Текст книги "Фельдмаршал Репнин"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Глава 6
ДУШЕВНЫЕ ТРАВМЫ

1

О заключении мира в Яссах Репнин узнал, уже будучи в подмосковном имении Воронцово. Когда после длительного путешествия он до него добрался, жена вместе с младшей дочерью Дашей были уже здесь.

Встреча супругов не была такой радостной, какая ими ожидалась. Княгиня Наталья Александровна увидела в глазах мужа глубокую печаль и сразу насторожилась.

   – Ты не заболел?

   – Да нет, просто устал. Правда, чуточку голова побаливает, но это от усталости. Отдохну немного, и всё пройдёт. – И, не желая больше говорить об этом, переключился не семейную тему: – Дашенька стала ещё краше, чем была. А почему нет с вами Сашеньки и Параши?

   – У них теперь свои семьи, а где семьи, там и заботы.

   – Виноват, я почему-то забываю об этом. Мне временами представляется, что они всё ещё находятся под твоим крылом.

   – Были под крылом, да теперь оперились и улетели по своим гнёздам.

Находясь в постоянных разъездах, на дипломатической и военной службах, Репнин не видел, как росли его дети. А их у него было четверо. Правда, сын Никита, на которого возлагалась надежда как на продолжателя рода Репниных, умер ещё в младенчестве, но дочери, слава Богу, были живы и здоровы. Старшая, Александра, была замужем за князем Григорием Семёновичем Волконским, а Прасковья – за князем Фёдором Николаевичем Голицыным. Жизнь идёт по своим законам. Казалось, ещё совсем недавно ухаживал князь Николай за своей Наташей, предлагал ей свою руку и сердце, и вот они уже старики... Ему вот-вот должно исполниться пятьдесят восемь – возраст, при котором в добрые времена уже думали о покое.

За праздничным столом, устроенным по случаю встречи, Наталья Александровна сказала супругу:

   – Обычно, встречаясь, ты всегда интересовался прежде всего столичными новостями, а сейчас я не услышала от тебя ни одного вопроса. У тебя есть на это причины?

   – У меня такое чувство, что хороших вестей из Петербурга мне ожидать сейчас не приходится.

   – Но не станешь же относить к плохим вестям награждение тебя вторым орденом Святого Георгия первого класса.

   – За что такая почесть?

   – За победу при Мачине. Разве тебя не известили?

   – Наверное, это должен был сделать князь Потёмкин. Наша встреча с ним была столь короткой, что он, наверное, забыл это сделать. Впрочем, если наградили – хорошо, орден никуда не денется.

Репнин говорил об ордене без особой радости. Наталья Александровна догадывалась почему: за славную победу в Мачинском сражении её супруг заслуживал фельдмаршальского чина – о том весь Петербург говорил, – но государыня оставила его в звании генерал-аншефа.

   – Я привезла для тебя газеты, главным образом иностранные, – продолжала разговор княгиня. – Надеюсь, тебе они понадобятся.

   – Я проведу здесь целую зиму. Без газет было бы скучно.

   – Кстати, уже будучи в Москве, увидела новый журнал. Он издаётся здесь, в Москве. Мне удалось купить первую книжку.

   – Как называется?

   – «Политический журнал». Там есть историческое и политическое обозрение прошлого года, сделанное господином Сохацким. Могу слугам приказать, чтобы принесли.

   – Не стоит. Я могу заняться им во время послеобеденного отдыха.

«Политический журнал» оказался довольно приличным изданием в мягкой обложке. Главная роль в его издании принадлежала профессору философии Московского университета П.А. Сохацкому. Составленное им историческое и политическое обозрение 1789 года было посвящено политическим событиям во Франции.

«В 1789 году, – писал автор, – весь свет потрясён был столь сильно, что везде открылись чрезвычайные движения, и произошло в Европе начало новой истории человеческого рода. После многих столетий 1789 год есть самый достопамятный. Со времени Крестовых походов никогда ещё не было такой эпохи, как сия, в которой бы политическое мнение распространилось и промчалось через всю Европу с такою живостью и сочувствием. Дух свободы учинился воинственным при конце осьмнадцатого так, как дух религии при конце одиннадцатого века. Тогда вооружённою рукою возвращали Святую землю, ныне святую свободу. Тогда ратовали против Саладинов, ныне против своих собственных государей. Французы брали тогда крепости у неверных королей, ныне брали они у христианнейшего...»

   – Это какой христианнейший король имеется в виду? – спросила княгиня мужа, который по её просьбе читал обозрение вслух.

   – Французы так обычно называли своего короля Людовика Шестнадцатого.

Репнин откинулся на подушку и глубоко задумался.

   – О чём думаешь? – не выдержала затянувшейся паузы княгиня.

   – Трудно передать в двух словах.

   – Может быть, прекратим чтение?

   – Согласен. Эта статья не для семейного чтения.

   – А о чём ты всё-таки думал?

   – О событиях во Франции. Думаю, всё то, что там происходит, будет иметь большие последствия.

   – Хочешь сказать, плохие?

   – И плохие тоже. Меня поразили слова известного французского писателя Жана Жака Руссо, которые однажды прочитал в одной парижской газете: «Свобода – прекрасная пища, но требуется хороший желудок, чтобы её переварить». А такие желудки, которые имел в виду Руссо, далеко не у всех людей.

   – События во Франции начинают сказываться и на нас тоже, не говоря уже о Польше.

   – А что в Польше?

   – Разве не слышал? Сейм принял новую конституцию, в которой шляхетскому сословию подтверждены свободы, льготы и первенство в частной и общественной жизни. Польский престол объявлен избирательным по фамилиям.

   – Сие меня мало заботит, – сказал Репнин. – Меня заботит непрекращающаяся борьба за власть, которая ослабляет эту страну и может привести к отторжению от неё значительных территорий, как уже было однажды. А как относятся к парижским событиям в Петербурге? вдруг спросил он.

   – Даже не знаю, что на это сказать... Государыня от сих парижских известий сделалась раздражительной. Сочинителю Радищеву за его книгу, в которой он людскую бедность описывал, суд учинила. Раньше бы на его рассуждения о вольностях внимания не обратила, а тут суд... А ещё много разговоров о масонах, – продолжала она, – хотя многие толком не знают, что сие есть. Говорят, те, кто в масонах значатся, будто бы больше к наследнику престола Павлу Петровичу склоняются. Так оно или не так, но эти самые масоны государыню сильно раздражают, их главный начальник сочинитель Новиков под стражу взят, следствие над ним чинят.

Слушая рассказ жены, Репнин удивлённо покачивал головой, воздерживаясь, однако, от комментариев.

   – Ты, наверное, знаешь, кто такие масоны, – спросила Наталья Александровна. – Неужели правда, что они замышляют возвести на трон Павла при живой императрице?

   – Я так не думаю, – отвечал Репнин с неохотой. – Видишь ли, масон слово французское и переводится на русский как «каменщик». А вообще-то это своеобразное полурелигиозное течение, не имеющее опасных помыслов. В ложах, как называют места их сходок, собираются обычно добрые люди. Масоны призывают своих сторонников к объединению с целью искоренения в обществе пороков путём самопознания и самоусовершенствования людей.

   – Ежели это так, почему на них такие гонения?

   – Наверное, потому, что слишком много создают вокруг себя тайн.

Стараясь перехватить его ускользающий взгляд, Наталья Александровна неожиданно спросила:

   – Ты тоже значишься в масонских списках?

   – Не думаю. Их вечера я посещал всего лишь несколько раз любопытства ради. Но почему ты спрашиваешь?

   – Потому что твоё имя найдено в списке у этого самого Новикова. А ещё говорят, подозрения на себя тем усиливаешь, что слишком близко держишься с великим князем.

   – Отношение великого князя ко мне действительно хорошее, но сие никак не связано с моим посещением масонских лож. Его высочеству угодно считать меня одним из самых образованных людей Петербурга, и ему хотелось бы, чтобы я стал воспитателем его детей.

   – И ты, конечно, отказался?

   – Мой дед был солдатом, отец был солдатом, и я тоже хочу быть до конца дней своих солдатом.

   – И правильно делаешь. Но стоит ли из-за этого сердиться?

   – А я разве сержусь? Извини, бывают вещи, которые меня очень раздражают.

   – Я должна сама извиниться перед тобой. Не буду больше донимать глупыми вопросами.

Хотя Репнин и давал себе слово заняться газетами и журналами только после того, как хорошенько отдохнёт, желание получше узнать, что делается в мире, взяло верх, и уже на следующее утро, когда жена ещё спала, он спустился в столовую, которая одновременно служила гостиной и библиотекой. Газеты и журналы аккуратными стопками лежали на ломберном столике. Придвинув кресло поближе к столику, он уселся поудобнее и принялся за чтение.

После беглого просмотра газеты Репнина разочаровали. В них он не нашёл даже откликов на заключение мира между Россией и Турцией. Впрочем, для этого ещё не подоспело время, скорее всего отклики появятся позднее, когда трактат подвергнется ратификации высочайших особ. Но поражало то, что о взаимоотношениях России с Турцией ничего не писали, словно между ними и не было войны. Скудны были сведения и о событиях в революционной Франции, а также отклики на эти события в других странах. Его внимание привлекла лишь запоздалая заметка о впечатлениях в Петербурге от взятия Бастилии, подписанная инициалами Ф.С.

«Весть о взятии Бастилии, – говорилось в ней, – быстро распространилась и была принята различно, смотря по положению и настроению каждого. При дворе она вызвала сильное волнение и общее неудовольствие. В городе впечатление было совершенно обратное, и хотя Бастилия не грозила ни одному из жителей Петербурга, я не могу передать энтузиазма, вызванного среди негоциантов, купцов, мещан и нескольких молодых людей из более высокого класса падением этой государственной тюрьмы, этим первым триумфом бурной свободы. Французы, русские, датчане, немцы, англичане, голландцы, все посреди улицы поздравляли друг друга, обнимались, словно их избавили от тяжёлой цепи, сковывавшей их самих.

Это увлечение продолжалось очень недолго. Страх скоро погасил первую вспышку. Петербург не был ареной, на которой можно было безопасно обнаруживать подобные чувства».

От газет и журналов Репнина отвлекла проснувшаяся супруга. Она напомнила мужу о его обещании в течение нескольких дней не утомлять себя никакими печатными изданиями, заниматься только развлечениями и ничем больше. Потом она приказала слугам накрывать на стол, и начался семейный завтрак.

Некоторое время Репнин точно соблюдал установленный для него режим, не брал в руки ни газет, ни книг. Но однажды Наталья Александровна сама прибежала к нему с газетой, только что доставленной из Москвы:

– Посмотри, что тут написано. Это ужасно, ужасно!

В газете содержалось сообщение о казни французского короля Людовика XVI, свершившейся 21 января 1793 года. В той же газете был помещён именной указ императрицы Екатерины Второй от 8 февраля 1793 года «О прекращении сообщения с Францией».

«Замешательства, во Франции от 1789 года происшедшие, не могли не возбуждать внимания в каждом благоустроенном государстве. Доколе оставалась ещё надежда, что время и обстоятельства послужат к образумлению заблужденных и что порядок и сила законной власти восстановлены будут, терпели мы свободное пребывание французов в империи нашей и всякое с ними сношение. Видев после буйство и дух возмутительной противу государя их, далее и далее возрастающий, с неистовыми намерениями правила безбожия, неповиновения верховной государственной власти и отчуждённого всякого доброго нравоучения не токмо у себя утвердить, но и заразу оных распространить во вселенной, прервали мы политическое отношение с Францией, отозвав министра нашего с его свитою и выслав из столицы нашей поверенного в делах французского, к чему и то ещё имели право, что как взаимные миссии заведены были между нами и королём, то по разрушении бунтовщиками власти его, при содержании его в страхе и неволе, несвойственно уже было иметь вид сношения с похитителями правления. Ныне, когда к всеобщему ужасу в сей несчастной земле преисполнена мера буйства, когда нашлося более 700 извергов, которые неправедно присвоенную ими силу до того во зло употребили, что подняли руки свои на умерщвление помазанника Божия, законного их государя, в 10 день генваря сего года лютым мучительным образом в действо произведённое, мы почитаем себе долгом перед Богом и совестию нашей не терпеть между империею нашей и Франциею никаких сношений, каковые между государствами благоустроенными существуют, доколе правосудие Всевышнего накажет злодеев и Его святой воле угодно будет положить предел несчастиям сего королевства, восстановя в нём порядок и силу власти законной»...

Прочитав указ до конца, Репнин посмотрел на жену таким взглядом, словно ждал от неё ответа.

   – Ты решил ехать в Петербург? – спросила она.

   – События такие, что должен ехать.

Она не стала его отговаривать.

   – Выедешь завтра?

   – Сегодня уже поздно. Завтра утром. До Москвы на своих, а оттуда уже на станционных. Что до вас с Дашей, – добавил он, – то поживите пока здесь. Я напишу, как вам быть дальше.

   – За нас можешь не беспокоиться, – грустно сказала Наталья Александровна. – Будем надеяться, что разлука будет недолгой.

2

Приехав в Петербург, Репнин решил прежде всего нанести визит президенту коллегии иностранных дел Безбородко. Не только потому, что тот был первым министром и считался одним из ближайших советников императрицы. Он знал Безбородко уже много лет, поддерживал с ним дружеские отношения ещё со времён Русско-турецкой войны 1768-1774 годов, когда тот служил у Румянцева в качестве личного секретаря.

Первого министра Репнин нашёл в конференц-зале коллегии, где тот принимал присягу от бывшего сотрудника французского посольства, решившего не возвращаться в мятежный Париж, а принять российское подданство. Это был человек лет сорока, свободно владеющий русским языком.

Репнин уже знал о решении императрицы привести к присяге всех французов, находившихся в России и желавших в ней остаться. Что до тех, кто такого желания не имел, то им было приказано немедленно покинуть пределы России.

Стараясь не отвлекать первого министра от дела, Репнин присел на скамью, стоявшую у входа, и стал ждать, когда закончится необычная церемония. Текст присяги был написан заранее, и человеку оставалось только достаточно громко его прочитать, держа одну руку на Священном Писании.

   – ...А потому, – в абсолютной тишине раздавался напряжённый голос, – пользуясь безопасным убежищем её императорского величества самодержицы Всероссийской, даруемым мне в её империи, обязуюсь – при сохранении, как выше сказано, природной моей христианской веры и исповедания... и достодолжном повиновении законам и правлению, от её величества учреждённым, – прервать всякое сношение с одноземцами моими французами, повинующимися настоящему неистовому правительству, и оного сношения не иметь, доколе с восстановлением законной власти, тишины и порядка во Франции последует от её императорского величества на то разрешение. В случае противных сему моих поступков подвергаю себя в настоящей временной жизни по законам, в будущем же суду Божию. В заключение же клятвы моей целую слова и крест Спасителя моего. Аминь.

Едва француз произнёс последние слова, как русский священник, всё это время стоявший с ним рядом, подставил ему массивный бронзовый крест. Француз, перекрестясь, поцеловал сей крест, после чего, посчитав церемонию законченной, стал смотреть по сторонам, отыскивая нужного ему человека. Этим человеком оказался граф Безбородко. Первый министр с важным видом подошёл к нему и, поздравляя с вступлением в российское подданство, пожал ему руку. Репнин решил воспользоваться случаем и, приблизившись, тоже поздравил француза, а потом уже поздоровался с самим Безбородко.

   – Давно приехали? – спросил Безбородко.

   – Несколько часов назад.

   – Очень хорошо, что приехали. Государыня о вас спрашивала, и я уже собирался послать человека за вами.

   – Вы знали, где я?

   – Мне сказал об этом Кутузов.

   – Михаил Илларионович? Где он сейчас?

   – Послан в Константинополь во главе большого посольства.

Разговор продолжили в кабинете первого министра. Однако здесь уже говорили о более серьёзных вещах. Безбородко рассказал, что государыня всё ещё не оправилась от потрясения, вызванного сообщением о казни французского короля, сделалась раздражительной и мнительной: всюду ей мерещатся измены. Как полагают некоторые люди из её окружения, она считает способным на измену даже собственного сына великого князя Павла.

   – Возможно, мне не следовало рассказывать вам об этом, – говорил Безбородко, – но я полагаюсь на вашу порядочность и надеюсь, что разговор этот останется между нами в глубокой тайне.

Репнин промолчал.

   – Хотите послушать моего совета? – продолжал Безбородко. – Ежели хотите, чтобы вас не обошли чином генерал-фельдмаршала, которого вы заслужили, постарайтесь держаться подальше от наследника престола.

Репнин почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он ждал, что первый министр заговорит сейчас об аресте Новикова, масонской ложе и наметившейся в ней партии в поддержку прав Павла на российский трон и о подозрениях в участии или сочувствии этой партии его, князя Репнина. Однако Безбородко ничего этого не сказал.

   – Вам известно, для чего я понадобился государыне? – спросил Репнин.

Безбородко пожал плечами:

   – А что вы сами можете об этом думать?

   – Не по делам ли, связанным с событиями во Франции?

Безбородко тяжело вздохнул:

   – Сейчас весь мир живёт этими событиями. Но есть у нас более конкретная препона. Я имею в виду положение в Польше.

   – Там что-нибудь случилось?

   – Вы, наверное, уже знаете о принятии польским сеймом новой конституции. В последнее время в связи с событиями во Франции положение в этой стране обострилось и угрожает интересам Российской империи.

   – Снова конфедераты?

   – Они сумели захватить реальную власть в стране: разжигают антирусские настроения, создают новые вооружённые отряды, открыто выступают против присутствия на территории королевства наших войск.

   – Они это делали и раньше.

   – Но не так вызывающе, как сейчас.

   – И что думает об этом сама императрица?

   – Действиям конфедератов решено противопоставить жёсткую позицию. Нами уже достигнута договорённость с прусским королём об отторжении части польской территории в пользу соседних с нею государств. По этой договорённости мы должны получить Волынь и Подолию, а также земли, некогда принадлежавшие белорусам, вместе с Минском.

   – А что получит Пруссия?

Уловив в словах собеседника нотки неодобрения, Безбородко насторожился:

   – Пруссия, конечно, тоже что-то получит. А вас это беспокоит?

Репнин оставил его вопрос без ответа. После минутного молчания он заговорил:

   – С некоторых пор меня всё чаще стали посещать мысли, что мы в Польше проводили неправильную политику, совершали одну ошибку за другой, в том числе и я как проводник этой политики. Всё-таки во взаимоотношениях с Польшей нам следовало исходить из той посылки, что русские и поляки есть народы одного корня. В отношениях с этой страной нам следовало бы искать такие нити, которые смогли бы связать нас в нерасторжимый союз на вечные времена.

   – А мы что делаем?

   – А мы мало-помалу урезаем эту страну, и выгоды от этого получают прежде всего Пруссия и Австрия. Так можно дойти до того, что Польского королевства вообще не будет на карте Европы.

   – Виноваты в том будут сами поляки. Поляки слишком горды и заносчивы. Я лично не буду плакать оттого, что однажды Пруссия окажется пограничной с нами страной. Во время русско-турецкой войны Пруссия делом доказала, что может быть верной и хорошей союзницей.

Разговор угрожал перерасти в спор, и чтобы не допустить этого и разрядить обстановку, Репнин попросил приказать дежурному лакею принести чаю.

   – Может быть, лёгкого вина? – предложил Безбородко.

   – Можно и вина.

За вином о Польше более не говорили. Безбородко рассказывал о том, как в Яссах был заключён с турками мирный трактат на основе предварительных условий договора, которые в своё время были подписаны ещё Репниным. Потом договорились о времени, когда будет удобно попросить приёма у государыни.

3

На приём к императрице Репнин и Безбородко, как и намечали, пошли вместе. Перед этим первый министр успел сообщить её величеству о приезде Репнина, поэтому ждать в приёмной им долго не пришлось.

Екатерина Алексеевна находилась в кабинете одна. Она была явно чем-то озабочена и даже забыла подать руку для поцелуя, что делала обычно всегда.

   – Хорошо ли отдохнули, князь? – спросила она Репнина так, что он сразу понял: ей было известно всё о его пребывании в Воронцове.

   – Да, ваше величество, я чувствую себя гораздо лучше.

   – Я забыла поздравить вас с победой в Мачинском сражении и награждении вас орденом Святого Георгия. Поздравляю!

   – Благодарю, ваше величество!

   – Впереди нас ожидает праздник по случаю заключения мира с Турцией, так что вы можете надеяться на новые милости.

   – Спасибо, ваше величество! – ещё раз поблагодарил Репнин.

Императрица оставила его, наконец, в покое, переключив своё внимание на Безбородко. Их разговор оказался продолжительным, связанным с положением в Польше и состоянием находившихся там российских войск под общим командованием генерал-аншефа Кречетникова. Репнин почти не улавливал смысла доносившихся до него слов. Он был обескуражен холодностью императрицы. С такой официальностью в выражениях она не разговаривала с ним ещё ни разу. Вспомнилась последняя встреча перед тем, как ему отправиться на войну в потёмкинскую армию. Тогда она была иной, искренней, желавшей его дружбы. А сейчас что ни слово, то лёд, хотя по смыслу слова должны были вроде бы его радовать. Её отношение к нему изменилось, она уже не видела в нём человека, которому можно доверять. И это открытие ввергло Репнина в глубокое уныние.

Вдруг, прервав разговор с Безбородко, императрица снова обратилась к Репнину:

   – Вы готовы, князь, снова приступить к работе?

   – Готов, ваше величество.

   – Мы подумали и решили назначить вас генерал-губернатором Рижским и Ревельским. Мы считаем, что вы достойны такого назначения.

   – Спасибо, ваше величество.

   – Хорони?.. Вы, граф, и вы, князь, можете быть свободны.

Зимний дворец Репнин и Безбородко покинули вместе.

   – У вас такой вид, словно вы недовольны новым назначением, – сказал Безбородко своему спутнику, желая вызвать его на откровенный разговор.

   – А как бы вы чувствовали себя на моём месте? – ответил Репнин. – Жить где-то на окраине империи... Мне трудно воспринимать это иначе, как ссылку... Пусть почётная, но всё же ссылка.

   – Не надо преувеличивать, князь. У вас всё ещё впереди. Когда вы намерены выехать в Ригу?

   – Сначала надо съездить за семьёй в Воронцово, а там как сложится.

В этот момент сзади послышались предупреждающие крики, они посторонились, и мимо них промчался роскошный экипаж, сопровождаемый небольшим конным отрядом.

   – А ведь это экипаж графа Салтыкова, – заметил Безбородко. – Ивана Петровича, нового президента военной коллегии. Вот кому повезло, не то что вам, – добавил он, словно желая уколоть своего спутника.

   – Странно... Как приехал сюда, ни разу о нём не вспомнил, а были когда-то друзьями, – промолвил Репнин.

Из действующей армии Салтыкова отозвали в Петербург ещё до Мачинского сражения. Тогда его отбытие никто не связал с уготованной ему карьерой. В армии хорошо знали, как немилостиво обошлась императрица с его ныне покойным родителем, знаменитым фельдмаршалом Петром Салтыковым, победителем прусского короля. В бытность фельдмаршала генерал-губернатором Москвы государыня увидела в одном из его поступков «неугодное действо», в результате чего он попал в великую опалу. Фельдмаршал умер в полном забвении, и многим почему-то казалось, что его сына тоже ждёт незавидная судьба. Но получилось иначе. То ли государыня осознала допущенную ею несправедливость в отношении к великому полководцу и решила загладить вину особым вниманием к его сыну, то ли в дело вмешался фаворит императрицы Зубов, связанный с фамилией Салтыковых крепкими узами, только в карьере графа Ивана Петровича неожиданно произошёл взлёт: из офицеров средней величины он сразу сделался обладателем главного военного чина.

«Находился когда-то в моём подчинении, а теперь придётся мне перед ним шапку ломать», – с горькой иронией подумал Репнин.

   – Может быть, зайдём ко мне, посидим за бокалом вина? – предложил Безбородко.

   – Не стоит. Лучше возьму извозчика и поеду домой. Надо собираться в дорогу.

Дома Репнин пообедал, потом несколько часов провёл за чтением, а затем лёг спать. Ему надо было хорошо отоспаться: впереди его ждала долгая и нелёгкая дорога.