Текст книги "Фельдмаршал Репнин"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

3

Польское восстание, начавшееся весной 1794 года, продолжалось до глубокой осени того же года. На первых порах удача сопутствовала повстанцам. Вскоре после овладения Краковым у деревни Рацлавицы они вступили в бой с крупным российским войском и учинили ему полный разгром. Победа всколыхнула многие слои населения. «Борцы за свободу» поняли, что русские части можно побеждать, и стали быстро увеличивать свои ряды за счёт крестьянских ополченческих отрядов. Желая убедить крестьян, что участие в «освободительной войне» необходимо им самим, руководитель восстания Костюшко в мае обнародовал так называемый «Поланецкий универсал», которым объявлял крестьян лично свободными, разрешал им выход из поместий после выплаты ими всех долгов и налогов. Что до земли, то она оставалась в руках тех, кому она принадлежала, а принадлежала она главным образом шляхетству. Своим «универсалом» Костюшко надеялся поднять народный энтузиазм и на волне этого энтузиазма увеличить число своих воинов. Но, вопреки ожиданиям, результат получился обратный. Крестьяне рассудили: личная свобода – это, конечно, хорошо, но что делать с этой самой свободой, когда нет земли-кормилицы? Без свободы прожить можно, а без земли не проживёшь, и придётся снова свободному крестьянину идти в кабалу к землевладельцам...

10 октября 1794 года в сражении под Мацеевицами армия Костюшко потерпела сокрушительное поражение. Сам Костюшко был в этом бою ранен и взят в плен. А вскоре русские войска вошли в Варшаву. Восстание было подавлено. Правда, оставалось ещё разоружить мелкие разрозненные отряды, но это уже было делом времени.

Раненого Костюшко, после того как его жизнь стала вне опасности, повезли сначала в Киев к Румянцеву как главному руководителю российской армии, а оттуда через Москву в Петербург. Императрица Екатерина, а по примеру её величества и сановники видеть его не захотели, и он был сразу помещён в Петропавловскую крепость.

4

Между тем князь Репнин всё ещё оставался в Вильно. Главной причиной, заставившей его отложить поездку в Петербург, был начавшийся обратный отток беженцев из Литвы в глубинные районы Польши. Беженцы каким-то образом узнали о полном поражении повстанцев и аресте их главаря Костюшко раньше, чем люди, находившиеся на должностях, и, не мешкая, устремились в родные места в надежде успеть найти дома свои ещё не разграбленными. Снова напомнили о себе пленённые бунтовщики, но теперь они требовали освобождения.

   – Может быть, их и в самом деле отпустить? – предложил Репнину комендант. – Всё равно нечем кормить: у нас кончаются продукты.

   – Хорошо, – подумав, сказал Репнин, – прикажите начальнику тюрьмы, пусть всех отпустит.

Комендант отправился выполнять приказание, а Репнин подошёл к окну и долго стоял, глядя на городскую улицу, по которой реденькими группками шли люди в сторону Варшавской дороги – кто с тачками, а кто всего лишь с заплечными котомками. Репнин смотрел на это и думал... Думал о судьбе Польши и польского народа, на долю которого выпало столько несчастий. Да, внутренняя война закончена, но означает ли это, что теперь наступит тихая мирная жизнь? Вряд ли... А если и наступит, то не скоро. Войны без последствий не заканчиваются. Может случиться даже так, что Польша вообще лишится своей государственности. Обер-майор, приезжавший из Бреста, рассказывал, что австрийские войска уже успели захватить значительные части территорий Люблинского, Краковского и Сандомирского воеводств. Дело идёт к новому разделу Польши, и помешать этому вряд ли кто сможет.

Репнин направился к себе домой: он обещал жене вернуться до наступления темноты, а сумерки были уже где-то рядом.

У подъезда князя поджидал какой-то человек. Приблизившись, Репнин узнал графа Огинского, который был у него с требованием об улучшении условий содержания в тюрьме пленённых участников восстания.

   – Как вы здесь оказались?

   – Нас освободили, и я пришёл сюда, чтобы поблагодарить вас за всё, что вы для нас сделали.

   – Не стоит благодарности. Да, – вдруг вспомнил Репнин, – ваш главарь арестован. Наверное, будут другие аресты лиц, причастных к организации мятежа. На вашем месте я бы на время уехал за границу, например в Италию или ещё куда-нибудь.

   – Благодарю вас, я подумаю.

Они обменялись рукопожатиями и разошлись в разные стороны.

Дома Наталья Александровна встретила мужа вопросом, который задавала ему всё последнее время:

   – Есть ли новости из Петербурга?

   – Пока нет. О происходящих событиях мне по-прежнему приходится судить только по слухам, рассказам приезжающих с той стороны офицеров да по донесениям конных разъездов, посылаемых вглубь польской территории.

   – Помнится, ты собирался ехать в Петербург, если в течение недели не получишь оттуда письма. Ты не раздумал?

   – Мы выедем туда завтра или послезавтра. Сначала я должен сделать неотложные распоряжения относительно возвращения войск на зимние квартиры. Формально я всё ещё остаюсь главнокомандующим армией, поэтому не должен забывать о лежащих на мне обязанностях.

Кроме хлопот, связанных с размещением войск на зимние квартиры, у Репнина нашлись и другие дела. На несколько дней пришлось съездить в город Гродно, куда из Бреста переместилась главная квартира армии. Он принимал там участие в совещании командиров войск, размещённых на территории Польши. В Петербург Репнины смогли выехать только в первых числах декабря.

5

Президент военной коллегии граф Салтыков сидел за изучением карты Польши, когда Репнин вошёл к нему доложить о своём прибытии.

   – А, князь!.. – обрадованно раскрыл объятия Салтыков. – Проходи и садись. Я тут прикидываю, кому что от Польши достанется.

Увидев на мундире графа фельдмаршальскую звезду, Репнин удивился:

   – А я и не знал, что вы уже в новом чине.

   – Государыня милостива. На войне судьба не дала мне случая показать себя большим полководцем, зато на этом месте моё усердие щедро вознаграждено.

   – Я от души поздравляю вас с повышением.

   – Спасибо. Впрочем, о подобных вещах удобнее говорить в другой обстановке. Один приехал или с женой?

   – С женой.

   – Очень хорошо. Завтра воскресенье, а по воскресеньям я принимаю гостей. Жду тебя с супругой в два пополудни. Надеюсь, не откажешься?

   – Постараюсь прийти, если...

   – Что если?

   – У меня временами возникают сильные головные боли.

   – Ничего страшного. Мой главный повар умеет делать такие настойки, что мёртвого оживить могут. Буду ждать. Договорились? А коль договорились, можно и о деле поговорить. Как там поляки, больше не бунтуют?

   – Жизнь постепенно налаживается, но люди ещё не знают, что будет с их страной.

   – Что будет? А ничего не будет, потому как не будет самого государства и им придётся принимать подданство соседних стран. Король Станислав уже отрёкся от престола и намерен принять российское подданство. Речь Посполитая, можно сказать, канула в прошлое. Ты посмотри на эту карту, – возбуждённо продолжал Салтыков, – тут выделены районы, которые переходят к нам и которые войдут в состав Австрии и Пруссии. Видишь, от прежней Польши даже рожек и ножек не остаётся.

   – Надеюсь, этот раздел международным договором ещё не оформлен?

   – Пока нет, но за этим дело не станет: не успеем в этом году – оформим в будущем. Со своей стороны государыня уже приняла твёрдое решение: она берёт под свой скипетр Курляндию, Литву, Западную Белоруссию, Западную Украину и Подолию.

   – А в чьи руки попадает Варшава?

   – Варшава будет находиться под скипетром прусского короля. Да ты сам посмотри, на карте всё помечено.

   – У меня болят глаза, и без очков не смогу разобрать ни одной буквы.

   – Жаль, – сказал Салтыков. – Кстати, насколько мне известно, перешедшими к нам польскими землями придётся управлять тебе.

Репнин вспыхнул:

   – Но мне и без того хватает работы. Я генерал-губернатор Лифляндской и Эстляндской губерний. Кроме того, на мне всё ещё висит должность главнокомандующего армией.

   – Сочувствую, но придётся покориться: такова воля государыни. Что до должности главнокомандующего, – сделав паузу, продолжал Салтыков, – то о ней можешь забыть. То было временное назначение. Брестской армии больше нет, значит, не должно быть и командующего.

Репнин почувствовал, как в голове неприятно зашумело, сердце стало биться как бы рывками, временами пугающе затихая.

   – Тебе плохо? – заметил бледность на его лице Салтыков.

   – Ничего, скоро пройдёт.

   – Воды принести или водки? Со мной иногда тоже такое бывает. Но я лечусь водкой. Полбокала залпом – и как рукой снимает. Эй, человек, – крикнул он за дверь, – быстро подать водки! Мигом!..

Не прошло и минуты, как появились два лакея с подносами, на которых была водка и холодная закуска.

   – А это зачем? – сердито глянул он на закуску. – Я просил только водки. – Он сам налил в бокал водки и сунул в руки Репнину. – Пей, князь, выпьешь до дна и сразу почувствуешь, как станет легче.

После водки Репнину и в самом деле стало лучше, перебои в сердце прекратились.

   – Может, ещё? – предложил Салтыков.

   – Нет, нет, пусть ваши люди лучше помогут мне дойти до кареты. Я должен поехать домой.

   – Тогда не буду задерживать. Но помни: в воскресенье жду вместе с супругой.

Слуги готовы были донести гостя на руках, но делать этого им не пришлось: Репнину хватило сил самому дойти до кареты.

Когда он подъехал к своему дому, то снова почувствовал себя плохо. Выпитая по настоянию Салтыкова водка ударила в голову, и он смог добраться до своей комнаты только с помощью камердинера. Княгиня, пришедшая к нему, ужаснулась:

   – Боже, да ты, кажется, пьян! Как это тебя угораздило?

Репнин рассказал ей о сердечном приступе, случившемся с ним во время встречи с графом Салтыковым. Наталья Александровна расстроилась не на шутку.

   – Раньше ты жаловался только на головные боли, а теперь и сердце... Может, за доктором послать?

   – Не надо доктора. Всё уже позади. Только горит желудок. Ведь после водки я ничего ещё не ел.

   – Сейчас распоряжусь. Только не знаю, чего тебе принести. Скоромное нельзя – Рождественский пост начался. Может быть, икру с булочкой да кофею горячего?

   – Пожалуй, кофею выпью, – согласился князь.

После кофе и булочки с чёрной икрой ему стало гораздо лучше. Успокоившись, Наталья Александровна принялась расспрашивать о том, что нового довелось узнать ему в городе.

   – Новость одна, но такая плохая, что, наверное, из-за неё у меня сердце чуть не остановилось, – сказал князь мрачным голосом.

   – Что произошло?

   – Случилась величайшая несправедливость: не стало больше Польского королевства. Его решили поделить между собой три великие державы, в том числе и Российская империя. На карте Европы этой страны больше не будет.

   – Тебя это расстроило?

   – Расстроило – не то слово, меня это убивает. Помнится, – продолжил князь с возрастающей горячностью, – ещё не очень давно я спорил, доказывал графу Безбородко, нашему первому министру, что нельзя делить страну между более сильными державами как пирог, что Польша наш естественный союзник, народ её имеет с русским народом общие славянские корни, но граф не внял моим советам. Хуже того, как бы в отместку за мои убеждения земли, которые после раздела Польши переходят к России, решено передать под моё управление. Салтыков говорит, что уже и указ заготовлен. Осталось только его подписать. А сие убьёт меня окончательно.

   – Ты слишком близко всё берёшь к сердцу, – мягко заговорила Наталья Александровна, касаясь его руки. – Ты же не виноват в том, что случилось с Польшей. Пусть переживают другие, а твоя совесть чиста.

   – Я в этом не уверен. – Репнин пересел на оттоманку и, как бы исповедуясь, продолжил: – В молодости, будучи послом в Варшаве, я относился к полякам с той же высокомерностью, с тем же неприкрытым желанием согнуть их в бараний рог, как и некоторые нынешние дипломаты и политики. Представь себе такую картину. Идёт сейм. В зале самые знатные представители польского населения. Здесь же присутствуют иностранные послы, приглашённые в качестве гостей. Как всегда, на своём почётном месте находится король. А твой нынешний муж, которым ты порою восхищаешься, забыв об уважении к столь высокому собранию, сидит перед всеми с покрытой головой и голосом, от которого отдаёт самодержавностью, по-русски читает текст декларации российской императрицы, в которой её величество требует от польских властей, что они должны делать... В те минуты я был страшно горд от мысли, что именно мне было дозволено огласить сей судьбоносный документ. Теперь же, при вспоминании об этой сцене, мне становится ужасно стыдно.

   – Зачем ты всё это рассказываешь? Хочешь убедить меня, что ты хуже, чем я о тебе думаю? Но это тебе не удастся. Я люблю тебя и буду любить всегда.

   – Нет, милая, я не хочу, чтобы меня разлюбила. Упаси Боже! Я всего лишь хочу подготовить тебя к тому, чтобы ты правильно поняла решение, которое я принял.

   – Какое решение?

   – Я решил обратиться к императрице с прошением об увольнении со службы на покой по старости и плохому состоянию здоровья.

Наталья Александровна посмотрела на него долгим смеющимся взглядом.

   – Почему ты так смотришь? Тебе смешно?

   – Очень даже. Мне смешно, что ты назвал себя стариком.

   – Но я и в самом деле старик. Мне идёт уже шестьдесят первый год.

   – Ну и что? Да в тебя ещё молодые девушки влюбляются. Думаешь, не знаю?

   – Я с тобой серьёзно.

   – Ну, если серьёзно, то твоё решение меня может только радовать. Наконец-то ты будешь только моим. Поселимся где-нибудь в Подмосковье и устроим себе настоящий рай.

Утром Репнин встал без каких-либо признаков недомогания и в хорошем настроении.

   – Я забыл сообщить тебе вчера, – сказал он жене, когда садились завтракать. – Нас пригласил к себе на обед граф Салтыков.

   – Ты шутишь, сейчас же пост.

   – Ну и что? Граф из тех, которые имеют иное, собственное представление о соблюдении постов.

   – А тебе хочется пойти?

   – Нет, не хочется. Мне хочется сразу же после завтрака сесть за письмо императрице. Но с другой стороны, неудобно получится, если не придём... Видишь ли, Салтыков удостоен чина генерал-фельдмаршала и может бог знает что обо мне подумать.

   – Ты сказал, граф Салтыков – генерал-фельдмаршал? – удивлённо переспросила княгиня. – Но он же был чином ниже тебя.

   – Да, был когда-то, потом сравнялся, а теперь стал выше. Так бывает. Повезло, вот и всё.

   – Я знаю, от кого это везение. Платон Зубов, фаворит императрицы, Салтыковых наверх тянет.

   – Грех так говорить о людях, которых не знаешь. Я воевал вместе с графом в трёх войнах и знаю его как способного военачальника.

   – А ты, выходит, неспособный? По крайней мере, заслуг имеешь не меньше, чем он, а тебя уже сколько лет держат всё в том же чине генерал-аншефа.

   – Не знал, что сей случай может задеть твоё женское честолюбие, – усмехнулся Репнин. – Но не будем больше об этом. Давай решать: поедем или не поедем?

   – Мне не хочется, но если ты желаешь...

   – Не буду навязывать свою волю. Если тебе не хочется, не поедем.

   – Но надо как-то извиниться.

   – Пошлю человека с запиской, напомню о вчерашнем недомогании. Он поймёт.

Письмо императрице с прошением об увольнении Репнин отвёз в дворцовую канцелярию 14 декабря, а уже ровно через неделю получил на него собственноручный ответ на двух страницах. Её величество сожалела, что у князя ослаблено здоровье, но просила его не отрекаться от возложенных на него дел в столь трудный для страны час.

   – Что пишет, – спросила мужа Наталья Александровна, когда он закончил чтение письма, – даёт согласие на увольнение?

   – Прочти сама, – протянул он ей письмо.

Она читала долго, и пока читала, лицо её то бледнело, то краснело.

   – Что будешь делать? – спросила она, вернув письмо.

   – Выбора нет, придётся принимать новые обязанности.

Несколько дней спустя Репнина пригласили в дворцовую канцелярию, где вручили инструкцию относительно управления польскими землями, отошедшими к России. Затем он нанёс визиты фельдмаршалу Салтыкову и первому министру Безбородко, а вскоре после Рождества выехал в Вильно – свою новую резиденцию, назначенную самой Екатериной.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 1
ГОРОД ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

1

  этот раз Репнин и его супруга прибыли в Вильно с целым обозом всякого добра, рассчитывая задержаться здесь надолго. Теперь они имели здесь собственную карету, своих лошадей, приличную мебель. Да и с прислугой не стало проблем. Кроме камердинера и конюха, они взяли с собой из дворовой челяди пять человек. С жильём тоже устроилось хорошо. В городе оказалось несколько пустовавших домов, владельцы которых во время войны уехали в другие страны. Комендант предложил Репниным один из таких домов: они вселились с условием, чтобы тот постарался разыскать хозяина и уговорить его продать оставленную недвижимость за умеренную цену. Лишних денег не было, но на дом набрать можно было без хлопот.

После того как дела с вселением окончательно уладились, княгиня вдруг загорелась желанием осмотреть город из окошек своей кареты. В прошлый раз, когда они впервые приехали сюда, ей толком так и не удалось ознакомиться с его достопримечательностями. Шла война, в городе было неспокойно – в такой обстановке не до любования красотами. Зато теперь было тихо и можно было без боязни ехать куда угодно.

Сопровождать Наталью Александровну взялся муж. Ему тоже захотелось покататься по городу, посмотреть, как ведут себя его жители после того, как стали подданными Российской империи.

   – А город, оказывается, не такой уж большой, как я раньше думала, – заключила княгиня едва успели выехать на главную улицу. – Тысяч сто будет?

   – Жителей? Нет, всего-то около тридцати тысяч.

   – Мало, – разочарованно промолвила княгиня. – Но он всё равно красив. Правда?

   – Мне он тоже нравится. Чистенький, уютный.

Вильно и в самом деле был одним из живописнейших городов Европы. Расположенный у слияния рек Вилия и Вилейка, он производил впечатление курортного местечка, где всё внушало спокойствие и благодать. Основная часть городских строений высилась на речных террасах, что до окраинных домов, то они нашли себе место на плато. Речные долины окружали с разных сторон высокие холмы, что придавало городу особое очарование.

   – Здесь так хорошо, что я готова жить в этом городе до самой смерти, – восхищаясь открывавшимися перед её взором красотами, сказала княгиня.

   – Возможно, так оно и будет, – задумчиво ответил князь.

Несмотря на зимнее время, погода стояла тёплая, безветренная. На улицах было оживлённо. Но на бесснежных тротуарах поток людей не был таким густым, как в Петербурге или Риге. Некоторые горожане, увидев богатую карету, останавливались и долго глядели ей вслед, гадая, откуда мог появиться такой роскошный экипаж? В одном месте Репнин увидел небольшую толпу и, приказав кучеру остановиться, вышел к собравшимся поговорить. Увидев русского генерала, толпа присмирела, голоса затихли. Но стоило Репнину обратиться к ней на чистом польском языке, как она снова пришла в движение, и вскоре он оказался в плотном кольце. Посыпались вопросы:

   – Вот мы тут стоим и спорим: кому теперь служить должны – королю Станиславу или императрице Екатерине?

   – Король Станислав отрёкся от престола и, насколько мне известно, уже принял российское подданство.

   – А как же Речь Посполитая? Кто ею править будет?

   – Речь Посполитая ушла в прошлое, её больше не будет. Польша поделена между тремя соседними государствами.

   – Выходит, наш город теперь будет русским?

   – Вильно будет находиться под скипетром Российской империи.

   – А Варшава?

   – Варшава отходит к Пруссии[33]33
  Конвенция о разделе Речи Посполитой была подписана представителями Австрии, Пруссии и России в 1795 г. Австрии достались Малая Польша и часть Мазовии, остальная часть Мазовии вместе с Варшавой, а также другие польские земли на западе отошли к Пруссии. Россия присоединила к себе литовские земли, Западную Белоруссию и Волынь. С этого момента Речь Посполитая перестала существовать как независимое государство.


[Закрыть].

Толпа неодобрительно загудела. Многие осуждали такое решение. Коль судьбе угодно, чтобы Речи Посполитой больше не бывать, к Варшаве пруссаков всё же следовало не подпускать. Хотя поляки с русскими не всегда мирно жили, воевали между собой, однако те и другие из одного славянского племени образовались, есть у них общее в крови. Словом, под российским скипетром Варшаве было бы лучше...

   – А вы сами-то как относитесь к переходу в российское подданство? – поинтересовался Репнин.

   – Это вам шляхтичей надо спросить, они такими делами больше занимаются, а мы люди простые, нам не так уж важно, под каким царём жить, лишь бы хуже не стало.

   – Хуже не будет, – заверил Репнин.

   – А коли так, тогда и толковать больше нечего. Своей императрице можете передать, что Вильно бунтовать против новой власти не будет.

Покинув толпу, князь вернулся в карету. Кучер тронул лошадей.

   – Давно собиралась спросить, – заговорила Наталья Александровна, – почему Польшу называют Речь Посполитая? Литовцы имеют к этому названию какое-то отношение?

   – Да, имеют, и очень близкое.

   – Расскажи.

   – Когда-то Литва была самостоятельным великим княжеством. Особенно она усилилась при великом князе Гедимине. И всё же ей было трудно одной противостоять нашествиям рыцарей Тевтонского ордена, которые зарились на её богатые земли. Постоянные угрозы с запада заставляли Литву искать помощи у Польского королевства, которое, в свою очередь, видело в этих угрозах опасность и для себя тоже. Сама жизнь толкала их на объединение. Объединив свои силы, они смогли разбить войска Тевтонского ордена в Грюнвальдской битве, что ещё раз подтвердило истину: жить обоим государствам в крепком союзе спокойнее. И вот однажды их руководители собрались в польском городе Люблине и приняли решение объединиться в одно государство, которое назвали Речь Посполитая.

   – Давно это было?

   – Если мне память не изменяет, в 1569 году.

   – Стыдно признаться, но я ничего этого не знала, – сказала княгиня. – А могла бы и знать.

   – Познания не имеют границ, всего не узнаешь.

   – Но ты же знаешь. Я слышала, как ты свободно разговаривал с ними по-польски, а я польского не знаю. Кроме русского да французского, я вообще языков не знаю.

   – Знать чужеземные языки совсем не обязательно. Но поскольку мы намерены здесь жить, польский тебе придётся всё же учить, и я тебе в этом помогу.

   – А литовский?

   – Желательно и литовский тоже.

Репнин безвыездно находился в Вильно около двух недель. Затем, воспользовавшись снегопадами, он поехал санным путём в Полесье, а оттуда в Подолию – бывшие польские территории, отошедшие к России. Главной целью его поездки была установка новых пограничных столбов теперь уже на рубежах с Австрией и Пруссией, а также устройство застав на дорогах, пересекавших эти границы. Были у него и встречи с представителями губерний, в состав которых вошли новоприобретённые земли. Когда князь доехал до города Родомысль, появилось желание навестить фельдмаршала Румянцева. Отсюда до Киева оставалось совсем немного – вёрст сто пятьдесят, не больше.

Встреча старых боевых соратников была трогательной. Румянцев от радости даже прослезился. Семьдесят лет ему исполнилось. От прежней воинской выправки ничего не осталось. Годы сгорбили его, ходил он медленно, по-стариковски.

   – Я ещё своим ходом на Днепр хожу, краснопёрок ловлю, – похвалился он. – Но ты всё же выглядишь свежее.

   – Я на девять лет моложе, – напомнил Репнин.

   – Да, девять лет – для стариков это много значит. В прошлом году ко мне Суворов заезжал, – продолжал Румянцев. – Перед тем, как отправиться с поляками воевать. Он чуточку тебя постарше, но держится шустро, не даётся старости в лапы. Молодец!

Разговор продолжили за обеденным столом. Угощая гостя настойками домашнего приготовления, Румянцев расспрашивал его о жизни в Петербурге, где тот недавно побывал, о том, как проходили праздничные торжества по случаю заключения мира с Турцией.

   – Признаться, я ждал, что тебе дадут чин генерал-фельдмаршала, – сказал он. – Ты чем-то не угодил государыне?

   – Не могу представить чем, но с некоторых пор я стал чувствовать, что она уже не питает ко мне прежнего доверия. Недавно, убеждённый в этом, я подал прошение об увольнении по состоянию здоровья, но она мне отказала.

   – Да, государыня наша такая, – усмехнулся Румянцев. – Она из тех, кто никогда не выбрасывает со стола недовыжатые лимоны. По пути из Яссы, – продолжал он, – у меня останавливался Безбородко. Он говорил, что тебя подозревают в причастности к партии сторонников великого князя Павла. Может быть, в этом причина твоей опалы?

   – Не знаю. Но с Павлом и его сыновьями у меня действительно сложились хорошие отношения. Цесаревичам я когда-то давал уроки по некоторым наукам.

   – Думаю, со временем всё образуется, – успокоил гостя Румянцев. – Во всяком случае, расстраиваться не стоит.

Потом разговор зашёл на польскую тему. Здесь взгляды полностью совпали. Румянцев всё так же, как и Репнин, придерживался того мнения, что раздел Польши является величайшей ошибкой, которую рано или поздно придётся исправлять.

Репнин уехал от Румянцева успокоенным и ободрённым, словно получил от него желанный заряд энергии, угасание которой ощущал до сего дня. Снова оживились надежды, а надежды – это и есть жизнь.