Текст книги "Три дня в Сирии"

Автор книги: Михель Гавен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Закройте дверь. Не будем мешать генералу и его подчиненным, – попросила Джин.

– Да, госпожа, – сказал официант, втолкнув столик в комнату и старательно закрывая дверь. – Вот, извольте, – угодливо произнес он и подкатил столик к Джин. – Здесь у нас тефтели из турецкого гороха, куриные отбивные, рулеты с бараниной. Особенно рекомендую блюдо маккадем. Возможно, вы не знаете, но это деликатес, – официант понизил голос и слегка округлил глаза, как будто сообщал большую тайну. – Маккадем у нас подают только избранным гостям по особому приказу хозяина. Оно приготовлено из нежнейших овечьих ножек. Чрезвычайно вкусно, – официант прищелкнул языком.

«Я уже попала в избранные», – подумала Джин с грустной иронией.

– Есть у вас что-нибудь попить? Пить очень хочется, – спросила она.

– Могу предложить арак, – ответил официант, с готовностью подхватив со столика красивый серебряный кувшин с длинной фигурной шеей. – Он сдобрен анисом, и обычно его подают как аперитив, – сообщил он.

– Налейте, пожалуйста, – попросила Джин.

Виртуозно изогнувшись, официант налил напиток в хрустальный стакан с чеканной окантовкой:

– Прошу, госпожа.

– Спасибо, – поблагодарила мужчину Джин, немного отпивая.

Напиток удивил своим очень сладким вкусом, ведь, как и везде на Востоке, в Сирии любят все сластить и солить без меры. Предложенный обед оказался обильным, но Джин это не удивило. Мусульманские женщины, как правило, любят покушать. Они редко следят за фигурой, только если не входят в верхние слои общества, где надо показываться по телевизору, как, например, супруге президента Асме аль-Асад. Она не может позволить себе есть все, что захочется, без всякой меры, ведь Асма представляет Сирию на международной арене. Остальные же, включая и жен братьев Башара, не обращают на свой вес ровным счетом никакого внимания. Культ тела на Востоке сильно отличался от западного стандарта. Если на Западе чем стройнее, тем красивее, то на Востоке – чем толще, тем богаче. К тому же мусульманская женщина убеждена, если у нее есть дети, муж никогда не бросит мусульманку, только если в исключительных случаях. В последней ситуации ему придется заплатить бывшей жене очень большой выкуп, а это может позволить себе далеко не каждый. Кушай себе спокойно, пока проходишь в дверь.

В Сирии, как и в других подобных странах, обед – целый ритуал. Его, как правило, начинают в два часа дня, а заканчивают не раньше четырех. После обеда еще полагается поспать. Когда тут работать? Некогда. Вся работа заканчивается до обеда, да еще с перерывом на молитву продолжительностью не меньше сорока минут.

Другое дело, когда Абии и другим беднякам особенно нечего поесть на обед и остается горбатить спину на пустой желудок. Граждане же позажиточнее, семьи военных и чиновников, привыкли совсем к другому распорядку. Здесь принято не давать гостю встать из-за стола, пока не закончится все выставленное на стол. Существует даже поговорка, по которой количество еды, съеденной гостем, отражает силу его привязанности к хозяину. «Поскольку мой хозяин наверняка никакой особой привязанности от меня не ждет, то я могу особо и не стараться», – подумала Джин.

– Благодарю вас, оставьте. Я уверена, все очень вкусно. Вы можете идти, – попросила она официанта.

– Благодарю, госпожа, – официант поклонился и почти бесшумно удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

Джин отпила еще немного. Вдруг под окнами она услышала странный шум, похожий на лязг гусениц боевой машины. Поставив стакан на стол, женщина подошла к окну. Так и есть, она не ошиблась. К зданию гостиницы подкатили два раскрашенных зеленоватыми пятнами БТРа. В сочетании с окружающей райской обстановкой с голубыми фонтанами, зелеными лужайками и гордо расхаживающими павлинами, они смотрелись крайне неуместно, точно в каком-то приключенческом кинофильме.

С головного БТРа спрыгнул офицер, и все солдаты, охранявшие машины Шауката, вытянулись, отдавая ему честь. Что-то крикнув сопровождающим его людям, он поспешно вошел в отель. В соседней комнате хлопнула дверь, а от сквозняка приоткрылась и разделявшая спальню и гостиную в номере.

– Кого там принесло? – услышала Джин недовольный голос Шауката.

– Махер приехал. Здесь, в окрестностях, расквартирован его четвертый корпус, – доложил адъютант, входя в комнату.

– Я знаю, – оборвал подчиненного Шаукат. – Только его здесь не хватало. Позавидуешь теперь уехавшему Абдулле. Надо было и нам ехать вместе с ним, – добавил он.

– Сейчас начнет скандалить. Он всегда недоволен. Будь с ним осторожен, Асеф. Махер способен на любую провокацию. Он наверняка не забыл своих поражений и, конечно, не простил, – заметил кто-то из помощников Шауката.

– Разберемся. Рожей еще не вышел мне указывать, – холодно откликнулся Шаукат.

Для беспокойства у помощников Асефа Шауката, безусловно, имелись веские причины, да и у него самого тоже. Джин это хорошо знала. Махер Хафиз аль-Асад, младший из сыновей некогда всесильного Хафиза Асада, славился своим неукротимым, вспыльчивым нравом и полной нетерпимостью ко всякого рода возражениям. Правым он считал только себя, и больше никого. К Шаукату Махер питал нескрываемую враждебность, видя в нем соперника в борьбе за расположение старшего брата, наделенного властью.

Кроме того, он считал Асефа и свою сестру Бушру непосредственными виновниками гибели его любимого брата Басиля, которого боготворил, как младшие частенько боготворят старших. Ведь именно после нервного разговора с Бушрой, касающегося ее брака с Асефом, Басиль и угодил в аварию, ставшую для него роковой. Махер полагал, возможно, и не без оснований, что если бы сестра не доводила старшего брата, главного противника ее брака, постоянными упреками, он мог внимательнее следить за дорогой и остаться живым.

Правда, Махер не учитывал и других обстоятельств, хорошо известных, например, американской разведке, а именно – реальные причины автокатастрофы. Скорее всего, ее подстроили агенты движения «Хезболлах» по прямому указанию их руководителей из Ирана.

Басиль действительно имел все основания стать достойным преемником своего отца, а то и пойти дальше. Он обладал острым умом, обширными знаниями, а главное, твердым, волевым характером. Иранские муллы вряд ли смогли бы подчинить себе строптивца. Еще неизвестно, в какую сторону он способен повернуть политику Сирии. Иранские руководители предпочли заранее избавить себя от необходимости вести долгий и трудный диалог, возможно, даже с негативным результатом, решив дело почти тривиальным на современном Востоке способом. Иранцы просто подослали террористов, которые искорежили взрывом дорогу перед проездом кортежа Басиля.

Причем сделали все так хитро, что виноватыми оказались дорожные рабочие, многих из которых незаслуженно казнили. Любовная история Бушры на самом деле не оказала на судьбу Басиля никакого влияния. Он стал жертвой тех самых иранских правителей, за союз с которыми теперь так рьяно выступал обожавший его брат Махер.

Башар аль-Асад устраивал иранцев намного больше. Он был куда сговорчивее по характеру, и правители заранее облегчили себе жизнь, проложив ему, без ведома Башара, дорогу к власти, хотя и последнее точно нельзя было утверждать. Вполне вероятно, Башар знал о готовящемся заговоре, но возражать, как частенько случается в правящих семействах, где братья скорее не родственники друг другу, а непримиримые соперники в борьбе за власть, не стал.

Махер аль-Асад, похоже, до сих пор не подозревал ничего подобного, хотя не понимать было опасно. В семействе аль-Асадов, судя по всему, просматривалась некая линия, по которой умственные способности потомков давали сбой. Так, один из братьев Башара и Махера, Маджид аль-Асад, неожиданно, уже во взрослом возрасте, вдруг заболел неизлечимым психическим расстройством, все время усугублявшимся. Его пришлось изолировать от общества и от семьи.

Башар из-за своих мягкости и непоследовательности тоже страдал депрессиями. Махер, будь он постарше на момент смерти отца, мог занять место Басиля и управлять страной. Его мучил факт политической неудачи. Может быть, мужчина вполне резонно полагал, что у него могло получиться лучше. Пока он управлял Республиканской гвардией, возглавлял четвертый механизированный корпус, который был расквартирован в районе Голанских высот, подчиненные Махера убили более пяти тысяч мирных демонстрантов в Даре, стреляя по ним с танков и бронетранспортеров, а затем вообще отказались предоставить медицинскую помощь. Конечно, у них имелись личные распоряжения их непосредственного руководителя.

На самом деле Дэвид правильно рассуждал, говоря о Бушре как о единственном члене семейства Асадов, способном мудро руководить Сирией в сложившейся на Ближнем Востоке современной обстановке. Ее братья принимали во внимание свою несостоятельность, поэтому всячески отталкивали и унижали, забыв о родственных чувствах.

– Асеф, я тебя четко предупреждал о невозможности вмешательства в политические дела! – дверь в номер с шумом распахнулась и громкий голос Махера аль-Асада заставил Джин вздрогнуть. – Сколько будет продолжаться вся эта либеральная трескотня? – он подошел к столу и толкнул стул, который тут же упал на пол. – Сколько ты будешь лезть не в свои дела! Я приказал расстрелять дезертиров. Кто тебе позволил отменить мой приказ? Они бросили оружие и перешли на сторону мятежников. Дезертиры должны быть расстреляны, и все их семьи тоже. Хватит цацкаться с предателями!

– Не горячись, Махер, а лучше присядь. Вот угощайся, если хочешь. Что касается дезертиров, как ты их называешь, то эти люди вовсе не бросали оружие, а просто оказались совсем в другом месте. Не там, где мы их ждали. Надо разобраться, как произошли недавние события. Возможно, они сбились с дороги или получили не совсем точный приказ. Зачем же сразу стрелять по живым людям? – голос Шауката прозвучал миролюбиво.

– Они солдаты и должны быть там, где я их жду, а не там, где им захочется или где они случайно оказались! – коротко ответил командир Республиканской гвардии.

Джин покачала головой. Махер говорил, как избалованный ребенок, который играет в игрушечную войну и переставляет картонных солдатиков. В закрытой элитной школе, в которой учатся дети высокопоставленных сирийских чиновников, ему не объяснили, какова ценность человеческой жизни. Он вообще считал всех, не принадлежавших к его клану, пешками, чем-то вроде отбросов общества, рабов, безропотно выполняющих волю хозяев и так же безропотно погибающих по их приказу.

Шаукат, как помнила Джин, вырос в крестьянской среде. Он с детства познал тяжелый труд на иссушенной палящим солнцем земле, испытавший нищету и бедность, когда дети ложатся спать голодными, мечтая о куске хлеба, как Махер мечтал о самых современных «стрелялках» и развлечениях. Асеф, занявший высокий пост не по приказанию своего папочки, а сам всего добившийся в жизни, конечно, по-другому относился к жизни и хорошо испытал ее горькую ценность, пропитанную соленым потом тяжелого ручного труда. Он узнал ее с детства, и в этом была главная разница между мужчинами. Один твердо стоял на земле и мыслил реально, другой, избалованный родителями и обществом, витал в облаках, выдавая собственные капризы за политические решения.

– Мне кажется, Махер, ты перегибаешь палку, – резко возразил Шаукат.

– Я перегибаю?! – младший аль-Асад понизил голос. Теперь он напоминал шипение разъяренной змеи, которое Джин недавно пришлось услышать в горах, когда она переходила границу. – Да я давно говорю, ты предатель, Асеф. Вы с Бушрой спите и видите, как вам свалить Башара и захватить его пост, обойти меня. Этого не получится, так и знай. Все будет по-моему. Ты вступил в сговор с Израилем! Мне доложили!

– Кто тебе доложил? Твой придворный шакал, полковник Биляль? Глава твоей так называемой личной разведки? Он науськивает тебя на меня и доносит на меня всякую чушь, которую ты сразу же передаешь своему брату? – голос Шауката тоже стал гневным.

– Ты считал, я буду молчать и так просто пропущу тебя? Не бывать этому. Ты меня знаешь. Я ненавижу тебя, ненавижу Бушру, хоть она мне и сестра. Вы никогда не будете править, пока я жив! Никогда! – визжал Махер.

Послышался какой-то резкий скрип. Видимо, сдвинули стол.

– Держите его! Он с ума сошел! – прокричал кто-то из помощников Шауката.

Снова какая-то возня, шум падающей посуды, а потом… прозвучал выстрел. Джин распахнула дверь, появившись на пороге спальни.

– Кто это?

Махер, повернувшись, с усмешкой взглянул на молодую женщину. Внешне он был очень привлекательный, даже красивый. Так казалось даже по фотографиям. Пожалуй, самый привлекательный и красивый из всего семейства Асадов. В этой красоте, в правильности черт, во взгляде больших зеленоватых глаз под черными густыми бровями прослеживалось что-то жестокое, отталкивающее.

– Хорошенькая, даже очень. Вот я скажу Бушре, чем ты тут занимаешься, Асеф, она тебе все волосы вырвет. Ни за что не потерпит соперницу, – саркастически заметил Махер, убирая пистолет в кобуру.

Окинув Джин взглядом с ног до головы, он как-то неприятно усмехнулся и направился к двери, словно ничего и не произошло. Семейство Асадов, как поняла женщина, пользовалось возможностью пострелять друг в друга. Шаукат неподвижно лежал на ковре. Его поддерживал за плечи адъютант, а рядом на ковре расплывалось темное кровяное пятно. Махера содеянное явно не волновало. Открыв дверь, он остановился на пороге, еще раз взглянул на Джин. Похоже, она занимала его гораздо больше, чем мысль о том, жив муж его сестры или уже мертв.

– Когда она тебе надоест, скажи мне, – мерзавец кивнул в сторону Джин, словно Шаукат мог его не только слышать, но и видеть. – Я ее заберу к себе. Очень уж хороша. Тоненькая. Моя Маналь разъелась, ее уже и не обхватишь. Что до дезертиров, – его красиво очерченные губы под аккуратно подстриженными усами скривились в ярости. – Я приказан их расстрелять, и значит, так и будет. Никто не смеет отменить мой приказ! – закончил Махер, выйдя в коридор и резко захлопнув за собой дверь.

Джин опять вздрогнула.

– Господин, господин, вы слышите? – как только Махер удалился, адъютант склонился над Шаукатом и испуганно звал его. – Кажется, он без сознания, – растерянно заключил мужчина, взглянув на остальных. – Чего теперь делать? Надо позвать врача.

– Дайте, дайте, я посмотрю, – Джин быстро подошла и опустилась на колени перед Шаукатом.

– Она же врач, – вспомнил вдруг адъютант. – Как вас там зовут… Зоя, подскажите нам? Вы разбираетесь в подобных случаях? – Джин отметила новое, уважительное обращение к своей персоне.

– Я разбираюсь, – кивнула Джин. – Во-первых, помогите мне перенести господина на диван, – распорядилась она, – я не могу смотреть на полу. Во-вторых, немедленно прикажите хозяину принести все медицинские препараты и инструменты, которые имеются в отеле. Голыми руками, без препаратов, как вы понимаете, много не наделаешь. У них здесь есть медицинский пункт?

– Должен быть, – адъютант Шауката вскочил и побежал к телефону, закричав в трубку: – Мустафа, в генерала стреляли. Кто? Кто? Какая разница? Махер стрелял. Что «о!»? Срочно нужны медикаменты. Какие? – он быстро оглянулся на Джин, которая помогала помощникам генерала уложить его на диван перед окном.

– Все медикаменты. Я посмотрю, – сказала Джин.

– Не знаю. Короче, несите все, что есть, – передал адъютант. – Доктор? Кстати, у них тут есть доктор, – сказал он, обернувшись к молодой женщине.

– Пусть придет. Его помощь не будет лишней. Вдвоем мы быстрее справимся, – кивнула она.

– Пусть приходит! – дублировал офицер в трубку. – И поскорее, Мустафа, поскорее, – взволнованно добавил мужчина.

– Надо снять одежду. Помогите мне. Я должна осмотреть рану, – попросила Джин помощников.

– Он жив? – затаив дыхание, спросил один из них.

– Да, жив, – заключила Джин, заглянув в зрачки генералу и приложив ухо к груди, – у него шок. Сейчас я сделаю укол, и он придет в себя. Неужели выстрелили прямо в него? – поразилась молодая женщина. – Какая-то дикость.

– Да, в него. Пуля прошла навылет и угодила в подоконник. Махер не считает подобное дикостью, – усмехнулся адъютант, подходя ближе. – Для него такие штучки – обычное дело. Если на плацу Махер недоволен выправкой своих гвардейцев или заметит минимальную небрежность в обмундировании, ему ничего не стоит просто застрелить солдата, который вызвал его неудовольствие. Махер вообще любит пострелять по каждому поводу.

– Заметно, – тяжело вздохнула Джин. – Он уехал?

– Не думаю. Для него не произошло ничего особенного, – ответил офицер. – Сидит, наверное, на ротонде и смотрит на девочек Мустафы или уже потащил какую-нибудь из них в номер. Махер любит заняться легким сексом после того, как позлится, а особенно постреляет, – офицер криво усмехнулся. – У него сразу потенция повышается. Махер еще явится сюда узнать, как его родственник чувствует себя после так называемого разговора.

– Не впускать! – резко приказала Джин.

– Кого не впускать? – опешил офицер.

– Махера аль-Асада сюда больше не впускать, – молодая женщина серьезно посмотрела на собеседника, повернувшись. – Вам ясно? Просто закрыть дверь и не пускать ни при каких обстоятельствах. Иначе такая встреча может только усугубить положение.

– Как мы можем не пустить его? Положено… – снова удивился офицер.

– Вы хотите, чтобы ваш начальник быстрее поправился? – нахмурилась Джин.

– Да… – неуверенно ответил офицер.

– Так выполняйте мои советы. Вас как зовут?

– Заир аль-Мас. Я старший адъютант, – ответил тот все так же растерянно.

– Так вот, Заир, закройте дверь. Впустите только врача, и пусть внесут медикаменты. Больше тут никого не нужен, даже сам хозяин. Все его стенания и вздохи здесь совершенно ни к чему. Махеру, когда он явится, просто ответьте, что больному необходим покой и так настаивает доктор. Все. Покой, ясно? – кратко распорядилась Джин.

– Ясно, Зоя, – спокойно кивнул адъютант, а Джин отметила его заинтересованный и едва ли не уважительный взгляд.

– Теперь дайте мне свет, – повернувшись, сказала молодая женщина. – Снимите абажуры с тех ламп и несите сюда обе. Посветите мне. Я должна видеть входное и выходное отверстия от пули, чтобы понять, какие органы задеты. Пуля, попавшая в подоконник, означает сквозное ранение. Это облегчает дело, но все зависит от того, как она прошла и насколько сильное кровотечение. Так, – она наклонилась над Шаукатом. – Входное, я вижу. Светите сюда, пожалуйста, – попросила Джин помощника, – оно находится в районе нижних ребер. Значит, скорее всего, задета печень. Это грозит нам желчным перитонитом, – удрученно покачала головой молодая женщина. – Надо делать операцию, но в таких условиях, – она окинула взглядом комнату, – это невозможно. Его надо срочно везти в госпиталь. Где, в конце концов, Мустафа? – спросила она Заира. – Почему так долго? Принесите из ванной полотенца, – попросила Джин помощника, – я не могу затыкать рану пальцем. Перетянем хотя бы полотенцами.

– Мустафа! Где ты застрял? – закричал в трубку Заир. – Собираетесь? Тебе помочь под дулом пистолета? Я сейчас пришлю людей, – пригрозил он.

– Вот полотенца, – подскочил второй помощник.

– Приподнимите генерала. Я наложу временную повязку, – приказала Джин.

– Сейчас они придут, – Заир положил трубку.

– В крови появилась желчь, – озабоченно сказала Джин. – Значит, печень задета, и весьма серьезно. Ничего иного, слава богу, нет, следовательно, хотя бы кишечник в порядке. Рану надо вскрывать, – повторила она, взглянув на Заира. – Здесь есть поблизости военный госпиталь? Что вы стоите? Звоните, и пусть они готовятся к срочной операции. Надо обязательно делать трансфузию крови. Скажите, какая группа крови у генерала?

– Я не знаю таких секретных сведений, – пробормотал Заир, растерянно моргая глазами.

– Как это «секретные»? Группа крови – секретные сведения? – Джин не поверила собственным ушам.

– Да, все сведения, касающиеся семейства Асадов, секретные. Даже размер обуви, не говоря уже про группу крови. Эта информация доступна только министру здравоохранения и лечащему врачу семьи в Дамаске, – ответил тот.

– Если генерала ранят во время ведения боевых действий? Тогда как? Значит, он может спокойно умирать? – усмехнулась Джин. – Ладно, вы знаете, как звонить его жене в Дамаск? – спросила она Заира.

Молодая женщина надеялась уже только на Бушру аль-Асад, которая сможет взять на себя ответственность и как-то сдвинуть дело с мертвой точки.

– Знаю, – ответил тот, но не очень уверенно.

– Тогда немедленно звоните и дайте мне трубку, – распорядилась Джин.

– Если она узнает, что вы… кто вы… – пытался возражать Заир.

– Вы не говорите ей всякой ерунды, совершенно не имеющей никакого отношения к делу. Скажите, я врач, русский врач. Будет достаточно. Надо же соображать. Что у вас за странная манера – думать о второстепенных вещах и забывать о главном? – оборвала она его резко.

«Впрочем, ничего удивительного, ведь неумение выделить главное является одним из признаков деградации личности и общественной системы в целом. Я читала, в Сирии все прогнило. Настолько? Видимо, да. Даже спасти своего начальника у них не хватает энергии и воли. Они все время чего-то боятся», – печально подумала Джин.

– Мы принесли, – раздался мужской голос, и на пороге появился изрядно вспотевший Мустафа. На груди и под мышками на белой рубашке красовались крупные влажные пятна. За ним шел Абан, нагруженный коробками с красным крестом сбоку. Замыкал группу высокий молодой человек в белом халате с медицинским чемоданчиком в руках.

– Врач, – показав на него, сообщил Мустафа с уважением, – прислали из Дамаска. Здесь лекарства и все для перевязки, – мужчина показал на коробки и присел в кресло, вытирая пот, и явно довольный собой. Наверное, он считал, дело уже сделано – генерал Шаукат спасен самим фактом появления его помощников.

– Вы – хирург? – спросила Джин доктора.

– Нет, – ответил он как-то вяло.

– Терапевт? – реакция врача удивила молодую женщину.

– Нет, не терапевт, – все так же вяло, безо всякого интереса к происходящему ответил врач.

– Кто же вы? – вновь спросила Джин, потеряв терпение и подойдя к нему.

– Я офтальмолог, – сообщил он с важностью.

Джин от шока чуть не выронила бинт из рук. «Еще бы, есть от чего важничать, ведь по первому образованию офтальмолог сам Башар аль-Асад. Очень важная специальность», – подумала она.

– Вы с ума сошли? Зачем нам офтальмолог? Мы же не глаза лечим, а огнестрельное ранение в живот, – в ярости повернулась Джин к Мустафе.

– У нас нет другого врача, – озадаченно сообщил Мустафа. – Только этот. Его прислали из Дамаска на ставку, – повторил он. – Того, который работал раньше, забрали. Как они сказали, на военную службу, для государственных нужд.

– У вас в отеле все настолько плохо видят? Надо постоянно проверять зрение? – Джин не удержалась и высказалась крайне язвительно: – Хорошо, пусть офтальмолог… Вы умеете поставить капельницу? Где у вас физраствор? – спросила она доктора.

– У нас нет физраствора, а есть только раствор Рингера, – ответил тот все так же невозмутимо.

Джин опять едва не поперхнулась.

– Это почти одно и то же. Вы не знали? Пусть даже вы и офтальмолог, но перепутать общеизвестные вещи… – сказала она негромко.

– Нет, не знал, – тот лишь равнодушно пожал плечами, не чувствуя ровным счетом никакого неудобства.

«Ничего себе компетенция», – подумала Джин.

– Капельницу можете поставить? – снова спросила молодая женщина.

– Нет.

– Тогда достаньте мне шприцы, обезболивающее и все имеющиеся антибиотики. Это вы можете хотя бы? Как шприцы выглядят, знаете?

Положение Шауката было тяжелейшим, не до шуток, но Джин не могла сдержаться. Она наклонилась над генералом, чтобы поставить в вену катетер.

– Антибиотиков-то нет, – неожиданно ответил врач.

– Как? – Джин вскинула голову и посмотрела недоуменно сначала на доктора, потом на красного от стыда адъютанта Шауката. – Вы в своем уме? У нас уже через час может начаться перитонит, причем со смертельным исходом. Антибиотики нужны, и срочно! – добавила она.

– Лекарства в сейфе, – ответил доктор совершенно обычным голосом, – их можно взять только с разрешения медицинского управления, – сообщил он, подчеркнув: – Их мало, поэтому они строго регулируются. Антибиотики нельзя хватать по пустякам. Надо отправить бумагу в управление с точным перечислением наименований, указать диагноз, дозы…

– Рассматривать будут недели три, и за это время пациент умрет, – закончила за него Джин. – Немедленно отправляйтесь в медпункт, вскрывайте сейф и несите все, что там находится. Когда будете нести, не забудьте положить лекарства в лед, а то они у вас испортятся, если уже не испортились, – скомандовала молодая женщина.

– Я не могу взять на себя такую ответственность. Мне нужна бумага, распоряжение, – заключил доктор, всю меланхолию которого как рукой сняло.

Потеряв терпение, как и Джин, один из помощников достал пистолет и загробным голосом отчеканил:

– Вот тебе бумага! Мигом выполняй требования Зои, а не то…

– Бегу, бегу, – растерянный доктор тут же выбежал из комнаты.

– Госпожа Бушра аль-Асад. Она крайне взволнована, – сказал Заир, протягивая Джин мобильный телефон.

– Я слушаю, – проговорила молодая женщина, взяв трубку.

– Кто вы? – голос жены Шауката прозвучал очень четко и ясно, как будто она была рядом. Не было никакого треска, например, вечно стоявшего в трубке Снежаны. Похоже, для связи с высшими чиновниками Сирии и членами их семей использовались специальные линии, современные и защищенные от прослушивания.

– Я врач. Меня зовут Зоя Красовская. Я беженка с израильских Голан и нахожусь в отеле господина Мустафы… – максимально спокойно ответила Джин, закрепляя лейкопластырем катетер в вене раненого генерала.

– В этом притоне, – сердито перебила ее Бушра.

– В этом притоне, – все так же спокойно подтвердила Джин и жестом попросила Заира пододвинуть к ней поближе торшер, который рассчитывала использовать в качестве штатива для капельницы.

– Он там развлекался с вами? Он опять развлекался с развратными девками? – голос Бушры звучал раздраженно.

– Нет, он проводил совещание. В это время сюда приехал ваш младший брат, госпожа, и после ссоры выстрелил вашему мужу в живот. Ваш муж тяжело ранен, он без сознания, и здесь, как я вижу, нет ни одного человека, кто мог бы сделать что-нибудь конкретное для спасения его жизни, – ответила Джин.

– Он ранен? Как так? Почему мне не сообщили? В него стрелял Махер? – спросила очень тихо Бушра.

– Вам не сообщили? – Джин недоуменно взглянула на Заира, вставляя трубку капельницы в катетер.

– Я не посмел, – ответил он смущенно.

– Госпожа, – продолжала Джин, – положение очень серьезное. Вашему мужу грозит мучительная смерть. Здесь, в отеле, невозможно оказать никакую квалифицированную помощь. Нет даже антибиотиков. Я жду уже пятнадцать минут, пока их принесут, а бесценное время уходит. От момента повреждения тканей пулей и начала кровотечения до возникновения первых признаков перитонита пройдет час или полтора, не больше. Мы потеряли почти сорок минут, – она взглянула на часы. – У вашего мужа большая кровопотеря. Здесь никто не знает, какая у него группа крови. Говорят, секретные данные. Надо срочно делать трансфузию, чтобы компенсировать потери, блокировать заражение, срочно везти вашего супруга в ближайший госпиталь, вводить в наркоз и вскрывать брюшную полость. Я подозреваю, задета печень, следовательно, надо остановить кровотечение. В условиях отеля сделать подобное невозможно.

– Я принес. Сейчас сделаю укол, – сказал сирийский доктор, поставив на стол большой термос со льдом и, вытащив какую-то ампулу, разорвал шприц.

– Что? Вы в своем уме? – бросив телефон, закричала Джин и схватила его за руку.

Она взглянула на название лекарства:

– Вы сумасшедший? Релаксанты нельзя вводить ни в коем случае.

– У генерала шок. Надо расслабить мышцы! – с возмущением ответил доктор.

– Вы не понимаете, если вы сейчас расслабите ему мышцы, когда у нас нет аппарата искусственного дыхания, он просто перестанет дышать самостоятельно и умрет, – резко сказала Джин. – В больнице при аппарате искусственного дыхания еще можно осуществить такую процедуру, но только не здесь. Оставьте, – приказала она. – Вы умеете измерять давление? Хотя бы простой манжетой? – строго спросила его Джин.

– Да, умею, – растерянно кивнул доктор.

– Тогда измерьте и доложите мне результат. Все, больше ничего не делайте. Уколы я сделаю сама, – распорядилась она и снова взяла трубку, проговорив:

– Прошу прощения.

– Я все слышала, – сказала Бушра. – Я прошу вас все время оставаться с моим мужем и сейчас же расскажу Башару обо всем происходящем. В том числе о поступке Махера и о бестолковости и совершенной некомпетентности врачей. Я сейчас позвоню в центральный госпиталь Дары, – продолжала она. – Везите Асефа туда. Я распоряжусь, чтобы все было готово. Вы сможете сделать ему операцию?

– Да, – ответила Джин. – Впрочем, я не владею методами, которым обучены ваши врачи, – предупредила она.

– Мне все равно, лишь бы мой муж остался жив, – взволнованно ответила Бушра.

– Давление ниже семидесяти миллиметров, – доложил офтальмолог.

– Плохо, – вздохнула Джин. – Большая кровопотеря. Какая группа крови у вашего мужа, госпожа? – спросила она Бушру.

– У него третья отрицательная, – ответила Бушра.

– Очень редкая группа крови. Я даже не уверена, что в больнице найдется донорская кровь такой группы, – покачала головой Джин.

– Я сейчас поговорю с Башаром и вылетаю к вам, – ответила Бушра. – Я смогу привезти, – добавила она.

– Привезите, это не помешает, но надо искать кровезаменитель, – ответила ее собеседница. – Пожалуйста, немедленно свяжитесь с госпиталем, госпожа, – попросила Джин. – Я сейчас наложу повязку, введу лекарства, и мы выезжаем. Пусть все приготовят к операции и трансфузии.

– Будет готово, не сомневайтесь, – пообещала Бушра. – Только прошу, не оставляйте моего мужа! Хоть я и не знаю вас, но только на вас надеюсь. Я присоединюсь максимум через два часа. Пока возьмите у Заира мой прямой номер и держите меня в курсе. При малейших препятствиях немедленно звоните, – закончила она.

– Благодарю, госпожа, я постараюсь сделать все возможное.

Джин сбросила вызов и передала трубку Заиру.

– Заводите машины. Едем в центральный госпиталь Дары. Вы знаете, где он находится? – поинтересовалась она.

– Да, госпожа, конечно.

– Держите капельницу, – Джин передала бутылку с физраствором помощнику. – Держите ровно. На торшере она висит криво и раствор поступает неравномерно. Покажите, что именно вы принесли? – обратилась она к офтальмологу. Тот молча протянул ей термос.