Текст книги "Кулачные бои в легком весе"

Автор книги: Мик Китсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Ты же не отдашь ей всю выручку, Джем! У нас тут в любом случае десятки, наверное, не наберется. К тому же она девчонка. И поединок был нечестный: ты не дрался! Это просто расточительство, Джем! Она же цыганка, она нас околдовала!

Но Джем с улыбкой ответил:

– Все честь по чести, Пэдди. Удар с левой был просто убойный. – Он обернулся ко мне: – Такое еще никому не удавалось, Энни Перри. Вот и маленькая зарубка на шеке. – Он коснулся уже запекшейся крови на ссадине.

– Значит, поцелую тебя как следует, – пообещала я, и он рассмеялся.

Потом мы посмотрели друг другу в глаза, он обнял меня, а я положила ладонь ему на затылок, притянула его к себе, и мы поцеловались. И это было лучше, чем выиграть целую тысячу поединков.

– Ну вот! Теперь они еще и целуются! – взвыл Пэдди.

Я сказала Джему:

– Можешь оставить себе деньги, мальчик.

– Какая славная девушка! Настоящая христианка! Честь ей и хвала! – забормотал Пэдди.

– Ты честно их выиграла, Энни, – возразил Джем.

– Ты и правда не дрался со мной, я знаю. Но я тебя вырубила, так что не забывай об этом, когда захочешь повидаться снова.

– Я зайду в «Чемпион», – пообещал он.

Он обнял меня крепко-крепко, как делал Большой Том, когда я была совсем маленькой. И, как ни странно, я и правда вспомнила отца и его длинные сильные руки. Джем посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Мы можем пойти дальше вместе, ты и я, Энни Перри.

Снаружи донесся какой-то шум, и я услышала рев Билла:

– Это моя дочь, и я должен убедиться, что эти джентльмены обходятся с ней подобающим образом!

– Оставь ее в покое, Билли! Она пошла за твоими деньгами! – увещевала в ответ Джейни.

Мы вышли на улицу и увидели, как парочка бобби пытается не дать Биллу снова взобраться на ринг. Публика между тем начала расходиться под палящим послеполуденным солнцем.

Коротышка Пэдди подбежал к полицейским и сказал:

– Все хорошо, констебли. Этот джентльмен – наш друг.

– Где моя Энни? – спросил Громила.

– Я здесь, Билл, – откликнулась я.

Он прищурился, вглядываясь, и всем стало ясно, что зрение ему изменяет. Потом Перри вытянул руку и нащупал меня. Когда его большие грубые пальцы коснулись моего лица, он произнес:

– Солнце меня, конечно, ослепило, Энни, но я тебя видел. И видел, как ты отлично врезала ему сбоку.

Пэдди положил руку Биллу на плечо и сказал:

– Мистер Перри, меня зовут Патрик Такер, я агент спортсменов. Можно я угощу вас пивом и мы обсудим одно небольшое деловое предложение?

Джейни подошла ко мне:

– Ты забрала у него деньги?

– Нет, Джейни, – ответила я. – Пусть оставит их себе.

– Энни, без них нам крышка, – предупредила она.

И тогда я сказала:

– Джейни, я только что встретила мужчину, за которого выйду замуж.

Толпа уже почти совсем рассеялась: одни отправились смотреть представления, другие вернулись в пивную палатку; Джейни ушла вместе с Биллом, Пэдди и Кэпом. Джем сел рядом со мной на дощатый помост перед балаганом, греясь под послеполуденным солнцем.

Он выглядел тихим и задумчивым. Взяв меня за руку, он сказал:

– На всем белом свете я не встречал никого прекраснее тебя, Энни…

И мне это понравилось. А еще мне нравился крошечный шрам на щеке, который я ему оставила.

Я рассказала ему, что учусь читать и собираюсь пойти в школу, а он поведал, что на мою десятку намерен раздобыть настоящий фургон и пару крепких пони, чтобы ездить по ярмаркам. Еще он был кузнецом, а это вполне почтенное ремесло.

Ярмарка затихла, артисты и музыканты начали собираться в путь – это был последний день Ламмаса. Я сидела довольная, держась за руки с Джемом, и чувствовала себя счастливицей, умницей и красавицей.

Вдруг на дальнем конце поля краем глаза я заметила фигуру человека, стоявшего возле чахлой ивы между двумя палатками. Он смотрел в нашу сторону с дальнего края пыльного утоптанного участка земли. Едва заметив этого мужчину, я поняла, что он смотрит прямо на нас. Он был в черном плаще и старомодной треуголке.

Глава тринадцатая

Школа для бедных разместилась в каменном доме, где раньше находилась контора хлеботорговца. Два месяца рабочие чистили стены снаружи и ремонтировали здание внутри, установив в самой большой комнате красивые сосновые двери, парты и школьную доску. Удобства располагались в маленьком кирпичном строении за домом и были подсоединены к новой канализации, недавно проложенной для домов на холме над Типтоном.

За работами наблюдали сестры Уоррен вместе с отцом, которому после множества визитов к окрестным богачам удалось найти деньги на аренду и перестройку, а также на скромное жалованье для двух новых учительниц. Каждый благотворитель внес небольшую сумму, и вместе с вложениями приходского совета и самой церкви денег хватило на открытие школы.

Преподобному Элайдже Уоррену даже удалось убедить сэра Эндрю Уилсона-Маккензи и братьев Бэтчей, Джеремайю и Джозайю, что в их же интересах позаботиться об образовании детей из бедных семей. Он утверждал, что недавние забастовки и беспорядки в городе – следствие невежества бедняков и отрыва их от Слова Божьего. Живущие в нужде всегда будут жертвами крамольных идей радикалов, пока обретаются во тьме и пустоте в отрыве от слова Его, уверял преподобный. И пока бедняки не научатся читать, они так и будут прозябать в этой тьме. И лучше всего начать с детей. Переписка с лондонским епископом убедила Уоррена, что детский труд в шахтах и гвоздарных мастерских вскоре ограничат более строго. За прошедшие месяцы Элайджа немало времени провел за чаем в домах заводчиков, убеждая их в том, во что истово верил сам: надлежащее христианину попечение о бедных – ключ к тому, чтобы не допустить революции.

– Они должны понять свое место в установленном Богом миропорядке, – говорил преподобный. – Следует отдавать кесарю кесарево, а Богу Божье.

Элайджа справедливо предположил, что наибольший отклик его рассказы о нищете и грехах, переполняющих улицы и переулки города всего в паре миль от изящных портиков новых усадеб, найдут у дам. Сильнее прочих была тронута леди Уилсон-Маккензи из Ардли-холла, потрясенная недавним ограблением и совершенно убежденная в том, что христианский долг ее мужа состоит в заботе о бедняках прихода.

Преподобный Уоррен также упомянул, что в других частях региона нонконформисты, квакеры и методисты уже строят жилье и школы для рабочих и предлагают сократить рабочий день и повысить оплату. Даже католики в Бирмингеме организовали для бедняков воскресные школы и вечерние классы чтения Библии.

Братья Бэтчи сами были баптистами, но согласились поучаствовать; Джеремайя посчитал, что новые технологии в литейной промышленности уже в ближайшем будущем потребуют знания арифметики, а значит, нужны работники, умеющие читать и писать. Отец Бэтчей тоже когда-то работал в литейном цеху, но сумел выбиться в люди, потому что мать научила его читать. Из гвоздарей Бэтч-старший вскоре поднялся до владельца литейного цеха и фабриканта железных изделий, а потом построил в двух милях от порта прекрасный дом, возвышающийся над заводом, носящим теперь имена его сыновей.

Сэр Эндрю был в меньшем восторге от идеи регулярных отчислений в пользу новой школы, но под давлением жены согласился выплачивать месячное жалованье очаровательным дочерям преподобного.

И вот в первую пятницу сентября, когда город накрыл проливной дождь, преподобный Уоррен, его дочери, сэр Эндрю и леди Уилсон-Маккензи, Джеремайя и Джозайя Бэтчи, мистер Томас и мистер Джон Поттедж из приходского совета и мистер Чалмерс, репортер «Бирмингем джорнал», с группой леди и джентльменов из числа паствы недавно освященной церкви Святого Михаила на Холме выстроились в новом классе под вывеской «Добро пожаловать, дети!» в ожидании прибытия первых учеников на занятия, которые должны были начинаться ранним вечером по будням и идти весь день по субботам. Над небольшим возвышением в конце комнаты, под высоким окном, испещренным сейчас каплями дождя, висело темное деревянное распятие, только что принесенное из новой церкви.

Прекрасные французские бронзовые часы, купленные сестрами Уоррен и установленные на каминной полке, отсчитывали время до назначенного часа. Пробило четыре, и класс на мгновение наполнился звоном. Почетные гости стояли в безмолвии.

Никто не явился.

Мисс Эстер, сидевшая за столом с открытой тетрадью для записи учеников, покосилась на отца. Тот бледно улыбнулся. Мисс Джудит стояла в дверях, бросая взгляды на дорогу, по булыжникам которой хлестали тяжелые капли дождя. На козлах карет, вереницей стоявших снаружи, ворчали, кутаясь в клеенчатые плащи, кучеры и лакеи; фыркали и били копытами кони.

Когда прошло пять минут после назначенного времени, преподобный Уоррен обратился наконец к собравшимся:

– Помолимся?..

Сэр Эндрю стукнул тростью об пол и выпалил:

– Помолитесь как следует, преподобный, потому что ваши листовки и увещевания с кафедры, похоже, не особо помогли. Где же те толпы неимущих невежественных бедолаг, которым мои деньги должны пойти во благо?

Эта вспышка ошеломила Элайджу, но тут вперед вышел Джозайя Бэтч и сказал:

– При всем моем уважении, сэр Эндрю, рабочая смена заканчивается только в шесть, и многим по пятницам выплачивают жалованье.

– В таком случае, полагаю, возрождению, даруемому Словом Божьим, они предпочтут возлияния, даруемые «Чемпионом Англии», – проворчал сэр Эндрю.

– Прошу вас, сэр Эндрю… – поднял руку священник.

Остальные собравшиеся неловко переминались с ноги на ногу. Мистер Томас из приходского совета попытался взять слово:

– Если позволите, господа… – но сэр Эндрю оборвал его:

– Не позволим, сэр. Я чувствую себя одураченным.

Со стороны коридора, ведущего к кухне и хозяйственным постройкам, донесся звон. Дверь открылась, и Джесси, отважная экономка преподобного, вкатила в класс довольно шаткую сервировочную тележку. Сопровождаемая взглядами собравшихся, она провезла тележку, нагруженную чайником, чашками с блюдцами и молочником, в центр помещения. Когда перезвон ложечек и фарфора затих, Джесси посмотрела на людей, обернувшихся к ней.

– Прикажете подать чай, сэр? – с сомнением спросила она.

Сэр Эндрю фыркнул.

– Велю приготовить карету, – бросил он и направился к выходу, не обращая внимания на умоляющий взгляд жены.

В этот момент мисс Джудит, по-прежнему стоявшая у дверей, обернулась и воскликнула:

– Ученик! Ученик идет!

Собравшиеся в классе поспешили выстроиться приветственным полукругом под вывеской, а Джесси откатила в сторону чайную тележку. Мисс Эстер продолжала сидеть за широким дубовым столом в самом центре группы встречающих, а сэр Эндрю с недовольным ворчанием занял место в дальнем конце класса.

И тогда в дверях, промокшая до нитки и раскрасневшаяся от бега под проливным дождем, появилась Энни Перри.

Глава четырнадцатая

В фургоне по пути к Халлоу-Хиту я пыталась разбирать по буквам и читать вслух слова библейского Бытия – истории Сотворения мира. Библию подарила мне мисс Джудит в первый день обучения в школе и велела читать ее каждый день, начав с Бытия. Я отучилась в школе уже почти две недели, да еще две полные субботы и, по словам мисс Джудит, чудесно читала.

Прошло семь лет с небольшим с тех пор, как я побывала на ярмарке в Халлоу-Хит. И семь лет с того дня, как я в последний раз видела маму, малышей и Томми. И вот теперь я возвращалась туда в фургоне с красиво расписанными бортами: с одной стороны – «Джем Мейсон, Билстонский Задира», а с другой – «Энни Перри, Дочь Громилы». Яркие буквы в окружении звездочек сопровождала подпись: «Знаменитый боксерский балаган Пэдди Такера, известный по всей империи».

К тому времени, как мы пустились в путь – я, Джем и Пэдди, правивший парой хороших крепких кобов, – я уже могла самостоятельно прочитать надписи. Джем купил фургон, Пэдди заказал роспись у художника из Бирмингема, а потом мы погрузили внутрь разобранный помост с канатами и отправились на последнюю конную ярмарку этого лета.

Пэдди сказал Биллу, что вместе мы с Джемом легко заработаем двадцать фунтов, учитывая интерес публики к Задире и нечастое появление на ринге женщин.

– К тому же дочка у тебя красавица, Билл, – добавил Такер. – Редкая красавица, и мужчины будут готовы сорить деньгами, лишь бы увидеть ее раздетой до рубашки и панталон.

При этих словах Билл схватил Пэдди за глотку, и тот едва успел выдавить, что костюм у меня в любом случае будет приличным и что сам Такер позаботится о соблюдении порядка. В конце концов Билл согласился. «Чемпион» стоял закрытый, потому что выпивка у нас закончилась, а расплатиться по долгам с пивоварами было нечем. К концу августа хлеб и сыр нам покупал Кэп.

Мисс Эстер сказала, что Библия – Слово Божье и что в ней заключены вся мудрость и все знания мира, поэтому, прочитав эту книгу, я получу все необходимое, никогда не буду испытывать нужды и не погрязну во тьме.

Первый день в школе оказался потрясением: я одна против сливок общества, и с меня на пол ручьями стекает вода. Больше в тот раз из порта никто не пришел, потому что была пятница, день зарплаты. Собравшиеся шишки рассматривали меня, словно грязное кухонное полотенце. Улыбались только сестры Уоррен.

– Энни! Ох… Благослови тебя Господь, дорогая! – воскликнула мисс Эстер и повела меня к столу, где лежала тетрадь, в которую вписали мое имя, место жительства и имя отца.

Высокий мужчина в красивом сюртуке, по виду – грубиян и скандалист, проворчал:

– Эта девушка – уже не ребенок, преподобный Уоррен. В таком возрасте она и сама может иметь детей.

– Это дочь Билла Перри, кулачного бойца, – пояснил преподобный Уоррен. – Она живет в трясине порока и невежества в его пивной, настоящем логове ужасающего греха, сэр Эндрю. Девчушке всего шестнадцать, но она очень умна. Сама выучила алфавит!

Сэр Эндрю подошел поближе и принялся рассматривать меня, словно лошадь на ярмарке, а потом буркнул:

– Похожа на цыганку. Вы позволите этой твари бывать в обществе ваших дочерей?

Он сурово уставился на меня, и я ответила таким взглядом, будто проклинаю его. Я смотрела богатею прямо в глаза, пока он в испуге не отвел взгляд, и я поняла, что победила. У меня кулаки чесались врезать сэру Эндрю, и я ничуть не боялась его, хотя другие в этой комнате, похоже, боялись.

Уилсон-Маккензи направился к двери.

– Возможно, ваши дочери научат ее почтительности в присутствии благородных людей. Девчонка нахальна и дерзко себя ведет. Впрочем, чего еще от нее ждать? Говорят, ее отец – самый настоящий дикарь! – Он громко фыркнул, покачал головой и бросил своей жене: – Идем, Агнес.

Стоило им выйти, как все успокоились. Мисс Джудит взяла меня за руку:

– Милая Энни, пожалуйста, не отказывайся от учебы из-за сэра Эндрю.

Мисс Эстер взяла меня за другую руку и добавила:

– Это человек самого фанатичного и мстительного нрава, но мы докажем, что он ошибается.

Про себя я подумала, что в мстительности ему до меня далеко, и решила: надо рассказать Билли, какая о нем ходит молва, и не забывать сэра Эндрю в своих вечерних проклятиях.

В ту пятницу я оказалась единственной ученицей, но уже в субботу нас стало двенадцать, хотя я была старше остальных на четыре года и намного выше ростом. В то утро, когда мы все явились в школу, мисс Эстер и мисс Джудит, светясь от счастья, суетились вокруг, и первым делом ученикам пришлось пойти и умыться в сарае за домом, где находились умывальники и туалеты. А еще там крутилась коренастая шотландка, которая сочла нас грязнулями и принялась тереть лица малышей мокрой тряпкой, пока дети не расплакались.

После этого мы, склонив головы, помолились вместе с преподобным, а после расселись по красивым скамьям из ошкуренного дуба. Каждый получил грифельную дощечку и мел, и мы начали учить буквы, начиная с «а».

Я буквы уже знала, поэтому писала те слова, которые нравились мне больше всего. Я написала «Джем», потом – «люблю» и «Громила». Последнее слово казалось мне особенно красивым с его раскатисто рычащим «р» и режущим «и». Еще я написала «Библия», и «Бог», и «мисс Джудит», и «мисс Эстер».

Тут я задумалась над тем, почему слова означают именно то, что они означают. Почему несколько крошечных букв в один ряд называют предмет, и все понимают, о каком предмете речь? Почему «к-о-ш-к-а» означает кошку? Почему «с-л-о-в-о» означает слово? Слово. Слово. Слово. От напряженных размышлений у меня разболелась голова.

А потом мелкий паразит рядом со мной поднял руку и заявил:

– Мисс Джудит, эта цыганская девчонка не учит алфавит. Она пишет.

Мисс Эстер подошла и отвела меня в другую комнату, поменьше, где стоял стол.

– Энни, ты намного опережаешь других детей, – сказала она. – Мы будем учить тебя отдельно, потому что ты читаешь намного лучше остальных.

И дальше наступило неописуемое счастье. Следующие две недели каждый вечер и целый день по субботам я сидела за этим большим дубовым столом вместе с мисс Эстер, и мы разбирали Библию. Я читала Бытие, а учительница поправляла меня, если получалось неверно, и мне приходилось прописывать и проговаривать каждое слово, выстраивая их одно за другим, словно удары в комбинации, чтобы продраться через предложение. И как же я радовалась, когда Бог наконец создал зеленую землю из хаоса и повелел: «Да будет свет»!

Еще мы с мисс Эстер разговаривали. Я рассказала ей о маме, о Большом Томе и о том, как оказалась в Типтоне с Биллом Перри. Я рассказала ей, как научилась драться, и она слушала, от волнения прикрыв ладонью свои красивые губы, а потом воскликнула:

– О, Энни!..

Правда, я умолчала о том, что ходила на ярмарки. О Джеме Мейсоне я рассказывать тоже не стала, вспомнив, как на третьей главе Бытия, когда Адам застеснялся своей наготы и спрятался, мисс Эстер покраснела и принялась объяснять, что до того, как Адам и Ева съели яблоко, праведность служила им одеянием, но, стоило Еве откусить кусочек, они осознали свою наготу и сделали себе одежду из шкур.

И уж тем более я не призналась, что теплой ночью в высокой траве за «Чемпионом» видела Джема Мейсона определенно не в одеянии из праведности.

Я понимала, что мы с учительницей происходим из разных миров. Она никогда не жила в кибитке со всеми тамошними запахами и ссорами между братьями и сестрами и не слышала, как ее папа ерзает на маме холодной декабрьской ночью. Мисс Эстер рассказала мне о своей матери, которая умерла, когда им с сестрой было одиннадцать. Если честно, я вообще не могла представить, чтобы ее отец, сухощавый сутулый человек с тонкими губами и костлявыми руками, был способен «поерзать» хоть на ком-то. Похоже, вся красота досталась сестрам от матери. Преподобный иногда смотрел, как мы с девушками вместе читаем, и улыбался, отчего губы растягивались и обнажали зубы, так что улыбка больше походила на оскал.

Дорога в Халлоу-Хит заняла большую часть дня, и когда мы приехали вечером накануне начала ярмарки, она показалась мне такой же большой, как и в те времена, когда мы бывали здесь с Большим Томом.

Пока Джем и Пэдди собирали ринг и помост и ставили на ночь палатки, я прошлась по свежескошенному полю – на этот раз в мягких туфлях, а не босиком. Я увидела ворота, возле которых когда-то сидела беременная мама вместе с Бенни, Тэссом, Мерси и Черити, и все они смотрели, как Томми уводит меня на продажу. Я видела длинную рыжую грунтовую дорогу, по которой мы шагали в то утро с распухшими от голода животами.

Я подумала: где теперь мой брат, где все мои родные и почему они так и не приехали в Типтон, чтобы разыскать меня? Томми обещал, что они будут приезжать, но никто так и не появился. Впрочем, не сказать чтобы я из-за этого сильно страдала. Мысли о родственниках и о том, как сложилась их судьба, совершенно не волновали меня, даже когда я стояла на том самом месте, где в последний раз видела мать. Наверное, причиной была любовь к Джему, которая согревала и переполняла меня с тех пор, как я увидела его и ощутила в себе эту искру. Или дело было в том, что я училась чтению и прочему, училась драться и зарабатывать деньги. Иногда радость способна вытолкнуть печаль из сердца, как новый гвоздь выталкивает старый.

Было все еще тепло, и воздух казался туманным и нежным. Мужчины устанавливали помост для торгов, чуть трепетала пивная палатка, возле которой разгружали бочки с большой телеги. Пони и лошадей, выставленных на продажу, разместили в большом загоне в дальней части ярмарки – в стойлах или просто на привязи. Вдали, там, где стоял наш фургон, я увидела Джема в белой рубашке и кепке; он говорил с кузнецом.

Я сидела на том самом месте, где в прошлый раз оставила маму с детьми. На смолевках и васильках на обочине уже созрели семена; коробочки смолевок потрескивали на легком ветру, а облетевшие головки васильков кивали, роняя семена на землю. Пушистые гроздья таволги нависали над обочиной, и повсюду с жужжанием суетились пчелы. Я вдруг поняла, что не хочу возвращаться в черный и закопченный Типтон. Мне не хватало мелких летних цветочков, осыпающихся в сентябре, живых изгородей, усеянных спелой ежевикой, которая напоминала о тех временах, когда другой еды у нас не было.

Мисс Эстер как-то сказала мне, когда мы сидели за столом, готовясь читать Библию:

– Ты многое перенесла в своей жизни, Энни.

– Вы тоже, мисс Эстер, – ответила я. – Ваша мама умерла. А моя всего лишь меня продала.

Она печально улыбнулась и сказала:

– Думаю, женщинам следует стойко переносить боль. Возможно, это кара Господня за искушение Евы. Хотелось бы мне ошибиться, но, боюсь, так и есть.

Мне нравился ее голос, нравилось, как она произносит слова. Мне хотелось избавиться от своего цыганского акцента пополам с местным и говорить как мисс Эстер. Ее маленькие и аккуратные губы двигались от слова к слову точно и размеренно, как минутная стрелка часов.

Я сказала:

– Джейни Ми говорит, что женщина в этой жизни должна уметь бороться, иначе мужчины собьют ее с ног и растопчут.

– Энни, я не одобряю способ борьбы, выбранный Джейни Ми, но отчасти ее понимаю. – При этих словах мисс Эстер покраснела и взглянула вверх, словно опасаясь, что кто-то оттуда может за ней наблюдать. – У меня есть еще много книг, Энни, которые ты сможешь прочитать, когда научишься. Они замечательные. Книги, которые открывают мир.

– Значит, Библия – не единственная книга, которая мне нужна, мисс Эстер?

Она снова огляделась, и я поняла, что учительница сама боится того, что собирается сказать.

– Библия важна, Энни. Но это не единственная книга на свете. И не единственная важная книга. Но ты будешь моей лучшей подругой, если не станешь повторять этого при моем отце…

Погрузившись в мечты и воспоминания, я не сразу заметила, что Пэдди и Джем зовут меня. Пэдди размахивал караваем хлеба и большой головкой сыра. Я поняла, что проголодалась, и пошла к ним. Они уже покормили, напоили и привязали лошадей, а рядом с фургоном разбили небольшую палатку. Джем набрал веток и развел костер. Уже был поставлен помост с полосатыми стойками по углам ринга, между которыми были натянуты толстые белые канаты. Перед рингом красовалась большая раскрашенная вывеска:

ПЭДДИ ТАКЕР

ОРГАНИЗАЦИЯ

БОКСЕРСКИХ ПОЕДИНКОВ

И КАЧЕСТВЕННЫХ СПОРТИВНЫХ

РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Подходите, джентльмены…

Леди, ТОЖЕ подходите.

Мы рады всем претендентам!

Джентльмены могут бросить вызов

Джему Мейсону – Билстонскому Задире!

Леди могут бросить вызов

Энни Перри – Дочери Громилы!

ОДИН ШИЛЛИНГ ЗА РАУНД

ДЕЙСТВУЮТ ПРАВИЛА ДЖЕКА БРОТОНА

Приз за полный раунд, нокдаун с отсчетом

по правилам или нокаут —

10 ФУНТОВ СТЕРЛИНГОВ

НЕ ПИНАТЬСЯ, НЕ КУСАТЬСЯ,

ГЛАЗА НЕ ВЫКАЛЫВАТЬ,

КОЖАНЫЕ ПЕРЧАТКИ ЗАПРЕЩЕНЫ,

УДАРЫ ГОЛОВОЙ ЗАПРЕЩЕНЫ,

ПЛЕВАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО

Решение рефери

ОБСУЖДЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ

Я села у костра, и Пэдди выдал мне большую кружку чая и тарелку с куском отличного мягкого хлеба и ароматным сыром. Джем подошел и сел рядом.

– Ну, у нас все готово, – сказал Пэдди. – Завтра будет много народу. Деньги потекут рекой. Я хочу, чтобы для начала вы устроили небольшое шоу. Показательный бой без серьезных ударов. Ну, сами понимаете. Это поможет завести толпу.

– Я все равно не буду ее бить, Пэдди, – сказал Джем.

– Так тебе и не придется. Изображай удары, просто прыгай вокруг. Толпа должна увидеть вас обоих. Энни, ты наденешь штаны и белую рубашку на пуговицах, и мы повяжем тебе алую косынку.

– Пэдди, если кто-нибудь ухватится за косынку, то может задушить Энни…

– Нет-нет-нет, мы не будем завязывать узел. Просто подоткнем ее как следует. Смотреться будет просто отлично. Нужно дать им зрелище, Джемми. Дашь им зрелище – и они охотно расстанутся с деньгами.

– Значит, я дерусь только с женщинами? – спросила я.

– Да, – ответил Пэдди.

– Тоже никогда раньше не била женщин, разве что Джейни, – призналась я.

– Ну, вот завтра и начнешь, – сказал Пэдди. – Послушай, Энни… А Джейни научила тебя бинтовать… ну, сама знаешь что? – Он с неловким видом положил руку себе на грудь.

– Имеешь в виду сиськи? – спросила я. – Да, научила, Пэдди.

Он густо покраснел, и Джем рассмеялся.

– Только не надо неприличных слов, девочка, – проворчал Пэдди. – Ты больше не в своей пивнушке.

Я спала в фургоне, а Такер и Джем устроились в палатке, поскольку Пэдди пообещал Биллу, что все приличия будут соблюдены и ко мне отнесутся с уважением.

Утром ярмарка быстро наполнилась народом. Толпы людей, повозки, джентльмены и утонченные леди, компании матросов с барж, фермеров и гуртовщиков. Здесь были цыгане, торговавшие лошадьми, ирландцы и голландцы. Собралось множество солдат в красных мундирах из соседних казарм, бригад землекопов и рабочих с каналов и железных дорог.

Боев в этот день не намечалось, и мы оказались единственным боксерским балаганом. Пэдди заставил меня надеть чистую белую рубашку на пуговицах и лично подоткнул под воротник красную в горошек косынку, а волосы я повязала широкой алой лентой.

Джем был одет в белые брюки и обнажен выше пояса, и многие девушки – и даже дамы – бросали на него любопытные взгляды, проходя мимо. Я обмотала ладони тесьмой, чтобы сберечь костяшки пальцев.

Пэдди начал громко зазывать народ, и к нам потянулась толпа, а мы с Джемом стояли рядом, поднимая кулаки вверх, когда ирландец выкрикивал наши имена. Потом мы провели небольшой шуточный поединок с открытыми ладонями, легкими касаниями и щелчками, и Джем сорвал овации, когда увернулся, обошел меня кругом и хлопнул по заду. Мне досталось еще больше аплодисментов, когда я увернулась от его выпада и ответила ему тем же самым. Мы не спускали друг с друга глаз, и Джем все время мне улыбался. А еще он строил рожи, смеша меня.

Тем временем Пэдди продолжал голосить:

– Узрите, леди и джентльмены! Узрите наших славных бойцов и восхититесь атлетической красотой юности, точными и элегантными движениями, их изяществу в поединке… И спросите себя: обладаете ли вы такой же скоростью? Такой же легкостью и дерзостью? Такими же отточенными и отработанными инстинктами? Только спросите себя…

Джем двигался прекрасно, но был более предсказуем и медлителен, чем я. Ему нужно было твердо стоять на ногах, чтобы нанести удар как следует, и временами он с трудом возвращался в стойку. Над этим придется поработать.

Когда наше представление закончилось, из толпы вышел здоровенный фермер с квадратной головой. Он протянул шиллинг и пригрозил выбить Джему зубы. Детина неуклюже пытался навалиться на Джема и все время старался войти в клинч, чтобы бить по почкам. Но долго он не продержался. Джем подпустил противника поближе и встретил его апперкотом, после чего тот со всего размаху плюхнулся на задницу.

Потом другой здоровяк, по виду похожий на цыгана, сбросил жилет и поднялся на ринг. Они с Джемом встали в стойку и начали бой по сигналу колокольчика Пэдди, но здоровяк, похоже, совсем не понимал, во что ввязался. С леденящим душу воплем он сломя голову бросился в атаку, но напоролся прямо на мощный правый кулак Джема и повалился на помост без чувств.

Меня на бой никто не вызывал, пока уже далеко за полдень не появилась большая компания работниц с молочной фермы, все утро просидевших в пивной палатке. Самой крупной из них оказалась симпатичная девица лет двадцати пяти, высокая и дородная, с раскрасневшимся лицом. Похоже, сливок и масла у нее всегда было в достатке. Она громко кричала, что хочет потратить свой шиллинг, подстрекаемая товарками, которые визжали и хохотали, словно ведьмы на шабаше.

Раз уж намечался первый бой между женщинами, Пэдди снова принялся громко зазывать людей, и собралась огромная толпа ярмарочного люда. Здоровенная девица вскарабкалась на помост под подбадривающие крики подружек. Пэдди спросил, как ее зовут.

– Я Белла, с молочной фермы.

Такер заревел во всю глотку:

– Леди и джентльмены, сейчас две дамы окажут честь высокому мужскому искусству! Это редкое зрелище, друзья мои, великолепный пример благородного боя! Подходите!.. Подходите!..

Я стояла рядом с Джемом в дальней части ринга и могла как следует разглядеть, как соперница скачет перед толпой, размахивая здоровенными толстыми ручищами. Откуда-то возникла пара букмекеров, которые расположились позади зрителей со своими подручными, тетрадями и кожаными кошельками, принимая ставки. Мы с Джемом посмотрели на них, и он спросил:

– Я поставлю пару монет на тебя, Энни? Первая кровь и нокаут?

– Если поставишь, точно не проиграешь, Джем, – ответила я.

– Будь с ней осторожна, Энни, – предупредил он. – Она сильна, хоть и неповоротлива, как ломовая лошадь. С ней придется потрудиться. Будь очень осторожна, милая Энни. Я остановлю бой, если она победит или сделает тебе больно. Не беспокойся.

– Тебе не придется вмешиваться, – возразила я и поцеловала его.

Белла стянула верхнюю одежду и осталась в белой нижней юбке и мешковатой старой блузе, под которой при каждом движении колыхались огромные груди, и парни из толпы стали кричать ей, чтобы она их показала. Она была пьяна и едва не шаталась, громко отругиваясь и отшучиваясь от толпы, собравшейся у помоста.

Пэдди вызвал нас в центр, и я встала в стойку как положено, а молочница, покачиваясь, с ухмылочкой глядела на меня. Пэдди снял с пояса пухлый красный кошелек, помахал им перед зрителями, подошел к столбам и повесил его как настоящую ставку, громко объявив:

– В этом кошельке – десять фунтов, которые получит победительница. Условие – выстоять пятиминутный раунд, отправить соперника в нокдаун с отсчетом или в нокаут…

Толпа снова радостно закричала, Пэдди отступил назад и шепнул мне на ухо:

– Кошелек набит галькой, девочка. Тебе придется по-быстрому ее размазать.

Когда зазвенел колокольчик, Белла огляделась, словно не понимая, где находится. Увидев толпу, она ухмыльнулась и снова посмотрела на меня. Глаза у нее потемнели и налились кровью. Я поняла, что она сейчас пойдет в атаку, поэтому отпрыгнула на шаг назад, когда она всей массой ринулась вперед, целя здоровенными ручищами мне в глаза. Мне не хотелось причинять ей боль, поэтому я сместилась в сторону и слегка зацепила ее коротким ударом по затылку, когда она врезалась в меня. Белла пошатнулась, но сумела остановиться и устоять на ногах, а пока руки у нее были опущены, я подскочила и дважды врезала ей короткими ударами по сопатке. Она вскрикнула, вскинула руки к носу, утирая пошедшую кровь, и прошипела: