Текст книги "Три дня в Сирии"

Автор книги: Михель Гавен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Я очень рада успешному лечению моего мужа, – произнесла Бушра аль-Асад, входя в палату к Милисе через несколько минут после того, как там появилась Джин. Она как раз снимала Милисе капельницу. – Он уже может сидеть, вызвал из Дамаска помощников и активно принялся за дела. Это та женщина?

Бушра сдернула с вешалки халат и подошла к кровати, набросив его на плечи. Милиса дремала и даже не заметила ее присутствия. Джин осторожно приподняла простынь, показывая Бушре раны женщины. Лицо сестры президента заметно исказилось. Очевидно, жуткая картина потрясла ее.

– Уже немного зажило. Хоть личинки исчезли, а так она вся еще была покрыта червями, – негромко сказала Джин.

Она опустила простынь, заботливо укутав Милису.

– Сейчас она будет спать, – сказала молодая женщина тихо. – Как всегда после капельницы. Не надо ей мешать. Я только сделаю Милисе укол витаминов, – проговорила Джин, взяла приготовленный шприц и ввела инъекцию в бедро. – Кала последит за ней, – бросив использованный шприц в полиэтиленовый пакет, сказала Джин, показав взглядом на сиделку.

– Да, да, я понимаю, конечно, – сдавленно проговорила Бушра, выходя из палаты и направляясь в гостиную.

Она села на бархатный диван, опершись локтем на подушку, и жестом пригласила Джин сесть напротив. Очевидно, Бушра не могла оправиться от полученного несколько минут назад впечатления.

– Зверство, – произнесла она, в волнении растирая пальцами виски, – даже невозможно себе представить. Только зверюги так обращаются с женщинами. Логинов – просто зверь, да простит меня Аллах за такие слова.

Джин молча кивнула, ведь что возразишь?

– Женщина останется здесь, пока не поправится, – решительно продолжала Бушра, – и я сделаю все обещанное по отношению к ней. Кстати, вы что-нибудь узнали о людях, пострадавших во время манифестаций? Асеф у меня интересовался, – сирийка, по обыкновению, внимательно посмотрела на Джин.

– Пока нашлось только пять человек, госпожа. Те, кто известен водителю такси. Они живут в его районе. Остальные запуганы, и найти их непросто, Я считаю, – продолжала она, – если этим пятерым окажут помощь, и никто не покусится на их безопасность, найдутся и остальные. Надо просто начать. Восстановить доверие – довольно сложное и тонкое дело. Оно требует времени, – рассудительно ответила Джин.

– Я знаю, – согласилась Бушра. – Я думаю, что пока реально разместить этих пятерых здесь же, в моей резиденции, – предложила она, – и начать их лечить. Здесь пострадавших никто не тронет. Когда вы уехали, я разговаривала с президентом. Башар очень рад оставшимся в живых, готов предоставить помощь и наказать Махера. Думаю, пока не надо ставить в известность прессу. Излишнее внимание только спугнет. Как вы считаете? – спросила сирийка озабоченно.

– Полагаю, разумное решение, – подтвердила Джин мысли Бушры. – Когда пациентов станет намного больше, пресса в любом случае разузнает. Зато президента Сирии никто не обвинит в заигрывании с Западом. Демонстрируя гуманность, он действует по собственному побуждению, не заботясь о мнении других сторон, а беспокоясь только о своем народе. Подобный поступок кажется мне убедительным, правильным, только добавляющим положительные черты к образу президента.

– Тогда скажите мне, как мы можем забрать этих пятерых? – спросила Бушра. – Надо торопиться, вдруг среди них окажутся тяжелораненые.

– Ой, я прошу прощения, – в гостиную, согласно разработанному плану, заглянула Снежана. – Тут Абия звонит. Зоя, у ее дочки поднялась температура, нога опять болит. Она просит привезти лекарства. У них на местном пункте ничего нет, – изображая наивность, затараторила девушка.

– Болит нога? – спросила Джин. – Речь идет о женщине в приграничном поселке, у которой мы прятали Милису, – объяснила она Бушре. – У нее дочка сильно разрезала ногу. Видимо, началось нагноение. Я не могу поехать, мне надо оставаться с Милисой, – с сожалением отказалась молодая женщина.

– Я могу поехать, только дай лекарства, – предложила Снежана. Она, на удовлетворенный взгляд Джин, вела себя очень естественно. – Если меня выпустят, конечно, – добавила Снежана, бросив взгляд на Бушру.

– Нет никаких препятствий, конечно же. Я прикажу Милюку, и вас отвезут, – живо откликнулась та.

– Мне кажется, лучше вызвать того водителя такси, – ненавязчиво подсказала Джин. Ей не хотелось, чтобы Снежану сопровождали офицеры сирийской разведки, сотрудники охраны. У них наметанный глаз. – Он отвезет мою помощницу и привезет ее обратно, а заодно сообщит адреса тех пятерых раненых, которых он знает. Водитель тоже заинтересован.

– Да, так будет лучше, – поддержала ее Бушра. – Вызовите водителя, а потом сообщите адреса Милюку. Когда вы получите адреса, – она повернулась к помощнику, – вместе с этим водителем и Зоей поедете по ним, потом доставите людей сюда. Я распоряжусь приготовить им палату. Поедете в штатском, во избежание недоразумений, – предупредила сирийка. – Никто не испугается, и возьмете не военную, а санитарную машину. Все надо делать крайне осторожно. Не забывайте о слежке Махера, он ничего не должен заподозрить. Мы начнем оказывать помощь этим людям, а генерал Шаукат постарается воздействовать на президента, дабы их обезопасить. Вам понятно? – спросила Бушра Милюка.

– Так точно, госпожа, – подтвердил слова сирийки помощник и щелкнул каблуками.

– Вы бы согласились, Зоя, лечить пострадавших в забастовках? – спросила Бушра, взглянув на Джин. – Вы не откажетесь? Сами понимаете, мне пока даже больше некого попросить. Вокруг слишком много агентов Махера.

«В данной ситуации и для вас, госпожа, и для раненых оппозиционеров, за которых вы меня просите, американский агент намного лучше, чем агент вашего брата», – подумала Джин с иронией.

– Конечно, нет, госпожа, – ответила она вслух уверенно. – Речь идет о моем долге, – добавила Джин.

– Тогда звоните водителю и поезжайте с ним, – позволила Бушра Снежане. – Милюк, пожалуйста, снимите все возможные препятствия.

– Спасибо, госпожа, – ответила девушка и кинулась к двери.

Взгляд Снежаны, брошенный на Джин, светился радостью. Она делала первые шаги навстречу новой жизни, чувствовала себя нужным, полезным, полноценным членом общества. Подобные перспективы доставляли девушке немалое удовольствие и позволяли вволю расправить плечи. «Дай бог, все выйдет хорошо. Она не должна ничего забыть на радостях, но я почему-то уверена в ней. Она не забудет, совершенно точно», – подумала Джин, проводив Снежану взглядом.

– Позвони Бабаку и жди меня в палате Милисы. Я сейчас приду и дам тебе все лекарства, необходимые для девочки, – попросила она.

– Хорошо, – Снежана окончательно скрылась за дверью.

– Я собираюсь остаться в резиденции на ночь, – произнесла Бушра аль-Асад, вставая с дивана. – Сейчас иду ужинать. Не хотите присоединиться? Мне интересно общаться с вами. Вы согласны? – повторила сирийка свой вопрос.

– Я почту за честь, госпожа, только отправлю Снежану, – спокойно ответила Джин и вежливо склонила голову.

– Тогда приходите в столовую. Милюк вам покажет, где это. Там давно все приготовлено, – пригласила ее Бушра.

– Благодарю, госпожа, – ответила Джин.

Искрящиеся лиловые шары, свисавшие с потолка на разной высоте над столом, излучали мягкий, успокаивающий свет, и чуть покачивались от ветра с открытой террасы. Уже стемнело, ветер доносил сладкий запах роз и хвои, шелестел ветками декоративных чайных кутов в саду. За ужином подавали традиционный сирийский суп из чечевицы и плов по-дамасски с бараниной, обильно сдобренный свежей зеленью и корицей. Бушра аль-Асад рассказывала Джин о своих биологических опытах, и молодая женщина так увлеклась ее рассказом, что на некоторое время даже забыла о Снежане и своем беспокойстве за исполнение ее части миссии. Ужин закончился в половине десятого. Пожелав Джин хорошего отдыха, Бушра аль-Асад ушла в свои апартаменты.

– Как только вернется ваша помощница, сразу сообщите Милюку. Он знает, как действовать, – сказала она напоследок, имея в виду судьбу раненых, о которых Снежана хотела узнать у Бабака.

– Конечно, госпожа. Я надеюсь, они вернутся благополучно.

Выйдя из столовой, Джин зашла к Милисе. Та спала. Кала дремала рядом в кресле. Джин ввела больной антибиотик и обезболивающее, ведь ночью она должна спокойно спать. Она заметила на лице несчастной женщины более спокойное выражение. Значит, стресс отступал. «Увы, до той минуты, пока она не увидит себя в зеркало. Очень трудный момент. Находясь с Милисой в этот момент, можно облегчить ее переживания, но думаю, не получится. Хотя, как говорят в России, надежда умирает последней», – тревожно подумала Джин.

– Все хорошо, Кала, отдыхайте, – посоветовала молодая женщина сиделке.

Джин бросила использованные шприцы в полиэтиленовый пакет и, выйдя из палаты, направилась в свою комнату. В десять собирался приехать Логинов. Она помнила, но очень надеялась, что он не придет. «Может, жадность задушит и вообще пожалеет деньги».

Не тут-то было. Джин принимала душ, когда в комнате зазвонил телефон. Завернувшись в широкое махровое полотенце, она вышла из кабины и взяла трубку.

– К вам снова приехал русский офицер, госпожа, – сообщил ей Милюк. – Ему передать, что вы уже спите? – спросил он.

«Выход, но так просто он не уедет. Только начнется лишний шум. Все-таки и денег ему не жалко. Странная ситуация», – взволнованно подумала Джин.

– Нет, Милюк, скажите, я сейчас выйду, Будьте любезны, проводите меня к нему, – ответила она после минутного раздумья.

– Хорошо, госпожа, я жду вас в гостиной.

– Спасибо.

Джин положила трубку и, вернувшись в ванную, закрыла плотнее воду. Растерев влажные волосы полотенцем, она закрутила их в узел на затылке и быстро оделась. Джин накинула куртку и вышла из комнаты. Ночи в Сирии, как и везде на Востоке, были весьма холодными, поэтому, несмотря на дневную жару, вечером быстро становилось зябко. Милюк ждал молодую женщину на обычном месте в гостиной. Они прошли по резиденции и вышли в сад. Полная луна, похожая на лиловые шары в столовой аль-Асадов, только куда более блеклого, желто-голубоватого цвета, висела над горами. Стрекотали цикады, а в голубой подсвеченной воде бассейна описывали круги два нетоумимых черных дельфина.

Борис ждал Джин у машины. Она заметила, что он приехал без шофера. Когда она вышла из резиденции, Логинов молча распахнул перед молодой женщиной переднюю дверцу рядом с водителем.

– Ты только из душа? Не ждала моего приезда? – спросил мужчина, кивнув на ее влажные волосы.

– Ждала, но слишком сегодня устала. Хотелось освежиться, – захлопнула она дверцу и села рядом.

– Вот деньги, – Борис быстро положил перед ней под лобовое стекло пачку долларов, – пересчитывать будешь? – спросил он со скрытой иронией.

– Не буду. Я погорячилась с решением. Я не хочу, и за деньги тоже, – четко ответила Джин и отодвинула деньги от себя.

– Вот как! Значит, надеялась, я все-таки не приеду? – спросил Борис, пытаясь разгадать мысли его собеседницы.

– Надеялась, но вы приехали, – призналась она и тут же осеклась. Джин совсем не собиралась говорить ему «ты». С чего вдруг? В Сирии все привыкли «тыкать» без особого повода, и она вовсе не собиралась идти по общему пути.

– Зоя, чего ты добиваешься? Выходи за меня замуж. Поедем в Москву. У тебя будет все, – проговорил мужчина и резко повернул ее к себе.

– Я сказала, нет, – Джин отвернулась.

– Значит, отказ. Я тебе не нравлюсь? – проговорил разочарованно Логинов.

– Нравитесь? Я вас совсем не знаю, простите. Как я могу сказать, нравитесь вы мне или нет, я же не животное, действующее по инстинктам, – посмотрела она на него с усмешкой.

– Многие женщины на твоем месте вели бы себя иначе, – заметил он.

– У вас в Москве? – спросила Джин.

– У нас в Москве, – поправил он.

– Хорошо, у нас в Москве, в любом ином месте. Меня они не интересуют, и у меня другие принципы, – продолжала она настойчиво.

– Как же ты с такими нерушимыми принципами хотела работать у Мустафы? – насмешливо спросил Борис Логинов. – С такими установками ты бы и дня не продержалась, как румынка, которая тоже много о себе воображала, – с такой же ухмылкой добавил мужчина. Он явно имел в виду Милису.

– Значит, не продержалась бы. Это уже мое дело, – спокойно ответила Джин.

Борис отвернулся и, открыв окно, закурил сигарету. Ворот шелковой рубашки распахнулся на груди. Джин увидела несколько глубоких, но заживших шрамов.

– Чечня, – вздохнул мужчина, заметив ее взгляд. – Был там. Трижды. Со специальной группой. Думал, война поможет развеяться, но вышло только еще хуже. Хаттаб, подонок, обложил со своими бандитами наших пацанов на перевале, а среди них все призывники, по восемнадцать-девятнадцать лет, желторотые, и лейтенанты над ними, недавно вышедшие из училища. У нас все так. У тех наемники, обученные, до зубов вооруженные, а у нас, почти как в сорок первом, мальчишки с одной винтовкой на двоих. Зажали противников в клещи, всех могли перемолотить, а командование – ни гу-гу. Кто-то где-то движется на помощь, но когда придет – неизвестно. Топлива нет для машин, не заправились, – он криво усмехнулся. – Будто перепутали войну с прогулкой. Мы ближе всех находились и сами приняли решение. Сделали прорыв, выводили пацанов под адским огнем, наших тоже покрошили, уже не начинающих, а профессионалов. На подготовку каждого немало затратили. Мне вот тоже осколком попало. Я в госпитале валялся. Потом чуть голову не снесли. Говорят, зачем ты таких тертых мужиков каких-то пацанов послал выручать. Правда, вроде опомнились, и Героя повесили, – закончил Логинов.

– Героя России? – удивленно спросила Джин.

– Да, не ожидала? Думала, по тылам отсиживаюсь, за папочкин счет звания получаю? – посмотрел он на нее пристально.

– С чего вы взяли? Я про вашего папочку вообще ничего не знаю, – с кажущимся равнодушием произнесла молодая женщина.

– Он мне не отец. Точнее, не родной отец, а приемный, – неожиданно сказал Борис.

«Ах, вот как. Становится интересно», – подумала Джин.

– Маслов я на самом деле, Борис Иванович, – произнес Логинов, стряхивая пепел с сигареты.

«Понятно, загадочная русская душа», – отметила про себя молодая женщина.

– Я из московских дворов, хулиган, двоечник. Ничего у меня не было еврейского, знаешь, скрипочка, фортепиано. Отец у меня мастером на ЗиЛе работал. Пил, конечно, – покачал головой Борис. – Спился. Умер от белой горячки. Мать врачом в самой обычной больнице работала. Намучилась с отцом, от ларьков оттаскивая, а до меня руки не доходили. Я уж в школу ходил, когда генерал Логинов в нашей жизни появился. Он-то еврей, наполовину еврей, по матери. Отец его не признал и, кстати, уехал в Израиль. Поэтому приемный отец так и ненавидит Израиль, психологически не забыл обиду. У него вообще такой характер. Логинов обиды, даже малейшие, никогда не забывает и обязательно мстит. Познакомились они с матерью в той самой больнице, где она работала. Туда жену Логинова, Раду Моисеевну, беременную, привезли. Схватки неожиданно начались, она как раз от подруги возвращалась, и пришлось привезти ее не в кремлевскую больницу, а в самую обыкновенную, которая ближе находилась. Там Рада Моисеевна и умерла. Сильное кровотечение, никак остановить не могли. Ребенок пожил три дня и тоже умер из-за легочной недостаточности, сам дышать не мог. Безнадежный случай. Вот Логинов погоревал с полгода, а потом начал к матери наведываться. Видимо, запомнил ее, приметил в свое время. Отец-то уж умер к тому времени. Так мы с ней из московской коммуналки в хоромы на Котельнической перебрались. Ни о каком рабочем Маслове, само собой, и речи не могло быть. Логинов меня усыновил и даже отчество свое дал. Мать, кстати, недолго с ним прожила и быстро умерла от рака. Общих детей у них не было. Он долго был один. Меня не бросил, считал родным, ничего плохого про Логинова сказать не могу. Отправил служить в десантную дивизию, потом училище, потом Высшая школа, потом институт Андропова. Провел по всем ступеням, помогая мне занять достойное место в жизни. Логинов недавно опять на докторше-кардиологе женился, из кремлевской больницы. Правда, теперь уже не по любви, а по необходимости. Старый, восемьдесят пять лет, одному трудно, да и за здоровьем следить надо. Я не возражал, я только за. Она неплохая женщина, мы с ней дружим, а старик под присмотром. Мне спокойнее. Меня он не оставляет заботами, и я ему благодарен. Кстати, он-то выступал против моей поездки в Чечню. Это уж моя личная инициатива. После случая на перевале я еще в двух командировках там был. Разные задания выполняли, но никогда не забуду тех событий. Главной своей заслугой считаю помощь в спасении пацанов. Всех, даже раненых, не бросили, на себе несли. Все живы остались. Один только умер, но не по нашей, а по врачебной вине. Не нашлось таких, как ты, – он тепло взглянул на Джин. – Видно, всех способных на периферию отправляли, например, как тебя в Молдавию, а в Москве только блатные задерживались. Проглядели, уроды. Закупорку ему устроили, а тромб в сердце попал. После Нового года и по пьяни, с косых глаз. Я чуть не перестрелял эти рожи, а им-то что? Умер и умер, они такое по десять раз на дню видят. Мать приезжала забирать его тело, из Тулы. Молодая еще, твоего возраста. Сама одиночка, муж неизвестно где, единственный ребенок. Вся прозрачная от горя, а чего попишешь? Так она и сама знает, всем им пофиг, будет жив ребенок или нет. Им даже пофиг, будут ли живы их собственные дети. Наркоманы, – подавленно произнес Борис и с силой затушил сигарету в пепельнице. – Я с Майей на них насмотрелся. Большинство – натуральные дети, брошенные, никому не нужные, родители даже не пытаются за них бороться, а просто выгоняют из дома. Замок меняют и до свидания, другая жизнь. Общество не просто равнодушно к таким людям, а настроено сильно против. Вытесняют на обочину, там и дохни. Подобные дела в Чечне творятся. Ранили, считай, ты труп, никто с тобой возиться не будет. Если только собственное здоровье выведет в нормальное русло. На него вся надежда, не на докторов. Так как, не поедешь со мной? – тихо произнес мужчина. У него на лбу поблескивали капельки пота. – Я снял номер в Даре. В Зейтум тебя отвезти не могу. Туда нельзя, закрытая зона.

«Я так и догадалась», – подумала Джин.

– Не поеду, Борис, – твердо ответила она. – Я так не могу, простите. Не по причине отвращения к вам. Я хотела сказать, – Джин сделала паузу, размышляя, стоит ли говорить, но все-таки решилась: – Та женщина, румынка, о которой вы говорили мне, не умерла. Мустафа обманул всех. И генерала Шауката, и брата президента Махера, и вас, как я понимаю. Генерал Шаукат приказал Мустафе вызвать к ней врача и отправить в больницу, но хозяин заведения не стал тратиться, предпочел просто выбросить женщину в горы. Дескать, и так помрет. Другие девушки, подруги румынки, спасли ее, а потом попросили меня лечить несчастную. Она находится здесь, в резиденции госпожи аль-Асад, – продолжила Джин, взглянув на Бориса. Он внимательно слушал, брови слегка приподнялись. – Это и есть тот тяжелый больной, за которым я сейчас ухаживаю. Она определенно выживет, – уверенно сказала молодая женщина. – Я подумала, наверное, неправильно от вас скрывать такой факт.

– Она выжила? Ты вылечила ее? Грех с меня сняла? – бормотал Логинов, придвинувшись к Джин. Скулы на лице мужчины напряглись.

– Громко сказано. Я просто сделала все возможное, – слегка смущенно произнесла его собеседница.

– Врачи в госпитале могли вылечить того парня, и он остался бы жив, – горько ответил Борис Логинов. – Они же просто пьянствовали. Я могу ее увидеть? – пробормотал мужчина, взяв Джин за руку и притянув к себе. Теперь он находился совсем близко, и молодая женщина чувствовала дыхание Логинова на щеке.

– Не думаю, Борис, – запротестовала Джин. – Девушка пережила тяжелый психологический шок. Ей еще немало предстоит пережить, когда она увидит, какова теперь ее внешность. Все воспоминания очень свежи в памяти девушки. Если она вас увидит, то однозначно испугается. Организм снова переживет встряску, и все наши усилия тогда пойдут насмарку. Наступит логичное ухудшение, – добавила она.

– Я подойду незаметно.

– Она может почувствовать, начнет тревожиться. Это все очень тонкие вещи, но с ними надо считаться, – возразила Джин.

– Я должен ее увидеть, – настаивал Борис.

– Хорошо. Я поговорю с охраной, – сдалась молодая женщина.

Она вышла из машины и подошла к Милюку. Выслушав просьбу Джин, тот взял телефон.

– Я должен спросить разрешения госпожи аль-Асад, – сказал Милюк.

Собственно, ничего другого Джин и не ожидала. Через минуту Бушра ответила. Милюк передал ей просьбу молодой женщины. Покивав головой, он опустил трубку и сбросил вызов.

– Госпожа говорит, если вы считаете это возможным, она не возражает, – сообщил Милюк.

– Спасибо, – поблагодарила его Джин. – Сейчас я позову господина Логинова, – произнесла молодая женщина.

Она вернулась к машине. Борис распахнул дверь навстречу.

– Пойдемте, – негромко сказала Джин. – Госпожа аль-Асад разрешила вам пройти на территорию резиденции. Посмотрите на Милису с террасы. Только давайте договоримся, один взгляд, и назад, – она взяла его за руку. – Не надо делать Милисе хуже. Вы уже достаточно натворили.

– Я буду послушным. Обещаю, – Борис с нежностью пожал руку Джин, притянув к себе.

– Идемте, Милюк проводит нас, – произнесла молодая женщина, выдернув руку.

Они прошли по аллее, поднялись на террасу, и Джин подвела Бориса к окну, показав на неподвижно лежащую при тусклом свете ночника девушку, закутанную до подбородка простыней:

– Вот она, а рядом с ней, как видите, сиделка. Я вас не обманываю.

– Я ни секунды не сомневался в ваших словах, – задумчиво произнес Борис, прислонившись лбом к оконному стеклу.

Кала, дремавшая в кресле рядом с Милисой, вскинула голову и встала. Джин подошла к Логингову и сделала Кале успокаивающий знак. Та снова спокойно опустилась в кресло.

– Все, достаточно. Идемте. Хватит. Она может проснуться, – сказала молодая женщина и потянула Логинова за собой.

Он послушно и молча пошел за ней, глядя под ноги. Они спустились с террасы, к Милюку, который ждал их у бассейна.

– Все в порядке, Милюк, – сказала Джин, но почти сразу убедилась в ошибочности своих выводов. Она недооценила эмоциональность и экспрессивность Логинова. Он вдруг резко рванулся вперед и почти побежал к машине, обгоняя всех. Милюк быстро набрал номер на телефоне, приказав охране выпустить Бориса.

– Что-то случилось? – спросил подчиненный Бушры и недоуменно посмотрел на Джин.

– Не знаю. Сейчас, подождите, – вздохнула женщина.

Джин побежала следом за Милюком. Дверца БМВ была распахнута, и Борис что-то искал внутри. Когда она подбежала, то увидела в руках Логинова пистолет. Страшная догадка пронзила мозг Джин.

– Нет! Не смей! – закричала молодая женщина, схватив его за запястье.

– Я последняя тварь, Зоя, мразь. Мне нельзя жить, – ответил Борис. Он легко высвободился от Джин. Силы были явно неравными.

– Поступок нехороший, верно, но зачем сразу же стреляться? – пыталась успокоить сына русского генерала американская шпионка. Молодая женщина снова вцепилась в руку Логинова, опуская пистолет.

Джин знала тонкости поведения при самых опасных эксцессах. Надо заставить пережить первый аффект, помешать поддаться эмоции, отчаянию, и тогда энергия, подталкивающая к самоубийству, сойдет на нет. Надо только не отступиться, перехватить ее, переработать, и она старалась сделать все возможное.

– Ваш поступок будет трусостью, неспособностью принять и изменить себя, бегством от проблем, – продолжала она.

– Как дальше жить, в собственной грязи? – спросил Борис. Как заметила Джин, его бешеный порыв действительно стал угасать.

– Надо признать свои ошибки, не бояться жизни. Надо видеть себя ясно и четко, со всеми недостатками. Нельзя мучить себя ежечасно, а просто стараться исправиться, сделаться лучше. Надо помочь Милисе, а не прятаться от нее, да и от себя самого тоже, – ответила молодая женщина, глядя Борису в глаза.

– Что я теперь могу для нее сделать? – пробормотал мужчина и выпустил пистолет. Джин бросила его на сиденье.

– Госпожа аль-Асад обещала оплатить ей пластическую операцию, – спокойно ответила Джин, – когда она окончательно поправится, в Москве есть лучшие специалисты по этой части. Пригласи их сюда, оплати услуги. Везти Милису в Москву я не советую, ведь она еще слишком долго будет слаба для таких путешествий. Если даже частично внешность вернется к ней – уже большое дело. Милиса сможет работать, так как госпожа аль-Асад готова взять ее к себе помощницей в офис. Помоги девушке, а уж перед Богом, – вздохнула молодая женщина, – проси прощение сам. Тут тебе никто не поможет. Может, жизни тех мальчиков, которых ты спас в Чечне, перевесят другие прегрешения. Возможно, но одно другого все-таки не отменяет. Нельзя одновременно спасать и отбирать жизнь. Желательно совершать благородные поступки. Тебе надо разобраться в себе, полковник Логинов, кто ты есть, чтобы успокоить совесть.

– Кто я есть? – произнес Борис, наклоняясь к машине. Джин испугалась, что он снова возьмет пистолет, но нет, мужчина просто взял пачку сигарет и зажигалку, лежавшие под лобовым стеклом, и закурил. Внешне он выглядел совсем спокойным, видимо, нервный хаос в голове прошел. Джин вздохнула с облегчением.

– Я хочу быть с тобой, но ты отказываешься, – криво улыбнулся Борис.

«Да, нужны англосаксонский рационализм и выдержка. Тогда кипящие русские мозги охладятся, а кулаки, готовые крушить все подряд, разожмутся, – подумала Джин с грустной иронией. – Ничего не меняется, как ни странно».

– Я… – Джин только начала возражать, как Борис закрыл ей рот ладонью.

– Не торопись, – негромко сказал он, наклонившись к лицу Джин. – Не торопись сказать «нет». Может, что-то изменится?

Мужчина опустил руку и добавил:

– Я не хочу слышать от тебя «нет». Будь моей женой!

Джин печально опустила голову и задумалась с сарказмом, нерадостно:

«Жена полковника КГБ из Госдепартамента, который у вас проклинают как главный рассадник демократической заразы. Даже забавно. Наверняка ты уже послал на меня запрос в Москву, но об этом не скажешь. Работа есть работа. Через день-другой ты получишь на меня ориентировку, и я заранее знаю ее текст. В крайнем случае, через неделю, да и то если в Москве сильно поленятся. Боюсь, всю любовь тогда как ветром сдует. Жизнь долгая, и если я выберусь отсюда, это не означает, что мы больше никогда нигде не встретимся».

– Возможно, и изменится, – сказала молодая женщина вслух. – Только не сейчас, не в данный момент. Сейчас я должна заниматься Милисой, не могу от нее уехать. Лучше потрать деньги на операцию девушке, – Джин показала на доллары, все еще лежащие под лобовым стеклом, – они ей сейчас нужнее. И уезжай, – она отступила на шаг. – Сегодня я никуда не поеду – ни в Дару, ни, тем более, в Зейтум. Я должна остаться с Милисой, сам знаешь.

Борис опустил голову. Возразить ему было нечего, а Джин совершенно нечего добавить. Мужчина снова наклонился к машине, достал визитную карточку из бардачка и протянул Джин, глухо сказав:

– Если передумаешь, позвони. В любое время.

Она взяла карточку и, даже не взглянув, сунула в задний карман джинсов. Сегодня молодая женщина узнала о нем гораздо больше, чем из всех аналитических справок, которые читала до отправки в Сирию. Мнение Джин о Борисе Логинове не только изменилось, но и переменилось в корне. Перед ней был совсем другой человек, по сравнению с прошлым образом. Теперь Джин ничего не исключала. Она даже уважала Бориса, и, сказать откровенно, чувства Джин теплели, но задание остается заданием, а противник остается противником. Она не могла позволить себе близости с ним. Джин надо удаляться, и как можно скорее. Если она желает выжить. Джин не исключала возможности когда-нибудь еще раз встретиться с Борисом, но совсем при других обстоятельствах.

– Спокойной ночи, – произнесла она, решительно повернулась и направилась к резиденции.

Милюк открыл ворота. Джин слышала, как за спиной хлопнула дверца машины, БМВ тронулась с места, разворачиваясь. Машина уехала, а Джин опять не повернулась. Вернее, заставила себя не поворачиваться. Она быстро вошла на территорию резиденции, и ворота защелкнулись за ней. Только дойдя до террасы, молодая женщина позволила себе взглянуть на аллею, оставшуюся у нее за спиной, и на подъездную площадку за воротами. Как и ожидала Джин, машины Логинова не было.

Джин вернулась в комнату и опустилась в кресло перед раскрытым окном. Она достала карточку, взглянула на нее. Номер московский, русский оператор, есть даже московский адрес, какой-то Малый Сухаревский переулок. Джин понятия не имела, где это, ведь она совсем не знала Москвы, была только в Питере три раза. Может быть, она туда поедет. Теперь Джин совсем не исключала такого расклада событий.

Обрывки разговора с Борисом теснились у нее в голове. Джин чувствовала спокойствие. Аффект прошел, и он уже не наделает глупостей. Наоборот, обязательно поможет Милисе, привезет для нее врача, оплатит операцию, в чем она не сомневалась. Совесть у Бориса есть. Сегодня она в этом убедилась, да и вообще он оказался совсем другим человеком, по происхождению и мировоззрению. Интересным человеком, нестандартным. Все, чем она сейчас может позволить себе связать себя с ним – оставить его в живых как можно дольше. Значит, надо придумать способ выманить Логинова из Зейтума, перед ударом израильтян, иначе он погибнет там. В случае, если Снежана все сделает, как они договорились, и ее миссия удастся. Однозначно. Джин теперь совершенно не хотелось гибели Бориса. Она даже на короткое мгновение всерьез пожалела о том, что она на самом деле вовсе не Зоя Красовская и не может позволить себе ответить согласием на его предложение. Джин быстро прогнала эти чувства. Нельзя расслабляться, и надо ждать Снежану, действовать дальше, строго по плану, без отклонений.

Блеклый розовый свет двух ночников освещал комнату, а за раскрытым окном все так же монотонно стрекотали цикады. Джин забралась с ногами на диван, накрывшись полосатым пледом. Дожидаясь Снежану, она задремала. Джин казалось, что она летит над землей, причем молодую женщину несет огромная птица, проносит над горной грядой Голан, над городами, селениями, трассами, над океаном. Она несет ее домой, во Флориду. Долгий, бесконечный полет, и неведомая птица прикрывает ее широкими крыльями от солнца. Вот так же парили на горных орлах над захваченной орками землей легендарные герои Толкиена. Во всяком случае, в детстве Джин именно так представлялись их полеты, и детские фантазии неожиданно вернулись в ее сне, в совершенно неподходящем месте и в неподходящее время.