Текст книги "Убить в себе жалость"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

31

Валентина Ширяева поправила прическу и постучала в косяк обитой дерматином двери начальника следственного управления прокуратуры Александра Котова и, не дожидаясь ответа, шагнула в кабинет.

За столом расположился крупный мужчина. Его волнистые волосы тронула седина, неприветливое лицо было обращено в сторону двери, нахмуренные брови грубо вопрошали: "Чего надо?"

– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – приветствовала хозяина кабинета бывшая судья. – Я – Ширяева Валентина Петровна. Извините, что без предупредительного звонка.

Котов, смягчаясь, кивнул на стул, молча предлагая гостье сесть. День начинался хорошо: к нему предупредительно постучались, вежливо поздоровались, цивилизованно извинились. Оставалось услышать только благодарность. И он почувствовал прилив сил, когда Ширяева поблагодарила его, присаживаясь напротив.

– Слушаю вас, – басовито проговорил Котов, поправляя на носу очки в роговой оправе и с интересом рассматривая гостью. Он слышал о судье Ширяевой, пару раз видел, не удосужившись запомнить ее внешность. Хотя внешности в то время у Ширяевой не было никакой – хватило двух беглых взглядов, чтобы убедиться в этом. Сейчас Котов убеждался в обратном.

– Я к вам по поводу работы, – начала Валентина, разглядывая Котова и на первых порах пытаясь придать разговору непринужденный характер, располагая к себе начальника следственного управления. Судя по его благодушному виду, ей это удавалось: она улыбалась, насколько позволяла ситуация; он приподнял уголки губ – насколько позволяли мышцы лица. – Я подала в отставку и теперь осталась без средств к существованию.

– Пардон, – извинился Котов, – я не совсем понимаю.

Ширяева правильно поняла его легкое недоумение и пояснила:

– Дело в том, что у меня десятилетний стаж работы следователем – в составе прокуратуры и милиции.

Память возвращалась к Котову быстро, он вспомнил, что Ширяева действительно работала следователем, но ее облик, последние годы омраченный судейской мантией, затмил все, что было до этого; складывалось впечатление, что Ширяева родилась в мантии, вместо погремушек играла судейским молотком, а родители читали ей своды законов; укладываясь спать, она смотрела детскую сказку "Человек и закон".

– Да, действительно, я начинаю вспоминать.

Он припомнил, что Ширяева какое-то время рука об руку работала с Васей Маргеловым, а сам Котов трудился в уголовном розыске и носил воровскую кличку Кот.

– Я слышала, что вам нужны опытные следователи, – похвалила себя Валентина.

– Не то чтобы нужны… – Котов попытался искусственно передать благоприятную атмосферу следственного аппарата, который, кроме табличек на двери, ни в чем не нуждался. – Но я рассмотрю ваше предложение. Извините, Валентина?..

– Петровна, – подсказала Ширяева. Она кивнула, всем видом показывая, что собирается уходить. – Когда мне можно будет узнать результат? Пока у меня есть время, я хотела обратиться также в следственный отдел ГУВД.

– Так, – в глубокой задумчивости Котов побарабанил по столу. – Так-так…

У Котова имелись несколько кандидатур на должность помощника следователя по особо важным делам, которые он в данное время рассматривал. В их числе были выпускники юридических факультетов, прошедшие практику, и вполне зрелые следователи с приличным стажем работы. Котов намеревался принять одного из них в следственный отдел и сделать кое-какие перестановки, чтобы повысить эффективность работы следственного аппарата, потрафить начальству – но не в ущерб собственным симпатиям и антипатиям.

Неожиданный приход Ширяевой позволял результативно решить задачу, отклоняя выставленные на трансферт кандидатуры. Действительно, где сейчас найдешь следователя с пятнадцатилетним юридическим стажем. В основном опытные люди стремятся в коммерческие структуры, платные юридические консультации, всевозможные правовые консорциумы и так далее. По большому счету появление Ширяевой можно было посчитать за подарок судьбы.

Однако, подумал Котов, не стоит заранее расслабляться.

– Так-так… – повторил он. – Не хочу вас обидеть, Валентина Петровна… Сколько прошло с тех пор, как вы ушли из следственных органов?

– Пять лет.

Котов многозначительно поднял палец.

– Мы решим вопрос положительно, но первое время придется поработать помощником следователя – неделю-другую, не больше. Вспомнить, так сказать, боевой опыт… Вы знаете Василия Маргелова?

Валентина незаметно улыбнулась: все шло по плану. Она не рассчитывала, что ей сразу предложат место следователя в городской прокуратуре, но у нее имелись неплохие аргументы, чтобы в приватной пока беседе убедить начальника следственного отдела направить ее именно в горпрокуратуру: многие из тех, с кем пришлось трудиться, до сих пор работают там; остались неплохие связи с определенным контингентом городского управления внутренних дел и так далее. Но ей необходимо расставить все по своим местам, чтобы в дальнейшем не иметь трений с начальством.

– Да, я знаю Маргелова очень хорошо. Я правильно поняла? Вы хотите поставить меня помощником Маргелова?

Кивая головой, Котов развел руки:

– Да.

Валентина не стала насылать на лицо озабоченность; с прежним деловым выражением на лице она продолжила:

– Дело в том, Александр Сергеевич, что Маргелов ведет дело, связанное с гибелью моего сына. Этот факт не имеет отношения к моему желанию вернуться в следственные органы прокуратуры.

Котов все прекрасно понял, но решил разделить объяснения своей гостьи, вставив:

– То есть?..

– Сейчас объясню. Понимаете, в глазах коллег и тех, кто так или иначе участвует в судебных процессах, в какой-то степени я утратила моральный облик – это не мои слова, а часть разговора, который нечаянно услышала в стенах районного суда. Как вы понимаете, после этого случая я просто не могла осуществлять правосудие и подала в отставку. Тот подслушанный разговор только ускорил мой уход, так и так я собиралась уходить, понимаете?

– На интуитивном уровне, – кивнул Котов. – Сожалею, что так произошло.

– Спасибо, – опуская глаза, Валентина приняла соболезнование от хозяина кабинета. – Вернусь к разговору, я еще не закончила. Так вот, Маргелов ведет дело, к которому по вполне понятным причинам, я не могу…

Котов перебил ее жестом руки.

– Я все понял.

Понял он и другое: пожалуй, он преждевременно обрадовался и обнадежил Валентину, все оказалось не так уж просто.

– Значит, мы пришли к соглашению? – спросила Ширяева.

На этот раз Котов не счел нужным потянуть время и ответил без задержки:

– Но не все так просто, Валентина Петровна. Советую вам поговорить с прокурором Волковым. А пока напишите заявление.

32

– Валентина Петровна! – с гневным лицом радостно воскликнул Маргелов! – Какими судьбами!

– Извини, что я без стука, – пряча улыбку, Ширяева вошла в кабинет и поздоровалась с коллегой.

– Валя, хоть ты брось трепать мне нервы! Я скоро с ума сойду, ей-богу. Один работаю, зашился совсем.

– Меня возьмешь в помощники? – Ширяева прошла к соседнему столу и уселась за ним, принимая деловую позу. – Давай-ка я тебя разгружу, Вася? Какое дело ты мне доверишь?

Маргеловым овладело беспокойство, он пока не понял причины накатившей на него тревоги, но смотрел на Ширяеву с подозрением: как-то по-хозяйски она устроилась за столом, просит дать ей…

"Только не это!.." – простонал он и спросил:

– Из варягов в греки, значит, захотелось, да?

Василий закашлялся и полез в ящик стола за лекарствами. Из графина налил в стакан немного воды, высыпал в него какой-то порошок из пакетика и проглотил содержимое, скривившись.

– Нервы? – Валентина кивнула на пустой пакетик.

– Беда с ними, – произнес Маргелов, внезапно успокаиваясь. – А пью какую-то гадость от кашля; согласно инструкции, принимаю орально. Ты уж прости, Валя, но мы с тобой в одно ведро не сходим по-маленькому.

– Думаешь?

– Уверен.

– Что ж, придется сознаться, – вздохнула Валентина. – Ничего у меня не получилось. Котов зарезал мою кандидатуру, посоветовал поговорить с Волковым.

– Дело не в Котове. Я не дал бы тебе работать. Клянусь, первым делом накатал бы на имя прокурора "телегу", где подробно изложил бы твои истинные цели.

– А поверил бы тебе прокурор?

– Еще как поверил бы. Если честно, Валя, я уже беседовал с Волковым насчет твоей инициативы, так что все твои начинания зарубил заранее. И если бы прокурор дал "добро", я устроил бы тебе ад. Только представь: уходя домой после работы, ты проклинаешь меня; утром радостно приветствуешь, чтобы не навлечь мой гнев.

Маргелов с минуту смотрел на Ширяеву. Она с невероятным упорством шла к намеченной цели, цели весьма сомнительной и туманной, почти недостижимой и опасной. Отговаривать ее бесполезно.

– Что там тебе наговорил Котов? Рассказывай, – потребовал он.

Валентина вкратце передала ему содержание беседы.

Выслушав, Маргелов развел руки в стороны: "Ну, а я что говорил?"

– И что ты собираешься предпринять дальше? Напроситься в уголовный розыск? Тогда хочу тебе напомнить, что направление прокурорского надзора охватывает уголовно-процессуальную и оперативно-розыскную деятельность. Ты что, забыла, что прокурор осуществляет надзор независимо от ведомственной принадлежности? Не пройдет и суток, как тебя отстранят от ведения любого уголовного дела.

– Не читай мне лекций, все это я знаю не хуже тебя. Только хочу заметить, что подобные действия прокурора могут быть вызваны лишь при обнаружении нарушений закона.

– Ладно, согласен, устраиваясь на работу следователем, закон ты не нарушаешь, но есть еще такая вещь, называемая травлей. Повторяю, ты и дня не проработаешь в следственных органах. Советую обратиться в частное сыскное бюро.

– Спасибо за совет, Вася. Я уже открыла собственное сыскное агентство и веду расследование, только не собираюсь регистрировать свое маленькое предприятие. Почему ты мне раньше не сказал, что говорил обо мне с Волковым?

– Ты не спрашивала. Хотя могла догадаться, когда беседовала с Юрой Апраксиным.

– Ладно, проехали, хуже мне не стало. Теперь мне остается уповать на нашу с тобой дружбу. Поможешь?

– Чем?.. Ничего нового в материалах дела Михайлова не появилось… Кстати, помню, ты говорила что-то о нервах Курлычкина, что собираешься проверить их на прочность. Так вот, эту затею тоже выбрось из головы. Я ведь не дурак, понимаю, почему ты напрашивалась в первую очередь в прокуратуру, а затем уже в следственный отдел милиции, – мы работаем независимо от федеральных органов и милиции, полномочий у нас больше, стало быть, в осуществлении своих планов тебе было бы легче.

– Много текста, – поморщилась Валентина, намекая на тезисное словоблудие Маргелова. – Это в принципе и не совсем верно. А давай представим себе другую ситуацию. Допустим, тебе улыбнется счастье вести дело, в котором Курлычкин выступит либо свидетелем, либо потерпевшим. И на первый взгляд, оно никаким боком не будет соприкасаться с делом Михайлова. Думаю, как консультант я бы тебе пригодилась.

– Ты доиграешься, – тихо произнес Маргелов.

– Может, водочки выпьем? – предложила Валентина. – Вечерком. Так сказать, за успехи в нашей совместной работе.

– Не знаю, не знаю… – Следователь почесал голову. – Честно говоря, не хочется мне с тобой пить. И о чем мы с тобой будем говорить, о Курлычкине?

– По-моему, он не стоит того, чтобы его поганое имя произносили так часто.

Маргелов пробормотал что-то нечленораздельное.

– Кстати, как я выгляжу? – напросилась на комплимент Ширяева, вставая из-за стола.

Василий ответил весьма своеобразно:

– Ладно, купи бутылку. Посидим.

* * *

Одобрительно кивая, следователь подержал в руке плоскую трехсотпятидесятиграммовую бутылку «Смирновской», но взгляд, обращенный на Валентину, вопрошал: «Не мало ли на двоих?»

Женщина поняла его и достала из сумки еще одну точно такую же бутылку. Взгляд Маргелова потеплел.

Открывая пробку, он заметил:

– Крутые сейчас пьют "Людовик XIII". – И пояснил: – Коньяк есть такой, шестьсот "зеленых" за пузырь. Прикинь, Валя: восемь бутылок "Людовика" стоят столько, сколько десятая модель "Жигулей".

– Мы с тобой не крутые, Вася, будем давиться водкой.

– Типун тебе на язык, – скривился следователь. – Вот Апраксин – мой бывший помощник – тоже постоянно под руку говорил: то анекдот на фекальную тему вспомнит, то про вскрытие трупа заговорит. Причем детально: что в желудке нашли, каков размер и состояние печени насильно усопшего. – Он разлил водку в стаканы. – Давай, Валя, пей первой, я посмотрю, как у тебя пойдет.

Ширяева успела заскочить домой и на скорую руку приготовила салат. Она зачерпнула ложкой и трижды качнула рукой со стаканом: раз, два, три – и выпила. Маргелов, сморщившись, проследил за ней и тоже выпил.

– Вкусная, – одобрил он. – А салат!.. Как в ресторане.

– Обижаешь, Вася, в ресторане так не приготовят.

– Каюсь… – Он снова зачерпнул из тарелки. – Все забываю спросить: без проблем ушла из судей?

– Легко, – по-современному ответила Ширяева.

Они допили бутылку, и Маргелов по инерции продолжил судейскую тему. Говорил горячо, не в меру распаляясь, мол, суды, по общепринятому мнению, под давлением "сверху" или за деньги оправдывают или выносят мягкие приговоры преступникам. Потом переключился на специальные подразделения ГУБОПа, в одном из которых волею судеб оказался его помощник Апраксин. В заключение сказал, что судья в России видится ему с широко распахнутыми глазами и ушами, но – без рук и остального, что так или иначе может принести в жизни удовольствие; соответствующая одежда: вместо мантии – укороченная безрукавка.

– Тонко, – одобрила Ширяева икнув.

– Что ты сказала?

– Я говорю, пора по домам.

– У тебя только две было? – Маргелов потряс бутылку, перевернув ее.

– Тебе завтра на работу, Василь.

– Ладно, Валя, – покивал следователь, – я дам тебе зеленый свет. Но, – он погрозил пальцем, – не переборщи.

– Даю слово.

– Договорились.

– Кстати, у тебя где дача, в Березовой роще?

– Ага, седьмая аллея.

Ширяева кивнула. Седьмую аллею в дачном массиве Березовая роща чаще называли "Дойчеаллее", там были самые престижные участки, в основном хозяева имели иномарки, среди которых преобладали немецкие машины: "Ауди", "мерседесы", "Порше". Маргелов не затесался в крутую компанию, дачный участок приобрели его родители за два года до рождения сына. К тому же добрая половина участков принадлежала начальникам правоохранительных органов. Валентина хорошо помнила, что ближайший сосед Маргелова по даче – начальник 2-го отдела (отдел по расследованию убийств) ГУВД города Юрьева Вениамин Сотников. Правда, не так давно Сотников вышел на пенсию, но продолжал трудиться в качестве директора службы охраны одного из частных коммерческих банков, и, конечно же, свой участок не продал.

На той же "Дойчеаллее", где на въезде велась круглосуточная охрана, находилась одна из дач Курлычкина – для Валентины этот факт был более чем очевиден, так как именно на этой даче Максим Курлычкин изнасиловал несовершеннолетнюю девушку. На седьмую аллею пропускали только законных владельцев, а гостям приходилось ждать, пока охранники связывались с хозяевами.

Возвращаясь к разговору, она сказала:

– Как-нибудь посидим у тебя на даче, ага?

– Да ты что, Валя! А моя жена?

– Ты что, врать не умеешь?

– Жене?! – Он помолчал. – Ну ладно, посидим.

Часть 2

33

Валентина долго не могла понять, что мешает ей в осуществлении плана. Ей не нужно было настраиваться на определенное состояние, призывать мужество и решимость – последнее время она жила этим. После разговора с Маргеловым она твердо решила, что главная часть операции пройдет в дачном массиве: исходя из материалов дела, Максим нередко оставался на даче до утра – один или с друзьями – это вопрос второй, но не последний. Валентина зациклилась именно на этом, перебирая десятки возможных комбинаций.

Вроде бы все сопутствовало осуществлению ее планов, но что-то тревожило душу. Наутро после разговора с Маргеловым она поняла: это "что-то" очень весомое, если не все. Достаточно удобная, до некоторой степени привычная для подобных мероприятий местность, которой будет способствовать темное время суток; сам клиент – обычно вечерами навеселе, потерявший бдительность; удобный доступ к нему и так далее. Может быть, именно такая стандартизация вселяла беспокойство в душу Ширяевой. Во всяком случае, она начала сомневаться, что, естественно, привело к неуверенности.

Она долго искала выход, исключая то одно, то другое, пока, наконец, не отбросила все: и дачу, и удобный доступ к месту, и темное время суток; даже хмельное состояние клиента. И все встало на свои места. Отсюда новый, слегка примитивный, но надежный план. Впрочем, Валентина и не помышляла об элементах шоу в предстоящем мероприятии, иначе никогда бы не взялась за его осуществление, и ей бы не помогла решимость и настрой.

Когда Валентина исключила все, на что рассчитывала раньше, на смену пришло другое, противоположное: вместо ночи – день или утро, вместо дачи – квартира Максима Курлычкина; и его обычное по вечерам хмельное состояние. Все должно поменяться полюсами.

Валентина успокоилась, она за пять минут решила сложную и в то же время очень простую задачу, и теперь ей осталось только ждать.

Опять ждать… Но теперь недолго.

* * *

Ширяева нервничала: на часах уже начало третьего, а Максим все еще не показался из дома. Она очень надеялась на этот день, самый первый на решающем этапе, торопила его, не сомкнув в эту ночь глаз. Но где-то в глубине души против воли желала отодвинуть его как можно дальше, где притупится боль и уйдет жажда мести. И не могла объяснить себе, что же с ней такое происходит? Наверное, потому, что если она сумеет разобраться в своих чувствах, то не выполнит того, к чему с таким упорством стремилась. Но стоит сделать решающий шаг, и пути к отступлению уже не будет.

Призывая на помощь воспоминания, отдавала себе отчет, что они являются допингом, запрещенным приемом, ибо уже достаточно прошло времени, так как слабовольные мысли все же давали о себе знать.

Она курила одну сигарету за другой, руки подрагивали, явственно представила себе: вот сейчас появится Максим, и она скажет Грачевскому: "Поехали отсюда, Володя, не стоит мараться". И Грач поддержит ее, одобрительно кивнет головой, покажет в улыбке золотые фиксы. Отвлекаясь от назойливых мыслей, подумала вдруг, что у Грачевского добрая улыбка. Нет, поправилась она, не добрая… даже не безобидная, не преданная и не сочувствующая в сочетании с его взглядом, а какая-то особая, в которой совместились все эти понятия. Плюс усталость в его глазах.

"Распустила сопли", – усмехнулась Ширяева. Она подумала о том, что теперешнее состояние можно сравнить с визитом к стоматологу. Когда сидишь у кабинета, сознание болезненно бередят зубоврачебное кресло, которому больше подходит чуть жутковатое определение "ложе", инструменты, неприятно поблескивающие хромом, бормашина с отталкивающим сочленением, но стоит сесть в кресло, как все эти предметы куда-то исчезают, оставляя только боязнь без каких-либо определений и невесть откуда взявшуюся смелость, граничащую с отвагой. Два разнополюсных понятия, соединившись, дают именно такой эффект.

– Петровна, – Грач полуобернулся со своего места, указывая рукой. – Идет.

Валентина впилась глазами в парня, вышедшего из подъезда.

Они расположились так, что с любой точки пути Максима Курлычкина вдоль дома была видна только передняя часть машины, в основном наблюдение вел помощник Ширяевой. Это было сделано для того, чтобы во время движения создалась иллюзия непрерывного хода, словно "Жигули" ехали и до того момента, в который были замечены, а не резко тронулись с места, что будет выглядеть подозрительно.

В какой-то степени надежды Ширяевой именно на этот день выглядели призрачными. Во-первых, Максим мог остаться дома, во-вторых, за ним мог заехать кто-то из друзей, тогда путь до автостоянки, где он оставлял свой джип, парень проделает на машине, если, конечно, в этом случае вообще решит воспользоваться личным автомобилем. А расчет судьи строился на том, что небольшое расстояние до открытой парковки Максим проделает все же пешком.

Максиму предстояло пройти около ста пятидесяти метров, именно столько отделяло его от подъезда до угла дома, поэтому Грачевский не торопился, получив команду от Валентины.

Она невольно наклонилась вперед, похлопывая помощника по плечу:

– Давай, Володя… Посмелее, чтобы он не насторожился…

– Не понукай меня, Петровна, – дернул плечом Грач, выезжая на прямую.

Вряд ли Максим обратил внимание на "восьмерку", которая показалась из-за угла, но короткий звуковой сигнал должен был привлечь его внимание. Мало того, Грачевский, беря вправо, мигал дальним светом. Если бы он сделал наоборот – неожиданно остановился, так же внезапно распахнул дверь и как гром среди ясного неба прозвучал его голос, Максим не то что насторожился, просто испугался, и дальнейшие его действия легко просчитывались. А так, еще издали подавая сигналы, Грачевский мягко остановил машину в двух метрах от Максима.

– Посмелее, Володя, – прошептала Валентина, с сильно бьющимся сердцем отпрянув от окна.

Они встали довольно близко к дому, первый этаж которого полностью занимали магазины; во двор же выходили зарешеченные окна складских помещений. Возле первого подъезда наблюдалось небольшое оживление, скорее всего двое рабочих ожидали, когда под разгрузку встанет грузовик с надписью по борту "Мебель"; протянувшийся вдоль всего дома узкий озелененный участок скрывал отдыхающих пенсионеров ровно подстриженным кустарником.

Элитным этот шестиподъездный дом считался с натягом. Квартиры в нем считались улучшенной планировки, в каждом подъезде, оснащенном домофоном, имелось по два лифта, но вот первый этаж, занятый под магазины, в какой-то степени выбивал дом из разряда элитных. Зато приобрел бы вес, имей подземный гараж.

На протяжении двух дней Грач с Валентиной хорошо изучили подъездные пути к дому, особенности его расположения по отношению к другим домам, обратили внимание на двери складских помещений, расположенных рядом с парадными.

– У меня был приятель, – рассказывал Грач, снимая напряжение, – двенадцать лет отбарабанил. Когда освободился, мы неплохо отметили это событие. Потом он пошел домой, вместо подъездной двери уткнулся в дверь мусоропровода – а там замок висит. Он давай ботать в окно первого этажа. Вы обалдели, кричит соседу, на замок закрываться! Брось-ка ключ, я зайду.

– Сколько, говоришь, он отсидел? – машинально переспросила Ширяева.

– Достаточно для того, чтобы перепутать подъездную дверь с мусоропроводом.

…Нет, Валентина рассчитала верно: глядя на Максима, не скажешь, что парень насторожился, наоборот, на его лице можно прочесть любопытство. Хотя скорее всего Валентина выдавала желаемое за действительное. Но главное, он спокоен, стало быть, дальнейшие действия обещали быть такими же тихими.

Максим был одет легко: фирменная майка с коротким рукавом, модные вельветовые джинсы, кроссовки; в руках барсетка, на поясном ремне сотовый телефон.

Он был симпатичным парнем, Валентина отметила это еще во время судебного разбирательства, когда оставила решение следователя без изменений; отметила машинально, хотя в то время, как человек, не лишенный эмоций, смотрела на него с долей презрения. Но длилось это недолго, Максим был для нее человеком, лишь на короткое время промелькнувшим перед ее взором, затем судебно-правовой конвейер отправил его обратно на нары.

У него были темные, слегка вьющиеся волосы, высокий лоб, нос с горбинкой, руки с тонкими пальцами выглядели холеными. И вообще в нем чувствовалась породистость – скорее потомственного, уже состоявшегося музыканта, нежели человека, чей отец с головы до ног обагрил себя кровью.

Вот сейчас, глядя на него, трудно предположить, что ему знакомо слово раскаяние. Но это опять же в воображении судьи, которая не сводила с него глаз.

Перегнувшись, Грач толкнул дверь, снизу вверх глядя на Максима. Взгляд парня скользнул по татуированным рукам, массивной золотой цепи и только потом остановился на лице Грачевского.

Помощник дал себя рассмотреть, может быть, дольше, чем того требовалось, и покачал головой.

– Максим, больше мне делать нечего, да? – его голос выражал недовольство, в то же время прозвучал снисходительно и с долей насмешки.

– Не понял, – в отличие от Грача голос Максима прозвучал действительно недовольно и нетерпеливо. Он хотел пройти мимо, но его повторно остановил голос Грачевского:

– Поймешь, когда на свою тачку глянешь. У тебя "труба" не работает, что ли? Тебе со стоянки заколебались звонить.

– А что случилось? – теперь Максим, взявшись за дверцу, невольно бросил взгляд на женщину, сидевшую на заднем сиденье. По идее, если у него и возникли какие-либо сомнения, должны исчезнуть. Несмотря на то, что как следует разглядеть ее не сумел: Валентина была в темных очках, возле лица рука с зажженной сигаретой.

Максим повторил вопрос.

– Пацанята, видно, баловались, – ответил Грач, – ни одного целого стекла. Как я понял, сделали набег, забросали половинками твою машину – и снова через забор. Может, ты кого из них переехал? Садись, – без паузы продолжил Грач, – мы с женой в ту сторону, подбросим. Хотя только что оттуда. Так не работает мобильник?

Максим пожал плечами и принял приглашение. Практически сел машинально, не переставая хмурить лоб. Так же автоматически ответил:

– Вроде работает.

Грач развернулся, проехал мимо мебельной машины и бросил взгляд на пассажира.

Валентина не могла видеть лица парня, она только мимолетно подумала о том, что сейчас мысли Максима, не получившего вразумительных объяснений, сосредоточились вокруг своего джипа.

Конечно, предлог сесть в машину так себе, у нее были другие, более весомые причины заставить парня подчиниться, но некоторые из них виделись достаточно рискованными, например, с тем же вступлением Грачевский мог осведомиться о том, почему Максим не отвечает на звонки отца: "Тот уже кипятком писает", но перед уходом из дома парень мог говорить с отцом. Или с матерью – один из вариантов.

В конце концов Валентина остановилась на простом, но достаточно действенном способе. Неважно, обеспеченный человек Максим или нет, но собственную машину жалко любому – и богатому, и бедному. Последнему, наверное, больше. К тому же она достаточно грамотно продумала начало разговора, опираясь на внешность Грачевского и его умение разговаривать. Хотя при определенных обстоятельствах наружность помощника могла сослужить плохую службу.

Сумочка с электрошоковой дубинкой лежит на коленях, рука уже нащупала рукоятку, глаза смотрят на аккуратно подстриженный затылок Курлычкина… Легкое нажатие клавиши, и все пути назад будут отрезаны. Но Валентина все еще колеблется, видит или хочет видеть, как все увереннее становятся движения Грачевского, выехавшего на пересечение с главной дорогой: сейчас он одобряет ее пассивность. Значит, рад ее слабости. А она противна сама себе, и только потому, что впереди сидит человек, к этому делу совсем непричастный, вот если бы она видела перед собой затылок самого Курлычкина, не колеблясь нажала бы на спусковой крючок пистолета. И снова подстегнула себя, еще и еще раз думая о том, что лидер "киевлян" вряд ли обременил себя мыслями о девочке из многодетной семьи и больном парне, когда отдавал своим людям соответствующие распоряжения.

"Рано радуешься, Вова", – чувствуя полную опустошенность, Ширяева подняла дубинку и коротким разрядом отключила Максима. Тот дернул головой, словно его двинули по затылку, и завалился было набок, но Валентина, привстав с места, вернула ему нормальное положение. Придерживая парня за плечи, она скомандовала:

– Рули к гаражам, Вовчик.

Грачевский едва заметно покачал головой, но Ширяева заметила.

– А ты думал, мы приехали подбросить его до автостоянки? – Валентина вдруг разозлилась на себя. Заодно на помощника. – Плохо ты меня знаешь, Володя!

Разговаривая, она подхлестывала себя, как скаковую лошадь, и все больше злилась: голос заметно вибрировал, руки дрожали, с лица отхлынула вся кровь.

Все это временно, говорила она себе, зная, что не ошибается. Вскоре все придет в норму, и она возьмется за дело спокойной, уравновешенной, знающей цену и себе и Курлычкину-старшему.

Едва Грач остановил машину, судья уже торопила его. Они перетащили безвольное тело на заднее сиденье. Пока Максим не пришел в себя, Валентина вкатила ему в руку порядочную дозу реланиума.

– Не то что успокоится, – приговаривала она, воровато озираясь, – спать будет сутки. В крайнем случае снова применим шоковую терапию. – Она перебралась вперед и пристегнула ремень безопасности. Довольно долго смотрела на "подельщика". – Теперь, Володя, поехал – быстро, но осторожно, главное, в аварию не попасть. А на постах отмажемся. – Затем откровенно призналась: – Знаешь, сосед, мне бы самой успокоительное не помешало.

– Двинуть дубиной? – буркнул Грач, выезжая на дорогу.

Ширяева сдернула нашейный платок и опустила стекло. Им предстояло проехать мимо автосалона на Киевской; женщина демонстративно смотрела вперед и не удостоила вниманием окна роскошного офиса, за которым пока царил покой.

"Это временно, – усмехнулась судья. – Это временно".