Текст книги "Фельдмаршал Репнин"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

3

О том, как проходил штурм Измаила, Репнин узнал из донесения генерала Суворова светлейшему князю, по поручению которого тот руководил завоеванием крепости. Однажды, не став дожидаться окончания увеселительного вечера в офицерском собрании, Репнин прямо с застолья направился в штаб-квартиру посмотреть, на своих ли местах дежурные офицеры. В канцелярии людей оказалось больше, чем он ожидал. Под руководством дежурного генерала они писали какую-то бумагу.

   – Работаем над реляцией императрице о взятии Измаила, – доложил Репнину дежурный генерал.

   – Разве реляция ещё не послана?

   – С курьером послано короткое сообщение, а подробную реляцию фельдмаршал повезёт сам.

   – На материалы, которыми пользуетесь, можно посмотреть?

   – Да тут стоящий материал только один – донесение Суворова, остальные так себе...

Репнину подали с десяток страниц, исписанных размашистым почерком, и он стал читать, попросив придвинуть свечи поближе. Пока он читал, офицеры тихо переговаривались между собой. До слуха Репнина доходили отдельные слова, а иногда и фразы, когда упоминалось имя Суворова. Должно быть, они восхищались талантливым военачальником, взявшим на шпагу Измаил, и, восхищаясь, забывали о требовании соблюдать тишину.

Между тем Репнин читал донесение, адресованное главнокомандующему, и чем больше углублялся в текст, тем сильнее проникался восхищением действиями его автора.

«...Приступ, – читал он, – был мужествен, неприятель многочислен, крепость к обороне способна, отпор был сильный и отчаянная оборона обратилась на гибель и совершенное сокрушение неприятеля...

Небо облечено было облаками и растланный туман скрывал от неприятеля начальное наше движение. Но вдруг, с приближением первой и второй колонн, неприятель открыл пушечную картечную пальбу и ружейный огонь, вокруг всего вала загорелся жестокий сей отпор. По присутствии господина генерал-поручика и кавалера Потёмкина[26]26
  Генерал-поручик П.С. Потёмкин – родственник главнокомандующего князя Г.А. Потёмкина.


[Закрыть] стремление наших войск не удержал, мгновенно вторая колонна, приближаясь ко рву, спустилась в оный. Генерал-майор и кавалер[27]27
  Кавалер - лицо, награждённое орденом.


[Закрыть] Лассий, поруча секунд-майору Неклюдову отражать стрелкам неприятеля, дал повеление лейб-гвардии Измайловского полка прапорщику князю Гагарину приставить лестницы, по которым быстро взошли на вал, опрокинули неприятеля и бастионом овладели. Твёрдость и мужество генерал-майора Лассия животворили храбрость первых на бастион вскочивших воинов! Секунд-майор Неклюдов был впереди со стрелками, поражая неприятеля храбро, из первых взошёл на вал, тяжело ранен. А лейб-гвардии прапорщик с первыми вскочил на бастион, куда вся колонна, прибыв, простирала поражение в левую сторону по валу, и рассеявшихся от первого импету егерей собрал и с ними храбро атаковал, стремящиеся кучи отразил и присоединился к колонне. В ту же самую минуту первая колонна под начальством генерал-майора и кавалера Львова, приближаясь ко рву и палисаду, преграждающему путь от каменной казематной батареи к Дунаю, и усмотря только стремление может отринуть защищавшего то место неприятеля, приказал бросить фашины, стремясь, кинулся и первый перескочил палисад. Таковой пример ободрил подчинённых и смешал неприятеля; перешед палисад, усмотрел толпу, готовящуюся атаковать его на саблях, предупредил, ударив в них штыками. Апшеронского полка стрелки и Фанагорийского гренадерского полка передовые как львы дрались и, поразив первую стремительность неприятеля, обходили каменную казематную батарею под картечами неприятеля. До трёхсот человек, в сей батарее засевши, бросили гранаты, но храбрость войск наших нимало не поколебали. Колонна, обойдя оную батарею и оставя её позади, поражала всюду встречавшегося неприятеля, овладела первыми батареями и стремительно шла к Бросским воротам. Тут, посреди успехов, получил он (Львов) раны, а с ним купно ранен полковник князь Лобанов-Ростовский и поручил команду над колонною полковнику и кавалеру Золотухину.

С левого же крыла, под присутствием господина генерал-поручика и кавалера Самойлова, шестая колонна под начальством генерал-майора и кавалера Голенищева-Кутузова единовременно с первою и второю колоннами, преодолев весь жестокий огонь картечных и ружейных выстрелов, дошла до рва, где бригадир Рыбопьер положил живот свой, скоро спустись в ров, взошла по лестницам на вал, несмотря на все трудности, и овладела бастионом. Достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был примером подчинённым и сражался с неприятелем! Но множество оного остановило на первый миг распространение по валу, и для сего призвал он Херсонский полк, в резерве бывший, оставив двести человек при пушках на контрэскарпе[28]28
  Контрэскарп (фр.) – внутренняя сторона рва, построенная таким образом, чтобы затруднить доступ неприятеля из рва в крепость.


[Закрыть]. С прибытием резерва неприятель не токмо отражён, но и знатною частию побит. Твёрдая в той строке нога поставлена и войска простирали победу по куртине и другим бастионам.

Все три колонны, исполни мужественно, храбро и с удивительною быстротою по данной диспозиции первое стремление, положили основание победы».

Репнин немного передохнул и возобновил чтение:

«...День бледно освещал уже предметы; все колонны наши, преодолев и неприятельский огонь, и все трудности, были уже внутри крепости, но отторженный неприятель от крепостного вала упорно и твёрдо защищался; каждый шаг надлежало приобрести новым поражением. Многие тысячи неприятеля пали от победоносного нашего оружия, а гибель его как будто возрождала в нём новые силы, сильная отчаянность его укрепляла.

Такой жестокий бой продолжался 11 часов. Пред полуднем господин генерал-поручик и кавалер Потёмкин к новому подкреплению войск отправил сто восемьдесят пеших казаков открыть Бросские ворота и послал в оные три эскадрона Северского карабинерного полка, в команде полковника и кавалера графа Мелина. А в Хотинские ворота, которые были отворены полковником Золотухиным, введены остальные сто тридцать гренадер с тремя полевой артиллерии орудиями под руководством премьер-майора Островского, которого храбрости и расторопности отдаю справедливость. В то же время в Бендерские ворота введены три эскадрона Воронежского гусарского полка и два эскадрона карабинеров Северского полка. Сии последние спешились, спешась и отобрав ружья и патронницы у убитых, вступили тотчас в сражение.

Жестокий бой, продолжавшийся внутри крепости, через шесть часов с половиною, с помощью Божиею, наконец, решился в новую России славу. Мужество начальников, ревность и расторопность штаб– и обер-офицеров и беспримерная храбрость солдат одержали над многочисленным неприятелем, отчаянно защищавшимся, совершенную поверхность и в час пополудни победа украсила оружие наше новыми лаврами.

...Таким образом совершена победа. Крепость Измаильская, столь укреплённая, сколь обширная, и которая казалась неприятелю непобедимою, взята страшным для него оружием российских штыков, упорство неприятеля, полагавшего надменно надежду свою на число войск, низринуто, хотя число войска, получающего таин[29]29
  Таин (тур.) - норма выдачи довольствия в турецких войсках.


[Закрыть], полагалось сорок две тысячи, но по точному исчислению полагать должно – тридцать пять тысяч. Число убитого неприятеля до двадцати шести тысяч...»

Закончив чтение, Репнин вернул бумаги дежурному генералу:

   – Когда завершите составление реляции?

   – Фельдмаршал не торопит, но, думаю, завтра к вечеру всё будет готово.

Готовясь к выезду в Петербург, фельдмаршал Потёмкин никого пока не подгонял. Он ждал санного пути. Погода в эту пору была переменчивой: то мороз, то оттепель, то снег, то дождь. Но вот, наконец, наступили настоящие холода, дорога покрылась надёжным снегом, и Потёмкин приказал готовить крытый санный возок. Больше ждать было неразумно: пока погода позволяла, следовало поторопиться...

   – Князь, – сказал на прощание он Репнину, – я еду в Петербург по дозволению всемилостивейшей государыни. Вы остаётесь за главнокомандующего армией. Надеюсь, в случае угрозы нападения со стороны турок вы выполните свой долг.

   – Я никогда не забывал о своём долге перед государыней и Отечеством, – ответил Репнин.

Его ответ Потёмкину не понравился. Он не любил этого человека, так же как и Румянцева. Они представлялись ему слишком гордыми и непокорными – такими, от которых лучше держаться на расстоянии.

   – Вопросы ко мне есть?

   – Вопросов нет.

   – Тогда счастливо оставаться, князь.

   – А вам все мы желаем счастливого пути.

Ничего более не сказав, Потёмкин полез в возок, и экипаж тронулся в путь.

4

Потеря Измаила – крупнейшей крепости, считавшейся неприступной, – повергла турок в уныние. Особенно опечалился верховный визирь Юсуф-паша. Перед тем как отправиться на театр войны, он заверил великого султана, что не даст более русским повода для восхваления своего оружия, заставит их принять к исполнению требования турецкой стороны. А что может сказать он теперь?.. Удача по-прежнему благоволит русским. Они заняли обширные территории Оттоманской империи, захватили крепости Очаков, Аккерман, Бендеры и вот теперь Измаил.

Верховного визиря тревожила не только потеря крепостей, территорий Молдавии и Валахии. Рушились надежды на участие в этой войне на стороне Порты европейских стран. Швеция, на которую в Стамбуле смотрели как на самую надёжную союзницу, вышла из войны, подписав с Россией мир. Рухнули и надежды на конференцию в Систове, на которой предполагалось создать коалицию государств, сочувствовавших Порте. В результате Порта оказалась фактически в одиночестве, и надеяться ей было не на кого...

Ставка верховного визиря находилась в крепости Гирсове. Однажды, когда он вместе со своим советником обсуждал возникшее на театре войны положение, в комнату вошёл сераскир Гассан-паша, принимавший участие в сражении за Измаил и счастливо избежавший пленения. Он вошёл со словами, что у него есть сообщить верховному визирю нечто очень важное.

   – Говори, мы тебя слушаем, – сказал Юсуф-паша.

   – О, визирь!.. После наших молитв великий Аллах решил наконец нам помочь. Главный начальник русской армии Потёмкин-паша уехал в Петербург и вернётся не скоро.

   – Ну и что из этого?

   – Из этого следует, что русская армия осталась без главных командиров: Румянцева нет, Потёмкина нет, один Репнин, по опытности всем им уступающий.

   – Не тот ли Репнин, который приезжал в Стамбул по случаю обмена ратификациями Кучук-Кайнарджийского договора?

   – Он самый. В России он больше известен как дипломат, чем полководец.

   – Но в прошлую войну, помнится, он был у Румянцева правой рукой, а плохих начальников Румянцев к себе не приближал.

   – Как бы то ни было, а Репнин не то, что Румянцев или Потёмкин.

   – Допустим. Что ты предлагаешь?

   – О, великий визирь, надобно нам воспользоваться удобным случаем, напасть на русские войска, прогнать их из Валахии и Молдавии, вернуть себе утраченные крепости.

Визирь нахмурился. Ему не понравилось поверхностное суждение сераскира: напасть, прогнать, вернуть. Слишком уж просто всё это он представлял. Хотя русские и остались зимовать без своего главного начальника, их войска от этого слабее не стали... Но если посмотреть с другой стороны, почему бы и в самом деле не попытаться перехватить инициативу? Великий султан за это воздаст должное...

   – Мы подумаем над тем, что ты сообщил, – промолвил визирь, глядя поверх головы сераскира. – Можешь идти.

Когда Гассан-паша ушёл, визирь возобновил разговор с советником:

   – Что скажешь на предложение паши?

Советник, много повидавший человек, убелённый сединами, со вздохом покачал головой:

   – Не верю я сераскиру. Хулил Репнина, а про то забыл сказать, что именно этот самый Репнин разбил его войско, стоявшее лагерем недалеко от Измаила. Ты волен принять любое решение, но, как мне представляется, переход командования русской армией в руки князя Репнина лучше использовать с благословения всемогущего Аллаха для приближения дня долгожданного мира. Репнин – начальник с добрым сердцем, злобы не держит. Как мне рассказывали, в прошлую войну, завоевав турецкую крепость, он не допустил причинения обиды ни одному жителю. Больше того, выделил на нужды населения сто баранов, не считая хлеба и круп.

   – Я тоже об этом слышал, – проворчал визирь, – для чего ты это мне рассказываешь?

   – А для того, мой повелитель, что надобно нам, пока нет Потёмкина, войти в сношение с оставшимся за него новым начальником, Репниным-пашой по делу заключения мира. Репнин-паша добрый человек, слишком жёстких условий предъявлять не станет.

Верховный визирь подумал.

   – Прежде чем принять какое-то решение, я должен посоветоваться с пашами. Прикажи собрать главных командиров. Совещание состоится завтра в это же время.

На совещание собрались до двадцати человек. В основном это были начальники войск, стоявших лагерем при Мачине. Среди присутствовавших находился и сераскир Гассан-паша.

Открывая совещание, визирь сказал:

   – Война слишком затягивается и становится в тягость. Чтобы её кончить, нам надобно выбрать одно из двух: либо сесть с русскими за стол переговоров и согласиться на мир на их условиях, либо учинить им полный разгром и тем самым заставить подписать мирный договор уже на условиях Порты. Что вы можете сказать на это?

   – Мы только за победу, – раздались голоса со всех сторон. – Аллах нас не оставит, Аллах нам поможет покарать неверных.

   – Я тоже желаю победы, – выслушав крики, сказал визирь, – но у русских слишком большая армия, у них много орудий и они хорошо умеют воевать. Мы не можем отрицать этого.

   – Нас больше, чем русских, и наши воины превосходят неверных в храбрости, – возразили ему те же голоса.

Визирю было приятно слышать это. Всё свидетельствовало о том, что боевой дух в оттоманской армии ещё не истощился и что говорить об уступках русским ещё рано. Паши были полны решимости продолжать войну. Выступая один за другим, они называли победы русских случайными, не имеющими решающего значения.

Общее одобрение вызвало выступление сераскира Гассан-паши.

   – Нельзя признавать победу за русскими, пока не совершена генеральная баталия, – говорил он, – а генеральное сражение с помощью Аллаха выиграем мы. Я твёрдо верю в это.

   – На чём основана вера?

   – На том, о, великий визирь, что русская армия в два раза слабее нашей. После того, что она потеряла в Измаиле, у русских сейчас и пятидесяти тысяч человек не наберётся, тогда как мы можем выставить для генерального сражения сто тысяч.

Визирь с сомнением покачал головой. Увидев это, Гассан-паша добавил:

   – Я всегда говорил правду, о, визирь!.. На днях я лично расспрашивал русского пленного. Пленник сказал, что после потерь, понесённых в Измаиле, русская армия совсем ослабла и слабеет ещё больше из-за многочисленных болезней. Дня не проходит без того, чтобы кого-нибудь не хоронили.

   – Тогда, может быть, нам следует набраться терпения и подождать, когда русские солдаты уйдут на тот свет без нашей помощи? – промолвил визирь с иронией. Сераскир, однако, иронию не уловил.

   – О нет, великий визирь, ждать нам никак нельзя, – возразил он. – Аллах даёт нам благоприятный случай навсегда покончить с русской армией, и этим случаем мы должны воспользоваться.

Совещание продолжалось. После выступления Гассан-паши визирь обдумывал предложение о навязывании русским генерального сражения. Почему бы и в самом деле не поступить так, как говорил Гассан-паша? В настоящее время по числу воинов турецкая армия превосходит русскую в два раза: победа, несомненно, будет на турецкой стороне. А когда это случится, русским придётся вести себя уже по-другому: диктовать условия мира будет уже Порта...

Верховный визирь принял решение.

Выступая с итоговой речью, он приказал военачальникам ускорить подготовку к генеральному сражению, стянув в лагерь под селение Мачино из соседних крепостей как можно больше войск.

Русско-турецкая война вступала в новую фазу.

5

О совещании турецких военачальников с участием верховного визиря и принятом ими решении Репнин не знал. Но он знал, что с наступлением весны к Мачину стали стягиваться значительные силы противника. Собираясь в дорогу, Потёмкин наказывал в случае явной угрозы нападения турок донести ему о том в Петербург. Но стоило ли посылать в такую даль курьера, чтобы сообщить о подозрительных передвижениях неприятельских войск? Да светлейшему, наверное, сейчас не до этого. Приезжавший на прошлой неделе очередной курьер с почтой для главной квартиры армии рассказывал, что фельдмаршалу живётся в Петербурге весело и беззаботно... Ещё во время зимних холодов он устроил в своём дворце такой грандиозный бал, какого петербуржцы отродясь не видывали. Сама императрица была у него в гостях вместе со своим новым фаворитом Платоном Зубовым. Судя по салонным разговорам, доверительно сообщил Репнину курьер, её величество была к князю по-прежнему доброжелательна, но отношения между ними уже не были такими близкими, как прежде. Князю дозволялось целовать государыне ручку, а что до ухаживаний, то сие дело знал за собой только Платон Зубов. Князю, конечно, обидно, но что поделаешь? Времена меняются, меняются и привязанности.

Потёмкин находился в отъезде уже несколько месяцев, и надеяться на его скорое возвращение было неразумно. Репнину не оставалось ничего другого, как взять всю ответственность за исход возможных событий на себя, и он на это пошёл. Ежели турки вознамерились дать русской армии генеральное сражение, что ж, он принимает их вызов. Необходимо только правильно определить стратегию боя.

Репнин решил обсудить этот вопрос на военном совете с участием всех генералов. В ответственных случаях, когда обстановка требовала глубокого осмысления того или иного действия, он всегда исходил из мудрой русской поговорки: ум хорошо, а два лучше. Военачальникам это нравилось, и они охотно участвовали в совместных поисках путей к решению тех или иных задач. Активно они вели себя и в этот раз. Совещание проходило бурно, что ни человек, то своё мнение...

Сам Репнин больше слушал, чем говорил. Говорить приходилось, когда звучали вопросы:

   – Правда ли, что в лагере при Мачине турок насчитывается до ста тысяч человек?

   – Так утверждают наши лазутчики.

   – А сколько войск можем выставить мы?

   – Не более 50 тысяч.

   – Жидковато!..

   – В Кагульском сражении турок против нас было в пять раз больше, а победа всё-таки досталась нам, – напомнил князь Волконский, командовавший дивизией.

   – То было давно.

   – Ну что из того? Разве за это время мы разучились воевать? Экую махину взяли – Измаил!

   – Мы могли бы набрать ещё тысяч десять-пятнадцать, – сказал Репнин, – но для этого нам пришлось бы оголить занятые крепости, а сие зело опасно. Ослабив гарнизоны крепостей, мы дали бы неприятелю надежду вновь овладеть ими.

   – Всё ясно, – снова подал голос Волконский, – чтобы выиграть баталию, нам довольно будет и пятидесяти тысяч. Вопрос только в том, как лучше её провести.

Воинственность князя Волконского разделяли далеко не все. Среди командиров нашлись и такие, которые призывали к осторожным действиям, дабы уберечь армию от большой крови. Один генерал даже призывал упрятать армию в крепостях, и если турки придут, отбиваться от них ружейным и орудийным огнём, в чём русская армия сильнее турецкой... Но ему не дали даже договорить до конца: его речь заглушили возмущённые голоса.

Уже в середине совещания стало ясно: генеральной баталии быть! Оставалось решить стратегию: либо допустить неприятеля на свой берег и дозволить ему первым пойти в наступление, либо самим переправиться на вражеский берег и внезапно атаковать турецкий лагерь, как это делал обычно фельдмаршал Румянцев.

Репнин выжидательно посмотрел на Кутузова. Все говорят, доказывают что-то, а он сидит себе да помалкивает.

   – Может быть, и вы что-нибудь скажете, Михаил Илларионович?

Кутузов медленно поднялся с места и, поправив на глазу повязку, начал говорить спокойным и уверенным голосом:

   – Я высоко ценю тактику ныне покойного фельдмаршала Салтыкова: от обороны – к наступлению, которую он применил в генеральной баталии при Кунерсдорфе. Знаменитый полководец нашёл тогда против яда сильное противоядие и сумел учинить прусской армии полный разгром. Но означает ли, что тактика, применённая против Фридриха, пригодна для всех случаев? Думаю, нет. Во всяком случае в нашем положении она не годится. Заняв оборону с надеждой перейти потом в наступление, мы тем самым отдадим инициативу туркам, и они, свободные в выборе действий, имея к тому же двукратный численный перевес, попросту нас затопчут.

   – Что же вы предлагаете?

   – Действовать так, как действовал граф Румянцев. Надобно самим напасть на турецкий лагерь, напасть внезапно, чтобы сей внезапностью свести численное превосходство противника на нет – так, как напали на лагерь Гассан-паши неподалёку от Измаила. Не успел паша спросонья глаза протереть, а мы уже у него на шее сидим, должок старый требуем.

Репнин невольно улыбнулся, другие рассмеялись: нет, не забыл Кутузов свои шутки.

Решение военного совета было единодушным: в удобный момент перейти Дунай и атаковать неприятеля в его собственном лагере.

Вскоре после этого совещания Репнин перевёл штаб– квартиру армии из Ясс в местечко Галапу, чтобы быть поближе к предполагавшимся районам боевых действий. Уже здесь, на новом месте, он провёл ещё одно совещание, но уже в более узком составе. Рассматривались детали нападения на противника с учётом новых сведений о расположении его лагеря, раздобытых разведывательными отрядами. На этом же совещании в результате обмена мнениями составились основы диспозиции.

Для нападения на противника из всех войск армии решили составить три корпуса. Первый корпус, вверенный генералу Кутузову, состоял из 12 батальонов пехоты с 24 орудиями, а также 4 карабинерных и 6 казачьих полков. Князь Голицын, ставший командиром второго корпуса, получил под своё начало батальонов и орудий столько же, но кавалерии меньше – только 3 карабинерных и 3 казачьих полка. Третий корпус во главе с князем Волконским решено было составить из 10 батальонов, 16 орудий, 2 кавалерийских полков и 800 казаков. Большая роль в намечавшейся операции отводилась Дунайской флотилии, находившейся под командованием генерал-майора Рибаса. В её задачу входило, во-первых, обеспечить безопасность тылов наступающей пехоты, во-вторых, создавая видимость нападения на крепость Браилов, отвлечь с главного поля боя часть турецких войск.

В общих чертах план операции выглядел следующим образом: под покровом ночи в намеченном месте, в тридцати вёрстах от турецкого лагеря, по понтонным мостам и на речных судах переправить армию на правый берег Дуная и ускоренным маршем двинуться в сторону Мачина, форсировать протекающую на подступах к лагерю небольшую реку Чичули и таким образом выйти на исходные позиции для атаки. Чтобы ввести противника в заблуждение, второй и третий корпуса должны были сосредоточиться против фронтальной линии обороны противника, где по разведывательным данным турки имели наибольшее количество ретраншементов. На первых порах эти корпуса во избежание больших потерь должны были ограничиться ведением орудийного и ружейного огня. Судьбу сражения предполагалось решить мощной атакой правого фланга лагеря, где местность была более открытой и не имела препятствий для действий кавалерийских войск. Сделать это надлежало первому корпусу под командованием генерала Кутузова.