Текст книги "Три дня в Сирии"

Автор книги: Михель Гавен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Слушаюсь, госпожа, – ответил тот.

Машина медленно тронулась. «Да, Дэвид, безусловно, прав, – подумала Джин, наблюдая, как протестующие за окнами уже не кричат лозунги, не топают ногами, не бросают камни, а расступаясь, провожают улыбками кортеж Бушры и даже машут вслед руками. – В Сирии должна править сестра Башара, Бушра, а не сам Башар аль-Асад. Мы могли разом снять все имеющиеся проблемы. На Ближнем Востоке люди бы вздохнули спокойно».

– Они разозлили народ, – словно прочитав ее мысли, заметила Бушра, тоже наблюдая в окно за происходящим. – Наши противники думают, я в первую очередь имею в виду Махера и его дружков, грубая сила – панацея от всех бед. Этот метод применим только к страху, ни к чему более, но страх – опасное чувство. Сначала он подавляет, потом к нему привыкают и наконец перестают чувствовать. Страх в любом случае надоедает. Люди устают бояться, вспоминают о своем человеческом достоинстве. Они желают своим детям иную судьбу, без страха. Люди поднимаются на борьбу. На них давят еще грубее, и такая сила рождает еще большее противодействие. Все заканчивается кровопролитием, жертвами. Моего брата Башара, добрейшего человека, каким я его знаю с детства, везде на Западе называют не иначе, как палачом сирийского народа. Башар – палач?! – Бушра горько усмехнулась. – Он не отдал ни одного из ужасных приказов. Если он в чем-то и виноват, то главным образом в бездумной самостоятельности. В самом начале Башар не послушал Асефа и не сумел твердо сказать «нет» на все бездумные предложения генералов, для которых пострелять по живым мишеням – просто разминка и охота, где вместо горных козлов выступают люди. Когда же генералы увидели, к чему все привело, они испугались сами. По большей части наши недоброжелатели – настоящие трусы. От страха они начали еще сильнее закручивать гайки, вызывая недовольство населения. Все дошло до открытого противостояния на улицах.

– Мне сказали, вы отказали в помощи раненым, находившимся в рядах демонстрантов. Они умирали прямо на улицах и площадях, – осторожно заметила Джин.

– Я была в Дамаске, – мрачно ответила Бушра. – Поскольку я возглавляю сирийский красный полумесяц, точнее, курирую его деятельность, то сразу же потребовала послать моих сотрудников сюда, в Дару. Нас даже не обеспечили транспортом, а меня сразу посадили под домашний арест и продержали почти неделю. Так Махер обеспечивал себе полную свободу действий. Мне жаль, мы ничем не смогли помочь этим людям, – горько сказала сирийка. – Эти безголовые ублюдки, – она раздраженно махнула рукой, – взяли Башара в тиски и никого не подпускают к нему, даже диктуют решения. Можно сказать, наши оппоненты собственными руками добиваются вторжения Америки в Сирию, как она вторглась в Ирак. Они просто нарываются на беду, которая может случиться с нашим народом. Большей глупости я никогда не встречала, и противники продолжают свою линию! Все мировое сообщество ополчилось на Сирию – вот чего они добились. Мерзавцы приготовили Башару судьбу Каддафи, но сами они тоже не спасутся, даже если сдадут его американцам. Оппонентов тоже будут судить и повесят, как Саддама. Предательством нельзя купить свободу. Мой отец никогда бы такого не позволил. Ублюдки именно по этой причине и не хотели его лечить. Отец своим твердым характером, ясным умом уже мешал им осуществлять темные делишки. Оппоненты просто позволили ему умереть, поставив более послушного Башара. Я имею в виду прежде всего иранцев и Логинова. Они причастны к смерти моего отца, и им выгодно все происходящее сейчас в Сирии, – уточнила она.

– Мы еще можем сделать правильный шаг, и тогда мировое сообщество по-другому посмотрит на Сирию. Из участвовавших в демонстрациях и получивших ранения людей еще остаются живые. Их прячут родственники, в боязни правительственной расправы. Им отказывают в элементарной медицинской помощи, – осторожно предположила Джин.

– Откуда вы знаете? По словам Махера, все умерли, – пристально посмотрела Бушра на свою собеседницу.

– Он ошибается. Есть еще живые, и государство может оказать им помощь, но только при условии полной безопасности. Подобный шаг будет оценен, и тогда обстановка немного разрядится. Появится реальная возможность начать переговоры. Люди пойдут на переговоры с властью, если она спасет их родных. Значит, улучшится восприятие страны и президента другими государствами, – уверенно ответила Джин.

– Откуда у вас такая четкая информация? – повторила Бушра свой вопрос.

– От водителя такси, который вез нас со Снежаной в Дару. Люди совершенно не доверяют власти. Они готовы чужому человеку, беженцу, разгласить свои потайные мысли. Их можно понять, ведь они боятся репрессий. При желании можно начать диалог, и кому-то из обреченных это спасет жизнь, а президенту вернет утраченный авторитет на мировой арене и, главное, внутри страны, – сказала Джин.

– Я поговорю с Башаром. Если такие люди есть, мы не имеем права на задержку в помощи, – задумчиво произнесла Бушра, пристукивая пальцами по сиденью. – Сначала надо получить гарантии, поэтому я поговорю с Асефом. Он гораздо опытнее меня в таких делах. Мы должны с деятельным участием отнестись к этим людям, ни при каких обстоятельствах не допустить катастрофы для них, для их семей, для нас, для всей нашей страны.

Машины сделали еще один поворот и въехали на территорию военного госпиталя. Охранники у ворот взяли на караул. Проехав по широкой, обсаженной пальмами аллее, они остановились перед главным входом. На крыльце уже суетилось начальство, встречая сестру президента. Она совсем недавно выезжала отсюда, пообедать в резиденции, но они встречали ее, будто в первый раз.

– Мне выделят время на разговор с мужем? – спросила Бушра, выходя из машины и нисколько не обращая внимания на подобострастных подданных в белых халатах и военных мундирах, окруживших ее.

– Да, пока я готовлю капельницу, – кивнула Джин.

– Хорошо. Пожалуйста, дайте пройти. Идемте, Зоя, – сказала сирийка, решительно направившись к входу.

– Генерал уже спрашивал о вас, госпожа. Я рассказал ему о вашем отъезде на обед. Он чувствует себя намного лучше, – лопотал начальник госпиталя, семеня рядом.

– Это не ваша заслуга, – довольно резко оборвала его Бушра. – Только Зоя смогла, в отличие от вас, лечить моего мужа современными методами.

– О, да, конечно, конечно. Я теперь совершенно не возражаю. Как мы убедились, метод чрезвычайно действенный. Наш госпиталь обязательно возьмет его на вооружение. Я наблюдал за врачом и буду требовать от наших врачей такого же лечения. Это революционная, новейшая технология, – закивал медицинский полковник с готовностью.

«Не такая уж она и новейшая, но точно действенная. Теперь вы про нее знаете, и хоть кто-то из ваших пациентов получит шанс вылечиться после операции на брюшной полости без перитонита. Меньше страданий человеку, да и государству дешевле обойдется современная медицина», – иронично подумала Джин.

Они поднялись на третий этаж, где в отдельной палате лежал генерал Шаукат, и, как заметила Джин, больше пациентов на этаже не было. Утром, когда генерала только привезли, она обратила внимание на густонаселенность этажа. Теперь же – пустота и одни бесконечные посты охраны. «Всех перевели. Генералу, понятное дело, нельзя мешать лечиться. Наверняка поместили человек по пять в палате, друг у друга на голове, только б доставить удовольствие семье и удобство генералу», – подумала она.

– Прошу вас сюда, – услужливо произнес начальник госпиталя, распахнув перед Джин дверь небольшой комнаты, соединяющейся с генеральской палатой. – Здесь приготовлены все медикаменты. Сестра, – подчеркнул сириец, показывая на женщину в белом халате, марлевой шапочке и маске. – Все в вашем распоряжении и к вашим услугам, госпожа Красовская.

– Благодарю вас, – спокойно кивнула Джин и сняла с вешалки халат. – Мы поставим генералу капельницу с физраствором, и наступило время вводить антибиотик, – медленно произнесла молодая женщина и посмотрела на часы. – Инъекция готова? – спросила она у сестры.

– Так точно, госпожа, – отрапортовала та.

«Это точно военный человек. Хотя, конечно, и внештатный», – подумала Джин.

– Тогда, пожалуйста, приготовьте шприц на четыре кубика. Инъекция внутримышечная, игла должна быть устойчивой. Следовательно, объем шприца больше, – невозмутимо попросила молодая женщина.

– Может быть, лучше вводить прямо в резинку, в физраствор? Лекарство сразу попадает в кровь, и эффект будет выше, – осторожно спросил полковник.

– Эффект будет выше, – согласилась Джин, набирая антибиотик. – Впрочем, и нагрузка на сердце тоже, пожалуйста, не забывайте. Антибиотик, попадающий сразу в кровь, – исключительный случай. Я вообще не советую вам применять такой метод, – серьезно сказала молодая женщина, взглянув на полковника поверх марлевой повязки. – Сейчас кровь густеет от инфекции, и там идет борьба между положительными и отрицательными элементами, для чего мы все время ее разжижаем. Густеющая кровь означает закупорку сосудов, тромб, инсульт. Таких осложнений вообще лучше избегать, а при наличии тяжелого ранения брюшной полости и последующей сложной операции подобные неприятности чреваты летальным исходом. Антибиотик – еще и дополнительные вещества, делающие кровь гуще. Нет, ни в коем случае нельзя, – отрезала Джин. – В экстренных случаях – можно, но только при соответствующих показателях сердечной деятельности и прочем. Не на этот раз. Антибиотик введем внутримышечно. Его воздействие дольше, оно дозировано, поэтому мы и берем период времени через четыре или пять часов. Лекарство постепенно войдет в организм, и интенсивность увеличится. Будем действовать испытанными методами. Я не вижу смысла в риске.

– Вам виднее, госпожа, – мягко согласился полковник. Теперь он стал куда уступчивей.

– Ты говоришь, эта женщина выжила?

Дверь, ведущая в палату, была приоткрыта, и Джин услышала голос Шауката, говорившего с Бушрой о Милисе.

– Мне рассказала Зоя, – ответила Бушра. – Оказывается, Мустафа решил не выполнять твоего приказа. Он сообщил тебе якобы о смерти девушки, а сам приказал выбросить ее в горы и попусту не тратиться на лечение. Девушку спасли подруги из отеля. Они лечили ее на свои деньги доступными им способами, а когда появилась Зоя, сообщили ей о происшествии. Зоя говорит, на женщину страшно смотреть. Она вся покрыта шрамами, и к тому же на жаре в гниющих ранах появились личинки. Сейчас несчастная находится в приграничной деревушке в крестьянском доме. Я приказала привезти ее сюда, – взволнованно продолжала сирийка. – Зоя готова продолжить ее лечить в нормальных условиях, а потом я возьму на себя расходы на хоть какое-то улучшение ее внешности, помогу ей вернуться к нормальной жизни. Ты не возражаешь?

– Как я могу возражать? – ответил генерал и тут же зло добавил: – Мустафа закончит свои дни в пустыне. Я прикажу его арестовать и направить отбывать повинность в отдаленный лагерь, где даже капля тухлой болотной воды покажется манной небесной. Ему придется выполнять мой приказ!

– У него почти наверняка найдутся защитники. Ты сам знаешь. Махер, в первую очередь, и сын русского генерала, до сих пор находящегося в Тартусе, – горячо возразила Бушра.

– Он не в Тартусе. Сын генерала скоро приедет сюда, – ответил Шаукат. – Борис звонил сегодня утром. Он едет на свой объект в Зейтуме и обязательно заглянет к Мустафе. Как он может пропустить случай посмотреть на новых девочек? – усмехнулся с явной издевкой Шаукат. – Значит, навестит и нас.

– Я вообще не желаю его видеть, – гневно ответила Бушра.

– Я тоже не рад встрече с ним, но мы не можем отказаться. Он доверенное лицо своего отца, а тот имеет большую поддержку в Кремле, – начал приводить доводы Шаукат.

– Зоя, если у вас все готово, вы можете войти, – позвала Бушра и, подойдя к двери, открыла молодой женщине. – Входите, – разрешила она. – Вы же останьтесь здесь, – приказала сирийка начальнику госпиталя. – И вы тоже, – показала она на сестру. – Вы справитесь одна, Зоя?

– Вполне, – уверенно ответила Джин. Ей тоже хотелось, чтобы полковник и его помощница поскорее убрались с глаз долой.

– Хорошо, идите. Подождите в коридоре, – кивнула Бушра.

«Ей не нужны соглядатаи. Правильно. Неизвестно, на кого неофициально трудится, например, начальник госпиталя. Возможно, на Махера или на того же Логинова. Медсестра? Разве она здесь была до обеда? Я видела только санитаров-мужчин», – настороженно подумала Джин.

– Но… – начальник госпиталя растерянно взглянул на медсестру, и Джин только удостоверилась в своей догадке.

Женщину приставили наблюдать за окружающими, и не столько за новым доктором, к которой пока относятся весьма несерьезно, но за Шаукатом и Бушрой. Не зря медсестра появилась, пока Бушра отсутствовала в госпитале, и сразу, как только вошла Джин, закрыла лицо повязкой, хотя никакой необходимости в этом пока не было.

– Подождите в коридоре. Оба, – строго повторила Бушра, отметая любые возражения.

– Хорошо, – полковник как-то обиженно скривился, но потом, взяв себя в руки, кивнул медсестре: – Идемте.

– Заходите, Зоя, – позвала Бушра, дождавшись, когда начальник госпиталя и помощница покинут комнату. – Асеф хочет наказать Мустафу, – сообщила она. – Сын генерала Логинова собирается приехать в Дару. Вот основная новость. Его визит может представлять прямую опасность для той женщины. Вы совершенно правы. Здесь достаточно шпионов сына Логинова, которые сообщат ему о реальном состоянии женщины, – нахмурила брови сирийка.

– Может, лучше разместить Милису в резиденции, – предложила Джин, устанавливая на штатив бутылку с физраствором. – Туда русскому полковнику и его людям не так легко попасть, как в госпиталь. Прошу прощения, господин генерал, надо немного приподняться, – она наклонилась, взяв Шауката за плечо.

– Я помогу, – громко сказала Бушра, с готовностью поддерживая мужа. В ее порыве, прикосновении Джин заметила глубокую нежность, которую трудно скрыть. Все это только еще раз подтверждало любовь Бушры к мужу и опровергало ее рассуждения об исключительно дружеских отношениях и политическом союзе. – Мне кажется, вы правы, – продолжала Бушра, пока Джин прогоняла раствор по трубке и закрепляла трубку в катетере. – Резиденция охраняется верными нам людьми. Вход туда возможен только с моего личного разрешения или позволения Асефа. Я позвоню Милюку и прикажу им ехать туда, – добавила Бушра, беря телефон. – Как ты считаешь? – поинтересовалась она у мужа.

– Лучшее решение, – согласился он. – Молодой Логинов – человек опасный, – добавил мужчина через минуту, наблюдая, как Бушра, отойдя к окну, разговаривает со своим помощником. Очень противоречивый и крайне избалованный персонаж. Он привык к вседозволенности. Интересы у него низкие, хотя Логинов хорошо образован и имеет большой опыт работы. Какая-то гнилая природа прорывается в его нездоровом интересе к женщинам, да и к мужчинам.

– Вот как, – удивленно произнесла Джин.

– По мусульманским понятиям, мужеложство – смертный грех, и по христианским, насколько я понимаю, тоже. Логинов носит большой нательный крест, золотой, с камнями, но скорее для вида. Вера явно не останавливает его от злодеяний. Логинов не хочет кому-либо подчиняться, он не терпит компромиссов и привык к безнаказанности. Эта женщина сразу зацепила Логинова, – сказал Шаукат, повернул голову и посмотрел, как Джин поворачивает колесико капельницы, устанавливая скорость. – Он почему-то сам выбрал ее, хотя было видно, она ему не нравится. Видно, она вызывала у него злость, ему хотелось издеваться над ней, мучить. Она выглядела как-то тоньше остальных, беззащитней, стеснялась исполнять роль, которая ей выпала. Она не производила впечатления проститутки. Более того, как я потом узнал, ее привезли к Мустафе обманом. Женщине обещали совсем другую работу в Ливии, но как только она приехала, посадили в подвал, отобрали все документы, а потом перепродали Мустафе. Кланы, занимающиеся работорговлей, имели большую власть при Каддафи в Ливии и снабжали рабынями все прилегающие страны. У нас тоже есть такие люди. Они группируются вокруг Махера, и все попытки покончить с ними ни к чему не приводят. Слишком много важных людей погрязло в подпольном бизнесе, на всех уровнях, начиная с того же Махера. Они тормозят, сводят на нет любое продуктивное решение. Скольких арестовывали, но потом приходилось всех отпускать, так как вступались те, от кого зависят экономика и безопасность страны. Логинов также участвует в работорговом бизнесе, имеет свою долю. Он же потомственный чекист! Чекисты – люди без принципов. Логинов знает, как зарабатывать на «грязной» деятельности, горестях и несчастьях людей. У русских работорговцев тоже имеются немалые деньги, пускай Россия куда более значительная страна, чем Сирия. Например, член Совета Безопасности ООН. Преступность в России поднялась на самые верхи и тщательно охраняет источники своих баснословных доходов. Вам ли не знать этого? – спросил сириец, взглянув на Джин. Она кивнула, вздохнув, ведь возразить, по сути, было нечего. – Я старался удержать его, – продолжал Шаукат через минуту. – Мне приходилось видеть много жестокостей, я и сам применял пытки к своим противникам, но когда так беспощадно издеваются над совершенно беспомощным существом, смотреть больно даже мне. Логинов не пытался получить от женщины какую-то ласку, для чего ее и привели. Он сразу приказал сорвать с женщины одежду, связать руки, заткнуть рот салфеткой. У изуверов это не получилось, и тогда они заклеили его пластырем и повели жертву в ванную. Люди Мустафы все покорно сделали. Им платят за страшную работу. Женщину усадили в ванну. Борис тоже разделся донага и поливал ее кипятком, получая от процесса еще большое возбуждение. Смотреть на подобное просто невыносимо, но и противостоять трудно. Я не предполагал такой трусости в Логинове, но он поторопится рассказать обо всем жене Башара Асме, а через нее довести информацию до президента, представив меня главным виновником. Я не сразу разгадал провокацию, а когда сообразил и вызвал свою охрану, было слишком поздно. Женщина сильно пострадала, – признался мужчина.

– С другой стороны, охрана фактически спасла жизнь женщине, не позволив Логинову замучить ее до смерти, – добавила Бушра, подходя. – Я позвонила Милюку, – сообщила она, – они отвезут Милису в резиденцию. Я приказала оборудовать там палату для нее, привезти медикаменты и все необходимое оборудование.

– Спасибо, госпожа. Не помешает, ведь я толком даже не знаю, какое у нее давление, не говоря уже о более существенных вещах. Все на глазок, – улыбнулась Джин.

– У вас на глазок, Зоя, получается лучше, чем у других с самой новейшей аппаратурой, – пошутил Шаукат. – У Бориса есть какие-то фотографии, – задумчиво произнес сириец, повернувшись к жене и взяв ее за руку. – Когда он бросил свой пиджак, они рассыпались по полу. Позже я их бережно собрал. Там изображена какая-то женщина, похожая на ту, как вы говорите, Милиса? – Шаукат сдвинул брови, вспоминая. – Да, совершенно точно. Женщины похожи как две капли воды. Довольно молодая, но фотографии явно не современные. Во всяком случае, сделали их не вчера и не год назад. Возможно, это его бывшая жена, которую Логинов ненавидит, возможно, даже мать, такое тоже случается.

– Или просто женщина, которая отказала Логинову, а он не может пережить подобное, – добавила Бушра.

– Вполне допустимо, – согласился Асеф. – Я не стал спрашивать. Мне было противно с ним разговаривать, но, издеваясь над Милисой, Логинов явно мстил той женщине. Для меня его поведение совершенно непростительно. Аль-Мас, мой адъютант и свидетель произошедшего, назвал поступок Бориса восточным. Впрочем, не нашим, не арабским. У нас мужчина ни при каких обстоятельствах не станет проявлять такую жестокость к женщине или ребенку. Это вовсе не в нашей традиции. Арабские мужчины с детства приучены почитать мать и жену, они уважают их, а проститутки, даже имеющие иную веру, могут позволить с ними многое, но жестокость исключается. Арабские мужчины высоко ценят себя. Зачем им сводить счеты с женщиной, пусть даже проституткой? В русских, как мне кажется, много от степных кочевников. Их безмерная жестокость и ярость испортили русскую кровь. Во всяком случае, так считает аль-Мас, и, вероятно, он совершенно прав. Что вы думаете о своих соотечественниках, Зоя? Я правильно их понимаю? – неожиданно спросил Шаукат.

– Возможно. Я от них уехала куда глаза глядят, по сути, – ответила Джин и наклонилась сделать укол генералу. – Россия – страна противоречий и контрастов, причем заметных, – вздохнула молодая женщина. – Там почетно принадлежать к власть имущим и пользоваться всеми привилегиями. Отсутствие справедливого суда для таких лиц – одно из них. Целые поколения таких вот логиновых выросли в полной нравственной распущенности, не зная никаких ограничений, благодаря положению своих папочек, не зная Бога, ведь атеизм долго оставался главной религией Советского государства. Сложились соответствующие ценности. Если ты принадлежишь к элите, можно все, и ты ни за что не отвечаешь. Коллективная ответственность всегда поощряет индивидуальную распущенность. В России хорошо быть сильным и богатым и очень плохо быть слабым и униженным. Таким людям вовсе не приходится рассчитывать на помощь. Русские богачи никогда не слышали о благотворительности. Они привыкли лишь набивать собственные карманы, хотя те уже давно лопаются. Ни копейки бедному и обиженному. Пусть дохнут. Я сама, господин генерал, принадлежу к когда-то униженным и раздавленным. Не имея надежды на помощь, я уехала. Что я могу сказать о своей родине? – молодая женщина задумалась. – Всем родившимся там она почему-то представляется доброй и прекрасной, как мать, а на самом деле зла и нетерпима к нам, как самая злая мачеха. Не знаю, быть может, дело в психологии. Ребенку трудно поверить в отсутствие любви от матери, но такое случается, хоть и противоречит инстинкту. Иногда, даже вырастая, человек продолжает заблуждаться, не понимает этого до самой смерти. Видимо, мы, русские, страдаем вечным инфантилизмом. Наша Родина давно нас не любит, а мы этого не понимаем. Мы ее идеализируем и потом страдаем. Почему она нас не любит – совсем другой вопрос, – произнесла Джин, бросая в пакет использованный шприц и опуская маску. – Наверное, в прошлом мы сами ее недостаточно любили, поэтому не сохранили от поругания. Где-то струсили, где-то смирились, где-то ленились, а где-то заела зависть к соседу. Мы позволили изнасиловать страну, и не один раз. Лишь немногие изъявили готовность положить жизнь на ее защиту. Остальные все больше по норкам отсиживались. Считали, пронесет, меня не касается. Чего теперь мы от нее ждем? Наша прекрасная, добрая матушка превратилась в озлобленную старуху. Таких внучат, как этот Логинов, воспитала она нам, передавая всю ненависть, которую испытывала сама. Я не знаю. Я уехала, не найдя ответа на важнейший вопрос. Может, его найдет кто-нибудь другой, – добавила Джин. Она подошла к столу перед окном, где лежали лекарства.

Джин замолчала, крутя в пальцах использованную ампулу. Она действительно думала так, как сказала, говоря искренне, хотя сама родилась в Америке и никогда не жила в России. Джин только несколько раз ездила вместе с матерью в гости к тете Лизе, маминой сестре. Молодая женщина озвучила мысли своей матери, но она верила в них. Не одну бессонную ночь провела мать Джин на вилле, на берегу безбрежного океана во Флориде, находясь очень далеко от родной земли. Женщина мучила себя вопросом, правильно ли она сделала, покинув Россию. Может, права ее старшая сестра, вернувшаяся после смерти Сталина? Бывшая княгиня Натали Голицына лучше многих знала о прошлом своей Родины. Дед и прадед не смогли защитить Родину от «пришельцев». Они им поверили, но приняли смерть. Зло, даже в одеждах добра и справедливости, никогда не перестанет быть злом, и никакому добру никогда не удастся так завернуться в обертки невинности, как получается у зла, лжи, по своей сути греховного явления. Самая грязная кривда притворяется прекраснодушной правдой и сейчас господствует в России.

– Вы из образованной семьи? – спросил Шаукат, помедлив. На него монолог Джин явно произвел сильное впечатление.

– Я родилась в Москве, как уже говорила. Мои предки жили там еще до революции, – ответила она.

– Заметно. Вы совсем не похожи на ныне приезжающих оттуда женщин, – кивнул он.

– Верно, – согласилась Бушра. – Я рада помочь этой женщине, Милисе, но Логинов и Махер солгали тебе не один раз, – добавила она, сделав паузу.

– В чем еще? – Шаукат повернулся к жене.

– Оказывается, многих демонстрантов ранило. Здесь, в Даре, – ответила Бушра, внимательно глядя на мужчину. – Они расстреляли большинство из оппозиции, но кое-кого спасли родственники, и им тоже требуется помощь. Зое рассказал водитель такси, который вез ее сегодня утром, и это похоже на правду. Мы должны помочь им. Кроме простого спасения человеческих жизней мы сможем сыграть на нашем милосердии, таким образом вернув расположение Башара, а значит, помочь и ему самому, улучшить имидж президента. Подобные шаги крайне важны. Махер не говорил тебе о раненых? Это его солдаты расстреливали их.

– Нет, – удивленно сказал Шаукат. – Он только сообщил о подавлении мятежа. Демонстрантов разогнали по домам, и никто не пострадал. Такую же информацию Махер сообщил президенту. Откуда известно о раненых? Только со слов водителя? Сколько их? – пробормотал Шаукат, в упор посмотрев на Джин.

– Я пока точно не знаю, но могу узнать, если им гарантируют безопасность, – спокойно ответила молодая женщина.

– Прошу прощения. Там приехал русский полковник Логинов. Он интересуется состоянием вашего здоровья и просит разрешения войти, – сказал заглянувший в палату начальник госпиталя.

– Он уже здесь! Мы правильно поступили, отвезя Милису в резиденцию, – процедила Бушра, сжимая кулаки.

– Узнайте об этих людях, о раненых. Я постараюсь им помочь, но больше никому ни слова. Вам ясно? – строго сказал Шаукат Джин.

– Хорошо, мой генерал, – склонила голову молодая женщина.

– Вы можете пригласить полковника. Скажите, я буду рад его видеть, – сообщил сириец начальнику госпиталя.

– Одну минуту, мой генерал, – подобострастно ответил тот, и дверь закрылась.

Через мгновение в коридоре послышались шаги. Зычный голос спросил по-арабски, но с явными русскими интонациями:

– Куда идти-то? Ты чего тормозишь? Шевелись, браток, показывай.

– Я не останусь. Я не хочу его видеть, – категорично сказала Бушра и решительно направилась к двери.

– Слишком демонстративно. Тебе надо остаться и даже постараться быть с ним любезной, – возразил Шаукат.

– Меня выводит из себя один его наглый вид. Я устала от них зависеть и вести себя так, словно они хозяева в нашей стране, а не мы сами, – резко заявила Бушра. Она вернулась назад, явно огорченная предстоящей встречей с Борисом Логиновым.

– Я же сказал, надо потерпеть, – сказал Шаукат и решительно взял жену за запястье. – Требуется держать себя в руках. Сейчас их поддержка нужна нам, как никогда. Ты постараешься? – спросил генерал, приподнимаясь на локте и заглядывая жене в лицо. – Я прошу. Наверняка долго он здесь не пробудет.

– Я постараюсь. Ради тебя, ради брата, – медленно произнесла Бушра, тяжело вздохнув.

– Мне, я полагаю, стараться не надо, я лучше удалюсь, – сказала Джин, собирая остатки лекарств и идя в соседнюю комнату. – Если позволите, господин генерал…

– Да, подождите там, – согласилась Бушра. – Как только мне доложат о приезде Милисы в резиденцию, я отправлю шофера, и он отвезет вас к ней. Я вам завидую, ведь вы можете вести себя так свободно. В отличие от меня, – закончила женщина, слабо улыбаясь.

– Не переживай, – сказал Шаукат. Он взял руку жены в свою и ободряюще ее пожал.

– Ладно, – ответила та.

– Где тут мой дружище Асеф, что же с ним стряслось?

Дверь из коридора распахнулась, и начальник госпиталя просеменил на цыпочках в палату, широким жестом приглашая гостя войти:

– Сюда, сюда, прошу.

Джин немедленно скрылась в соседнем помещении.

– Мое почтение, госпожа аль-Асад. Асеф, очень рад тебя видеть. Ты здесь больше не нужен. Давай, иди-ка с глаз долой.

Последнее замечание гостя явно относилось к сирийскому полковнику.

– Благодарю, благодарю, – закивал тот и пулей вылетел из палаты.

– Асеф, мне сказали, поганцы, которые все время митингуют на улицах, стреляли в тебя. Как ты себя чувствуешь? – спросил Борис Логинов, подходя к постели Шауката.

Теперь в приоткрытую дверь Джин могла видеть его. Высокий, не меньше ста восьмидесяти сантиметров ростом, широкоплечий. Для Логинова особенно подходило русское слово «шкаф». Оно частенько употребляется, как знала Джин, не только по отношению к предмету мебели, но и к людям такого телосложения, как у Бориса. Самый натуральный шкаф, особенно со спины. Облегающий светлый пиджак того гляди лопнет на могучих плечах. Огромные ручищи, толстая бычья шея, переходящая в покрытый розоватыми складками затылок, гладко выбритый, даже блестевший, словно отполированный. «Про таких на Руси, наверное, в былые времена говорили „богатырь“», – подумала Джин. При таком огромном, мощном телосложении иметь мелкую, злобную, пакостную душонку. Джин на какое-то мгновение представила этого великана рядом с Милисой. Маленькая, худенькая женщина, измученная жизнью, униженная нищетой, из последних душевных сил старающаяся хоть как-то сохранить человеческое достоинство. Страшно даже вообразить, как своими ручищами великана он хватал ее за плечи, срывал одежду, связывал несчастную и заклеивал ей рот, потом заталкивал в ванну и адским голосом хохотал, поливая кипятком и заглушая ее стоны. Здоровый, молодой, сытый, всю жизнь проживший за государственный счет, нажравший на российских харчах свой львиный затылок и круглый могучий зад… Логинов явно никогда не прикладывал труда ни к чему творческому, созидательному, полезному, а как паразит высасывал силы из собственного народа. Генеральский сынок, не знающий слова «нет». Одетый во все лучшее и самое дорогое, причем не на свои, заработанные, а на кровные государственные или просто на сворованные из бюджета денежки. Борис Логинов привык считать слабость достойной презрения. По его мнению, ее надо давить, и всех, кто думает иначе, чем-то отличается и имеет смелость сказать против – тоже нещадно давить. Этакий альфа-самец бешеного чекистского стада. Именно их всем сердцем ненавидела ее мать. Власть сменила синие фуражки на модные итальянские костюмы, а палачей-насильников превратила в преуспевающих бизнесменов и политиков. Да, такому не понять людские чувства. Злодею в голову не придет наличие у хрупкой маленькой женщины, беженки из Румынии, права на человеческое достоинство, от которого она не отступится даже под страхом смерти. Для них женщины – такой же товар, как и все прочее. Вещью попользовался и выбросил вон.