Текст книги "И тогда я ее убила"

Автор книги: Натали Барелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 19

Воскресной ночью я проснулась, чувствуя себя совершенно больной. И в полном ужасе. Меня вот-вот разоблачат, осудят и повесят по одной простой причине: никто не поверит, что неизвестная тридцатидвухлетняя владелица магазина могла написать такую хорошую книгу. Из небытия возникнут мои учителя, возвещая, что в школьные годы я ни разу не родила ни одного хоть мало-мальски запоминающегося текста, и удивляясь, как же мне удалось создать подобный роман. Ни в коем случае нельзя было соглашаться на эту авантюру. К тому же существовала вероятность, что на самом деле книга Веронике не понравилась. Могло такое быть? Вдруг она из вежливости морочила мне голову, и я вот-вот обнаружу, что на этой неделе никакого обзора нет, и мне достанутся одни отговорки?

Конечно, все это ерунда, а меня просто снова настиг приступ паранойи. Было три часа ночи, и я лежала, уставившись в потолок. Казалось, мне снится кошмар, да вот только я не спала. Почему, гадала я, именно в три часа ночи темный, тихий мир чистой правды, скользнув в постель, устраивается рядом и не дает с облегчением забыться сном? Я давным-давно прочла где-то нечто подобное, и до чего же уместными показались мне сейчас эти строки! О чем вообще я думала раньше? Нельзя было в это лезть: даже если мне поначалу удавалось прикидываться, теперь меня непременно разоблачат. Никто в здравом уме не поверит, что я, старая добрая я, просто проснулась однажды утром и ни с того ни с сего создала шедевр.

Мобильник на тумбочке зажужжал и засветился, я взяла его и, еще не глядя на экран, догадалась, что пришло сообщение от Беатрис.

«Не спишь?» – гласило оно.

«Сама как думаешь?» – набрала я.

«Спи давай», – пришел ответ.

Я беззвучно засмеялась. «И тебе того же!»

«Вся оставшаяся жизнь начнется для нас завтра».

«Это как раз и пугает», – ответила я.

Беатрис прислала в ответ смайлик, и я снова уставилась в потолок.

– После этого ты станешь знаменитой, – заявила Беатрис, когда я рассказала о звонке Вероники. У нее было больше уверенности насчет содержания обзора, ведь Вероника сказала, что книга ей понравилась; о чем же я беспокоюсь?

До того, как я смогу прочесть рецензию на сайте, оставалось еще три часа, и меня швыряло от отчаяния к неверию, от возбуждения к гордости.

Рядом тихо похрапывал Джим, он лежал на боку, забросив руку мне на грудь, и от контакта с его кожей было спокойнее. Я легонько погладила его по предплечью, он издал во сне довольный звук, и я подумала, не снюсь ли ему сейчас.

Джим понятия не имел, что значил для меня наступающий день, но на удивление старался быть участливым и внимательным. Благодаря ему я чувствовала себя очень-очень счастливой, поэтому мысль о том, что мою махинацию раскроют, повергала в глубокое темное отчаяние. Что тогда будет с нашими отношениями в том маловероятном случае, если они вообще уцелеют?

Вскоре после пяти утра я поняла, что точно не усну, осторожно сняла с себя руку Джима, тихо встала, сгребла с тумбочки телефон, с крючка за дверью – банный халат, попыталась вспомнить, где оставила тапочки, и нашла их в ванной. Потом практически бесшумно спустилась по лестнице, прокралась в кухню и включила кофеварку.

Я редко вставала в такую рань, но мне нравились тихие часы перед самым рассветом. Они давали простор мыслям, и я подозревала, что фонтан творчества должен в такое время бить мощной струей. Я решила попытать счастья: поработать над романом с утра пораньше и посмотреть, что из этого выйдет.

Я налила себе чашку кофе, и вкусовые рецепторы возликовали. Все казалось очень отчетливым, каждое чувство обострилось, тело вибрировало. Я почти не спала, но усталости не было, и я надеялась, что это к добру, пока сидела за кухонным столом перед закрытым ноутбуком.

Потом я подняла глаза к потолку и изо всех сил помолилась. Пообещала, что стану лучше как человек, как друг, как жена и как партнер. Что буду жертвовать на благотворительность. И раз в неделю помогать соседке миссис Уильямс с закупкой продуктов – я давно собиралась, но получалось лишь изредка. Чего только я не наобещала, даже чаще приглашать к ужину коллег Джима и друзей, а еще взять из приюта собаку.

Наконец время пришло, я открыла браузер и посмотрела на экран, прикрыв один глаз ладонью.

«Как лучше всего описать выдающийся роман Эммы Ферн?»

Слова спрыгивали с веб-страницы и били мне прямо в лицо, сплетаясь меж собой: «увлекательный», «мощный», «уверенный в себе», «новый талант».

«Tour de force.[1]1
  Исключительное достижение, подвиг (фр.). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] Новый голос на литературной ниве, который отныне и навсегда изменит принципы построения романа».

Я разрыдалась.

Зажужжал телефон, и снова, еще не взяв его в руки, я знала, что пришло сообщение от Беатрис.

«Эмма, милочка моя! Мы справились! Ей ПОНРАВИЛАСЬ моя книга!»

Что? «Моя книга»? Что Беатрис имеет в виду, когда пишет «моя книга»? Конечно, да, фактически книга действительно принадлежит ей, вернее, принадлежала когда-то, но теперь она моя – и в этом весь смысл, разве нет?

Может, она просто опечаталась? Да, конечно, наверняка так и было. Наверное, она хотела написать просто «книга». Или даже «наша книга».

Но я ощутила легкую дрожь беспокойства. Я поняла, насколько уязвимое у меня положение, и дала себе обещание непременно донести это до Беатрис, надо только выбрать подходящее время. Если мы хотим, чтобы все получилось, то должны все время классифицировать роман как мой. А иначе как мне осилить свою роль?

ГЛАВА 20

Теперь, думая о судьбе романа, я делила ее на две части: до обзора и после. Когда Вероника опубликовала свою хвалебную рецензию, все изменилось почти в одночасье. Продажи взлетели до небес, постоянно появлялись новые отзывы, я доходила до изнеможения, участвуя во встречах с читателями, раздаче автографов, фестивалях – потому что мы соглашались на всё, Фрэнки и я, и каждому хотелось отхватить от меня кусочек. Это было утомительно, но опьяняло.

Иллюзий у меня не было: не познакомься я с Вероникой или не понравься ей роман, он, конечно, продержался бы еще некоторое время, но после нескольких коротких недель канул бы в Лету. Но вместо этого мы уже готовили переиздание куда большим тиражом, однако все равно едва поспевали за спросом.

Я невольно призадумалась о многочисленных книгах, которые были изданы, но не получили такого толчка, как прекрасная рецензия в «Нью-Йорк таймс», просто потому, что их авторам не довелось оказаться во время званого ужина за одним столом с влиятельнейшим критиком. Неужели литературный успех действительно настолько… случаен?

Я не дала этому ходу мыслей испортить мне настроение. Чего переживать, если случайность сыграла мне на руку?

Все происходящее имело дополнительное и весьма желанное преимущество, которое заключалось в существенных гонорарах. Изначально Фрэнки смог выплатить мне совсем небольшой аванс, и тогда мне было все равно, но теперь мы с ним начали получать значительную прибыль.

Я регулярно разговаривала с Беатрис, но встречались мы в последние два месяца редко, отчасти потому, что я разъезжала по стране, выполняя свои обязанности автора, да и у нее был напряженный график. Я скучала по подруге и спонтанно решила пригласить ее на обед, конечно же, в «Л’Амбруази». Вдобавок мне хотелось поговорить с ней насчет моей новой книги. Мне требовался ее совет, как добиться прогресса в работе над романом. Иногда по ночам я резко, как от кошмара, просыпалась в полной панике, а все потому, что до сих пор не написала ни единого слова.

* * *

Незадолго до этого я была в «Л’Амбруази» без Беатрис. На самом деле я ходила туда несколько раз, неизменно выбирая этот ресторан для всевозможных деловых ланчей вроде встреч с Фрэнком или с кинопродюсером, который хотел приобрести права на экранизацию «Бегом по высокой траве».

В результате я больше не считалась там гостьей мадам Джонсон-Грин; теперь метрдотель Алан, сомелье мсье Реймон и весь персонал знали меня и здоровались, обращаясь по имени: «Мадам Ферн, как приятно видеть вас снова! Сюда, пожалуйста, вас уже ожидают».

Беатрис сидела за нашим столиком, отщипывая крохотные кусочки от булочки. Вид у нее был скучающий.

– Дорогая! – воскликнула я, раскрыв объятия, приветствуя ее так, как обычно она приветствовала меня.

– Ты опоздала, – без выражения произнесла Беатрис.

Вероятно, это был первый и единственный раз со дня нашего знакомства, когда Беатрис ждала меня, а не наоборот, хотя она, похоже, об этом не подозревала.

– Нет, это ты пришла раньше, – возразила я, усаживаясь напротив. Реплика задумывалась как шутка, но Беатрис не засмеялась.

Чета средних лет за соседним столиком повернулась в нашу сторону и одарила нас кивками и улыбками в знак приветствия. Я оглянулась на Беатрис, ожидая, что она кивнет в ответ, но потом сообразила, что смотрят-то на меня. Сердце в груди вопреки моей воле подпрыгнуло от гордости, и я украдкой покосилась на Беатрис, проверяя, заметила ли она, но понять было трудно.

– Итак! Ты какая-то необычно тихая сегодня. Все в порядке? – спросила я.

Беатрис опустила взгляд в меню, вроде бы выбирая, что заказать, но на самом деле просто избегая смотреть на меня. Я не понимала причин такого поведения и попыталась снова:

– У меня появились кое-какие мысли по поводу моего будущего романа, хотела с тобой посоветоваться. Думаю, надо купить диктофон – ты же пользуешься диктофоном? Их вроде бы даже в виде ручек теперь делают. Понимаешь, тут такое дело, что каждый раз, когда мне приходит блестящая идея, я неизменно принимаю душ, – я хихикнула, – а еще диктофон можно использовать, когда мы будем вместе работать над текстом. Когда я с тобой разговариваю, идеи так и бурлят у меня в голове, тут сомнений нет. – Я все болтала, а Беатрис по-прежнему изучала меню, словно самое увлекательное литературное произведение, которое ей доводилось читать в жизни.

– Ты должна принести мне хоть пару страниц, Эмма, настоящих страниц. Мне нужно увидеть материал, – сказала она наконец, по-прежнему не глядя на меня.

– Да, понимаю. Сосредоточиться было трудно, но теперь получилось. Я начала, и дело пошло, – солгала я.

Мы порешили на том, что я принесу несколько страничек текста, а до тех пор и говорить не о чем. Я неохотно согласилась, памятуя, что уже неделями обещаю показать начало рукописи. Но об этом мы обе промолчали.

– Давай тогда просто поболтаем. Не о работе, а то мы всегда только о ней да о ней, – предложила Беатрис, наконец оставив в покое меню и выпрямившись на стуле. – Как дела в магазине?

Магазин. Я даже вспомнить не могла, когда была там в последний раз.

– Ну, знаешь, идут потихоньку, у Джекки все под контролем. На самом деле я там и не нужна. Видит бог, я так занята, что и выспаться нормально некогда. В любом случае, продвигая свое произведение, я чувствую, что иду вперед.

И вообще, зачем говорить о магазине? Разве моя жизнь не стала теперь куда более увлекательной? И я сменила тему:

– Видела мое интервью в «Глоуб»?

– На твоей странице? Да, конечно.

– И как тебе?

Прежде чем она успела ответить, официант подошел принять заказ.

– Сегодня без шампанского? – спросила я.

Это было непривычно и разочаровало меня. Хотелось, чтобы мы шутили, смеялись, праздновали и дурачились, как обычно у нас заведено.

– Нет, мне потом поработать нужно будет, так что понадобится ясная голова.

– А-а…

Это тоже не соответствовало нашим традициям, но, возможно, Беатрис была занята и держала в уме разные дела. И все же я была несколько обескуражена. Мы не виделись неделями; разве нельзя было сказать, что сегодня не самый подходящий день, и перенести встречу на время, когда Беатрис будет посвободнее?

Во мне опять стало подниматься раздражение. Я так упорно трудилась ради Беатрис и уж наверняка заслуживала большего, чем оказаться втиснутой в ее график между более важными делами.

– Так тебе не понравилось? – спросила я, стараясь попасть в ее скучающий тон.

– Что?

– Интервью в «Глоуб»!

– Почему, понравилось, – она чуть поколебалась, – разве что… ну, не знаю.

– Выкладывай.

– Думаю, тебе не стоило подавать себя так… как бы лучше сказать… настолько себя выпячивать.

Я даже отпрянула немножко, втянула ртом воздух и услышала звук собственного вдоха.

– Ты о чем вообще?

– Ты изобразила все так, будто заслужила успех. Так прочувствованно рассказала, до чего упорно работала над романом. – Произнося эти слова, Беатрис недоверчиво покачала головой.

– А что еще я, по-твоему, должна была сделать? Это же моя роль, разве нет? Не могла же я сказать, что вытащила роман из коробки с готовым завтраком?

– Нет, конечно, но, по-моему, лучше немного снизить пафос. Жизнь писательницы, «выстрадавшей» свое произведение, годы каторжного труда – все это немного, ну, не знаю, режет глаз.

– Режет глаз? – переспросила я очень громко, чувствуя, что багровею, положила салфетку на стол и уставилась на Беатрис, ожидая, чтобы она еще чуть-чуть приоткрыла мне истинное положение вещей.

«Режет глаз»?!

– Ой, милая моя, да не расстраивайся ты так. Ты же знаешь, что я стараюсь направить тебя в нужное русло. Читателям не хочется слушать разглагольствования насчет того, какие мы, писатели, особенные. Это их раздражает. Будешь продолжать в таком духе – люди от тебя отвернутся.

– Начнем с того, что я не разоряюсь, какая я особенная, мне просто надо формировать свой публичный образ, и это мы с тобой обсуждали. Нужно было дать читателю кое-какую предысторию, показать ситуацию, в которой создавался мой роман, и именно так я и сделала.

– «Мой роман»? – Беатрис вскинула бровь.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – отвела взгляд я. – Мы с тобой миллион раз обсуждали стратегию. Это моя работа. Я привношу в книгу жизнь, чтобы люди ее покупали, создаю вокруг нее нужную атмосферу. Честное слово, я знаю, как надо действовать. И понимаю, что нужно этому роману.

– Ты считаешь, что понимаешь книгу лучше меня?

Интересный вопрос. Прежде чем ответить на него, я откинулась на спинку стула и немного подумала. Потом снова подалась вперед:

– Послушай, Беатрис, прозвучит странно, но я вроде как вышла за ее пределы – не знаю, понимаешь ты, о чем речь, или нет. Как будто именно мне было суждено ее написать и как будто так и случилось, поэтому да: я знаю книгу лучше тебя.

У нее был такой взгляд, будто у меня выросли рога и копыта.

– Ничего нелепее в жизни не слышала.

Я молча пожала плечами.

– Не дай подобным мыслям разрастись у тебя в голове, Эмма, я для твоей же пользы говорю, дорогая, потому что ты как будто уже свихнулась немножко.

– Знаешь, что я думаю, Беатрис?

– Нет, но подозреваю, ты сейчас меня просветишь.

– Я думаю, что ты немного завидуешь.

Она вскинула голову и крепко сжала губы, отчего морщинки вокруг рта стали глубже, что было не слишком-то ей к лицу.

– А я думаю, ты, Эмма, забыла, с кем разговариваешь.

В ее голосе зазвучали снобистские нотки. Я порой слышала их в ее разговорах с другими людьми, но не со мной. Сегодня такое произошло впервые. Я собралась ответить резкостью, но вовремя прикусила язык. Да что со мной такое? О чем я вообще думаю? Ради всего святого, я не могу поссориться с Беатрис!

Я устроила целый спектакль: сперва изобразила прищур, как будто собралась испепелить ее взглядом, а потом расхохоталась, хлопнув ладонями по столу.

– Беатрис, я же просто пошутила! Видела бы ты свое лицо! – Чета за соседним столиком с улыбкой подняла на нас взгляды. – Беатрис, ну же, я тебя разыграла!

Она несколько раз моргнула, подняла руку, потерла основание шеи, и черты ее лица чуть разгладились. Она явно разрешила свои сомнения в мою пользу, я ведь ее достаточно изучила. В конце концов, она и сама не раз проделывала со мной то же самое: сперва заставит съежиться от смущения, рассказывая, какой грубый просчет я будто бы совершила, а потом расхохочется мне в лицо.

– Очень смешно, – процедила она, слегка надув губы.

Конечно же, я ее задела, да и внимание, которое другие уделяли мне, ее «протеже», не могло доставлять ей удовольствие, хотя мы обе и знали, что все это фарс. Но посетителей ресторана из нас двоих интересовала именно я. Именно меня они замечали. И Беатрис надо было к этому привыкать.

Я вздохнула:

– О’кей, ты права. Конечно, права. Я действительно не знаю, как справляться с напряжением, и мне нужно твое руководство. Ты же знаешь, как оно бывает. Сплошной цирк, вихрь, полное безумие. – Я тряхнула головой. – Слава богу, ты здесь и направляешь меня. Вот честно, спасибо тебе. Я серьезно отнесусь к твоему совету.

Беатрис подняла бровь, будто пытаясь сообразить, зубоскалю я или нет, но настроение у нее явно улучшилось, она даже чуть улыбнулась.

– А как дела у твоего замечательного Джорджа? – спросила я, отчаянно желая сменить тему. – Надо тебе как-нибудь прихватить его с собой, когда мы опять соберемся пообедать. Здорово будет с ним повидаться.

Она пожала плечами:

– Джордж всегда ест у себя за письменным столом. Он не любитель обедов.

– Правда? Ты что, ему контейнер собираешь с тем, что осталось от ужина?

– Нет, бейгл с копченым лососем и творожным сыром ему доставляют из закусочной за углом, а кофе – из «Старбакса». Всегда одно и то же. И если он выезжает поработать в офис, та же история. Он считает, что ходить куда-то на обед – только зря время тратить. Лучше поработать.

Зазвонил мой телефон, и я полезла в сумочку.

– Извини, надо было его выключить.

– Да все нормально, – махнула рукой Беатрис. – Ответь, ничего страшного.

Я посмотрела на экран:

– Это Фрэнки. Прости, я буквально на минутку, – и приняла звонок.

Изначально я собиралась попросить Бадосу перезвонить позже, потому что сейчас мне неудобно разговаривать, но его голос звучал слишком настойчиво, поэтому я решила послушать, а потом меня вдруг бросило в жар. Когда Фрэнки закончил, я поблагодарила его, сказала, что потом позвоню, и отбилась.

– Все в порядке?

Я смотрела на Беатрис, но никак не могла сфокусировать зрение.

– Я в шорт-листе Пултоновской премии.

* * *

Эта новость потрясла и обрадовала Беатрис не меньше, чем меня.

– Замечательно! Лучше просто не придумаешь. До чего же добрая весть, Эмма! Совершенно чудесная.

Я почувствовала облегчение оттого, что она так радуется, хотя, собственно, почему бы ей и не радоваться?

– Мне надо бежать, а ты заскочи попозже, хорошо? – Беатрис поднялась и показала знаком, чтобы принесли счет.

– Серьезно? Пообедать не хочешь?

– Прости, дорогая, но сейчас я не смогу ничего съесть. Слишком уж новость потрясающая. Так что я пойду, но ты же вечером ко мне заглянешь? Сходим к Крейгу, развлечемся, как в старые времена.

– Конечно! – согласилась я.

Это предложение меня озадачило, но ведь действительно будет весело, очень весело, особенно когда я расскажу обо всем им – друзьям Беатрис, нашим друзьям. Я гадала, разрешено ли делиться подобной новостью? Надо справиться у Фрэнки, но, наверное, большой беды не будет.

Ох, как бы мне хотелось, чтобы Беатрис не умчалась в такой спешке, а осталась со мной! Надо было отпраздновать! Розовым шампанским!

* * *

Вечером я взяла такси до дома Беатрис, и стоило мне только увидеть подругу, как настроение сразу исправилось. Она сияла от восторга и раскраснелась от радости, когда со мной здоровалась.

– Я все думаю, что вот сейчас проснусь – и ничего этого нет, – призналась я в ее объятиях.

Беатрис сильно ущипнула меня за руку.

– Эй, ну ты чего, больно же!

– Значит, не спишь, – засмеялась она. – Давай по коктейлю на дорожку.

Мы направились к ее бару. Беатрис немного нетвердо держалась на ногах: предстоящий коктейль явно был не первым за вечер.

– Я так ничего и не поела. Может, не стоит пить. – Она помахала рукой в воздухе. – Но ты не переживай, на вечеринке у Крейга будет еда.

Уговаривать меня не пришлось, и я взяла предложенный ею бокал.

– Ты могла представить такое хотя бы в самых безумных мечтах? – спросила Беатрис, глядя на меня огромными сверкающими глазами.

– В самых безумных – да, пожалуй.

Она засмеялась.

– Надо нам с тобой продолжать плести козни, чтобы сохранить динамику.

– А еще ты должна действительно меня подучить. Я начинаю тревожиться, что так и не сумею выдать продолжение.

– Не волнуйся, все будет. Скоро начнем, хорошо? Будем плести козни по-настоящему. Давай обсудим это завтра.

Еще одна замечательная новость. Я решила, что завтра первым делом начну сочинять новый сюжет. Мы быстро прикончили наши напитки и отправились в гости.

* * *

– Вот она, протеже! Скорее все сюда!

Было жарко и шумно, и я рассмеялась, а Крейг тепло расцеловал меня в обе щеки, а потом вдобавок склонился к моей ручке и поцеловал ее тоже.

– Поздравляю, Эмма, – очень искренне сказал он.

– Спасибо, Крейг, большое спасибо. Я так понимаю, это ты про рецензию в «Нью-Йорк таймс»?

– Ой, милочка, о твоей рецензии уже все знают. Но премия! Премия! Ты любимица всего города! – Он сунул мне бокал с шампанским.

Ко мне подходили поздороваться гости, хотя некоторые из них раньше меня не замечали. По правде сказать, не так давно я почувствовала, будто заново знакомлюсь с большинством из них.

Сквозь толпу к нам пробралась женщина, которая казалась смутно знакомой, хоть мы никогда и не беседовали с ней. Она протянула мне руку, которую я пожала.

– Эмма, нас до сих пор не познакомили. – С этими словами она повернулась к Беатрис: – Привет, дорогая. – По-прежнему не выпуская моей руки, она поцеловала Беатрис в щеку.

– Привет, Наташа. Это Эмма Ферн, – проговорила моя подруга.

– Я знаю, кто вы, хотя до сегодняшнего дня не знала вашего имени. Кажется, вас называли «малюткой-протеже Беатрис», но, думаю, теперь это в прошлом.

Все тело Беатрис несколько напряглось.

– Хотела поздравить вас, Эмма. Признаюсь, понятия не имела, что среди нас такой талант. – Наташа обращалась ко мне, но смотрела при этом на мою подругу: – Ты совсем не отпускала ее от себя, Беатрис.

Крейг обнял меня за плечи.

– Должен сказать, успех тебе к лицу. – Он осмотрел мой наряд, потом – прическу. – Тебе не шел образ неэлегантной селянки-домохозяйки. Рад, что ты от него отказалась.

Я засмеялась. Сколько же мы с ним не виделись? Крейг повернулся к Беатрис.

– Похоже, твоя малютка-протеже тебя обошла. Так что поздравляю и тебя тоже – должно быть, ты блестящая наставница.

– Ты работаешь над чем-нибудь новеньким, Беатрис? Может, над каким-нибудь славненьким уютным детективом? – спросила Наташа.

Беатрис попыталась улыбнуться ей, но не смогла, у нее получилась скорее гримаса.

– Вообще-то, Наташа, я сочиняю идеальное убийство.

– Тогда мне лучше уйти с радаров, пока я не схлопотала шальную пулю. – Наташа еще раз сжала мне руку и удалилась.

Внешне пикировка выглядела дружеским подначиванием, но, зная Беатрис, я понимала, что она пребывает в крайнем напряжении. Что-то пошло не так. Мне пришло в голову, что она привезла меня сюда, чтобы похвастаться мною, своей малюткой-протеже, которая так преуспела под ее руководством. Она рассчитывала, что будет купаться в лучах моей славы, а вон как все обернулось…

В тот вечер Беатрис сильно напилась, даже сильнее обычного, настолько, что, усаживая ее в такси, я гадала, вспомнит ли она завтра, что мы с ней собирались поработать над моим романом.

* * *

На следующее утро я обнаружила, что меня бросает из крайности в крайность. То я пребывала в приподнятом настроении, буквально на седьмом небе, и считала себя счастливее всех на свете, но уже в следующую минуту меня трясло от страха, мучила паранойя, грызла тревога. Главная задача сейчас – написать собственную книгу, а Беатрис обязана мне помочь; это совершенно необходимо. Верила ли я, что действительно смогу подтвердить успех следующим романом? И разве это важно? В конце концов, полно авторов всего одного шедевра. Ничего зазорного тут нет.

Но беда в том, что я подхватила самую современную из всех болезней – одержимость собственной персоной. Я знала, что через год-другой интерес ко мне ослабнет, и даже если я не заработаю на нынешней шумихе достаточно, чтобы вложить деньги и жить на проценты, вопрос о том, чтобы вернуться к работе в магазине, даже не стоял: я уже решила продать его. Теперь мне всегда будет требоваться доза славы и восхищения, чтобы людей интересовали мои мысли по тому или иному поводу, чтобы на меня смотрели с восторгом. Я была почти знаменита, и по вполне достойной причине. В довершение всего, Джиму нравился мой новый статус, он даже стал больше меня любить. Он так мною гордился! Мы стали такой хорошей парой! Я наслаждалась довольным видом мужа, когда мы вместе появлялись на всевозможных мероприятиях и конференциях; он теперь все время настаивал, чтобы я к нему присоединялась, если, конечно, позволял мой график.

Элисон никак не напоминала о себе: ни тебе звонков, ни внезапных поездок на конференции или еще куда-нибудь, ни молодых дамочек у нашего порога. Что бы ни происходило между ней и моим мужем, я была практически уверена – все это в прошлом.

Когда я пришла к Беатрис на творческий сеанс, посвященный моей будущей книге, меня приветствовал Джордж.

– Джордж, дорогой, как ты? – Я расцеловала его в обе щеки.

– Ну, знаешь, все более-менее ничего. Наверное, уместнее будет спросить, как твои дела. Наслаждаешься славой?

Я от души рассмеялась – мол, кто, я? А потом призналась:

– Бывает иной раз.

Он глубокомысленно кивнул, как будто точно понял, что я имею в виду.

– Беатрис наверху, у себя в кабинете.

– Отлично, тогда пойду к ней. Так у тебя все хорошо?

– Прекрасно, спасибо. Оставлю тебя тогда.

Это было немного необычно для Джорджа. Я привыкла, что он всегда ко мне внимателен, у него даже была привычка называть меня своей маленькой подругой: «Моя маленькая подруга Эмма, большая подруга Беатрис». Смешно сказать, но мне это нравилось.

Может быть, на уме у него было что-то важное. В конце концов, он всегда очень занят по работе, Беатрис довольно часто об этом напоминала: «Мой дорогой Джордж сегодня едва замечает мое существование. С тем же успехом я могла бы быть креслом. Но что тут поделаешь? Его занимает только работа, и в такие моменты я становлюсь креслом. Единственная надежда, что это кресло в стиле Людовика Четырнадцатого. Мне, кстати, всегда такое хотелось».

Я поднялась по лестнице, чтобы присоединиться к подруге. Она сидела за письменным столом и очень сосредоточенно что-то набирала на клавиатуре, поэтому я тихонько вошла в кабинет и уселась на свое обычное место на большом диване.

– А-а, милая моя, вот и ты. Как дела?

– Очень хорошо. Ты занята?

– Покой нам только снится. – Беатрис повернулась ко мне и сложила руки на коленях. – Итак, что ты мне принесла?

Нельзя сказать, что она вела себя недружелюбно, но неуловимые нотки в ее тоне заставили меня предположить, будто я ее раздражаю. Возможно, дело было в номинации. Или в вечеринке.

Я нагнулась к сумке достать оттуда папку с написанным; я и ноутбук с собой прихватила. Потом встала и положила папку на письменный стол.

– Давай посмотрим. – Беатрис взяла ее и быстро просмотрела содержимое. – Это что, схема сюжета?

– Боже, нет, просто наброски для первых глав. Жизнь успешного писателя выдвигает чуть больше требований, чем я ожидала. – И я засмеялась, надеясь на взаимное добродушное перешучивание в духе «А то я не знаю!» или «Это ты мне будешь рассказывать?» и так далее. Ведь теперь мы равны, так?

– Тогда зачем ты пришла? – вместо этого спросила Беатрис.

– Что ты имеешь в виду? Ты знаешь зачем.

– Мы с тобой строим планы, Эмма. Ты хочешь, чтобы я тебе помогла, я готова это сделать. Но пока что я вижу? Примерно ничего. Чем ты занималась все это время? Помимо фотосессий.

– Беатрис, ты шутишь? У тебя вообще есть представление, что со мной происходит? Мне дух перевести некогда! Если придется подождать, прежде чем я смогу продолжить работу над романом, так тому и быть. У меня ведь нет особого выбора, правда?

Беатрис фыркнула.

– Продолжить? Эмма, умоляю, – она смахнула содержимое папки на пол, – это никакая не работа.

Глаза защипало от подступивших слез.

– Ну зачем ты так.

– Единственный человек, который тут пока что работал, это я.

– Да ты издеваешься! Или, по-твоему, это не работа – то, чем я занимаюсь? Меня же в буквальном смысле на части рвут. Каждому хочется по кусочку, и мне уже почти нечего отдавать! – Тут я заплакала. Слезы разочарования и изнеможения наконец-то вырвались наружу, и я не могла их унять.

– Ну, Эмма, можешь расслабиться. Скоро все кончится.

– Думаешь? Как-то не очень похоже, Беатрис. Шумиха вокруг премии Пултона уже идет, а ведь это пока только шорт-лист. Можешь представить, что произойдет, если я выиграю?

Пару минут она с каменным лицом изучала меня, потом выпрямилась.

– Она все меняет, премия Пултона. Ты ведь понимаешь, правда?

Ох и ничего ж себе!

– О чем ты, Беатрис?

– Мы должны во всем признаться, Эмма. Я должна во всем признаться.

– Ты же не предлагаешь…

– Я ничего не предлагаю, я говорю тебе, что теперь, когда роман номинирован на Пултоновскую премию, мы должны сообщить миру, что его написала я, а не ты. Иначе это будет обман. Возможно, даже мошенничество.

Комната начала раскачиваться. Я почувствовала дурноту.

– Теперь уже не выйдет, Беатрис. И ты это знаешь, – удалось выдавить мне, но голос дрожал.

– Процесс запущен, Эмма. Я поговорила с Ханной…

– Что? С Ханной, твоим литературным агентом?

– Я поговорила с Ханной и предупредила, что у нас с тобой есть очень важное объявление. Она согласует выступление в «Открытой книге». Но сперва, конечно, поговорит с Фрэнки.

Фрэнки. От звука имени издателя сердце у меня затрепетало. Что подумает Фрэнки?

– Когда ты это сделала?

– Сегодня утром перед твоим приходом.

– Ты ей сказала?

– Лишь то, что говорю сейчас тебе. Ханна не знает, о чем пойдет речь. Я подумала, выйдет эффектнее, если мы откроем правду на шоу, согласна?

– Тебе не кажется, что вначале стоило обсудить это со мной?

– Вообще-то нет, но, так или иначе, вот сейчас я это с тобой и обсуждаю, верно?

Я вся дрожала: от злости, от страха, оттого, что могу лишь наблюдать за крушением моего мира, от отчаянной надежды убедить Беатрис, что мы зашли слишком далеко и поздно сдавать назад.

– Не верится, что ты призналась Ханне.

– Говорю же, сути она не знает, я только сказала, что мы хотим выступить в «Открытой книге». Если не хочешь, не приходи. Я только из вежливости тебя зову.

– Из вежливости?

– Прибыль пока что можешь оставлять себе. О моей половине не беспокойся.

Я молча села обратно на диван, глядя на нее. Почему она со мной так? Моя дорогая Беатрис, моя подруга, очень близкая подруга. Что происходит?

А она возилась с бумагами на столе и не смотрела на меня. Я рванула зубами заусенец на большом пальце, и пошла кровь.

– И это все? Мы ничего не должны обсудить? – спросила я, хоть и не ожидала, что ситуацию можно исправить.