Текст книги "Три дня в Сирии"

Автор книги: Михель Гавен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Михель Гавен
ТРИ ДНЯ В СИРИИ

– Ногу! Ногу порезало! Помогите! Помогите! Врач где? Врача сюда! – раздался пронзительный женский крик в коридоре, который заставил Джин вздрогнуть.

Оторвав взгляд от экрана компьютера, она повернулась к окну, потом встала и вышла на улицу. На скамейке перед полицейским участком молодая женщина увидела мальчика лет двенадцати. Он полулежал, вытянув окровавленную ногу, и сдавленно стонал:

– Помогите! Помогите!

– Что случилось? Госпожа? Куда вы? – спросил израильский солдат – турай, охранявший участок. – Здесь нет врачей, госпожа, вам надо в больницу. Езжайте в больницу…

Он остановил женщину, преградив ей путь.

– В чем дело? Минуту, Шомон, что случилось? – раздался громкий мужской голос.

Джин приоткрыла дверь. Расан (майор) Алекс Красовский подошел к невысокой худенькой женщине с изможденным бледным лицом, залитым слезами.

– Господин офицер, горе, случилось горе, – дрожащим голосом и на плохом английском быстро залопотала она. – Мы живем в деревне Маждель Шамс. Мальчишки, играя в низине, подорвались на мине. Двоих насмерть разорвало, а моего только покалечило…

– Почему вы не везете его в больницу? – сосредоточенно спросил майор.

– Мой старший сын пошел служить в израильскую армию. Сирийцы нас презирают, они не примут нас. Помогите…

– А где Маша? – Красовский повернулся к тураю. – Где расар Залман?

– Она уехала в Иерусалим с отчетом, – растерянно сообщил тот.

– Когда же?

– Сегодня утром.

– Значит, доктора нет…

– Я посмотрю, Алекс.

Джин вышла в коридор и приблизилась к Красовскому.

– Позвольте мне воспользоваться кабинетом Маши, – попросила она.

– Да, конечно, – сказал Красовский, неопределенно пожав плечами. – Но надо ли?

– Я только что видела этого самого мальчика под окном. У него наверняка большая кровопотеря, поэтому нельзя терять время, – серьезно ответила Джин. – Турай, помогите привести его, – приказала молодая женщина солдату. – Алекс, откройте, пожалуйста, кабинет.

– Да, сейчас. Только возьму ключи.

Красовский быстро направился к дежурному.

* * *

– Пойдемте к мальчику, – сказала Джин, выйдя во двор участка вслед за тураем, но женщина опередила ее. Подбежав к сыну, она неожиданно заговорила по-русски:

– Миша, Миша, ну, потерпи, родной, сейчас врач посмотрит…

– Больно, мама, очень больно, – стонал мальчик.

– Ты терпи, терпи. Врач все сделает.

– Врач – хороший. Очень хороший, вам повезло, – успокаивающе заметил по-английски турай, поднимая мальчика.

– Осторожно, не повредите рану! – громко сказала Джин, подходя сзади.

– Кабинет готов, можно нести, – сообщил Красовский, выйдя на крыльцо.

– Давайте скорее, – заметила молодая женщина, поспешно поднявшись по ступеням к двери.

Турай внес мальчика в здание полицейского участка, а женщина, всхлипывая, бежала за ними.

– Так вы из России? – спросил Красовский, когда пострадавшего уже усадили на операционный стол, и Джин, надев белый халат и маску, осматривала рану.

– Да, – вздохнула женщина. – Я родом из Курска. Училась в Москве, вот там и познакомилась с Амином своим. Уж двадцать лет тут живу. Будь все проклято…

– Трудно живете? – спросила по-русски Джин, взглянув на нее.

– Еще как! – произнесла женщина, махнув рукой. – Лучше бы никогда сюда не приезжала. Хотя и дома тяжко было. Отец пил без просыпа, а мать, учительница начальных классов, из сил выбивалась, чтоб нас с братом вырастить на мизерную зарплату. Как школу окончила, так с подружкой решили – пропади все пропадом, поедем в Москву счастье искать и поступим куда-нибудь. В общежитии жить будем. Поехали, поступили в технический вуз. Там просто конкурса не было. Вот нас и взяли. Мы ж ни в математике, ни в физике – ничего, ноль. Одни неуды были. Подружка-то за старшекурсника замуж выскочила, так он ей все делать стал, она и удержалась. У меня же продолжались «хвосты» на отчисление. Значит, из общаги вон, и прощай, Москва. Домой, к маме, снова в пьянку. Так что все равно выхода никакого не было.

Мальчик охнул, и женщина встревоженно приподнялась на стуле.

– Ничего страшного, – успокоила ее Джин. – Это одежда присохла. Сейчас все освободим и обработаем рану.

– С Амином этим я в метро познакомилась, – снова усевшись, продолжала женщина. – Он в «Дружбе народов» учился, был в Москве такой институт. Может, и сейчас есть, я на родине давно уже не была. Вроде как ухаживал красиво, деньги у него водились. В ресторан, на такси, весь из себя обходительный. Если б я знала, что это он в Москве такой, напоказ, а дома – сущее чудовище, то лучше бы домой в Курск поехала. Да куда там, – она сокрушенно вздохнула, – дура дурой. Голова и закружилась. Думаю, выпал счастливый билет, поживу по-человечески. Матери написала, дескать, уезжаю. Забеременела, институт бросила и поехала к заграничной родне. Думала, сейчас за границей окажусь, чуть ли не в Париже. Тут такая дыра, что наш Курск по сравнению с этой заграницей покажется раем на земле. Уж про Москву и не говорю. Нищета. Мать померла в прошлом году. Даже на похороны съездить денег не дали, сволочи. Сиди, говорят, молчи, на все мужняя воля.

– Вам повезло, – произнесла молодая женщина, обработав рану и повернувшись к собеседнице. – Осколка я не обнаружила, так как он, скорее всего, прошел по касательной, оставив порез. Довольно глубокий, правда, но это заживет. Я думаю, останется небольшой шрам, хотя на ноге выглядит не так страшно. Сейчас наложим повязку. Главное – покой, осторожность, чтобы избежать повторного кровотечения, а также регулярные перевязки и антисептическая обработка. Все остальное организм сделает сам.

– Где же вы мины нашли? – Красовский строго спросил мальчика. – Сколько раз уже проводили разминирование, а все на них натыкаются. Это у них старые, сирийские, – объяснил он Джин. – Они еще с войны Судного Дня остались.

– Где нашли? – вместо Миши ответила его мать. – Угораздило найти! Сколько раз говорила, не бегай далеко, опасно это. Нет, они все свое, – она сердито посмотрела на сына. – Я тебе дома устрою, подожди ты у меня!

– Дети же, – Джин вздохнула. – Для них опасности – так, пустой звук. Они все смелые.

– Потому что глупые. Вы тоже русская? – женщина придвинулась к ней, заглядывая в лицо.

– Можно сказать, да, – кивнула Джин, накладывая повязку. – У меня мама русская, а отец американец.

– Я бы никогда не догадалась, – заметила собеседница, с явным восхищением покачав головой. – Вы вся такая… Я у нас подобных вам людей не встречала. Если только артистки какие, но это же звезды, не нам чета. Не знаю, может, сейчас что и изменилось. Ходят такие разговоры. Да разве увижу я когда, – сказала Светлана. – Никогда мне отсюда не выбраться. Если только дети…

– Моя мама уехала еще в пятидесятые годы, – объяснила Джин. – Она была русской дворянкой.

– Это и заметно. Я сразу поняла, – хмыкнула Светлана.

– Не работаете? – спросила Джин, когда, сдернув маску и перчатки, она присела за стол у окна для выписки назначений.

– Где ж тут работать-то? Я еще раз учиться хотела пойти. Думаю, ну, хоть на медсестру, на фельдшера. Надо же что-то делать. Так куда там! – пробормотала женщина дрогнувшим голосом. – Сиди дома, лишний раз нос не кажи. Вдруг люди скажут, что Амин жену в подчинении удержать не может и сам семью не обеспечивает? Так этот лентяй образование за государственный счет получил. Вот теперь работать и не хочет. Сидит месяцами дома и с дружками за кальяном байки травит часами. Толку никакого, а слово поперек скажи, так он и избить может. Смотрите, – женщина показала синяки на запястье, – это позавчера он таскал меня по комнате. Амину все дай, дай. Ну, я думаю, вы поняли, – женщина смутилась. – В общем, ненасытный, а у меня голова раскалывается. Ему-то что? Женщина у них нужна вроде как ноги вытереть и дальше идти. Деревня не приняла меня сразу. Мол, на русской женился. Своих девок али нет? Мать его нормально меня приняла, по-доброму. Хотя против отца женщина никогда не пойдет, а тот все слушает, что старейшины скажут. Как будто своего ума нет! Чуть недовольны старцы эти, как ты по деревне прошла, как на кого посмотрела, так сразу выволочку устраивают. С Андрейкой моим, знаете, что было, когда я его к израильтянам отправила? – она взглянула на Красовского. – Сама, без ведома дедов приняла решение. Где ж такое видано? Прибежали эти старейшины, кричали, мол, вы – предатели, Сирию предали, мы вас из деревни выгоним, чтоб духу вашего гнилого здесь не было! Я твердо возразила. Это мои дети, говорю, и по матери они русские. Никакая ваша замечательная Сирия им не нужна. Она даже образования приличного им не дала! Всему сама учила. Никаких старейшин слушать я не буду больше, не говоря уже про мужа с отцом. Зачем в нищете прозябать, на демонстрации бегать, когда надо учиться и работать? У меня два сына. Неужто они так безработными и будут слоняться? Сказала Андрею, заключай контракт и служи. Армия тебя жизни научит, даст возможность продвинуться. После и нас с братишкой из ямы вытащишь. Ты им не сириец, ведь отец твой пальцем не пошевелил, чтоб твою жизнь устроить. Дальше видно будет. Так он у меня уже это, как называется, – женщина поморщилась, вспоминая, – равтурай, младший сержант. На границе с Ливаном служит. На деньги, которые мальчик мой сюда присылает, они все обжираются, ни разу не поперхнувшись. Игнорируют меня всей деревней. Я вот даже в больницу обратиться не могу! С пареньком-то моим еще двое ребятишек пострадало. Их приняли, а нас с презрением выставили. Помирай, мол, – пожаловалась она. – На попутке сюда в Кацрин добрались. Сжалился один добрый израильский адвокат, подобрал на дороге. Уж не думала, что вытащу своего Мишку, – пробормотала женщина, обнимая мальчика за плечи. – Есть еще люди на свете, и за то, Господи, спасибо, – растроганно сказала Светлана, спешно осенив себя православным крестом. – Даже на краю земли, в дыре этой, есть. Спасибо, господин офицер, – стерев слезы с лица, она взяла Красовского за локоть. – Вам, доктор, хоть в ноги поклонюсь…

– Не надо, не надо, – смущенно возразила Джин, мягко удерживая женщину.

– В самом деле, не нужно, – сказал Красовский, подойдя к столу и помогая мальчику спуститься. – Вот как получается. Мама доктора в пятидесятые годы уехала из России. Мои родители-врачи репатриировались в начале семидесятых. Они переехали в Израиль, и я уже здесь родился. Вы – лет на десять попозже, а все мы в Кацрине встретились. Любопытно, правда?

– Так вы тоже из России? – удивленно спросила женщина.

– Откуда же еще? Родители уезжали из Москвы. Там у матери брат двоюродный живет. Родственников много, в гости наведываются.

– Завтра приезжайте на перевязку, – напомнила Джин, провожая женщину к дверям. – Вероятно, Маша Залман уже будет на месте. Впрочем, я, скорее всего, тоже еще буду тут, так что обязательно вас посмотрю.

– Ой, спасибо, спасибо вам…

– Вас отвезут.

Красовский вышел в коридор, строго приказав дежурному:

– Распорядитесь, чтобы раненого отвезли в Маждель-Шамс.

– Слушаюсь, – отчеканил тот.

– Пойдемте, я помогу вам сесть в машину, – сказала Джин, взяв женщину под руку. – Не волнуйтесь, все обойдется. Как вас зовут?

– Светлана. Светлана Акимова я, в девичестве-то. Уж и сама позабыла, как звучит отцовская фамилия, – грустно добавила она. – Вот чудно как вышло! Все в деревне нашей проклинают израильтян, а уж про американцев – и говорить нечего, – женщина взглянула на Джин блестящими от слез глазами. – Все плюются на вас, а мне обратиться больше не к кому. Вот как получается. Только к врагу и иди. Я сама чужая среди этих людей. Сколько лет прошло, а как была чужая, так и осталась. Никогда за свою уже не примут. Я вот знаете, решила, – медленно произнесла женщина, глядя, как Шомон усаживает мальчика в автомобиль. – Разведусь с мужем и домой поеду. Если старший сын в Израиле устроится, то в Иерусалим сначала, а потом, когда денег наберу, домой. Мочи больше нет. Только все одна. Одной против всех, как думаете? – произнесла Светлана срывающимся голосом.

– Я понимаю, тяжело, – согласилась Джин и успокаивающе погладила ее руку. – Я думаю, мы сможем вам помочь, – она взглянула на Красовского, и тот согласно кивнул. – Я сама здесь не останусь, а уеду завтра или послезавтра. Я познакомлю вас с Машей. Она дальше будет лечить вашего мальчика. Когда же он поправится, и если вы не перемените своего решения, после развода вполне сможете перебраться в Израиль, раз ваш старший сын служит в израильской армии. Ну, а уж оттуда в Москву попасть совсем просто. Теперь для этого даже и визы не надо. Расан, возможно, позвонит родственникам, чтобы приняли на первых порах, а может, вы и здесь захотите остаться, а в Москву только в гости ездить.

– Позвоню, – подтвердил Красовский, – и напишу, если надо будет. У меня там живут племянники двоюродные, вашему мальчику ровесники. Думаю, они найдут общий язык.

– Я уж и надежду потеряла когда-нибудь домой вернуться, – запричитала в слезах женщина, закрыв лицо платком. – Врагу не пожелаешь такой жизни, какая у меня здесь получилась.

– Ничего, ничего, все наладится, – сказала Джин, ласково обнимая Светлану за плечи. – Поезжайте домой, отдохните, а завтра приезжайте сюда, на перевязку.

– Я пришлю машину, – предложил Красовский. – На автобусе будет ехать не очень удобно, только рану растревожат. Да и ломаются эти автобусы часто. Особой надежды на них нет. Ну, садитесь, садитесь.

Он подвел женщину к машине.

– До завтра. Увидимся. Невеселая жизнь, – серьезно добавил мужчина, наблюдая, как полицейская машина выезжает за ограду. – Муж бьет, нищета. Ты можешь себе это представить?

– Лично я не могу, – задумчиво сказала Джин, пожимая плечами. – Хотя и в России таких историй хватает. Вполне вероятно, не такой уж большой был выбор у этой Светланы. Печальная история, конечно. Дэвид ничего не прислал? – встревоженно спросила молодая женщина, внимательно посмотрев на Красовского.

– Нет, пока нет, – сказал тот, лишь качая головой.

– Значит, что-то не склеивается, – вздохнув, тихо произнесла молодая женщина.

Машина скрылась за поворотом. Джин поднялась на крыльцо.

– Пойдешь туда? – негромко спросил Красовский.

Она обернулась. Он показывал в сторону Сирии, где находился пограничный пункт.

– Если прикажут, пойду, – спокойно ответила Джин.

– Не страшно?

– Это не обсуждается. Не в первый раз, – твердо заметила молодая женщина.

– Я знаю. Аматула Байян… Так тебя там зовут? – тихо произнес Алекс, когда они уже входили в кабинет Красовского.

Мужчина снял телефонную трубку.

– Кофе принесите, пожалуйста, – приказал он помощнику и сел за стол.

– Да, так, – негромко сказала Джин, опускаясь в кресло напротив.

– На самом деле, как мне сообщили, подполковник Фостер-Роджерс. Я прав?

– Просто Роджерс, – ответила молодая женщина с грустной улыбкой. – Вчера я развелась с Майклом. По обоюдному желанию и согласию. Я заранее дала подтверждение, так как Дэвид уже сообщил, что мне надо ехать сюда.

– Не сошлись характерами? Помешала работа? – спросил мужчина, внимательно посмотрев на Джин.

– Я ему изменила и все сказала, как было, без лишней утайки. Он меня не простил, – ответила она почти спокойно. – Я и не добивалась, чтобы простил. У него уже другая женщина, одна из его подчиненных на базе.

– Я тоже разведен, – нехотя признался Красовский, закуривая сигарету. – Почти такая же история. Жена спуталась с боссом в офисе. Попросила развод, но он ее потом бросил. Двое сыновей. Жена хотела все вернуть, но я уже не хочу.

Дверь открылась, и в комнату вошел турай, держа в руках поднос с кофе.

– Спасибо. Поставьте здесь, – сказал Красовский, показав на край стола. – Прошу, – едва ли не торжественно произнес он, беря с подноса чашку и протягивая ее Джин.

– Благодарю, – молодая женщина кивнула.

– Ну а тот, другой? С которым ты изменила мужу? – спросил мужчина через мгновение.

– Он живет сейчас в Пенсильвании. У него новая жизнь, и я знаю, он меня любит, – медленно произнесла молодая женщина, отпивая кофе. – Я не была готова к тому, чтобы порвать с прошлым, и не порвать не могла. Все как-то само порвалось. Некогда даже задуматься над этим и окончательно решить для себя, как жить дальше.

– Он из этих, из арабов? – с интересом спросил Красовский.

– Нет, он перс.

– Ты там была? – вновь задал вопрос мужчина, наклонившись вперед.

– Да, – сказала Джин и взглянула на ладонь, где остался глубокий шрам от ожога полонием. – Только говорить об этом я не имею права.

– Я понимаю, – заметил Красовский, вскоре замолчав и задумчиво глядя перед собой. – Тогда, если ты свободна, может быть, вечером съездим куда-нибудь, отдохнем?

– Съездим, – с легкостью ответила Джин. – Если только Дэвид ничего не пришлет.

– Это само собой. Здесь есть отличный ресторан, – продолжил мужчина, – недалеко, за городом. У них есть собственный пивной завод, так что пиво там подают свежайшее, практически при тебе варят, а используют для него пресноводные источники. Они здесь считаются уникальными. Потанцевать там тоже можно.

– Посмотрим, – с долей кокетства произнесла Джин, встав и подойдя к окну.

Вдалеке, за домами, над плоскими желтоватыми верхушками потухших вулканов реял на ветру израильский флаг, а рядом с ним флаги ООН и Красного Креста. Где-то там, за этими холмами, ее должны были поджидать активисты оппозиционного народного фронта Сирии, которым было поручено доставить Джин в Дамаск. Уже были готовы и легенда, и документы, но что-то не складывалось, поэтому приказа еще не было. Возможно, его и вовсе не будет.

– Я заметил, ты порезалась. Вот этот шрам, – сказал Алекс, тихо подойдя сзади, и, взяв ее правую руку, повернул ладонью вверх.

– Нет, не порезалась, – отрицательно покачала головой молодая женщина. – Ожог от радиации.

– Там, в Иране? – тихо спросил Красовский, накрывая руку Джин своей.

– В Иране, – подтвердила она. – Иногда этот шрам вскрывается и болит. Тогда мне очень трудно работать. Похоже, до конца он никогда не заживет.

– Ты получила большую дозу? – спросил Алекс.

– Достаточную, чтобы проваляться на больничной койке почти четыре месяца после возвращения в Штаты. Более того, я не уверена в ее окончательной «вычистке». До конца этого никогда не бывает, но я надеюсь, доза не даст о себе знать в самый неподходящий момент, – ответила молодая женщина, высвободив руку и повернувшись к Алексу.

– Значит, наши политики правы и в Иране все-таки есть ядерное оружие? Или, возможно, они готовы его создать? – вновь задал вопрос Алекс, вернувшись за стол и садясь в кресло. Он постукивал пальцами по папке с бумагами, лежавшей перед ним.

– У них есть многое, – ответила Джин. – Причем не только у них. Вот теперь есть подозрения, что и Сирия обладает чем-то подобным, так как в самый последний момент русским удалось вывезти туда все заготовки Саддама. Он обладал урановой плазмой, и это еще не предел возможностей для данной страны. Конечно, они вывезли все не для того, чтобы оно просто там у них полежало. Сирийцы продолжают работы, которые в Ираке остановило наше вторжение. В этом практически нет сомнений.

– Тебе надо отправиться туда для более точной информации? – догадался ее собеседник.

– Ну, это громко сказано! – усмехнулась недоверчиво молодая женщина. – Не так все просто. Хотелось бы составить минимальное представление.

– Неужели русские покрывали Саддама? Зачем? – заметил Алекс, недоуменно пожимая плечами.

– Зачем тогда они сейчас покрывают Иран? – резко сказала Джин, поворачиваясь к нему. – В первую очередь, покрывают себя. Русские помогали Саддаму в создании ядерного оружия еще во времена Советов, потом помогали Хомейни и до сих пор продолжают помогать Ахмадинежаду. У них это называется «быть супердержавой». Все в противовес Америке. Русские вооружают, в том числе и ядерными запасами, всякого рода сомнительные репрессивные режимы. Данная привычка осталась у них от коммунизма, как, впрочем, и амбиции с неразборчивостью в друзьях. Советы же сами были нелегитимным режимом, продержавшимся на репрессиях более семидесяти лет, и потому для них это вполне приемлемая политика и подходящие попутчики. При Ельцине в России вроде сообразили, что надо ориентироваться в другом направлении, но потом опять государственный переворот, фиктивные выборы… У власти оказалась прежняя группировка – та, которая помогала делать это самое оружие Саддаму и Хомейни. Конечно, они боялись, что мы найдем плоды их сотрудничества, потому перед наступлением наших войск их генералы в штатском безвылазно сидели при Хусейне. Были вызваны отряды российского спецназа, тоже в штатском, которым было поручено убрать оружие массового поражения и любые свидетельства его существования. Все вывозилось в Сирию и Ливан. Шахты были затоплены. В таком виде мы их и нашли. Все это не отменяет того факта, что эти шахты и вся соответствующая инфраструктура строились не просто так. У русских такие операции называются «чрезвычайный исход». Они не в первый раз проворачивают подобные дела, начиная с распада Варшавского договора. Что-то они вывезли кораблями и затопили впоследствии в Индийском океане, что-то припрятали там, за холмами, – произнесла иронически Джин, показав рукой в окно, – и теперь будут ставить палки в колеса любой инициативе ООН, лишь бы сохранить режим Асада и снова не проводить эвакуации. Они выставили нас в смешном виде, но, слава богу, в Америке, да и в Европе все больше понимающих элементарные вещи людей. Если уж Америка собралась со всей своей военной громадой куда-то двинуться, то это неспроста. Не может такого быть, чтоб у нас были данные о средствах массового поражения у Саддама, а никаких средств на самом деле не имелось. Мне кажется, в России принято городить потемкинские деревни. Мы так не работаем, и если мы позволили им слегка повертеть нами в этом вопросе, то только исключительно из-за Ирана. Да и то, как оказывается, зря. Никакой помощи от России и в этом вопросе не дождешься. Во всяком случае, при нынешнем руководстве. Республиканцы поплатились за эту ненужную дружбу и снисходительность.

– Насколько точны сведения насчет перемещения ОМП? – напряженно спросил Красовский.

– У нас не бывает неточных сведений, Алекс, – заметила Джин, иронически вскинув бровь. – Если ЦРУ что-то заявляет, значит, тому есть доказательства. У них вполне надежные источники. ЦРУ получили данную информацию от украинцев. Те надеются на Америку, которая могла помочь им избежать российского давления и выстроить свою государственность, потому-то и подбрасывают информацию. Украинцы прекрасно знают, кто и что представляет собой в Москве, и чем они там были заняты в советское время. Поэтому мы были в некотором замешательстве, когда новый постельцинский режим фактически отказался сотрудничать с нами по этому поводу и встал на прежнюю просоветскую позицию. По сути, это даже ничего не меняет. Правда рано или поздно все равно выйдет наружу, как ее ни прячь. Теперь нам надо не допустить подобного в Сирии. Задачка! – протянула Джин, вздыхая и и глядя на часы. – М-да… Похоже, сегодня ничего не будет. Уже около восьми. Мне поручено ждать приказа до двадцати часов. Если нет, то все переносится на следующие сутки.

– Тогда, может быть, поедем в ресторан? – спросил, вставая, Красовский. – Я тоже заканчиваю через полчаса.

– Поедем, – утвердительно кивнула Джин. – Как только переоденусь, сразу буду готова.

* * *

* * *

«Что-то не склеивается?» – эта мысль не отпускала молодую женщину, несмотря на веселое мигание огней, музыку, действительно вкусное пиво и ароматные кутабы с мясом. «Ничего не понимаю. Агенты генерала Шауката, главного сирийского зятя, возглавляющего службу безопасности, сели на „хвост“ активистам? Им пришлось срочно скрыться, или хуже того – они арестованы? Почему Дэвид молчит?»

– Устала? Поедем домой? – мягко произнес Алекс, наклонившись над ней. – Я отвезу тебя, – сказал он, гася сигарету в пепельнице.

– Да, лучше домой, – согласилась Джин, – в гостиницу.

Машина медленно проехала по склону, засаженному яблочными садами, чередующимися с оливковыми аллеями. Спустившись к Кацрину, она въехала на узкую улочку, застроенную по обеим сторонам аккуратными белыми коттеджами. Проехав темное здание Института по изучению Голанских высот и сияющий огнями молодежный клуб напротив, машина остановилась перед гостиницей.

– Спокойной ночи, до завтра, – чуть ли не робко сказал Алекс, даже не взглянув на молодую женщину.

Джин чувствовала его желание остаться с ней, но понимала всю сложность ситуации. Сказать напрямую Красовскому было неловко. Он искал хоть какой-то повод.

– Да, хорошо. До завтра, спасибо за вечер, – с благодарностью ответила женщина.

Джин выдернула длинную деревянную спицу, сдерживавшую ее волосы на затылке, и положила ее под лобовое стекло. Волосы рассыпались по плечам. Ни слова не говоря, женщина открыла дверцу автомобиля, вышла на улицу и направилась к входу в гостиницу. Взяв у портье ключ, она поднялась к себе. Джин открыла дверь, но закрывать ее не стала. Зачем? Он принесет ей сейчас эту спицу. Иначе для чего она ее оставила? Скинув кожаную куртку, Джин подошла к компьютеру и увидела, как на экране ноутбука мелькала заставка Windows. Она не ожидала увидеть сообщение от Дэвида, ведь на этот компьютер оно не могло прийти ни в коем случае. Тот экземпляр хранился опечатанный, в полицейском участке и под охраной, а этот был для общего пользования. На задание Джин отправится с тем компьютером, который был специально подготовлен израильскими спецслужбами к любым и самым изощренным попыткам взлома. Здесь же хранились исключительно письма от мамы, от тети Джилл из Берлина, от дяди Клауса из Кении, вновь спасающего там маленьких львят и крокодилов, чтобы они не погибли от голода и нашли хозяев. Письмо пришло и от Джека. Молодой человек перешел на третий курс академии, причем по многим предметам он числится первым среди однокурсников. Сейчас Джин вряд ли успеет прочесть все эти письма. Вдруг в дверь постучали. Джин быстро подошла и открыла, но на этот раз она не ошиблась. Сам Алекс стоял на пороге, а в руке перед собой он держал деревянную спицу – заколку для волос, оставленную ею в машине.

– Ты забыла, – сказал Красовский, протягивая спицу.

«Она поедет в Израиль, а оттуда в Сирию, чтобы найти там кого-то третьего и наконец распутать узел с этими двоими – с Майклом и персом. Откуда только он свалился?» – с долей гнева подумал Алекс.

Джин же вспомнилось, как говорила ее матери тетя Джилл на террасе их дома во Флориде на берегу океана, где и был ее любимый, родной дом: «Не переживай. Если Натали не может выбрать между двумя, значит, осталось найти третьего. Это решит дилемму».

– Похоже, он нашелся. Тетя Джилл была права, – произнесла женщина негромко и, взяв спицу, подтвердила: – Да, я забыла. Точнее, оставила, чтобы у тебя был повод сейчас прийти ко мне…

– Значит, я все правильно понял, – торжественно заметил Алекс Красовский, закрывая дверь.

Сдернув футболку через голову, Джин обняла мужчину, а он горячо прижал ее к себе, целуя шею и обнаженные плечи. Потом поднял на руки и, пронеся несколько шагов, опустил на кровать, стоящую рядом с окном. Сбросив куртку и рубашку, мужчина прижал Джин к своему телу, страстно целуя в губы и нежно лаская грудь. Расслабившись, Джин всецело отдалась ласке Красовского. Когда он вошел в нее, молодая женщина откинулась на подушки, выгибаясь и дрожа всем телом и стиснув зубы, едва удержала стон наслаждения, когда брызнувшая горячая сперма залила ее грудь и живот.

Когда верхушки холмов посерели в прозрачной утренней дымке, Джин встала и, накинув халат на обнаженное тело, подошла к окну. На улицах было пустынно, то есть совсем никого. Только облезлая серая кошка пробежала от забора к забору и юркнула в дырку.

– Ты что? – спросил открывший глаза Алекс. Он делал вид, что спит, но заговорил, как только Джин встала с постели.

– Ты должен знать, это ни к чему не обязывает, – мягко произнесла женщина, продолжая глядеть в окно. – Никаких претензий.

– Ты хочешь меня успокоить? – сказал мужчина, усмехнувшись. Лениво потягиваясь, он вытащил из кармана куртки сигарету и зажигалку, а потом закурил. – Напротив, я бы хотел обязательств с обеих сторон. Хочется теперь всегда быть вместе.

– Это невозможно, – твердо возразила Джин.

– Хочешь сказать, всего лишь случайность, порыв? Такое настроение? – в вопросе Алекса Красовского она неожиданно уловила насмешливую горечь. – Наверное, начальник полицейского участка в захолустных израильских Голанах не пара высокопоставленному сотруднику ЦРУ, крупному американскому разведчику…

– Не говори чепухи, – сказала Джин, резко повернувшись. – Я не сотрудник ЦРУ и не крупный разведчик. Я офицер медицинского корпуса Соединенных Штатов, причем военный врач. Да, я выполняю в силу сложившихся обстоятельств некоторые миссии по просьбе ЦРУ, но у меня совсем другая работа. Я говорю так не для тебя, а скорее для себя, – прошептала Джин, подойдя и сев на постель рядом с Алексом. Он с нежностью обнял молодую женщину, прижимая к себе. – Мне легче всего пойти дальше, ни о чем не жалея. Думая, что ничего не оставляю, кроме маленькой случайности.

– Ну, а на самом деле? – с тревогой спросил Красовский, заглянув Джин в лицо.

– Чувствую больше, – смущенно призналась она. – Я чувствую много больше, во всяком случае, чем говорю. Это правда.

Молодая женщина легла на подушку, а он наклонился, влюбленно разглядывая ее лицо. После мужчина поцеловал Джин в висок, в нос, в губы.

– «Оправдай змеиную породу…» – процитировала Джин строку из стихотворения, обвивая рукой шею Алекса и лаская пальцами коротко остриженные, жесткие волосы на затылке. – Моя мама всегда любила Цветаеву. Многие ее стихи мама знает наизусть, с любой строчки ее спроси. Когда жила в России, переписывала образцы поэзии тайком в тетрадку. При Сталине за такую тетрадочку с запрещенной Ахматовой или Цветаевой можно было легко в ГУЛАГ угодить. «Знай одно: никто тебе не пара, и бросайся каждому на грудь», – произнесла Джин по-русски и улыбнулась. – Понимаешь?

– Естественно, – сказал мужчина, согласно кивнув, – ведь дома с родителями по-русски говорим. Им так привычно. Да и Цветаеву, они, наверное, не хуже твоей мамы знают. В советские времена в Москве за чтение этой поэтессы уже не сажали, но прочитать можно было только в самиздате. Об официальных книгах не могло быть и речи, словно никогда не существовала Цветаева. Ахматова, Цветаева, Высоцкий, Солженицын, Рыбаков… Все эти и многие другие авторы были для поколения моих родителей крайне важны, да и остались такими до сих пор. Родители следят за событиями в России, вот потому-то никак и не рвется связь. Деды с обеих сторон войну прошли – один в пехоте, другой – в артиллерии. Оба живыми остались, хоть и покалечены. С детства помню, как на День Победы они награды надевали и расхаживали по Тель-Авиву. У нас в Израиле таких ветеранов войны с советской стороны было раньше много. Впрочем, попадались и те, кто с американцами воевал. Бывшие узники лагерей, конечно. У них своя отдельная организация. Теперь уже большая часть пожилых людей не с нами, но отдельных представителей еще можно встретить.