Текст книги "Аукцион Грёз"

Автор книги: Наталия Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Не так велик, как был бы, если бы вы были более жизнеспособны и помогали, – сердито сказал Оллэна. Сердилась она мило. – Пришлось пятьдесят процентов приватно вернуть владельцу сети, иначе бы нас попросту не выпустили бы. С оставшегося выплатили старательский налог и налог Града, это еще двадцать процентов. Из того, что получилось, двадцать процентов взяла я, и не трудитесь возмущаться, все уже на моей карточке. Это вот ваше. Вроде бы казино теперь не имеет к вам претензий.

Я пялился на Оллэну.

– Ну что смотрите, – недобро сказала дамочка и поджала губы, – у меня же не штат телохранителей, а всего один-единственный! Нельзя было ссориться с властями…

– Да нет. Я в восторге… от такого толкового управляющего. Раз уж я сам оказался… не на высоте. Я могу попросить воды… и?

– Идите, сударь, – буркнула Оллэна. – Извольте, приводите себя в порядок. И вообще, я обожаю обороты вроде “да нет”.

– Да.

Я, в свою очередь, обожал все, что “вообще”. Похоже, у меня с зеленоглазой мицаркой полная взаимность.

В ванной я некоторое время рассматривал в зеркале чудовище, которое, оказывается, во мне жило. Где был наркотик – в трубке или в напитке? Кто подсыпал яду, и зачем? Я был пока чист на этой планете, как только что вылупившийся голубь, и кроме горстки возможных завистников в ледяном карьере, врагами не обзавелся.

Как дамочка меня нашла?..

Ну, это я, положим, хотя бы мог просчитать.

Высунув язык, какое-то время я изучал его причудливую географию. Да, никаких сомнений.

Сбросив комбинезон в чистку (блевота, господа; хотя меня, видимо, протерли), и, заблокировав все свои карточки и приборы, оставленные на туалетном столике, я вернулся к Оллэне в шелковом кимоно, которое нашел на вешалке. Сел в свободное кресло, вытянул ноги. Служанка принесла мне хорошо известный во всей обжитой людьми Ойкумене коктейль “Детокс”, который чаще именовали “мозги-на-место”, или “мозги взад”.

– Оллэна, вы эмпат?

– Ну разумеется, – лениво сказала женщина в желтом. – Я случайно сохранила настройку на вас. После секса. Мне даже показалось… что вы… что ты мне подходишь, если ты понимаешь, что я имею в виду. И когда тебя начало нести, я почувствовала, и просто пошла на фон, если ты опять-таки что-нибудь понимаешь…

– Понимаю-понимаю, – ответил я. Ну, скажем, мне совсем не показалось, что я ей подхожу, но тесное общение было приятным. Осмысленным, запоминающимся. Без умолчаний и темных уголков. И… довольно спортивным. Тонкая, как стальная игла, Оллэна оказалась очень сильным партнером для этих игр.

– Да, в Коридорах ведь используют приемы эмпатии… а у вас татуировки бывшего послушника, – Оллэна строила из фишек нечто вроде башни. Я не внял прозрачному намеку рассказать о себе побольше, и лишь подтвердил очевидное кивком.

– Это правда. В Коридорах дела обстоят именно так. А буря закончилась?

– Идет на убыль. Вы торопитесь? Имеете на примете еще одно необобранное казино на Градах?..

– В общем, да… тороплюсь.

– Вам необходимо это обналичить, – Оллэна пошуршала фишками. – Раз вы уделали штатного маэстро казино, вам надо как можно публичнее и быстрее обналичить деньги, забить их на карту и смыться из Града Фортуны. На какое-то время.

– Зачем как можно публичнее?

– Чтобы у меня не было проблем, сударь, – пропела Оллэна. – Я и так… превысила… желаемый уровень вмешательства в ваши дела.

Я помолчал. Как гласит один из постулатов Коридоров, лишь сомнения в очевидном открывает путь к истинному. Сейчас был повод посомневаться в себе.

– Оллэна… в тоник “Красная тряпка” добавляют наркотик?

– Не слышала. Но возможно, да. Куда-то добавляют точно, надо лишь знать, что спросить, – рассеянно сказала Оллэна, водя пальчиками по фишкам, перебирая и пересыпая их. Мне показалось, ей нравится эдакая гора, эквивалентная внушительной куче золота.

– Хотите, оставлю это все вам? – вкрадчиво поинтересовался я.

Оллэна посидела секунду, чуть отвернувшись. Полупрофиль был хорош, и весьма. На ее шее было хитрое, но, как утверждают историки, знакомое женщинам самых разных миров и эпох, приспособление – красивый кулон из вложенных один в другой шариков. Шарики были с небольшими, не совпадающими отверстиями. Украшение на ночь погружали в ароматную смесь драгоценных масел, и масло проходило внутрь между всеми шариками. На шее от тепла кожи масло разогревалось и крошечными капельками покидало кулон, отдавая аромат. Просто, мило и эффективно.

– Не обижайтесь, – так же нежно продолжал я, но уже не на универсальном, а на языке Мицара. – Мне необходима небольшая услуга, а я сейчас стал тут слишком заметным.

Оллэна молчала.

– Мне крайне необходимо узнать, в каком продукте синий пепел, – скорбно выводил я свои рулады. – Оллэна, поверьте, я должен это выяснить.

Не могу объяснить, почему, когда так клянчишь на галантных и сложных языках, вроде языков Энифа и родственного ему мицарского, или, скажем, на геянском французском, получается эффективнее, и… жалобнее.

– Я это вам бесплатно выясню, – сердито буркнула Оллэна на универсале. – Вы что, принц небольшой планетки, швыряться такими день…жищами?.. я не возьму. Я сама не бедствую, поверьте. А брать такие деньги… это не к добру. Они какие-то… неправильные. И потом, я свой процент уже обозначила.

Я смотрел на дворянку с сочувствием. Трудная ночь, несмотря на великолепную косметику, все же отчетливее раскрыла мне ее возраст.

Оллэна отчего-то сильно переживала.

– Три мужа?

– Пять.

– И все по мицарским обычаям?

– Все.

– Дети?

– Один. Сын. Ему отойдет майорат второго мужа. – Взгляд Оллэны стал прозрачным. Я вынул начавшее более-менее слушаться тело из мягких недр кресла, подошел и поцеловал ей руку.

– Я заберу фишки и удалю отсюда мою неудобную персону, не беспокойтесь. Прямо сейчас.

Оллэна отвернулась. И не посмотрела на меня даже тогда, когда получасом позже, полностью одетый, я и вправду вышел прочь из ее апартаментов, нагруженный двумя большими пакетами с логотипом казино. Без традиционного поклона. С авоськами было кланяться глупо… и как-то неуместно.

Она вертела в руках фишку, которую я не стал брать из ее пальцев.

Между прочим, на сто кредитов.

…Если она вообразила, что я ей подхожу, это могло стать проблемой.

*

… на Мицаре и на Энифе верят: время от времени происходят встречи, которые нельзя забыть. Которые нельзя проигнорировать. Которые невозможно не заметить.

Жители этих миров верят, что среди всех людей мира есть твоя половинка. Нет, даже так – твои половинки. Это эни, люди, которые тебе идеально подходят.

Эни без сомнений отдадут свою жизнь за твою; они окажутся идеальными коллегами, если вдруг доведется работать вместе; они никогда не перепутают, сколько сахару класть тебе в чай…

И не потому, что они будут изучать тебя, дотошно, как трудную книгу – нет, они подходят к тебе, как кусочек паззла к своему соседу. Просто так случилось. Как подарок. Как дар.

Они попросту тебя чувствуют. До нюансов. Как и ты их.

С ними можно говорить и молчать.

Их внешность, возраст, прежний опыт не имеют никакого значения. Как и твои.

Они могут быть друзьями, или любовниками, или кем-то еще – но никогда не будут посторонними. И расставшись – если уж встретились – ты будешь постоянно ощущать потерю, как будто тебя лишили пальца, ноги, руки или кусочка души.

Встретившись, подходящие люди меняли места проживания, разрушали прежние семьи и до глубокой старости, до смерти, навсегда оставались рядом. На разных условиях.

На любых условиях.

И очень часто умирали в один день.

Если сказка была доброй.

А она нередко бывала злой. Прерогатива древних народов. Особенность законов Сути и Тени, и цивилизаций Круга Королей, следующих Скрытыми путями.

И все же на Энифе и Мицаре верят: лучше встретить и потерять, ощутить и счастье, и боль, чем вовсе не почувствовать, что это такое – подходящий тебе человек.

И не путайте это с любовью. На сложных планетах и чувства сложные.

Любовь идет совсем с другими приправами.

Особые везунчики встречали подходящих людей дважды, и история хранила факт, что изредка бывали и третьи. Но вот если двое подходят кому-то третьему, между собой у них практически никогда ничего не случается. Кроме ненависти.

И еще. Если человек подходит, это не может ощущаться только одной стороной. Надо, чтобы ощущалось непременно обоими.

Во мне нет ни капли крови ни энифян, ни мицарцев, хотя я неплохо знаю их культуру и даже немного смахиваю внешне, особенно если хочу этого. Но я не могу подходить. С иноземцами у них этого не случается. Иноземцев они часто, по большому-то счету, и людьми разумными соглашаются считать с некоторым допуском. Иноземцы не могут быть эни. Это второй человеческий сорт. А может, и третий.

Так что Оллэна горько, безутешно, бессмысленно ошиблась. И не могу утверждать, что мне это было хоть сколько-то приятно.

Такие ошибки оставляют в душе страшные следы.

Я повернулся и просто ушел.

Не ощущая желания вернуться.

И она это видела.

*

…После интересной и продолжительной беседы с владельцем игорной сети, фишки вернулись в оборот казино.

Силу применить они не решились, но попробовали содрать еще какие-то проценты за обналичку (что я категорически отказался оплачивать) и за “повреждение интерьера”. Предъявили разбитое, якобы вручную, пуленепробиваемое и бластерозащитное стекло, служившее перегородкой в покерном зале. Это, бесспорно, раскокал я, была у этих стекол своя слабая сторона; но признаваться немедля не стоило. И потому я спорил.

В ответ мне ехидно показали видеозапись игры и последующего помпезного выдворения меня из заведения. Что же, это и требовалось – я просмотрел всю запись, убедился, что никакого, совсем уж выходящего за рамки приличного, ляпа не допустил. Имитировал должную степень смирения и заплатил за их стекло. Дорогое, как из цельного бриллианта.

Я понял, что владельцы казино меня проверили, пока я очухивался у Оллэны. Что же, их право. Для властей я сам по себе под своим именем проживал в другом летающем Граде. Так что, пробив меня, они не нашли ничего странного, если исключить мня самого, как я есть.

Я дал богатейшие чаевые, сделал на ледяном тотализаторе несуразно жирную ставку на старателя номер 666 (ну попросту не смог удержаться, раз уж я теперь геянин), и ринулся на стоянку.

Буря постепенно успокаивалась. Я с интересом обнаружил, что сейчас даже не день, а вечер следующего дня. Запись дала возможность просчитать, сколько времени я играл, и сколько затем дрых. Могло быть и хуже. Моя удача, определенно, пока что не истратилась вся.

Мглы нынче опять не было – ее разогнала буря, и последние снежинки серебрили воздух, создавая впечатление, что летишь сквозь вуаль, украшенную мельчайшими кристаллами. Кое-где на горизонте небо сияло радужными красками атмосферной опалесценции, а в иных местах небо было сшито с землей слоистыми беловато-серыми шнурами бурана. Красиво и страшно. Греза ждала, даже жаждала парочку дармоедов, – а именно своего персонального поэта и своего персонального живописца…

Я припомнил собственные полузабытые вирши, и зябко поежился – не надо даже пытаться… удовольствуюсь фото.

И все же…

Горизонт, охватывающий тебя кольцом.

Горизонт, который можно было вдохнуть, и от этого вдоха за спиной раскрывались крылья…

Чего-чего, а горизонта – с высоты моего полета особенно – на Планете Грезе было предостаточно. И я вправду дышал этим горизонтом. Я, Рок меня побери, обожал летать.

…Опустившись на заднем дворе “Все есть”, я выбрался из глайдера, уже в штанах и тулупе, маске и меховой шапке, и побрел искать Лилию. Не повезло, увы. Ее дядя принял машину, и начал названивать в службу проката, чтобы глайдер поскорее забрали.

Дополз до снегохода. Почему после этой истории я ощущаю себя просто как выжатый лимон?.. Нет, я знал, что очень скверно переношу наркотики, даже такие легкие и популярные, как синий пепел… но такая разруха – это уж чересчур…

Как быстро и без труда узнала Оллэна у собственного телохранителя, пепел был в черном горьком шоколаде. Не просто в шоколаде – в шоколаде с миндалем. Как какао-бобы, так и миндаль, не росли нигде, кроме Геи. А потому этот деликатес был очень дорогим и, скажем так, не на любой вкус. В Граде миндаль пропитывали наркотиком, и на месте отливали небольшие плитки. Почти все проживающие знали, что, в случае надобности, спросить. А я спросил, потому что любил этот десерт. Потому что единственная женщина, к которой я безуспешно и без особенного ответного чувства попробовал привязаться в детстве, моя бабушка, привозила мне именно это лакомство. Отношений не вышло, зато память вкуса осталась.

…Ветер в лицо, даже сквозь плотную маску, освежает.

Вот и накатанная трасса с новогодними огоньками. Огоньки заметно поредели, видимо, посдувало во время непогоды. Время от времени над моей головой жужжали Смотрители – тянули в манипуляторах новые фонари на длинных острых штырях, и восполняли урон, восстанавливали иллюминацию. Старатели понемногу двигались в обе стороны – и в факторию, и из нее, правда, и туда и обратно в меньшем количестве, чем обычно. Я мельком подумал о том, что можно было остаться выпить, и решил, что пока преждевременно. Рик, Дик, мартини и желатиновые оливки… какая гадость.

Намело прилично. Лента была протоптана только по самому краю, по нему осторожно ездили и ходили. Работать, пока не увезут весь рыхлый снег, было весьма затруднительно.

В паре мест неудачно подрытая Лента обвалилась. Рьяные браконьеры, не следящие за равномерностью выработки, огребли штрафы, и смотрительская техника

ударно восстанавливала провалы.

Вот и палатка Джека.

А вот и мой сугроб.

Я улыбнулся. Палатка не улетела. Но откопать ее все равно придется, хотя бы частично. Физический труд на свежем воздухе!

Сунувшись туда, где был, по моим воспоминаниям, вход, я приятно удивился. Вся буранная страховка была растянута и как следует закреплена.

Ай да шиха, спасибо! Правда, надо будет уточнить и у Джека, не он ли, на основании расового братства, занимался тут благотворительностью…

На секунду у меня возникла игривая мысль, что в палатке я найду кое-кого весьма лечебного, но нет – было относительно холодно, всего +5, пусто и темно. Если клапан палатки не открывался определенное время, она переходила на экономный режим.

Все. Мой весьма и весьма крепкий организм требовал чаю, а после чаю – попросту спать. У меня был небольшой пакетик сушеных корешков, лишайников и мхов от дядюшки Ашо, моего, можно сказать, педиатра, а потом терапевта. Вполне могли пригодиться и они.

Палатка быстро согревалась. Я отфильтровал воды, поставил чайник на примус. Достал чайную заварку, понюхал. Не впечатлился; полез в свой тощий рюкзачок. Достал из заветного пакетика три или четыре сушеных кусочка не то коры, не то коричневой бумаги.

В палатку поскреблись.

Чуть не взвыв в голос, я раздраженно крикнул:

– Да!

Спиной вперед влез Джек, тщательно закрыл за собой клапан и принялся устраиваться. То есть снял рукавицы, шапку, маску, снял тулуп, сложил его комком и сел сверху. Мебель с собой.

Я так и сидел на своей достаточно низкой лежанке перед примусом и чайником с кипящей водой, в левой руке пакет с травками, рот открыт.

– Это что, наркотики? – невозмутимо спросил Джек и вытащил из кармана сухие сладкие хлебные палочки. Гостинец к чаю.

Я захлопнул пасть. Погасил огонь в примусе – дальше с открытым огнем надо было выбираться на улицу, иначе станет слишком душно. Налил стакан кипятку. Бросил туда выбранные кусочки волшебных снадобий.

Пар над кружкой окрасился в ярко-синий цвет, затем почти мгновенно в малиновый.

Теперь уже Джек разинул пасть.

– Ну, ты полон сюрпризов!

– Ты чего приперся? – недружелюбно поинтересовался я. – Я устал, как собака, и хочу спать. Если ты за общением – пошел вон. Если за удачей – хрен тебе. Если за любовью и лаской – тем более пошел вон.

– Да просто поговорить, – застенчиво сказал Джек. – Но и от любви не откажусь. Я до бури немножко отдал своего долга, ну через “Все есть”. А ты где в бурю торчал?

– По заведениям в фактории, где же еще? – удивился я. – Не лежал же, в аварийный полог завернувшись, под снегоходом.

– А что, многие ребята так и лежали. Налетело-то враз…

– Не заметил, был в помещении. Вот когда народ заснеженный повалил – тогда посмотрел, но можно было и не смотреть… сами все рассказали…

Настой в стакане стал светло-коричневым, вполне мирным на вид, зато совершенно ошеломительно пах. Джек поводил носом.

– И не проси. И ни за какие деньги, – твердо сказал я. Никакого жмотства. Это не стандартные средства полевой аптечки, которые можно пополнить на раз. Это эксклюзив из такого мира, что, возможно, за каждый кусочек коры кто-то отдал жизнь, или, по крайней мере, стаканчик крови и километр нервов.

Напиток был призван вернуть мне крепкий сон, бодрость духа и крепость тела, а заодно вывести к утру все остатки алкоголя и наркотиков. И поверьте, оно того стоило – таскать с собой мешочек волшебных снадобий дядюшки Ашо. Это вам не банальные “мозги взад”.

– Ко мне никогда посторонние люди так не относились, как ты, – задумчиво сказал Джек. – Я, знаешь, поначалу это принял как должное, а сейчас поразмыслил. Может, ты от меня хочешь какую-нибудь услугу? Процент от моих доходов? Я же мамину операцию оплатил, теперь свободен как ветер.

– Медицинские расходы никогда не бывают конечными, – огрызнулся я. – Тем более в городе под куполом. Я с тебя ничего не прошу, а будешь нарываться – так нарвешься, клянусь Коридором.

– Коридором… – романтично протянул Джек. – Может, мне убежать на планету с атмосферой, и там попроситься в Коридоры Рока? А ты, кстати, откуда знаешь, что я из города под куполом?..

– Догадался, по коже, по замашкам и по интересу к истории Бумберга. А про Коридоры… думаешь, там хорошо? – саркастически спросил я. – И потом, взять-то возьмут. А вот после обучения далеко не всех отпускают. Это тебе не пансион для благородных девиц, воспитали – и лети, голубка. Пребывание в Коридорах надо отработать, такова воля Рока. А потом и сам не захочешь уходить. А то еще назначат послушание Слушания. Станешь братом Слушающим, – куда тебе потом в мир?..

– Слушающие – это приставучие толстяки? – рассеянно спросил Джек.

– Я спать хочу, – проникновенно протянул я. – Я устал. Я проигрался. Я был с женщиной. Завтра работать. Погода должна быть хорошая. Вали и ты спать, а? Нет, сначала скажи – это ты палатку закрепил?

– Я закрепил, – так же рассеянно подтвердил Джек. – Потом шиха приходил, проверял. Парень с собаками проходил – проверил. Все, кто у тебя выпивали, подошли и проверили.

Замечательно. И каждый, по идее, мог интересоваться не просто так.

– Расскажи про Коридоры?

– Ты всерьез туда собрался, или просто побренчать? – строго уточнил я.

– Побренчать. Конечно, побренчать.

– Ладно. – Я ощущал, что мне стоит выпить еще два-три стакана жидкости. Эх, надо было нагрузиться целебными отварами с утра – тогда активизация почек способствовала бы поиску сокровищ.

– Итак. На людях шляются, главным образом, братья Слушающие. У них послушание такое: слушать и просить. Плюс – нести слово о Коридорах в массы.

– Несут они это слово, мало не покажется, – сказал Джек. – Как прилипнут, так и несут. Словесный понос в смысле. И еще пустой кружкой в лицо тычут, дескать, дай денег. Я раз сказал, что наличности нет, – тут же вытащил картридер, сказал, дай безналом, сколько не жалко, волей Рока…

– Надо сказать, – вкрадчиво разглашал я храмовые тайны, – у братьев Слушающих Коридоры Рока ничего не забирают. Все, что брат получит от лохов, таких, как ты – ты же ему дал, так ведь? – идет брату Слушающему на прокорм и на дальнейшее путешествие. В храмах они ночуют, там же питаются, слушают – и идут дальше. Ну, или летят…

– Что они слушают?

– Правду.

– Как это? – заинтересовался Джек. И то, все, кому давался такой ответ, как-то нездорово настораживались. Слишком много в мире лжи развелось, не иначе. Привычной, повседневной, маленькой, безобидной… и все же. Раз водится маленькая – должна быть и большая. Много.

– Технически так. В пустую комнату, полностью звукоизолированную и отделанную деревом, входит брат. Садится и слушает. Час, два. Сутки, двое, трое. Неделю. Были Слушания и по месяцу. Пока слушает – не ест и часто не пьет, ну, или почти не пьет. Потом выходит, и рассказывает брату Летописцу храма, что услышал. Если брат Настоятель решит, что это что-то важное – услышанную истину рассылают во все храмы. И все храмы делают соответствующую запись. Ведутся особые Летописи Слушания.

– И что можно услышать?

– Теоретически, что угодно. От идущего на какую-нибудь страну урагана и до судьбы отдельного человека, или единственного ее эпизода. От гибели планеты до рождения мышат у полевой мыши. От прошлого до будущего. Братья не умеют слушать целенаправленно, по заказу, таким даром пока никто не обладает, – задумчиво сказал я. – Поэтому слушают, что разрешит услышать Рок, ибо на все воля его. И, ты знаешь, временами услышанное позволяет пройти другим Коридором. Вовремя свернуть. Оценить значимость перекрестка. Планете. Или ребенку. Или семье. Или городу.

– И часто совпадает?

Я посмотрел на Джека. Потом неспешно сказал:

– Это же не лотерея. И не галлюцинации. Это Дар Слышать. Слышать правду. Совпадает стопроцентно. Но не всегда удается установить, где и когда именно надо ждать события.

Джек недоверчиво косил, прихлебывая чай.

Я продолжил.

– Слушание – тяжкое послушание. Поэтому в прочее время братья и развлекаются в миру, рассказывая об истинах Коридоров и воле Рока всем, кого смогут ущучить. Накапливают позитив, так сказать, в общении с себе подобными. Потому что перед каждым Братом Слушающим постоянно маячит пустая комната, отделанная деревом…

– И поэтому они жрут в три горла, – прыснул Джек. – Работа вредная…

– А не надо смеяться, – сказал я. – Дар Слышать – тяжелый дар. Если он есть и развивается, если брат не отринул такой поворот Коридора, то рано или поздно плоть нарастет. Братья считают, что полнота лучше резонирует с тишиной, помогает сосредоточению и молчанию в одиночестве. Словом, способствует обретению правды.

– Значит, у Коридоров нет армии шпионов, как их, Невидимых, а есть толстяки с задатками телепатии… – Джек обидно расхохотался. Для меня обидно, – я обожал Коридоры, традиции и учения, школы и тайны. И, между прочим, были у Коридоров Рока и шпионы. Да еще какие. Только называли их не Невидимыми, а Незримыми.

Если братья Слушающие были чем-то вроде фирменного значка Коридоров Рока (мирный общительный толстяк в коричнево-охристых одеждах), то братья Незримые, Незримые-без-Имени, были их жуткой легендой. Их описывали, как сверхлюдей, проникающих сквозь стены, усилием мысли вскрывающих запертые замки, владеющих телепатией, способных левитировать, телепортироваться и манипулировать предметами на расстоянии, а также, естественно, убивать всеми видами оружия и всеми известными изобретательному человечеству способами.

Ни один человек, имеющий отношение к Коридорам, никогда не признался бы, что бойцы Коридоров вправду есть. Слухи слухами, но официально существование Незримых не афишировалось ни на каких уровнях. Кто надо – знал; кому не надо – нечего и голову забивать. Тем более, что четыре пятых приписываемых им возможностей были мифическими.

Коридоры, и без того весьма придирчиво относящиеся к физической форме и прочим возможностями человека, делали из Незримых полубогов. И кстати, без генетической коррекции и без использования имплантов, – это было противно концепции Коридоров. Просто изначально путем тестов подбирались более сильные, быстрые и выносливые дети, и готовились по особой, веками совершенствующейся, программе.

Незримый мог выглядеть как угодно. Хотя двое Незримых, которых я видел в храме на внутреннем парадном мероприятии (и при этом был осведомлен, что это – Незримые), были долговязыми красавцами, ходили слухи, что Незримым, работающим в миру, помогают добиться максимальной неприметности. Незримый мог быть высоким, маленьким, толстым, средним, тощим. Он мог быть любого возраста. Достоверно было известно, что он мужчина. Женщин в Коридорах Рока было предостаточно, но их мало кто видел, да и отношение к ним было особенным. И Путь у них был свой, женский.

Я зловредно ухмыльнулся.

– Конечно, нет никаких шпионов. Шпионы, тайная слежка – это все дорого и слишком… технологично. Если ты Коридорами интересовался, видел же, что они по старинке живут, даже не в каждом монастыре есть электричество. Я рос в таком, где не было.

Это я загнул, но таков был имидж Коридоров. И монастыри им дорожили. Компьютеров по возможности не применяем, электричества боимся, антигравитацию не используем…

– …А про братьев Слушающих ты и на сайте любого монастыря мог бы прочесть.

– Ты убедителен. Даже захотелось эту книжицу перечитать… как ее… Путь и направление… иди в направлении…

– “Направление Идущего, или Воля Рока”. Не тот Коридор, так этот; выведет не туда, так в иную сторону, – сказал я.

– Вот-вот. “Направление Идущего”.

– Ладно. Давай я тебя направлю, чтобы ты уже пошел, наконец, Рок тебя побери. Провожу, и будем спать. Поздно, Джек. Прописные истины дальше буду пересказывать в какое-нибудь другое время, – взмолился я.

Джек вроде застеснялся и начал вставать, и тут в палатку заскреблись…

Я громко спросил:

– Ну кого черт принес?

– Меня, а что?

– Марита? – Ну что же такое, а? – Заходи…

– Дама? – оживился Джек.

– Нет, эйну в тулупе, – съязвил я, и, пропустив Мариту внутрь, проскочил наружу в открытый клапан. Марита посторонилась, и закрыла палатку изнутри.

Как я ни поторапливался со своими делами, взаимосвязанными с чаем дядюшки Ашо, а по возвращении Марита и Джек уже сидели друг напротив друга и бодро о чем-то беседовали. Я чуть не взвыл, повалился на лежанку и уткнулся лицом в постель, отвернувшись от незваных гостей.

Марита заботливо меня укрыла. Прямо в комбинезоне…

– Ты спи, спи. Мы еще по чайку хлопнем, и тоже бай.

Пустой Коридор. Джек, явно отоспавшийся за время непогоды, никуда больше не собирался.

Хлопца можно было понять, – в городах под куполами девушек всегда было в разы меньше, чем мужчин. Там срабатывал архаичный, так называемый “военный ген”, который заставлял женщин в трудные годы рожать больше мальчишек, защитников и бойцов. Эта статистика давно не была тайной – никакие комфортабельные условия, никакие научные ухищрения не могли убедить некие внутренние уровни физиологии Хомо Сапиенс в том, что на крупных космических базах, в городах под куполами и иных искусственных средах обитания, безопасно. Что там “не война”, и можно вынашивать и рожать девочек – хрупких, нежных, незаменимых. Поэтому “один к пяти” – это еще считалось очень хорошей пропорцией…

Как следствие такой демографии, многие защитники и бойцы со временем становились гомосексуалистами, убежденными или вынужденными. Однополая культура в городах под куполами альянса Гранатовый Браслет была очень мощной, узаконенной, всеми признанной, совершенно банальной и не дискутируемой. Есть – и есть. В отличие, скажем, от Авроры, которая к этому вопросу относилась по-военному четко: нет – и не будет.

Любопытно, что совершенно нетерпимое отношение к однополой любви практиковалось и на Афине, главной из планет-метрополий Гранатового Браслета, которая когда-то и начала там строить первые города под куполами из-за собственной предельной перенаселенности.

Словом, Джек попал из своего искусственного города под куполом в искусственный мирок суровых парней, где женщин было еще меньше.

И вдруг – Марита!

И тем не менее, я был рад бросить бразды управления ситуацией в крепкие руки Анджелы. В тишине, безусловно, спать предпочтительнее; но лучше спать под тихий бубнеж и периодические вспышки приглушенного смеха, чем не спать вовсе или валяться в наркотической отключке.

Встав часа через полтора, я полез на улицу, потому что в такой плотной компании отлить в биотуалет не представлялось никакой возможности.

Марита, хитрюжка, была в курсе кое-каких моих личных секретов. Она заварила травки Ашо второй раз, и поделила настой поровну. Я буркнул что-то про возможность аллергии, и снова рухнул без сил на лежанку. И мгновенно вырубился.

Сны посетили. Даже цветные.

***

…Жарко. Солнце печет спину через тонкую рубашонку. Я сижу верхом на ноге изящного господина, который волшебным образом оказался моим дедом. Нога покачивается – и поверьте, нет на свете аттракциона лучше.

Я вижу и вторую пару ног, – это ноги отца. Но если дед обут в высокие ботфорты, к которым он пристрастился на Мицаре, то камуфляжка отца заправлена в тяжелые шнурованные ботинки.

И если каблуки на обуви деда мне всегда казались попросту данью моде, то отец явно старался толстыми подошвами добавить себе росту.

Но тогда я о таких вещах не думал. Понимание пришло позже. Восхищение дедом и любовь к отцу. Первый относился ко мне снисходительно-доброжелательно, с откровенно симпатией; второй же от меня шарахался. Так было. И так осталось по сей день.

А тогда, тогда – я впервые попал во Дворец в Песках, или Лабиринт у Озера. В место, которое очень постаралось, но так и нее стало моим домом.

– …Что тебе стоит? Ты любишь возиться с малышами.

– Люблю, тем более этот малыш того стоит, он определенно в меня, – нежно говорит дед, – но видишь ли, у меня есть некоторые планы вне планеты. А с собой я взять его, прости, не могу. Но что за беда, – поручим его Никому и Ашо, воспитают в лучшем виде. А если хочешь, перешлем его Дане на Аврору.

– Дане только моего пацана не хватало, – ворчит отец. – Она воспитает, да, мало не покажется. Может, лучше Таис и этому бездельнику с Мицара, которого ты пригрел, пристроим?

– А мама скоро приедет? – наивно, как любой ребенок, спрашиваю я, сообразив, что, как-никак, речь идет о моей судьбе.

Затихают.

Отец не набрался смелости ответить.

Он так и не рассказал, что же тогда произошло. Как получилось, что он, великолепный пилот, знающий планету как свои пять пальцев, вылетел из дальнего селения вместе с напуганной молодой женщиной, которая когда-то немного развлекла его, и спящим ребенком в одеяле, а прилетел в Лабиринт уже только с ребенком. Без женщины.

А я не рискнул спрашивать.

Зато дед всегда был смелым. Смелым и нежным.

– Малыш, мама не вернется, – сказал дед, поднимая ногу выше, чтобы мы могли смотреть в глаза друг другу. – Тебе придется как-нибудь поладить с нами.

– Мама никогда не вернется? – я, четырехлетний, цепляюсь за колено, и умоляюще смотрю в сине-серо-зеленые переливающиеся глаза деда. – Никогда-никогда?

– Да, малыш. Ты уже достаточно большой, чтобы понять, что так бывает. – Дед протягивает ко мне руки, берет на колени, обнимает. Это великолепное убежище. Тут можно даже смириться с потерей мамы, которую я и так видел урывками между работой и тяжелыми домашними хлопотами. Но я неуверенно хныкаю, прижав смуглую, опаленную яростным солнцем родной планеты щеку к кружевному жабо.