Текст книги "Кулачные бои в легком весе"

Автор книги: Мик Китсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава восемнадцатая

Женщину, которую Пэдди нашел мне в соперницы, звали Молли Стич, и она работала на баржах в Бирмингеме. Кэп ее знал. Когда Пэдди сказал мне об этом, я была просто вне себя от волнения при мысли о настоящем поединке, в котором стану главным действующим лицом, поскольку каждый, кто приходил в «Чемпион», тут же начинал об этом говорить.

Пэдди написал лорду Ледбери, и тот выставил приз в двадцать гиней на бой Джема и еще двадцать – на мой. В этот раз никаких двойных призов: все должно было достаться победителю. Ожидались букмекеры отовсюду, и Пэдди обмолвился, что его светлость собирается поставить большие деньги на меня и на Джема. Пэдди видел Инглби Джексона в бою и считал, что Джем легко с ним справится. Джексон взял себе прозвище Джентльмен и выходил на ринг в рубашке с воротничком и в галстуке. По словам Пэдди, парень был довольно ловок, но не обладал настоящей силой, как Джем, и ему было уже под тридцать пять.

– Боже всемогущий! – только и смог воскликнуть Кэп, когда мы рассказали ему, что Молли Стич приедет из Бирмингема, чтобы драться со мной. – Это же здоровенная зверюга, а не баба, – добавил он. – Ее и за женщину-то не примешь, если бы не огромные сиськи. Уродина? Да наш Билли рядом с ней – сущий Аполлон. Я видел, как она в одиночку тянула полную баржу угля. У нее сил – как у ломовой лошади. Тебе придется очень потрудиться, девочка моя. Я серьезно, Энни, она настоящая бестия. Я бы даже на Билли не поставил против нее. Подумай, Пэдди, разве так можно с ребенком?

– Верно, Кэп, – откликнулся Билл. – Но Молли нетренированная. А наша Энни – тренированная и вдобавок ученая. Умеет читать и все такое прочее. Бьюсь об заклад, Молли в жизни не держала в руках ни одной книги, не говоря уже о Библии. – Громила, сидя в кресле у камина, по привычке разулыбался, хвастаясь моим умением читать. Все-таки была у него небольшая странность: он вроде не хотел, чтобы я дралась или училась, но был счастлив и тому, и другому. Я подошла и поцеловала его.

– Я люблю тебя, Энни, – сказал он.

– Я тебя тоже люблю, Билл, – ответила я.

Пэдди нужны были деньги на подкуп бобби, чтобы они не вмешивались во время поединка. Кулачные бои были запрещены, и теперь против их организаторов принимали крутые меры. Толпы на ярмарках разгоняли, если там проходили поединки, да и за букмекерами стали охотиться. Главный констебль через прессу объявил кулачные бои «угрозой общественному порядку». Газету мы теперь получали каждую неделю, и я читала ее Биллу, пока он сидел у камина. Ему нравилось меня слушать, это его успокаивало. По мере того как слабело зрение, Громила вел себя все тише и тише. Время от времени он еще вскакивал, ревя на всю пивную и заставляя посетителей приветствовать королеву, но по большей части просто тихо сидел и потягивал эль, хотя по-прежнему был готов поделиться с любым бесплатной кружкой пива, посочувствовать слезливой истории и дать денег каждому лжецу, который запудрит ему мозги. Поэтому за Перри приходилось приглядывать.

Когда я прочитала ему слова главного констебля о нелегальных боях, Билл воскликнул:

– Я ему поугрожаю! Бобби могут нести что угодно: ни один бой с моим участием не обходился без вмешательства полиции. Они уже много лет ставят нам палки в колеса.

Теперь мы с Джейни сами поддерживали порядок в «Чемпионе», вышвыривая на улицу распоясавшихся посетителей, и неплохо сработались: я была сама приветливость и сладкоречив, Джейни пылала яростью, выставляя буянов за порог тычками и пинками. Я говорила посетителю: «Можешь выйти по моей просьбе или позже, когда попросит она». Увидев, как Джейни нависает над ним, посетитель обычно спешил на выход. Выставлять женщин было сложнее. Некоторые принимались задирать меня, и кое-кого пришлось вырубить на улице прямо под расписной вывеской с портретом Билла в его лучшие годы.

Наверное, это была хорошая тренировка перед встречей с Молли Стич, но я не прекращала занятий с Джейни за пивной, а по выходным, когда приезжал Джем, мы проводили тренировочные бои с ним. Я работала над движениями головы, учась пригибаться и разворачиваться. Джем тренировал удары при перемещении, особенно назад. Трудно вкладывать силу в атаку, когда пятишься от противника, и нужно правильно ставить ноги и отталкиваться ступней, противоположной той, которой шагаешь назад, чтобы развернуться и нанести удар. Это требует некоторой практики, и всегда нужно сохранять верный ритм и не спускать глаз с противника, опуская при этом голову.

Мы с Джемом дали Пэдди по два фунта на подкуп бобби. После оплаты счетов и поставок до Рождества это были чуть ли не последние деньги из заработанных на ярмарке в Халлоу-Хит, и мне были просто необходимы двадцать гиней, обещанные за победу над Молли Стич.

Джему тоже были нужны деньги. Он собирался купить новых лошадей для летних ярмарок, а еще он сказал, что хочет найти дом, где мы с ним будем жить после свадьбы. Я предложила рассказать обо всем Биллу после Дня подарков, когда у нас появятся деньги и все будет готово. Джем пообещал купить мне красивую лошадь, и я мечтала ее получить, хоть и понимала, что уход за хорошей лошадью обойдется очень дорого.

Мисс Эстер поглядела на меня с нескрываемым ужасом, когда я рассказала, что отправила письмо епископу. В этот раз она не улыбнулась.

Я сидела напротив нее в конце класса. Комнату украсили небольшой сосенкой, увешанной игрушками и свечами, а мисс Джудит разучивала с детьми рождественскую песенку.

В школу я пришла в сильном возбуждении: мне не терпелось рассказать, что я сама написала письмо и отправила его. Но, услышав мою новость, мисс Эстер помрачнела и лишь вздохнула:

– Ох, Энни…

– Что я сделала не так, мисс? – спросила я.

– Ну… Надо было показать нам, что ты написала.

– Зачем? – удивилась я. – Я ни в чем не наврала, мисс. И все слова были написаны правильно…

– Да, но… У нас очень сложные отношения с епископом. Он придерживается жестких взглядов на образование для бедных. Пусть ты говорила правду, Энни, но нашему отцу очень важно поддерживать с епископом гармоничные отношения… – Уголки ее губ опустились, и она пожала плечами.

Тут я разозлилась на нее:

– И вы решили, что я написала что-нибудь такое, отчего у него в заднице засвербит? Почему? Потому что я – тупая цыганка, которая живет в пивнушке?

Мисс Эстер густо покраснела и смогла только пробормотать:

– Энни!..

Мне стало неловко. Как будто я испачкала кружевную шляпку.

– Простите, мисс, но я так гордилась собой, что написала все правильно и сумела отправить письмо. Даже сама заплатила за марку. Я сделала только то, о чем вы меня просили и чему вы меня учили.

Мисс Эстер взяла меня за руки и сказала:

– Энни, это ты прости меня, пожалуйста! Мне следовало тебе доверять… Я и правда тебе доверяю, Энни. И ты ни в коем случае не тупая. Пожалуйста, прости меня. Уверена, твое письмо выглядит великолепно и произведет впечатление на епископа.

Никто и никогда прежде не просил у меня прощения. Даже мама, когда продавала меня.

– Ну а я прошу прощения за слово «задница», мисс, – сказала я. – Там, где я живу, принята грубая речь.

– Я знаю, Энни, но мы научим тебя говорить правильно, – улыбнулась она.

– А научите меня делать реверанс, мисс? – спросила я. – Потому что вскоре после Рождества мне предстоит встреча с лордом.

– И ты считаешь, что обязана сделать перед лордом реверанс?

– Таковы правила приличия, разве нет, мисс?

Мисс Эстер оглядела классную комнату. Дети пели «О верные Богу», а мисс Джудит подыгрывала им на фисгармонии. Звучало не очень.

Моя учительница снова повернулась ко мне:

– Энни, следует выражать уважение и почтение лишь тем, кто достоин и заслуживает нашего уважения. Я не считаю, что мы должны принижать себя перед другим человеком только из-за того положения, которое он занимает в жизни, – положения, данного ему человеком, а не Богом. Унаследованные земли, богатство и титул еще не означают, что каждый лорд достоин безоговорочного уважения. В глазах Господа мы все равны.

Мне это показалось интересным. Ее речь отдавала радикализмом.

– Значит, вы бы не стали делать реверанс только потому, что он лорд? – уточнила я.

– Нет. Думаю, я пожала бы ему руку. Вежливость обязательна всегда. Разумеется, все зависит от того, что это за лорд и чем он мог заслужить мое почтение. Впрочем, боюсь, я обязана вести себя почтительно с епископом, потому что он влияет на положение моего отца. Так что это за лорд? И как вышло, что ты с ним встретишься?

– Мисс, это не тот человек, которому вы станете делать реверанс. Думаю, и я теперь не стану. Возможно, даже и руки не пожму.

– Но где ты с ним встретишься?

И я ей все рассказала. Рассказала о поединке на День подарков, о призе и о ставках. Рассказала о том, что мы с Джемом оба будем драться за деньги, чтобы удержать «Чемпион» на плаву и позаботиться о Билле.

Услышав о призе, сестра Уоррен ахнула:

– Двадцать гиней! Боже правый!

– Но я еще должна победить, мисс, – напомнила я. – Говорят, женщина, с которой я буду драться, страшнее горгульи.

– И ты не боишься, Энни?

– Нет, не боюсь. – На самом деле я боялась, но решила умолчать об этом.

Она призадумалась, а потом заявила:

– Я хотела бы прийти и посмотреть, как ты дерешься.

– Не советую, мисс. Там соберется большая толпа, и в конце боя поднимется суматоха – так всегда бывает.

Мисс Эстер снова задумалась и сказала:

– Я не одобряю насилие, Энни. Но должна сказать, что восхищена тобой. Женщине нелегко в этом мире. Не думаю, что смогла бы заработать двадцать гиней, разве что вышла бы замуж за какого-нибудь болвана, одобренного моим отцом.

К нам подошла мисс Джудит. Дети тем временем пили чай и ели хлеб, расположившись на длинных скамьях. Угощение было одной из причин, почему они все ходили в школу.

Мисс Эстер повернулась к сестре и сообщила:

– Джудит, на День подарков Энни собирается продемонстрировать свое умение в благородном искусстве кулачного боя.

Мисс Джудит уставилась на меня.

– Как… волнующе. Надеюсь, ты не пострадаешь, Энни.

– Не беспокойтесь, мисс. Я знаю, что делаю.

Похоже, она не очень-то мне поверила, но все же улыбнулась и произнесла:

– «И сказал Авенир Иоаву: Пусть встанут юноши и поиграют перед нами. И Иоав сказал: Пусть встанут»[12]12
  2 Цар 2: 14.


[Закрыть]. Это из книги Самуила, Энни.

Мисс Эстер рассмеялась:

– Разве и в Послании к Коринфянам не упоминается о боксе, Джудит? Вспомни: «Бьюсь не так, чтобы только бить воздух»[13]13
  1 Кор 9: 25.


[Закрыть].

– Думаю, да. Заглядывай почаще в Библию, Энни. Там есть и другие строки о спорте. Но больше всего я боюсь, что тебя арестуют, Энни. Кажется, публичные кулачные бои сейчас вне закона и для мужчин, и для женщин.

– Вы правы, мисс, – ответила я. – Но мы заплатили всем бобби в Типтоне, поэтому с ними проблем не будет.

– И на кону приз в двадцать гиней, Джудит. Энни разбогатеет.

– Господи!.. – воскликнула мисс Джудит. – Полагаю, мы забудем упомянуть об этом преподобному, Эстер?

– Разумеется, – ответила ей сестра.

Я и не вспоминала об этом разговоре, когда возвращалась в «Чемпион». Неделя перед Рождеством выдалась тихой, а когда я выбралась на Спон-Лейн, пошел снег. Вдоль улицы и в прилегающих районах шло строительство стандартных домов, которые заводы собирались сдавать внаем своим рабочим. На вид это были обычные грязные маленькие лачуги. Мне не хотелось жить в такой после свадьбы с Джемом.

Когда я вернулась домой, в пабе царила суматоха. Трое констеблей громко созывали добровольцев, чтобы сообща отправиться обыскивать пустошь.

Как выяснилось, Черный Плащ совершил очередное нападение. Он ранил констебля, который патрулировал дорогу верхом и наткнулся на преступника, когда тот грабил троих приказчиков, возвращавшихся в Билстон с арендной платой.

– На этот раз троих, – подчеркнул констебль Перкинс. – Заполучил целых три кошеля. Наш парень, Клейтон Сэмсон, заметил свет фонарей и застал грабителя с пистолетами наголо перед тремя приказчиками, стоявшими перед ним на коленях. Сэмсон получил пулю в плечо, но сумел вернуться и поднять тревогу. Нам нужны люди, чтобы отыскать налетчика на пустоши. Еще и часа не прошло, поэтому мы сможем выследить его по следам на снегу. Я отправил одного парня в Дадли, чтобы он поднял драгун в казармах. Теперь мы сможем выкурить преступника.

Билл подал голос со своего обычного места у камина:

– Оставь парня в покое, Джек! В конце концов, он всего лишь взял награбленное.

– Он подстрелил констебля, Билл! – возразил констебль Перкинс. – Злодея повесят, если мы его поймаем.

Дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся, краснолицый сэр Эндрю Уилсон-Маккензи в роскошном красном мундире, при шпорах и с кнутом в руке.

– Мне только что сообщили о происшествии, констебль Перкинс! – громогласно объявил он. – Идем, идем! Надо поспешить! Эй, вы там!.. За этого негодяя объявлена награда в двадцать фунтов. Со мной двое слуг, у нас есть фонари и дубины, а для вас у меня припасены пистолеты. Вам не придется безоружными встречаться лицом к лицу с опасностью!

Увидев в «Чемпионе» сэра Эндрю и услышав его распоряжения, многие шахтеры решили присоединиться к облаве. Некоторые согласились с видимой неохотой, но было понятно, что участие в поимке Черного Плаща им не повредит.

Пока я протирала стаканы за стойкой, сэр Эндрю в спешке вытолкал своих работников наружу и перед самым выходом обернулся ко мне:

– А вы к нам не присоединитесь, юная дама? Говорят, вы бесстрашны.

– Нет, не присоединюсь, сэр, – ответила я. – Мне надо присматривать за пивной.

Билл крикнул из своего кресла:

– Удачи вам, сэр! Вы наверняка поймаете злодея.

Шахтеры набились в экипаж сэра Эндрю, и отряд выдвинулся по улице, которая вела к пустоши. Сам сэр Эндрю ехал во главе процессии верхом на прекрасном черном скакуне, высоко подняв кнут в руке, словно генерал, ведущий свои войска в бой. Констебли следовали за ним на своих двоих. Постепенно свет фонарей и крики затерялись в снежной круговерти.

Мне даже стало жаль бедолагу: если его поймают, парню не позавидуешь.

Глава девятнадцатая

Джейни и Энни проводили Билла до кровати. Громила, как обычно случалось в последнее время, был достаточно пьян, чтобы ему требовалась помощь на лестнице, ведущей к его комнате, но все же не настолько, чтобы не сопротивляться и не требовать от всех, чтобы они приветствовали портрет королевы и пели гимн. Он все больше напоминал больного ребенка, которому нужно помогать одеваться, раздеваться и умываться. Джейни повела Билла в спальню, и Энни услышала из-за двери, как скрипнула кровать под тяжестью его тела и как Джейни сказала:

– Билл, дай-ка я помогу тебе снять штаны.

Энни заперла входную дверь, задула лампы и свечи, вытерла барную стойку и сунула пивные кружки в ведро с водой, чтобы они отмокли за ночь. Потом досыпала угля в камин на ночь и поднялась наверх, в свою спальню.

В кровати она читала при свече Библию. Снаружи завывал ветер, в окошко стучал снег, и девушка подумала о людях, отправившихся обыскивать пустошь всего за пару дней до Рождества.

В Книге Исаии она прочитала: «Составь совет, постанови решение; осени нас среди полудня, как ночью, тенью твоею, укрой изгнанных, не выдай скитающихся. Пусть поживут у тебя мои изгнанные Моавитяне; будь им покровом от грабителя…»[14]14
  Ис 16: 3–4


[Закрыть], и на этом ее сморил сон.

Разбудил ее глухой стук, доносившийся снизу. Свеча уже догорела, и Энни лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в темноту своей комнаты. Затем раздался удар, треск и звон, будто кто-то опрокинул ведро с кружками. Денежный ящик с несколькими шиллингами, полученными в тот вечер за пиво, лежал под барной стойкой. Он был заперт, но завсегдатаи паба знали, где хранится выручка. Энни окончательно проснулась и, встав с постели, приоткрыла дверь. Внизу было тихо.

А потом она услышала протяжный скрип кожаного сапога: кто-то крался по коридору к барной стойке. У Энни не было ни подсвечника, ни лампы, но она тихонько выбралась на лестницу. Снова раздался скрип сапога и легкий шорох открываемой двери, которая вела к бару. У Энни не оставалось сомнений: к ним вломились и теперь негодяй собирается добраться до денежного ящика. Она осторожно и бесшумно начала спускаться по ступенькам и пожалела, что под рукой нет дубинки, чтобы оглушить грабителя. Из коридора ей было видно, что происходит в баре. На фоне белого от снега окна вырисовывался силуэт: высокий мужчина в треуголке и коротком черном плаще.

Девушка вздрогнула, увидев знаменитого налетчика, и приготовилась обороняться, если тот вздумает напасть.

Он медленно повернул голову в ее сторону и произнес:

– Здравствуй, Энни. Извини за ведро…

Лица она не видела, но сразу узнала голос и прошептала:

– Томми…

Брат снял шляпу и развел руки, и она вбежала в зал и обняла его. От него пахло холодной грязью и снегом. Прижав ее голову к своей груди, Томми сказал:

– За мной гонятся, Энни. Я и есть Черный Плащ. – С этими словами он опустил на каменный пол тяжелый мешок.

Энни отпрянула. От тоски у нее сдавило грудь и к глазам подступили слезы. Она повернулась за свечой со словами:

– Я должна увидеть твое лицо.

– Нет… Не зажигай свет, – попросил Томми. – Меня гнали прямо через пустошь, и мне пришлось бросить свою славную лошадку, чтобы запутать следы, но облава скоро догадается, куда я ушел. Не надо света. Меня могут проследить досюда, и тогда мы оба окажемся в адской передряге.

Энни подошла к нему, всмотрелась в лицо брата в тусклом свете, шедшем от окон, потом подняла руки и погладила его по щекам. Они были гладкие, и холодная кожа казалась совсем мальчишеской.

– Ох, Томми… Что с тобой стало? Что стало с мамой? Вот, присядь.

В полумраке он скользнул к дальнему концу бара и сел на дубовую скамью.

– Этот мешок полон и принадлежит тебе, Энни. Тебе и Биллу Перри. Он был тебе хорошим отцом?

– Я принесу тебе пива, – предложила Энни. – Ты голоден?

– Как и моя бедная кобыла, которую я отправил в сторону Билстона, чтобы запутать констеблей… Я умираю от голода, Энни.

Девушка отправилась в кладовую и, порывшись среди знакомых полок и ведер, вернулась с разложенными на доске ломтями хлеба и сыра и кружкой пива.

Она уселась напротив брата, видя по ту сторону стола лишь расплывчатые очертания. Прежде чем приступить к еде, Томми вытащил из-за пояса два тяжелых пистолета и с лязгом положил их на стол.

– Молюсь, чтобы они мне сегодня больше не понадобились, – сказал он.

– Ты должен многое мне рассказать, Томми… – прошептала Энни.

В темноте, прерываясь лишь на глоток пива и кусок хлеба, Томми поведал свою историю.

– Знаю, я перед тобой очень виноват, сестричка. И на мою долю выпало немало бед с тех пор, как я в последний раз видел твое лицо в Халлоу-Хит. Наша мама умерла почти пять лет назад, и остальные сгинули один за другим. Бенни и Тэсс все равно что мертвы, как и младшие девочки.

Энни посидела немного в тишине, стараясь дышать ровно. Потом спросила:

– А младенец?

Томми глубоко и протяжно вздохнул.

– Он родился мертвым, Энни. Вскоре после нашего расставания. Мама к тому времени была уже на грани гибели от голода – нельзя выносить ребенка в таком состоянии.

Томми допил пиво. Снаружи до Энни доносилось завывание ветра. Она спросила:

– Почему вы не приехали и не отыскали меня, Томми? Даже не навестили?..

– Когда мы отдали тебя, то на полученные гинеи купили кибитку с тентом и пони, как мама и собиралась, а потом думали отправиться на север, добраться до Типтона, разбить лагерь и отыскать тебя. Мама говорила, что мы заберем тебя и сбежим. Отправимся в Уэльс или куда-нибудь в окрестности Бристоля. Она только об этом и говорила – как найти тебя и выкрасть. Она так и задумывала с самого начала, понимаешь… Но потом ей стало плохо. Началась лихорадка, она стала биться в приступах боли. Мы пытались помочь ей, девочки вскипятили воду, а Бенни сел на пони и поехал в Вустер за доктором. Никого из наших поблизости не оказалось: мы были в лесу к северу от Вустера. А потом мама сказала: «Начинаются роды», мы уложили ее на одеяло в кибитке, и она велела нам оставить ее. Поэтому мы сели на ступеньку и стали слушать, как мама стонет и кричит. Я попросил остальным молиться за нее и за младенца. А потом мы услышали, как мама страшным голосом кричит: «Вот мое проклятие за то, что я продала Энни!..» Мы отдернули полог и увидели ее, скрючившуюся от боли, с мертвым младенцем на руках. Это была девочка, Энни…

В наступившей тишине девушка заметила, как дрожит брат, сдерживая плач, и сказала:

– Все хорошо, Томми. Жизнь трудна и полна боли, которую нам надо стойко переносить. По крайней мере, малышка отправилась к Большому Тому.

– Это еще не самая страшная боль, Энни, – вздохнул Томми. – Не самая страшная. В общем, младенца мы похоронили в лесу: мы с Бенни вырыли могилу голыми руками, ведь лопат у нас не было, и закопали тело сестрички возле куста боярышника, чтобы в мае над ней распускались цветы. Тогда для цветов время было уже позднее, но младшие девочки нашли тысячелистник и таволгу, и мама выложила их на могиле в форме звезды Соломона. Мама просидела там всю ночь, и в ту ночь небо было полно падающих звезд.

После этого она снова заболела и слегла с лихорадкой. Ей было так плохо, что она не выходила из кибитки ни днем, ни ночью. Малышки собирали травы и листья, чтобы делать целебные отвары, но они не помогали. Мама просто лежала в постели целыми днями, уставившись на тент над головой, и плакала, а иногда ругалась, и все время повторяла, что проклята за свой грех.

Так я стал старшим в семье, и мы оставались на том месте две недели. Мы с Бенни и Тэссом нашли работу на неделю, собирали урожай, а малышки ухаживали за мамой. Потом мы отправились на север. Ночи становились длиннее, дни – холоднее, у нас не было возможности устроиться на зимовку, а денег, оставшихся после ярмарки, становилось все меньше.

Мы остановились под Киддерминстером. Я нашел лужайку у реки. В живых изгородях там рос остролист, а вода была чистая, и мы надеялись перезимовать в том месте. Мы все были подавлены, потеряв сначала тебя, а потом малышку, и не желали больше кочевать. Нам хотелось, чтобы вернулась мама, но она просто лежала пластом в кибитке: не готовила, не прибиралась, не давала нам поручений. Иногда она плакала и кричала, а чаще лежала как мертвая с широко раскрытыми глазами.

А потом однажды мы собирали хворост и встретили старика, которого звали доктор Петтигрю. Он вышел погулять и заговорил со мной. Сказал, что он врач, а я поведал ему о маме, о потерянном младенце и смерти Большого Тома. Я даже признался, что мы отдали тебя чужому человеку.

Доктор показался мне хорошим гаджо. Он был старый, но очень добрый, и мне легко было рассказывать ему о наших горестях. Потом мистер Петтигрю пришел к нашей кибитке и увидел маму, увидел девочек всех в грязи. Он пытался поговорить с мамой, но она только лежала с открытыми глазами и ничего не отвечала, и доктор заявил, что она больна от излишка скорби. Он велел нам всем помолиться, стоя у кибитки со склоненными головами.

На следующий день доктор вернулся и принес нам корзину с хлебом, сыром и яблоками. Сказал, что хочет снова поговорить с мамой, и я слышал, как он что-то тихо и медленно говорил ей, но она не отвечала.

В общем, назавтра он пришел снова и предложил мне и детям помыться у него дома: это убережет нас от вшей и болезней. Уже наступали холода, и у нас начались проблемы. Пони съел почти всю траву на лугу, а листья на деревьях опали. Мы оставили маму и отправились в городишко, в большой дом доктора. Однако местным мы сразу не приглянулись. Торговцы не хотели продавать нам сено для пони, а пекарь смотрел на нас с подозрением, когда мы заходили за хлебом. Но самому доктору Петтигрю было все равно, что мы цыгане. И его домработнице тоже. Эта добрая женщина помыла малышей у очага в кладовке, а потом дала им хлеба с джемом и налила чаю. Когда пошел мыться я, домработница повесила вокруг медной ванны занавеску, потому что я был уже почти взрослый.

Потом доктор поговорил со мной и объяснил, что наша мама страдает помешательством и ей нужна помощь врачей, чтобы вылечить рассудок. А еще он пообещал научить меня читать, если я захочу, и я согласился.

Мы остались там на всю зиму. Доктор Петтигрю давал нам хлеб, сыр, а иногда и пироги, а мы с Бенни и Тэссом ловили силками кроликов, куропаток и голубей, поэтому мы не голодали. Для пони мы повсюду собирали сухую и пожухлую траву, поскольку фермеры и торговцы так и не продавали нам сено. В городе удавалось покупать овес, и лошадка тоже пережила зиму, хотя и болела.

Я надеялся, что маме станет лучше по весне, когда на лугу снова расцветут цветы. Всю зиму она провела в кибитке, плакала, вздыхала и била себя полбу.

Иногда я ходил к доктору Петтигрю, и он учил меня грамоте. Вскоре я уже смог одолеть Библию, Энни, а еще доктор покупал нам дешевые газеты, чтобы я читал остальным рассказы, которые там печатали. Он подарил мне Библию и разрешил брать с собой в кибитку книги из его библиотеки. Я даже прочитал трактат по ветеринарии, Энни, чтобы лучше ухаживать за пони. Правда, приходилось все время ходить в город к доктору и спрашивать у него, что значат некоторые слова, или просить перевести латынь.

Больше всего мне нравились рассказы в газетах. Я читал про Капитана Джека Шеппарда, известного грабителя и вора. О его налетах и побегах от полиции, о том, как он спас свою возлюбленную Бесс. Еще я читал про Джека Прыгуна, который умел перескакивать через высокие стены, убегая от погони, и отбирал кучи золота у богатеев. Мне нравились эти парни, Энни. Мы с Бенни и Тэссом поклялись, что однажды сами станем грабителями и обзаведемся хорошими лошадьми и пистолетами… – Он взял со стола пистолет и шутливо направил его на сестру.

– Что стало с мамой, Томми?

Молодой человек пожал плечами и поплотнее укутался в плащ, потому что от огня в камине осталось лишь тусклое мерцание и зал потихоньку наполнялся уличным холодом.

– По весне ей не стало лучше. По правде сказать, стало только хуже…

В этот миг до них донесся топот копыт и стук колес экипажа; в окне заплясали отблески фонарей. В дверь застучали, и Энни услышала голос сэра Эндрю:

– Открывай! Открывай, Перри! Пива этим отважным парням!

Томми замер, а девушка вскочила и протянула ему руку:

– Идем, спрячем тебя. Поднимешься в мою комнату и залезешь под кровать. Только тихо…

Они быстро и бесшумно поднялись по темной лестнице под неумолкающие крики и стук. Томми забрался под кровать Энни, и девушка затолкала туда же его шляпу, прошептав:

– Сиди здесь и не издавай ни звука.

– Мои железки, Энни! Они остались на столе! – вдруг вспомнил брат.

Энни проворно спустилась по лестнице, схватила тяжелые пистолеты и спрятала их под барной стойкой, накрыв полотенцем. Потом она заметила на полу посреди комнаты мешочек, в котором позванивали монеты, и тоже потащила его за бар. Затолкав мешочек между двух пустых бочонков, она пошла к двери, содрогающейся от града ударов.

Стоило девушке открыть дверь, как внутрь ввалились шахтеры, четверка констеблей и двое слуг сэра Эндрю. Сам лорд Уилсон-Маккензи вошел последним. Он сурово заявил Энни:

– Негодяй вернулся сюда, мисс. Вы не видели тут поблизости человека в треуголке?

– Я была в своей постели, сэр, – проворчала Энни. – А Билл все еще в своей, поэтому не шуметь тут! Все поняли?

Она поворошила угли в камине и зажгла лампы. Замерзшие мужчины отряхивали снег с одежды и сапог, выдыхая облачка пара. Сэр Эндрю расстегнул тяжелое пальто и сказал:

– Дайте людям пива и рому, чтобы согреться, и принесите хлеб и холодное мясо, если есть…

– Ни хлеба, ни мяса у меня в такую рань нету, сэр. Могу подогреть кашу. Но за еду и выпивку надо будет платить, – сказала она, взваливая на стойку новый бочонок с пивом.

Сэр Эндрю снова сурово посмотрел на нее; в этот раз она заметила в его маленьких глазках вспышку гнева. «Не любит, когда баба им командует», – подумала она. Наконец лорд вздохнул и сказал:

– Хорошо. Заплачу, сколько надо будет.

Мужчины разобрали кружки пива, а Энни принесла из кладовки бутылку рома и девять стаканов. В кухне она поставила на плиту горшок с кашей, а сэр Эндрю уселся пить вместе с остальными участниками поисков. Бутылка рома быстро опустела, и Энни сходила за новой и еще раз наполнила кружки пивом.

Она молила Бога, чтобы Билл не проснулся и не спустился в зал. Громила просто обожал пить до рассвета в большой компании. На всякий случай девушка встала в дверях бара, чтобы не дать никому пройти к лестнице через задние помещения. Когда один из шахтеров нетвердой походкой направился туда, Энни сказала, что туалет замерз, и отправила клиента справлять нужду в канал.

Сэр Эндрю, разогретый ромом и пивом, встал перед собравшимися, повернувшись спиной к камину, и поднял стакан:

– За вас, дорогие мои товарищи. Клянусь, мы едва не поймали его и в следующий раз уже не упустим!

– Это была трудная погоня, сэр Эндрю, – кивнул констебль Перкинс. – Но его следы ведут сюда. Он где-то рядом, я это чую.

– Ага. И лошади у него больше нет.

– А где вы ее нашли? – спросила Энни.

Сэр Эндрю обернулся к ней, потом подошел поближе, прихлебывая ром.

– Он отправил лошадь в сторону Билстона, чтобы запутать след, и мы последовали за ней и вскоре вышли к логову негодяя: маленькому шалашу в зарослях почти посередине пустоши. Лошадь вывела нас прямо к нему. Славная кобылка, к тому же ухоженная. – Он улыбнулся Энни тонкой и злой улыбкой: – И вот что я вам скажу, мисс Перри: он один из ваших. Только цыган может жить в таком месте. К тому же Черный Плащ обладает хитростью и коварством вашего племени.

– Ну, вас он точно перехитрил, сэр Эндрю, – парировала Энни. – Может, он ушел в сторону Дадли по холмам на той стороне пустоши? Там хватает укромных тропинок…

– Нет, девочка. Он двинулся в обратную сторону. Мы нашли цепочку следов, несмотря на снегопад. Грабитель вернулся сюда – очевидно, в поисках помощи от сородичей. Мы видели отпечатки его сапог меньше чем в миле отсюда.

– Только дурак согласится ему помочь, – заметила Энни.

– Так и есть. Драгуны сейчас прочесывают местность в сторону Дадли. Если он отправился туда, его поймают еще до рассвета. И тогда мы скоро повесим подлеца.

Энни едва сдержалась, чтобы не бросить взгляд в сторону своей спальни. Шахтеры и констебли уже как следует согрелись пивом и ромом, и она принесла им каши. Один из слуг сэра Эндрю, дюжий парень лет семнадцати, спросил девушку, пока она расставляла миски:

– Вам хватит сил для боя на День подарков, мисс Энни?

– Да я сильнее любого из вас, – усмехнулась она. – Вы даже человека в черном на белом снегу поймать не можете!