Текст книги "Советские космонавты"
Автор книги: Михаил Ребров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
ЗВЕЗДНАЯ АРИФМЕТИКА
Александр Сергеевич Иванченков
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, инженер Александр Сергеевич Иванченков. Родился в 1940 году в городе Ивантеевка Московской области. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый – в 1978 году, второй – в 1982 году.
Не помню, кто первым произнес эти слова – «звездная арифметика». Но это, собственно, не так важно. Главное – какой в них вкладывался смысл. Речь шла о подготовке к старту, о земных буднях космонавта. Эти будни складываются из тысяч часов занятий, сотен тренировок, среди которых есть такие, на которых человек теряет по 2 – 3 килограмма своего веса, из десятков экзаменов и зачетов, строгих медицинских обследований...
Есть еще одно слово, которое определяет содержание будней. Это – «дублерство». К работе в космосе никогда не готовится один экипаж. Обязательно два: основной и дублирующий. Когда готовился старт по программе «Союз» – «Аполлон», кроме основного в тренировках участвовали три резервных экипажа. В состав третьего входил и Александр Иванченков.
Космонавты учатся покидать космический корабль в случае посадки на воду
Дублерской доли он хватил изрядно – не один раз проходил полную подготовку к полету, был готов к старту, провожал свой основной экипаж на Байконуре, а его полетный скафандр и ложементы для пилотского кресла так и оставались в «кладовке» монтажно-испытательного корпуса космодрома.
В Центре управления полетом довелось услышать такую шутку: «Саша Иванченков дублирует даже «Прогрессы». Сам он умел преодолеть себя, не выдать огорчения, говорить о своей работе спокойно и с достоинством.
– Дублерство ничем не отличается от основной работы, разве что только концом. Дублер не должен ни на грамм нигде и ни в чем отставать. Его работа не кончается со стартом основного экипажа. Он вместе с теми, кто ушел на орбиту, отсчитывает виток за витком, выходит с кораблем на связь, анализирует работу космонавтов, наблюдает за их действиями, следит за настроением, проигрывает нештатные ситуации и в то же время продолжает готовиться по программе своего полета, – поделился Саша, когда мы возвращались с Байконура в Москву после очередного старта.
Как-то я спросил его: «Если бы тебе сказали: загадай три желания – все они исполнятся. Что бы ты назвал?» Он ответил сразу: «Я бы отдал три за одно, но только чтобы оно исполнилось... Мне очень часто хочется увидеть отца, но не на портрете, а живого... Ведь я его так и не видел...»
Он не успел тогда рассказать о себе: самолет прибыл в Москву, и мы расстались на аэродроме. Но когда он уже был в космосе, на «Салюте-6», я узнал вот такую историю.
...Август 1942-го. Война. С фронтов приходят тревожные вести. Одно из сообщений Совинформбюро с пометкой «В последний час» в августе 1942 года начиналось словами:
«Наши войска на Западном и Калининском фронтах перешли в наступление и прорвали оборону противника».
Прорвали... Каким хорошим и добрым казалось это слово. Оно означало победу, пусть маленькую, но победу в ожесточенных боях на ржевском и гжатско-вяземском направлениях.
Позже историки восстановили, что 26 августа, утром, фашисты были выбиты из деревень Галахово, Тимофеево, Полунино... Казалось бы, частный эпизод в череде событий войны, но то были бои далеко не местного значения. Враг, как говорят, зубами держался на нашу землю, понимая всю важность этого участка фронта.
Кровавые, ожесточенные бои. Самое незначительное продвижение вперед давалось нашим войскам ценой больших потерь. Но наступление не захлебнулось, Среди тех, кто шел в атаку через «галаховское поле смерти», кто клялся перед боем взять деревню любой ценой, был старший лейтенант Сергей Иванченков.
«Коммунисты, за мной, вперед!» Этим призывом поднимал в атаку бойцов командир взвода мотострелкового батальона 255-й танковой бригады, входившей в состав 30-й армии (это установили красные следопыты).
На гранитной плите братской могилы в центре деревни Полунино выбиты слова: «Здесь похоронены погибшие летом 1942 года солдаты, сержанты и офицеры...» Далее следуют наименования стрелковых дивизий, стрелковых и танковых бригад, саперных подразделений и итог: «Всего более 10 тысяч человек».
В сельсовете хранится книга. В ней погибшие названы поименно. Все десять тысяч.
Иванченков Сергей Петрович геройски погиб в боях за деревню Полунино в августе 42-го. Похоронен с воинскими почестями в братской могиле.
– Было это лет десять назад, – вспоминает депутат сельсовета учительница местной школы Анастасия Михайловна Калошина. – Осень стояла... Сырая. Вышла я из школы, прохожу мимо братской могилы, смотрю – прислонившись к самой дальней березке, стоит молодой человек. Подошла, поинтересовалась, кто у него тут похоронен. Он повернул голову и ничего не сказал... Стала и я. Стою. Вот уже более тридцати лет начинаю у нее сентябрьский урок «священной памяти». Более тридцати лет ежедневно, без каникул и выходных, ребятишки, ученики мои, прибирают да прихорашивают ее...
Так вот, стою я рядом с ним. Оба молчим. Но передается мне его потрясение, его какая-то детская невысказанность, обойденность отцовской лаской, отцовским словом.
– Отец у меня здесь лежит, – сказал, как выдохнул, – увидеть его не довелось.
И не удержался, смахнул слезу.
Узнала я в тот день, что зовут его Сашей, фамилия Иванченков, что он из подмосковного города Ивантеевка, что рос круглым сиротой с семи лет... На следующий год Саша приехал вместе со своей тетей – Клавдией Петровной Плужниковой. И они сразу пришли ко мне в школу. Помню, мы долго сидели втроем, пили чай, вспоминали о Сергее Петровиче, о Сашиной матери, которая умерла вскоре после войны.
Последний раз Саша приехал один. На дворе лето, но холодно было, дождливо, как в том августе сорок второго. Я ему дала пальто своего мужа, отогрелся он у пас. Одним словом, встретили как родного. Я его о работе никогда не расспрашивала, но, уезжая, он сказал мне, что теперь, наверное, долго не сможет приехать. Вскоре он прислал письмо и сделанные им самим фотографии памятника на могиле...
Детство... Каким оно было у Александра Иванченкова?
Много чудес на свете. И одно из них – белый след в небе. Он лучше всего виден в безоблачный день, ранним утром или на закате, когда солнце подсвечивает его снизу. Он появляется вдруг. Короткий, топкий. И тут же какая-то невидимая сила начинает его растягивать...
Следы в небе чертили реактивные самолеты. Саша мог наблюдать за этим чудом часами.
Странное чувство полного, почти торжественного спокойствия охватывало его. Он прислушивался к небу, а белый след напоминал ему звенящий полет стрелы.
Ивантеевка, где он родился и рос, – город текстильщиков, город садов и песен. Девичьи голоса так выводили задорные мелодии, что песня рвалась к самим звездам. Высоко-высоко! Сады благоухали весной, а осенью дразнили мальчишек краснобокими яблоками, искушая на ночные набеги.
В школе у Александра было две страсти: география – это любовь к путешествиям, в которых он открывал для себя новые страны, затерянные в океане острова, познавал быт и правы людей; и авиамоделизм – это когда бамбук, бумага, резина и дерево обретали форму самолета.
В юношеские годы Александр усвоил незыблемую истину: надо трудиться честно, упорно, чтобы добиться признания и сделать все, что задумано. Это не такая уж простая истина для шестнадцатилетнего человека.
Золотая медаль была наградой за то самое упорство, с которым он не заучивал, а познавал мудрость школьных учебников. Московский авиационный институт – выбор по призванию, верность мечте. Шагая в самостоятельную жизнь, Александр вынес еще одно твердое убеждение – в людей нужно верить, как и люди должны верить в тебя.
Школой такого общения с людьми стало конструкторское бюро, куда он получил назначение после защиты дипломного проекта. Здесь его приняли в партию, здесь он научился критически, без подсказки оценивать результаты своей работы, привык аккуратно, точно относиться к любому делу. Работать, как Александр Иванченков, – это надо уметь и желать этого. Не случайно в людях он ценит эрудицию, жесткость в оценках, скромность и не терпит невежества и грубости, ему больше всего претит стремление выдавать желаемое за действительное, односторонняя оценка результатов исследования.
В отряд космонавтов он пришел в 1970-м. Так значится в документах. Если же попытаться найти «фактическое начало», то поиск приведет в «апрель Гагарина». Тот самый апрель, который Александр запомнил на всю жизнь. Он учился тогда в МАИ. Свершившееся казалось настолько фантастическим, что не приходило в голову даже мечтать о космосе. Но так было лишь в самый первый момент. Мысль о возможности подняться к звездам, увидеть Землю со стороны, испытать технику будущего постепенно и властно овладевала им.
И вот тут нашелся человек (назовите это счастливым случаем или как угодно – суть не в этом), который помог ему и о котором он говорит:
– Для меня образцом является Сергей Николаевич Анохин. Это легендарный летчик-испытатель, коммунист, на редкость скромный и отзывчивый человек. Я и по сей день не перестаю удивляться его мужеству и отваге...
Анохин помог ему тем, что открыл еще одну истину: «Пропасть между мечтой и действительностью будет расти, угрожая обвалом, если эта мечта ненастоящая». Подтверждением правоты сказанного была летная биография Сергея Николаевича.
Еще одна история, которую он рассказывает с улыбкой. Она связана с отбором в отряд космонавтов, с медицинской комиссией.
– Я попросил направление на предварительные анализы. Первый же врач, обратив внимание на мою бледность, спросил: «Вам что, путевка в желудочно-кишечный санаторий нужна?» Меня это в первый момент несколько озадачило, а потом взбодрило, что ли. И я наперекор – правда, не знаю кому – решил пройти медицинский тест. Ну и как-то прошел с первого раза.
Сухощавый, роста повыше среднего, Саша только на вид «хрупковат». Здоровьем он крепок, и силенка есть. С детства он дружен со спортом: лыжи – обычные и горные, теннис, баскетбол... Когда готовился советско-американский полет и наши экипажи бывали в Хьюстоне, нередко устраивались баскетбольные состязания. В трудные для нашей команды минуты на площадку выходил Саша Иванченков и был самым результативным игроком. В гуще схваток, под кольцом и в поле, он изматывал противника и помогал вырвать победу.
Звездная арифметика – это не только часы и дни наземных Этапов подготовки, тренировки, прыжки с парашютом, занятия в классах и лабораториях. Сто сорок суток на орбите, десятки выполненных наблюдений, экспериментов, исследований – все это объединено одним понятием – «работа». И выполнял он эту работу самозабвенно и страстно, не щадя себя. Как и его отец-фронтовик, когда он поднимал бойцов в атаку.
ВЫСОТА
Владимир Афанасьевич Ляхов
Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник Владимир Афанасьевич Ляхов, Родился в 1941 году в городе Антрацит Ворошилов-градской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1979 году.
– Здесь такая красота! Неимоверная красота! Вот за иллюминаторами – прекрасная Земля, восходы, заходы... И чувство высоты... Мы с собой взяли фотоаппараты, кинокамеры, чтобы потом показать всем, как интересно в космосе и как красива наша Земля...
Каждые сутки Центр управления выходил с ним на связь. Каждые сутки по несколько раз! О разном говорили «Заря» (это позывной Земли) и борт. О работе, о самочувствии, о ходе испытаний и исследований, о функционировании систем... Дополнительные задания, дополнительные вопросы, дискуссии, споры (и такое бывало)…
– Первое время, когда взлетели, был большой приток крови голове. Это самое неприятное... Теперь привыкли...
– Нагрузку не ослабляли... Велоэргометр, бегущая дорожка, эспандер... Это помогало...
– Разгружать «Прогресс», таскать вещи в невесомости не так-то просто...
– У нас был жесткий график, четкая и очень насыщенная программа...
– Земля встретила сурово... Навалилась тяжестью на все тело, болели все мышцы. Сидеть было трудно... Желудок отвык от веса пищи...
Выходя на какой-то рубеж в своих делах, человек подводит итог пройденному и прожитому. Так бывает всегда или почти всегда. Оглядываясь в прошлое, он рассматривает работу как главное дело своей жизни. И все, что сделано, что пережито, осмысливает и анализирует. В этом люди всегда пристрастны и никогда не бывают равнодушны. И прежде всего люди, влюбленные в свое дело. Люди с партийными билетами.
Биографию свою Владимир Ляхов делит на две части: школа и небо. А когда начинает рассказывать о том, что вместили в себя его неполные сорок лет, то получается, что школа – это небо, а небо – это школа.
Родился он в шахтерском городе Антрацит; в тот самый год и месяц, когда пожар войны уже вовсю полыхал на огромных просторах страны. Отца знает только по фотографиям. Потомственный рабочий-шахтер, Афанасий Иванович в первые дни ушел на фронт, а в 43-м пришла похоронка: «Погиб смертью храбрых на Курской дуге...»
Мать осталась главой семьи. Она тоже всю жизнь проработала в шахте. Была коноводом, потом перешла на другую работу, но там же, под землей. «Привыкла и не уйду», – отвечала, когда говорили, что трудно, что годы... Скрестив на столе кисти крепких, узловатых рук, она терпеливо выслушивала суждения о ее работе, но была тверда в своем решении.
Твердости она учила и сына. Твердости и доброте. «Доброе дело, добрую молву, память людскую – вот что человек должен оставить после себя». Так говорила мать. Без назидания, без навязчивости она не уставала повторять, что «лона» и доброта никогда не живут вместе», что «отступивший от правды не только трус, но и потерявший себя человек...». Вроде и простая мудрость, да только в ней истинное величие.
Мальчишкой он обожал смотреть фильмы про Чапаева и Котовского. Играл на саксофоне, трубе. Часами гонял в футбол... Мать хотела, чтобы он стал музыкантом. Владимир не возражал. Нет, не потому, что и сам так решил. Не хотел обижать ее.
Для себя же путь в жизни выбрал без колебаний. Сказал себе – буду летчиком. А матери – что едет в Калинин, в музыкальную школу. Но школа эта была совсем иной – первоначального обучения летчиков («первая проба крыльев»), потом Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков, реактивные «миги»... Назначение получил на Сахалин.
В космос его позвал Гагарин. Позвал своим полетом. И хотя от курсантской скамьи до большой мечты было далеко, упрямо твердил: «Добьюсь!» Бывало, ночью уходил в небо, самолет набирает высоту, огоньков на земле не видно, только молодой месяц слева висит и звезды лениво перемигиваются друг с другом, говоря на непонятном землянам таинственном языке. И вот тогда казалось, что он летит в космосе.
В 1965 году, когда А. Леонов (тоже выпускник ХВВАУЛ) шагнул за борт «Восхода-2» и там, на огромной высоте, плыл над Землей, Владимир понял, что без этой высоты он жить не сможет.
Ох уж эта высота! Как манила она его, как звала! Через год (сразу было как-то неудобно) подал рапорт командованию: так, мол, и так, прошу направить... Направили. Успешно взял первый барьер – медицинский. И вдруг осечка: пришлось лечь в госпиталь на операцию. После выписки – второй рапорт. Начальство предупредило: «Если будешь разъезжать по комиссиям, отстраним от полетов на новых самолетах». Угроза заставила задуматься. Но задуматься – не значит отступить.
Придя в Звездный, понял: здесь надо работать, и без передышек. Быть замыкающим не хотел, да и не привык. Отсюда и дела его, что стоят за сеткой расписания тренировок и подготовки к космическому полету: прошел курс подготовки летчиков-испытателей, с отличием окончил Военно-воздушную академию имени ГО. А. Гагарина, подготовился к сдаче кандидатского минимума...
Внешность у него неброская: руки тяжелые, широкие в кости, лицо скуластое, и только глаза, выразительные, светлые, говорят о твердой воле, упорстве и уверенности в своих силах. В беседе он обронил фразу: «За все в ответе...» С нее и начался наш разговор о его детстве и семье, о пути в космос и большой мечте (высоте!). За случайной фразой стоял человек, целеустремленный и волевой.
«За все в ответе...» Для пего это непримиримость к злу, презрение к тем, кто пытается проскользнуть стороной, делая вид, что сам-то он не такой...
И схватка у кинотеатра (тогда он закапчивал десятый) тоже была принципом «за все в ответе». Вечерами, едва зажигались первые фонари, на тротуаре главной улицы появлялись стиляги и бездельники. Шаркая подошвами, слонялись они компаниями и в одиночку, скалили зубы, искали ссор, цинично оглядывали девчонок, изъяснялись на блатном «эсперанто»... Комсомольский патруль одернул одного такого гуляку. Дружки-заступники набежали со всех сторон. Двое против семнадцати – счет не равный. Но ведь важнее другое – что отстаиваешь, за что борешься.
Схватка была жестокой. Победила нетерпимость к злу. Вскоре улица стала иной.
У летчиков-испытателей своя работа, свои неписаные законы: они не сами учатся летать, они учат летать самолеты. Владимир успевал и то, и другое. Было нелегко. Ведь что такое испытатель? Это не просто летчик. Это человек, который, пробуя машину в разных ситуациях и на разных режимах, должен оценить в каждый момент испытаний ее летно-технические качества. А окончив пробу в небе, дать полное заключение.
Этот отрезок его биографии скуповат на «события знаменательные». Изо дня в день полеты. Не катапультировался, не боролся с пожаром, не шел на вынужденную. И все-таки в сложные ситуации попадал и выкарабкивался из них.
...Истребитель «лез» в высоту. Именно лез, а не штурмовал ее и не брал в стремительном маневре. Каждый метр давался большим напряжением человека и машины. Одно слово – потолок.
Потом было падение вниз. Стрелка высотомера бешено раскручивалась в обратную сторону. Облака вдруг раскололись, и земля, казавшаяся столь далекой, в круговороте мельканий неслась навстречу... На такие случаи есть инструкция. Владимир сделал все положенное, но машина не реагировала на действия пилота. Было право покинуть самолет. Так поступали. На размышление оставались секунды.
Сознание анализировало. Сознание искало причину. Сознание делало его волю напряженной и острой. Он соображал быстрее, чем это казалось возможным, и не думал о себе. Вся трудность – не сделать ошибки. Просчет – это непрофессионально. Это значит, что среди испытателей ты человек случайный.
Нервы и воля собраны в кулак. Мысль пульсирует молнией. Это – по скорости. По строю – она последовательна и логична. А главное, она никак не может и не хочет примириться с тем, что он не в силах заставить самолет подчиниться себе.
Приземлившись, Владимир долго не вылезал из кабины. Сдвинул фонарь, вытер рукавом мокрое лицо. Машина дышала теплом. Он чувствовал его, хватал воздух большими глотками и не думал о том, что происходило еще минуту назад. Впереди была серая полоса бетона и высокое небо. И не было ему ни конца, ни края. Как жизни.
Он стартовал на «Союзе-32». Вместе с Валерием Рюминым работал на орбитальном комплексе «Салют» – «Союз». Работал долго и хорошо. Говорят, достоинства н недостатки человека – это всего лишь обстоятельства. Пусть так. Владимир Ляхов проявил себя в разных обстоятельствах. Точнее, обстоятельства были разными, а он оставался одним и тем же.
Словом, тот 175-суточный полет тоже штрих к его портрету. И сегодня, на новом «витке» жизненной спирали, он остается прежним – твердым и добрым, неудовлетворенным и мечтающим. Впрочем, это свойственно всем, кто связал свою судьбу с космосом и высотой»
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
Леонид Иванович Попов
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза полковник Леонид Иванович Попов. Родился в 1945 году в городе Александрия Кировоградской области. Член КПСС, Совершил три полета в космос: первый – в 1980 году, второй – в 1981 году, третий – в 1982 году.
Иногда может показаться, что слишком стремительно совершаются в судьбах людей значительные перемены, и, как правило, к лучшему. Слишком «выпрямлены» их пути-перепутья...
На деле – едва ли. Жизнь Леонида Попова, словно с места в карьер, сорвалась, понеслась стремительно, приноравливаясь не без труда к обстоятельствам пусть формальным, но имеющим юридическую силу. В таких ситуациях как не быть крутым переменам!
А началось все, пожалуй, со школы. Аттестат за десятилетку получил, когда ему было шестнадцать. Мечта о небе, о профессии летчика натолкнулась на преграду, которую не перешагнешь. Военком показал листок с условиями приема в военные училища, где черным по белому написано: «С семнадцати лет». Леонид доказывал, что «наберет» за лето недостающие месяцы, но так и не доказал.
Трудовая биография началась на заводе, в городе Александрия. Почти два года постигал премудрости слесарного дела, получил квалификацию слесаря-электромонтажника и разряд. Казалось бы, дерзай на новом поприще, становись в ряд мастеровых и борись за право стать кадровым рабочим. Он не отказывался от такой линии жизни. Да вот беда: мечта о небе не пригасла. Напротив, она наполнилась ярким светом надежды, уверенности в сугубо своем, заветном. И растревоженный ею, готовый на преодоление новых трудностей, он снова пришел в военкомат. Черниговское ВВАУЛ стало его первой ступенькой в небо.
Совсем немного биографических данных. Отец его – Иван Алексеевич – вступил в партию коммунистов в годы коллективизации. До войны был председателем колхоза в селе Морозовка. Потом – фронт, тяжелое ранение в 43-м. Когда отгремели залпы Великой
Отечественной, возглавлял МТС, колхоз имени XX партсъезда, «вкалывал» от зари до зари в иоле. Время такого требовало, да и не мог он иначе: председатель в ответе за всех и за все.
Мать – Татьяна Евсеевна – тоже потрудилась немало: и в поле, и на ферме... Оба они слыли добрыми людьми, радовались чужим удачам, огорчались при бедах, и будь в них черствость и равнодушие, наверное, они в той или иной степени передались бы ему, Леониду.
Гвардейская авиационная часть встретила молодежь готовностью помочь стать настоящими мастерами летного дела. Свидания с небом стали чаще, задания сложнее. Гвардии полковник В. Кириллов не уставал повторять об умении «слиться с машиной, чувствовать ее, как себя, и думать в воздухе так, чтобы мысль опережала полет». И за этими словами был опыт. Многолетний и трудный. Опыт, которым предстояло овладеть молодым.
Каждое новое поколение усваивает мудрость отцов, но постигает не множество личных правд, а какую-то общую профессиональную истину. Она была в том, что легких и простых полетов у летчика-истребителя не бывает. Жизнь подтверждала эту формулу.
Разные бывают ситуации. И на земле, и в небе, и в космосе. А человек должен оставаться одним и тем же: хладнокровным, уверенным, ответственным. И вот эта самая ответственность, пожалуй, главная черта его характера.
Не помню, кто обронил фразу: «Попов пришел в авиацию волею случая». Но потом, когда я поближе познакомился с Леонидом, узнал его человеческие качества, то увидел здесь уже не случай, а счастливую закономерность.
Был в его летной практике один «нестандартный» полет. С пего, по существу, начинается в биографии Попова становление летчика.
Было это 26 марта 1969 года. День выдался сумрачным, не весенним. Облака плыли низко над землей. Высотомер показывал 600 метров, когда правый двигатель его «мига» вдруг остановился, а левый «потерял» обороты. Это уже потом станет ясно, что в воздухозаборник попала птица, а тогда...
Секунды на размышление. Только секунды. Стрелка прибора отмечала падение высоты: 500, 400, 300... У оказавшегося без тяги, да еще в сложных метеоусловиях – немного шансов на благополучную посадку. «В рубашке родился», – говорили потом. Однако пускаться в подробности этого происшествия Леонид не любит. Делал все, как положено по инструкции. И к небу своих чувств не изменил. Часы, с ним связанные (а их набралось свыше 1500), добром вспоминает, и грех было бы сказать, что небо к нему оказалось неласковым.
Половина его трудовой жизни приходится на Звездный. В отряд пришел в 1970 году. Пришел по набору, который не всем желающим принес одинаковый результат. Поначалу казалось: космос – это сказочно романтично, как гриновские алые паруса.
Да, конечно, романтики здесь хватает, особенно для смотрящих на их работу «через экран телевизора». Для самих же космонавтов это прежде всего труд – обычный, нередко монотонный, изматывающий. Права не то что на «празднодумие» – на мимолетное себе послабление они не имеют, отвечают за работу (точнее, подытоживают) огромных коллективов людей.
В Звездном его приняли в партию. Проходя через все этапы подготовки, заочно окончил Военно-воздушную академию имени К). А. Гагарина, принимал участие в управлении полетами, был дублером, потом вошел в основной экипаж.
Экипаж, в котором он летал, прямо скажем, необычный. Бортинженером с ним работал Валерий Рюмин. Конечно же, мы уже привыкли к тому, что космонавт дважды и трижды участвует в полетах, уходит на работу в космос. Таков смысл профессии. «Космонавту нельзя не летать» – так даже в песне поется.
...Эта неприятная ситуация возникла неожиданно. Уже на самом подходе к станции появились признаки разгерметизации спускаемого аппарата. Леонид знал, что единственно правильное решение – перейти в орбитальный отсек. Но и там «травило». «Неужели придется возвращаться?» – была первая мысль. Но так вот сразу отступить он не мог.
Давление неудержимо падало. Каждую секунду контрольный прибор «сбрасывал» пятнадцать миллиметров.
– Полный наддув скафандров, – скомандовал командир, продолжая выполнять операции, предусмотренные на этот случай инструкцией. – Не надо паники!
Вести переговоры с Землей он поручил напарнику – чтобы не отвлекаться. А сам напряженно искал причину аварии. Времени на раздумывание было мало. Ставший «жестким» скафандр сковывал движения. Белье прилипало к мокрому телу. Несколько секунд поиска обернулись «потерей» еще сотни миллиметров.
Командир действовал спокойно, осмысленно.
– Будем возвращаться, – сказал он с досадой, хотя понимал, что иного выхода нет. Он в ответе за безопасность и своего экипажа, и тех, кто на борту станции...
Такого случая в реальном полете не было. Аварийная ситуация имитировалась на тренажере, во время комплексной тренировки, но и «условные» неполадки стоят космонавтам нервов.
Когда Леонид Попов рассказывал об этом эпизоде из своей космической практики, он старался упростить дело, ссылался на «обычную работу». Ясность внес Алексей Леонов:
– В такой ситуации нужны четкие и грамотные действия. Нужно самообладание. Тренировка зачетная. В наддутом скафандре выполнять посадочную программу не так-то просто. Мокрые, как мышата, вылезли из корабля, по свою «пятерку» получили заслуженно.
185 суток работы на орбите – это тоже этап его биографии. И пусть между той ситуацией, которая сложилась во время тренировки, при подготовке к космическому полету, случаем в воздухе в марте 1969-го и длительной экспедицией на «Салюте-6», казалось бы, нет ничего общего, но ведь прошел через все это (да и многое другoe) один человек – военный летчик, а потом космонавт коммунист Леонид Попов.
В составе единого экипажа с Валерием Рюминым он готовился не столь уж много: у Рюмина был послеполетный отдых, потом отпуск...
– Бортинженер – человек надежный, – говорит Леонид.
Я наблюдал за его работой на «Салюте» из Центра управления, был на многих сеансах связи, читал записи операторов, специалистов... Но главное – полет. Вот здесь я убедился: рядом надежный, грамотный, добрый напарник.
Пусть разговор об экипаже не покажется случайным, начатым лишь ради отмеченной необычности. Ведь 185 суток – пока еще не побитый рекорд. Двое на борту – это не «слагаемые», это – «сумма», единый мозг, единый рабочий организм, единый настрой, дух, единый долг, единая цель. Попробуйте убрать одно из этих «единений» – и экипажа не будет. Рабочего экипажа!
Не скажу, что мы часто встречались последнее время. Он был очень занят. Впрочем, в таком «цейтноте» живут многие в Звездном. Работа! Но встречи и беседы были. Спорили о книгах, которые демонстрировались на последней выставке в городке, кинокартинах, посвященных 20-летию полета Гагарина, постановках театра имени Моссовета, исполнительском мастерстве Святослава Рихтера... Не всегда наши точки зрения совпадали, но от этого спор становился только интереснее.
На засыпающую степь Байконура уже лили свет майские звезды, когда «Днепры» (это был очередной полет по программе «Интеркосмос» с участием космонавта СРР Думитру Прунариу) готовились к отъезду на стартовую площадку.
– Присядем на дорожку, – предложил кто-то из сопровождающих.
– В корабле насидимся, – улыбнулся Леонид. – Времени до пуска будет предостаточно.
И все-таки присели. Традиция есть традиция. Автобус увозил их в ночь, а «Союз-40» понес навстречу Солнцу. Прошел год. И снова старт. Леонид Попов возглавил экипаж, который стартовал на «Союзе Т-7».
