Текст книги "Сказки и песни цыган России"

Автор книги: Н. Гесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

63. Заколдованная лошадь

[63]63
  Записана на ст. Антропшино Ленинградской обл. от В. А. Ивановой, 1926 г. рожд.


[Закрыть]

Жил–был цыган–колдун. И была у этого колдуна заколдованная лошадь – чистокровный арабский рысак. Таких красивых лошадей нигде не сыщешь. На скачках эта лошадь всегда первые призы брала. Да и не только на скачках наживался колдун. Известное дело: завистников у него было много. Ведь цыгане часто лошадей уводили, а такую лошадь украсть – почетное дело для цыгана. Эту лошадь у колдуна не меньше ста раз пытались увести, да только все было бесполезно.

Вот украдут у колдуна лошадь, а он сразу по базарам да по ярмаркам ходить принимается – лошадь разыскивает. Уж ее и красили, и перекрашивали, уж что только цыгане над ней не проделывали, чтобы ее не отыскали, – ничего не помогало. Стоит только колдуну на базаре появиться, как его заколдованная лошадь сразу на дыбы становилась и бегом к хозяину.

– А ты почем знаешь, что это твоя лошадь, ведь твоя другой масти была? – начинают накидываться на колдуна конокрады, а тот спокойно отвечает:

– Есть у меня одна заметка своя...

– Какая заметка? Зачем напраслину на нас возводишь? – с кулаками кидаются на колдуна конокрады, начинают себя в грудь бить, божиться, призывать свидетелей. А когда на шум подходил урядник, колдун спокойно вспарывал ножом кожу на шее лошади и доставал оттуда свой знак – три золотые монеты. Понятное дело: конокрадов сейчас же в тюрьму отправляли, а колдун со своей лошадью домой уходил.

Только так это по первоначалу было, а потом поумнели цыгане, ведь кому охота в тюрьме сидеть? Поймает их колдун, а они от него деньгами откупаются. Колдуну только этого и надо было. Поняли цыгане, что трудно украсть эту заколдованную лошадь, несчастье она им приносит, а все равно души цыганской не переделать: тянет к заколдованной лошади. И год от года росла дурная слава об этой лошади и ее хозяине.

И вот наступил срок колдуну умирать. Прослышал об этом Граф, известный в округе вор–конокрад, и тут же к колдуну отправился:

– Продай, колдун, мне свою лошадь, я тебе хорошо заплачу!

– Зачем мне деньги, если я помирать собрался?

А детей у меня нет! Нет, не продам я лошадь, никому она не достанется.

Так и ушел ни с чем Граф из дома колдуна. А на следующий день колдун умер. Колдуна еще в гроб кладут, а Граф уже около конюшни вертится. Вывел лошадь, санки запряг и поехал. Да только не успела лошадь двух шагов ступить, а колдун приподнимается в гробу и кричит:

– Не тронь мою лошадь, Граф! Если надо, иди в другое место лошадей воровать.

Не послушал Граф колдуна и помчался себе. Едет он, едет, снег летит из–под копыт у лошади, полозья санок скрипят. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом с Графом мужичок какой–то объявился. Еще минуту назад никого не было, а тут – на тебе! Граф был не из пугливых, размахнулся да как даст тому мужику кулаком по шее. Глядь, а мужика–то и нет никакого. А у самого шея болит нестерпимо. А потом этот мужичок опять появился. Рассердился Граф да как хватит его кулаком в глаз. Смотрит: опять никого нет. А у самого синяк под глазом здоровенный и глаз оплыл. В третий раз появился мужичок. Тут уж совсем Граф взбесился. «Ну, – думает, – сейчас я тебя прикончу!» Со всего размаха как двинет мужика по зубам. Опять исчез мужик, а Граф от боли по саням принялся кататься. Пощупал пальцем – двух зубов как не бывало. А тут за поворотом мостик показался. Только лошадь на мостик вступила, как мгновенно исчезла. Нет ни лошади, ни санок. Стоит Граф один на мосту и никак понять не может, что же произошло.

– Что же это такое? – подумал Граф вслух. – Чертовщина какая–то. Не может же быть такого, чтобы от мертвеца лошадь нельзя было взять! От живого не могли цыгане–конокрады взять, так неужели и от мертвого ничего не выйдет?

Приходит Граф обратно во двор к колдуну, а лошадь эта, запряженная в санки, как ни в чем не бывало стоит себе во дворе. И хомут тот же, и дышло.

Опять вскочил Граф в сани и опять поехал, и все повторилось снова. И так три раза повторялось, пока не прибежал Граф во двор к колдуну и не вскричал:

– Да будь ты проклята, дьявольское отродье, чтоб я еще хоть раз к тебе подошел!

Плюнул Граф и ушел ни с чем. А когда на следующий день похоронили колдуна и цыгане собрались в его дворе, чтобы решить, кому все же заколдованная лошадь достанется, вышел Граф вперед.

– Чявалэ, – сказал он, – многим из вас эта лошадь несчастье принесла, и я от нее пострадал. Так пусть же она не достанется никому!

С этими словами Граф взял ружье и выстрелил в заколдованную лошадь.

64. Как цыган у колдуна лошадей воровал

[64]64
  Записана на ст. Михайловка Ленинградской обл. от А. М. Лобановой, 1907 г. рожд.


[Закрыть]

Жил бедный цыган. Настолько он был беден, что и сказать невозможно. Задумался как–то цыган о жизни своей. «Что делать? – думает. – Как от этой бедности избавиться? Надо идти лошадей воровать».

Пошел цыган на воровское дело. Выбрал ночку потемней, отъехал от табора подальше, видит: табун пасется. Одну лошадь посмотрит цыган, другую – нет ничего подходящего, все такие клячи, что за них ничего не возьмешь. Что делать? «Пойду, – думает цыган, – в деревне переночую, а наутро осмотрюсь, глядишь, что–нибудь и подберу».

Стучится цыган в крайнюю избу:

– Пустите, хозяева, переночевать. Выходит женщина на крыльцо и говорит:

– Знаешь что, цыган, я бы тебя пустила, да только муж у меня ревнивый, да к тому же с нечистой силой связь имеет. Убьет он тебя.

– Пусти, милая, ведь ночь–то не год. Что он мне сделает? Я на печку залезу и буду лежать себе спокойно, а утром встану, поблагодарю и пойду своей дорогой.

– Ну ладно, заходи, ночуй, если не боишься.

А в ту пору муж этой бабы домой возвращался. Был праздник какой–то, вот он шел по деревне и песни горланил под гармошку. Подошел он к избе своей и кричит жене:

– Открывай!

Та, бедная, трясется, но открывает. Зашел мужик:

– А это кто на печке лежит? Ну–ка повернись! Посмотрел мужик на цыгана, оскалился:

– А, морэ! Ну, вставай, морэ, вечерять будем. Думает цыган: «И чего это баба сказала, что мужик у нее плохой? Плохой угощать не станет».

Стала жена из печки чугуны с едой вынимать. Поест мужик, цыгана угостит, а остатки в котел сливает: и борщ и кашу – все. Поели, попили мужик с цыганом.

– Ну спасибо тебе, хозяйка! Говорит мужик цыгану:

– А где, парень, твой мешок?

– Да вон там.

– А ну надевай мешок на плечи.

Испугался цыган. «Сейчас, – думает, – он меня выгонит...»

– Надевай, надевай, – кричит мужик, – не мешкай!

Надел цыган мешок на плечи, а мужик подошел сзади, развязал узел и – бултых! – вылил ему за спину все горячее в этот мешок.

Взял мужик гармошку в руки и говорит:

– А теперь, цыган, давай пляши!

У цыгана спина огнем горит, что ни говори, а здорово обварил его мужик, да только испуг страшнее боли. Хотел было цыган из дома выскочить, а мужик его не пускает:

– Пляши, говорят! И все тут...

До тех пор цыган плясал, пока с ног не свалился. А тут и утро наступило. Открывает мужик дверь и говорит:

– Ну вот тебе, цыган, порог, а вот – дорога. С тем и прогнал.

Идет цыган по дороге, и проняла, его горькая обида. «За что же, – думает цыган, – ты меня так покалечил? Ну уж я тебе отомщу».

Дождался цыган вечера и опять в деревню возвращается. Подходит к самому краю деревни и видит: кони мужика–колдуна пасутся: один – серый, другой – вороной.

«Украду–ка я коня у этого мужика», – решил цыган. Подошел он к вороному коню, вскочил на него, хлестнул кнутом и был таков. Сколько он ехал – бог его знает. Только приезжает он снова к этой деревне, к самому ее краю, к дому колдуна, рядом с которым серый конь пасется. «Что такое? – думает цыган – Столько времени ехал, а приехал на то же самое место, наверное, я с дороги сбился».

Снова хлестнул цыган коня по бокам, и снова повозил конь цыгана, повозил и привез на старое место, к дому колдуна. Удивился цыган: «Если бы я сел на дворового хозяина [Дворовой хозяин – покровитель домашнего скота, лошадей. То же самое, что в доме домовой.], то он бы меня убил, в грязи затоптал. Значит, и вправду мужик этот колдун! Значит, и вправду кони его заколдованные! Дай–ка, – думает цыган, – я на серого коня пересяду. Может, он меня домой вывезет?»

Пересел цыган на серого коня и поехал. Час едет, другой. И завез его серый конь в такую глушь непролазную, в такое болото, что ему не выйти и не выкарабкаться. Взмолился цыган:

– Господи, спаси ты меня, помоги выбраться из этого болота, клянусь, никогда больше с колдунами не тягаться.

Кое–как к утру насилу выбрался цыган на дорогу, да так и вернулся в табор ни с чем.

65. Ведьма

[65]65
  Записана в Томске от З. Е. Бузылевой, 1925 г. рожд.


[Закрыть]

В одной деревне жила старуха–цыганка. Оседло жила. Вместе с сыном своим век доживала. Жадной она была и с нечистой силой общалась. Не любила старуха, когда к ней в гости кто–то ходил, и лишь только вечер наступал, выходила она во двор. Встанет, заклинание пробормочет, а потом повернется вокруг себя и превращается в свинью. И всем, кто к ее дому идет, начинает эта свинья под ноги бросаться. Собьет на землю и катается. Так всех от своего дома и отвадила.

А сын у старухи красавец был. Не знал он про колдовство своей матери, а та ему ничего о себе не рассказывала. Вырос парень и познакомился с хорошей цыганкой. Полюбили они друг друга. Как узнала старуха про это, недоброе затаила. Как–то раз захотелось девушке жениха своего проведать. Только к его дому подошла, а навстречу ей свинья выскакивает, под ноги бросается, проходу не дает. Сбила девушку с ног и чуть до смерти не укатала, еле та отбилась и убежала. Прибежала цыганка к братьям своим да все рассказала, как было дело.

– Эй, сестричка ты наша, плохо твое дело, не иначе как ведьма – мать твоего жениха. Не следует тебе за него замуж идти.

– Что вы, братья мои дорогие, люблю я его пуще жизни.

– Хорошо, сестрица, мы попробуем горю твоему помочь.

А на следующий день пришел сын ведьмы свататься. А братья невесты ему с порога и говорят:

– Вот что, морэ, знаем мы, что любите вы друг друга, да отдать сестру свою за тебя мы не можем.

– Что такое? – спрашивает цыган. – Чем я вам нехорош?

– Всем ты хорош, да только в твой дом мы сестру свою не отдадим.

– Может быть, вы чего–то боитесь, так скажите прямо, в чем дело.

– Ладно, брат, нравишься ты нам, и мы тебе все скажем. Ходят разговоры по деревне, что мать твоя с нечистой силой общается, а тут и невеста твоя, сестра наша, сама в этом убедилась.

И рассказали братья, как дело было. – Быть этого не может! Что вы на мою мать напраслину возводите?

– Как знаешь, брат, а только мы сестру в твой дом не отдадим.

– Хорошо, сделаем так, – сказал цыган братьям, – если правда, что моя мать – ведьма, я ее сам убью! А если это навет, то вы у нее в ногах валяться будете, прощения вымаливать.

На том и порешили. К вечеру цыган с братьями своей невесты пошли к кузнице, взяли там железные прутья, раскалили их докрасна и к дому ведьмы отправились. А навстречу им свинья выбегает да под ноги бросается. И бросается она под ноги только к братьям, а самого цыгана не трогает. Как принялись братья лупить свинью раскаленными прутьями, она как завизжит и сгинула сразу.

Входят цыгане в дом, а на печке лежит старуха и охает, стонет, вся тряпками обмотана.

– Что с тобой случилось, мать? Дай я развяжу тряпки и посмотрю.

– Приболела я что–то, сынок, неможется мне. Сама вылечусь, спасибо тебе за заботу.

– Все–таки, мать, дай я посмотрю, что с тобой, может, тебя к лекарю надо сводить? – сказал опять цыган и только хотел было развязать тряпки, как ведьма вскочила и руками замахала:

– Не смей подходить!

– Чего это ты боишься, мать? Или скрываешь от меня что–то?

– Не твое это дело, сынок, – сказала ведьма и отвернулась.

– Ты не забыл про наш уговор, – напомнили братья цыгану, – смотри, не видать тебе невесты.

Подошел цыган к матери, рванул за тряпки и скинул их. Глядит, а мать вся железными прутьями исполосована. Схватился цыган за ружье.

– Значит, правду люди о тебе говорили?! Значит, ведьма ты! – прокричал цыган и нажал курок. Выстрелило ружье, рассеялся дым, а ведьма стоит как ни в чем не бывало и головой покачивает:

– Эх, сынок, долго я скрывала от тебя свою тайну, да делать нечего – узнал ты. Вижу, не будет тебе счастья в жизни, покуда я жива. Так слушай: здесь ты не сможешь меня убить, но есть место заколдованное в нашем лесу, у столетнего дуба. Там я теряю свою колдовскую силу. Веди меня туда и там убей!

Привел цыган мать к дубу, выстрелил, а когда дым рассеялся, то увидел он, что сгинула старуха.

66. Как колдунью прогнали

[66]66
  Записана в Смоленской обл. от А. Н. Прокопьевой (около 60 лет).


[Закрыть]

Жила в деревне женщина, и пользовалась она недоброй славой. Поговаривали люди, что колдунья она, и все в округе побаивались к ней ходить. Как–то раз зашла к ней цыганка просить, а старуха подошла, закрыла за цыганкой дверь, воткнула иголку в притолоку и усадила беднягу рядом с собой поговорить. Так три дня они и проговорили, хочет цыганка встать и уйти, но только до порога дойдет, а переступить не может, словно ее сила какая–то держит. Так и мучилась, пока не сжалилась над ней старуха–колдунья, пока не вытащила иголку из притолоки и не отпустила бедную цыганку.

А еще вот что вытворяла ведьма: как праздник какой, шмыгнет она в подворотню и тут же оттуда выскакивает в виде козы и давай рогами мотать – людей разгонять. Разбегутся люди, и праздник весь кувырком.

Захотели ее выгнать из села, да нашлись люди, которые не поверили в то, что она колдунья. Вот как–то раз на праздник собрался весь народ в церкви, и колдунью притащили. Стал поп молитвы читать, а потом велел всем к иконе приложиться. Только первый мужик подошел, как кто–то все свечи в церкви задул. А поп кричит:

– Никого из церкви не выпущу, пока к иконе не приложитесь!

Так и стали прикладываться по очереди к иконе в полной темноте. Начал народ потихонечку из церкви выходить. Смотрят люди друг на друга и смеются: у всех лица в саже. Оказывается, это была не икона, а закопченная доска. И только у одной колдуньи лицо чистым осталось. Побоялась нечистая сила к иконе приложиться. Все поняли люди и прогнали колдунью из деревни.

67. Двенадцать ножей

[67]67
  Записана в Горьковской обл. от К. Г. Бахметьевой (75—80 лет).


[Закрыть]

Ехали цыгане с ярмарки, и застала их в пути ночь. Ветер поднялся, полил дождь. Где здесь палатки разбивать? Надо спасаться. А тут деревня подвернулась. Стучатся цыгане в дом. На крыльцо хозяйка выходит:

– Что надо, цыгане, в такой поздний час?

– Пусти, хозяйка, переночевать.

– Заходите, если не боитесь.

– Никого мы не боимся: ни бога, ни черта. А что такое?

– Свекруха моя – ведьма: как ночь настает, вылетает из избы да в собаку превращается. Кого увидит, спуску не дает. Глядите, все дома уже наглухо закрыты. Боятся ее люди.

Посмеялись цыгане над словами женщины и в дом вошли, стали на ночлег устраиваться. Полез один молодой цыган на печь, глядит: старуха спит седая и косматая. Открыла старуха один глаз и так злобно на цыгана посмотрела, что того с печки как ветром сдуло.

– Весь день эта старуха спит, – объяснила хозяйка, – а как полночь наступает, вылетает из избы через трубу по своим колдовским делам.

Ну да ладно. Расположились цыгане на полу, соломки подстелили, сапоги под голову положили и спят. Один только молодой цыган заснуть не может. Больно уж взгляд старухи ему в душу запал. Лежит цыган на полу и делает вид, что спит, а сам чуть глаза приоткрыл и смотрит, что старуха делать будет. Едва полночь наступила, как старуха слезла с печки, раздула в ней огонь, залезла в печь и сгинула. Выбежал цыган на крыльцо, видит: из трубы искры летят и оттуда старуха выскакивает. Фырчит ведьма, бормочет. Спустилась она на землю, воткнула в землю двенадцать ножей, прошла между ними и сразу же обернулась собакой. Залаяла ведьма и скрылась прочь со двора.

«Э, – думает молодой цыган, – да уж я тебя проучу». Сошел цыган с крыльца и все двенадцать кожей из земли повытаскивал.

Наутро переполошилась хозяйка: пропала свекруха. Каждый день она к утру возвращалась, и вдруг ее нет. Видит хозяйка: по двору черная собака бегает, скулит, в дом просится. Что такое? Рассказал молодой цыган хозяйке, как дело было.

– Для того я эти ножи вынул из земли, чтобы старуха эта больше никому зла не причиняла. Как жила она собакой, так пусть собакой и остается...

68. Волшебные яблоки

[68]68
  Записана на ст. Антропшино Ленинградской обл. от В. А. Ивановой, 1926 г. рожд.


[Закрыть]

Одна таборная цыганка одолжила как–то у колдуна большие деньги. Пришел срок отдавать, а расплачиваться нечем. Что делать, если слово держать надо. Но еще худшее преступление, если к сроку не приедешь. Это цыгане совсем не почитают. Такому человеку веры нет больше.

Худо цыганке: мужа нет, детей куча, и нечем расплатиться. Пошла цыганка к колдуну и говорит:

– Ты уж отсрочь мне мой долг еще на пару месяцев.

Договорились они. Однако и через два месяца у цыганки деньги не появились. А в этом случае по законам цыганским она должна была перед своим судом предстать – судом старейшин.

Ну что ж, делать нечего. Опять поехала цыганка к колдуну с повинной.

– Что хочешь делай, а денег у меня нет. Можешь на суд цыганский подавать, воля твоя.

Посмотрел на нее колдун, прищурясь, и сказал недобро:

– Не нужен мне ваш цыганский суд... А деньги я тебе прощаю!

Собралась было цыганка уезжать, а он ее не пускает:

– Куда ты на ночь глядя? Оставайся. Утром поедешь.

Решила цыганка остаться. А наутро поехала обратно в свой табор. Путь не близкий был. Полдня она ехала, а когда вернулась, видит: табор, как улей потревоженный, гудит. Бегают цыгане, шумят.

– Что случилось? – спрашивает цыганка.

Кинулась к ней навстречу ее мать и со слезами на глазах кричит:

– Горе у нас, беда великая. Пропали дети твои! Утром, только рассвело и только проснулся табор, пришла из леса старая горбатая женщина с клюкой. Принесла корзину с яблоками и говорит мне: «Ты эти яблоки не трогай и внукам не давай. Они для твоей дочери предназначены». Поставила я эту корзину с яблоками под телегу, да не углядела. Дети твои подбежали и схватили по яблоку. А только надкусил каждый из них по кусочку – так сразу и исчез. Уж мы их искали, искали, так и не доискались. Потом к нам приехал мужик из деревни, сено привез, мы его расспрашивали, мол, не видел ли он двоих детей: мальчика и девочку. А он отвечает: «Видел, к лесу шли...» – «Что же ты их не остановил, не вернул? Ведь они из табора бежали...» Да какой спрос с мужика?

Сразу поняла цыганка, что это месть колдуна за долг ее. И еще поняла она, что бесполезно его умолять о прощении, потому что, если нечистая сила что–нибудь решит, на своем стоит крепко.

Долго искали цыгане детей, весь лес обшарили. Так и лето промелькнуло. Осенью, уже к самым приморозкам, два мужика и пастушка, что пасли деревенское стадо, видели этих детей. Первою увидала их пастушка. Сидели цыганята на камешке, скрючившись, прижавшись друг к другу, спали. Потихоньку пошла пастушка к мужикам, а те уже знали о пропаже детей в таборе и сразу же побежали к цыганам. Прибегают и говорят, что видели детей, нашлись они, мол, спят себе на камне. Кинулась Цыганка к тому месту, увидала детей своих, да не выдержала, как крикнет! Вскочили дети, увидели свою мать, прыгнули в сторону и как сквозь землю провалились...

– Что ты наделала, несчастная? – сказала цыганке старая таборная гадалка, когда та пришла к ней со слезами. – Надо было детей за волосы хватать. Ведь они же заколдованные! А теперь плачь не плачь – не вернуть тебе детей своих!

Правду сказала гадалка. С той поры детей своих цыганка больше не видела.

69. Ласточка

[69]69
  Записана в Новосибирске от Ю. Оглы (20 лет).


[Закрыть]

Жила на свете цыганка. Была она такая старая, что уже не могла кочевать, а жила в деревне. Денег у нее не было, а потому ютилась она на чердаке, под самой крышей. Жил вместе со старухой ее сын – дурачок. Каждое утро цыганка побираться ходила: где хлеба выпросит, где погадает. Так и перебивалась. А дурачок дома оставался, в дурацкие игры свои играл. Придет старуха домой да всю провизию, что за день набрала, за окошко вывесит, чтобы ветерком обдувало, а то жарко на чердаке, ни ветерка, того и гляди, хлеб зачерствеет да сало испортится. А под коньком этого дома свили себе гнездо ласточки. Известное дело, ласточка – птица домовая и для дома священная. Не дай бог кому ласточкино гнездо разорить – жизни в доме не станет. А тут, как на грех, повадились птицы бабкину еду склевывать Что с птицы взять? Никакою спроса с птицы. Терпела старуха, терпела да не вытерпела. «Как же так, – подумала она, – из последних сил я эту еду добываю, а тут птицы неразумные ее уносят?!» Взяла старуха палку и разорила гнездо ласточек.

На следующее утро, не успела еще старуха уйти в деревню, как на чердак влетела ласточка, упала на землю и в домового превратилась, в человечка маленького. Подходит домовой к старухе и говорит:

– Ты, старуха, это гнездо на место поставь, а то не будет тебе житья на этом свете!

Испугалась старая цыганка, лицо руками закрыла, а как открыла, глядит: нет никого. Позвала старуха сына–дурачка.

– Сынок, так и так, так и так, сделай милость, поставь ласточкино гнездо на место.

Рассмеялся дурачок. Не поверил он словам матери, не стал гнездо вешать. На следующее утро повторилось то же самое: снова прилетела ласточка, о землю ударилась и в домового превратилась:

– Говорил же я тебе, старая, чтобы ты гнездо повесила на место. А ты меня не послушала.

– Миленький, просила я своего сына, чтобы он повесил, да не слушает он меня. Ты прости его, дурачка.

– Хорошо, только в последний раз тебя предупреждаю: не повесишь гнездо на место – худо будет.

Сказал так домовой и сгинул. Взяла старуха гнездо и попыталась было сама подвесить его к коньку да только чуть было не сорвалась с крыши. Выпало у нее гнездо из рук, упало на землю и рассыпалось.

На следующее утро снова прилетает ласточка, снова она оборачивается маленьким человечком и говорит:

– Предупреждал я тебя, старая, да не послушалась ты меня. Вот и знай теперь свой срок: осталось тебе жить на белом свете всего одну неделю!

Побежала старуха в церковь, попу все рассказала. Опечалился поп и говорит:

– Ничего тебе, старуха, не поможет. Это судьба твоя!

Так и случилось: умерла старуха–цыганка через неделю.