Текст книги "И тогда я ее убила"

Автор книги: Натали Барелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Натали Барелли
И ТОГДА Я ЕЕ УБИЛА

Но пребывать в ярости, в убийственной ярости, значит быть живым.

Клэр Мессуд.

Женщина выше этажом

ГЛАВА 1

Не думала, что переживу этот день.

Но, по счастью, он уже почти закончился для ее друзей, мужа, для множества собравшихся тут людей, которых я никогда раньше не видела. Нас очень много – тех, кто пришел проститься с Беатрис и стоит теперь у ее разверстой могилы, под небом таким ярким, что глазам больно.

Рядом, ожидая, когда его отправят к месту последнего пристанища, покоится гроб, и мне страшно. Мы вот-вот опустим Беатрис в эту черную яму, чтобы забросать сверху землей и грязью, развернуться и уйти. Разве потом, когда стемнеет и похолодает, ей не станет страшно? Разве она не возненавидит нас за то, что мы повернулись к ней спиной и оставили тут в одиночестве?

Священник говорит, что у Господа свои планы, в которые не посвящен никто из нас. Слова другие, но смысл именно такой. Похоже, Господь знает, как трудно нам приходится, когда человека, которого мы любим, вдруг отнимают у нас без предупреждения, в результате прозаического несчастного случая, но мы все равно должны доверяться Ему в Его мудрости. Не уверена, что в этом есть смысл. Мне кажется, лучше бы донести до скорбящих, чтобы они были поосторожнее с лестницами, ведь иначе легко вот так упасть и свернуть себе шею.

Джим обнимает меня, сжимает плечо, и только тут я замечаю, что заливаюсь слезами. Поворачиваю голову посмотреть на него и краем глаза вижу чуть поодаль Джорджа. Он стоит возле гроба и смотрит вниз. Рядом с ним пожилая женщина, в которой я узнаю его мать; мы встречались всего один раз, но Маргарет Грин не из тех, кого легко забыть. Ее рука – под локтем сына, она будто поддерживает его. Думаю, она плачет, хотя отсюда не поймешь. Мне с трудом удается подавить порыв отпихнуть ее в сторону, сказать, что ей нечего тут делать, что она никогда не любила Беатрис и Беатрис об этом знала. Впрочем, ясное дело, она пришла ради Джорджа.

А Джордж поднимает на меня взгляд, будто поняв, что я за ним наблюдаю. У него опухшие красные глаза, он явно плачет не меньше моего. Бедный Джордж, он будет так тосковать! Как он вообще справится без жены? Как сможет жить один в громадной квартире?

Похоже, священник завершил прощальную речь, потому что гроб уже опускается в яму. Я быстро нагибаюсь, хватаю горсть земли и бросаю в могилу. Не знаю толком, что я пытаюсь сказать Беатрис, – наверное, что люблю ее, что скучаю по ней и всегда буду скучать. Ах, Беатрис, зачем, ну зачем ты нас покинула?

Джим берет меня под локоть и мягко отводит в сторону. Я поднимаю глаза и вижу, что толпа движется – медленно, в унисон. Ночью мне приснился кошмар: там все эти люди похватали лопаты и стали закапывать могилу, а я осталась в ней, внизу, на дне. Я кричала и просила их остановиться, но никто меня не слышал. Я проснулась, потому что стала задыхаться. Но, похоже, заключительную часть с закупориванием могилы мне не увидеть, и это к лучшему, потому что, похоже, я просто не смогу такое вынести.

Джордж подходит, заключает меня в объятия, и мы начинаем рыдать, чуть ли не падая друг на друга.

– Мне так жаль, – повторяю я снова и снова.

Спустя долгое время он отпускает меня и просто кивает – ни на что другое у него нет сил. Я смотрю, как Джорджа ведут к машине, смотрю на его поникшие под грузом скорби плечи.

Когда мы добираемся до нашего автомобиля, вокруг толпится народ.

– Такая жалость, – бормочут люди, – вы ведь были очень близки. Должно быть, вам ужасно тяжело.

Меня обнимает Крейг. Милый Крейг, первый друг Беатрис, с которым я познакомилась.

– Ты как, держишься? – спрашивает он, пытаясь поймать мой взгляд. – Прости, дурацкий вопрос. – Он берет мою голову в ладони и говорит: – У тебя все на лице написано.

Страдание искажает мои черты.

– Я тебе потом позвоню, хорошо? – говорит Крейг.

Приходит моя очередь ответить кивком, потому что сил хватает лишь на это.

Джим ждет в машине, открыв для меня дверцу, и я уже собираюсь присоединиться к нему, когда чувствую, как на плечо ложится чья-то рука. Это Ханна, она шепчет мне в ухо:

– Мне так жаль! – а потом добавляет: – Мне очень нужно с тобой поговорить. Когда сможешь. – Она сжимает мне предплечье, вглядывается в лицо, склонив голову набок, и уходит.

Судя по ее словам, она хочет сказать мне что-то серьезное, что-то плохое. Что может быть хуже этого? Хотя, вероятно, дело просто в моей мнительности.

– Кто она такая? – спрашивает Джим.

– Ханна, агент Беатрис. Разве ты ее не помнишь?

– Смутно.

Все добры со мной и нежны, у всех в глазах печаль, они грустят и о себе, и, в особенности, обо мне, зная, что я потеряла свою лучшую подругу, свою наставницу – чудесную, благородную, талантливую женщину, которая взяла меня под крыло и изменила мою жизнь.

Моя дорогая Беатрис мертва, и я безутешна, уничтожена, разбита.

Что, вообще-то, довольно странно, учитывая, что именно я ее убила.

ГЛАВА 2

Следующие несколько дней я провожу в постели. Такое чувство, будто я никогда из нее не встану, просто не захочу встать. Я, конечно, понимала, что буду вне себя от горя, но ожидала, что к нему будет примешиваться щепотка облегчения. Ничего подобного. Каждую ночь мне снится, как я ее убиваю, – снится не само убийство как таковое, а осознание того, что я его совершила, и от этого меня потряхивает, ведь, без всяких сомнений, моя жизнь вскоре окончится. Меня в любую минуту могут разоблачить. Я жду стука в дверь, терзаемая всепоглощающим раскаянием. О, как мне хотелось бы повернуть время вспять! Как мне хотелось бы не совершать этого!

И каждое утро я просыпаюсь со стоном облегчения – такого глубокого, что глаза наполняются слезами. Слава богу, это только сон.

А потом я все вспоминаю, и это ужасно.

Наверняка всего лишь дело времени, когда меня задержат, и скоро в дверь действительно постучат. Убийц ведь ловят, верно? И я засыпаю снова, ведь что угодно лучше ожидания.

Джим очень добр и внимателен. Он думает, я горюю из-за смерти Беатрис. Он даже с работы отпросился, чтобы за мной присматривать, – вот до чего я плоха.

– Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Эм. Тебе, зайка, просто нужно отдохнуть, и станет полегче.

Он носит мне еду и чай, чашку за чашкой. И почти не разговаривает, просто сидит на кровати, терпеливо смотрит на меня, а его брови от переживаний сошлись в одну полоску. Но от смерти Беатрис ему должно бы стать легче. Теперь мы с ним снова будем только вдвоем, хоть он и никогда этого не скажет.

– Ты проснулась, Эм. – Это Джим принес кофе. Я слегка приподнимаюсь в постели. – Ну как ты?

– Вроде получше. – Кофе едва теплый. Интересно, сколько он простоял в чашке.

– Фрэнки звонил. Сказал, может отложить завтрашнее интервью, если ты не готова.

– Интервью? – Я пытаюсь собраться с мыслями, привести их в подобие порядка.

– Для «Открытой книги», заинька. По-прежнему хочешь его дать? Ты, вообще-то, не обязана.

– Оно же только в четверг. До четверга я наверняка оклемаюсь. – Я ставлю чашку на столик у кровати и сползаю обратно. Мне хочется лишь одного: поспать еще.

– Четверг уже завтра, Эм.

– Серьезно?

– Думаю, интервью надо отменить. Ты как, согласна?

Я вздрагиваю и снова сажусь как следует, будто меня подкинуло.

– Нет! Конечно же, мы не будем откладывать. Я пойду.

– Уверена?

– Я должна пойти. И хочу. Отзвонись им, милый, ладно? Скажи, что я буду.

Он смотрит на меня и с сомнением кивает.

– Хорошо, я с ними свяжусь.

– А я душ приму, – говорю я и встаю с кровати.

– Уверена, что справишься? – спрашивает Джим.

– Да, уверена. Я должна это сделать.

Понимаете, я попала в шорт-лист премии Пултона, одной из самых престижных, если не самой престижной литературной премии. Осмелюсь сказать, что сейчас я фаворитка, а «Открытая книга» – самая претенциозная и интеллектуальная литературная передача на телевидении. На данный момент это единственное, ради чего я готова встать с постели.

* * *

– Моя сегодняшняя гостья – Эмма Ферн, автор романа «Бегом по высокой траве», удивительного, увлекательного, смелого. Он как бы вне времени и все же говорит многое сердцам каждого поколения. Здравствуйте, Эмма. Добро пожаловать в «Открытую книгу».

– Здравствуйте, Ричард, и спасибо. Так замечательно оказаться у вас на передаче, – говорю я слабым голосом.

– Ну что ж, для начала, мои поздравления. Ваш первый роман – замечательная книга, которая сразу же оказалась в шорт-листе премии Пултона, и это громадное достижение.

– Да, спасибо вам. Я, конечно, очень счастлива, хоть и стараюсь умерить свой пыл. Это ведь мечта каждого писателя.

– Вот именно. К тому же вы написали бестселлер, что, как известно, не обязательно идет рука об руку с лауреатством.

– Да-да, повторюсь, я чувствую себя очень счастливой во всех отношениях. Все это просто сбывшаяся мечта.

– А еще у романа «Бегом по высокой траве» весьма необычная структура. Повествование нелинейно, временные рамки постоянно меняются. Все начинается с Первой мировой войны, и мы знакомимся с тремя сестрами, которые, скажем так, остались держать тылы, в то время как их братья…

Мне никак не сосредоточиться. Свет в студии жаркий, дезориентирующий. Я чувствую, как на коже проступают бисеринки пота; надеюсь, это незаметно. Я растеряна, устала, сбита с толку и отвечаю на вопросы почти механически – в конце концов, интервью я даю уже месяцами, но все равно концентрация то и дело ускользает. Остается лишь надеяться, что беседа закончится нормально.

– …Просто потрясающе, Эмма. Желаю вам удачи с Пултоновской премией. Могу поспорить, вы ждете не дождетесь результатов.

– И вы выиграете в этом споре, Ричард. – Мы оба смеемся. – Хотя, знаете, победить, конечно же, было бы здорово, но я и о шорт-листе мечтать не смела, так что все равно буду горда и счастлива, даже если не удастся выиграть.

– Да, достижение впечатляющее, особенно для первого романа, поэтому…

– Ричард, позвольте мне вас поправить: это не первый мой роман в полном смысле слова, а первый изданный.

Глаза у него делаются большими, а я не удерживаюсь и поднимаю бровь. Боюсь, вид у меня несколько надменный. Надеюсь, камера этого не ухватила.

– И где же тогда другой роман?

– Изнывает на дне ящика комода.

– Что ж, друзья, вы первые, кто об этом услышал, – говорит в камеру Ричард. – Можете побольше рассказать нам об этой книге, Эмма? Уверен, всем будет очень интересно о ней узнать.

– Нет-нет, послушайте, она пока не совсем готова. Дайте мне время стряхнуть с нее паутину, а там посмотрим. К тому же я и после напечатанной-то книги никак в себя не приду. – Я смеюсь (конечно, печальным смехом), Ричард присоединяется, но потом я продолжаю на более серьезной ноте: – А еще хочу сказать, что во время написания романа мне очень помогала моя дорогая подруга Беатрис Джонсон-Грин. Я здесь лишь благодаря ее поддержке и беззаветной дружбе.

Ричард кивает, на этот раз задумчиво. Вот-вот, правильно, давайте-ка воспользуемся случаем.

– Спасибо, что упомянули Беатрис Джонсон-Грин. Думаю, выражу чувства всех, кто сейчас нас смотрит, если скажу, что мы скорбим о ее кончине. Эту писательницу многие любили.

– Да, – произношу я, переводя дух, – очень многие.

– Печальная история. Жуткий несчастный случай лишил нас замечательного автора на пике ее карьеры. Ей бы еще жить да жить. Вы были так близки, может быть, у вас есть какая-нибудь история о Беатрис, которой вы хотите поделиться? Возможно, какое-нибудь особенное воспоминание?

Мне приходится приложить все свои силы, чтобы не разрыдаться.

– Мы с Беатрис очень дружили. Хочу еще раз сказать, что я сегодня здесь лишь благодаря ей. Она направляла меня и поддерживала советом, и я уверена, что без нее никогда не смогла бы закончить роман. Скорее всего, он бы тоже лежал в ящике комода вместе с предыдущим.

Подбородок у меня подрагивает, уголки рта ползут вниз, и я ничего не могу с этим поделать. Может, я слишком поспешила с интервью и приходить в студию было ошибкой.

Ричард держит паузу; вид у него серьезный, даже благоговейный.

– Мои соболезнования вашей потере, Эмма. Нашей общей потере, потому что кто из нас, бывало, не просиживал ночами над романом Беатрис Джонсон-Грин? – Он улыбается.

– Да уж, могу заверить, что частенько из-за нее не высыпалась, – говорю я, умудрившись выжать из себя ответную улыбку.

Я и до сих пор провожу из-за нее бессонные ночи. Что я вообще тут делаю? Не стоило сюда приходить. Надо было послушаться Джима и Фрэнки, надо было…

– …К сожалению, нам так и не выпало удовольствия создать программу с ее участием…

Я снова отключилась. Надо заставить себя сосредоточиться. Ради всего святого, не хватало только расклеиться во время выступления на национальном телевидении. «Давай, Эмма, соберись, – думаю я, – это твой шанс. Не упусти его».

– …Говорите, что она вас наставляла, но ведь ваш роман не детективный. Он написан не в том жанре, где так блистала Джонсон-Грин. – Это утверждение, не вопрос. – Можете рассказать, в чем именно заключалось ее наставничество?

Я киваю.

– Да, Ричард, вы правы, мы писали в совершенно разных стилях. Чтобы создать детектив, нужны особые навыки, и Беатрис ими обладала. Я никогда специально не задумывалась, в каком стиле или жанре хотела бы работать, текст просто шел изнутри, если вы понимаете, о чем я. Но, возвращаясь к вашему вопросу, Ричард, Беатрис взяла надо мной шефство, как только мы познакомились. Я начала роман несколько лет назад, но у меня не хватало уверенности, чтобы завершить его, ощутить себя писателем. Вот с этим-то она главным образом и помогла мне, да еще привила определенную дисциплину. – Я опять улыбаюсь.

– Она уж точно была плодовитым автором.

– Тут вы правы. Так что о каких-то обучающих приемах говорить не приходится, но мы каждый день обсуждали написанное и как будет развиваться сюжет. Беатрис очень меня поддерживала. Я всегда буду безмерно ей за это благодарна.

Ричард глубокомысленно кивает.

– Как вы познакомились? Ведь встреча с Беатрис перевернула всю вашу жизнь, вы когда-нибудь задумывались об этом?

Не знаю почему, но этот вопрос застает меня врасплох. В голове начинают тесниться воспоминания, я на миг теряю дар речи и вообще забываю о Ричарде.

– Она пришла ко мне в магазин, – наконец удается произнести мне.

Затем я рассказываю немного о том дне, когда я еще была хозяйкой интерьерного магазинчика и даже не помышляла стать автором опубликованной книги. Рассказываю, как познакомилась с Беатрис, как быстро связала нас страсть к писательству, как Беатрис была добра ко мне и какое это везение, что она в меня поверила. Можно сказать, я почти что стала ей приемной дочерью, своих-то у нее никогда не было, говорю я Ричарду. До знакомства с ней я никому не показывала рукописи, но она заставила меня поверить в себя и раскрыться, говорю я ему. Для нее было важно, чтобы я раскрыла свой потенциал, и она упорно работала в этом направлении. За что я всегда буду ей благодарна.

Да, я говорю ему все это.

И конечно, все это просто чушь собачья. Кроме первой фразы.

Она пришла ко мне в магазин.

ГЛАВА 3

Дело было в субботу. Я помню это потому, что в то утро Джим пришел со мной. Осень была в самом разгаре, но светило солнце, и погода стояла теплая не по сезону. Мы вышли из метро и влились в неторопливый поток молодых семей, родителей, которые толкали коляски и несли на руках малышей, и посетителей кофеен, которые выскакивали на тротуары. Когда лет десять назад я купила тут магазин, это была тихая часть Бруклина, где жили обыкновенные люди, занимающиеся своими обыкновенными делами, но уже можно было ощутить вкус грядущих перемен. Слово «вкус» следует воспринимать буквально, потому что старые магазинчики стали закрываться, и на их место пришли рестораны высокой кухни. Там подавали искусно приготовленные и красиво сервированные блюда; о таких местах пишут в глянцевых журналах, туда приезжают на такси. Следом начали появляться претенциозные винные бары, модные магазины, лавки органических продуктов и, наконец, художественные галереи. А они, чтобы вам было известно, признак того, что район окончательно и бесповоротно облагородился и огламурился.

Тем солнечным утром Джим намеревался зайти в книжный по соседству с моим магазинчиком, а потому мы шли вместе, под ручку, и до места назначения оставалась какая-то сотня футов, когда впереди раздался жуткий грохот. Поток транспорта был густым и еле полз, и вот автомобиль, в который набилось слишком много народу, впилился в зад другому, предыдущему. Двигались они небыстро, тут не разгонишься, и, наверное, водитель отвлекся на что-то на улице и не смотрел, куда едет. Но все равно звук столкновения получился громким. Задняя дверца открылась, оттуда выскочила девочка от силы лет семи-восьми, завопила во всю мощь легких и бросилась бежать.

Мы оказались в кучке народа, остановившегося поглядеть на небольшое ДТП, и, к моему изумлению, люди стали расступаться, пропуская этого ребенка, перепуганную темноволосую малышку, которую гнал вперед страх. Я что-то крикнула, оттолкнула с дороги тех, кто мешал пройти, протянула руку и остановила девочку, когда она поравнялась со мной. Моя ладонь уперлась ей в грудь.

– Привет, – ласково сказала я и присела на корточки.

Наши лица оказались на одном уровне. Девочка все еще кричала, ее глаза, огромные, отчаянные, уставились прямо на меня.

– Не бойся, лапочка, все хорошо. Все уже кончилось, – повторяла я снова и снова, а сама обняла девочку и быстро окинула взглядом с ног до головы, убеждаясь, что она действительно не пострадала. Затем откуда-то сверху протянулись две руки, подняли девочку, я вскинула глаза и увидела, как мать уносит ее прочь. От меня.

Потом Джек сказал мне, что мой поступок произвел на него впечатление, но я была растеряна и расстроена оттого, что никто из взрослых зевак не попытался задержать малышку, а ведь она могла попасть под машину или потеряться.

– Она же, бедняжка, была в шоке, – сказала я ему. – Что вообще такое творится с людьми?

Мы пошли дальше, и Джек обнял меня за плечи.

– Храбрая, бесстрашная Эмма, – проговорил он в пространство, – бросается в толпу…

– Прекрати! – Я ткнула его кулаком в плечо.

– …Готовая рискнуть всем ради спасения несчастного ребенка…

– Да завязывай уже! – засмеялась я.

– …От опасности, которой не предотвратить никому, кроме нее, Супер-Эммы.

– Ладно, хватит. Твоя точка зрения ясна.

Он повернул ко мне милое улыбающееся лицо и поцеловал меня в щеку.

– Может, в тебе просыпаются материнские инстинкты?

Материнские? Это он вообще о чем? О том, не подумываю ли я обзавестись детьми? Конечно, да – мы об этом думали. И даже иногда говорили о детях.

И, возможно, Джек сделал правильное предположение, потому что я все думала об этой девочке, как она смотрела на меня отчаянными глазами, будто взывая ко мне о помощи – и я помогла, я была с ней. Сказать по правде, меня расстроило, когда мать ее забрала. Я хотела бы остаться с девочкой подольше. Это воспоминание возвращалось ко мне весь день.

А потом в магазин вошла Беатрис.

* * *

Она была такой прекрасной, лучащейся, элегантной, и я совершенно точно знала, кто она такая. Меня так потрясло ее явление, что в какое-то мгновение я даже засомневалась, на каком свете нахожусь, в реальности или во сне. А она коротко мне улыбнулась и просканировала взглядом ближайшие к ней товары: вроде бы вазу, совершенно точно – большие деревянные шахматы, кажется, набор каменных подставок под горячее. Провела пальцем по разделочной доске из древесины ореха, а я все не могла оторвать от нее глаз.

– Покажите мне, пожалуйста, вон ту лампу! – она указала куда-то наверх, и я перевела туда взгляд.

На полке стояла лампа из коллекции Селии Шерман: синее керамическое основание и большой голубой абажур, весь в экзотических птицах. Я порадовалась, потому что лампа была из числа моих любимых. Интерес к ней со стороны Беатрис как бы подтверждал мой вкус.

– Конечно. – Я профессионально улыбнулась, хотя внутри все пело оттого, что она со мной заговорила. Я вытащила из-под прилавка табуреточку, залезла на нее, сняла лампу и вручила Беатрис.

– Очень миленько, – сказала она, осторожно крутя лампу в руках. Боже, в реальной жизни она была еще красивее: черные волосы собраны сзади в свободный пучок, вдоль щек падают тонкие прядки, макияж безупречен, хоть его и больше, чем мне раньше казалось, а весь внешний облик одновременно элегантный и непринужденный. Она не выглядела на свой возраст, даже близко нет, но и моложе тоже не казалась, дело не в этом, просто время словно не имело над ней власти. Она завораживала.

Конечно, я неоднократно видела ее по телевизору, а пару раз даже живьем, на расстоянии, когда она давала автографы во время книжных презентаций, но сейчас – сейчас происходило нечто совершенно необыкновенное, и девочка, которая весь день не шла у меня из головы, немедленно оттуда испарилась.

– Если вы простите мне такие слова… – начала я.

– Да? – Ее брови поднялись, на губах начала появляться улыбка.

– Я большая поклонница ваших книг, очень их люблю. Все-все, – выпалила я, почувствовала, что краснею, попыталась остановить фатальный процесс и в результате покраснела еще сильнее.

– Спасибо вам большое, – просияла она, кажется искренне обрадовавшись моему признанию, и положила теплую ладонь мне на руку. – Так мило с вашей стороны. Для меня это очень важно.

По коже у меня побежали легкие мурашки от прикосновения ее руки, от ее близости, и я мгновенно влюбилась. По-настоящему. А Беатрис смотрела на меня по-доброму, и я поймала себя на мысли, что, наверное, нравлюсь ей. Она вернула мне лампу:

– Я ее беру. Можно сделать красивую упаковку? Это в подарок. – Она засмеялась, спохватившись: – Хотя и так понятно.

– Конечно, можно. – Я взялась за дело, стараясь, чтобы подарочная упаковка вышла безупречной, но нарочно тянула время, чтобы покупательница как можно дольше не уходила. Мысли в голове бешено крутились, я пыталась придумать, как завязать разговор. Но она меня опередила, оглядевшись по сторонам и заметив:

– Я иногда хожу мимо этого магазина. Мне часто хотелось заскочить сюда и посмотреть, что у вас есть, но я вечно спешу.

– Спасибо. А вы… вы живете где-то поблизости? – запинаясь, пробормотала я, хотя точно знала, где именно она живет: буквально на днях читала в одном журнале интервью Беатрис, из которого следовало, что ее дом совсем в другом районе.

– Я – нет, а мой редактор – да. Буквально за углом.

Она вот-вот уйдет, лихорадочно думала я. Надо сказать что-то умное, что угодно – и быстро.

– Ну, я очень рада, что сегодня у вас нашлось время зайти.

Она легонько провела пальцами по подсвечнику на прилавке и ответила:

– Я тоже. У вас тут столько интересных вещей.

Так оно и было. Я любила свой магазин. Когда я только начинала, то продавала мебель, французскую и современную вперемешку, но постепенно переключилась на сделанные в основном вручную или отреставрированные вещи из дерева, железа, стекла, старой кожи. По большей части это были небольшие предметы мебели и прекрасно выполненные детали интерьера. Ну и еще книги.

– А вы работаете сейчас над новым романом?

Мне хотелось сказать ей, как важна для меня ее работа, объяснить, что я считаю ее произведения великолепными. Хотелось поведать, что меня часто поражали некоторые ее фразы, такие неожиданные; что у нее дар выражать словами чувства и настроения; что я перечитываю ее книги, когда нуждаюсь в ободрении, поскольку узнаю в них себя и чувствую, что не одинока и не сошла с ума. Я мысленно репетировала свою речь, когда заметила, как Беатрис покосилась на часы и, не разжимая губ, тихонько издала разочарованное мычание. Я почувствовала себя глупо, отнимая у нее время, и заторопилась, проворнее заворачивая коробку.

– Почти готово. – Я отрезала бумагу от рулона и принялась делать завитки из ленты, уже скучая по Беатрис, поскольку знала, что она скоро уйдет.

А она вытащила из на удивление большой сумки кошелек и вручила мне кредитку.

– Вы делаете доставку?

– Конечно. – Я чуть не ляпнула, что с радостью откажусь от обычной платы за эту услугу.

– Сможете привезти сегодня днем?

– Сегодня? – Было почти четыре часа. – Боюсь, сегодня не выйдет, мне так быстро курьера не найти. Прошу прощения. Но завтра утром все будет сделано.

– Нет-нет, завтра утром слишком поздно. Видите ли, это подарок для свекрови, на день рождения. В смысле, он сегодня. Я бы сама отвезла ей подарок, но должна быть в другом месте. – Беатрис посмотрела на меня молящими глазами и снова положила мне на руку теплую ладонь. – Не могли бы вы сделать это для меня? Доставить лампу. Ехать не очень далеко. – Она поспешно добавила: – Ужасно неловко просить о таком, извините меня, пожалуйста. Но, понимаете, я действительно сильно занята. Вы бы очень меня выручили.

У меня тоже были дела. Меня ждал Джим, я должна была встретиться с ним на благотворительном мероприятии по сбору средств для его исследовательского консорциума, очень важном для него. Да и нельзя же закрыть магазин так рано, а подменить меня некому. Джекки, моей помощницы – ладно, чего уж там, она и подруга тоже, – в тот день не было. Обычно мы работаем вместе, но тут она взяла выходной.

– Мне очень жаль, но я не могу просто взять и закрыться, у меня покупатели. – И я показала подбородком на молодую чету, которая только что зашла и глазела на товары. – Но с утра я первым делом этим займусь. Не сомневайтесь. Обязательно.

– Тогда, может, после закрытия? Буду очень благодарна, – сказала она, будто не слышала последнюю часть моей речи. И снова эти молящие глаза!

Кого я пыталась одурачить? По ее просьбе я слетала бы на Луну и обратно.

– Хорошо, – в конце концов согласилась я, – конечно. Рада буду помочь.

У нее на лице появилось такое облегчение, что я даже возгордилась – ведь это произошло благодаря мне.

– Спасибо вам огромное! Вы невероятно любезны. – Беатрис убрала ладонь с моей руки и протянула ее мне. Я заметила, как рука у нее чуть заметно дрожит, и почувствовала разочарование – вот до чего мне хотелось, чтобы Беатрис была идеальной. – Кстати, я Беатрис.

«Мне это известно», – подумала я и пожала ей руку.

– А меня зовут Эмма.

Возникшие неудобства вдруг перестали иметь какое бы то ни было значение, ведь я могла теперь обращаться к Беатрис Джонсон-Грин просто по имени.