же и пробитом, в реальности. За столетия потоки холодного ветра и ледяных крупинок отшлифовали его оплавленную броню до ровного синевато-серого металлического блеска. Снег и лед не могли целиком поглотить поверженного гиганта.

В громадные трещины на броне, похожие на те, которые появляются на лопнувшем плоде, упавшем с высокого дерева, наш модуль мог бы запросто залететь, не задев краев. Невозможно было даже представить, что в таком, с позволения сказать, судне, долгое время обитал всего-навсего один человек. По форме и внешнему виду “Левиафан” даже теперь больше всего напоминал как раз синего кита. А ведь корабль изрядно врос в лед и снег…

Нет, сильны все-таки были предки… Понятно, почему во времена постройки “Левиафанов” так популярна была опасная и малопродуктивная (при тогдашней космической технике) профессия ловцов астероидов, охотников-за-минералами.