Текст книги "Сказки и песни цыган России"

Автор книги: Н. Гесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

106. Цыган в господском доме

[106]106
  Записана па ст. Волховстрой Ленинградской обл. от А. Н. Ильинского (около 80 лет).


[Закрыть]

Жил цыган – парень молодой и красивый. Был он известным на всю округу плясуном да пением своим славился. Как–то раз получает он письмо, где одна неизвестная дама изъявляет желание познакомиться с ним.

«А одета я вот так, вот так и вот так», – написано в письме было.

Ладно. Приоделся цыган как следует и пошел на встречу.

– Это вы будете Анечка?

– Я.

– Очень приятно. Я – такой–то, рассякой–то.

Дама была очень привлекательной и понравилась цыгану. Да и цыган был хоть куда – красавец писаный. Короче говоря, дает дама цыгану визитную карточку и приглашает на свой день рождения. А надо сказать, что, покуда они говорили да любезничали, цыган угощал даму апельсинчиками да лимонадом. Очень нравились ей эти угощения.

И вот наступил день рождения. Надел цыган свой самый лучший костюм, светлый такой, сиреневый. В туфли обулся лаковые – чистенько. На руку колечко надел с бриллиантиком, папкино. Так и отправился. А тут, как на грех, захотелось цыгану покушать. Забежал он в закусочную и взял пару котлет без гарнира. В эту минуту часы пробили. Глядит цыган – батюшки мои! – времени–то нет. Кое–как завернул котлеты, в карман их положил да скорее на извозчика.

Открывает горничная дверь и впускает цыгана. Глядит парень, а народу в доме человек пятьдесят, не меньше. Рождение справляют. И среди всех – Анечка. Красавица. Глаза черные, как у цыганки, ресница до половины щеки – хоть верхом садись да поезжай.

– Ой, приехал!

– Приехал, – говорит цыган, – я словом не торгую.

Раздели парня, к зеркалу подвели. Гребеночки, щеточки. Прихорошился цыган. Вот стоят они в прихожей. Цыган и говорит:

– Анечка, хорошая моя, уж так я торопился, что ничего не успел тебе купить. Ну так я попозже, не обижайся на меня, – а сам все время руку в кармане держит, где у него котлеты лежат.

– А что у тебя в кармане? – улыбается Анечка. – Ты, наверное, принес мои любимые апельсинчики? – и сует руку цыгану в карман.

– Что ты, Анечка, не надо, – засмущался тот, – я тебе в другой раз что–нибудь хорошее принесу.

– А почему же ты руку там держишь? – опять спрашивает Анечка, а сама все дальше руку в карман просовывает. А котлеты в кармане – жирные, теплые.

– Ой, – кричит, – что это такое?! Пришлось цыгану сознаться...

Пошли они в зал, а там стол огромный, и еды всякой на нем полно У стола все такие разодетые сидят: женщины все в золоте да драгоценностях и мужчины важные. У цыгана аж волосы поднялись. Что его колечко! Кабы огонь сильный горел, то хоть бы игра была в бриллиантике. А так ничего.

Ладно. Сел цыган за стол. Ну что его учить, как за столом держаться?! Похватал он все руками да на куски порвал. Глядит по сторонам и видит, что все па него смотрят. Понял тут, что не так все делает, как надо. Погрустнел парень, а есть сильнее прежнего хочется. Подходит Анечка:

– Ну что тебе положить?

– Что ты, хорошая моя, не хочу я ничего.

– А как же котлеты?

Совсем смутился цыган, почернел, еще немного и сквозь землю провалится. Слава богу, попросили его тут спеть да сплясать. Известное дело, цыгане на пение и пляску большие мастера. Вот одна дама подходит и просит:

– Не споете ли вы нам что–нибудь, а то скучно?! А тут и Анечка подхватила:

– Ну спойте, сделайте мне подарок.

Тут как запел цыган, как закатил! Все аж с ума посходили.

– Ну еще, еще!

– А кто из вас играть умеет? Нашли человека.

– Цыганочку умеешь?

– Попробую.

Заплясал цыган, да сразу остановился.

– Нет, так не пойдет, на ковре–то не слышно будет.

– Прочь ковер! – закричали все.

Скатали ковер в трубку и поставили к стене. Как прошел цыган кружочек, а потом чечетки, двойные, тройные. Как ошалели все!

Расходиться стали гости, начали цыгану адреса свои раздавать, чтобы заходил. А ему ни до чего дела нет, есть хочет – умирает. Пришел голодным, а после песен да танцев и того хуже стало. Всем веселье, а ему голодно.

– Ну покушай хоть чего–нибудь, – умоляет его Анечка, – гости–то ушли, папа с мамой отдыхают, ешь–пей, что пожелаешь.

И вправду, еды осталось полным–полно, вин – море разливанное.

А у цыгана стеснение все не проходит.

– Не хочу да не хочу, – вот весь его сказ. А голод все грызет. Тогда он придумал.

– Анечка, – говорит, – все сделаю для тебя, что захочешь. Заставь меня на голове стоять – целый день стоять буду. Сделай и ты для меня одолжение.

– А что ты хочешь?

– Знаешь, что я заметил? Стоит тебе закрыть глаза, как ты сразу на мою сестру похожей становишься, копия вылитая – она.

– Ну так что?

– Так вот, ты закрой глаза и, пока не скажу, не открывай. Хочу я на это чудо еще раз поглядеть.

Закрыла Анечка глаза:

– Ну ты скажешь, когда открыть?

– Скажу. Только смотри не открывай без моего слова.

Смотрит цыган на Анечку, а сам по столу знай руками шарит. Нащупает котлету и в карман ее, нащупает вторую и опять в карман, на макароны наткнулся и их в карман. Так всю еду по карманам и распихал.

– Анечка, хорошая моя, посиди еще так немножечко! – кричит, а сам потихоньку, потихоньку и домой.

С той поры он больше к господам ни ногой. Сами посудите, кому голодать–то охота?

107. Как цыган воровать отучился

[107]107
  Записана на ст. Волховстрой Ленинградской обл. от А. Н. Ильинского (около 80 лет).


[Закрыть]

Стояли цыгане шатрами. Было в таборе двое братьев с молодухами. Как–то раз приехала к ним в гости семья – родня дальняя, муж да жена. Один из братьев говорит гостю:

– Знаешь что, ты помоги нам. Мы хотим за сеном поехать. Травы пока еще нету, а лошади должны что–то есть. Знаю я, что у соседней деревни, у самого края леса, стога стоят.

– Да что это ты говоришь? Что предлагаешь? Это, значит, мне с вами сено воровать?

– Да ничего, братец ты мой, что ты боишься, поедем.

– Ничего, морэ... – поддержал второй брат.

Решили поехать поближе к ночи, а днем братья и их жены задумали напугать гостя. Поняли они, что тот никогда в таких делах не участвовал.

Незадолго перед этим померла в таборе старуха–цыганка, тетка их родная. Вот все и боялись покойницы. Слухи были, что ходит она по ночам во всем белом.

Вот и сговорились братья, что жены их наденут на себя белые простыни и сядут под мостом, а на обратном пути, когда телега по мосту поедет, выскочат они да напугают парня.

Сказано – сделано. Как только наступил вечер, поехали братья и гость за сеном, а цыганки оделись во все белое и спрятались под мостом. Сидят там и ждут, когда цыгане обратно поедут.

А один из братьев забежал вперед и под стогом затаился. Идет гость, вожжи распустил, к сену подходит – как свое берет. На вожжи сено накладывает. Вдруг из–под стога голос раздается:

– Сено–то не бери... Не бери сено!

Как пустился цыган бежать, а голос опять ему вдогонку:

– Не бери сено!.. Не бери сено, а садись на лошадь да поезжай с богом! – точь–в–точь старухи–покойницы голос.

Бросил цыган вожжи да бегом к шурину.

– Братец ты мой, старуха умершая не велит мне сено брать. Ей–богу, она под стогом прячется.

– Да что ты, морэ, господь с тобой, откуда взяться старухе? Похоронили ее, отпели, как полагается, иди за сеном.

– Не пойду, хоть убей меня, не пойду.

– Ну так хоть вожжи обратно принеси, вожжи–то, гляди, оставил.

Попросил цыган шурина, чтобы тот с ним вместе пошел, да он не идет.

– Иди, – говорит, – сам, не бойся, я подожду тебя здесь.

Делать нечего. Пришлось цыгану за вожжами красться. Ухватился за самый конец да наутек. Прибежал к лошади, запыхавшись.

– Родной мой, давай гони скорее! Сердце бьется, того и гляди, из груди выскочит.

– Ну что ж, садись, поедем.

Едут они, и приводит их дорога к мосту. Глядь – из–под моста фигура белая вылезает, а за ней еще одна.

– Гляди–ка, старуха–то вперед нас забежала. Вот грех–то какой.

– Что ты, морэ, с ума сошел, что ли? Кабы старуха была, то она одна, а тут целых две! Езжай, морэ, дальше...

Только захотел цыган на мост заехать, глядит – поперек моста жердь протянута, дорогу перегораживает.

– Пускай коня, – говорит шурин, – ломай жердь.

– Да что ты, морэ, это старуха нарочно дорогу перегородила, пропускать не хочет.

– Езжай, что боишься? – крикнул шурин и хлестнул лошадь.

Как понесла лошадь, как взвилась! Сломала она жердь грудью и скачет на косогор. Шурин спрыгнул с телеги и под обрыв покатился, к шатрам побежал. Оглянулся цыган и аж сердцем обмер. Привидения за ним бегом бегут.

– А ну, родимая, выручай, бога ради! – вскричал цыган, и лошадь пошла еще шибче.

Въехал цыган в деревню, а там мужик ходит, в колотушку бьет, сторожит, стало быть.

– Миленький, – подбежал к нему цыган, – родненький мой, ай, дело–то какое, – и все ему рассказал. И как сено брали, и как старуху–покойницу встретили, да не одну, а целых две.

– Сена–то много взяли?

– Какое тебе сено? Разве тут до сена было? Засмеялся мужик.

– Ты что дурака валяешь? Ты что смеешься? – заголосил цыган. – Тут плакать надо. Ты уж, будь любезен, миленький, доедь со мною до нашего табора, гостем будешь. Уж я, миленький мой, тебя угощу.

А сам цыган думает про себя: «Только бы не отказался. Отдам ему три целковых, пусть обратно идет, будь он проклят!»

Еле уговорил мужика.

С той поры цыган воровать зарекся. И слово свое держал.

108. «Волшебное» ружье

[108]108
  Записана на ст. Семрино Ленинградской обл. от И. М. Федорова (около 60 лет).


[Закрыть]

Остановился у реки небольшой цыганский табор. Распрягли цыгане коней, шатры поставили, костры разожгли, а женщины пошли на речку белье постирать. Вожаком этого табора был один старик по кличке Корча. Носил он седую бороду до пояса, брови у него были косматые, волосы всклокочены, ну колдун колдуном. И взгляд какой–то острый, пронзительный. Ходил он в шелковой рубашке, подпоясанной красным расшитым кушаком.

И вот пошла жена Корчи стирать его одежду. Постирала, на куст повесила сушиться. А потом отправились цыганки в деревню, а мужчины своими делами стали заниматься, все как обычно. Под вечер все вместе собрались. Начали женщины одежду с кустов снимать. Пошла жена Корчи за одеждой, все сняла, что постирала, глядь, а кушака–то и нет. Кинулись искать кушак, шум поднялся. Мужиков как будто никто не видал возле табора. Обычно ребятишки из деревни на цыган прибегают смотреть, могли бы они ненароком кушак стянуть, так и их тоже не было, никто деревенских ребятишек в глаза не видел.

Стал Корча своих спрашивать:

– Куда кушак делся? А ну–ка, ребята, отдавайте по–доброму.

– Мы не брали, ей–богу, не брали, – закричали цыганята.

И цыганки принялись клясться и божиться, что они кушака не брали.

И мужчины клянутся, что не брали:

– Тэ хав мэ дадэскиро мас! [Да чтоб я съел тело отца! (клятва) (цыг.) ]

– Глядите, ребята, – проговорил еще раз Корча и поглядел цыганам в глаза, – потом можете пожалеть, что сразу не признались. Только зря думает тот, кто украл, что удастся ему от меня скрыться. Все равно я свой кушак найду. А вору не быть живому.

– А как ты его найти собираешься?

– Есть у меня ружье волшебное. Никого оно не тронет, а вора убьет. Так что лучше отдайте кушак подобру–поздорову.

Цыгане пожали плечами, мол, делай Корча, что знаешь, мы здесь ни при чем.

Зашел Корча в шатер и вытащил старинное кремневое ружье: огромное, тяжелое, ствол длинный такой, как у пушки. Соорудил он небольшие козелки для ружья из двух связанных кольев, приладил к ним ружье, зарядил его, насыпал на полку пороха и курок взвел.

– Идите, – говорит, – все мимо ружья этого. Кто кушака не брал, тот может быть спокоен, ружье молчать будет, а если вор пройдет – пристрелит на месте. Да вы не смотрите на меня, я и близко к этому ружью не подойду.

Засмеялись цыгане, как это, мол, ружье может без человека выстрелить? Да в то же время им и боязно: кто его знает, а вдруг пальнет ружье ненароком, от этого колдуна Корчи всего можно ожидать. А Корча все предупреждает:

– Если кушака не брал, иди смело, не бойся ничего.

Известное дело, цыгане ни бога, ни черта не боятся. «А, пускай меня убьют, – думал каждый, – по все же перед ружьем я пройду, уж больно посмотреть хочется, как ружье само палить будет. Интересно!»

И весь табор прошел перед ружьем. Однако не пальнуло оно, как Корча обещал, не пристрелило никого.

Тут цыгане совсем осмелели. Если раньше у них и были какие–то сомнения, мол, кто его знает, выстрелит или нет, то теперь решили они, что все это – пустая болтовня, что просто их вожак проверяет а вдруг вор струсит идти перед ружьем. Засмеялись цыгане:

– Что, Корча, видать, улетел твой кушак. Мы все прошли перед ружьем, больше идти некому. Может, проржавело ружье в кочевье? А может, порох сырой?

С этого дня только и разговоров было в таборе что о пропавшем кушаке Корчи да о «волшебном» ружье. А Корча на эти разговоры внимания не обращает, знай ходит да трубку свою покуривает. Однако предупредил цыган:

– Все равно ружье не троньте. А того, кто взял кушак, оно убьет обязательно.

То–то была потеха для цыганских ребятишек. Если по первому разу у них перед ружьем душа в пятки уходила, то теперь словно для них игра новая появилась: пробегут мимо ружья и кричат, заливаются:

– А не стреляет, Корча, ружье–то твое! А кушак–то твой ахнули...

Так или иначе, как–то раз легли цыгане спать, до трех часов ночи пели, плясали у костра, а потом угомонились да по шатрам разошлись. И только сон начал глаза смыкать у цыган, вдруг слышат: выстрел раздался. Тут все сразу из шатров долой.

– Кого убило?! – кричат цыгане друг другу. – Ты жив?

– Жив! – отвечает. – А ты?

– И я жив! А кого же убило?

Посчитались цыгане, видят: вроде бы все живы.

– Так в кого же ружье жахнуло?

Стали искать. Искали, искали, а перед рассветом нашли в кустах корову убитую. Тут цыгане чуть со смеху не поумирали:

– Ха–ха–ха! Корова кушак украла.

– На шее у коровы кушак.

– Смотри, смотри, кушак на хвосте привязан.

– Глядите–ка, ребята, у коровы ноги кушаком спутаны.

Короче говоря, каждый старался как мог, один только Корча, как только увидал убитую корову, нахмурился, сверкнул глазами и приказал:

– Чтобы ни один человек к корове не подходил, чтобы никто к ней не прикасался.

Оседлал Корча своего серого коня и поехал в поле, где пастух коров пас. Привел пастуха к убитой корове:

– Узнаешь, чья скотина?

– Узнаю, как не узнать, – ответил пастух. – Ведь это Ивана нашего корова. Самый что ни есть бедняк он у нас на деревне – голь перекатная. Детишек дома уйма, одна только радость была – корова! Хоть как–то помогала век вековать. Теперь совсем им жизни не будет. Помрут детишки с голоду.

Побежал пастух в деревню и объявил мужикам, что, мол, убил цыган корову из ружья. Всполошились мужики. Жена Ивана в слезы ударилась, а Иван за топор схватился. Прибежали мужики в табор. Выходит Корча навстречу и говорит:

– Зачем, мужики, на меня напраслину возводите? Я не убивал Ивановой коровы. Ружье само выстрелило.

– Что ты мелешь, старик, как может ружье само выстрелить?

Объяснил Корча, как было дело, мол, так и так, пропал, дескать, его кушак, вытащил тогда он свое ружье волшебное да заставил поначалу всех цыган перед ружьем пройти, но только не выстрелило ружье, а ведь знали цыгане, что, если кто из них кушак украл, того смерть ждет. И вот сегодня утром выстрел раздался, сбежались все, глядят – корова убитая.

– Да что ты чепуху городишь? Что ты от ответа увиливаешь?

– И это вы напрасно говорите, ответа я не боюсь. А тебе, Иван, я за корову заплачу, так заплачу, что век помнить будешь да добрым словом станешь поминать меня.

– А мы сейчас посмотрим, что это за корова, – промолвил Корча, вынул из–за голенища цыганский нож и вспорол корове брюхо. Когда желудок разрезали, глядят: а там кушак Корчи, золотом расшитый, лежит цел целехонек.

Щедро заплатил Корча Ивану за убитую корову, а скотину велел закопать и к мясу ее не притрагиваться, мол, нечистое животное.

С той поры цыгане поверили в силу «волшебного» ружья.

109. Зеленый Околыш

[109]109
  Записана в Б. Вишере Новгородской обл. от А. Е. Михайлова, 1899 г. рожд.


[Закрыть]

В некотором царстве, да не в том государстве, в котором мы живем, жил один человек. И был у этого человека единственный сын. Звали этого сына ну, скажем Ванюшкой. До двенадцати лет жил он с родителями. Баловали они его. Как откажешь единственному сыну? Вот он их и не слушал – ни мать, ни отца. Что они ни скажут, о чем ни попросят, ничего не выполнял. И вот как–то раз он им и говорит:

– Вот что, мать, вот что, отец. Мне уже двенадцать лет, и хочу я поехать на мир посмотреть.

Заплакали родители, зарыдали горькими слезами:

– Не надо, Ванюшка, что ты, зачем?! Не уходи. Ведь, кроме тебя, нет у нас никого.

А тот ни в какую.

– Все, – говорит, – благословите – поеду и не благословите – тоже поеду.

– Бог тебя благословит, сынок, – вздохнули с огорчением отец и мать. – Поезжай с богом. Хочешь – пешком иди, хочешь – коня последнего возьми.

Короче сказать, отправился этот Ванюшка в путь. Сколько он прошел, сколько проехал – никто не знает, а только пристроился он к одному богатому человеку в работники. Может, к князю какому, а может, и к самому государю, врать не стану. Стал он у этого человека работать. А у того была одна–единственная дочь. Познакомились они с Ванюшкой и подружились – водой не разольешь. И через эту их дружбу сам отец ее полюбил Ванюшку, как родного сына. Так и стали жить как одна семья. Он ее сестрой называет, а она его – братом.

Живет так Ванюшка год, живет два. Обучился он грамоте и многие умные книжки прочитал. Стал он умным и достойным человеком, а красота ему еще от родителей досталась.

И вот исполнилось Ванюшке восемнадцать лет. В ту пору прошел слух по России, что есть на свете такая красавица, девушка шестнадцати лет, что такой пригожей нет ни в одной державе и быть не должно. «Да неужели это судьба моя? – подумал Ванюшка. – Раз родители благословили меня, значит, я должен с этой красавицей сойтись».

Стал он книжки свои умные разбирать, рассматривать, не написано ли в книжках про эту девушку. И нашел. Фото нашел и описание: кто такая и где она живет. И что оказалось? Живет эта девушка в Румынии, румынского государя единственная дочь. Держит ее отец взаперти, и до шестнадцати лет не видела она ни одного молодого человека. Для того он так ее содержал, чтобы выдать замуж за самого богатого человека, неважно – старого или молодого.

Вот и говорит Ванюшка отцу своему названому и сестричке:

– Так ли вы любите меня, как об этом говорите?

– Мы так любим тебя, – отвечают те, – что желаем видеть тебя хозяином всего нашего богатства.

– Спасибо вам, но не этого я хочу.

– Что же ты хочешь, сынок, скажи, я ничего для тебя не пожалею.

– Узнал я, что живет на свете такая красавица, какой нет ни в одной державе. Так вот, отец, если любишь меня, то снаряди мне корабль, нагрузи его драгоценными товарами и отправь меня в Румынию. А еще сделай для меня пир на весь мир и проводи в путь с пушками–пальбою и великою славою. И пусть слово твое будет крепким.

– Что ж, сынок, от слова своего я не отступлюсь, снаряжу тебе корабль, как ты просишь. Только какой срок дашь?

– А как быстро сумеешь обернуться, так и поеду.

– Через две недели все будет готово.

Справили ему корабль с золотой мачтой, нагрузили тот корабль товарами драгоценными, шелком, да не простым – шемаханским.

– Ну вот, все готово, сынок. Только скажи, один поедешь или с сестрой?

– Нет, боюсь я с сестрою ехать. За себя не ручаюсь, а сестру погубить не хочу. Если вернусь один, ты с меня голову снимешь.

Устроили прощальный пир и проводили Ванюшку в путь. Дал ему отец лучших своих капитанов–корабельщиков, пропалили им вслед пушки, и нет их.

Это только сказка быстро говорится, а дело мешкотно творится. Однако явились они в Румынию, поставили корабль на мертвый якорь и открыли торговлю. Говорит Ванюшка корабельщикам:

– Продавайте товары только на золото, погружайте золото в трюмы, но без меня никуда не уезжайте. А сколько меня не будет, да что со мной будет, да как – ни мне, ни вам не известно.

Очень уж хочется ему на румыночку посмотреть, да только не знает, с какого края подступить. Вот и задумался Ванюшка, куда ему пойти. «Зачем, – думает, – мне идти в дорогой ресторан? Чтобы себя показать? Чтобы люди посмотрели, мол, какой я хороший? Нет, пойду–ка я в самую последнюю бедную чайнушку».

Пошел он по городу искать самую захудалую чайную. Нашел ее на окраине города. Заходит. А там – боже мой! – накурено, наплевано. И народ сидит – убогие прохожие, такие, что хуже не найдешь: оборванные, грязные. Заказал Ванюшка себе стол. Принес хозяин ему бутылку вина, кусок хлеба, селедки хвостишко, грибы соленые – такую еду, которую он и не ел никогда. Да только в такой чайнушке лучше еды и быть не может. Сидит Ванюшка и думает о своей румыночке, а через стол перед ним сидит солдат, фуражка – зеленый околыш. Сидит и смотрит на него.

– Слушай, – говорит солдат, – молодой человек, разреши мне к тебе подсесть?

– А почему нет, садись. Ты – человек и я – человек. Почему нам с тобой не поговорить?

Подсаживается этот солдат к Ванюшке. Тот наливает ему стакан вина:

– Пей!

Выпил солдат вино, грибочком протолкнул, селедочкой закусил и спрашивает:

– Как зовут тебя?

– Ванюшкой, а тебя?

– Я – человек служивый, русский солдат. А фамилия у меня – Зеленый Околыш. Так прозвали меня за мою фуражку. Скажи мне, Ванюшка, отчего ты такой грустный сидишь?

– А с чего ты интересуешься, Зеленый Околыш?

– А ты мне скажи, может, я тебе в чем–то помогу.

Ну ладно, выпили они еще вина, закусили.

– Хорошо, – говорит Ванюшка, – скажу тебе. Сначала слух прослышал, а потом в книжке нашел фотографию одной красавицы–румыночки. Она – дочь румынского государя, и от роду ей шестнадцать лет. Кабы кто помог мне ее хоть раз в глаза увидеть, наградил бы я того человека золотыми деньгами, дал бы столько, сколько он унести бы смог.

– Эх, Ванюшка, опоздал ты! – Как опоздал?

– Да так. Уже четыре дня, как обручена твоя румыночка с князем Блугмертом. Семидесятилетний старик этот князь, зато нет во всей Румынии человека богаче его.

Опечалился Ванюшка от такой вести, голову повесил. А Зеленый Околыш говорит:

– Не спеши горевать, раз приехал в такой дальний свет, значит, надо дело свое сделать. Я – солдат, я так это понимаю.

– А что же мне делать?

– Для начала придется тебе врачом поработать.

– Да что ты, какой же из меня врач? – удивился Ванюшка. – Я же не знаю по этому делу ничего.

– Сейчас не знаешь – потом знать будешь. Я тебя научу. Но если врачом тебе не побывать, то и румынки в глаза не видать. Нет пути к ней другого.

– Ну так как же мне быть?

– С самого начала, – говорит Зеленый Околыш, – сними дом. Откроешь в этом доме аптеку, а на дверь прибьешь такую надпись: «Приехал российский врач, что такие болезни вылечивает, какие тринадцать лет покоя не дают». А потом увидим, что будет...

Так Ванюшка и сделал: снял дом под аптеку и табличку на нем прибил, как Зеленый Околыш посоветовал.

А в этом городе у одного князя как раз жена болела, и как раз тринадцать лет эта болезнь ее мучила. Уж где только она не лечилась – и в России, и в других державах, – да не было от того лечения никакого толку. Этот князь знай богатство свое понапрасну кладет, а жена его все равно сохнет день ото дня. Однажды прошел он мимо Ванюшкиной аптеки, прочитал надпись на табличке и скорей домой. Пришел и говорит:

– Слушай, жена, что я тебе скажу. Тут приехал один врач из России, который нам нужен. Он как раз тринадцатилетние болезни вылечивает. Давай я тебя к нему отвезу. Глядишь, поправишься.

Отвечает ему жена:

– Эх, муж ты мой возлюбленный, уж у всех–то я врачей перелечилась, все–то лекарства перепила. Сам знаешь. Видать, осталась для тебя одна последняя забота, и одно только лекарство меня спасет – три сосновых доски.

Князь так любил свою жену, так жалел ее, что от таких слов слезами облился.

– Нет, – говорит, – собирайся, поедем к этому врачу, в последний раз попробуем...

Велел князь запрячь тройку резвых и поехал с женой к аптеке. Приезжают. Обратился князь к Ванюшке:

– Слушай, дорогой врач, если вылечишь мою жену, то все свое богатство тебе отпишу, все отдам тебе, а сам выйду от тебя, в чем одет.

– Об этом потом говорить станем, – отвечает Ванюшка, – а пока подождите, я лекарство принесу.

Зашел Ванюшка в аптеку, а там Зеленый Околыш уже все приготовил. Вынес Ванюшка бутылочку с зельем и говорит:

– Это настой из трав, да не из тех, что у вас растут, а из заморских. Дайте своей жене с ложечки выпить, а завтра еще ко мне приезжайте. И так три дня. Эту болезнь я с трех раз вылечиваю.

Все сказал Ванюшка, как его Зеленый Околыш заранее научил.

На следующий день опять приехал князь с женой, опять дал Ванюшка ей того же лекарства, а на третий день вылечилась она, как будто заново родилась. И пошла с той поры про чудесного русского врача великая слава по всей Румынии. А князь своего слова переменить не может. Приехал он к Ванюшке, чтобы договориться о награде:

– Бери, чем хочешь: золотом, серебром и всем моим добром.

А Зеленый Околыш заранее Ванюшку предупредил, чтобы тот никакой награды за лечение не брал. Так Ванюшка и сделал.

– Нет, – говорит он князю, – не грабить людей я приехал, а лечить. Не надо меня обижать, не надо лишнего давать. За лекарство расплатись, а с остальным добром обратно воротись...

Так тот и уехал.

Короче сказать, вскоре приезжает к Ванюшке еще один князь с больной женой, из другого города. Прослышал о русском враче и приехал. И эту женщину вылечил с помощью Зеленого Околыша Ванюшка. И так понемногу дошла слава о нем до государева дворца. Дошел слух и до румыночки. Но не тем заинтересовалась она, что врач такой хороший, а тем, что красавец он, этот парень, каких давно в мире не видали. Очень захотелось ей на этого человека посмотреть. Вот она и говорит отцу:

– Папочка, что–то я приболела. Говорят, что объявился в городе один врач из России, что любые болезни вылечивает...

– Хорошо, я прикажу позвать его, – согласился отец.

– Нет, папочка, врач – человек занятой, лучше я сама к нему приеду.

Короче сказать, поехала румыночка на Ванюшку посмотреть. А взглянув на такого красавца, как Ванюшка, загорелась она красным огнем. Да и Ванюшка, как глянул на румыночку не на фото, а в живом виде, так полюбил ее еще сильнее прежнего.

– Давно ты у меня на сердце лежишь, – сказал Ванюшка румыночке, а потом все о себе рассказал, что на корабле сюда специально за ней приехал, что есть у него богатства несметные, что, бог даст, все справится. А еще о друге своем рассказал, о Зеленом Околыше.

Короче сказать, сговорились они. Да только шуточное ли это дело, ведь обручена румыночка! И не с каким–то бродягой, а с самим князем Блугмертом, самым богатым человеком в Румынии...

Уехала румыночка. Приходит Зеленый Околыш и спрашивает:

– Ну как дела? Видел?

– Видел. Приезжала ко мне румыночка.

– Вот так–то.

– Так–то оно так, да только что дальше? Как мне теперь быть с ней?

– А вот как, – сказал Зеленый Околыш. – От твоего дома до королевского дворца, до самой спальни румыночки, надо проделать подземный ход. Будешь к ней через этот ход ходить.

– А как же мы с тобой этот ход сделаем? Ведь вдвоем нам не справиться.

– А ты слушай меня. Закупи сорокаведерную бочку вина и всякой закуски на сорок человек, а там уже мое дело, как быть...

Долго ли с такого богатства купить все это? Как сказал Зеленый Околыш, так Ванюшка и сделал: купил бочку–сороковку вина, закуски целый вагон и все выставил на улицу. И пошло возле этой аптеки еденье–питенье. Набежали со всего города прохожие люди, бродяги, солдаты–стрелки: задаром же все это. А над всем этим еденьем–питеньем – Зеленый Околыш хозяин.

– Ешьте, пейте, – говорит, – угощайтесь, пока есть...

– А что случилось? – удивляются прохожие. – Отчего пир такой?

– Вам–то какое дело? – говорит Зеленый Околыш. – Приехал добрый человек, пожелал угостить вас. Ничего за это он не спросит. А если хотите отблагодарить, то есть у него к вам дело. Но только чтобы никто не проговорился. Согласны?

– Согласны, Зеленый Околыш.

Рассказал он прохожим, что да как надо сделать, и началась работа. Может, день прошел, а может, неделя – сделали они подземный ход, стенки и поя мрамором обложили, ступени сделали тоже из мрамора. А еще Зеленый Околыш такой механизм придумал, что, как к спальне румыночки подойдешь и рукой взмахнешь, так дверь сама открывается.

– Только ты, – говорит он Ванюшке, – идти к ней не торопись, узнай сначала, когда она одна в спальне остается.

С той поры стал Ванюшка к этой румыночке тайком во дворец ходить. Что там у них было – это их дело и их счет, нам об этом ни думать, ни гадать не надо, но только вскоре стали они друг друга «мой возлюбленный муж» и «моя возлюбленная жена» называть. А еще в знак любви своей отдала румыночка Ванюшке свое кольцо обручальное, что ей князь Блугмерт подарил. И чуть не стоило это кольцо Ванюшке жизни.

Как все это произошло.

Почувствовал князь Блугмерт, что румыночка с ним не так ласкова, как прежде, понял: что–то здесь не то. Начал следить за румыночкой и заметил, что нет на ее руке кольца, которое он ей подарил.

Вот как–то раз устроил князь Блугмерт пир на весь мир, пригласил на этот пир всех самых богатых людей города и, конечно, Ванюшку – он–то у всех на виду, о нем слава великая идет. На этом балу–пиру и заметил князь Блугмерт, что у этого самого русского врача на руке кольцо его именное надето. Вот встал князь Блугмерт и говорит:

– Гости мои дорогие, хочу я вам что–то сказать. Гости притихли, стали на князя Блугмерта смотреть, что он им скажет.

– Есть среди нас вор, и я могу на него показать.

– Как так вор?! – зашумели гости. – Покажи! Подошел князь Блугмерт к Ванюшке и показывает всем кольцо на его руке:

– Вот мое именное кольцо, он украл его у моей невесты, когда лечил ее.

Не мог же князь Блугмерт сказать всю правду, а то его бы на смех подняли, вот и придумал такую черную месть для Ванюшки. Стало кольцо по рукам ходить: всем хочется на него посмотреть. И тут в суматохе, пока все кричали и спорили, Зеленый Околыш незаметно подхватил это кольцо, запрятал в карман и вышел вон. Где кольцо? Нет кольца. А князь Блугмерт не унимается.

– На виселицу его! – кричит. – Судить его и казнить!

Подхватили Ванюшку под бока и в тюрьму отправили.

А Зеленый Околыш тем временем побежал к лучшим мастерам–ювелирам.

– Ну–ка, мастера, справьте мне кольцо такое, чтобы не было с этим никакого различия, и сделайте надпись на кольце, мол, принадлежит это кольцо российскому врачу, сыну такого–то князя. Сделаете все так, как я сказал, тогда награжу вас по–царски.

Сделали ювелиры Зеленому Околышу точно такое же кольцо, как и у князя Блугмерта. Ночью смастерил Зеленый Околыш голубя. Проверил его – летает, крыльями машет, как настоящий.

А наутро уже казнь Ванюшке назначили. Привели его на площадь, где людей казнят, а там уже и виселица готова и веревка, и палач уже петлю ладит. Надели Ванюшке на шею петлю, приговор читать начали. А народ плачет, рыдает, жалко всем такого врача. И вдруг над площадью голубь появился, а на нем Зеленый Околыш сидит и в трубу кричит: