Текст книги "И тогда я ее убила"

Автор книги: Натали Барелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 15

То был самый счастливый день в моей жизни. Впервые с тех пор, как мы все это затеяли, книга стала реальностью – физической, бесспорной реальностью. Теперь она существовала вне моей головы. Именно об этом я думала, держа в руках первый напечатанный экземпляр «Бегом по высокой траве».

«Бегом по высокой траве» Эммы Ферн.

Можно было понюхать бумагу, ощутить под пальцами глянец обложки. У меня мелькнула мысль, что это и есть самый верный способ отличить реальное от нереального: то, что существует, имеет вес, воображаемое же не весит ничего. Воображаемое не упадет, если его отпустить, гравитация им не интересуется. Земля притягивает лишь материальное.

Не зря же придумано слово «материя».

«Бегом по высокой траве», автор – Эмма Ферн.

Испытывая законное чувство гордости, радуясь свершению, я вложила томик в руки Джима, когда в то счастливое утро он вошел в кухню. С тех пор, как мы с Фрэнки подписали контракт, прошло почти полгода. «Нет причин ждать, – сказал тогда Бадоса. – Чем скорее книга увидит мир, тем лучше».

Даже на Беатрис произвело впечатление, с какой скоростью развернулось дело. «Фрэнки вообще спит?» – спросила она, когда я сообщила, что получила сигнальный экземпляр.

– Так-так! Вот, значит, и она, – проговорил Джим, глядя на обложку.

– Раскрой.

Он так и сделал, а я поднялась со своего места, наши плечи соприкоснулись, головы опустились. Я перевернула пару страниц и ткнула пальцем в посвящение: «Моему мужу Джеймсу. Спасибо, что каждый день меня вдохновляешь. Я очень тебя люблю».

– Тебе приятно?

Джим покосился на меня с легкой удовлетворенной улыбкой на губах.

– Я очень рад за тебя, заинька, просто счастлив.

Я сияла. Раньше я часто представляла себе, как он увидит посвящение, и в какой-то момент засомневалась, не совершаю ли ошибку. Джим не одобрял открытых проявлений чувств – такие вещи для детишек, говорил он, – и я опасалась, не смутит ли его упоминание в книге.

Он стиснул меня в объятиях, не выпуская томик из рук, и мы крепко прижались друг к другу. Я чувствовала себя воздушным шариком, из которого выпустили воздух.

– Я очень тобой горжусь, – прошептал Джим мне в волосы, и я нежилась в его тепле, не разжимая рук, готовая стоять так долго-долго, столько, сколько он позволит.

Когда он отпустил меня, я в буквальном смысле закружилась по кухне, смеясь от переполнявшей сердце радости:

– Разве не замечательно?

– Еще как, заинька. Ты молодец. – Он вытащил из кармана рубашки очки для чтения и одной рукой пристроил их на носу, но не собирался, как я сперва подумала, немедленно погрузиться в книгу. Вместо этого он положил ее на кухонный стол, сгреб оттуда разрозненные листы – что-то по работе – и стал подниматься к себе в кабинет. Это что – всё? Серьезно?

Джим будто почувствовал мое разочарование, потому что повернулся ко мне и улыбнулся извиняющейся улыбкой – очень в его стиле.

– Надо отпраздновать твое достижение. Свожу тебя в какое-нибудь хорошее место поужинать. Но пока мне очень нужно поработать.

Годы отшельнического труда – уж их-то Джим мог бы оценить, – величайшее на данный момент достижение моей жизни, но тем не менее вот она я, стою в одиночестве у кухонного стола. Однако мне удалось улыбнуться мужу в ответ, несмотря на досаду, а он чуть кивнул удовлетворенно: дескать, он исполнил свой долг, все прошло благополучно, можно и делами заняться.

Сказать, что я обманулась в своих ожиданиях, значит не сказать ничего. Я снова опустилась на стул, и мне пришло в голову, что Джима могло целиком и полностью устраивать положение вещей, существовавшее в нашей семье: он гений, альфа-самец, великий триумфатор, смотрит сверху вниз со своего трона на меня, преисполненную благодарности за внимание, которым он меня одарил, и желанием быть его достойной, однако точно зная, что мне никогда его не превзойти.

Конечно же, так оно на самом деле и было, но даже у меня порой случались минуты озарения, когда становилось ясно: неимоверно сложно потакать бесконечно алчущему одобрения, а порой и преклонения супругу, если при этом неизменно оказываешься в самом невыгодном положении.

Беатрис возражала против посвящения, когда я впервые показала ей текст.

– Немного чересчур, тебе не кажется? – Она старалась говорить непринужденно, но по тону я поняла, что она задета.

– Я подумала, что так моя роль автора будет выглядеть убедительнее, – объяснила я. – По-твоему, плохая идея?

– Ну да, легенду она подкрепляет, конечно. – И Беатрис добавила с деланым равнодушием: – Но куча народу знает, что я помогала тебе с «твоей» книгой, – на слове «твоей» она изобразила пальцами кавычки в воздухе, – и люди, наверное, удивятся, что ты не посвятила ее мне.

– Я думала об этом, – ответила я и не соврала. Вначале я действительно написала посвящение Беатрис, но потом переиграла, сказав себе, что роман не должен слишком уж с ней ассоциироваться, чтобы нас не разоблачили. Мы же не хотим, чтобы дотошный читатель, знакомый с ее книгами, нашел стилистические совпадения и сложил два и два!

Когда я объяснила ей свои рассуждения, она нашла в них некоторый резон и приняла мое решение. Однако правда в том, что мне просто хотелось сделать по-своему, и точка. Раз уж я намерена сыграть роль, которую Беатрис для меня уготовила, значит, мне за это причитается. Я боялась, что все мои знакомые – а ведь только они имеют значение – решат, будто Беатрис помогала мне с каждым предложением, чуть ли не написала за меня каждое из них, ведь кто поверит, что простушка Эмма, старая добрая Эмма могла самостоятельно справиться с такой задачей?

Потом я решила посвятить роман матери, которая была рождена для жизни, предполагающей образование и хорошей вкус, но приближалась к этому уровню лишь во время уборки чужих домов. Мне хотелось сказать маме, что вот теперь все хорошо, мы пришли к нашей цели, наконец ее достигли, однако в то время я еще целиком и полностью осознавала, что на самом-то деле книга не моя, а мама явно заслуживает большего. И я решила подождать следующей, уже в буквальном смысле слова своей книги – той, что я непременно напишу, – чтобы поставить в посвящении: «Маме, с огромной любовью».

Так что в конце концов мне показалось совершенно уместным выразить признательность мужу, ради которого я каждый день стремилась быть той, кем на самом деле не являлась.

* * *

По меньшей мере пару недель спустя я зашла в местный книжный магазин. Он был средним по размеру, и в нем всегда находились книги, которые мне нравились. За последние несколько дней я побывала там уже дважды, но «Бегом по высокой траве» на полках не было, и на этот раз я решила спросить о своем романе. «Пусть закажут несколько штук», – подумала я, хотя покупать книгу не собиралась, а лишь хотела, чтобы ее выставили в торговом зале. Дурацкая затея, конечно, но оказалось, что в ней нет необходимости, потому что роман уже появился.

Мне всегда представлялось, что я впервые увижу его снаружи, когда буду проходить мимо витрины книжного. Я воображала, как остановлюсь на ходу, даже вернусь на пару шагов и уставлюсь на томики «Бегом по высокой траве», красующиеся за стеклом. Но вместо этого я нашла два экземпляра на стеллаже в разделе художественной литературы у задней стены. Не совсем то же самое, но у меня все равно замерло сердце. Я взяла одну из книг, притворилась, будто просматриваю ее, как делает обычный покупатель в поисках свежего чтива, и даже якобы собралась приобрести роман, но вместо этого дождалась, когда продавщица займется другим клиентом и не будет смотреть в мою сторону, после чего переставила оба экземпляра на полочку с надписью «Новинки» у входа, предназначенную для книг именитых писателей, авторов бестселлеров, и загородила своими книжками последний триллер Патрисии Корнуэлл.

Тут в тишине магазина громко зазвонил мой телефон, я подпрыгнула и быстренько вышла, чувствуя себя продувной бестией и боясь оглянуться и проверить, замечена ли моя уловка. Только оказавшись на улице, я сообразила, что наверняка выглядела так, будто что-то украла. Но беспокоиться оказалось незачем: когда я вытащила телефон из сумочки и бросила взгляд сквозь витрину, то увидела, что продавщица по-прежнему занимается покупателем и вряд ли заметила мое бегство.

– На завтрашнее утро выбил тебе интервью в программе Майкла Гусека на национальном радио. Скажи, что сможешь прийти, потому что мне сделали одолжение.

От одних только звуков голоса Фрэнки я приходила в восторг. «Простите, звонит мой издатель, придется ответить». Я стояла посреди тротуара, приклеившись ухом к телефону и не обращая внимания на раздраженные взгляды тех, кому мешала пройти.

– Майкл Гусек? Да ты шутишь, что ли?

– Вовсе нет. Ты ведь придешь? К десяти утра, ладно? Я тебе на электронку вопросы скинул, подготовься.

Понятно было, что он весьма доволен собой – милый Фрэнки. В первую встречу я еще не знала, но со временем поняла, что моя книга и правда была для него шансом на спасение, последней надеждой разваливающегося издательства, поэтому, как и предположила Беатрис, он вложил в ее продвижение все ресурсы.

– Конечно, приду, – сказала я, а в животе уже начинали порхать бабочки. – Но как ты это организовал?

Гусек был маститым интервьюером, и все мои знакомые слушали его утреннюю передачу.

– Говорю ведь, пришлось просить об одолжении.

– Ради меня? Ты уверен, что не пожалеешь?

– Еще как уверен, на эту тему не переживай. – В его голосе я слышала улыбку. – Перезвони мне, когда прочтешь имейл, хорошо? Чтобы мы могли приготовиться.

– Как раз домой иду. И, Фрэнки, спасибо тебе, огромное спасибо.

Я искренне, от души была ему благодарна. Он позволил мне почувствовать, что мы одна команда, а я очень нуждалась в том, кто будет на моей стороне. Я понятия не имела, что ждет впереди, и немного побаивалась.

– Ты справишься, – заверила Беатрис, когда я рассказала свою новость: естественно, я сразу же ей позвонила. – Передачи обычно строятся по одной схеме: ведущий представит тебя, кратко перескажет содержание книги и попросит, чтобы ты прочла пару страниц. Потом назовет главных героев, и вы о них поговорите. Может, спросит о времени действия романа, о том, как у тебя возникла идея, всякие такие штуки. Так как это твоя первая книга и тебя никто не знает, будут вопросы о тебе самой. Гусек очень хорош, все пройдет без сучка без задоринки, вот увидишь. Уверяю, бояться нечего.

– О’кей. Хорошо. Наверное. – Я уже нервничала, но порадовалась, что моя новость произвела на Беатрис впечатление.

Шум транспорта мешал мне слышать подругу, поэтому я свернула на маленькую улочку и прислонилась к стене, пытаясь унять волнение, которое к этому моменту перешло в стадию легкой паники.

– Признаю, я недооценивала Фрэнки, – проговорила Беатрис, и услышать это мне было особенно приятно. Так и хотелось ляпнуть: «А я что тебе говорила!» – Заезжай ко мне, помогу подготовиться. Вряд ли имеет смысл читать самую первую главу: не хватит времени закончить ее. Я подумаю на эту тему, пока ты будешь ехать.

– Я пообещала Фрэнки, что пойду прямым ходом домой, пробегусь по вопросам и наберу его.

– Забудь про вопросы. Гусек все равно не будет их придерживаться, а Фрэнки ты и от меня сможешь позвонить.

Я не колебалась. Мне нужна была вся помощь, которую только можно получить, и в первую очередь – помощь Беатрис, так что через полчаса мы уже сидели у нее в кабинете.

Беатрис отметила страницы, которые, по ее мнению, мне следовало прочесть, и я сразу поняла, почему она выбрала именно этот отрывок. Он был в начале книги и прекрасно передавал те страстные желания и тоску, которые потом станут движущей силой повествования. Но у меня на уме была другая сцена, одна из моих любимых: раз она нравится мне как читательнице, то наверняка понравится и остальным.

– Контекста недостаточно, – возразила Беатрис. – У тебя же будет всего несколько минут, в лучшем случае десять. – Она вручила мне книгу, открыв на выбранном ею фрагменте, и я поняла, что альтернатива не обсуждается. – Вот, почитай мне. – Подруга откинулась на спинку кресла.

Проглотив возражения, я взяла книгу и принялась за чтение.

– Боже, Эмма, что за спешка? – почти сразу перебила меня Беатрис. – Не торопись, дыши. Ты рассказываешь историю. Едва ли аудитория захочет купить роман, если ты будешь тараторить, будто тебе не терпится закончить.

Я глубоко вздохнула и начала снова. Беатрис то и дело поправляла меня, но в целом все прошло хорошо, и следующие два часа мы обсуждали возможные вопросы, книгу и все, что сказал Фрэнки, когда я позвонила ему от Беатрис. К тому моменту, когда пришло время уходить, я уже немного расслабилась: теперь я подготовлена по максимуму.

ГЛАВА 16

Радиостудия оказалась куда меньше, чем я ожидала, и эта теснота не способствовала хорошему самочувствию. Было время новостного блока, и потому у Гусека появилась возможность показать мне, как все устроено, на каком расстоянии от микрофона нужно держаться, всевозможные знаки, которые подаются руками и по которым можно понять, в эфире ты или нет. Мы надели наушники, и Гусек сделал указательным пальцем движение, обозначающее, что передача начинается.

– «Бегом по высокой траве» – история о трех сестрах, которые остались вести дела на семейной ферме, когда их братья ушли на фронты Первой мировой войны. Роман масштабный, и основная часть повествования посвящена борьбе женщин за выживание, пока мужчины сражаются. Со мной в студии Эмма Ферн, и сегодня мы с ней поговорим о ее поразительном дебютном романе. Прошу вас, Эмма.

И я, будучи полнейшим новичком и дилетантом, конечно же, кивнула. На радио.

– Очень рад, что вы пришли ко мне на передачу, – сказал Гусек и поднял на меня бровь, тем самым отлично продемонстрировав досаду. Пробиться на его программу было нелегко, особенно для человека, написавшего первую книгу. Наверное, в этот миг он решил, что лучше закончить интервью как можно скорее, изрядно потрудившись в процессе.

– Мне очень приятно находиться в этой студии. – Слышать собственный голос в наушниках было странно и необычно, но отнюдь не противно. Я сделала секундную паузу и, твердо решив реабилитироваться, продолжила как раз в тот момент, когда Гусек собрался взять инициативу на себя, причем обнаружила, что в буквальном смысле наслаждаюсь звучанием собственных слов. – Спасибо, что пригласили меня, Майкл, и благодарю за ваше краткое изложение романа, потому что вы поймали самую суть. В основе книги действительно лежат отношения трех сестер, но я должна добавить кое-что еще: земля, на которой разворачивается действие, почти такой же важный герой, как и сами сестры. Эта земля, ее пейзажи, я думаю – вернее, надеюсь, – придают истории дополнительное напряжение.

Я знала, что Гусек использовал краткое изложение, которое дал ему Фрэнки. Сейчас он снова поднял бровь (я решила, что это у него привычка такая), но теперь еще и чуть улыбнулся, вроде как обозначив свое очевидное удивление тем, что я все-таки могу оказаться «талантом».

У нас завязался непринужденный разговор, который я то и дело приправляла легким безобидным флиртом. Мы добродушно перешучивались в процессе, и в какой-то момент Гусек даже весело пригрозил мне указательным пальцем, а я в ответ подняла бровь, заставив его беззвучно усмехнуться.

Мы подошли к той части программы, где мне полагалось зачитать отрывок из романа, и, хотя книга у меня руках уже была открыта на нужной странице, я вдруг передумала. Решила следовать первому, интуитивному выбору. Интервью шло хорошо, и у меня появилось по отношению к нему какое-то чувство собственности. Я сочла, что с моей стороны вполне приемлемо отклониться от сценария.

– Итак, Эмма, ваш роман – вещь дерзновенная, в нем отсутствует традиционный скелет повествования. В ткань вплетены отрывки сельскохозяйственных законопроектов того времени, часть из которых так никогда и не была принята, и фрагменты счетов за экспортную пшеницу. Прием довольно интересный и очень необычный. Можете немного рассказать о нем?

– Да, и спасибо за вопрос. Как вы догадываетесь, я изучала условия ведения сельского хозяйства того времени, его политический и экономический резонанс, в частности влияние на женщин. Мне хотелось попробовать новый стиль изложения, создать произведение, в корне отличающееся от моих предыдущих работ. Я имею в виду, что, будучи автором современной криминальной прозы, я, как вам известно, придерживаюсь более традиционного подхода к построению сюжета, так что…

– Минуточку, простите, пожалуйста, но тут мне придется вас прервать. Говорите, предыдущие работы? У меня создалось впечатление, что эта книга – ваш дебют. Но вы упомянули криминальную прозу, я правильно понял?

У меня было такое чувство, будто меня долго вращали на одном месте, а потом отпустили, и мир закружился, уплывая из-под ног. Что же я ляпнула? Неужели настолько запуталась, что заговорила от лица Беатрис, а не от своего? Сердце отчаянно трепетало в груди, на лбу проступил пот. Я уставилась на Гусека, застыв как статуя. Он ждал ответа, но сразу подметил мое замешательство.

– Простите, что перебил, – сказал он. – Пожалуйста, продолжайте.

– Ничего страшного, – откликнулась я, твердо вознамерившись восстановить контроль над ситуацией и исправить свою страшную оплошность. – Видите ли, я и правда дебютировала с этой книгой, но в ящиках письменного стола у меня лежит несколько неоконченных работ во вполне обычном для писателей стиле, поэтому – да, я действительно полностью изменила манеру письма в «Бегом по высокой траве». Как я только что сказала, мне хотелось чего-то совершенно нового, нетрадиционного, и я решила: почему нет, ведь меня все равно не печатают. – И я засмеялась.

– Что ж, смена стиля определенно окупилась.

– Знаете, Майкл, тут я совершенно с вами согласна. – Теперь уже засмеялись мы оба.

Мы еще немного поговорили о персонажах и декорациях. Теперь я чувствовала себя совершенно уверенно. Я сочла схему, в который у меня уже есть какие-то писательские навыки, в любом случае гораздо более достоверной, а что остальные мои работы не закончены и не опубликованы, еще и лучше. Ведь, будем смотреть правда в глаза, почти невозможно с первой же попытки создать произведение того калибра и той самобытности, какими обладает «Бегом по высокой траве».

Закруглившись, мы заметили, что потратили больше времени, чем предполагалось. Первоначально планировалось, что в качестве второй части книжного обзора за моим интервью в эфир дадут какой-нибудь давным-давно записанный материал. Продюсер, который в качестве одолжения Фрэнки потянул за нужные ниточки, был бы вполне доволен предельно коротким интервью. Но в итоге готовая запись не понадобилась: всю программу посвятили мне.

– Вы молодец, – пожимая мне на прощание руку, сказал Гусек. – Знаете, может быть, я даже прочту вашу книгу, – с улыбкой добавил он.

Я была в восторге.

* * *

Фрэнки ждал меня во внешней части студии, за стеклянной перегородкой. Поймав мой взгляд, он жестом показал, что мы встретимся снаружи. Голова у меня кружилась, я вымоталась и чувствовала себя одуревшей от облегчения. Лицо застыло в довольной маске – щеки красные, улыбка от уха до уха, – и я ничего не могла с этим поделать, сколько ни старалась. У Фрэнка, когда я присоединилась к нему в коридоре, вид был почти такой же счастливый, как у меня. Мы не перекинулись ни словом, просто бок о бок зашагали к выходу, как двое детей, окрыленных общим секретом. Хотелось как можно скорее оказаться наедине, чтобы обсудить недавние события. Едва за нами закрылась дверь лифта и мы остались одни, Фрэнки вскинул в воздух кулак, а я расхохоталась.

– Неплохо вышло, да? – спросила я, слегка подпрыгивая на одном месте.

– Шутишь? Это было потрясающе! Ты была потрясающей! – С этими словами он повернулся и схватил меня за плечи, и я тоже обвила его руками. Мы крепко обнялись, посмеялись и еще немного попрыгали от радости.

– И что теперь? – поинтересовалась я.

– Пойдем выпьем, – предложил он.

– Сейчас? Еще даже двенадцати нет!

– Да наплевать: мне надо выпить, а ты выпьешь со мной.

Он обнял меня за плечи, а я его за талию, мы пошли вместе по улице, и я чувствовала, что люблю своего издателя. Он преодолел со мной весь путь, был мне другом, сделал для меня возможным все, что сейчас происходило, гордился мной, радовался за меня и вместе со мной. Мы с ним делали наше общее дело.

Фрэнки привел меня в бар за углом, мы сели на плюшевый диванчик в большом элегантном помещении с фресками на выступах под самым потолком и длинной полукруглой стойкой вдоль стены, которую снизу доверху закрывали зеркала. Я подумала, что тут замечательно, и взяла с маленького круглого столика меню, а Фрэнки послал официанта за бутылкой шампанского.

Мы поговорили об интервью, обсудили особенно интересные и особенно скользкие моменты, и Фрэнки сказал:

– Я и не знал, что ты настолько юморная, Эм. Как так вышло?

– Юморная? Ты о чем?

– Ты знаешь о чем. Ты заставила Майкла рассмеяться вслух, а он мужик довольно серьезный. Но вышло очень здорово, одновременно и информативно, и весело.

– Тогда я очень надеюсь, что не запорола интервью. Книга-то вовсе не забавная.

– Ой, да брось ты! – Он легонько шлепнул меня по коленке. – Ты и сама понимаешь, что справилась. Не надо так скромничать. – Я улыбнулась, а Фрэнки несколько секунд помолчал и добавил: – Теперь книгу начнут хорошо раскупать, причем приобретать ее, как ты понимаешь, будут не только те, кто слушал передачу сегодня утром. Пойдут разговоры, программу станут скачивать. Это здорово.

А я думала о том, как Фрэнки только что назвал меня юморной. Виду я не подала, но его замечание немного меня задело. Получается, до сих пор он считал меня скучной? Впрочем, на самом деле я совершенно точно знала, о чем он, и это заставило призадуматься, как воспринимают меня в последние годы те, кто смотрит со стороны. Раньше-то я была и юморной, и остроумной – а все потому, что уютно чувствовала себя в собственной шкуре и легко позволяла себе непринужденность. Но каким-то образом жизнь мало-помалу развеяла мою беспечную уверенность в себе, и теперь я неизменно осторожна, хожу на цыпочках, и в результате приобретенная сдержанность приросла ко мне, как вторая кожа.

Однако, похоже, маленький огонек моего прежнего «я» не угас окончательно, и вот оно вырвалось наружу, целое и невредимое. И это было чудесно.

– Значит, вот как ты обо мне думал? – спросила я.

– Как?

– Что я скучная. По твоим словам, ты не знал, до чего я могу быть юморной, ну или что-то в таком духе, – объяснила я без малейшего намека на обиду. В мои намерения совершенно не входило ссориться с Фрэнки, мне просто искренне хотелось знать его мнение. Раз уж между нами, похоже, внезапно и почти мгновенно возникли легкие дружеские отношения, почему бы и не спросить? Да и в любом случае мне не хотелось снова убирать в долгий ящик прежнюю Эмму, которая без колебаний высказывала свое мнение.

– Я никогда об этом не задумывался, – признался он, – но нет, прямо-таки скучной ты мне не казалась, ведь я прочел твою рукопись. – Он тепло улыбнулся.

Его ответ мог бы расстроить меня по вполне очевидным причинам, однако почему-то польстил.

– Но ты, оказывается, темная лошадка! Что за криминальные истории пылятся у тебя на чердаке? Нужно вытащить их на свет божий проветриться, Эм, то есть принести мне. Уж я-то стряхну с них пыль, можешь быть уверена.

– Их нужно сперва серьезно доработать, но когда они будут готовы, ты увидишь их первым.

Изображая алчное предвкушение, Бадоса потер руки. А я внутренне передернулась от воспоминания, которого до сих пор избегала, – воспоминания о том моменте, когда я в прямом смысле перепутала себя с Беатрис. Теперь я стала гадать, как она к этому отнеслась, тут же вспомнила, что до сих пор не включила мобильник, и полезла посмотреть, не пропустила ли звонков или сообщений.

От Джима ничего не было. Я задалась вопросом, слушал ли он вообще программу; обещал послушать, но кто знает, вполне мог забыть. Однако от Беатрис пришло голосовое: «Привет, милочка моя, неплохо, совсем неплохо. Пожалуйста, позвони, когда получишь это сообщение». Я ожидала от нее большего энтузиазма, поэтому проигнорировала просьбу, сунула телефон обратно в сумочку и налила себе еще бокальчик шипучки.

Следующий час мы возбужденно строили планы на дальнейшую рекламную кампанию, и каждый раз, когда Фрэнки называл суммы и вероятные продажи, которые казались мне какой-то фантастикой, я шикала на него, а один раз распоясалась настолько, что даже зажала ему рот ладонью, но он все равно продолжал нести всякую чушь, и мы расхохотались. Это было замечательно.

* * *

День стоял ясный, яркий, и когда мы вышли из бара, у меня даже глаза заслезились. Фрэнки посадил меня в такси, но я спонтанно решила ехать не домой, а к Беатрис.

– Эмма, дорогая, поздравляю, – с обычной теплотой поздоровалась она и расцеловала меня в обе щеки.

– Значит, неплохо? – хмыкнул я, уронила сумочку на узкий столик в холле, взяла Беатрис под руку, и мы с ней пошли по коридору.

– Совсем неплохо, – ответила она, нежно похлопывая меня по руке, но в этом жесте мне почудилось легкое отвращение, будто она делала это только потому, что приняла такое решение.

– Все хорошо? – спросила я, когда мы уселись.

– Все чудесно, но должна сказать… – Беатрис заколебалась.

Так значит, мне не померещилось.

– Что?

– По-моему, мы сошлись на другом отрывке, – наконец проговорила она.

Я пожала плечами.

– Поддалась настроению момента. Мне показалось, что надо прочесть именно тот кусок. Это имеет значение?

Беатрис покачала головой.

– Нет, вовсе нет.

Мне оставалось только гадать, не разочарована ли она.

Я-то надеялась, что подруга будет довольна, даже восхищена, и согласится с тем, что все-таки мой выбор оказался хорош. Но я решила замять тему.

– Я рада, – с этими словами я потянулась вперед и положила ладонь ей на колено, вынуждая посмотреть на меня, – потому что очень ценю твое доверие и буду делать все возможное, чтобы его оправдать. Я хочу, чтобы ты мною гордилась, Беатрис, честное слово.

Она улыбнулась, взяла мою руку в свои и кивнула:

– Знаю. И поражена тем, как ты сегодня справилась. Ты действительно произвела на меня огромное впечатление. Это было блестяще, милочка моя.

– Да, еще как! – восторженно подхватила я и по-детски хлопнула в ладоши.

Потом я кратко пересказала нашу беседу с Фрэнки. Я почти забыла о своем маленьком проколе, когда Беатрис вдруг проговорила:

– Я только не поняла, к чему была вся эта история про твои предыдущие книги?

– Просто мне тогда показалось, что так будет лучше, – ответила я. – Давай смотреть правде в глаза: у романа очень сложная структура, и чувствуется, что писал его опытный человек. Думаешь, хоть кто-то купился бы на уверения, будто я написала нечто подобное без всякой подготовки, ни с того ни с сего, с первой попытки? И я действительно пробовала писать, ты же знаешь.

Беатрис посмотрела на меня, чуть наклонив голову, и уголок ее рта пополз вверх – просто воплощение насмешливой снисходительности. Но я, ничуть не смутившись, продолжала:

– Так что смысл в этом есть, верно? Мол, я опираюсь на свой опыт. Разве для того, чтобы сделать ложь максимально правдоподобной, не следует держаться как можно ближе к правде? Поэтому признание, что этот роман не похож ни на что из написанного мною раньше, было в своем роде правдой – вот как я рассуждала.

Беатрис запрокинула голову и разразилась смехом.

– Эмма, милая моя, до чего же умно! Но вот как насчет криминальной прозы? Ты же понимаешь, что тут может выйти конфуз. Тебя еще не раз об этом спросят.

– Я же говорю, чем ближе к правде, тем лучше. – Тут мы уже обе расхохотались.

– Ну, раз подражание – лучшая форма лести, то я только за, – тепло сказала Беатрис.

Однако я мысленно вернулась к тому мгновению, когда Гусек прервал мои бредни насчет криминальных романов. Я понимала, что вовсе не собиралась подражать Беатрис. И уж конечно не пыталась притвориться, что говорю о собственной работе. Нет, все было сложнее: в тот момент я забыла, что я – не Беатрис.

А Беатрис сделала мне несколько, как она сказала, замечаний, но я почти не обратила на них внимания. Мне хотелось лишь одного: домой. Я справилось отлично и знала об этом. Меня распирало от восторга, и я хотела видеть Джима, послушать его мнение. Я не могла дождаться того момента, когда услышу в его голосе гордость за меня.