Текст книги "Аукцион Грёз"

Автор книги: Наталия Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Расплатившись (мед стоил как расплав золота), одевшись, я побрел на стоянку уже сильно за полночь.

До Бриллиантового карьера вдоль наезженной дороги Смотрители натыкали фонари на фотоэлементах. Фонари спускались и в саму шахту, обозначая край Ленты. Темно не было – над Планетой Грез скопилось исключительное количество ярких звезд, да и ночных светил было два. Ночью, на морозе, атмосфера очистилась, и видимость стала лучше, а небо сияло разноцветными перламутровыми переливами.

И все же фонарики оказались кстати; они (а может, мартини с водкой) настраивали меня на романтический, пасторально-новогодний лад. Я подхватил и довез на заднем сидении до края шахты старателя не определенной мной расы, похожего на невысокий меховой сугроб с треухом наверху, – просто по причине душевной расслабленности.

Признаюсь, свою палатку в неплотных сумерках я опознал только по активности соседа. Судя по всему, он верил в примету, а потому по сей момент яростно долбил свой участок стены. Снеговозы уже не ездили, ни большие, ни средние, ни частные (вроде давешнего собачника); за спиной Джека скопилась приличная гора снега.

Я подкатил к нему и мягко сказал:

– Джек, иди в палатку и выпей горячего. День закончился, полночь уже прошла. Не сработала примета.

Глаза под маской ярко блестели в свете фонарей.

– Пять минут, – хрипло крикнул сосед, перекрывая грохот молотка.

– Как скажешь, я тебе не мамочка, – я пожал плечами и малым ходом отправился к своей палатке. Спать уже хотелось; и еще – я знал, что утро тут раннее. Любителей поваляться в теплом спальнике живо поднимает на ноги активность снеговозов и соседей.

Однако убраться в свою палатку и спокойно заснуть, посчитав первый день на Грезе удачно завершенным, не довелось: до меня донеслись приглушенные звуки форменной истерики. Джек сперва вырубил свой механизм, охнул-застонал, не то чтобы громко, но как-то особо пронзительно, а затем принялся с подвыванием хихикать…

Я даже на миг представил, что это меня нагнал захмелевший от пчелиных ферментов эйну; но голова головой, а рефлексы рефлексами – оказался около Джека прежде, чем успел осмыслить происходящее.

Он раскачивался и колотил руками по стене, оставляя на льду темные следы крови, так как перчатки у него оказались порванными. Отбойный молоток валялся поодаль.

Я направил яркий пучок света на стенку, которая так сильно расстроила Джека; сквозь разводы и искры льда отчетливо виднелся клубок цепочек, заблестели драгоценные камни…

Джек медленно оседал на землю. Тогда я дал ему по морде, умеренно, с поправкой на пористую мягкую маску.

– Заткнись! – Джек более-менее послушно заткнулся. И теперь просто всхлипывал.

– Значи так, – продолжил я, – сейчас я отколю этот кусок и отнесу в палатку, а ты пойдешь туда на своих двоих. И чтобы ни звука больше, понял?

– Н-н-не мммогу… – простонал он.

НУ ладно… Сперва Джек, затем увесистый кусок голубоватого льда…

В палатке у Джека было холоднее, чем у меня. Причем, как я сразу заметил, энергоресурс был практически исчерпан, так что быстро согреть Джека было сложно. Крайние методы, практикуемые на холодных мирах, мне сейчас приемлемыми не казались.

Я стащил с него перчатки (кончики пальцев оказались обмороженными, а руки и вправду сильно пораненными), и маску.

Передо мной (вместо ожидаемого тертого жизнью мужика средних лет) сидел рослый, сильный, симпатичный юнец, трясущийся, обессилевший, с многократно обмороженным носом и скулами, и в данный момент – с бессмысленным взглядом темных глаз. Как у месячного щенка овчарки, примерно.

Эх…

Где там мои педагогические задатки?..

Не обнаружив и следа таковых, я попросту сел рядом. Парень привалился к моему плечу и с минуту просидел неподвижно. Потом как-то более обнадеживающе зашевелился. Я тут же встал и занялся насущными делами.

Нашел нагреватель, – ресурс у него также был исчерпан. Нашел термос – пустой. Поискал и не нашел пищу. Достал из кармана дохи банку чая. Вскрыл, чтобы активировать химическую реакцию; сунул юноше в руки. Отправился в свою палатку. Примерно пятьдесят метров туда-обратно, – пять минут. Вернулся с водкой и консервами.

Сосед сидел с пустой банкой в руках. Каштановая шевелюра почти дыбом. Лицо и так бледное, как у большинства жителей крупных астероидов Гранатового Браслета, городов под куполами, а в данный момент почти синюшное. Переволновался.

Я вложил ему в руки открытую банку с мясорастительной тушенкой и ложку. А сам достал тепловой фонарик и начал потихоньку оттаивать находку, раскладывая предметы на не слишком чистом полотенце. На местном жаргоне такие скопления без лишних затей именовались кладом.

Кольца, броши, браслеты, медальоны, цепочки, монеты, два неопределенных ломтика золота и три десятка потрясающих драгоценных камней. Один к десяти номинальной стоимости – и то очень, очень прилично. Даже за вычетом обязательной Смотрительской десятины.

– Так, – сказал я, когда убедился, что взгляд у Джека стал более сфокусированным. – Это у нас сложение. А что у нас в вычитании?

– Аренда палатки… припасы в кредит… батарейки… – Джек назвал сумму.

– Все равно приличный плюс. Псих ты, добыл бы свое сокровище завтра. Все равно Смотрители всю ночь бдят, никто бы тебя не обворовал.

– Ты не понимаешь… надо было твоей удачи ухватить. Мне позарез нужна была удача…

– Ну ладно, – покладисто согласился я. – Молодец. Давай оживай, а я спать пошел.

– Погоди. Что ты хочешь? Из этого? Возьми…

Я подумал.

– А дать тебе по башке ледорубом и забрать все?

Взгляд у мальчика загорелся по-другому. Чай и пища сделали свое дело, калории – это великая сила.

– А попробуй!

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проворчал я. Потом порылся в мокрых сокровищах. Выбрал большую жемчужину, хорошую, с приделанным крохотным колечком. Розовую, с таинственными фиолетовыми отблесками.

– Это возьму.

– Это же дешевка…

– Ну, не такая уж дешевка, – ухмыльнулся я. – Это поющая жемчужина, артефакт. Когда она отогреется, будет музыку играть от прикосновений. А кредитов мне моя удача сама подкинет. Напрямую.

Парень уставился на меня завистливо. Потом расслабился, и взгляд у него потеплел.

– Спасибо. Ты человек.

– И ты, брат, – и засим я поспешно вышел из его палатки. Не хватало еще начать пить водку в обнимку и петь песни. Пластиковую фляжку, кстати, граммов на двести я ему оставил – на тот случай, если он еще и ноги обморозил.

Уже около своей палатки я обнаружил, что ради этого юнца снял маску и не надел ее снова; ночная температура тут была вполне себе, и скулы, и нос ощутимо прихватило. Вот тебе и лег спать, с неудовольствием подумал я. Разделся, нашел свой собственный рюкзак, достал из него аптечку. Смазал скулы и нос. Решил, что опять хочу жрать. Пожрал, залез в спальник…

И только приготовился отойти в страну истинных грез, как в мою палатку заскреблись.

Помянув несправедливость и изощренное коварство значительного числа известных мне богов, чертей, духов и причудливые повороты Коридоров по воле Рока, я откинул полу спальника. Тем временем клапан палатки уже раскрылся, и посетитель в объемной меховой одежде забирался внутрь. Я не торопился вскакивать и тем более выхватывать станнер. В восьмидесяти процентах вариантов развития конфликта, чтобы разобраться, мне достаточно собственного тела, еще в девятнадцати – ледоруба, а оставшийся процент был маловероятен.

Гость споро закрыл клапан и встал посередине палатки. Лицо закрывала маска.

– Ну? – лениво поинтересовался я. – Может, присядете? Чайку дать? Или водки? Авось, разговоритесь…

Пришелец расхохотался.

Так.

И снял маску.

Мы с любопытством уставились друг на друга.

– Как тебя зовут?

– Крис Блейк.

– О!.. как удачно. А меня – Марита Грин.

Я потянулся; мы крепко обнялись. Я тихо шепнул на ухо, еле шевеля губами:

– Привет, Анджи…

– Привет…

Объятия немедленно переросли в долгий, внятный, глубокий поцелуй. Ох, мало кому я позволял так с собой обращаться. Строго говоря, Анджела… нет, извините, Марита, была единственной.

Я любил совсем других женщин. Невысоких и томных, избалованных, аристократичных до кончиков крохотных ноготков на изящных ножках; состоятельных, вредных, вздорных, склонных к интригам, и неотразимо прекрасных. На крайний случай, сходили милые девчушки вроде Лилии, еще не вышедшие из нежного цыплячьего возраста, едва вылупившиеся бабочки. Марита воплощала в себе все мои мужские кошмары, собранные вместе; я обожал ее и всегда радовался и компании, и близости.

Она была на пару сантиметров выше меня, сильная физически, крепкая. Она сводила далеко не все шрамы, полученные на службе; у нее были родинки, морщинки и веснушки в ассортименте. Широкие, крепкие ладони набиты на тренировках и от постоянных занятий с оружием. Стильно подстриженные, жесткие, густые и волнистые от природы волосы уже парой легких штрихов пометила седина, которую Марита не собиралась ни замечать, ни подкрашивать. Пресс в кубик, ягодицы без капли жира.

А в схватке мне пришлось бы использовать против нее станнер.

И все же она была неотразима. Она была…

И этим все сказано.

– Надолго? – шепнул я.

– До конца задания, – так же горячо отозвалась она. – Шеф прислал прикрыть.

– Воля Рока! – я откровенно расхохотался. Это было не то задание, где требовалось прикрытие. Но Контора рассудила по-другому…

Мы повалились на узкую лежанку. Десять минут пыхтения, копошения в застежках и мехах, веселого шепота, – и ложе заняло всю палатку, превратившуюся в уютный оплот разврата. Через полчаса я уверовал, что не зря променял законный отпуск на эту дыру, а полное душевное спокойствие – на слабую, непонятную внутреннюю тревогу.

…А тревога давала о себе знать.

Потому что примитивное, полученное в Конторе задание мне чем-то, почему-то, отчего-то не нравилось.

*

Глава 2

На улице светало. Марита спала, а я все смотрел на нее, посасывая таблетку тоника, чтобы уж не ложиться (не люблю спать всего по паре часов). Просто любовался.

Высокий чистый лоб (если не считать двух вертикальных и трех горизонтальных морщинок), прямой нос, длинный разрез глаз, ресницы – ровной длинной гребенкой; неширокие, естественной формы брови. Скулы подрезаны, возможно, излишне четко, а вот губы выразительного, нежного рисунка, безупречны. Марита спала в моем присутствии, глубоко, крепко; доверяла. Я был уверен, что она с Карины, и что начальную военную подготовку она проходила у каринианских коммандос. Это они так небрежны с женским телом, так любят рельефную мускулатуру и силу. Да и другие типичные замашки вполне себе просматривались, скажем, нежная любовь к громадным пушкам, к пулевому оружию; к огромным угрожающего вида ножам с насечками, зазубринами и прочими леденящими душу деталями. Кроме того, весьма немногие серьезные военные учебные заведения брали дам на обучение, а Марита была в высшей степени профессионально подготовлена.

Но я ее не расспрашивал. Меня вполне устраивало, что мы нынче работали в одной Конторе, нередко делали одно дело, а в данный момент отдыхали в одной палатке на одной планете. Я, наверное, даже и не хотел знать ничего больше.

Марита спала качественно, подложив под щеку сложенные лодочкой ладони, и вкусно посапывала. Иногда мне думалось, что я так люблю ее за полную гармонию, которая царила в Маритиной душе.

Предельно предвзято относясь к этой женщине, я не мог назвать ее умной – если ум это логика и умение распутывать нити интриги. Она была безоговорочно верна (иногда доверчива), и, невзирая на силу киборга, по-женски интуитивно мудра и нежна в общении с людьми (в частности, со мной), и всегда готова ко сну, к сексу, к вечеринке или к работе. Я не помнил ее расстроенной, плохо себя чувствующей, томимой сложными общечеловеческими чувствами и снедаемой внутренними кризисами. Какое счастье! Собственно, сам я ныл и предавался рефлексиям куда чаще.

Снаружи мимо палатки проехал первый гусеничный снеговоз, торопясь на самое дно.

После определенного метра спуска добыча становилась бессмысленной. Поэтому ее завершали на четвертом – пятом витке, на самых бедных уровнях, предлагавших выгодные условия для небогатых энтузиастов.

А до грунта планеты оставалась, наверное, еще два-три километра первозданного льда… Греза – планета-ледник.

…А вот и собаки, поскуливая, потянулись за снеговозом. Видимо, придонные ранние пташки начинали ковырять снег и лед с самого восхода.

Я сам не заметил, как, невзирая на бодрящую пастилку, пригрелся и задремал. В голове роились странные образы, которые будило задание; ради них, этих образов, я, собственно, и отказался от визита на курорт. Купил меня шеф.

Возле палатки нарочито громко затопали ноги, и кто-то гнусаво закхекал.

Я прислушался.

Плотнее накрыл Мариту, и, наскоро сунув ноги в унты, набросил на плечи свою меховую доху. Вышел. Ох, бодрило! Закрыв лицо ладонями, обратился к гостю:

– Говори быстрее!

Шиха помялся и невнятно принялся излагать какую-то драматическую историю.

– Короче! – оборвал я его.

– Продай удаси, – выпалил шиха, прекратив жаловаться на своих шестерых жен и одиннадцать детей, и протянул сложенные чашечкой нижние конечности. Я оторопел. Удача – таки да, но как ею торговать? Благословить? Плюнуть ему на лапы?

– Че?

– Удаси продай, осень надо, – шиха затряс усами над верхней парой челюстей.

– Ты серьезно?

– Да-сь. Проси сто надо. Сыха не подведет.

– Ладно, – растеряно сказал я, решив, что лучше уж продать, чем прослыть скупердяем, да еще и обморозиться. – Продаю тебе кусок своей удачи. В оплату принесешь третье, что найдешь на своем участке.

Бескрайние Коридоры, я тут свихнусь.

Шиха степенно поклонился, чуть ли не поцеловав снег у моих ног, потом побрел на свой участок. Потом обернулся:

– Твоя соседа спит в снеге. Нехолосо, коза тонкая, смерзнет. Смотри.

Я машинально повернулся. Джек, будь он неладен, носом вниз валялся около своей палатки без шубы, только в свитере и меховых штанах. Я сделал было к нему резкое движение, но потом, просвистев сквозь зубы “ну уж дудки”, рывком вернулся в палатку.

Тепло оглушило.

Марита чмокнула, приоткрыла глаза, осмотрела меня, по-уставному быстро одевавшегося, и, решив, что сие действо может завершиться и без ее участия, перевернулась на другой бок. Я же натянул все, вплоть до маски и шапки, и только после этого бодрой рысцой припустил к палатке Джека.

На первый взгляд, висок парня был проломлен. На снегу вокруг раны красиво светился алый лед. “Наповал”, – успел я подумать, и тут паршивец тихонько застонал.

Я сунулся в его палатку – она была раскрыта и выстыла. Сокровища закономерно пропали вместе с полотенцем, на котором я их вчера разложил. Пропали водка, спальник, нагреватель, термос, отбойный компрессорный молоток – все.

По местным меркам, парню пришел конец. Побираться на подсобных работах в фактории до ближайшего транспорта, и молиться своим богам, чтобы там было свободное место его категории билета.

– Ну, давай, потащили его к нам, – бодро сказала Марита над моим ухом. Тоже полностью одетая, и в маске.

– Тут не принято, – возразил я. – Не стоит вмешиваться.

– Да хрен с ним, принято, не принято, – Марита стянула перчатку и начала ощупывать шею Джека. – Сам видишь, тут везде театр. Греза – это можно и как Бред перевести. Планета Бреда.

Подлетел наблюдательный модуль Смотрителей.

– Пострадавший может быть доставлен в общественный госпиталь.

– Я позабочусь о нем, – сказал я, ощущая себя распоследним лохом. Если я что-то и любил, кроме Мариты, – так это одиночество, и еще – когда мне не мешали работать.

– На каком основании?

– На основании расового братства, – обреченно выговорил я один из самых дурацких и самых безотказных “паролей” космоса.

Модуль, удовлетворившись этой нехитрой мантрой, покинул нас.

– Идиот, – пробурчал я вслед модулю, – вот освежую парня и пожарю… братство, чтоб его… Марита, подожди!

Марита тем временем, взвалив немаленького молодчика на плечо, не слишком летящей, но уверенной походкой шла к моей палатке. Я хмыкнул, догнал; но суетиться и пытаться отнять ношу, не стал. В спорте “перетягивание пострадавшего” я заранее уступал первое место.

Палатка вмиг стала лазаретом. Марита, ничтоже сумняшеся, применила имеющиеся в нашем распоряжении спецсредства. Однако меня интересовало другое: ощупав парня, я решил, что он остыл не так сильно, как мог бы. А потому, когда он слегка пришел в себя, а бледность, изысканно покрывавшая его щеки, начала подозрительно быстро сменятся насыщенным свекольным румянцем, велел:

– Рассказывай!

Джек радостно, чуть ли не выпустив слюни, пролепетал:

– Я успел!

– Слава Широкому Коридору, – проворчал я, – Ура. Так что случилось? Что именно ты успел?

Прежде, чем впасть во вкусное, насыщенное бредовыми образами простудное беспамятство, Джек поведал следующее.

Золотишко и камешки, разложенные на полотенце, жгли ему руки. Когда я ушел, он собрался, залил топливо и поскакал на своих двоих в факторию. Ну чего не сделаешь в состоянии крайнего переутомления с двухсот граммов отличной водки? Дорога накатана, освещена. Прискакал, погасил долги, потому что так следовало поступить по местным финансовым правилам; а основную сумму мгновенно перевел во Внешние миры – болящей маме, ради которой он сюда и прибыл.

На обратном пути, уже ближе к прииску, он слышал, что за ним кто-то топал, но значения сему факту не придал. На Ленте стоит по палатке каждые пятьдесят, восемьдесят, сто и двести метров. Народу хватает, всегда кто-то куда-то да идет.

В родные пенаты Джек добрался почти к рассвету, страшно замерз, но готовился юркнуть в палатку, сунуть в гнездо новую батарейку, согреться, и проспать целый день. И тут получил удар по голове.

Наверное, подумал я, злоумышленник предположил, что средства в каком-то доступном виде остались при Джеке. Или так предполагалось предположить мне.

Тупой такой злоумышленник. И непривередливый – нет настоящих ценностей, возьму хлам.

Или доведенный до ручки, замерзающий, гибнущий злоумышленник…

– А другие старатели в это время шастали? Хоть один?

Оказалось – не заметил. Карьер спал крепким сном. Даже модули Смотрителей не мотались над головой, а убрались восвояси на подзарядку.

Изложив свою версию произошедшего (которая хлипенько, но подтверждалась кое-какими фактами из очевидно заметных), Джек вырубился.

Марита быстро собралась, и, чмокнув меня на прощанье, поторопилась покинуть палатку, чтобы не мозолить глаза.

А я снова надел маску, шапку – и отправился изучать следы около палатки Джека.

Не буду врать – мощная моя дума была о том, что я спалён. Подсунуть ко мне такого вот парнишку, за которого я взял бы на себя ответственность – хороший ход. Ну, кто заподозрит эдакого телка с больной мамой в анамнезе в спецподготовке? А она, эта спецподготовка, могла иметь место, хотя при Марите я и не стал осматривать его тело и руки. Даже поврежденные и обмороженные, они смогли бы многое рассказать. И кстати, порезы и обморожение – неплохая маскировка некоторых характерных примет…

Шпион? Пусть это будет рабочей версией. Волчонок в овечьей шкурке. Мама у него болеет…

С другой стороны, что может быть тупее версии с мамой? Вот в накопление средств на свою яхту я бы поверил проще. И толковый противник такую версию тоже бы вероятнее предложил. Это Джеку и по возрасту, и по статусу.

Или погашение каких-нибудь долгов… да и вообще, согласно все тем же статистическим сводкам, сюда летели развлечься, составить состояние, провести время, испытать удачу, подкачаться адреналином, проверить силы; но нечасто наскребали последние крохи на билет (который сам по себе был недешев) ради решения каких-то жизненно важных задач. Я бы ради мамы сюда не полетел, я бы остался рядом с ней и вкалывал круглосуточно – в любом мире можно найти работу.

Но у меня не было мамы.

…Ну и Рок с ним, если я прокололся. В данном случае мое стопроцентное инкогнито – это совсем неважно. Проснется Джек – я ему сам о своей миссии расскажу, даже спляшу с бубном, если такое настроение случится. И пусть шеф сколь угодно грозно убеждает меня, что миссия эта секретная, для всего человечества исключительно важная и вообще венец моей карьеры. Венцы, они разные бывают.

Шиха тюкал не переставая, напевая какие-то заунывные шаманские заклятия, глухо и невнятно доносившиеся до меня. На участке Джека, мимо которого по Ленте уже успели и походить, и поездить, каких-то особенных следов не было, кроме одной натекшей лужицы крови. Парень после акта агрессии аккуратно и на диво смирно лежал, где рухнул. А вот на его стенке я увидел отметины ледоруба. Но ведь Джек работал отбойным молотком?..

Я потер рукой лед, убрав две-три улики, и громко крикнул:

– Смотритель!

Модуль не замедлил явиться. Не требуя пояснений, ощупал лазером отметины, потрещал мозгами и отправился восвояси.

Я вошел в палатку Джека. С тяжелым вздохом достал из кармана свою запасную батарейку, подключил. Выставил температуру аж на 15 градусов, – знай наших. Осмотрелся.

Прочие атрибуты быта моему персональному шпиончику, видимо, тоже потребуются – вплоть до туалетной бумаги. Слава Року, у меня карт-бланш во “Все есть”. Спишу на служебные расходы.

Я снова вздохнул.

Вышел, и тут же увидел шиху около своей палатки. Ну что за день такой гадкий?.. Теперь-то что?

Шиха не двигался с места до тех пор, пока я не подошел. И только когда я приветственно кивнул, даже сквозь маску уловив специфический резкий запах этого существа, шиха, трясясь, протянул мне огромный золотой кубок, отделанный камнями, брызгами сверкнувшими на солнце. Вещица тянула килограмма на полтора, пострадала незначительно, и, безусловно, была ритуальной. Быстро он, однако, управился с третьей находкой… впрочем, эта раса негуманоидов славилась завидным, но при этом почти всегда каким-то безнадежно бесперспективным трудолюбием. Пустой Коридор.

Я машинально протянул руку, потом посмотрел на лицо шихи. Он поскуливал верхней парой челюстей и выстукивал дробь нижней. Усы извивались.

– Жалко? – сочувственно спросил я.

– Жа-алко, – всхлипнул шиха. Патологически честный народ.

– Что, первые две находки пожиже были?

– Совсем масенькие…

– Ну давай любую масенькую. Какую не жалко.

– Так нися.

– Хорошо, – я взял кубок. – Тогда работай иди. Я тебе удачи на два дня продал, не на один.– Я сам патологической честностью не отличался, и секунду спустя шиха уже добежал до своей стены, угрожающе размахивая ледорубом.

О, Великие Коридоры, неисповедимы ваши перекрестки!

Оставив Джека усваивать введенное лекарство, я, лениво поддалбливая свою стенку, представляя себе внешний вид и фактуру моей удачи. Да простит меня слабый пол, падкий на сладкое, она походила на трехслойный десерт. Снизу густой ликер, обманчиво безвредный, но способный начисто срубить колпак. Посередине мороженое, от которого может и зубы заломить, и горло заболеть. А наверху густые сливки, выложены завораживающей аппетитной горкой. И напасть на эти сливки с ложечкой, наверное, кажется очень соблазнительным…

А всю жизнь такое жрать, – пожалеешь, что родился. Композиция ведет или к диабету, или к ожирению, или к алкоголизму.

Мне было лень колупаться с каждой находкой, и я просто скидывал кусочки льда с добычей в сторону. Потом разберусь.

Шиха примерно раз в полчаса разражался кликами и песнями, шипением и шуршанием. Потом кланялся в мою сторону и снова врубался в стенку, пока не исчез из виду – прокопал нишу, потом небольшой туннель. Но и оттуда я слышал нечто героически-ликующее, хоть и глухо звучавшее.

Мне было смешно. И не слишком интересно.

Я закончил пораньше.

Температура у Джека нормализовалась.

В палатке я вытопил изо льда мелкую драгоценную дребедень вроде обрывков цепочек, колечек, браслетиков; побросал все это в кубок.

Запустил симпатичную глыбку льда в трехслойный термический ионный фильтр. После двойной очистки вода приобрела приемлемый вид и вкус, а тонкие решетки фильтра засеребрились. Лед вокруг меня был из специфической воды, исключительно плотно насыщенной солями металлов. Картриджи рекомендовалось менять раз в пять-семь дней, не реже, а маски часто делались без прорези для рта – еще и для того, чтобы ненароком не наглотаться льда или снега. Слишком ядовито.

Потом я отыскал горелку, практически примус, с куском “вечного” сухого топлива, и, выйдя наружу, поставил на огонь алюминиевый чайник с очищенной водой. Сам сел на край снегохода и глубоко задумался о смысле жизни.

Темнело. Небо радовало и глаза, и душу. Я видал всякие небеса, но здешние, определенно, могли завоевать первое место на конкурсе красоты всех небес Вселенной. Однако стоило отметить, что любование небесами легче дается при плюсовой температуре.

Мне чисто психологически не хватало трубочки, но курить я бросил. Ну, или очень старался это сделать.

Шиха колоритно отплясывал какой-то национальный танец, видимо, выражая благодарность неким своим покровителям, духам или животным. Ему, на мой взгляд, не хватало уже упоминавшегося бубна, оленьих рогов на палатке и костра. Подлетевший Смотритель записывал лазерным лучом все находки – вид, вес, количество. Шиху теперь никто не мог ограбить.

С этой точки зрения, разбойник, желавший отнять не находки, а монеты или пластиковую карточку (которые, как известно, не пахнут), был не так уж неправ. И чисто теоретически, можно было предположить, что в ночи Джек превратил доход в энергоносители, монеты или баланс счета – а это все уже вполне себе заимствовалось. Хакерами и просто грабителями.

Мама, нуждающаяся в неотложном лечении, а стало быть, в моментальном достаточно дорогом переводе средств во Внешние миры, в расчет не была принята. Слишком неожиданный фактор.

Опять-таки, если кто-то знал, что у Джека закончились батарейки и еда, то его ночной поход в факторию становился более объяснимым и даже логичным. Не мучиться же голодному на морозе до утра, когда путь есть. Это не целина, дойти можно.

Помедитировав, я вернулся в свою палатку.

Джек наворачивал мясной паштет. Я скинул парку и добродушно сказал:

– Не расплатишься!

Джек расплылся в улыбке.

– Я теперь ничего не боюсь. Все, свободен как ветер. Маму, наверное, уже прооперировали.

Я тоже открыл себе еды.

– Надо будет в факторию съездить. Я тебе одолжу на новую снарягу, и ройся во льду на здоровье. Обогатишься – вернешь.

– Ты не понимаешь, – Джек сиял. – Я теперь на тебя работать буду. Счет на часы шел. Я успел, благодаря тебе… благодаря твоей удаче. Ты же мне ее пожелал.

– О Великие Коридоры, – я тяжело вздохнул. – Давай этот бред прекратим, а?

Джек облизал ложку, положил ее (как-то особенно аккуратно) на салфетку, и спросил:

– Что парень твоего класса тут делает?

Я поднял брови домиком. Джек вытянул из-под края мехового полога, на котором он лежал, служебную аптечку Мариты.

Вот поганка. Или забыла, что маловероятно, или нарочно оставила.

Парень обвинительно потряс футляром.

Я смирно сказал:

– На спецзадании.

Джек молчал, смотрел на меня. В его голове шел какой-то мыслительно-воспалительный процесс. Потом он выпалил:

– Так я тебе и поверил!

Я чуть не заржал. Осталось, на самом-то деле, представиться Бондом, Джеймсом Бондом, и, в общем-то, все.

Джек продолжал:

– Ты нанятый?

– В каком смысле? – осторожно уточнил я.

– Ну, тебя какая-нибудь богатая дамочка наняла? Ты на тотализаторе?

– На каком тотализаторе? – перестал я было соображать, а потом вспомнил парочку параграфов из информационной брошюры.

И правда, богатеи, не желавшие марать ручки о лед, нанимали крепких парней и делали на них ставки, как на скаковых лошадей. Кто добудет больше. Как-то это счастье называлось… ледяной тотализатор?.. Или снеговой?..

– Ну…

– Я так и подумал… а то чего ты – на спецзадании… скажи еще, тайный агент, или ирбис какой-нибудь…

– Будь я ирбис, точно бы не сказал, – расхохотался я. – Ирбисы, они парни вообще молчаливые…

– И то верно… В палатку поскреблись.

– Убью, – громко сказал я.

Гости зашуршали и закашляли. Я, вздохнув, вышел.

Вокруг палатки в густеющей морозной синеве, украшенной огоньками, топтались шесть или семь старателей разных рас и разного вида.

– Ну? – грозно спросил я.

– Продай удачи, – робко сказал бородатый геянин. В его ногам преданно жались распряженные голубоглазые лайки в полотняных намордниках, плотно охватываюших морды.

– Вы психи, – убежденно сказал я. – Удачу нельзя продать. Она или есть, или нет.

– Очень надо, – тоскливо сказал погонщик. Где-то я это уже слышал.

– Остальные за тем же? – деловито спросил я. Вот и не привлек внимания. Перед шефом придется оправдываться, зависая ногами вверх над жаровней с хорошо прогретыми пыточными клещами.

– Да…

– Значит так, – сказал я. – Сейчас я всех угощу чаем и водкой. Удачу я продал еще на день вперед. Составляйте список с послезавтра. Тариф такой: третья находка или любая другая третья прибыль моя.

Гости зашевелились. Один, более робкий или менее отчаявшийся, ушел; но прочие, как-то поколебавшись, расселись вокруг примуса. Я сделал пламя повыше и выдвинул огонь в середку мехового, жарко дышащего паром круга.

Помолчали.

– Ну что, разумные, по каким причинам копаемся? – Расслабленно спросил я, разливая граммов по сорок в тонкие пластиковые стаканчики. Гости охотно приняли угощение. Один, осмелев, принялся возиться с чайником и пакетом заварки. – Что занесло вас в этот неуютный зажоп… окраинный мир?

Владелец собак задумчиво сказал:

– Так понятно что. За деньгами приехали. Как тут более-менее открытые разработки сделали – я и повалил. Все продал, взял собак, деньги, и сюда.

– А смысл был все продавать?

– Я тут полтора года, – сказал бородатый. – Если бы был умнее, или если бы подфартило покруче, уехал бы принцем в брильянтах с ног до головы. Тут зарываться нельзя. А я зарвался – и теперь только вот собаки меня кормят. Остаться остался, а на новую заявку не хватило.

– Я кстати спросить хотел, – искренне поинтересовался я. – Неужели ничего более прогрессивного не нашел? Механизм не надо выгуливать или два раза в день кормить, он безотказен. А когда он перестает работать – бросил, или продал, и все. И чинить, наверное, все же проще, чем собак лечить.

– Не скажи, – отозвался бородатый. – Ты можешь упросить механизм потерпеть еще чуть-чуть, когда в нем закончилась батарейка? Он способен отдохнуть и подзарядиться при температуре минус тридцать? Да, собакам надо за кормом следить, а пуще за водой – от плохо очищенной сразу болеют. Но если надо будет, я собаку забью и съем, или других накормлю, или отогрею в ее кишках обмороженные руки или ноги. В пургу обложился собаками – и тепло. Я их иногда в палатку загоняю и экономлю ресурс. И потом, собака – она никогда не предаст. Она друг. Так что, знаешь, я собак выбрал – и не я один. Вот только снег лизать было отучить трудно. Видишь… закрываю им морды.