Текст книги "Нераскрытые тайны гипноза"

Автор книги: Михаил Шойфет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц)

Обманутые ожидания

Людские нравы – ты отведай их, И горечь вмиг коснется губ твоих.

Аль-Маарри

Признание ученых – вот, пожалуй, единственное, к чему так неуклонно стремится тщеславие Месмера. Именно поэтому он обратился за поддержкой к Гольбаху. Однако свои надежды Месмер принял за действительность.

Поль Гольбах без лишних проволочек содействовал встрече Месмера и президента Королевской академии, философа Леруа. В ученом мире Жорж Леруа (Leroy Georges, 1723–1789) был известен как ученик Кондильяка, энциклопедист, защитник Гельвеция, автор одного из первых опытов сравнительной психологии. Месмер читал его основные произведения: «Испытание критиков книги духа» (1760), «Размышления о ревности» (1772), «Трактат о животных» (1781), – и они вызвали у него живой интерес.

Академик Леруа, очарованный Месмером, взялся представить на рассмотрение академии вопрос о животном магнетизме. Месмер и не предполагал, что академики давно взяли за правило объявлять нелепыми бреднями все, что нельзя ухватить пинцетом и вывести из правил арифметики, выметая, таким образом, вместе с суеверием и малейшее зернышко непознанного. То, что нельзя математически проанализировать, они в своем высокомерии признавали призрачным, а то, чего нельзя постигнуть органами чувств, не только ничтожным, но и просто несуществующим. К таким преисполненным самодовольства ученым устремился Месмер.

И вот долгожданное собрание академии. Месмер с волнением ожидает минуты, когда Леруа начнет речь. Но что это? Леруа докладывает, но академики его не слушают. Одни (Рокелор, Буажелан и непременный секретарь Мармонтель) громко смеются, переговариваются, другие (Флориан, Д'Аламбер) демонстративно входят и выходят из зала. Докладчик призывает к порядку, прерывает речь, выжидает – ничего не помогает. Зал постепенно пустеет, а опоздавшие, заслышав, о чем говорит оратор, тут же стремительно покидают зал. Осталось несколько человек. Некоторые дремлют, другие нарочито громко разговаривают и отпускают шуточки. Леруа, выходец из древнего аристократического рода, слишком хорошо воспитан, чтобы одернуть виновников такого неуважения. Видя, что докладчик не собирается заканчивать, академики потребовали сделать перерыв. Самолюбие Месмера уязвлено, он просит растерянного г-на Леруа перенести собрание, дождаться другого, лучшего случая.

В целом дебют провалился, но несколько членов академии, заинтересовавшись опытами, попросили представить доказательства, что животный магнетизм может применяться в терапии. Месмер предостерегает, что доказательства очень тонки и дают повод для различных истолкований. Без глубокого знания предмета может показаться, что больной поправился и без посторонней помощи, то есть выздоровление произошло спонтанно или от причин, не поддающихся рациональному анализу. Убедившись, что с помощью умозрительных доводов ничего не добиться, Месмер соглашается тут же приступить к опытам.

В соседней с залом комнате ожидал больной. Месмер показал на нем, что с помощью животного магнетизма можно вызвать и устранить известные симптомы: «притупить или обострить каждое из чувств, вызвать галлюцинации, например запаха, притупить обоняние, извратить вкус, образовать искусственно нарыв и тут же устранить, перемещать по телу пальцем боль» и т. п. Демонстрация животного магнетизма не убедила академиков. Для вынесения окончательного вердикта комиссия выдвинула дополнительные условия. Месмеру предложили подобрать тяжелых больных, лечащихся у парижских знаменитостей, на которых заведены истории болезней, и провести с ними 3-месячный курс. Это произошло в первых числах сентября 1778 года.

Через три месяца наступил срок проверки результатов. Как и было условлено, Месмер переслал в академию через графа Буажелена выписки из историй болезней за подписью нескольких членов медицинского факультета Парижского университета. В них констатировалось, что некоторые больные совершенно поправились, другие заметно улучшили свое здоровье. Месмер с нетерпением ждал ответа, однако, увы, не дождался.

22 ноября 1778 года Месмер обращается в академию с письменной просьбой: официально назначить комиссию и проверить результаты лечения, как и было, собственно, предусмотрено условиями договора. Между тем комиссия не была назначена и даже ответом академия его не удостоила. Месмер всеми своими действиями стремился доказать, что он ученый, а не шарлатан, в чем его пытались уличить. Но Для этого требовалось как минимум быть избранным в члены академии. А это было невозможно без серьезных научных заслуг. Понимая это, Месмер мучительно искал аргументы, доказывающие, что он имеет право на признание своих иностранных коллег.

Чтобы понять, мог ли Месмер быть признан академией, тем более стать ее членом, надо знать, какие в ней царили нравы. После этого мы, быть может, лучше поймем причину фиаско Месмера в ее стенах.

Барон Монтескье, юрист, философ, писатель, в «Персидских письмах» (1721) показывает дух тогдашней академии, оторванной от практической жизни и конкретных потребностей общества. «Кому нужны, спрашивает Рика, мудреные книги, в которых исследуются всякие высокие материи и полностью игнорируются факты? Особенно удивила Рика наглость, с которой какой-то спесивый ученый одним махом решил три вопроса морали, четыре исторические проблемы и пять физических задач».

Архивы академии указывают на тот факт, что даже по прошествии ста лет с момента обращения Месмера в этом учреждении науки и культуры в подходе к инновациям принципиально ничего не изменилось. Приведем лишь один пример. Физик Дюмонсель представил академии фонограф Эдисона. Когда аппарат воспроизвел фразы, записанные на его цилиндре, вдруг один из академиков устремился к представителю Эдисона и, схватив его за горло, воскликнул: «Несчастный, мы не дадим одурачить себя какому-то чревовещателю!» Этим академиком был Бульо, а история происходила 11 марта 1878 года. Любопытнее всего, что даже через шесть месяцев, то есть 30 сентября, на таком же заседании он подтвердил, что и по зрелом размышлении по-прежнему не находит здесь ничего, кроме чревовещания. Фонограф, по его мнению, лишь акустическая иллюзия. Серьезными объяснениями он себя не утруждал. «Нельзя же допустить, – говорил Бульо, – чтобы низкий металл мог заменить благородный аппарат человеческой речи»[30]30
  Comhted rendus de l'Academie des sciences, 1878, II, p. 475. Nature, 1878, II, p. 383.


[Закрыть].

Французские академики кичились своей высокой моралью. Известно множество фактов, компрометирующих многих чиновников от академической науки. Так, во времена революции 1789–1794 гг., доказывая свое гражданское усердие на благо отечества, а главное, чтобы не быть, боже сохрани, заподозренной в оппозиции, академия поспешила назначить от себя трех комиссаров с неограниченными полномочиями для того, чтобы уничтожить все предметы, которые могли считаться монархическими эмблемами[31]31
  Memoires de l'Academie de medecine, t. XX.


[Закрыть]. Непременный секретарь академии с 1785 года, философ-просветитель, энциклопедист, политический деятель, социолог и математик, Никола Кондорсе, известный своим «Эскизом исторической картины прогресса человеческого ума», в пылу революционного угара предложил не более и не менее как сжечь Национальную библиотеку, следствием чего должно было стать уничтожение важных исторических материалов. Таким запомнился маркиз Карита де Кондорсе.

Другой член упраздненной революцией Французской академии, швейцарский политический деятель и ученый Фредерик Сезар де Лагарп (1754–1838), воспитатель (1784–1795) будущего русского императора Александра I, потребовал уничтожения королевских гербов на книжных переплетах Национальной библиотеки. Когда же ему заметили, что подобная операция обойдется не менее чем в четыре миллиона, он с легким сердцем отвечал: «Можно ли говорить о каких-то четырех миллионах, когда речь идет об истинно республиканском деле?» Это предложение было выполнено, о чем свидетельствует документ, сохранившийся в Национальном архиве[32]32
  Фамильные гербы были уничтожены Национальным собранием 20 июня 1790 года. Дюфур де Шеверни приводит в своих мемуарах (т. II, с. 255) любопытные подробности относительно усердия, с которым уничтожались памятники искусства только потому, что они созданы в эпоху аристократии и буржуазии.


[Закрыть]. Тот же Лагарп комментировал трагедии Расина с фригийским колпаком на голове.

Поль Пелиссон (1624–1692), историограф Людовика XIV, автор труда по истории Французской академии, рассказывает занятный случай. Академик Мезере принял за правило всем новым кандидатам в академию класть при избрании черные шары. Очень долгое время удивлялись, что при единогласном избрании в числе шаров всегда присутствовал один черный. Кто был автор, долго оставалось тайной. Когда тайна открылась, у Мезере спросили: «Что вас побуждает класть черняки кандидатам, когда вся академия его избирает единогласно?» «Надо же оставить потомству какое-нибудь доказательство, что в наше время выборы в академики были совершенно свободные», – ответил Мезере, намекая на многих академиков, принятых по приказу свыше.

Случай с Корнелем, когда академия, мягко выражаясь, оказалась недальновидной, раскритиковав его «Сида», не единственный. Так, например, Английская академия отвергла громоотвод Франклина и не сочла даже возможным напечатать о нем сообщение ученого в своих отчетах. Франклин интересовался природой молнии, ставил эксперименты и, предчувствуя опасность, которую она может принести, предложил устройство – громоотвод. Его предложение вызвало скепсис.

Вспоминая тех, кому отказала академия в признании заслуг, надо сказать о Роберте Фултоне, проект которого о применении пара в судоходстве рассматривался по поручению Наполеона в Парижской академии. Кроме того, Фултон придумал подводное судно и торпеду. Фултона сочли за резонера, а план его на основании математических расчетов был признан нелепостью. Устав бороться, изобретатель покинул Францию, и через четыре года, в 1807 году, его пароход «Клермонт» вышел на рейд Нью-Йорка. 24 февраля 1815 года жестокая простуда свела гениального механика в могилу. Конгресс штата Нью-Йорк почтил память изобретателя трауром.

Английский врач Генри Гикмен предложил использовать закись азота в качестве анестезирующего средства. По предложению короля Карла X Французская академия отвергла это средство, ссылаясь на вредность веселящего газа, чем на время задержала это революционное открытие. Та же академия отвергла предложение выдающегося физика Доминика Араго об устройстве электрического телеграфа. Но и это еще не вся спецификация. Известие о происшедшем в 1790 году метеоритном дожде было принято Бертолленом, Араго и Лапласом за нелепую шутку, Лавуазье высказал даже подозрение, что камни были нагреты искусственно.

Луи Пастер подвергся нападению Медицинской академии за свою вакцину против бешенства. Печальная участь постигла противооспенную прививку Эдварда Дженнера.

Стоит только вспомнить страшные последствия эпидемий, как станет понятно, какое значение имело открытие вакцинации для медицины. Тем не менее Дженнеру приходилось упорно убеждать в силе предохранительной прививки своих коллег, с которыми он часто встречался в Альвестоне, близ Бристоля. В конце концов он довел их до такого состояния, что они пообещали исключить его из общества врачей, если он не прекратит надоедать им этим безнадежным предметом.

Несмотря на убедительное и ясное изложение Дженнером проблемы, в истории медицины найдется не много открытий, которые возбудили бы такое ожесточенное сопротивление. Известный лондонский врач того времени Мозелей писал: «Зачем понадобилось это смешение звериных болезней с человеческими болезнями? Не просматривается ли в этом желание создать новую разновидность вроде минотавра, кентавра и тому подобного?»

Как показывает история медицины, новые лечебные методы и лекарственные препараты пробивали себе дорогу с большим трудом. Упрямое стремление сохранить старые обычаи опасны: кто избегает новых лекарств, тот должен ждать новых несчастий. Эту мысль хорошо иллюстрирует смерть Людовика XV от оспы, о которой мы расскажем в следующей главе. Прошло много лет, и вот новость. Почтенный д-р Петер, оппонируя де Виллемену, доказывающему в Медицинской академии, что туберкулез заразен, сказал: «Если бы туберкулез был заразителен, то это было бы известно; раз до сих пор о его заразительности ничего не слышно, следовательно, он не заразен»[33]33
  Revue medicale de l'Est, 1881.


[Закрыть]

Эдвард Дженнер

Академии всегда были хранителями сложившихся традиций, точнее, стражами догм. Однако у медали есть и другая сторона. Нельзя не назвать и иные причины предубеждения Французской академии в отношении новаций. Дело в том, что на протяжении веков разные чудаки обращались с предложениями рассмотреть такие изобретения, как, например, эликсир вечной молодости, или предлагали метод получения золота или… Из множества абсурдных предложений, какие приходилось рассматривать академикам, приведем одну примечательную историю.

Академик Бернар де Фонтенель в «Истории оракулов» (1687 г.), где он подверг критике суеверие и фанатизм, ссылается на весьма показательный случай. В 1593 году разнесся слух, что в Силезии у ребенка при смене молочных зубов на месте коренного вырос золотой зуб. Профессор медицины Гельмштадтского университета Горстиус собрал об этом деле материалы и написал в 1595 году «Историю о золотом зубе». В том же году Рулландус написал еще один трактат, а два года спустя ученый Ингольстерус опубликовал свои наблюдения, противоречащие двум предыдущим. Когда мнения разделились, проблему взялся разрешить великий немецкий химик и врач Андреас Либавий (Либавиус), представитель ятрохимии, автор знаменитой «Алхимии», первым внедривший термин «алкоголь». Собрав все, что было написано о золотом зубе, он присоединил к многочисленным томам свое авторитетное мнение. Недоставало малости: чтобы упомянутый зуб действительно был золотым. Обширные и противоречивые исследования знаменитых ученых привели к тому, что к делу привлекли ювелира, знающего толк в золотых изделиях. Рассмотрев зуб, эксперт заявил, что на поверхности зуба очень искусно прикреплена пластинка из золота. Так ювелир превратил в макулатуру тома ученых записок. История прошлого и настоящего академии знает не один такой «золотой зуб».

В результате осады академии изобретателями «вечного двигателя» парижские академики и к изобретению Месмера отнеслись с инквизиторской нетерпимостью.

Королевское медицинское общество врачей

Во Франции XVIII века господствовало убеждение, что медицина – наиболее отсталая наука и нуждается в решительном обновлении. Вокруг говорили, что слишком много адвокатов, писателей, философов, тогда как настоящих врачей нет. Для подкрепления этой мысли обратимся к знаменитому памятнику нравов и ходячих убеждений предреволюционной Франции, к «Картинам Парижа» (1781) Мерсье[34]34
  Мерсье Луи Себастьен (1740–1814) – французский писатель, историк, член нескольких академий, автор знаменитых «Картин Парижа» (1781–1788).


[Закрыть]. Вот что там говорится: «Медицина представляет собою самую отсталую науку и в силу этого более других требует обновления. Странно, что со времен Гиппократа не явилось ни одного человека, равного ему по гениальности, который влил бы в эту науку недостающие ей свет и знания… Когда же явится наконец великодушный и просвещенный человек, который разрушит все храмы старого Эскулапа? Какой друг человечества возвестит наконец новую медицину, поскольку старая только убивает и губит население?»

Отвечая новым веяниям времени, Месмер, по-видимому, решает стать новым Гиппократом. При этом он не пытается идти проторенным путем, которым неукоснительно следовал Парижский медицинский факультет, пользовавшийся незавидной репутацией. Деятельность этого факультета нам еще предстоит оценить во всем объеме, сейчас же поговорим о другом медицинском органе, объединившем известных врачей середины XVIII века наряду с медицинским факультетом.

Людовик XVI в 1776 году учредил Societe royale de medecine (Королевское медицинское общество врачей)[35]35
  Королевское медицинское общество представляло собой одно из многочисленных переходных учреждений, предшествовавших Великой французской революции (1789–1794). 30 августа 1791 года оно было распущено национальным Конвентом наравне со всеми другими учеными обществами. В 1820 году оно возродилось под именем Медицинской академии.


[Закрыть].

Интересна история его создания. Главной причиной организации этого общества явилось недоверие короля к врачам медицинского факультета. А случилось вот что.

Привитие оспы, до недавнего времени обязательное, Парижский медицинский факультет в 1745 году назвал «легкомыслием, преступлением, средством магии». И это несмотря на то, что все прямые потомки Людовика XIV погибли от оспы. Не стал исключением и его пятилетний правнук, известный впоследствии как Людовик XV[36]36
  Людовик XV, герцог Анжуйский, третий сын герцога Бургундского, четвертый дофин, правивший в 1715–1774 гг.


[Закрыть], сведенный в могилу в мае 1774 года в возрасте 64 лет той же оспой. Может быть, несчастье и не случилось бы, но, как известно, уж больно охоч он был до блуда и не случайно имел прозвище Возлюбленный Богом (Dieu-Aime).

Кардинал Флери (1653–1743), епископ Фрежюса, назначенный воспитателем Людовика XV, привел своему монарху любовницу, графиню Малли. Интересно, не за интимные ли услуги в 1726 году Флери получил должность первого министра? Вскоре она наскучила монарху, и мадам Винтимиль, сестра Малли, заняла ее место. После того как ее извели ядом, третья из сестер Малли, госпожа Шато-Ру, овладела сердцем монарха. Когда и ее не стало, к Людовику XV явилась госпожа Ленорман-Этиоль и заняла место фаворитки. Людовик XV дал ей дворцовое звание маркизы Помпадур, рода, прекратившего свое существование, и отвел апартаменты в Версале, где она прожила 24 года. Она была так хороша собой, что Вольтер, строгий ценитель женской красоты, всегда старался быть в отличных отношениях с ней и не упускал случая, чтоб не воскурить ей фимиам самыми забористыми гиперболами.

В один прекрасный день к Людовику XV явилась девица Ланж, в дальнейшем известная как графиня Дюбарри, и без особого труда свила гнездо в любвеобильном сердце короля. Почувствовав опасную конкуренцию, Помпадур отправила своего мужа в Воклюз и стала развлекать истощенного излишествами короля тем, что набирала для него гарем, так называемый Олений парк. Все бы ничего, но однажды, когда в Оленьем парке в очередной раз собрали молодых девушек для утоления сладострастия старого монарха, произошло непредвиденное: одна из понравившихся Людовику девушек из Оленьего парка заразила его оспой. Оспа – болезнь смертельная.

В своих мемуарах мадам Кампан, статс-дама королевы Марии Антуанетты, приводит хронологию болезни. 27 апреля 1774 года Людовик XV на охоте внезапно почувствовал усталость. С сильной головной болью возвращается он в свой любимый дворец Трианон. К ночи врачи констатируют лихорадку и вызывают к больному мадам Дюбарри. Постель больного монарха тотчас обступили три аптекаря и одиннадцать врачей, в том числе пять хирургов, всего четырнадцать персон (по штату королю положено было 46 врачей, включая аптекарей), каждый из которых шесть раз в час щупает пульс. И тем не менее лишь случай помогает установить диагноз: когда камердинер высоко поднимает свечу, один из находящихся возле постели обнаруживает на лице Его Величества подозрительные красные пятна, и по всему двору мгновенно разносится тревожная весть – оспа!

В течение 8 и 9 июня болезнь усилилась. Придворных постепенно удаляют. Вскоре страшно опухшее, покрытое гнойными язвами живое тело начинает разлагаться. Дочери и мадам Дюбарри демонстрируют большое мужество, выдерживая тошнотворный смрад, заполняющий королевские покои, несмотря на открытые окна. Королевский духовник аббат Моду не отходит от монарха, не теряющего ни на мгновение сознания. Не человек умирает, а разлагается распухшая, почерневшая плоть. И вот медицина отступила, сражение за тело проиграно. Смерть короля ужасна. Организм Людовика XV отчаянно борется, как если бы силы всех Бурбонов, всех его предков, объединились в попытке противостоять неудержимому распаду. Могучее тело старого Бурбона сопротивляется до 10 июня, затем на глазах изумленных придворных тело буквально развалилось в лохмотья, и в половине четвертого пополудни свеча гаснет. «После нас хоть эпидемия!» – рискованно шутили циники.

Уверяют, будто гниение монаршего тела было столь сильным, что после смерти пришлось положить его, не бальзамируя, в свинцовый гроб, который, заколотив в двойной деревянный ящик, увезли быстро и тихо в Сен-Дени, где, опустив в могилу, запечатали.

Людовик XVI не простил врачам Парижского медицинского факультета их оплошность, а именно то, что они не сделали противооспенную прививку своему королю. Чтобы отомстить членам медицинского факультета, Людовик XVI учредил Королевское медицинское общество, куда могли войти лишь самые искушенные во врачебном искусстве эскулапы своего времени. Непосредственным организатором нового общества был Феликс Вик д'Азир (F. Vicq d'Azyr), заведующий кафедрой анатомии и хирургии медицинского факультета Сорбонны, член Королевской академии (1774 г.), известный еще и как писатель. Помогал 28-летнему, подающему большие надежды врачу Вик д'Азиру основать в 1776 году Королевское общество врачей лейб-медик королевы Лассон. Сначала д'Азир занял пост секретаря, затем президента этого общества.

Вик д'Азир – ученик Жана Луи Пти (Petit Jean Louis de, 1674–1750), одного из крупнейших анатомов того времени, первого президента Academie royale de chimrgie (Королевской хирургической академии, основанной в 1731 г.). С 1765 года д'Азир изучал в Париже медицину. В 1773 году, будучи еще студентом, он читал в Париже лекции по анатомии человека и животных. Профессор Пти предложил ему занять его место директора «Jardin du roi», однако он предпочел заняться не педагогической деятельностью, а научной работой.

Вик д'Азир родился 28 апреля 1748 году в Болоньи (Нормандия). Сначала он изучал философию в Канне. Страсть к литературе едва не увлекла его в сторону от медицины, одно время он даже хотел принять духовный сан. Однако, следуя воле родителей (его отец был врачом), решил изучать медицину. В 1765 году, полный честолюбивых надежд, он прибыл в Париж. Всего лет десять понадобилось ему, чтобы пробиться в придворные круги Франции, однако не обошлось без обычной протекции. В 1789 году д'Азир заменил Лассона на посту лейб-медика королевы и по существующей традиции получил право стать преемником 1-го врача короля.

Вик д'Азир прожил недолгую жизнь, но эти 46 лет были годами, полными напряженной врачебной и литературной работы. В 1786 году увидел свет его «Трактат по анатомии и физиологии», в котором впервые подробно дается описание поверхности головного мозга, анатомии конечностей человека. Он описал межчелюстную кость человека. Примечательно, что независимо от него Гёте, сын банкира, установил наличие этой кости в 1784 году, однако его рукопись с изложением этого открытия была напечатана лишь в 1820 году. Гёте не ограничился этим наблюдением, далее он высказал мысль, что череп млекопитающих, в том числе и человека, представляет совокупность шести видоизмененных позвонков. Впоследствии эта идея была опровергнута Т. Гекели и другими биологами.

Вик д'Азир – один из основоположников учения о корреляции органов. Ему принадлежат многочисленные труды по описательной и сравнительной анатомии. Основной заслугой его является дальнейшая разработка, после Ж. Бюффона и Л. Добантона, сравнительно анатомического метода. С кафедры Парижской академии д'Азир провозгласил: «Анатомия сама по себе скелет, жизнь дает ей физиология». «Его труды не утратили ценности для медицинской науки», – говорится в современной Медицинской энциклопедии.

Умер д'Азир 24 июня 1794 года. Историк медицины Моро де ла Сарт Жак Луи (1771–1826) издал посмертное шеститомное литературное наследие крупного ученого и общественного деятеля Ф. Вик д'Азира.

Доктор Месмер обратился за поддержкой к д'Азиру. Он предложил маститому ученому проверить эффективность изобретенного им способа лечения. Вик д'Азир был, несомненно, прогрессивным ученым и благодаря широте своих взглядов заинтересовался предложением Месмера. Но не все так просто в нашем мире. Сначала члены Королевского медицинского общества потребовали, чтобы Месмер представил свой магнетический флюид в виде сиропа, порошка или мази, и лишь после этого они согласились заняться изучением его качеств. Но, узнав, что флюид не имеет материальной формы, врачи решительно отказались его исследовать.

В конце концов Месмеру удалось убедить нескольких членов Общества (Mauduct, Andry, Desperrieres и Tessier[37]37
  Tessier Henri Alexander (1741–1837).


[Закрыть]) заняться оценкой результатов лечения. Было принято следующее решение: «Если Месмер желает доказать эффективность своего метода лечения, он должен взять тех больных, состояние которых предварительно будет засвидетельствовано врачами Парижского факультета». После соблюдения всех формальностей Месмер для большего спокойствия отбыл с больными в деревню Кретель (Creteuil) близ Парижа, подальше от столичной суеты и посторонних глаз. Это произошло в начале мая 1778 года.

Спустя некоторое время до Месмера дошли слухи, что Общество направляет к нему комиссию. Вместо того чтобы встретить ее, Месмер сам приезжает в Париж и выражает недовольство. Он ссорится с Андри и Десперье, укоряя их в секретном учреждении комиссии. Королевское медицинское общество, видя такой грубый, несовместимый с приличиями напор, тем более иностранца, который обязан проявлять уважение, коль скоро обратился с просьбой, заявило следующее: ни о проверке метода Месмера, ни об его открытии, ни даже о нем самом они впредь больше ничего слышать не желают. О своем решении Общество отправило Месмеру письменное сообщение.

По возвращении в Кретель Месмер нашел послание от д'Азира, секретаря Королевского общества медицины в Париже, от 6 мая 1778 года. В нем значилось:

– «Королевское общество медицины поручило мне после вчерашнего своего заседания вернуть ваше к нему обращение. По вашей просьбе назначенные Обществом для проверки опытов инспекторы не обязаны и не вправе давать какое-либо заключение, прежде чем предварительно тщательно не удостоверятся в состоянии здоровья больных. Но как видно из ваших претензий, такое освидетельствование и наш надзор за ходом лечения не входят в ваши планы, и вместо этого, по вашему мнению, достаточно честного слова больных и историй болезней».

– «В связи с такой постановкой вопроса мы возвращаем ваш запрос и отменяем назначенную комиссию. Общество находит невозможным давать какие-либо заключения относительно животного магнетизма, тем более если ему не предоставляют полных сведений в то время, когда надо доказать, безвредность и оправданность нового средства лечения».

– «Долг Общества обязывает быть предусмотрительными, и это будет всегда неукоснительно исполняться как закон».

12 мая 1778 года Месмер спешно отсылает ответ:

– «Я всегда имел желание доказать существование и пользу животного магнетизма, о котором я рассказывал членам Королевского медицинского общества. Я сам бы попросил назначить комиссию, упомянутую в вашем письме от 6 мая 1778 года, если бы полагал, что свойства столь серьезных болезней, каковыми являются те, которыми болеют находящиеся у меня в Кретеле господа, могут быть определены одним освидетельствованием. Модюк и Андри были со мной в этом согласны, когда отвечали г-ну Легреню, представившему им свою дочь для определения ее болезни. Они видели, что у этой молодой девушки наблюдаются судорожные движения, но это только внешние признаки, и они недостаточны для постановки точного диагноза».

– «Из всех мер я принял ту, которая мне казалась надежной и притом совпадающей и с намерениями вашего Общества. Я потребую от вверенных мне больных свидетельств, сделанных и подписанных врачами факультета. Я приготовлю их для Общества, чтобы оно могло судить о степени исцелений, когда время и обстоятельства позволят мне о том ему доложить. Обращаю ваше внимание, что назначенная комиссия была сформирована поспешно и без моего согласия».

Не дождавшись ответа и убедившись, что он ничего не добьется, если не уступит, Месмер пишет 22 августа еще одно послание, в котором извещает, что согласен принять комиссию. 27 августа Месмер получает ответ:

«Я сообщил Обществу о вашем письме. Собрание, не имея никаких сведений о предварительном состоянии больных, находящихся у вас на лечении, не может вынести никакого решения».

Подпись: «Викд'Азир, секретарь Королевского общества медицины в Париже».

Отношения зашли в тупик. Понимая всю сложность своего предприятия, Месмер хотел каким-то образом смягчить жесткость надзора, но из этого ничего не получилось. Как это часто бывает, у каждого своя правда. Не будем сейчас анализировать поведение Месмера, сделаем это потом, когда он откажется сотрудничать с правительственной комиссией академика Байи. Однако в чем же кроется причина стойкого неприятия чудо-доктора? Необычность – вот главный источник подозрений. Порой колебались даже те, кто сочувствовал. Один сочувствовавший сказал: «Метод хорош. Смущает стремительность излечивания. Это не входит в сознание». И посоветовал: «Завышайте сроки – тогда скорее поверят».

Антон Франц Месмер – не единственный врачеватель-магнетизер, обратившийся к Королевскому обществу медицины. Еще в 1771 году в Париже аббат Ле Нобль во всеуслышание заявил, что научился более совершенным способом изготовлять искусственные магниты, чем его предшественники, и потому они действуют более эффективно. Он открыл продажу магнитов, которые предназначались для ношения на запястьях, груди и т. д. В 1777 году он предложил Королевскому обществу медицины проверить точность своих заявлений. Общество врачей поручило Андри и Туре повторить его опыты. Андри и Туре приводят 48 наблюдений за действием магнитотерапии: при наложении магнитов отступают зубная боль, боли головные, поясницы, ревматические боли, невралгии лица, спазмы желудка, явления судорожной икоты, сердцебиения, различного рода дрожание, конвульсии, истероэпилепсия и пр. Вслед за Андри и Туре точность наблюдений аббата Ле Нобля подтвердили многие опытные исследователи: Галль, Алибер, Каголь, Шомель, Рекамье, Александр, Лебретон.

Замечательный доклад Андри и Туре, помещенный в мемуарах Общества врачей, содержит в себе сведения о том, каким могущественным, творящим чудеса деятелем является воображение (внушение). На силе внушения основана терапевтическая эффективность талисманов и амулетов. «Желание исцелиться – исцеляло, жажда чуда – творила чудеса». Коротко говоря: «По вере вашей да будет вам!» Человеческие страдания, потребность в исцелении создали бога – магнит. Если сказать точнее, то исцеляло самовнушение: рождающаяся изнутри настроенность на тот фактор, от которого ждут исцеления.

Доктор Месмер не считал, что выводы этого доклада имеют к нему отношение, так как не признавал, что его метод лечения связан с психикой больного. Он обратился в Общество врачей как бы с новой идеей: земного магнетизма, средства искусственно вызывать прилив и отлив мирового флюида с целью лечения.

После неудачи с Королевским обществом медицины прошли месяцы, полные надежд и тревог. Месмер начал свыкаться с тем, что его обращения в научные инстанции, которые хоть как-то могли помочь в продвижении его открытия, игнорируются или в лучшем случае пробуждают у ученых интерес и неприятие одновременно. Нет, не любят быстро взлетающих коллег!