Текст книги "Советские космонавты"
Автор книги: Михаил Ребров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
ВЧЕРА, СЕГОДНЯ И ЗАВТРА
Лев Степанович Демин
Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник инженер Лев Степанович Демин. Родился в 1926 году в городе Москве. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.
На космодроме Льву Демину вручали удостоверение. В этом документе говорилось, что Лев Степанович Демин является бортинженером космического корабля «Союз-15». Помню, как дрогнули его скулы, как засветились глаза, как тень волнения мелькнула на лице. Он был счастлив и горд и не мог скрыть своих чувств.
Я невольно сравниваю его путь к старту с тем, который пролетел командир «Союза-15». В биографии бортинженера крутых поворотов больше. В отряде его шутливо называют Дедом. Точнее, космическим Дедом. Не потому, что возрастом обошел многих – как-никак за плечами в тот год было уже сорок восемь. Просто так случилось, что он первым из летчиков-космонавтов обзавелся внуком.
Родился он в Москве. Когда началась война, ему шел шестнадцатый год. Взвесив все «за» и «против», решил поступить в спецшколу ВВС. Поступил. Проучился немного и... бросил. Причин на то было две: первая – школу эвакуировали в Сибирь, а уезжать в тыл, когда шла война, он не мог; вторая – математический расчет. Рассуждал: три года учиться, а когда же на фронт? И решил, что начинать надо с аэроклуба. Но помехой – стал возраст: не добирал почти два года. Пока придумывал, как поступить, аэроклуб тоже эвакуировался.
Осень сорок первого, зима сорок второго... Трудное, очень трудное то было время. Раненный и перераненный в империалистическую и гражданскую войны, отец его, Степан Петрович Демин, в действующую армию не попал. Видя, что переубеждать военного комиссара бесполезно, остался, как говорили тогда, на трудовом фронте. Анна Петровна работала в мастерской, где шили обмундирование для войск. Днями, ночами... Сына почти не видела. Одно слово – война.
Лев остался один. Товарищи, что были постарше, ушли на фронт, другие уехали на восток, где работали или учились. Он вроде бы остался не у дел. Терзался, тосковал…
«Личное всегда надо уметь подчинять общественному». До той суровой поры Лев принимал эту истину на веру, не особенно вдумываясь в ее огромное содержание. Он знал только, что это нелегко, но лишь теперь впервые осознал, что это надо. Надо! Не сидеть же сложа руки в такое время.
На завод буровых машин, где в ту суровую пору делали болванки для снарядов, его приняли учеником токаря. В цехе – одни мальчишки. Учил старичок мастер. Кузьмичом звали. Говорили, что ему восемьдесят лет, свое давно отработал, на пенсию ушел с почетом. Но вот вернулся. Война! Старый, седой. Взгляд с лукавинкой. Ходит тихо, шаркает – ноги больные. Папироску изо рта не выпускает. Руки быстрые, в кисти тонкие. Глаз острый. Необычный дед, а главное – без подвоха. Не кричал Кузьмич на ребят, не суетился. Жалел. Но что сделаешь, когда кругом одни мальчишеские руки, а существуют нормы, нормы военного времени и большая нужда в этих самых артиллерийских болванках, которые мальчишки вдвоем с трудом устанавливали на станок?
Хотелось спать, хотелось есть. Кусок черного хлеба, запитый водой, отцовские ботинки с носами, набитыми газетной бумагой,– и снова на завод, к станку. Под лучами резавших тьму прожекторов, при треске зенитных пулеметов, установленных на крышах домов, по темным и пустынным улицам холодной военной Москвы.
Однажды вернулся со смены и встретил мать. Сидит и плачет: «Товарищ твой, Вовка, из госпиталя вернулся, покореженный, чуть живой». Володя Сотников был на три года старше Левы, на фронт ушел в первый же день, воевал десантником. Разные бывали задания. Однажды группу парашютистов сбросили в глубь обороны противника. В состав группы входил и Сотников, приятель Демина. Когда земля колыхнулась где-то далеко внизу, рядом с ним разорвался зенитный снаряд. Всего его располосовали осколки, казалось, и жизнь убил фашистский металл. Но врачи выходили, спасли.
Рассказывая о страшном лице войны, Володя был спокоен, не уходил от правды, но и не сгущал краски. Говорил он все больше о постороннем – о парашюте, который выручал его, об автомате, который не дал ни одной осечки, о товарищах, с которыми шел в бой. Впрочем, так ли уж о постороннем? Просто, когда настал час, потребовавший от него всего его опыта, всего мужества, напряжения всех его сил, он добровольно вызвался на рискованное задание. Досадовал об одном – рано отвоевался.
Лева каждый день навещал товарища. Отстоит двенадцать часов у станка и вместо сна – на квартиру Сотниковых. Много думал и о своей судьбе. Наконец решил: надо возвращаться в спецшколу, через нее дорога к небу, к фронту.
Тогда-то Степан Петрович как бы впервые увидел сына: раздался в плечах, большие и сильные руки. Взрослый, добрый... Круто поворачивает свою жизнь, и делает это как мужчина.
В действующую армию Лев Демин не попал. Спецшколу окончил в 1945-м, после того как отгремели последние залпы войны. Школа первоначального обучения летчиков, куда он получил направление, вскоре была расформирована. Казалось, что судьба нарочно подстраивает ему эти каверзы. А тут еще «срыв» в Борисоглебском училище летчиков. На медицинской комиссии врач-окулист вдруг спросил его: «У вас в семье кто-нибудь носит очки?» «Отец и сестра»,– последовал ответ. «Все ясно»,– пробурчал врач, а в медицинской книжке появилась запись: «Не годен».
Но он остался в армии. Поначалу окончил школу авиамехаников, потом авиационное училище связи, работал командиром радиотехнического взвода...
В пору его «исканий себя» утверждалась реактивная авиация, и его потянуло в науку. Потянуло с такой силой, что позабыл он и о сне, и об отдыхе, не знал выходных, не знал отпусков. Одолел все преграды: набрал проходной балл на конкурсных экзаменах.
Вспоминая те годы, Лев Демин многое связывает с учебой и работой в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского. Здесь он познавал инженерные науки, здесь создавал оригинальные устройства, облегчающие проведение экспериментов в учебных лабораториях, здесь стал членом партии коммунистов...
Все шло, как говорится, своим чередом, но вот после завершения учебы, став инженером лаборатории, Демин встретился на одной из кафедр со своим сокурсником по авиационной спецшколе Володей Комаровым. Вспоминали товарищей, разбросанных по всей стране, толковали о делах научных. И конечно, не знали, что пройдет несколько лет и судьба вновь сведет их. На этот раз в Звездном городке.
Два года в академии, два года систематической работы над научными проблемами привели к тому, что командование рекомендовало его для поступления в адъюнктуру. Вступительные экзамены сдал легко. По четырнадцать – шестнадцать часов ежедневно отдавал он своей теме, считал, пересчитывал, обосновывал, находил вдруг ошибку и начинал все сначала. Но какое великое счастье испытывает человек, когда его решение признается тем новым словом в науке, ради которого был затрачен весь этот огромный труд. Он испытал такое счастье.
Утро 12 апреля 1961 года. Оно и решило его судьбу. Он поставил перед собой задачу; искать путь в отряд космонавтов и обязательно найти.
И снова встреча с Владимиром Комаровым. Случайная. Но как помогла она ему тогда! Разговор был коротким. «Ты там?» – «Да». – «Трудно?» – «Трудно». – «Интересно?» – «Очень». – «Как попасть?..» Как оказалось позднее, все сроки набора уже прошли, группа кандидатов завершала этапы отбора, рапорт его где-то «блуждал»...
Вызов пришел, как всегда, неожиданно, а вместе с ним пришли тревога и надежда. Больше всего волновала Льва Демина предстоящая медицинская комиссия. Нет, не в здоровье своем он сомневался. 20G
Армия закалила. В памяти вставал тот нелепый случай с очками. И все-таки настал момент, когда он пришел в Звездный и включился в работу.
Когда говорят, что человек прожил большую жизнь, мысленно представляют себе годы труда, годы радостей, годы неудач, высокий порыв творческого вдохновения, человечность, глубину мыслей. Именно таков кандидат технических наук полковник-инженер Лев Степанович Демин.
Н разговаривал с ним после тренировки, последней перед полетом. Он вдруг обронил такую фразу: «Вчера уже было, сегодня есть, а завтра только еще будет. Будет? Нет, оно уже есть, есть во вчерашнем и сегодняшнем. Мы не могли бы полететь без тех полетов, которые были до нас. Наш полет нужен тем, кто полетит завтра». В этих его словах большой смысл.
Накануне старта мы опять увиделись. Он тщательно вымыл свой голубой «Москвич», загнал его в гараж: «Пусть отдохнет немного». И неожиданно для меня попросил: «Про космического Деда не пиши. Стоит ли?..» И вдруг оживился: «Внука Володей назвали. Владимиров у нас в семье ни в одном поколении не было. А он появился на свет в день 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Вот и решили назвать его в честь вождя».
Я не давал ему обещания молчать, поэтому и рассказал вам эту историю.
«ДЛЯ НАС ЭТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ...»
Алексей Александрович Губарев
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза полковник Алексей Александрович Губарев. Родился в 1931 году в селе Гвардейцы Куйбышевской области. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый – в 1975 году, второй – в 1978 году.
Это было сразу же после испытательного полета «Союза-12», Экипаж корабля прибыл в Звездный и находился на карантине, Первый ужин на земле, в кругу родных и друзей. По-праздничному накрыт стол, только в бокалах не шампанское, а апельсиновый сок. Таков послеполетный режим. Первым поднял тост командир корабля Василий Лазарев. «За наших дублеров! Большое им спасибо!» – сказал он. Олег Макаров, бортинженер «Союза-12», поддержал его: «За наших дублеров! За их полет!»
Тогда я узнал, что во время полета «Союза-12» на связи были Алексей Губарев и Георгий Гречко. За них, за дублеров, и поднял свой первый тост основной экипаж.
Вспомнился этот случай потому, что в словах о дублерах было нечто большее, чем признательность. В них были товарищеская теплота, уважение и то понимание человеческого состояния, которое не нуждается в пояснениях. После этого много дней, сложившихся в месяцы, я ходил по следам этих двух жизней, чтобы понять, что им дало право стать основным экипажем. Бывая в Звездном и на Байконуре, знакомился с их товарищами по работе, листал личные дела, беседовал с ними самими... И каждый факт мог бы стать сюжетом отдельного очерка, потому что открывал какую-то часть их казни, их характера, того, без чего судьба каждого из них – человека и космонавта – не состоялась бы.
1941 год... Ему едва исполнилось десять, когда началась война, В ту пору семья жила в совхозе неподалеку от Зеленограда. Отец, Колхозный бригадир, умер в 1936 году, и они жили впятером: мать, Он и три сестры. В их местах проходил крюковский рубеж, на котором остановили фашистов, рвущихся к столице. Земля гудела от взрывов бомб и снарядов. Рваные воронки, сломанные деревья, красный от крови снег, одинокие печные трубы среди тлеющих развалин, растерзанные тела людей... Все это стоит перед глазами и сейчас, спустя тридцать с лишним лет.
Он помнит лязганье металла, скрежет гусениц громадин, разрисованных черно-белыми крестами, зловещие голоса оккупантов, расстрелы. Помнит виселицы, застывшие трупы с бумажными или фанерными табличками, на которых чужая рука, коверкая русские буквы, писала «коммунист», «партизан»...
Десять дней он жил в этом аду. Десять бесконечно долгих дней, которые сделали удивительно зыбкой, неразличимой грань между жизнью и смертью. Был ли страх? Наверное. Человек, а тем более ребенок, не может не бояться. Но была еще и ненависть в мальчишеском сердце, жгучая ненависть к тем, кто пришел вешать и убивать, жечь дома и угонять людей в неволю.
Но память хранит и другое. Он видел героизм тех, кто дрался за родную землю.
Враг отступил, оставив на месте совхоза дымящееся пепелище. Вернулась из леса Ефимия Ивановна Губарева с четырьмя детьми, а ни дома, ни крова нет.
В 1942-м переехали в Куйбышевскую область, в село Гвардейцы, что под Борском. Время тяжелое, голодное. В поле одни женщины да дети-подростки. А нужно было и пахать, и сеять, и убирать. В поле труд нелегкий. Запряг поутру четырех лошадей, ушел на борозду в степь и только к вечеру назад. Ноет спина, болят руки, ноги как ватные, голова кружится от постоянного недоедания. А завтра – то же самое.
В 1945-м снова вернулись в Подмосковье. Стал дальше учиться. В школе дела шли хорошо. А после десятилетки видел только одну дорогу – в небо. А однажды заколебался. Вернулся в их места демобилизованный моряк. Щеголял формой, флотскими манерами. И Алексей засомневался: «Флот или авиация?» И вдруг в газете объявление: идет набор в училище морских летчиков. Училище, правда, было техническое, но соединяло и небо, и море. Поступать поехали вдвоем: Алексей и его двоюродный брат Валентин. Сдали экзамены, начали учиться. «Валентин,– признался однажды Алексей,– уйду я отсюда. Летчиком хочу стать. Понимаешь: лет-чи-ком!» И надо же, приходит к ним в училище разнарядка – перевести в летную группу несколько человек.
Он перешел в училище морских летчиков. Через год в составе тех, кто особенно успешно осваивал программу и имел высокий балл по всем дисциплинам, его перевели сразу на третий курс. А в 1952 году лейтенант Алексей Губарев был направлен для прохождения дальнейшей службы в одну из частей авиации Тихоокеанского флота.
Дальний Восток. Приморье... Край сопок и туманов, край резкой смены погоды, красивый и суровый. Там он становился летчиком, там познавал всю мудрость неба, учился выбираться из, казалось бы, безнадежных ситуаций.
Полеты над морем... Задания разные: «удары» по кораблям «удары» по береговым объектам, в одиночку и группами. Однажды шли в плотных боевых порядках, крыло в крыло, на большой высоте. С земли поступила команда: заходить на посадку звеном, интервалы минимальные.
Погода тихая, нет ни облачка. Термометр на земле показывает плюс тридцать. Воздух над аэродромом прогрелся так, что казался плывущим, дрожащим, словно все кругом превратилось в сплошную играющую струю, какая обычно тянется за двигателями впереди идущего самолета.
Его «ил» шел плавно, послушно реагировал на рули. Но вдруг самолет резко тряхнуло и бросило с крыла на крыло. Высота 150 метров, земля совсем рядом, а машину бьет и бьет. В голове одна мысль: «Растяпа, угодил-таки в спутную струю!» Руки крепко сжали штурвал. Увеличил обороты. Когда бросило влево, «выхватил» самолет из струи. Выровнять удалось у самой земли. На второй круг уходил с твердой уверенностью, что подобное никогда не повторится.
Летчики знают, что любая ошибка пилота может быть чревата тяжелыми последствиями. Ошибка в момент, когда «пет высоты», особенно опасна.
Память хранит и другой случай. Шли контрольные полеты. Технику пилотирования проверял Герой Советского Союза генерал С. Гуляев. Взлетели. Алексей действовал четко, на вводные реагировал быстро, вдумчиво. На короткое «Возвращаемся» ответил так же коротко «Есть!» и перевел машину на снижение. Вот тут и случилось то, чего не мог предвидеть ни он сам, ни тот, кто сидел во второй кабине. Все вокруг вдруг наполнилось густым едким туманом. Он затруднял дыхание, застилал мутной пеленой остекление, осложнял полет.
– Товарищ генерал, наденьте маску и очки... – Это были первые его слова после того, как он понял, что причина в лопнувшей трубке гидросистемы. И спокойно добавил: – Я все вижу, продолжаю пилотировать.
Губарев верил, что сумеет довести самолет до аэродрома и посадить. Он знал также, что проверяющий ему доверяет. Его спокойное «Действуйте» придало Алексею еще большую уверенность.
На посадке он уже почти ничего не видел. Машинальное движение рукой по стеклу, естественно, не улучшило видимость. Открыл форточку. Лицо вплотную придвинулось к приборам. Шасси... Разворот... Закрылки... Ручку чуть-чуть на себя... И вот оно, легкое касание полосы.
Генерал не спешил давать оценку действиям проверяемого. Он смотрел на усталое лицо летчика, глаза которого еще продолжали слезиться от распыленной жидкости из гидросистемы, потом, обернувшись к собравшимся у самолета офицерам, сказал:
– Ставлю в пример. – И уже только Губареву: – Молодец! У меня нет замечаний...
Позднее, когда Сергею Арсентьевичу Гуляеву докладывали список офицеров, подавших рапорт о поступлении в Военно-воздушную академию, он подчеркнул фамилию Губарева: «Этого особо рекомендую».
Годы учебы – и снова полеты. Теперь уже над Черным морем. Он – командир эскадрильи. И теперь в ответе не только за себя, но и за других. Каждое свидание с небом было радостью. Две тысячи часов налета, значок летчика 1-го класса на груди – таков его актив.
В марте 1962 года, спустя почти год после гагаринского старта, разговор в штабе флота:
– Товарищ Губарев, хотите стать космонавтом?
Вопрос неожиданный и сложный. Сложный потому, что, наверное, нет таких, кто бы не хотел стать покорителем космоса. По возраст? Ему, Алексею Губареву, уже 31 год. «Не стар ли? – так думалось тогда. – Смогу ли?»
– Хотел бы, конечно!
– Подумайте.
В Москве встретил многих друзей. Один из них высказал сомнение: «Медики строги, смотри, если зарубят, не видать тебе ни космоса, ни неба». Но Алексей прошел.
Незадолго до старта я расспрашивал его, как шла подготовка к полету.
– Работали... Без скидок, без упрощений. Девиз суворовский: тяжело в учении – легко в бою. Комплекс сложный. Технику изучали тщательно – и когда были в составе дублирующего экипажа, и потом. Каждый раз находили для себя что-то новое. Наверное, так и должно быть. Мы же испытатели, исследователи.
– Ну а твой напарник, бортинженер?.. Что скажешь о нем? Ведь с ним делить все трудности долгого рейса.
Он не скрытничал, не лукавил:
– Всякое бывало... Бывало, ссорились. Представляешь, он мне говорит однажды: «Леша, сделай, пожалуйста...» Я мужик взрывного характера. Кричу: «Ты что, черт тебя возьми! Какие еще «пожалуйста»?! Ты пока «пожалуйста» выговоришь, мы двести километров пролетим!» Но я люблю этого человека, верю ему. Он скромен, порядочен, для него работать – это значит жить...
Добавлю: бортинженер тоже с большим уважением относится к своему командиру. Это подтвердил и их тридцатисуточный полет на «Салюте-4».
Мартовским днем 1978 года с Байконура взял старт двадцать восьмой космический корабль из серии «Союзов». В сообщении ТАСС об этом говорилось: «Запуском корабля «Союз-28» открывается новый этап исследования и использования космического пространства в мирных целях, проводимых совместно социалистическими странами в соответствии с программой сотрудничества «Интеркосмос», в осуществлении которой принимают участие Народная Республика Болгария, Венгерская Народная Республика, Германская Демократическая Республика, Республика Куба, Монгольская Народная Республика, Польская Народная Республика, Социалистическая Республика Румыния, Союз Советских Социалистических Республик и Чехословацкая Социалистическая Республика». Алексей Губарев был командиром на этом корабле. Вместе с ним, трудился на орбите – на «Союзе-28» и «Салюте-6» – гражданин ЧССР Владимир Ремек.
Восемь суток в космосе. Казалось бы, после 30 суток это не гак уж и много. Однако в космосе еще не было ни одного легкого полета. И, наверное, не скоро будут такие.
ПУТЬ К ОРБИТЕ
Георгий Михайлович Гречко
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук Георгий Михайлович Гречко. Родился в 1931 году в городе Ленинграде. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый – в 1975 году, второй – в 1977 году.
Нет одинаковых людей, нет одинаковых судеб. И все-таки двое с «Союза-17» очень схожи. И не потому, что ровесники. Много общего в их характерах.
21 июня 1941 года десятилетний Георгий был посажен родителями в поезд прямого сообщения Ленинград – Чернигов и уехал на каникулы к бабушке. А на следующий день началась война. Отец ушел добровольцем на фронт, мать перевели на казарменное положение. Георгий оказался на оккупированной врагом территории.
Страшное это было время. Отцов и матерей фашисты расстреливали на глазах у детей, ребенка убивали на руках у матери. Втайне от всех Георгий прятал в подвале патроны и винтовку. Очень хотелось сбить фашистский самолет. Стрелял много раз. Но винтовка тяжелая, целиться вверх очень трудно, быть может, поэтому и не удавалось попасть в крестоносного стервятника...
В 1943 году, после освобождения Черниговщины, Георгий вернулся в Ленинград, где состоялась волнующая встреча с матерью. Чего только не было в тот день! И слезы, и бурная радость, и страх пережитого...
...В детстве Георгий мечтал стать акробатом, потом снайпером. Записался в кружок, неплохо стрелял. А потом посмотрел фильм про танкистов. Три сеанса подряд не уходил из зала. Пришло новое решение: «Буду танкистом». На выставке трофейного оружия забрался в подбитый фашистский «тигр». Закрыл люк, посидел внутри. Темно. Ничего не видно. «Нет, это не для меня,– подумал про себя. – Пойду в летчики».
А тут новая книжка «Межпланетные путешествия» Я. И. Перельмана. Читал взахлеб. Достал девять выпусков Н. А. Рынина «Межпланетные сообщения». Решил: он станет космонавтом!
Но как? Куда пойти учиться? Объявлений нигде нет. Правда, в книгах Рынина, ракетчика-энциклопедиста, на последней страничке была такая приписка: «Отзывы направлять по адресу: город Ленинград, ул. Жуковского, дом... квартира...»
Поехал. Нашел дом, квартиру. Но постучать не решился. «Стоит ли беспокоить такого человека?» Вернулся домой. Терзался в сомнениях, ругал себя за нерешительность. И снова в путь, на улицу Жуковского.
И снова оробел, когда подошел к заветной двери. Потоптался немного, подавил в себе чувство неловкости. Рука потянулась к звонку.
– Вам кого? – спросил тихий женский голос.
– Профессора Рынина. Хочу поговорить с ним, посоветоваться... За дверью молчание. Томительное, долгое молчание. Потом тот же тихий голос, полный боли и скорби, произнес:
– Профессор Николай Алексеевич Рынин погиб в годы блокады...
После окончания школы Георгий поехал в Москву. В первом же киоске купил справочник «Куда пойти учиться?». Подчеркнул несколько телефонных номеров, стал звонить. В трубке отвечают: «Приемная комиссия». Он вопрос: «Учат ли у вас на космонавтов или ракетчиков?» После паузы – щелчок и короткие гудки. Понял: не тот вопрос.
Не стану пересказывать все его мытарства. Вернувшись в Ленинград, сдал экзамены в механический институт. После его окончания Гречко услышал о работах С. П. Королева. Диплом с отличием давал право выбора места назначения. Попросил направить туда, где занимаются космосом.
И вот минуло более двадцати лет, как он переступил порог конструкторского бюро. Сначала работал техником, потом инженером... Мечтал о группе баллистиков, хотелось рассчитывать траектории спутников, межпланетных станций. Сказали: «Подожди».
Однажды Георгий был командирован на Байконур. Молодой, горячий, настырный, ненасытный. Как говорит он сам, «лез всюду, задавал нелепые вопросы, часто попадал впросак». Но однажды его тревожное замечание, что в расчетах заправки есть ошибка, заставило ведущих инженеров поломать голову. Вскоре он докладывал свои доводы Главному конструктору. Сергей Павлович Королев терпеливо выслушал его, внешне ничем не показывая своего отношения к «идее молодого». А скоро стали применять новый метод заправки, предложенный Георгием.
«Из жизни надо вытравлять пустоту, надо стремиться быть нужным – пусть в самом скромном измерении». Это его взгляд на жизнь, его кредо. Он принимал участие в экспедиции на место падения Тунгусского метеорита, «выбил» для этой цели вертолет. Поступил в аэроклуб, научился летать на планерах и самолетах, прыгать с парашютом. «Все это – проба для человека, проба, которая учит действовать в опасных ситуациях».
Инженер, старший инженер, начальник группы... Он участвовал в расчетах и выборе траекторий полета первых пилотируемых кораблей, в проведении пусков. Он работал и ждал, когда на космический корабль потребуются бортинженеры. Когда это время пришло, принес С. П. Королеву заявление. Первое медицинское обследование проходил в 1964 году, но попал в Центр подготовки космонавтов только через два года.
Звездный стал для него и домом, и школой, местом, где познаются радости и трудности будущей профессии, где крепнет воля. Правда, началось все с больших огорчений: нелепая случайность вдруг поставила под сомнение осуществимость мечты, чуть не перечеркнула все то, что было сделано, чтобы эту мечту приблизить. Во время одной из тренировок, выполняя свой тридцать четвертый прыжок с парашютом, он сломал йогу. Врачи сказали, что перелом сложный, на год о тренировках надо забыть. Пет гарантии, что и после года все сложится благополучно. Словом, его хотели отчислить из отряда.
Отчислить! Знали ли те, кто склонялся к такому решению, что Георгий Гречко еще в школе начал свой путь к орбите, что все эти годы он был верен мечте, не просто ждал «пера жар-птицы», а боролся за право стать космонавтом. Нет, они всего этого не знали. Зато он знал, что не отступит. Смог же Бетховен писать музыку, не слыша ее, Остужев, потеряв слух, остаться великим актером, Репин научился писать левой рукой, Беляев и Комаров стартовали в космос после того, как медицина, казалось бы, по-своему распорядилась их судьбой.
Пока находился в госпитале, читал, занимался своими «лунниками» (им создана новая методика расчета). Лежа поднимал штангу, не вставая на ноги, подтягивался на кольцах, занимался на брусьях, на костылях приходил на тренировки вестибулярного аппарата.
И все-таки свободного времени было много. Взялся за диссертацию. Практическим подтверждением его работы была мягкая посадка «Луны-9» и «Луны-13». После такой «публикации» защищаться было легко.
Потом были тренировки по полной программе. Были старты товарищей. Была работа по управлению полетом. И снова тренировки, и снова ожидание.
– Идти к старту – значит подвергать себя множеству самых различных испытаний. Тренировки мышц и мозга, занятия на тренажере, участие в испытаниях, накопление уймы знаний и твердых навыков, умение сдерживать эмоции и... терпеливо подать. – Он улыбается, щурит глаза. – Каждый из этих трудных моментов, активно необходимый сам по себе, в комплексе с другими и есть путь на орбиту... – Снова пауза. Он выжидает и добавляет серьезно: – Если же не уверовал в мудрость этой истины, не научился терпеливо, день за днем собирать крупицы необходимого «багажа», лучше отказаться от участия в нашей работе...
Когда летала станция «Салют-4», когда все мы с напряжением следили за тем, что происходило на орбите, работа космического экипажа с каждым днем все больше убеждала нас в том, что бортинженер Георгий Гречко не случайно оказался на борту этого сложнейшего космического комплекса.
Он рассказывает о работах, проводимых на борту орбитальной станции, о большом напряжении, о том, как на смену волнению приходила радость, и наоборот. Он говорит о проблемах научных и технических, о перспективах космических исследований, об их практической отдаче и вдруг неожиданно переводит разговор на сугубо личное:
– После возвращения на Землю из первого полета появилось новое восприятие природы и музыки. Раньше не замечал, что наш обычный земной мир столь удивителен. Да и глубину романтически философских строк Уильяма Блейка: «В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир – в зерне песка, в единой горсти – бесконечность и небо – в чашечке цветка» – теперь понимаешь в ином измерении. А ведь это счастье – уметь видеть жизнь вокруг себя. Словом, космос нужен, чтобы стартовать в него и возвращаться.
Второй раз он стартовал 10 декабря 1977 года. Возвратился 16 марта 1978 года. 96 суток он пробыл в космосе».
