Текст книги "Фельдмаршал Репнин"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава 2
ОТНЯТАЯ ПОБЕДА

1

Корпус двигался на юг с большой осторожностью, делая частые остановки, давая авангардным отрядам время для разведывания местности. Вопреки прежним данным в районах марширования корпуса неприятельские войска не появлялись. Кругом было пусто. Разведчики доходили до самого берега Дуная, но и там не обнаружили ни одного вражеского лагеря.

Репнин терялся в догадках: куда девались турки? Ещё недавно высказывались опасения, что они могут напасть первыми, собрав достаточное количество войск. Но вот прошли многие десятки вёрст, а их нет и в помине. Может быть, для движения на север они избрали другое направление?

Репнин не мог исключить того, что турки приняли решение уклониться от баталий, запереться в крепостях и ждать следующей кампании. Лето, считай, пролетело, наступала осень – время, когда невольно приходят мысли о зимних квартирах.

Так в сомнениях дошли до реки Сальчи. И тут князю донесли: обнаружен лагерь противника.

   – Велики ли его силы? – спросил Репнин разведчика.

   – Тысяч двадцать, а может и больше.

   – Обоз при лагере есть?

   – Есть, и очень большой.

   – А орудия?

   – И орудия есть. Сколько – подсчитать было невозможно, но то, что орудий много – это точно.

Репнин подумал:

   – Судя по вашим ответам, вы плохо рассмотрели лагерь противника. Приказываю возобновить разведку и добыть для показаний пленного турка. Поняли?

   – Так точно, ваше сиятельство.

   – С Богом!

Разведчики пробыли на задании весь остаток дня и всю ночь, вернулись только утром. И не с пустыми руками: привели с собой турка – из тех, какие обычно служат в обозах.

   – Что это он у вас дёргается? – разглядывая пленного, спросил разведчиков Репнин. – Дорогой не обижали?

   – Никак нет, ваше сиятельство, просто такой пугливый. Когда брали, совсем не сопротивлялся.

Репнин послал за генералами Кутузовым и Салтыковым. Те явились незамедлительно.

   – Турки обнаружены? – догадался Салтыков.

   – В нескольких вёрстах отсюда на берегу Сальчи стоят большим лагерем, – отвечал Репнин. – Разведчики утверждают, что их не менее двадцати тысяч. Давайте допросим пленного: может, он нам что расскажет?

   – За толмачом надо послать.

   – Толмач болен. Попробую поговорить с ним сам.

   – Знаете турецкий?

   – Когда во время переговоров в Кучук-Кайнарджи общался с турецкими уполномоченными, кое-чему научился.

И Репнин начал допрос:

   – Кто главный начальник в вашем лагере?

   – Сераскир Гассан-паша.

   – Не тот ли Гассан-паша, который был капитан-пашой?

   – Не могу знать.

   – Сколько у сераскира воинов?

   – Много.

   – Десять тысяч?

   – Много.

   – Двадцать?

   – Много.

   – Тридцать?

   – Много...

   – Что он говорит? – поинтересовались генералы.

Репнин перевёл им содержание ответов пленного.

   – Какой толк его допрашивать, – разочарованно резюмировал Салтыков, – он, наверное, и до десяти считать не умеет.

   – Надо нам самим взглянуть на этот лагерь, – предложил Кутузов.

На рекогносцировку выехали ещё до того, как в батальонах началась раздача завтрака. Проехав половину пути верхом, военачальники спешились и продолжали путь пешком, местами пригибаясь, чтобы не оказаться замеченными противником. Сопровождавший их казачий эскадрон спрятался в лощине, готовый в случае опасности прикрыть главных командиров.

По обычной традиции местом для своего лагеря турки избрали возвышенность, господствовавшую над местностью. С одной стороны лагерь прикрывала неширокая река Сальче с обрывистым берегом, с другой – заросший кустарником овражек. Фланги представлялись открытыми, если не считать обозных повозок, загораживавших проход внутрь лагеря. Воспрепятствовать атаке с флангов могли и вырытые здесь ретраншементы[25]25
  Ретраншементы - простейшие системы земляных укреплений с окопами и траншеями, а также препятствиями на случай атаки неприятельской кавалерии.


[Закрыть] с установленными на них орудиями. Судя по количеству палаток, в стане могло быть не более 20 тысяч человек.

Осматривая лагерь со стороны, военачальники оживлённо обменивались мнениями.

   – Может быть, удобнее атаковать со стороны овражка? – предложил Салтыков. – Там и кавалерию можно задействовать. Одним решительным ударом сбросим их в реку, и дело с концом.

   – Овражек может оказаться заболоченным, – возразил Кутузов. – На то место, как раз против овражка, удобнее поставить орудия. Лучшего места для батарей не придумаешь: и прикрытие есть, и фронт обстрела широк.

Репнин его поддержал:

   – Фронтальная атака нужна разве что для отвлечения сил противника, решающий удар учиним по правому флангу – там и повозок меньше, и ретраншемент послабее. Будет где развернуться нашим гренадерам.

   – А куда пустим кавалерию?

   – Кавалерии придётся подождать, пока турок не выбьем из лагеря.

Посоветовавшись таким образом ещё некоторое время, генералы вернулись к ожидавшим их казакам, сели на коней и поскакали в расположение своих войск. И сразу же началась подготовка к баталии.

На рубеж атаки противника выступили под покровом ночной темноты. Шли тихо, не подавая голоса. Однако как ни старались быть осторожными, неприятельские сторожевые посты опасность заметили. В лагере вспыхнули костры, забили барабаны, поднялась тревога. В этих условиях надо было действовать быстро и решительно. Батальоны стали занимать исходные позиции для штурма, а артиллеристы устанавливать орудия на местах, указанных в диспозиции.

Между тем стало светать. Теперь уже хорошо были видны не только палатки, но и передвигавшиеся с места на место группы солдат. Турки тоже готовились к сражению, но огня пока не открывали.

   – Пора начинать, – подал знак артиллеристам Репнин, когда приготовления к наступлению были закончены.

Грянул пушечный залп, за ним последовал второй. Турки ответили огнём своей артиллерии. И штурм начался.

Со стороны русских первым пошёл вперёд егерский полк кутузовского корпуса. Продвинувшись на расстояние ружейного выстрела, он залёг, ожидая, когда артиллеристы закончат пушечную пальбу по правому флангу и центру лагеря. Между тем турки стали скапливаться у своего ретраншемента и стоявших на краю лагеря повозок в надежде дать отпор наступающим. Казалось, ещё немного и они кинутся навстречу русским в рукопашную схватку. Вместо этого они неожиданно залегли и открыли по егерям ответный ружейный огонь. Идти в атаку ни та, ни другая сторона не решалась. Но вот к егерям присоединился гренадерский полк, и это взбодрило наступавших. Они не стали больше ждать, когда артиллеристы закончат своё дело, а по команде командиров дружно поднялись и с криками «ура» пошли в штыковую...

Турки защищались упорно. Но атаковавших оказалось больше, и они вынуждены были, оставив ретраншемент, отойти вглубь лагеря. Отступив, турки, однако, оборонялись достаточно организованно, даже временами переходили в контратаки. Паника в их лагере началась после того, как на поле боя ворвались конники генерала Салтыкова. Это произошло сразу же, как только смолкли орудия. Почувствовав свою слабость, турки оставили лагерь и стали отступать вдоль берега Сальчи к Дунаю. Русские преследовали их по пятам.

От полного уничтожения или пленения турок спасло только то, что на пути отступления оказалась крепость Измаил. Им вовремя открыли ворота и тем спасли от полного уничтожения.

Итоги короткой, но жаркой баталии Репнин и его соратники подводили, собравшись на совещании неподалёку от стен крепости. Победителям достались знатные трофеи, в том числе девять знамён и обоз с различным имуществом.

   – А теперь что будем делать? – спросили генералы.

   – Попытаемся взять крепость.

   – Измаил – сильная крепость, пожалуй, сильнее Очакова, – заметил осторожный Кутузов, – с ходу не возьмёшь.

   – В прошлую войну она нам уже покорялась, покорится и в этот раз.

   – Но тогда она была не такой маленькой, а сейчас – с полевыми орудиями не подступишься.

Репнин сам видел, что крепость стала совершенно другой. С момента окончания предыдущей войны турки затратили много сил и средств, чтобы сделать её поистине неприступной. По форме она напоминала гигантский треугольник, опиравшийся основанием на рукав Дуная и нацеленным на север острым углом. Оборонительные сооружения, начиная от вершины, тянулись как в правую, так и в левую стороны к основанию треугольника на расстояние до трёх вёрст. Основным препятствием для взятия крепости служили глубокий ров и высокий земляной вал, сооружённые по всему периметру. А внутри этого своеобразного треугольника находилась ещё и старая крепость с толстыми каменными стенами.

   – Как бы то ни было, а крепость мы должны взять, – твёрдо сказал Репнин. – Я сегодня же пошлю курьера в светлейшему с просьбой прислать дополнительное войско с осадными орудиями.

   – Ежели выделит нам хотя бы ещё три пехотных полка да ещё осадные орудия, тогда, конечно, можно попробовать.

   – Надо бы получше пленных допросить, – предложил Салтыков. – Может, в крепости турок немного... Тогда и сикурсу не понадобится.

Показания пленных оказались противоречивыми: одни говорили, что в крепости сорок тысяч воинов, другие – двадцать тысяч... Точно никто не знал, говорили обычно: много, а как много, о том один Аллах ведает...

После допроса пленных главные командиры посовещались ещё раз, после чего решили учинить осаду крепости и начать готовить её штурм.

2

Внушительный вид крепости вызывал у солдат удивление: не ожидали увидеть такое.

   – Смотри, махина какая! От угла правый ров версты на три тянется.

   – А левый ещё длиннее. Крепкий орешек!

   – А там внизу что за вода? Это и есть Чёрное море?

   – Это Дунай. До моря отсюда далеко.

   – А как далеко?

   – Говорят, пятьдесят миль.

   – А ежели вёрстами мерить?

   – Вёрст восемьдесят наберётся.

   – Далеко!..

Пока главные командиры размещали войска на подступах к крепости, Репнин писал главнокомандующему князю Потёмкину донесение о разгроме турецкого лагеря на реке Сальче и осаде крепости Измаил. В том же донесении он просил князя выделить в его распоряжение дополнительно три пехотных полка и осадные орудия, без которых взятие крепости штурмом будет затруднено...

Доставить донесение главнокомандующему Репнин поручил своему второму адъютанту, имевшему чин подпоручика. Это был ещё молодой офицер, но уже успевший зарекомендовать себя с самой хорошей стороны. Провожая в путь, Репнин просил его не задерживаться в Яссах, а отправиться в обратную дорогу сразу же, как только получит на то разрешение главнокомандующего.

Репнин не сомневался в том, что его просьба о сикурсе будет удовлетворена. Взятие Измаила было в интересах самого князя. Летняя кампания уже подходила к концу, а вверенная ему объединённая армия ещё не одержала ни одной крупной виктории, способной обратить на себя внимание европейских стран. А её величеству государыне Екатерине Алексеевне такие виктории были очень нужны.

...Курьер вернулся из главной штаб-квартиры через две недели – быстрее, чем ожидали. Принимая от него пакет, Репнин спросил:

   – На словах главнокомандующий ничего не просил передать?

   – Никак нет, ваше сиятельство. Фельдмаршал сказал, что всё необходимое найдёте в письме.

В пакете оказался ордер главнокомандующего. То, что в нём содержалось, повергло Репнина в недоумение: светлейший князь предписывал ему немедленно снять осаду крепости, отойти от Измаила на 20 вёрст, стать лагерем, после чего, сдав командование корпусом одному из своих генералов, прибыть в главную квартиру армии.

Раздосадованный содержанием ордера, Репнин пригласил к себе генералов Кутузова и Салтыкова.

   – Ничего не понимаю, – сказал он им, показывая полученную бумагу. – Что могло заставить главнокомандующего принять такое решение? Может быть, вы догадаетесь? Прочтите, потом скажете своё слово.

Приняв от него ордер, граф Салтыков прочитал его вслух, с тем чтобы избавить от этого своего товарища.

   – Ну что на это скажете?

Кутузов недоумённо пожал плечами, но говорить ничего не стал. Салтыков был более откровенным:

   – По моему разумению, Потёмкина толкнула на это зависть, от излишка которой он постоянно страдает. Князь, видимо, боится, что кто-то в глазах императрицы может подняться по способностям выше него самого.

   – Я так не думаю, – сказал Репнин.

   – А я в этом уверен, – настаивал Салтыков. – Князь завистлив, и об этом знают все. Уверен, отозвав вас, он сам примчится сюда, чтобы быть при штурме Измаила и тем умножить свою славу.

   – Не будем больше об этом, – не дал развернуться спору Репнин. – Как бы то ни было, мы обязаны выполнить приказ. Прошу дать распоряжение своим войскам погрузить имущество в обозы. На новое место двинемся завтра утром.

   – По какой дороге будем маршировать?

   – По той, что ведёт в сторону Хотина.

Приказ о снятии осады Измаила солдаты восприняли с удовлетворением. Они решили, что это связано с переходом войск на зимние квартиры, а жизнь в казармах – это гораздо лучше, чем ежедневные изнурительные земляные работы...

До назначенного места дошли за один переход, сделав в пути всего лишь два непродолжительных привала. После того, как палатки были поставлены и приняты меры предосторожности на случай неожиданного нападения противника, Репнин, желая хорошенько выспаться перед дальней дорогой в Яссы, засветло лёг спать. В Яссы он выехал рано утром вместе с эскадроном охраны, оставив вместо себя генерал-поручика Салтыкова.

Глава 3
РАДОСТИ И ОГОРЧЕНИЯ

1

Граф Салтыков глубоко заблуждался, думая, что Потёмкин приказал отвести войска из-под Измаила, опасаясь, как бы Репнин, завоевав крепость, не превзошёл его в полководческой славе. Причины на то были более серьёзные. Не муки зависти водили пером Потёмкина, когда он писал, казалось бы, совершенно нелепый ордер, а простой расчёт, нацеленный на то, чтобы любой ценой сохранить своё высокое положение. Он вдруг почувствовал, что стул под ним опасно зашатался, а зашатался потому, что у императрицы произошла смена альковых фаворитов. До последнего времени любовником её величества был Мамонов, тот самый Саша Мамонов, которого он, Потёмкин, лично рекомендовал императрице. Красивый, умный, ласковый молодой человек. А главное, глубоко преданный ему, Потёмкину, делавший всё в его пользу. И вдруг этот приятный во всех отношениях молодой человек влюбился в красавицу фрейлину и захотел на ней жениться.

Это случилось вскоре после заключения мира со Швецией. На обеде, устроенном её величеством в честь заключения мира, Мамонов, как всегда, вёл себя непринуждённо, много шутил. Но когда после обеда уединился с её величеством, он сделался печальным, упал перед ней на колени и со слезами на глазах стал целовать край её платья.

   – Что это значит, ты можешь мне объяснить? – встревожилась Екатерина.

   – Ваше величество, прошу милости, – удерживая себя от рыданий, проговорил Мамонов, – дозвольте уехать в Москву.

   – В Москву? Зачем?

   – Обстоятельства принуждают... Дозвольте сочетаться браком с девушкой, меня любящей.

Поражённая его признанием, Екатерина невольно опустилась в кресло, не в состоянии вымолвить ни единого слова. Никогда не думала она, что окружавшие её лица способны на измену. В её сознании измена представлялась высшим людским пороком. И вот она слышит чудовищное признание: ей изменяет человек, которого она искренне любила, с которым делила своё ложе... Да возможно ли это?..

Наконец императрица взяла себя в руки и, глядя на предавшего её любовника, ледяным тоном проговорила:

   – Встаньте и поступайте, как знаете, отныне я дозволяю вам всё.

Узнав о разрыве отношений между государыней и Мамоновым, Потёмкин расстроился. Он сожалел, что в тот момент его не оказалось в Петербурге. Будь он там, не допустил бы этого... Ещё больше расстроился он, когда его осведомитель сообщил из Петербурга, что новым фаворитом Екатерины сделался некий Зубов. Об этом человеке Потёмкин почти ничего не знал. Знал только, что тот находился под покровительством Салтыковых, а графы Салтыковы о том только и думают, как бы лишить светлейшего князя всего того, что дала ему императрица.

Между тем в Яссах стали распространяться слухи, что дни всесильного князя сочтены: кончилось его время. Потёмкин совсем пал духом. Он терялся в предположениях, не знал, как ему быть... Особенно действовало на него молчание императрицы. Раньше она буквально забрасывала его письмами, а после появления в её окружении Зубова писать перестала. Отчаявшись, он направил ей письмо, окроплённое слезами. Он писал: «Матушка, всемилостивейшая государыня! Матушка родная! При обстоятельствах, Вас отягчающих, не оставляйте меня без уведомления. Неужели Вы не знаете меру моей привязанности, которая особая от всех? Каково слышать мне со всех сторон нелепые новости и не знать: верить ли или не верить? Забота в такой неизвестности погрузила меня в несказанную слабость»...

Спустя некоторое время после отправления этого послания он написал императрице второе такое же слезливое письмо, потом третье. Императрица наконец поняла, чего он добивается, и разрешила приехать в Петербург. Пусть едет, пусть убедится, что её отношение к нему нисколько не изменилось, она по-прежнему питает к нему дружеские чувства...

Потёмкин воспрял духом. Ещё бы! Появилась такая прекрасная возможность закрыть рты своим недоброжелателям! Он поедет в Петербург, и пусть увидят, что не отвергнут государыней, что по-прежнему является влиятельнейшим лицом Российской империи. Радуясь, он, однако, понимал, что ехать в столицу с пустыми руками плохо, что надо бы порадовать её величество достойным подарком. Как в прошлом году, когда он предстал пред очи её величества с рапортом о взятии Очакова. Вот бы и сейчас поехать с подобным известием!..

И ему неожиданно повезло: в штаб-квартире появился курьер от Репнина с известием об осаде Измаила. Потёмкина тотчас осенило: будет её величеству подарок! Он приедет в Петербург с новой славной победой!.. Так возник новый план: князя отозвать в Яссы, а самому ехать брать Измаил.

При встрече с Репниным, приехавшим к нему из-под стен Измаила, светлейший не стал скрывать своего плана, умолчал только о том, для чего это ему нужно – брать Измаил непременно самому, а не поручить сие одному из опытных военачальников. Желая заставить светлейшего полностью раскрыться, Репнин сказал, что сможет сам взять турецкую крепость, если ему выделят ещё одну пехотную бригаду и тяжёлую артиллерию.

   – Нет, нет, брать Измаил поеду сам, – тотчас возразил Потёмкин. – А вы должны оставаться здесь, при главной штаб-квартире. – И после паузы добавил: – Я должен доказать, что ещё на что-то способен, а то мои враги и так уже говорят, что я занимаюсь одними развлечениями.

   – А сколько вы намерены взять с собой войск?

   – Всю армию. Ордера корпусам уже посланы.

   – Но если стянуть под Измаил все силы, Молдавия и Валахия останутся без прикрытия. Турки могут этим воспользоваться.

   – Риск есть, но кто не рискует, битв не выигрывает. Впрочем, – добавил Потёмкин, – я готов выслушать ваши предложения.

   – Дайте в моё распоряжение хотя бы одну дивизию.

   – Хорошо, я пошлю кавалерийский корпус графа Салтыкова, он мне там не понадобится.

Репнин понял, что изменить что-либо в планах Потёмкина не удастся, и вместе с комендантом города пошёл смотреть выделенную ему квартиру.

   – Я приберёг для вашего сиятельства чудесненький домик, – дорогой рассказывал комендант. – Да вы, наверное, уже знаете, что это за дом. Раньше в нём проживал фельдмаршал Румянцев. И садик при нём имеется.

   – Давно фельдмаршал уехал в Петербург?

   – Не очень... Только почему в Петербург? Его сиятельство отправился на покой в своё имение, что под Киевом. Во всяком случае, так мне сказал один из его адъютантов, оставшийся служить при штаб-квартире.

Дом, куда привёл нового жильца комендант, оказался настолько просторным, что, кроме самого Репнина, в нём разместились два его адъютанта, денщик и три офицера из эскадрона охраны – того самого, который сопровождал его в пути от Измаила до Ясс. С этого дня у Репнина началась новая жизнь, куда более устроенная, чем жизнь походная.

2

Потёмкин выполнил обещание, прислал-таки в распоряжение Репнина корпус Салтыкова. Сам граф этому был рад и не рад. С одной стороны, он был доволен тем, что избавился от общения с Потёмкиным, которого недолюбливал, а с другой – сожалел, что лишился возможности участвовать в штурме крепости. Салтыков был человеком честолюбивым, мечтал о повышении в чине, новых наградах – всё это ему могло дать участие в штурме, но теперь, оказавшись в глубоком тылу, о новом витке боевой славы нужно было на время забыть.

   – Когда начнётся штурм крепости? – поинтересовался Репнин.

   – Диспозиция ещё не составлена, но подготовка идёт вовсю.

   – Под руководством самого главнокомандующего?

   – Ну что вы!.. – усмехнулся Салтыков. – Потёмкин всё взвалил на Суворова, его назначил ответственным за штурм, а сам уютно устроился в двадцати вёрстах от крепости.

   – Не в том ли лагере, который мы облюбовали, отступив от крепости?

   – В том самом. Ему уже и домик там поставили: не захотел жить в палатке.

Генералы обсудили план действий на ближайшее время. Было решено эскадроны корпуса разместить неподалёку от Ясс таким образом, чтобы в случае угроз со стороны противника можно было быстро развернуться в боевой порядок и организованно вступить с ним в бой. Кроме того, нашли целесообразным создать небольшие конные отряды для разъездов вблизи турецких войск. Были продуманы все меры, чтобы неожиданное выступление турок не застало русские войска врасплох.

   – Если турки нападут, нам, конечно, придётся трудно, – сказал Репнин, – но до возвращения Потёмкина с главными силами должны продержаться. Всё зависит от того, как долго будет продолжаться осада.

   – Перед отъездом я встречался с Суворовым. Он горит желанием взять Измаил через две-три недели.

   – Дай-то Бог!

В день прибытия корпуса Салтыкова в Яссах стояла солнечная погода, но потом неожиданно наползли тяжёлые тучи, и начались дожди со снегом. Похолодало. Впрочем, ничего удивительного в том не было: наступил декабрь. В прошлом году в эту пору армия уже стояла на зимних квартирах. Теперь же о тёплых жилищах солдатам и офицерам действующих войск оставалось только мечтать. Потёмкин твёрдо решил не прекращать боевых действий, пока не будет взят Измаил.

В Яссах падения сильнейшей турецкой крепости ждали все. С нетерпением ждал этого и князь Репнин. Но пока не поступало никаких известий: Потёмкин упорно молчал. Но вот наконец это случилось уже в середине декабря – в Яссы прискакал курьер с пакетом от главнокомандующего на имя императрицы. Что содержалось в том пакете, курьер не знал, но Репнину сообщил, что Измаил взят штурмом и главным героем сего дела стал генерал Суворов, если не считать самого главнокомандующего светлейшего князя Потёмкина.

После короткого разговора с Репниным курьер не задерживаясь поехал дальше, до самого Петербурга, но уже не верхом, а на тройках особого назначения – от станции к станции, делая короткие остановки только для смены лошадей. Великую радость вёз он императрице, и ради этой радости стоило постараться.

Через некоторое время в Яссах появился и сам Потёмкин. Он был как никогда шумлив и весел. Взахлёб рассказывал, как брали на шпагу неприступную крепость, которую турки считали самой надёжной опорой на всём Северном Причерноморье. Без малого сорок тысяч человек насчитывалось в гарнизоне сей крепости. И хотя на русской стороне войск было не больше, а даже меньше, чем у турок, воины её величества, желая порадовать свою августейшую императрицу, нанесли туркам сокрушительное поражение, показав, что в мире нет такой силы, которая смогла бы противостоять русским богатырям.

В тот же день, день возвращения светлейшего князя в Яссы, в офицерском собрании был устроен грандиозный бал: с шумным застольем, музыкой и танцами. На следующий день повторилось то же самое. И так всю неделю. Пили, веселились и славили победителя турок светлейшего князя Потёмкина. Имена Суворова, Кутузова и других генералов штурма крепости почти не упоминались.