Текст книги "Три дня в Сирии"

Автор книги: Михель Гавен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Я чувствую себя лучше, Борис. Рад твоему визиту, – ответил Шаукат.

Джин ожидала от генерала опровержения слов Логинова, ведь в Шауката стреляли вовсе не повстанцы, а брат его жены, Махер, но он промолчал. Молчала и Бушра, хотя скулы на ее лице напряглись и даже побелели от ненависти.

– С ними цацкаться не надо, это ж бандерлоги, как сказал наш премьер. У нас еще чикаются. Понимаете ли, международное положение не позволяет пустить всех в расход скопом, а у вас тут чего ждать-то? Прижать танками хорошенько, и готово. Я так сказал Махеру. Зачем с ними церемониться. Американские прихвостни, начитавшиеся Интернета, еще чего-то там. Вот моча в голову и ударила. Давить, давить сволочей надо, причем в зародыше, иначе они тут устроят демократию, мать твою, – неприятно засмеялся Логинов.

«Почему, собственно, Шаукат молчит? Видимо, сила на стороне партии Махера, которую поддерживает Логинов. Махер, по сути, и олицетворяет главную силу здесь, в Сирии. Шаукат и Бушра в явном меньшинстве, фактически вдвоем против них всех, и они понимают всю бесполезность споров. Во всяком случае, сейчас надо хоть как-то склонить на свою сторону президента. Это на самом деле тоже не особенно просто, при таком-то медвежьем давлении», – напряженно подумала Джин. Рабское повиновение здесь заразой распространялось на всех. Просто у каждого была своя мера.

– Ты надолго в Дару, Борис? – спросил Шаукат.

– Я не в Дару, – сказал Логинов, садясь в кресло рядом с кроватью. Оно чуть не треснуло под ним. – Я еду к нашим в Зейтум. Москва теребит. Они боятся действий американцев. Слишком близко к границе. Надо переводить в другое место. Я уже приглядел, куда, но сейчас надо провести ревизию. Если тебе, Асеф, нужен врач из Москвы, ты только скажи. Я звякну, пришлют лучших специалистов. Отец уж постарается. Я серьезно.

– У меня уже есть хороший врач. И кстати, тоже из Москвы, – ответил Шаукат.

«Вот это уже лишнее. Обо мне тут лучше вовсе не упоминать. Впрочем, чего теперь сделаешь?» – Джин почувствовала, как у нее похолодело сердце.

– Из Москвы? Почему я не знаю? Как до меня не дошло? Чего за врач, из какой клиники? – засмеялся удивленный Логинов.

– Она не из клиники. Она беженка, кажется, из Молдавии, но родилась в Москве, как утверждает. Правда, давно там не живет, – ответил Шаукат.

– Молодая? Как фамилия? Из себя-то как? Не уродка? – спросил явно заинтересованный Борис Логинов.

– Фамилия ее Красовская, – ответил Шаукат.

– Еврейка? – зло усмехнулся Логинов.

– Не знаю. Не думаю. Вроде не похожа, – ответил неуверенно Шаукат.

– Может, из поляков? Она здесь?

– Да, она здесь.

– Позовите. Я хочу на нее посмотреть, – потребовал Логинов.

– Зоя, подойдите! – громко позвал Шаукат. – Вы слышите?

– Да, мой генерал, – поправив халат, Джин вошла в палату.

– Ну-ка. Ну-ка. Что тут за соотечественница? Интересненько, – сказал Логинов, поворачиваясь. Кресло под ним заскрипело.

– Она хороший врач, Борис. Без ее непосредственного участия, не знаю, застал бы ты сейчас меня в живых. У вас в Москве хорошо учат, – сказал Шаукат.

Последняя фраза прозвучала даже как-то льстиво, и Джин стало совершенно ясно, насколько все в самой верхушке сирийской власти порабощены влиянием генерала Логинова и его помощников. Разница заключалась только в уровне подобострастия.

– Наша медицина, конечно, лучшая, – произнес как бы задумчиво Логинов, вставая и подходя к Джин. – Правда, не для всех, а только для избранных, – хохоча, добавил он. Джин спокойно смотрела на Бориса Логинова. Примерно ее ровесник, лет сорока, не больше. Он возвышался над ней этаким утесом, подавляя размерами, а лицо… Ничего прямо-таки отталкивающего. Нормальное лицо, никаких ужасающих диспропорций или дефектов, его вообще можно назвать привлекательным мужчиной. Коротко стриженные светлые волосы, внимательные серые глаза под светло-коричневыми бровями. Правильные черты, волевой подбородок гладко выбрит. Аромат дорогого парфюма и чистейший белоснежный воротник рубашки, расстегнутой до середины груди. Если бы молодой женщине просто показали его фотографию и попросили высказать свое мнение, Джин ничего дурного не могла найти во внешности Логинова. На какое-то мгновение у нее мелькнула мысль о возможном вранье Шауката. Вдруг он сам, а вовсе не Борис Логинов изуродовал Милису? Джин быстро отбросила свое предположение. Ничто не способно так убедительно прикинуться добром, как самое беспощадное зло. Она вовремя вспомнила об этом. При любой внешности Логинов – потомственный чекист. Подобное обстоятельство само по себе вынуждало ее держаться настороже, а значит, все расслабляющие мысли совершенно ни к чему.

– Москвичка? Наша? – спросил Борис. Он вальяжно засунул руки в карманы брюк и внимательно смотрел на молодую женщину.

Джин промолчала, но русский, похоже, и не ждал ответа.

– Ничего докторша-то, – прищелкнув языком, он повернулся к Шаукату. – Не откажусь от такого лечения. Пришлешь ее ко мне в Зейтум, когда она тебе тут не очень нужна будет? Короче говоря, когда полегчает? – спросил Борис, подмигивая Асефу. – Вы по каким болезням, девушка? – снова обратился Логинов к Джин. – Впрочем, неважно. У меня много разных найдется. Главное, чтобы вам подошли. Как, заметано, Шаукат? – усмехнулся Борис, подойдя к постели сирийского генерала. – Я буду ждать. Денек-другой поставит тебе капельницы, а потом давай докторшу ко мне.

Шаукат молчал, глядя на Джин. Всю его суровость, самостоятельность как рукой сняло. Он выглядел школьником, растерянным от несовершенства своих знаний. Молодая женщина чувствовала закипающие в нем возражения, но привычка повиноваться всем словам этого человека оказывалась сильнее. Молчала и Бушра. Она не произнесла ни слова, как только Логинов вошел. Будто окаменела.

«Да. Бандерлоги, завороженные черной магией Каа, а ведь сначала не подумаешь», – размышляла Джин.

У Бушры зазвонил телефон, но она словно не услышала.

– Вы, девушка, имейте в виду, я ведь и жениться могу. Я вдовец, и даже детей у меня нет. Во всяком случае, официальных, – сказал Логинов, приблизившись к Джин. Он взял молодую женщину за руку, вовсе не грубо, а даже с нежностью. К своему же собственному удивлению, Джин на мгновение почувствовала тягу к Борису, поддавшись очарованию его силы, мощи, но тут же опомнилась. – Поедете со мной в Москву. У меня дом в Звенигороде, большая квартира в центре. Везде один, хоть вой. Помогите, девушка, – добавил мужчина.

– Меня не интересует ваше предложение, – сказала Джин и ловко выдернула руку. – Госпожа, ответьте на телефон, – попросила она Бушру. – Возможно, звонит ваш помощник. Мне надо ехать в резиденцию, – напомнила молодая женщина.

– Телефон? Да, да, простите, – пробормотала очнувшаяся Бушра, вытаскивая мобильник из сумки. – Да, слушаю, Милюк, – сказала она в трубку.

Джин не ошиблась.

– Привезли? – спросила Бушра. – Все в порядке? Уже разместили. Хорошо… Какая еще одна девушка? – сирийка вопросительно посмотрела на Джин. – Ах, та, за которую просила Зоя! Я помню, помню.

– Я никогда не думал встретить такую женщину в Сирии. Я вас искал всю жизнь, Зоя. Я вас люблю, – вдруг раздался громкий голос Логинова. Он резко повернул Джин к себе.

– Пожалуйста, оставьте меня, – сказала Джин, с усилием высвободившись из его мощных рук, но почувствовала совершенную искренность слов Бориса Логинова.

– Хорошо, – продолжала по телефону Бушра, – пусть вторая девушка остается и ждет приезда Зои. Сейчас я отправлю ее с водителем. Да, благодарю вас, Милюк. Там привезли нашу подопечную и помощницу, о которой вы просили. Палата подготовлена, – сказала сирийка, выразительно посмотрев на Джин.

– Замечательно, я готова ехать, – решительно кивнула ее собеседница. – Я, наверное, задержусь там, ведь надо сделать все анализы, которые мы не имели возможность провести с самого начала. Позовите, пожалуйста, начальника госпиталя, – попросила она Бушру. – Я дам ему распоряжения относительно того, какие лекарства и когда необходимо ввести вашему мужу, если сама не успею.

– Одну минуту, – попросила Бушра, нажимая кнопку вызова.

– Она поедет с вашим водителем, госпожа аль-Асад? – неожиданно спросил Логинов. – Я могу отвезти госпожу Красовскую. Я знаю, где находится ваша резиденция, – предложил он. – Мы как раз едем в ту сторону. Зейтум, нам по пути. Вы не возражаете, Зоя?

Джин взглянула на Бушру, а та выглядела растерянной. Здесь явно было не принято отказывать в желаниях Борису.

– Мне все равно, – ответила женщина.

В палату поспешно вошел начальник госпиталя:

– Меня вызывали. Я слушаю, господин генерал.

– Вас вызывала доктор, – ответила вместо мужа Бушра.

Джин заметила, сирийка старается на нее не смотреть. Бушре стыдно признаваться в своей слабости, но дело сделано. Джин и сама поняла необходимость противостоять Логинову в одиночку. Никто ей в таком случае не поможет. Их приучили повиноваться, поэтому военные корабли в Тартусе, единственная надежда сирийской оппозиции сохранить власть, заставляют их проглотить язык и все терпеть. Джин же не исключала такой расклад. Она пришла сюда для борьбы, ни на кого не рассчитывая, а значит, справится сама.

– Я жду вас в машине, Зоя. Красный БМВ у подъезда, – произнес Логинов и направился к двери, отодвинув, как стул, начальника госпиталя.

– Я скоро, – коротко ответила Джин.

Логинов открыл дверь, с ехидством пожелав Шаукату:

– Я желаю тебе поправляться, Асеф. – На пороге Борис повернулся, широко улыбнулся Асефу, и в этот момент он выглядел более чем привлекательным, даже красивым. Этакий плейбой с обложки журнала. – Когда выдастся свободная минута, заеду еще разок проведать. Всего хорошего, госпожа аль-Асад.

Шаукат махнул рукой, а Бушра едва заметно кивнула головой, вновь леденея. Начальник госпиталя стоял неподвижно, как вкопанный. Логинов неторопливо закрыл дверь, и повисла мертвая тишина. Ее нарушила Джин.

– Подойдите сюда, – деловито пригласила она полковника в соседнюю комнату, где хранились медикаменты.

Мужчина двинулся к ней, все еще неотрывно глядя на дверь, словно солнце, которое только что скрылось за ней, вот-вот опять появится. Потом он споткнулся, чуть не упал.

– Спокойно, что вы? – Джин поддержала полковника под руку. – Пожалуйста, сосредоточьтесь, ведь следующую процедуру вам предстоит провести генералу без меня. Это очень важно, – объяснила она.

– Я слушаю, слушаю, – сказал полковник, выглядевший растерянно, но тщетно стараясь быть внимательным.

«Как он на них на всех влияет, – подумала Джин о Логинове. – Какой-то черный колдун». Как ни странно, но сама она по отношению к русскому посланцу ничего похожего не ощущала. Джин Логинов представлялся обычным человеком. Серьезный противник, возможно, самый серьезный из всех здесь. Смертельный противник, но не первый в ее жизни. Конечно, Логинов не лишен человеческого и чисто мужского обаяния, как уже отметила молодая женщина. Такое разве может вязаться с его поступком по отношению к Милисе? Джин не сомневалась в обманчивой внешности Бориса. Под блестящей обложкой частенько скрывается гнилое нутро. Возможно, его ожесточила какая-то личная трагедия. Не зря Логинов носит, по словам Шауката, при себе фотографии, а ей сообщил о своем вдовстве. В Борисе Логинове есть психологический надлом, и если она поймет его сущность, то сумеет без труда перебороть противника. Джин нисколько не сомневалась в успехе предприятия. Значит, она лишит Логинова силы и и подчинит его себе. Именно поэтому Джин согласилась ехать с Борисом, хотя понимала невозможность отказа в данном случае. Бушра не предложила молодой женщине поехать с правительственным водителем, испугавшись прогневить московского божка. Что ж, пусть так. Она примет этот вызов и постарается победить. Она, Джин Роджерс, тоже наполовину русская и должна разобраться, в чем тут дело. В наличии американской крови есть весомый плюс. Англосаксонский рационализм не позволит ей увязнуть в чужих интригах по уши.

– Вы простите меня, но я не могу ему перечить. Мне очень трудно. Я боюсь подвести брата, – оправдывалась Бушра, провожая Джин к выходу. – Простите меня. Я так вам признательна.

– Не стоит, госпожа, я все понимаю. У вас нет выбора, как я вижу. Вы во всем зависите от этого человека, но я и так благодарна вам, госпожа. Вы много для меня сделали, – сказала Джин, успокаивающе прикасаясь к руке сирийки.

– Он может прямо сейчас увезти вас в Зейтум. Имейте в виду, – предупредила Бушра.

– Он отвезет меня в вашу резиденцию, – уверенно ответила Джин. – Я справлюсь, но, прошу вас, госпожа, проверьте через некоторое время, доставили ли меня туда. Сколько времени ехать отсюда до резиденции? – спросила она.

– Четверть часа, не больше, – ответила Бушра.

– Через четверть часа позвоните, пожалуйста, в резиденцию, – попросила Джин. – Если меня там не будет, значит, я в Зейтуме или где-то еще, как уж решит господин Логинов. Ваше право – помогать или не помогать мне в таком случае, но я все равно не жалею, что помогла вашему мужу.

– Я буду стараться помочь вам, – ответила Бушра, но теперь Джин не очень ей верила. Рассчитывать нужно было только на себя. Во всяком случае, в вопросах, касавшихся Бориса Логинова.

– Все наши договоренности остаются в силе, – заверила Джин Бушра.

– Спасибо. Следите за тем, как начальник госпиталя будет выполнять мои предписания. Я оставила ему все инструкции, – напомнила Джин в ответ и, улыбнувшись сирийке, вышла на крыльцо, потом спустилась по лестнице. Бушра смотрела ей вслед через стеклянные двери.

«Если не помочь сирийцам сбросить аль-Асадов, причем всех, то такие Логиновы будут вечно творить, что им вздумается. Наверное, Дэвид все-таки заблуждается, считая Шауката и его жену какой-то альтернативой Башару и Махеру. Они могли выступать в качестве альтернативы, пока дело не коснулось Москвы. Я видела собственными глазами, как они юлят и дрожат перед Москвой. Послушные козлята, похожие на их родственников. Они не посмеют пойти против Большого Брата, а значит, будут до конца прикрывать Иран и выполнять все приказания сверху. Вероятно, права часть Госдепартамента и ЦРУ, считающая возможным лишь полное удаление из политики аль-Асадов и их элиты. Тогда Сирия обретет хоть какой-то вариант выбора дальнейшего пути», – подумала Джин, спускаясь по ступеням.

– Прошу вас, Зоя, садитесь, – произнес Борис Логинов, ждавший ее у машины.

Когда Джин подошла, мужчина бросил недокуренную сигарету и любезно распахнул перед ней заднюю дверцу справа. Она отметила заинтересованный взгляд Бориса. Походка, фигура, длинные волосы, скрученные в узел на затылке… Ничто не укрылось от избалованного женским вниманием русского, и он все высоко оценил. Джин мгновенно почувствовала симпатию с его стороны. Впрочем, Джин такой неожиданный успех совершенно не радовал. Он даже, напротив, грозил большими осложнениями для ее миссии. Конечно, Джин требовалось выйти на Логинова и понять, чем они занимаются в Зейтуме, но такое любопытство вполне могло обернуться для нее провалом и гибелью. Полковник русской ФСБ – даже не глава сирийской разведки. На его стороне присутствует мощнейшая аналитическая служба, которая в кратчайший срок предоставит ему любую информацию на счет Джин. Тем более, если дело касается Москвы. Ее наспех склеенная легенда – вопрос двух-трех дней, от силы – недели. У Джин есть всего несколько дней. Она понимала это со всей очевидностью, и если Джин не узнает точное расположение объекта, который ее интересует, и не унесет отсюда ноги, пока из Москвы не прислали аналитическую справку с хорошо известным содержанием, Джин может вообще отсюда никогда не выбраться. Если Логинов обнаружит ложь в словах молодой женщины, он начнет копать везде. У противников Джин достаточно связей и в Израиле, и даже в Соединенных Штатах. Выяснить ее истинные имя и род занятий для таких виртуозов – не проблема. Схватить подполковника армии США, пусть даже и не профессионального разведчика, а по медицинской части – русскую ФСБ хлебом не корми, но они знают, как такое использовать с толком. Нет, никто ее особенно не тронет. Не посмеют. Тем не менее послу США в Москве придется пережить немало неприятных минут. Если не узнают о ее американском происхождении, то будет еще хуже. Тогда просто убьют. Русским проще уничтожить, чем выяснять подробности. Джин четко осознавала гипотетическую реальность подобных событий. Она не расскажет об американском гражданстве. Зачем ей подводить окружающих, которые ей доверяют? Хотя в ЦРУ даже требуют от агентов признаваться в американском гражданстве, если таковое имеется. Тогда легче спасти их жизнь. Против Америки не пойдешь, но Джин не признается. Она сама так решила еще в Иране и теперь не изменит своего решения.

Обойдя машину сзади, молодая женщина села в салон. Логинов закрыл за ней дверь и сел на переднее сиденье, рядом с водителем.

– Поехали, Леня, – приказал он подчиненному.

Тот молча тронулся, даже не спрашивая куда. Видно, заранее проинструктировали. Опустив стекло, Логинов закурил еще одну сигарету, потом, повернувшись, предложил сигарету Джин.

– Нет, благодарю, – сухо отказалась она.

– Как хотите, – пожал плечами тот и спрятал пачку в карман.

Логинов чуть отклонился влево. Под лобовым стеклом Джин увидела фотографию молодой женщины, вставленную в раму. Точно такие же фотографии, по словам Шауката, Логинов постоянно возил с собой.

– Моя жена, Майя. Она умерла. Покончила с собой. Наркотики. Выбросилась в окно. Скоро десять лет, – отрывочно и грустно произнес Борис, заметив ее взгляд.

– Я вас не спрашивала, – Джин даже смутилась от такого расклада событий.

– Я сам вам рассказал во избежание лишних вопросов, – сказал Борис и взглянул на нее через плечо.

«Десять лет – срок немалый. Травма глубокая, раз помнит долго и до сих пор один. Вдовец», – подумала Джин.

– Поганая перестройка, эти амеры все устроили, – продолжил вдруг Борис весьма резко. – Она подсела случайно, в ночном клубе. Подружка, работавшая в советско-американском СП, подсадила. Попробуй, попробуй, попробовала, а вылезти не смогла. Теперь все ученые, а тогда в самом начале наркотики казались игрушками, несерьезными вещами. Тем более ей. Элитная девочка, всю жизнь с няньками, а жизни не знала.

Он помолчал, глядя на фото жены, и глухо продолжил:

– Только поженились. Хотела ребенка, но не получалось. Два выкидыша подряд, больницы, переживания, вот и понесло ее во все тяжкие. Красавица, отец-востоковед, директор музея, мать из бывших русских дворян. Чего только ни делал с ней, куда только ни возил – и к врачам, и к колдунам. Ничего не помогало. Врала, обманывала, играла на чувствах, пока я ее не возненавидел. Все тело в синяках от этих уколов, стала тщедушной и прозрачной, как пушинка. Сам бы убил, наверное, но, как говорится, бог отвел. Сама все за себя решила. Точнее, не она, конечно, а чертово зелье, будь оно проклято. Жена дверь с окном перепутала, вот в окно и вышла, с двенадцатого этажа. Сразу насмерть…

Борис в ужасе опустил голову, затянулся сигаретой и отвернулся.

– Стыдно сказать, сам был рад избавиться, – горько добавил он. – Оказалось, не все так просто. От нее избавился, да от себя не избавишься. До сих пор не отпускает. Чуть сам не покатился под горку, – он горько усмехнулся, – уже спивался, но отец взял в руки, жить заставил и вот сюда направил. Подальше от дружков, чтоб не подбивали на гадости. Я еще думал. Захолустье, а зря-то ничего не бывает. Наверное, приехал ради встречи с тобой, – тихо произнес мужчина. Он пристально посмотрел на нее, прямо в глаза взглянул. Джин вздрогнула.

– Я на нее не похожа, – растерянно ответила Джин. Она вообще как-то не ожидала таких откровенностей.

– Я этого и не говорю. Та, другая, у Мустафы, напомнила мне погибшую жену. В меня будто бес вселился, едва я ее увидел. Сам не понимаю, зачем натворил столько гнусностей. Жалко, но она умерла. Ты на нее вовсе не похожа, и я рад этому, – ответил Борис Логинов.

«Любовь, превращенная в ненависть, еще сильнее, чем сама любовь», – подумала Джин.

Ей хотелось сказать: «Милиса не умерла, она выжила, и я еду помочь ей встать на ноги».

Джин решила не торопиться. Откровениям полковника ФСБ лучше сразу не доверяться. Лучше подождать. Вдруг розыгрыш? Поэтому молодая женщина просто спросила:

– Куда мы едем?

Машина как раз покинула территорию госпиталя и выехала на трассу.

– Как мы и договаривались, в резиденцию аль-Асадов, – ответил Борис. – Вы думали, я вас украду и повезу в Зейтум? – насмешливо взглянул он на нее. – Может, мне и хочется, но нет никакой возможности. Там меня ждут люди, приехавшие из Москвы, и мне придется заниматься с ними, хотя хотелось бы разговаривать с вами, – он сделал значительную паузу. Джин промолчала. – Даже и к лучшему, – заключил он. – Я вижу, вы не из тех, с кем легко поладить. За вами еще надо побегать. Вы очень самостоятельная, даже в тех условиях, в которых вы оказались, и не боитесь меня. Я ненавижу, когда боятся. Такое отношение доводит меня до белого каления.

«Страх застигнутой врасплох лани вызывает ярость у хищника больше, чем одолевающий его голод, – философски подумала Джин. – Он, конечно, сразу увидел страх в поведении и глазах Милисы. Они все там у Мустафы боялись Логинова, к тому же он был пьян, как говорил Шаукат, а алкоголь, как известно, развязывает животные инстинкты. Впрочем, раз Логинова боятся даже члены семейства аль-Асадов, чего уж говорить о несчастной беженке из Румынии».

– Я хочу пригласить вас к себе вечером, – продолжил Борис. – Просто познакомиться поближе. Вы приедете? Если да, то я мигом пришлю за вами машину, – с видимым любопытством добавил он.

– Я не могу обещать. В резиденции меня ждет тяжело больной человек. Кроме того, я должна наблюдать за тем, как поправляется генерал Шаукат. Все будет зависеть от их здоровья, – ответила Джин, особо не задумываясь.

Борис вновь несколько мгновений молча смотрел на молодую женщину. Темно-серые, по-славянски широкие, для мужчины скорее красивые глаза, выделялись на волевом, загорелом лице. Никакого хитроватого прищура, затаенной злобы – взгляд прямой и проницательный. Борис Логинов не боялся смотреть в глаза, и, похоже, она все-таки погорячилась с выводами, посчитав его трусом. Нет, трусом Логинов не был. Совершенно точно. Скорее как раз напротив, смел до остервенения. Ни в чем не зная меры, он походил на многих русских. Ни в ненависти, ни в ярости, ни, возможно, в любви. От последней промелькнувшей мысли Джин стало не по себе, и она даже поежилась. Джин так же молча смотрела на мужчину и не отводила взгляда. Зачем? Молодая женщина не боялась Логинова и не хотела прятаться за чью-либо спину. Машина сделала поворот, повернула еще раз и остановилась.

– Приехали. Резиденция аль-Асадов, – негромко сказал Борис, продолжая смотреть на Джин.

– Спасибо, – ответила Джин, взялась за ручку двери и вышла из машины.

Борис Логинов проводил ее взглядом, и пока она еще не захлопнула дверь, сказал, показывая на водителя:

– Я пришлю машину. Леня приедет.

Джин ничего не ответила.

– Вы – госпожа Красовская? – спросил, подходя к Джин, высокий сирийский военный.

– Да, – кивнула она, взглянув на мужчину.

– Я – Милюк Раджахи, помощник госпожи аль-Асад, – представился он, добавив: – Мы ждем вас. Мне приказано выполнять все ваши распоряжения.

Красный БМВ за спиной Джин тронулся и отъехал. Молодая женщина спиной чувствовала взгляд Бориса из-за лобового стекла. Ей хотелось повернуться и взглянуть на него, но она заставила себя не делать этого. Сейчас Джин рассуждала о Логинове уже не столь категорично. Русский полковник зацепил ее, причем больше, чем она ожидала, и она понимала ошибочность своего первого впечатления. Хотя… Нужно ли Джин еще глубже вникать в изучение мотивов поведения Логинова? Безопаснее держаться подальше. Русские, безусловно, способны впадать в необъяснимые крайности и поддаются эмоциям быстрее, чем доводам рассудка. Джин знала это и из великой русской классической литературы и по рассказам своей матери могла даже видеть на ее собственном примере. Несмотря на весь внешний лоск и сдержанность, приобретенные Натальей Голицыной за почти полвека жизни на Западе, ее сложный характер и рожденные им противоречивые поступки порой доставляли многочисленные трудности. Не только посторонние люди, но и самые близкие, даже отец и всезнающая бабушка, иногда с трудом могли общаться с Натальей. Эти противоречия диктовала, по догадкам Джин, скрытая червоточина, живущая в русской душе. Внутренний надлом, как считала, во всяком случае, сама Натали, произошел в тяжелый исторический момент, когда гордую и свободолюбивую нацию превратили татарами в племя рабов и усугубили столетиями крепостного права и поповщины. Такая особенность народа передавалась из поколения в поколение, и, судя по всему, чем ниже на социальной лестнице находились слои общества, из которых происходил человек, – а предки Логинова скорее всего были крепостными, – тем более дико проявлялись русские черты впоследствии. «По отцу у Логинова есть еврейская кровь. Все первые чекисты – евреи. Я вполне могу сочинять небылицы про Бориса. Или он пошел в мать?» – с сомнением размышляла Джин.

Едва Джин в сопровождении Милюка подошла к полукруглой террасе, увитой цветущими белыми розами, за которой находился вход в здание, из-за зеркальных дверей ей навстречу выскочила Снежана и радостно повисла на шее с криками:

– Привет! Тут лафа! Нас так приняли! Я уже наелась до отвала. Меня тут кормили все подряд.

– Как Милиса? – спросила Джин, с трудом покинув ее объятья.

Милюк чуть отстал, разговаривая по телефону.

– Ей отвели шикарную комнату, – ответила Снежана, вприпрыжку поднимаясь по ступеням, Джин шла за ней. – Там напичкано всякой аппаратуры, но я ничего не трогала. Кала при ней, как водится. Ее, кстати, заставили снять дурацкие занавески. Сказали, если хочет здесь находиться, то пусть снимает, ведь так в резиденции ходить нельзя. Я думаю, они боятся, вдруг она что-то вынесет под паранджой, но Кала сообразительная. Лучше уж покушать всласть, чем за тряпки свои цепляться. Короче говоря, согласилась, – засмеялась Снежана. – Мы ничего не трогали, все оставили до твоего приезда. Мы-то кто в данной ситуации? Ослы. Нас лучше близко не подпускать, только если под твоим руководством. Абдулла мой удивился такой роскоши, но поделом ему, – проговорила девушка, весело повернувшись на одной ноге. – Он считал себя царем и богом, дескать, я без него никуда, а тут он мне не нужен. Еще будет мне свидания назначать, а я ему скажу: «Пошел вон!» Про Мустафу и говорить нечего, – она прижала пальцы к губам, чтобы громко не смеяться. – Он как слег тогда, так и не встает. Сердечный приступ, представляешь? Перегрелся, одним словом, а тут еще такие переживания. Всем теперь его помощник заправляет, Абан, но с ним куда проще. Я Светке еще раз звонила, – Снежана подскочила и шепнула Джин на ухо, – так она мне все про какого-то мужика вкручивает. Я не понимаю, чего за мужик? Получается, твой?

– Потом поговорим, – остановила ее Джин, заметив вблизи Милюка.

– Звонила госпожа аль-Асад. Спрашивала, доехали ли вы. Я рассказал о вашем благополучном прибытии, госпожа. Госпожа аль-Асад приказала предоставить вам комнату для отдыха и прохладительные напитки. Если желаете, легкие закуски накрыты в столовой, – с долей подобострастия сообщил он.

Джин удивилась такой любезности и вежливо ответила:

– Благодарю вас, но сначала я хочу пройти к больной.

– Хорошо. Прошу за мной, госпожа, – торжественно произнес Милюк и направился в холл.

Они прошли по отделанному розовым мрамором залу, украшенному бронзовыми напольными вазами в древнеарабском стиле, на которых павлиньи перья чередовались с живыми розами и лилиями, поднялись по широкой лестнице на второй этаж, миновали несколько гостиных, выстеленных коврами и обставленных мягкой мебелью с невероятным обилием подушек. Все на восточный манер. Наконец, попав в узкий коридор, перешли во флигель. Милюк остановился перед дверью, сделанной из непрозрачного белого стекла, и осторожно ее приоткрыл.

– Пожалуйста, сюда, госпожа, – пригласил он Джин. – Здесь приготовлена палата. Ваша комната дальше, вторая дверь справа, – объяснил он, указывая в направлении номера, – там душ, ванная. Госпожа аль-Асад также распорядилась приготовить вам одежду на смену. Вы выберете любую. Там есть небольшая кухня с кофеваркой и тостером. Вы сможете перекусить, не дожидаясь общего обеда. В конце коридора – выход в сад. Вы можете прогуливаться, когда вам вздумается. Для ваших помощниц приготовлена комната напротив. Одна на двоих, она несколько скромнее, – как будто извиняющимся тоном заметил Милюк.

– Нам и так хорошо. Все лучше, чем у Мустафы, где не пернешь без его разрешения, – брякнула Снежана, поэтому Джин пришлось тихонько подтолкнуть ее в бок.

– Простите, – сказала Снежана, снова прижимая пальцы к губам.

– Спасибо, Милюк, я все поняла. Передайте госпоже аль-Асад от меня самую искреннюю благодарность, – улыбнулась Джин, входя в палату.

– Вы сможете сделать это сами. Госпожа аль-Асад приедет сюда в конце дня, навестить вас и больную. Она может остаться на ночь, если у ее супруга не будет ухудшений, – сообщил мужчина.

– Надеюсь, не будет, если начальник госпиталя все сделает, как положено, а он точно справится чужим умом. Кстати, – Джин посмотрела на часы. – Будьте так любезны, Милюк, позвоните через сорок минут в госпиталь и напомните об уколах, – ответила Джин.

– Хорошо, госпожа, обязательно. Вам нужна еще какая-то помощь? – спросил Милюк.

– Я сразу не могу сказать. Мне надо ознакомиться с медикаментами и аппаратурой, – задумчиво произнесла молодая женщина.

– Тогда вот здесь телефон. Вы можете вызвать меня по нему. Ничего набирать не надо, просто снимите трубку и говорите, – показал Милюк на аппарат в углу комнаты на столике.

– Благодарю, – ответила Джин.

– Я к вашим услугам, госпожа, – произнес, слегка поклонившись, Милюк и вышел.

Джин сняла с вешалки белоснежный халат, надела, подошла к Милисе.

– Ты тоже надень, – повернувшись, приказала молодая женщина Снежане. – Все-таки надо соблюдать осторожность. Для нее любая, самая незначительная, инфекция может оказаться сейчас смертельной.

– Хорошо, конечно, – ответила та послушно.

– Так, чего у нас здесь. Здравствуйте, Кала.

Сиделка привстала при приближении русской. Черные мрачные одежды Кала сменила на более светлые, ярко-синие. Широкое, покрытое оспинами лицо все так же неподвижно выражало полное равнодушие, но, как поняла Джин, со своими обязанностями, несмотря на не совсем приятную внешность, женщина справлялась исправно. У Милисы наблюдались явные улучшения – отечность спала, шрамы подсохли и покрылись корочкой. Они уже не казались такими уродливыми, а личинки пропали. «Интересно было бы услышать слова полковника Логинова, увидевшего сейчас, в здравом уме и трезвой памяти, сотворенное его руками. Неужели он совсем бездушный?» – подумала Джин, глядя на Милису.