Текст книги "Сказки и песни цыган России"

Автор книги: Н. Гесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

15. Как цыган слово нарушил

[15]15
  Записана в Горьковской обл. от К. Г. Бахметьевой (75—80 лет).


[Закрыть]

Пошел цыган коней воровать, а семья в таборе осталась. Вот ждут его день, другой, третий – нет цыгана, никаких весточек он не подает. Что такое? Всполошилась семья, подняли табор на ноги. Отправились искать цыгана. Долго искали, но так и не нашли. Решили все, что погиб он. Справили по цыгану поминки, пролила Жена слезы и забывать потихоньку стала...

А произошла с цыганом вот какая история. Вышел он ночью на поляну, видит: пасется конь красоты необыкновенной. Грива у коня длинная, хвост по земле стелется, из–под копыт искры сыплются. Один раз скакнет этот конь – через всю поляну перелетает. Захотелось цыгану этого коня поймать, стал он к нему подкрадываться, да только поближе подошел, как корь, почуяв человека, заржал так, что земля затряслась. Рванулся конь и прочь поскакал, только его цыган и видел. Обида взяла цыгана. «Как же так, – думает, – ведь я не новичок в таких делах, а коня взять не сумел. Надо отыскать его».

Подумал и отправился. Идет по следу. День идет, другой идет. Приводят его следы к пещере. Испугался цыган, да делать нечего, надо дальше в пещеру идти, если хочешь коня взять. А пещера все ниже и ниже, все глубже и глубже опускается. Шел, шел цыган и попал в царство змеиное. В этом царстве старшим был Змей двенадцатиглавый – страшилище, каких свет не видывал, а остальные Змеи были у него в работниках. Увидал старший Змей цыгана, налетел на него и кричит:

– Как посмел ты, цыган, в мое царство зайти?

Испугался цыган, а виду не подает. Рассказал он Змею:

– Так и так, так и так. Не смог я коня сразу взять, пошел по его следам, вот он меня к тебе и привел.

– А знаешь ли ты, цыган, что отсюда обратного хода нет? Так что выбирай: или смерть примешь, или ко мне в работники пойдешь.

Кому охота умирать? Ясное дело, пошел цыган к Змею в работники.

– Ты, цыган, по лошадям большой мастер, а потому будешь коней моих волшебных пасти, – приказал Змей.

С той поры принялся цыган пасти волшебный табун. Не простые были в нем кони. В подземелье у Змея ели они камни драгоценные и пили из серебряного ручья. И только один раз в год выпускал их Змей на волю.

Проходит год, проходит другой, проходит третий. Понравился цыган Змею, подружился он с ним, стало ему жалко цыгана. Как–то раз подзывает он его и говорит:

– А что, цыган, хотел бы ты домой вернуться?

А у цыгана все три года на душе неспокойно было, уж больно ему домой хотелось, сбежал бы давно, да только разве из–под змеева надзора ускользнешь. Как услышал цыган слова Змея, обрадовался:

– Отпусти меня, Змей. Три года служил я тебе, а теперь хочу семью свою повидать, на жену да на детей посмотреть.

– Хорошо, – согласился Змей, – отпущу я тебя. Только учти: никто не должен знать, что с тобой здесь произошло. Возьму с тебя клятву, и если ты ее нарушишь, то не миновать тебе беды.

Ударил Змей хвостом, расступилась земля. Свистнул Змей двенадцатиглавый, и все Змеи вокруг в клубок свились. Стал клубок этот разматываться и размотался до самой земли.

– Полезай! – приказал Змей цыгану, и цыган полез наверх. Вылез он на землю, осмотрелся по сторонам, видит: камень большой лежит. Оплели Змеи этот камень и принялись его лизать. Вышел Змей и приказал:

– Клянись, цыган, что не нарушишь слова.

– Да чтоб жене моей и детям жизни не видать, если я расскажу! – поклялся тот страшной клятвой.

– А теперь лизни камень, – приказал Змей. Лизнул цыган камень, и отпустил его Змей в табор.

Пришел цыган домой, а родные чуть с ума не посходили. Как же, ведь его уже давно мертвецом считали. Жена рада, дети рады.

– Где же ты был, муж мой дорогой? Отчего так долго пропадал? Расскажи!

Как увидел цыган семью свою, так обрадовался, что в голове затуманилось. Забыл он о слове, данном Змею, стал рассказывать о своих бедах, приключениях, а как к концу рассказ его подошел, спохватился:

– О дэвлалэ [Боже мой! (цыг.)] Что я наделал? Ведь я клятву, данную Змею, нарушил!

Закричал цыган, упал на землю и стал по земле извиваться. Извивался, извивался и превратился в змею ядовитую. Принялся он на жену и детей своих бросаться, перекусал их, и упали они рядом с ним замертво. Наутро заглянули цыгане в их полог, глядят: лежит цыганка мертвая, рядом с ней дети мертвые лежат, а между ними змея ползает.

16. Как черт хотел цыгана на свое место поставить

[16]16
  Записана от Т. Николаевой, 1939 г. рожд., подмосковной цыганки из Лианозово, проживающей ныне в Ленинградской обл.


[Закрыть]

Жил–был цыган. Много побродил он по свету и столько всякого перевидал, что никого не боялся. Силушка у него была богатырская. Один на один он выходил на медведя и побеждал. Всадит медведю нож в горло по самую рукоятку – и готов медведь! Но и медведи на нем немало отметин поставили: все тело цыгана было исполосовано рубцами от медвежьих когтей. Был цыган черным, страшным, посмотришь – черт! Одно только – без рогов. Под старость перестал цыган кочевать и поселился в деревне, на самом краю. Боялись его мужики, в дом к нему не ходили, редко когда его родня навещала.

Как–то раз решил старый цыган баньку истопить. Натаскал воды из речки, разжег огонь, сел на полок и начал париться. А время уже к полночи шло. Парится цыган, парится, веничком по бокам да по спине хлещет и вдруг слышит: подходит к нему кто–то и говорит:

– А ну–ка подвинься!

Подвинулся цыган, подумав, что это кто–то из родни приехал. В бане–то пар столбом стоит, не видать ничего.

– Садись, – предложил старый цыган, – вот место тебе освободилось.

– Да нет, ты поближе к окну подвинься, – продолжает говорить неизвестный голос.

– Что тебе, места мало? – удивился старый цыган, однако подвинулся еще ближе к окну.

– Вот теперь хорошо. А ну–ка попарь меня! Ох и люблю я купаться.

– А ты где? – спрашивает старый цыган. – Что–то я тебя в пару не вижу.

– Да тут я, тут, на полке лежу!

Принялся старик парить, веником хлестать кого–то, а кого хлещет, и сам не знает.

– А ну–ка подбрось, старый, угольков, поддай–ка пару. Пошебурши в котле!

Обиделся старый цыган:

– Раз тебе надо, ты и встань. А у меня уже сил нет. Да и моложе ты меня.

– Хе–хе! – усмехнулся голос – Моложе? Да я наравне с твоими годами.

Рассердился старый цыган.

– Да где ж ты прячешься? Что ж я твоего лица не вижу?

– А что тебе мое лицо видеть? Я – твой двойник!

– Какой ты двойник, – засмеялся цыган и выругался. А тот, что рядом сидел, так расхохотался, аж вся баня задрожала. Понял тогда старый цыган, что дело нечистое. Когда нагнулся цыган, чтобы угли помешать, видит: на котле сидит кто–то, а перед самым носом ноги свисают, не ноги, а копыта!

– Тише, тише, старик, ноги мне не задень.

Как поднял цыган глаза кверху, так черта и увидел. Сидит он: небольшого росточка, хвостик загнутый да на плечо закинутый, на голове рожки торчат. Высунул он язык и кривляется. Самый что ни на есть черт! А лицо у черта точь–в–точь как у старого цыгана.

– Говорят, что ты – сильный мужик.

– А ты что, мою силу хочешь испытать? – спросит старый цыган.

А черт ему и отвечает: – Пытать не пытать, а попарить тебя уж больно хочется. Ты меня парил, теперь дай–ка я тебя попарю.

– Знаю я твою чертову парилку. Ну, да парь, черт с тобой!

Как прыгнул черт с котла на плечи старику и давай его по бане гонять. Где он его только не протащил: в трубу загнал, через трубу проволок, под скамейку затолкал, чуть было в котел не окунул. Хочет старик его сбросить, да вцепился черт, никак его не стащить. Наконец надоело черту на цыгане кататься. Вот он и говорит:

– Давай, старик, бороться! Ведь ты же сильный. Или врут о тебе, что ты такой?

Рассерчал цыган. Уж больно захотелось ему черта проучить.

– Ну что ж, давай поборемся. Только здесь тесно. Давай на полянку выйдем.

Согласился черт. Вышли они из бани на полянку и стали бороться. Сначала вроде бы потихонечку, а потом и не на шутку разошлись. Всю спину расцарапал черт цыгану своими когтями, полосы да пятна остались. Под утро черт совсем замучил старика, а когда тот сдавать стал, вырвал черт у цыгана зуб и говорит:

– Ну вот, будешь знать, как со мной бороться! Зуб твой беру себе как задаток. Будешь ты мне работником, пока жив.

Просверлил черт когтем в зубе цыгана дырку, продел в нее конский волос и на шее своей повесил. А тут пропели третьи петухи.

– Ну, будь здоров, старик, скоро встретимся, – сказал черт и сгинул.

Долго лежал старик без памяти, так его черт измордовал, а когда очнулся, к речке пополз, в чувство себя приводить да божеский вид принимать.

Никому цыган не сказал, что с ним ночью приключилось, однако в баню заходить зарекся. Да только черт не оставил его в покое. Понравился цыган черту, что ли? А может, они и вправду двойники? Так или иначе, но как только ночь наступала на дворе, являлся черт в дом старого цыгана. Посидят они, чайку попьют, в картишки перекинутся, так вроде вражда у них и отошла.

Однажды предложил черт цыгану:

– Что это мы с тобой просто так в карты играем? Давай на интерес перекинемся. Если ты выиграешь, я твое желание выполню; если я выиграю, ты мое желание исполнишь.

Играли, играли они. Перехитрил все же черт цыгана, обыграл.

– Ну ладно, – нахмурился старый цыган, – говори свое желание.

– Эх ты, цыган неразумный, да я тебе такое желание закажу, что ты потом всю жизнь меня благодарить будешь. Значит так: бери лопату и собирайся в лес.

– А что делать–то будем? – спросил цыган.

– Бери, бери, вопросов не задавай. Раз ты мне проиграл,, делай то, что тебе велено, и без разговоров.

Делать нечего. Оделся цыган, взял лопату и пошел за чертом. По лесу идут, через речку перебрались, овраг миновали, опять в лес попали. Выходят они на лесную поляну. А посреди поляны – колодец. Останавливается черт и говорит:

– Полезай, старик, в колодец! И копай там. Что найдешь – все твое!

Полез цыган в колодец и принялся копать. Только чуть землю ковырнул, а там монеты золотые. Нахватал цыган этих монет полные карманы, а черт смеется:

– Бери, бери больше, для тебя мне не жалко...

С той поры богато зажил цыган. Избу новую поставил, коня дорогого завел, в общем, живет – не тужит. А каждую ночь ходит вместе с чертом к заветному колодцу и знай себе деньги копает. Ночью копает, а днем отсыпается. Вот однажды снится сон старому цыгану. Спится ему его черт, а рядом чертова бабушка. Говорят они друг с другом:

– Ну что, скоро цыган на твое место заступит? – спрашивает чертова бабушка.

– Сегодня ночью должен он до трубки докопаться, – отвечает черт, – как возьмет трубку и выкурит из нее, так и будет к этому колодцу прикован на всю жизнь. И рога у него вырастут, и копыта. А лицом он на меня похож так, что нас различить невозможно.

– Понимаю я тебя, внучек, как тебе надоело этот проклятый колодец сторожить!

Вскочил цыган в поту и думает: «Ах вы, рогатые, кого провести вздумали? Ну, погодите, я до вас доберусь!»

Настала ночь. И снова явился черт за цыганом, и отправились они к лесному колодцу. Начал цыган по веревке спускаться вниз. Да не прошло и минуты, как он обратно вылез.

– Что случилось? – спрашивает черт.

– Миленький, да сколько ж можно, уже, почитай, месяц все копаю да копаю, веревка–то коротка стала!

Призадумался черт:

– Что же делать–то?

– А очень просто: снимай конский волос с шеи, к веревке подвяжем, как раз и хватит.

Взглянул черт на цыгана, не задумал ли тот подвоха какого, а цыган стоит себе, будто дурачок, и травинку жует.

– Ну что, подвязывать–то будем или домой вернемся? – спрашивает цыган. – А то мы так до третьих петухов достоимся.

– Ладно, черт с тобой, подвязывай, – в сердцах сказал черт и снял с шеи конский волос.

Подвязал цыган конский волос к веревке и снова полез в колодец. Только копнул, глядит – трубка, да не простая, в виде черта сделана. Вместо глаз яхонты вставлены, огнем горят. И будто бы этот черт улыбается хитро. Взял цыган трубку и вылез обратно.

– Смотри, черт, что я нашел!

– Во, во, во, это–то нам и надо было! – обрадовался черт. – Устал поди. Давай перекурим!

– Ну что ж, это можно, – согласился цыган.

Разжег он костерок. Уселись рядышком. Набили трубку табаком.

– Ну давай, цыган, закуривай первым.

А цыган незаметно подсыпал сверху березовой трухи да поджег ее, вот она сама и горит, тлеет. А цыган только вид делает, будто курит.

– Ох и крепок табачок! – закашлялся цыган. – Бери, черт, а то у меня что–то дух перехватило.

Взял черт трубку и говорит:

– Ну что ж, цыган, после тебя можно и мне табачком побаловаться!

Засмеялся черт и затянулся от души.

– Рано радуешься, – воскликнул старый цыган, – хотел ты меня провести, да не вышло.

Схватил цыган черта, привязал его веревкой к колодцу, да там и оставил. А зуб свой оторвал от конского волоса и в костер бросил. Вспыхнул зуб, и сразу же сгинул колодец, и черт вместе с ним. Огляделся вокруг цыган, а он в доме у себя. С той поры черта он больше не видал.

17. Как русалки появились

[17]17
  Записана на ст. Михайловка Ленинградской обл. от. А. М. Лобановой, 1907 г. рожд.


[Закрыть]

Давно это было. У одного цыгана было три дочери. В большой строгости держал он своих дочерей, не давал им из шатра выходить, так что ничего они не видели и не слышали. И вот подошло время им замуж выходить. Много богатых цыган сваталось к ним, но всем они отказывали.

Как–то раз спят сестры в пологе, и приходит к ним во сне старичок да говорит:

– Идите в лес, найдете там поляну, на поляне этой стоит столетний дуб, под этим дубом будет вас ждать старая колдунья. Она и расскажет вам про вашу судьбу, кому из вас как жизнь обернется.

Проснулись сестры, поговорили между собой и решили тайком в лес пойти, чтобы о судьбе своей дальнейшей узнать. Отправились. Набрели на эту поляну, о которой старик рассказывал. Видят сестры: и вправду, дуб стоит, да такой огромный, что верхушка его прямо в небо упирается, а под дубом старуха сидит.

– Пусть старшая сестра ко мне подойдет, – приказала старуха.

Подходит старшая сестра и спрашивает:

– Скажи, бабушка, что мне судьбой назначено?

– У тебя, милая, на роду написано свой век в пещере провести, твоя судьба стать женой пещерного колдуна. Будешь ты связана с человеком–нечистым, станет он тебя водить по своему царству, свои богатства показывать. Очень богат этот человек, богаче его никого нет на всей земле. Да только не увидишь ты больше света белого. К этому и приготовься.

– А как же сестры мои? – взмолилась старшая сестра.

– Забудь о них, милая, больше ты их не увидишь.

– Э, нет, старая колдунья! – рассердилась цыганка. – Не будет по–твоему. Не пойду я в пещеру, не стану женой пещерного колдуна, не хочу я с сестрами своими да с белым светом разлучаться.

– Как знаешь, только смотри, не простит тебе пещерный колдун, накажет тебя.

– Пусть будет что будет, – сказала старшая сестра и пошла прочь от дуба.

Подходит к колдунье средняя сестра:

– Скажи, бабушка, а какая мне в жизни судьба предназначена?

– А у тебя такая судьба, милая: быть тебе женой лесного человека. Пойдешь ты в лес, а он уже тебя там ждать будет. Нет никого на свете сильнее лесного человека. Если уж он полюбит кого, так сделает этого человека счастливым, но если его прогневить, то не жди добра. Будет он тебя по лесам водить, от глаза людского хоронить, о жизни лесной рассказывать. Только звери и птицы будут твоими друзьями, а от людей тебе придется подальше держаться.

– А как же сестры мои?

– Позабудь о сестрах, доченька. Что поделаешь, раз судьба такая.

– Не бывать тому, старая колдунья! – рассердилась средняя сестра. – Не будет по–твоему, не стану я жить с лесным человеком!

– Зря судьбе своей перечишь, доченька, бойся лесного человека прогневить, накажет он тебя за слова такие.

– Пусть будет что будет, – сказала средняя сестра и пошла прочь от дуба.

Подходит к колдунье младшая сестра:

– А мне какая судьба, бабушка? Только всю правду скажи, не таи ничего.

– А твоя судьба вот какая, – ответила колдунья. – Пойдешь ты к морю, сядешь на берег и будешь ждать. Поднимется море, и выйдет на берег морской царь со своими двенадцатью сыновьями. Так вот, милая, судьба твоя – жить у этого морского царя. Море твоим домом станет, доченька. Все богатства морские твоими будут, да только не увидишь ты людей больше, одни мертвые будут в твой дом заходить. А с ними какой разговор?

Вздохнула младшая сестра:

– Ну что ж, раз судьба такая, что делать? От судьбы ведь не скроешься. Пусть будет, что будет.

Той же ночью приходит опять во сне к сестрам тот же старичок:

– Ну что, узнали о судьбе своей?

– Узнали, да только не хотим мы судьбы такой, – говорят старшая и средняя сестры. – Не пойдем мы на место указанное.

– Зря перечите, доченьки. Всю правду сказала старая колдунья.

Молчала младшая дочь, не встревала в разговор старика и своих сестер. Только в самом конце спросила:

– Скажи, дедушка, а когда это предсказание исполнится?

– Да вот, – отвечает тот, – под самый исход месяца придется тебе на берег морской идти, и будет с тобой все, что колдунья предсказала.

Пришло время сестрам идти: старшей – в пещеру, средней – в лес, а младшей – на берег моря.

– Не пойду! – кричит старшая сестра. – Лучше удавиться, чем в пещеру идти.

– И я не пойду! – кричит средняя сестра. – Лучше в реке утопиться, чем стать женой лесного человека.

А младшая ничего не сказала, только собрала потихонечку вещички в узелок да на берег моря отправилась.

Пришла цыганочка на берег моря, села на камушек и ждет. Ровно в полночь расступилось море, и вышел морской царь, седой да лохматый:

– Ну что, пришла, доченька?

– Пришла, батюшка.

– Спасибо тебе, милая, что не испугалась, что с судьбой своей спорить не стала. В награду за это я исполню любое твое желание. Придет время, и ты загадаешь его. Не бойся, доченька, не в жены тебя беру – беру в дочери. Ведь у меня есть двенадцать сыновей, а дочери нет ни одной. Уж мы о тебе будем заботиться.

Расступились волны морские и приняли морского царя вместе с цыганкой.

Живет девушка год у морского царя, живет другой. Тот на нее не нарадуется, чуть на руках ее не носит. И братья ее новые – сыновья морского царя – привязались к цыганке всей душой. Хорошо ей в морском царстве живется, да только одна дума ее тревожит: хочется цыганке сестер своих повидать. Говорит она морскому царю:

– Помнишь, батюшка, обещал ты одно мое желание исполнить, какое бы я ни загадала.

– Говори, доченька, все сделаю, что бы ты ни попросила.

– Хочу я хоть одним глазком на сестер своих посмотреть.

Нахмурился морской царь, опечалился:

– Эх, милая, не жалко мне тебя к сестрам отпустить, боюсь я только, что не принесет тебе эта встреча радости.

А цыганка не отстает:

– Отпусти, батюшка, какая бы правда ни была, она все равно правда!

Взмахнул рукой морской царь и приказал!

– Сыновья мои, проводите ее к сестрам, пусть глянет на то, как живут они.

Взяли братья свою сестру под руки и вынесли ее на берег. Подходят они к цыганскому табору. Видит цыганочка: у шатров две женщины с молодыми цыганами разговаривают, да только цыгане к ним подойти боятся. Стоят эти женщины в чем мать родила, волосы длинные, распущенные, до самых пят спускаются, а сами они красивые – глаз не отведешь. Не выдержали молодые цыгане – подошли к этим женщинам поближе. Как схватили их женщины и давай щекотать. До смерти защекотали. Узнала цыганочка сестер своих и заплакала. А те увидели ее и к ней подбежали:

– Ты прости нас, сестра, что мы перепугали тебя. Не послушались мы колдуньи, за это и наказаны.

– Меня, – говорит старшая сестра, – пещерный колдун сделал речной русалкою за то, что я не стала его женой.

– А меня, – говорит средняя сестра, – лесной человек не пощадил, сделал лесной русалкой. И нет нам с тех пор покоя.

Погоревали сестры и разошлись в разные стороны, каждая к своей судьбе.

18. Разорванное ожерелье

[18]18
  Записана от Т. Николаевой, 1939 г. рожд, подмосковной цыганки из Лианозово, проживающей ныне в Ленинградской обл.
  Сказка имеет широкое распространение среди цыган, ее варианты были записаны нами во многих местах, например, в Томске, Петрозаводске, в северных областях СССР.


[Закрыть]

Кочевали два табора по свету: один табор был богатый, а другой – бедный. И полюбил мальчик из бедного табора девочку из богатого табора. И она любила его больше жизни. Вот и решили они пожениться. Заслал паренек сватов в богатую семью. Все как по чести, как полагается у цыган, с дрэвцами [Дрэвца – у цыган символ сватовского обряда – березовая ветка, украшенная цветами и денежными купюрами.] пришли сваты в шатер богача. Да только не пустил он их на порог, а дрэвца поломал и выбросил.

– Я для своей дочери хорошего жениха найду, чтобы был он из богатого рода, а таких женихов, как ваш, мне и даром не надо.

Девушка в ногах у отца валялась, все просила пощадить ее, не разлучать с любимым человеком, да не послушал отец, а пуще того рассвирепел, схватил кнут и исхлестал дочь до полусмерти.

– До тех пор бить буду, пока все мысли об этом цыгане из тебя не выбью! – пригрозил он.

Стали девушка с парнем тайком встречаться. Что же делать? И решили они бежать. А как решили, так и сделали.

В одну из темных ночей прокрался парень в богатый табор, украл тройку лучших коней, запряг их, схватил невесту, хлестнул коней кнутом, и только пыль взвилась. Ускакали они. Не смогли их догнать цыгане. Лютую злобу затаил отец. Имени дочери слышать не хотел. Так и не примирился с зятем и не пустил его в свой табор, когда пришли они с повинной.

Пришлось им в одиночку кочевать. А что такое кочевать в одиночку, без табора? Дело это гиблое. Когда все вместе, глядишь, и легче прожить, глядишь, и поможет кто, а одним, да еще беднякам, совсем худо. Один день густо, а другой – пусто! А дело к осени, было, холодать стало. Пристроились цыган с цыганкой в деревне. Сняли бедняцкую хату. Денег ни гроша, а жить на что–то надо, Вот и решил цыган верст за двадцать от дома отъехать да счастья попытать. Жену дома оставил, а сам отправился в путь.

Едет он, едет, горькую думу думает: «Как же мы дальше жить будем? Ничего–то у нас нет, ни денег, ни шатра, последняя лошадь еле дышит, да и цыгане к себе не пускают». И вдруг видит он: на лужайке лошади пасутся, а рядом никого нет. «Дай, – думает, – счастья попытаю да лошадку заберу, глядишь, поменяю потом с барышом! На зиму денег хватит».

Сказано – сделано. Стал он подкрадываться к лошадям, и только хотел схватить самого красивого коня, откуда ни возьмись, пастух с ружьем. Пальнул пастух в цыгана и наповал убил его.

Как узнала цыганка, что мужа ее убили, едва жизни не лишилась от горя. Похоронила она его, отрезала свои косы и в гроб к нему положила, а сама и говорит:

– Не печалься, родной ты мой, скоро я к тебе приду!

Каждый день ходила она на могилу мужа, плакала, причитала. Однако не век горе мыкать, и в один прекрасный день перестала она ходить на кладбище.

В тот же день собралась цыганка ложиться спать в своей нищенской избенке. Взглянула она в окно и видит: тень по двору движется, а потом шаги в сенях. Открывается дверь, и на пороге ее муж появляется, такой же молодой и красивый, как прежде. Затопил он печку, самовар поставил. Попили они чаю и спать ложится. А наутро просыпается она – снова нет его! С той поры так и повелось: ровно без пяти двенадцать приходил к ней ее муж, а она уже ждала его. Самовар кипел, печка топилась, как обычно.

С некоторых пор заметили соседки, что нищая цыганка, живущая на окраине деревни, совсем с лица спадать стала.

– Что с тобой случилось? Ты скоро в тень превратишься! – говорили бабы.

– По мужу небось горюешь? Нельзя же тосковать так долго!

– Не могу я, – отвечает цыганка, – мужа своего забыть. Каждый день я его вижу перед собой, а как ночь наступает, он сам является! Мы с ним чай пьем, разговариваем, ласкает и любит он меня, как прежде.

– Господи, неужто он к тебе ходит? Так он тебя доведет до того, что ты на тот свет отправишься... Может, тебя к монахине отвести? Она – мудрая женщина, все знает и посоветует, как тебе быть.

– Не хочу я ничего, оставьте меня в покое. Но не унимались соседки и силком потащили цыганку к старухе. А та ей и говорит:

– Не иначе как твой муж в нечистую силу превратился. Да не печалься, я помогу тебе от нечистой силы избавиться. Ты нарисуй крестики над дверью. Не посмеет нечистая сила через крест переступить.

– Что ты, старая, – испугалась цыганка, – не могу я этого сделать. Как я могу от своего мужа откреститься? Ведь если он перестанет ходить ко мне, я от тоски умру.

Сказала так цыганка и ушла, а соседка тайком от нее взяла кусок угля и расставила кресты на всех дверях дома цыганки.

Наступает вечер. Уже и полночь миновала, а цыгана все нет и нет. Сидит цыганка, ждет мужа. Самовар уже почти выкипел, печь прогорела. И вдруг словно камень в окно ударил. Разлетелось окно вдребезги, и показалось лицо цыгана, в злобе перекошенное: из глаз искры летят, волосы дыбом торчат.

– Хорошо же ты мужа встречаешь, жена любимая! Спасибо тебе, не ожидал, – а сам в окно вскочил и в дом вошел. – Собирайся!

Испугалась цыганка. Поняла она, что если уйдет сейчас с ним, то обратно уже не вернется.

– Подожди, дорогой мой, муж мой любезный. Я уже и баню растопила, позволь мне помыться! Я быстро. Мигом управлюсь.

Нахмурился цыган, но не стал перечить. Помылась цыганка и стала вещи свои нехитрые собирать да одеваться потихоньку. Целую кучу вещей на себя надела, а потом открыла сундучок, где у нее украшения хранились, и начала бусы да серьги примерять.

– Что ты там возишься? Поторопись, нам уже ехать надо.

– Сейчас, милый, дай только матушкины бусы надену, очень уж дороги они мне.

– А для чего столько кофточек на себя надела?

– Холодно на дворе, вон какой ветер!

– Не бойся, я тебя согрею! В моем доме очень тепло.

Долго ли, коротко ли, вышли они на улицу. А на дворе настоящая буря: ветер в ушах свистит, деревья гнутся до земли, последние листья во все стороны летят. Черные тучи закрыли луну, темно так, что хоть глаз выколи.

Вышли они на дорогу. Видит цыганка, стоит пара лошадей, запряженных в повозку, да таких необыкновенных, что в жизни она не видывала: шерсть огнем горит, из глаз искры летят. Сели они в повозку. Свистнул цыган, и рванули кони вскачь.

Показалась луна из–за туч, и тут заметила цыганка, что кони не по земле, а по воздуху летят, а муж сидит впереди и песни поет:

 
Месяц на небе светится,
А мертвый с девицей мчится!
 

Едут дальше. У цыганки аж дух захватывает. Страшно ей, а цыган все поет и поет:

 
Месяц на небе светится,
А мертвый с девицей мчится!
 

Наконец останавливает цыган лошадей у самых ворот кладбища. Снова свистнул – и сгинули кони. Идут цыган с цыганкой среди крестов и приходят к вырытой могиле. Прыгает цыган в яму и кричит:

– Иди сюда скорее, бросай свою одежду и прыгай сама!

«Не иначе как смерть моя пришла», – подумала цыганка, но тут же сообразила и стала медленно–медленно снимать с себя по одной одежке и подавать мужу. Один платок снимет – подаст, потом второй, одну кофточку снимет, потом вторую. И все потихонечку, потихонечку...

– Что ты там копаешься? – кричит цыган из ямы. – Нам торопиться надо!

А тут у цыганки бусы с шеи слетели. Разорвала она нитку незаметно, и рассыпались бусы по земле.

– Ой, – кричит, – муж мой дорогой, не могу я к тебе без материнского подарка идти!

Стала она бусы собирать: поднимет бусинку – мужу подаст. Пока все бусинки до одной не собрала, не успокоилась. А тут и утренняя заря заниматься начала, самый краешек леса посветлел.

– Прыгай ко мне! – закричал цыган.

– Сейчас, только сережки тебе отдам...

Кинула она в могилу одну сережку, собралась вторую снимать, а цыган к ней уже руки протягивает, схватить хочет. Отпрянула цыганка назад, и в эту минуту третьи петухи пропели. Заскрежетал зубами цыган, застонал, вскрикнул дико и упал ничком в яму. Захлопнулась крышка гроба, слетела на нее земля, и холм могильный образовался. Упала цыганка замертво на землю.

Сколько она так пролежала – ничего не помнит, а когда очнулась, видит: нет на ней ничего, а в кулаке сережка зажата. Посмотрела цыганка на могилу, испугалась и в церковь побежала кладбищенскую. Залезла на колокольню и принялась во все колокола звонить. Прибежали люди, пришел батюшка–поп. Видят: цыганка голая на колокольню забралась и звонит. Кричит батюшка:

– Крещеная да благословленная, явись! Некрещеная да неблагословленная, сгинь!

– Батюшка, – кричит цыганка, – крещеная и благословленная, да выйти на люди не могу, одежды никакой на мне нет.

Принесли цыганке одежду, спустилась она вниз. Причастил ее батюшка, и она постепенно обо всем рассказала. Подивился народ такому рассказу. Повела цыганка людей к мужу на могилу. Разрыли землю, глядят, а там цыган лицом вниз лежит, а вокруг него одежда жены, вся разорванная да помятая, и бусы тут же расколотые. Велел поп в могилу кол осиновый вбить. Так люди и сделали. С той поры больше цыган не являлся.