Текст книги "Фельдмаршал Репнин"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

4

Репнину крупно повезло: голландский банкир Гопа, к которому он обратился, выдал ему в виде займа 120 тысяч рублей. Кто за него поручился – осталось тайной. Да это и не столь уж важно. Главное – князь избежал разорения, у него снова появились деньги, и он мог расплатиться, наконец, со своими многочисленными мелкими кредиторами.

Однако во время пребывания на водах полного душевного комфорта Репнин не испытывал. Его беспокоили события, связанные с судьбой Польского королевства. Дело в том, что с некоторых пор Пруссия, Австрия и Россия стали посматривать на это королевство как на большой пирог, от которого можно отрезать для себя лакомые куски. Усилению их аппетитов способствовали неустойчивое внутреннее положение в этой стране, непримиримость конфедератов и непрекращающиеся попытки вмешательства в дела Польши со стороны Франции. Подстрекая конфедератов на продолжение борьбы против короля Станислава и «русского засилья», французские власти щедро снабжали их денежными средствами, оружием, посылали своих инструкторов. Пользуясь такой поддержкой, конфедераты действовали дерзко, открыто переманивали королевских солдат в свои отряды. Мятежи вспыхивали то в одном, то в другом месте, и российским войскам, расквартированным в Польше, для наведения порядка довольно часто приходилось применять оружие. Что до короля Станислава и верных ему войск, то они не предпринимали никаких решительных действий, полагаясь на то, что авось конфедераты сами образумятся и покорятся, наконец, законным властям.

Неопределённость в поведении короля Станислава породила в Европе много разных толков. В столицах упомянутых выше государств стали поговаривать о том, что-де Польское королевство занимает слишком большую территорию, которой трудно управлять, и было бы не худо отрезать от сей территории часть земель в пользу соседей. Трудно сказать, как далеко распространялись такие разговоры, но так или иначе они дали толчок действиям. Не долго думая, прусский король Фридрих Второй составил проект договора между Пруссией и Россией относительно раздела многострадальной Польши и представил его Петербургу. Репнин видел этот проект перед отправкой на целебные воды, когда заходил к графу Панину попрощаться. Он высказал тогда первому министру своё отрицательное отношение к сей бумаге и советовал ему воспрепятствовать её одобрению российским правительством. Но... уже будучи на водах, он узнал, что к договору присоединилась Австрия. Межгосударственный сговор завершился обнародованием Манифеста трёх держав, который Репнин не мог воспринять иначе как трагедию Польши.

Хотя Репнин и не участвовал в действиях по разделу Польши, он смутно чувствовал в случившемся и свою вину. Ведь когда-то он сам стоял у истоков проводимой ныне политики в отношении славянской страны, будучи послом в Варшаве, навязывал ей волю Российского двора. Не думал он тогда, что такая политика может привести к столь ужасным последствиям. Он любил Польшу, её богатую культуру, имел в этой стране много друзей и дорого бы дал за то, чтобы соседние с нею страны отказались от своих притязаний на её земли. Но разве вернёшь реку в старицу, когда она уже потекла по другому руслу?..

...Репнин вернулся в Россию в канун нового 1774 года. В Петербурге праздновали Рождество. Однако праздничное веселье не прибавило ему хорошего настроения. Побыв немного в кругу семьи, он поехал к графу Панину.

   – У тебя усталый вид, – сразу же обратил внимание на его плохое состояние граф. – Да был ли ты на водах?

   – От телесных недугов, слава Богу, избавился. Как видите, уже без палочки хожу. Но душа продолжает болеть.

   – Всё ещё переживаешь за Польшу?

   – Трудно заставить себя не думать об этом.

   – Не переживай, поляки сами виноваты в том, что случилось. А как в Европе отнеслись к удалению от двора Григория Орлова? – вдруг спросил граф, не желая больше говорить о Польше.

   – Я не встречал ни одного иностранца, который бы серьёзно интересовался этим.

   – Своим распутным поведением Орлов давно напрашивался на такое решение. Государыня долго терпела, прощала ему измены, но когда узнала, что он сделал своей новой любовницей жену сенатора Муравьёва, терпение иссякло.

Рассказывая о глубокой опале, постигшей первого фаворита императрицы, Панин представлял события таким образом, словно всё делалось самой государыней без участия других лиц. О своей роли в этом деле он не сказал ни слова. Между тем его роль была велика. Как рассказывали Репнину в русском посольстве в Берлине, где он останавливался перед отбытием на родину, именно Панин убедил её величество лишить Орлова своего расположения, запретить ему жить в Петербурге. Он же и условия создал для принятия такого решения. Именно Панин посоветовал императрице послать Орлова в Фокшаны на мирные переговоры с турками и, пока тот находился вдали от Петербурга, подобрал на роль фаворита другого человека в лице гвардейского офицера Васильчикова.

Между тем мирные переговоры в Фокшанах кончились провалом. Видимо, почувствовав, что за его спиной что-то затевается, Орлов не стал ждать, когда турки согласятся с требованиями русских, и помчался обратно в Петербург. Он очень спешил, но его старания оказались напрасными. На одной из станций ему неожиданно объявили, что лошади для продолжения пути в Петербург его сиятельству даваться более не будут, именем императрицы ему приказали вернуться в Москву или ехать в любое их своих имений...

   – Что ты теперь намерен делать? – спросил Панин задумавшегося гостя. – Вернёшься в армию?

   – Куда же ещё? – Помолчав, Репнин добавил: – Меня не покидает чувство, что этот год пребывания на водах я как бы потерял из своей жизни, как теряют вещь из багажа, о которой вспоминают только в конце пути. Если не считать лечения, этот год не дал мне никаких новых надежд.

   – Это у тебя от усталости, – убеждённо сказал Панин. – Скоро всё пройдёт и ты снова станешь нормальным человеком.

...В действующую армию Репнин выехал только в феврале 1774 года. До Киева ехал по санному пути, но потом пришлось пересесть на колеса: началась весенняя распутица. Ехал долго и мучительно тяжело. Однако к началу новой военной кампании он всё-таки успел.

Глава 2
КЛЮЧИ К МИРУ

1

Возвращению Репнина в армию никто не был так рад, как сам главнокомандующий фельдмаршал Румянцев. Он имел серьёзное намерение до конца начавшейся кампании принудить турок подписать мирный договор, а для осуществления этого намерения ему нужен был умный, толковый человек с большим дипломатическим опытом – такой, каким он знал князя Репнина.

С российской стороны уже предпринимались попытки заключить с турками мирное соглашение. Первая попытка была связана с именем Григория Орлова, приезжавшего в Фокшаны на устроенный здесь мирный конгресс. До сего момента Орлов с блеском выполнял все поручения императрицы, и многие надеялись, что он добьётся своего и в этот раз. Но, увы, дипломатическая миссия оказалась ему не по плечу. Он не смог найти общего языка с представителями турецкой стороны, и переговоры провалились. Безрезультатно закончились и переговоры, проводившиеся с турками в Бухаресте под руководством дипломата Обрескова. Теперь появилась возможность вовлечь в это важное дело нового человека, в способностях которого Румянцев нисколько не сомневался.

   – Надеюсь, прежняя должность за мной сохранилась? – спросил Репнин после того, как доложил о своём прибытии.

   – Разумеется. Ваша дивизия стоит при Слабодее. Часть войск находится у селения Нагоешт.

Румянцев рассказал об основных задачах нынешней кампании, которые заключались в следующем: перенести действия главных сил армии на правый берег Дуная, оставив на месте для их прикрытия только корпус генерала Салтыкова; установив наблюдение за неприятельскими крепостями, лишить их возможности общаться между собой, наступление вглубь территории противника вести силами корпусов генералов Каменского и Суворова, которые должны пробиться до Шумлы и заблокировать эту крепость, являющуюся местом нахождения главной штаб-квартиры верховного визиря. Наступательным войскам приказано крепость штурмом не брать, а только держать её взаперти, пока верховный визирь не предложит русской стороне возобновить мирные переговоры.

   – А что должен делать я со своей дивизией? – напомнил о себе Репнин. – Действовать против Силистрии?

   – Ваши действия должны ограничиваться наблюдением за сей крепостью и пресечением вылазок с её стороны. Ежели удобность найдёте, можете учинить нападение. Однако, – добавил Румянцев, – я жду от вас не победных баталий, а нечто другое. Вам придётся возглавить мирные переговоры с турками, как только для этого возникнет благоприятная обстановка. А покуда займитесь изучением материалов Фокшанского и Бухарестского конгрессов и полученных мною писем верховного визиря по данному вопросу.

   – Господина Обрескова могу к себе взять?

   – Обресков застрял в Фокшанах, не скоро доберётся, а переговоры могут начаться не нынче-завтра.

Действия русской армии за Дунаем оказались более успешными, чем предполагалось. Благодаря новой тактике, применённой Румянцевым, – размещение на авантажных местах специальных отрядов для пресечения вылазок из неприятельских крепостей, – турки оказались буквально запертыми в своих опорных пунктах. Предпринимавшиеся ими отчаянные попытки восстановить сообщение между крепостями оборачивались для них огромными потерями. Так, комендант Рущука сераскир Ассан-бей, пытаясь восстановить прерванную связь с Шумлой, вывел из крепости против русского отряда заслона около 5 тысяч конников и до 8 тысяч пехоты. Отряд заслона был невелик, но сераскир не предвидел того, что на помощь этому отряду подоспеют другие подвижные войска. В результате, потеряв убитыми до 800 человек и смирившись с поражением, он вынужден был вернуться обратно в крепость. Несколько дней спустя Ассан-бей предпринял новую вылазку, но уже на Константинопольскую дорогу. И опять ему не повезло. В этот раз он потерял убитыми до 1000 человек.

Когда верховному визирю доложили о провалившихся попытках Ассан-бея вырваться из крепости на соединение с другими турецкими войсками и понесённых при этом многочисленных потерях, он понял, что дела его плохи. Турецкая армия оказалась в своеобразной ловушке, вызволить из которой её могла только новая многотысячная армия. Такую армию султан прислать не мог. Тешить себя пустыми надеждами было нельзя. Осознав это, визирь решил обратиться к русскому главнокомандующему с новым посланием. Он просил перемирия и открытия нового мирного конгресса, выразив при этом готовность направить в Журжу своих представителей для переговоров.

Румянцев не стал мешкать с ответом. В своём письме он предупредил визиря, чтобы тот не посылал уполномоченных в Журжу, а вошёл в сношение с генералом Каменским, войска которого блокировали Шумлу. По сути предложений турецкой стороны он написал следующее: «О конгрессе, а ещё менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете мою последнюю волю: если хотите мира, то пришлите уполномоченных, чтобы заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено. И доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не перестанут».

Перед тем как отправить письмо верховному визирю, Румянцев показал его Репнину.

   – Прекрасно! – воскликнул Репнин, прочитав письмо. – Курс определён. Мы должны вести переговоры о мире с позиции силы. Я вас правильно понял?

   – Совершенно правильно, – подтвердил Румянцев.

   – Если это так, то мы должны позаботиться о том, чтобы турки чувствовали наше возрастающее военное превосходство в течение всего времени, пока будут проходить мирные переговоры. Если, конечно, визирь согласится выслать своих уполномоченных, – добавил Репнин.

   – Визирю некуда больше деваться. Что до показного возрастания наших сил и возможностей, то сие беру на себя.

Предвидение Румянцева полностью оправдалось. Уже через два дня после доставки письма с парламентёром от генерала Каменского по эстафетной связи поступило срочное донесение: в расположение его войск с турецкой стороны прибыли два уполномоченных визиря со свитой из ста человек, имеющие полномочия вести с русской стороной мирные переговоры. В ответ Румянцев тотчас направил по эстафете приказ: турецких представителей сопроводить под охраной до селения Кучук– Кайнарджи, где их встретят представители главного командования российской армии.

– Наконец-то, князь, наступил ваш черёд действовать, – сказал он Репнину. – Собирайте нужных вам людей и готовьтесь к переговорам. Что до вашей дивизии, то с этого момента я беру её в своё распоряжение для маскарадных действий. Впрочем, мне довольно будет двух гренадерских полков и пяти эскадронов.

Местом мирных переговоров селение Кучук-Кайнарджи было избрано не случайно. В прошлую кампанию неподалёку от этого селения российский отряд под командованием генерала Вейсмана наголову разбил 30-тысячный турецкий корпус, уничтожив до пяти тысяч вражеских солдат и офицеров. Сие место служило туркам напоминанием о том, с каким сильным противником имеют они дело. Был и ещё один резон в пользу Кучук-Кайнарджи. Селение стояло на большой дороге Силистрия-Шумла, по которой направлялось подкрепление войскам, осаждавшим ставку визиря. Именно здесь было удобнее всего использовать «маскарадные» войска, дабы внушить турецким переговорщикам, что нескончаемая сила идёт на правобережье Дуная, способная создать реальную угрозу самой столице Оттоманской империи.

Турецких уполномоченных пропустили в селение не сразу. Около часа им пришлось простоять за околицей, и только потом их повели пешком по главной дороге мимо войск, делавших вид приготовления к походу на Шумлу. Наконец офицер из группы сопровождения подвёл турок к большому глинобитному дому с виноградником, возле которого стояли на привязи несколько верховых лошадей. На крыльце турок уже поджидал офицер с переводчиком.

   – Добро пожаловать! Фельдмаршал ждёт вас.

В просторной комнате, кроме самого Румянцева, оказалось ещё несколько генералов. Представились по очереди: брат супруги великого князя Павла Гессен-Дармштадский, генерал-поручик князь Репнин, дежурный генерал Игельстром, генерал-квартирмейстер Муромцев.

После обмена приветствиями главный турецкий уполномоченный Ресми Ахмет-эфенди вручил Румянцеву письмо верховного визиря, высказав пожелание немедленно начать переговорный процесс. Не ответив на его пожелание, Румянцев попросил переводчика устно перевести содержание письма. Письмо содержало общие слова о желательности скорого заключения мира между воюющими сторонами и по существу ничего не добавляло к тому, что уже говорилось в прежних посланиях.

Едва переводчик закончил перевод письма, как Ресми Ахмет-эфенди снова стал просить быстрее начать переговоры. Углубившись в свои мысли, Румянцев, казалось, его не слушал. Наконец он заговорил:

   – Видит Бог, как велико моё почтение к визирю. Однако в сей момент я считаю невозможным остановить движение войск к Шумле и потому нахожу открытие переговоров преждевременным. Впрочем, – после паузы продолжал он, – я могу согласиться на переговоры, но только с условием, чтобы мирный трактат был подписан не позже, как через пять дней.

Турецкие уполномоченные немного посовещались между собой и объявили, что с условием фельдмаршала согласны.

   – Сегодняшний день не в счёт, – сказал Румянцев. – Переговоры начнутся завтра. Где и в какое время – вас уведомят дополнительно. С нашей стороны их будет вести сей генерал, – кивком показал он на Репнина и уточнил: – Генерал-поручик князь Николай Васильевич Репнин.

Когда турок повели в отведённые им квартиры, Румянцев объявил собравшимся, что первый шаг к миру сделан и теперь всё будет зависеть от дипломатического искусства князя Репнина и его помощников. И первым протянул Репнину руку, пожелав ему успеха.

2

Как и было обусловлено, мирные переговоры продолжались пять дней. То были нелёгкие дни. Дни острых дискуссий, дни призывов к благоразумию и справедливости, дни глубоких переживаний. На исходе пятого дня на стол легли листы с проектом трактата. Время разговоров кончилось, наступило время подписания документов.

Первым под трактатом подписывался Ресми Ахмет– эфенди. Репнин видел, как рука его мелко дрожала. Турецкого уполномоченного можно было понять: нелегко подписываться под таким договором. Условия мира для Турции оказались более тяжёлыми, чем те, которые предъявлялись на Фокшанском и Бухарестском конгрессах и от которых она тогда неосмотрительно отказалась.

Договор состоял из 28 параграфов. В соответствии с этими параграфами русско-турецкая граница на юго-западе устанавливалась по Бугу, а на востоке – по Кубани. Таким образом, к России отходила часть Северного Причерноморья – земли между Днепром и Бугом, – а также Азов с прилегающей территорией и Кабарда. Крымское ханство отделялось от Оттоманской империи, которая признавала его независимость с сохранением, однако, зависимости татар от турецкого султана в делах религии. К России отходили крымские крепости Керчь и Еникале, обеспечивавшие беспрепятственный проход русских кораблей из Азовского моря в Чёрное. На Азовском море, кроме Азова, Россия приобретала также Таганрог, а в устье Днепра – крепость Кинбурн. Трактат давал русским кораблям возможность свободно проходить из Чёрного моря в Средиземное и обратно, плавать по Дунаю, ходить по каналам и другим водным сообщениям. Что до торговли, то русские купцы получали такое право, каким пользовались торговцы Англии и Франции. Особым «сепаратным артикулом» Оттоманская Порта обязывалась уплатить Российской империи за «убытки военные» в три года и в три срока 4 миллиона 500 тысяч рублей.

Трактат предоставлял России право оказывать покровительство всем христианским подданным Оттоманской империи. Включение сего параграфа имело целью облегчить участь славян, греков, румын и молдаван, страдавших от произвола мусульманских властей.

После подписания договора Репнин напомнил турецким уполномоченным, что согласованный и принятый обеими сторонами трактат должен быть скреплён подписями верховного визиря и фельдмаршала графа Румянцева.

   – Что до обмена ратификациями, – сказал он, – то, по нашему мнению, сия церемония должна состояться через пять дней, не позже. Согласны ли с этим турецкие уполномоченные?

   – Согласны, – ответил Ресми Ахмет-эфенди сдавленным голосом.

Репнин не стал дожидаться, когда турки покинут помещение. Взяв со стола свои экземпляры трактата, он поспешил к главнокомандующему. Румянцев встретил его с распростёртыми объятиями:

   – По лицу вижу – победа. Поздравляю!

В палатку вошли граф Воронцов, помогавший Репнину в переговорах с турками, генералы Глебов, Игельстром, Муромцев. Следом за ними появился и сын фельдмаршала граф Михаил, с начала кампании командовавший пехотным батальоном. В отличие от других, он был одет в дорожную форму. Именно ему надлежало доставить императрице рабочий экземпляр трактата, правда, ещё не подписанный верховным визирем.

   – Коляска подана? – спросил его Румянцев.

   – Так точно, уже ждёт.

   – Тогда получи бумаги, и с Богом!..

Между тем от народа в палатке становилось всё теснее и теснее, Румянцев никому не отказывал в гостеприимстве. Не мог отказать – то были люди, с которыми он делил тяготы трудной войны, радовался победам, скорбел по тяжёлым утратам. Тяжёлый путь прошли они вместе, но общие усилия не пропали даром. Они добились победы, добились того, чего требовала от них Отчизна.

   – Может, по сему случаю выпить немного? – раздался чей-то голос.

Румянцев возразил:

   – Подождём подписи верховного визиря. Праздник устроим после обмена ратификациями.

3

Турецкая делегация вернулась в Кучук-Кайнарджи, как и было обусловлено, через пять дней. Румянцев вместе со своими соратниками принял её в той же палатке, где ещё недавно проходили мирные переговоры. Обстановка располагала к праздничному настроению. Не смолкая гремел военный оркестр. На парадных мундирах генералов и офицеров поблескивали на солнце полученные за боевые заслуги ордена. Собравшиеся снова и снова поздравляли друг друга с одержанной победой и наступлением долгожданного мира.

Но вот главная палатка наполнилась людьми, представлявшими русскую и турецкую стороны, и грянул пушечный залп-салют. Оркестр смолк. Наступила торжественная минута обмена подписанными трактатами. Ресми Ахмет-эфенди вручил Румянцеву текст договора, скреплённый подписью и печатью верховного визиря. Румянцев передал ему трактат за собственной подписью. Как только это было сделано, прогремел новый пушечный залп. Потом наступило время вручения подарков.

Первой приступила к сей церемонии турецкая сторона. Развернув перед собой бумагу, Ахмет-эфенди стал громко и с подчёркнутой торжественностью читать то, что в ней было написано. В переводе на русский язык его слова означали следующее:

– Как благословенный мир между высочайшей империей и Российской державой, будучи милостью Божьей по согласию заключён и приведён в совершенство, то вследствие крепких уз подтверждённого нами дружества посылаются из нашей дружеской страны великолепнейшему фельдмаршалу и его генералам, также другим, и переводчикам, бывшим назначенным со стороны Российской к сему спасительному делу, роспись подарков, назначенным для пречестнейшего генерал-фельдмаршала: одна табакерка с драгоценными камнями и миниатюрой, другая же таковая, украшенная бриллиантами и яхонтами; один пояс, украшенный алмазами и смарагдами; одни часы золотые, осыпанные алмазами; один убранный конь; другой такой же убранный...

Перечень подарков эфенди читал с четверть часа. Щедрость визиря оказалась впечатляющей. Одному только Румянцеву он прислал 15 подарков. Богатые дары получили Репнин и его помощники, принимавшие участие в переговорах о мире.

Что до русской стороны, то она не смогла блеснуть столь большим богатством, но в долгу не осталась. Турецкой делегации были преподнесены для верховного визиря золотой кинжал с бриллиантами на рукоятке, золотые часы, золотая табакерка, украшенная бриллиантами, лисьи, горностаевые и собольи меха. Все эти вещи были присланы из Петербурга ещё в прошлом году на Бухарестский конгресс, но понадобились только сейчас.

Турки уехали довольные. Прощаясь с русскими, выражали желание, чтобы между двумя соседними державами никогда не было больше войн.

После завершения всех церемоний и проводов гостей Румянцев приказал Репнину собираться в дорогу: ему надлежало доставить трактат, уже подписанный визирем, самой императрице. Такой чести обычно удостаивались только те, кто заслуживал наиболее высоких наград.

   – Спасибо за поручение, – поблагодарил Репнин. – Я выеду сегодня же.

Правда, пришлось всё же задержаться. Дело в том, что по случаю обмена ратификациями визирь подарил князю прекрасного арабского скакуна, и потребовалось время, чтобы найти для содержания этого коня хорошее место. А когда наконец все дела были сделаны и необходимые распоряжения отданы, прибежал штаб-офицер сказать, что фельдмаршалу вдруг стало плохо.

Обеспокоенный, Репнин тотчас направился в палатку главнокомандующего. Румянцев лежал на походной койке, накрытый одеялом. Возле него суетился армейский доктор.

   – Что с фельдмаршалом?..

Доктор сделал знак, чтобы говорили тише.

   – Лихорадка, – шёпотом объяснил Репнину оказавшийся рядом дежурный генерал.

Услышав голос Репнина, Румянцев позвал его к себе.

   – Ещё не уехал?

   – Сейчас еду, ваше сиятельство.

   – Имей в виду, ты должен сам поехать в Константинополь для обмена императорскими ратификациями.

   – Слушаюсь, ваше сиятельство!

Репнин сделал прощальный поклон и тихо вышел из палатки.