Текст книги "Убить в себе жалость"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

– Я предлагаю снять напряжение, – высказался Яцкевич. – Даже когда учился в десятом классе, нам не задавали таких упражнений. Олег, – обратился Андрей к Шустову, сидящему на переднем кресле, – Рожнов не педагог, случайно?

– Он Учитель, – затянув букву "у", констатировал Костерин, зажатый с двух сторон Оганесяном и Белоноговым. Костерин имел внешность, которая соответствовала довольно меткому и распространенному выражению "разбойничье обаяние". По возрасту он был старшим в группе, Тимофею было тридцать шесть. До последнего времени он работал охранником в частной фирме. Предложение "поработать на правительство" для Костерина ничего не значило, его заинтересовали только деньги, которые пообещал юрист Рожнов.

Яцкевич бросил взгляд в панорамное зеркало, поймав на миг выражение лица Костерина.

– Тима, тебе не боязно сидеть в тесном контакте с гетеросексуалом? – спросил он.

– Нет, – ответил Костерин. – Если учесть, что Серега ведет себя довольно пассивно.

– Тогда поменяйся местами с Оганесяном, – подал совет Яцек.

– Мне кажется, – отозвался Шустов, – мы скоро договоримся до чего-нибудь интересного.

– Я предлагаю снять напряжение, – повторился Яцкевич. – В Юрьеве есть более-менее приличная забегаловка?

Сергей Белоногов, улыбаясь беззлобным шуткам, которые отпускал в его адрес Яцкевич, смотрел в окно.

– Сейчас направо, – подсказал Шустов, когда Яцкевич подъехал к перекрестку.

– Знаю, – Яцек резко вывернул руль, перестраиваясь в правый ряд за пять метров до светофора.

Оганесян покачал головой:

– Удивляюсь, как ты ездишь по Москве?

– Мне все равно, где ездить: по улицам Москвы или Пестравки. – Трогая с места и поглядывая в панорамное зеркало, Яцкевич попросил: – Тимоха, убери голову, я ни черта не вижу. Можешь положить ее на плечо Бельчонка.

Шустов не выдержал и рассмеялся.

Белоногов удивился, он редко видел Олега даже улыбающимся.

15

Валентина проснулась рано. Балкон был открыт, и ей показалось, что утро промозглое. Она подернула плечами, потянулась рукой к будильнику, поворачивая его к себе: половина пятого. Еще пять минут, решила она, тщетно пытаясь согреться.

Ее качнуло в сторону, когда она встала и с полузакрытыми глазами вынула из прикроватной тумбочки одеяло.

Пять минут затянулись надолго, женщина проснулась окончательно только к девяти часам. Включив радио на кухне, она прошла в ванную, оставив дверь открытой. Из зеркала на нее смотрело опухшее лицо с всклоченными после сна волосами.

Валентина намочила волосы и обмотала голову полотенцем. С полки достала краску для волос и приготовила краситель в чайной чашке. Начиная с затылка, она равномерно нанесла краску и несколько раз прошлась по волосам расческой.

Пока волосы прокрашивались, женщина вскипятила чайник и заварила крепкий кофе. Недопитую бутылку коньяка убрала в холодильник. Временно отступая от правил, приготовила завтрак и через силу поела.

Приняв ванну, она уже с удовлетворением осмотрела себя в зеркале. Волосы хорошо прокрасились, скрывая не только седину, они приобрели светло-каштановый оттенок.

Женщина набрала номер телефона старшего следователя городской прокуратуры по особо важным делам. Трубку никто не брал. Стоя на балконе, Валентина выкурила первую сигарету. Голова слегка закружилась, невольно вспомнился вчерашний день, гость, отнесшийся к ней с вниманием, и разговор, который она помнила от начала до конца. Чувствуя неловкость, женщина нахмурилась: черт ее дернул за язык рассказать всю подноготную про свою семью.

Словно реабилитируясь перед Сергеем, Валентина прибралась на кухне, вымыла пол, периодически пытаясь соединиться с Маргеловым.

Наконец в половине двенадцатого следователь снял трубку. Он не очень обрадовался звонку бывшей коллеги, но от встречи не отказался, назначив на 14.30 у себя в кабинете.

Поблагодарив Маргелова, Валентина подумала, что успеет забежать в парикмахерскую и на вещевой рынок.

16

Ширяевой пришлось немного подождать в коридоре прокуратуры, пока Маргелов вел допрос. Все было знакомо в этом здании, где она начинала работу в качестве следователя. Стены были обшиты древесными плитами со светлой полировкой, лампы дневного освещения без плафонов, которые, наверное, так и лежат в хозяйственном помещении на первом этаже. Правда, линолеум другой: вместо темно-коричневого с аляповатым рисунком сейчас под ногами Валентины лежал современный, под паркет. И двери кабинетов не претерпели изменений – очень высокие, обитые темным кожзаменителем.

Здесь, в правом крыле здания, было пусто. Там, где располагались кабинеты прокурора и его заместителя (государственный обвинитель), почти всегда находились посетители. Изредка они тихо переговаривались, порой складывалось впечатление, что прокуратура похожа на стоматологическую клинику.

Маргелов освободился минут через пятнадцать. Не переступая порога кабинета, он оглядел коридор и кивнул Ширяевой:

– Заходи. – Открыв форточку, следователь кивнул на свой рабочий стол: – Не хочешь посидеть?

– Хочу, – совершенно серьезно ответила Валентина.

Маргелов сел за стол.

Оба молчали. Следователь, посмотрев на Ширяеву исподлобья, открыл сейф и достал папку с делом.

– Ничего нового, Валя, – сказал он. – Ни одной зацепки. Все факты указывают на то, что девочку убил Илья. Об отце Светы Михайловой пока мы говорить не будем, его вина доказана. Осталось приобщить к делу характеристики с места его работы и передать дело в суд.

Маргелов еще в коридоре отметил изысканный аромат дорогих духов, а когда Ширяева придвинулась ближе к столу, благоухание, исходившее от женщины, стало явственней, следователь даже уловил тонкий букет в духах Валентины.

И вообще поначалу он не сразу узнал в ней ту женщину, с которой когда-то вместе работал, а за последнюю неделю встречался два раза. Раньше она все время куда-то торопилась, мало следила за своей внешностью, была сухой и раздражительной. Сейчас перед Маргеловым сидела респектабельного вида женщина, в какой-то степени помолодевшая, в элегантном темно-зеленом костюме, с которым удачно гармонировал пепельного цвета нашейный платок. Только вот глаза не шли ее представительному виду: усталые, глубоко запавшие, они ясно говорили, что весь ее внешний лоск – лишь бутафория. А когда солнцезащитные очки скрывали ее глаза, показуха или наигранность сразу пропадали.

И еще одно неприятное чувство подметил Маргелов. Словно Илья своей внезапной смертью развязал матери руки, и она вдруг почувствовала себя женщиной, обнаружив в себе изысканность, стиль. До какой-то степени все это естественно, если бы не скорость, с которой Валентина перевоплотилась; она словно наверстывала упущенное.

Маргелов подумал про себя, что не прав. Может быть, в нем зародилась зависть, когда совершенно свободно, не чувствуя себя стесненной в дорогом костюме, словно носила такие наряды всю жизнь, женщина непринужденно зашла в его кабинет, раскованно устроилась на стуле и прикурила сигарету.

Он видел сотни женщин, являвшихся к нему на допрос, чьи манеры напоминали поведение Валентины. От них также исходил запах дорогих духов, на пальцах сверкали перстни, но глаза были у кого плутоватые, у кого напуганные, кто-то умело набрасывал на них бесстрастность, но ни у одной из них не было таких изнеможенных глаз.

Побарабанив по папке пальцами, Маргелов прервал молчание, повторившись:

– Валя, ты долгое время проработала следователем, не мне тебе объяснять, что вина Ильи полностью доказана. Свидетелей нет, но есть судебная медицина. У Ильи лицо было исцарапано, а под ногтями девочки судмедэксперт обнаружил фрагменты именно его кожи. На одежде и руках всюду кровь жертвы. У меня есть заключение психолога, где недвусмысленно указано, что человек с болезнью Дауна в принципе способен на непредсказуемые действия. Не исключаются также и насилие, и убийство.

– Есть схожие случаи? – спросила Ширяева.

– Я не искал, – недовольно ответил Василий.

– Так поищи.

– А если я не найду? Что от этого изменится?

– Дашь посмотреть дело? – Валентина смотрела на следователя неотрывно.

– Валя, в твои обязанности не входит борьба с преступностью, лишь осуществление правосудия.

– Ты мне зубы не заговаривай, Вася. Кстати, можешь меня поздравить: вчера я подала в отставку. А теперь скажи мне, что ты не слышал об этом.

– Слышал, ну и что?

– Дай посмотреть дело, – в голосе Ширяевой прозвучали требовательные ноты.

Маргелов выругался и нехотя поднялся со своего места. Подойдя к двери, он закрыл ее на ключ.

Следователь нервничал. Еще в первый свой визит Ширяева сообщила, что ей угрожали перед заседанием суда над сыном Курлычкина, потом и сам лидер "киевлян", вломившись к ней в кабинет. А на похоронах она видела его в машине возле своего подъезда.

Такого поворота событий Василий Маргелов не мог не принять. Вполне возможно, что "киевляне" отомстили судье за ее принципиальность и несговорчивость. Но очень круто обошлись с девочкой – вот на этот счет у следователя были сомнения. Ведь Максима Курлычкина не приговорили к смертной казни, не дали срока – ни большого, ни маленького, просто судья оставила решение следователя без изменения. И вот за это были убиты два человека.

Сейчас в следственном изоляторе находились шесть человек из бригады Курлычкина, всем предъявлено обвинение в вымогательстве. Хороший купец славится своими связями, так и хороший следователь имеет своих информаторов. Маргелов неплохо был осведомлен о преступной деятельности ОПГ "Киевская", знал о камере пыток (с большой долей вероятности было установлено, что она находится в кирпичном гараже автосервиса, вплотную примыкающего к автосалону на Киевской) и сколько коммерсантов прошли через нее, был в курсе того, сколько бизнесменов в городе пропало без вести за последние два-три года. Последних напрямую можно было связать с деятельностью преступной группировки, но пропавших детей, подростков – вряд ли.

Девочка, зверски убитая в квартире судьи Ширяевой, не попадала в этот список, но только на первый взгляд, потому что пропавшие дети почти всегда подвергаются насилию. Если пропавшие (считай, убитые) коммерсанты дело рук преступной группировки, начинавшей свою деятельность с грубого рэкета, не исключено, что в списке их жертв есть и дети, числившиеся в розыске.

Маргелов пришел к тому, с чего начал. Однако начинал он со слов "вряд ли", а закончил "не исключено". Тут прослеживался прогресс хода его мыслей. И еще одно заключение: стало быть, в преступной группировке Курлычкина есть не только убийцы, о которых может не догадываться только младенец, но и садисты-насильники. Если Ширяева права, то девочку не изнасиловали только потому, что подставляли сына судьи. А технически или физиологически – черт его знает – еще и под изнасилование преступникам Илью подвести было очень и очень сложно, поэтому они ограничились только изуверским убийством, проделав то, на что не способна самая буйная фантазия.

Вроде бы все складно получается, хотя и невесело. Преступники сработали так чисто, что в ходе следствия была выдвинута только одна версия, выдвигать другие не было оснований. Работали профессионалы высокого уровня, дело свое знают, если и оставляют следы, то указывающие в другую сторону.

Ширяева пересела за стол следователя и принялась за изучение дела. Изредка поглядывая на женщину, следователь видел, как она покусывает губы и нервно затягивается сигаретой.

Валентина пыталась найти ошибки в ходе следственной работы, недоработки, за которые впоследствии можно зацепиться.

"Так, протокол следственного действия… Признаки орудия убийства, расстояния от неподвижных ориентиров… Все правильно. Фотографии… обзорные снимки, угловые, детальные с масштабной линейкой. Все верно. Здесь ничего не найти, Василий свою работу знает. Так, что там дальше… Нож… Работа медэксперта… Микрочастицы волокон ткани одежды, поврежденные ножом. Соответствуют… Микрочастицы органов потерпевшей… Трассы на предметах одежды, на коже и органах потерпевшей, возникшие в результате повреждения ножом… Кухонная терка… Пропустим… Удавка в виде детской скакалки… Так, следы пота опущены… Запах, перенесенный на потерпевшую при ударе ножом… Не вижу. Пропущено. Следов металлизации нет. Предметы были изъяты в присутствии… с принятием мер… в медицинских перчатках… Дальше. Опросы соседей. Не в состоянии давать показания… Позже… Кто это? Слесарь-сантехник… Интересно. Это уже кое-что… Кувалда как вещественное доказательство хранится в опечатанном помещении…"

Валентина закрыла папку и потянулась к пачке сигарет.

– Много куришь, – заметил Маргелов, распечатав пачку "Примы".

На замечание следователя Ширяева махнула рукой.

– Нашла что-нибудь? – поинтересовался он.

– Так, кое-что, – неопределенно ответила Валентина. – Есть пара замечаний к судебным медикам.

Василий знаком попросил Ширяеву освободить его рабочее место и открыл замок на двери.

– И все? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Да нет, Вася. Вот тебя не насторожил тот факт, что никто не слышал криков девочки?

Маргелов покачал головой.

– Нет. Об этом говорит петля на шее, девочка не могла кричать. Увечья она получила уже будучи придушенной. Затем удавку затянули туже.

– И все это проделал умственно отсталый. – Валентина на миг прикрыла глаза, она вынуждена была сказать эти слова, которые относились к ее сыну.

– Все факты говорят за это, – ответил следователь. – Кроме Ильи и девочки, в квартире никого не было.

– Я читала протокол осмотра места происшествия, – язвительно заметила Валентина. – Ты отметил, что до взлома дверь была закрыта только на защелку замка?

– Ну и что?

– А то, что Илья всегда закрывал замок на два оборота.

– Это не факт. Что еще ты хочешь мне сообщить?

– Слесарь-сантехник – во время убийства он спал в своей каморке. Да так крепко, что показания с него брали аж на следующий день.

– Знаешь, Валя, это для тебя интересно, а для меня не очень. Между прочим – ты хорошо выглядишь.

– Заметил только сейчас? – натянуто улыбнулась женщина. Ни к чему объяснять следователю, что ее перевоплощение вынужденное. У нее не было определенного плана, но она подумала о том, что, возможно, ей придется посетить пару-тройку престижных кафе или ресторанов, других мест, где бывает Курлычкин, понаблюдать за его окружением. Даже возле его офиса на Киевской на нее могут обратить внимание или узнать, явись она туда с прежним пренебрежением к одежде и лицом с отсутствием макияжа.

За такой короткий срок невозможно переделать себя даже отчасти, не поможет, к примеру, парик, кое-что из атрибутов грима. В туманном пока плане, однако, просматривалось четкое ядро: ей предстояла встреча с человеком, ближе которого у лидера "киевлян" не было. И он не должен узнать ее, во всяком случае первое время, первые мгновения. Так и будет – Валентина твердо решила довести дело до конца. Вселял уверенность и материальный стимул – деньги, полученные от Сергея Белоногова.

– Кстати, – возобновила она разговор, – хочу тебя поблагодарить за то, что ты не отправил отца девочки в следственный изолятор.

Маргелов скривился.

– Валя, не играй у себя на чувствах, тебе это не идет. Даже мне неловко слышать такие слова, не говоря уже о тебе. Я вижу тебя насквозь, запомни.

Ширяева молча кивнула. Пожалуй, она зря поблагодарила следователя, потому что действительно ей стало стыдно. Теперь в этом кабинете уже двое помянули слово "показуха". "Зачем? – думала Валентина. – Это Сергею Белоногову можно было сказать о своей совести, деле чести и так далее".

Она была благодарна парню, который согласился проводить ее до дома и задержался у нее на два часа. Ей стало легче, намного легче. Для своих излияний она могла бы выбрать Василия Маргелова, но он виделся неодушевленным, следователем, как сама она недавно представляла безликую фигуру Закона – холодное изваяние Фемиды.

Она подумала о возможности все же переквалифицировать статью, по которой проходил Михайлов, на менее тяжкую – трудно, но выполнимо. Для этого нужно изменить показания врачей клиники, где скончался Илья. То есть причиной его смерти в основном стали не травмы, нанесенные ему, а врожденная патология, например сердца, которое, как у всех, страдающих болезнью Дауна, было рыхлое, огромных размеров. Судя по всему, врачи охотно изменят показания, если к ним обратиться соответствующим образом и определенным лицам. По большому счету медики сочтут такой поступок чисто человеческим, так как просить об этом будет сама Валентина, а поменять показания следователю труда не составит. Что касается прокурора, тот останется равнодушен, может быть, одобрит действия судьи.

Если врачи изменят показания, Михайлову грозит максимум два года лишения свободы. Оправдательного приговора, конечно же, от судей не дождешься – не позволяет законодательство, и о помиловании не могло быть и речи. Считай, в этом случае отец Светы получит символический срок, – это все, что на данном этапе могла сделать Валентина.

Маргелов внимательно выслушал ее и согласно кивнул головой.

Она поблагодарила следователя и попрощалась. Выходя из его кабинета, обернулась:

– Я и тебя видела на похоронах сына. Почему не подошел?

– Не знаю, – честно ответил следователь. – Я не умею сочувствовать.

– Не ври, Вася. Просто ты знаешь, что я не умею принимать соболезнования.

Маргелов пожал плечами: "Пусть будет так". Подумал и замер под взглядом Ширяевой – ее глаза говорили: "Ты тоже видел Курлычкина в машине".

Он медленно приблизился к ней.

– Что ты собираешься делать? – настороженно спросил он.

– Для начала проверю на прочность нервы Курлычкина. Кстати, его главный офис находится на Киевской?

Маргелов счел за благо не отвечать: Ширяева, рассматривая в суде дело Максима Курлычкина, знала достаточно адресов и телефонов. А где располагались "киевляне", в городе знал каждый.

17

В начале первого Ширяева, кивнув соседкам, входила в подъезд своего дома. Толкнув решетчатую дверь, вошла в помещение мастерской. Слесарь поднял на нее глаза и поздоровался.

– Зайдите в сорок седьмую, пожалуйста, – попросила она.

– В сорок седьмую? – он почесал за ухом. – А что у вас случилось?

Прямолинейный вопрос, без задней мысли. Валентина поймала себя на мысли, что болезненные ощущения в ней притупляются. Было в этом что-то и положительное, что, конечно же, не касалось памяти Ильи. В ней жило другое чувство, на фоне которого память о сыне не выделялась, а принимала какой-то торжественный оттенок.

– У меня засорилась раковина, – ответила она.

– Сейчас поднимусь, – слесарь подошел к шкафу и освободил из-под промасленных тряпок металлический ящик с инструментами.

Она оставила дверь приоткрытой и прошла на кухню, быстро приготовив легкую закуску и поставив на стол бутылку водки. Когда слесарь появился на кухне, она предложила ему место за столом, обращаясь к нему на "ты":

– Присаживайся. Тебя Костей зовут?

– Может, сначала я раковину прочищу? – не совсем уверенно проговорил сантехник, поглядывая на угощение.

Вообще-то он привык к подобным приемам, очень часто его работа начиналась именно с рюмки. Однажды для себя он вывел странную формулировку: почти все сантехники одинаковы – выпивают, берут с жильцов деньги за пресловутые прокладки и прочее. Он не думал исправляться или что-то менять в уже сложившемся образе, просто выходило как-то чудно, как в передаче "Пойми меня". Скажи любому: "сантехник" – и он тут же выдаст основные определения: водка, стояк, прокладка, канализация… быстрее! что еще… небрит, нечесан, роба, дерьмо… нет, нужно закончить на оптимистической ноте… точно – рабочий. А жена – колхозница.

Огрубевшей рукой Костя поднял рюмку, мысленно послав хозяйке старообрядческое "благодарствую", и выпил.

– Закусывай, – Валентина пододвинула тарелку с колбасой и свежими огурцами. Она долго проработала следователем и знала, как и с чего начать разговор. Вот Костю можно сразу спросить, причем в лоб: "Костя, кто тебя напоил в тот день, когда убили Свету Михайлову?"

Он так и знал, что раковина у судьи в полном порядке. Но пошел. Ему самому не давала покоя мысль – почему он отрубился в тот день. Судя по всему, выпил лишь бутылку с небольшим. А если учесть, что кто-то все же составил ему компанию, то максимум – бутылку. Но Костя иной раз принимал на грудь по литру – и ничего. Почему он решил, что кто-то составил ему компанию? Потому что он никогда не пьет один, в крайнем случае, плеснет в стакан какому-нибудь ханыге: и доброе дело сделает, и не отступит от своих правил.

Он пожал плечами.

– Не знаю. Заспал. По-моему, какой-то парень подходил ко мне, искал знакомого.

– И он же угостил тебя, так?

– Не помню, Валентина Петровна, заспал, ей-богу. Вообще я редко в отруб напиваюсь. Да еще жарко было. А у меня в помещении влажно, как в тропиках.

– А странного ты ничего не припомнишь в этот день? Когда проснулся, например.

– Странного?.. – Костя пригладил растрепавшуюся шевелюру. – Да вроде нет. Только замок долго искал – а он лежал на столе.

– Почему же ты его долго искал?

– Потому что место ему я определил давно: замыкаю его на решетке двери, а ключ кладу в карман – это уже правило. Когда выхожу из слесарки – вот он, перед глазами. – Костя помолчал, пряча глаза. – Знаете, Валентина Петровна, я ведь тоже не верю, что Свету убил Илья. Я же видел, как он к детям относился.

– Спасибо тебе, Костя, – Валентина в знак благодарности коснулась руки слесаря.

– Я хотел Грача расспросить, думаю, может, он видел меня в тот день.

– Какого Грача? – не поняла судья.

– Да соседа вашего, из сорок восьмой, – сориентировавшись, Костя указал себе за спину, – Вовку Грачевского. Он постоянно на улице торчит рядом с матерью. Она торгует, он помогает ей товар из дома принести-отнести. У него позиция хорошая – и двор наполовину видно, и магазин. Как только кто-то из знакомых с "пузырем" появится, он тут же охвостится. Весь день может пить, но, как в кино, никогда не пьянеет.

Валентина продолжала слушать слесаря. Конечно же, она неплохо знала своих соседей. Когда работала следователем, помогла матери Грачевского написать коллективную характеристику на сына, которому было предъявлено обвинение по статье 144 – кража, успела побеседовать со следователем и самим Грачевским. Он совершил только одну кражу – впервые. Ушлый следователь, на котором висело два десятка идентичных нераскрытых дел, профессионально уговаривал арестованного взять на себя хотя бы десяток: какая разница, что одна кража, что десять, все равно "двушка" светит, зато следователь расстарается, и дело уйдет в суд вполне симпатичным.

Володя во время второго допроса уже изучал подробности нераскрытых дел: адреса, что украл, каким способом проник в квартиру. И вдоволь курил: следователь, которому на каждого подопечного выдавалось в месяц семь рублей с копейками, выделял по пачке "Примы" в день.

"Сколько ты на него повесил?" – спросила Валентина во время первой встречи. Следователь прикинулся дурачком. "Слушай, друг, – посоветовала она, – не делай из парня героя. На киче сидят не дураки, с двумя десятками краж за спиной его подтянут к себе авторитеты, в течение года-двух будут одни и те же разговоры – о кражах, деньгах, "свободной" жизни. Когда он освободится, его найдут, дадут денег – что дальше, не мне тебе объяснять. Если он откажется, друзья по зоне надуют губы: "Обижаешь". А такое слово многое значит даже на воле: "Значит, ты забыл, как глотал чай с конфетами, прикапывался колбаской, салом. И кто тебе шконку в продоле выделил – тоже не помнишь?" А с одной кражей у него есть шанс тихо отбарабанить свой срок. Дай-ка я с ним поговорю".

Вроде бы все усвоил Грачевский во время разговора с Ширяевой, но обвинили его в двенадцати кражах личного имущества граждан и осудили на полтора года. Повторное преступление, совершенное по однородной статье, называется рецидивом. Не прошло и месяца, как он освободился, – и его снова взяли под стражу. Во второй раз ему грозил срок до десяти лет, дали только пять. В третий раз – семь, но он вышел раньше, попав под амнистию. И, как ни странно, "завязал". Но сел матери на шею.

Валентина налила слесарю еще одну рюмку.

– Не в службу, а в дружбу, Костя. Сходи, пожалуйста, за Грачевским. Если он не согласится…

– Согласится, – заверил сантехник, опорожнив рюмку.