Текст книги "Убить в себе жалость"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Шустов правильно понял, что спешный визит начальника – не сообщение о приезде Мусы Калтыгова и пережевывание сопутствующих деталей. Он терпеливо ждал, когда Михаил заговорит о главном.

62

Ширяева невероятно мучилась, отчаянно сопротивляясь двум крепким мужчинам. Ее голова была стянута полотенцем, она ничего не видела сквозь плотную ткань, которая давила на глаза и впивалась в приоткрытый рот. У нее не было возможности даже закричать. Дышать становилось все труднее, мозг пронизывали электрические импульсы, в конечностях возникли судороги, артериальное давление резко упало.

Однажды подобное случилось с ней, когда воспалилась оболочка, окружающая головной мозг. Врач "Скорой помощи" поставил диагноз: менингит. В ту пору ей было тридцать лет, Илье – восемь. В клинической больнице диагноз врача подтвердился посредством компьютерной томографии. Она смутно помнила камеру, медленно вращающуюся вокруг головы, не видела десятки рентгенограмм, которые поступали в компьютер, и серию последовательных изображений головного мозга. Тогда ее спасли. Сейчас спасения ждать было неоткуда.

Они убивали ее.

Еще не потеряв сознания, Валентина почувствовала, что оглохла. Она не могла различить ни одного звука, кроме шороха призрачной клейкой массы, вползающей в уши.

Было очень больно. Когда давление в голове достигло критической точки, она неожиданно увидела свет: от лица убрали полотенце. Совсем близко ритмично двигались чьи-то слюнявые губы, чьи-то водянистые глаза внимательно смотрели на нее. На какой-то миг ей показалось, что раньше она видела эти глаза. Когда?

И снова полотенце, которое не давало дышать. Она рухнула в чернеющую пустоту.

Потом сознание вернулось. Но со странным ощущением – вместо привычной работы сердца какие-то слабые, еле различимые толчки. Зато теперь она все слышала отчетливо. Кто-то над самым ухом очень громко прошептал:

– Все, эта шлюха больше двух минут не протянет, давления практически нет… пульс угасающий, слабый… дыхание поверхностное. Что там с лицом… лицо чистое. Шея… нормально. Должны успеть. Давай ее в ванную.

На этом этапе операции командовал Тимофей Костерин, учившийся когда-то в медицинском училище.

Валентина не помнила, как оказалась в собственной квартире, сознание вернулось к ней, когда тихо щелкнул дверной замок. Наверное так же, как в тот день, когда убийцы ворвались в квартиру вслед за Ильей, убили девочку.

Кто-то крепко держал ее поперек груди, она хотела вырваться, но лишь слабо пошевелила пальцами. Странное ощущение – чувствовать свои силы и не в состоянии воспользоваться ими, как во сне, когда тело и разум принадлежит тебе, а тело – нет.

Такое часто случалось с Валентиной, особенно последнее время. Ей снились люди с размытыми лицами, она преследовала их, а когда настигала, тело становилось ватным. Наверное, лежа в кровати, она делала движения, которые мозг посылал ей из глубины сна.

И сейчас с ней происходило то же самое, только наяву.

Она в своей квартире. Рядом, за стеной – Грачевский. Грач. Володя. Он совсем близко. Но нет сил даже прошептать его имя.

A-а… Она вдруг вспомнила, как оказалась в своей квартире. Угасающее сознание подсказало ей, что ее привез Василий. А до этого… да, она разговаривала с Курлычкиным, пришел Максим… Он сумел освободиться… Ударил ее по голове… Оставила сумку с ключами… Открыла сама, ключи дал Володя… Они выпили, она – совсем немного.

Грач…

Он что-то должен сделать… Что?.. Да, он должен прийти в ее квартиру, чтобы забрать кое-что из ее вещей. Был уже или нет?

"Володенька… на помощь… я здесь…"

Вспомнить, что она сожгла записку, оставленную Грачевскому, у нее не хватило сил.

Ее губы раскрылись несколько раз и сомкнулись. Они казались чужими, холодными, словно в них вкололи обезболивающее.

* * *

Сегодня Грач по просьбе Валентины дал матери пятьсот рублей. Поначалу он отказывался: «Пусть сидит себе, торгует. Ты думаешь, она возьмет деньги и останется дома?»

Мать действительно не осталась бы дома. Она не только торгует, но и общается с людьми – не с покупателями, а с такими же, как она, торгашами. Сидят друг против друга, разговаривают, прерывают беседу в один голос, когда кто-нибудь остановится купить сигарет: "Берите у меня! У меня дешевле", – хотя цены у всех одинаковы. И снова возобновляют разговор, когда покупатель уходит. О чем говорят? О детях, внуках, ценах, политике.

Летом торгашам хорошо – день подлиннее, значит, товара больше уйдет. Зимой не каждая торговка выдержит просидеть весь день. Как правило, по очереди уходят домой погреться, оставляя товар на попечение подруг.

Грач проснулся среди ночи и долго не мог заснуть. Встал, попил воды, закурил, стряхивая пепел в раковину. Широко зевая время от времени и вытирая полусогнутым пальцем проступавшие в уголках глаз слезы, рассеянно думал, от чего он проснулся. Какой-то шум заставил его открыть глаза, что-то похожее на щелчок, донесшийся то ли с улицы, то ли из подъезда.

Оставив бесполезное занятие, он затушил окурок и вернулся в кровать. Снова надрывно зевнул, разбудив мать. Она что-то проворчала, заворочавшись, и затихла.

Недовольна последнее время старуха, места себе не находит, переживает, думает, что ее сын снова начал воровать.

Несколько дней назад Вовка пришел домой в новой одежде – чистый такой, постриженный, мать ахнула, опустилась на стул и запричитала: "Вовка… Что ж ты, сынок, делаешь-то, а?" Он хотел ее успокоить, припася на этот случай "версию" о калымной работе: подрядился, мол, цистерны из-под мазута выпаривать, деньги хорошие, рассчитывают каждый день, одежду вот кое-какую купил, что ж ему, всю жизнь, что ли, возле матери сидеть? Она даже не дослушала. "Вовка, пожалей мать, Христа ради! Ведь если поймают, посадят надолго. Кто меня тогда похоронит?" "Говорю тебе: на работу устроился".

Ночью мать тайком обшарила его карманы и унесла содержимое на кухню. Включила свет и схватилась за грудь при виде золотой цепочки, денег, каких-то документов. Едва нашла в себе силы взглянуть на них, думала – чужие, ограбил Вовка кого-то. А документы оказались на его имя: справка на машину, водительские права. Она посмотрела, сколько стоит машина, и полезла за валерьянкой.

Ночью не стала будить его, а наутро спросила: "Ты у кого деньги-то своровал, а, Вовка? А цепочку? Ведь убьют дурака!" Он махнул на нее рукой и ушел. Думала, с концами, больше не придет. А потом все эти дни только и делала, что ждала милицию. Товаркам отвечала: "Где-где? На работу устроился. Шофером", – боялась, что кто-нибудь увидит сына за рулем машины. А он возвращался домой кружным путем, минуя ларьки.

Грач затушил окурок, пустив тонкую струйку воды, и бросил его в ведерко.

Вообще он порадовался за Валентину. Она толком ничего не объяснила, сказав только, что отпустила пленника, а следователь прокуратуры помог замять это дело. "Так что ты можешь за себя не беспокоиться". Глупая, да он не за себя беспокоится. И как это объяснить ей? Он, конечно, человек прямой, но что-то останавливало его, хотя бы для начала губы противились выговорить, что Валентина ему нравится. Но удерживала мысль, что он – бывший зек, в настоящее время – "синяк". И в том, что он поднялся, – заслуга Ширяевой.

Если ничего не получится, он спокойно примет ту жизнь, которую оставил пару недель назад, – без сожаления. Но будут бередить душу мысли о Валентине.

Его так и подмывало пойти к ней прямо сейчас, ночью, разбудить, как однажды он сделал, напросившись в помощники, и сказать: "Валя…" Нет, начать нужно так: "Петровна… кстати, можно пройти?.. Петровна… я не разбудил тебя?.. Так вот, Валя… Одним словом… ты правильно сделала, что бросила этого гада ко всем чертям. Серьезно. Да, только за этим… Спокойной ночи".

Ладно, завтра с утра поговорю, решил он.

В комнате, невидимые глазу, гнусили несколько комаров. "Спать не дадут", – подумал Грач, накрываясь с головой простыней.

* * *

Валентина приоткрыла тяжелые веки, ощутила крепкую хватку на груди и ногах и покачивающие движения собственного тела.

– Не дави так сильно синяки оставишь.

И кто-то ответил:

– Я только придерживаю.

И снова первый голос:

– Вот тут есть шнур от занавески.

– Выдержит?

– Должен.

Над ее головой начала происходить какая-то возня.

– Все, готово. Так, по моей команде. Раз, два, взяли.

Валентина почувствовала, что ее приподняли.

– Чуть на меня… – командовал Костерин.

– Так?

– Ага, правильно. Держи ее, я отпускаю одну руку… Еще чуть вниз. Тихо-тихо, осторожно опускай… Стоп! Ставь ее ногами на край ванны… Все, чу-уть приподними. Сейчас петлю накину… Видишь, она смотрит – отлично, мы успели. Так, перехватываемся. Я беру ее под колени и приподнимаю, ты придерживай за спину, чтобы не завалилась… Так-так, хорошо… Нужно повыше поднять, чтобы удар от веревки был естественным. Держишь?

– Да.

– Отпускаю.

Тело судьи устремилось вниз. В шею что-то с силой ударило. Рот непроизвольно открылся, выпуская наружу язык. Женщина забилась, однако руки держала в стороны, не пытаясь помочь враз онемевшему горлу. Только далеко вывалившийся посиневший язык, казалось, делал отчаянные попытки вклиниться между петлей и шеей.

Она умирала, до окончания агонии оставались считанные мгновения. Из ушей появилась пенистая розовая жидкость. Вот так, наверное, умирала и Света Михайлова, не понимая, за что, за что ее убивают.

Последнее, что ощутила Валентина в своей жизни, – это потеря равновесия. И длился этот миг нескончаемо долго: она искала руками опору, но не находила ее. И падала… набок, вот-вот ожидая удара… Наконец тьма окутала ее окончательно, последней яркой вспышкой полоснуло глаза, и Валентина умерла.

Часть 3

63

В кабинет Маргелова вошел судмедэксперт Дмитрий Григорян-Сухов, невысокий, полный, с крутыми залысинами.

– О, един в двух лицах! – воскликнул Маргелов и посмотрел на тощую папку в руках эксперта. – А мы так тебя не ждали! Особенно с твоей папкой. Когда я вижу ее у тебя в руках, от меня врассыпную разбегаются мурашки, – он показал палец. – Серьезные такие мурашки, большие.

– А где ваше гостеприимное "здравствуйте"?

– Привет лицу уральско-кавказской национальности, – поздоровался Маргелов.

– Привет лицам просто уральской национальности, – отозвался Григорян и поздоровался за руку сначала с Маргеловым, потом с Апраксиным. – Юра, а я слышал, ты больше не работаешь с моим тезкой.

– Одумался, – отшутился Апраксин.

– Рассказывай, – потребовал Маргелов от Григоряна.

Григорян сел напротив старшего следователя.

– Времени у меня мало, поэтому сразу приступлю к делу.

– Какой темперамент!

Григорян снисходительно оглядел Апраксина и продолжил.

– Со стопроцентной уверенностью я не могу сказать, повесилась ли Ширяева или ей помогли. За последнее говорят следующие вещи. Во-первых, полотенце. Вроде бы ничего особенного, но на нем обнаружена слюна потерпевшей. А во рту у трупа ворсинки с того же полотенца. Можно сделать вывод, что Ширяеву перед смертью придушили.

– Пытали? – спросил Василий.

Иногда преступники предупреждают о своих серьезных намерениях, демонстрируя полную безнаказанность, например, обстреливают здания милиции из гранатометов, взрывают офисы ФСБ и так далее. Маргелова тоже предупредили. Когда утром он вышел из дома, запаркованный неподалеку "шевроле" тронулся с места, и следователь увидел на месте пассажира Станислава Курлычкина. Его взгляд скользнул по лицу Василия, и "киевлянин", отдав распоряжение водителю, устремил свой взор прямо перед собой. В том, что это именно предупреждение, Василий признался себе, когда приехал на работу, а до этого гнал от себя неприятное чувство, пытаясь убедить себя, что испытывает только беспокойство. Но всю дорогу перед глазами стоял образ Валентины, и Маргелов в принципе знал, что с ней произошло несчастье.

Точно так же Курлычкин предупредил Валентину. Следователь припомнил разговор с Ширяевой. "Я и тебя видела на похоронах сына. Почему не подошел?" – "Не знаю… Я не умею сочувствовать". – "Не ври, Вася". И она посмотрела на него так, что он замер под ее взглядом: "Ты видел Курлычкина в машине"

И вот сегодня все повторилось. Чего еще нужно?

"Эх, Валя, Валя", – вздыхал следователь, поднимаясь к себе в кабинет, ощущая дрожь в руках. Еще вчера ему казалось, что все закончилось. Он не верил, что Валентина может еще что-то предпринять против "киевлян", практически на это у нее не было времени; его было мало даже для того, чтобы просто прийти в себя. Она отказалась от борьбы – это без труда читалось в ее глазах; но вот Курлычкин не захотел оставлять женщину безнаказанной.

Без труда, легко Маргелов понял, что ему не то что не по себе, а по-настоящему страшно, когда узнал, что в своей квартире обнаружили труп Валентины Ширяевой. И по-настоящему потряс Николай Михайлов – это произошло во время осмотра места происшествия. "Вчера я видел Валентину Петровну". Михайлов долго не мог ответить на вопрос "при каких обстоятельствах". Он пожимал плечами, поглядывая на часы: торопился на работу. "Она поздоровалась со мной… Потому что до этого мы…" Отец убитой девочки, обвиняемый за нанесение тяжких телесных повреждений Илье Ширяеву, сам пришел дать показания. Которые ничего не дадут следствию. Но хоть что-то. Вот и пойми после этого людей. Все-таки Валентина добилась главного, правда ценой собственной жизни.

– Пытали? – переспросил Маргелов, возвращаясь к разговору с судмедэкспертом.

– Пытали или еще что – выводы делайте сами, – ответил Григорян. – Так, значит, про полотенце я сказал. Второе: на теле, а именно на руках – повыше локтевых сгибов, имеются незначительные синяки. А так все в норме. За исключением того, что подставкой для повешения Ширяевой послужил край ванны. По отношению к петле угол достаточно острый, и тело хотя бы один раз должно было удариться о стеклянную полку, где находятся принадлежности для туалета. Но там все в порядке. И еще: на краю ванны только один четкий отпечаток ног потерпевшей. Хотя, по идее, она несколько раз должна была переступить. Складывается такое впечатление, что полная, до некоторой степени неповоротливая женщина влезла на ванну, стоя к ней спиной. Чтобы удержать равновесие, ей необходимо было расставить ноги достаточно широко, однако отпечатки говорят об обратном: она держала ноги вместе. Причем в таком неудобном положении проделала сложные манипуляции с петлей. И в этом случае отпечаток ее ног должен быть размазан. Не знаю, много это для вас или мало.

– Достаточно, – вздохнул Маргелов. Версия о самоубийстве рухнула, еще не родившись, а един в двух лицах только подтвердил это.

Следователь посмотрел на часы: половина десятого вечера. Он устал; и прикинул, что лучше для стимуляции: сто грамм водки или чашка кофе? Достав из сейфа бутылку "Столичной", следователь секунду подержал ее в руке – теплая, потом развернул на столе промасленную бумагу с остатками пиццы, свежий огурец и пакетик с солью.

Апраксин принял от бывшего начальника бутылку и разлил водку в пластиковые стаканчики. Положил на язык щепотку соли.

"Зачем?" – глазами спросил хозяин кабинета.

– Водка теплая, может не пойти, – пояснил Апраксин. – А соль отбивает тошноту.

– Зачем под руку говоришь? – спросил недовольный Григорян.

Маргелов махнул рукой.

– А ему все равно. Если у него не пойдет, остальных тоже должно вывернуть.

Апраксин уже отдувался, подергивая плечами и энергично пережевывая пиццу.

– Нормально. Позывных толчков изнутри не ощущаю.

– Спасибо тебе, Юра.

Маргелов с Григоряном выпили. Апраксин снова обратил на себя внимание.

– Когда я беседовал с Ширяевой, спросил, что лично она предприняла. Она согласилась рассказать, но без упоминания нескольких имен. Во-первых, я выяснил, что она получила взятку за судебный процесс. Еще тогда я подумал, что вычислить человека, которому судья вынесла оправдательный приговор, труда не составит.

– Вычислил? – спросил Маргелов.

– От нечего делать. Взятку она получила от Алексея Белоногова, нашего центрового из "Спартака" – единственный оправдательный приговор за последние несколько месяцев.

– И что из этого? Вот ты от кого последний раз получал взятку?

– Я?!

Маргелов наступил Григоряну на ногу.

– Нет, ты посмотри, как играет! – Прочувствовав, что Апраксин у себя в ГУБОПе совершенно лишился чувства юмора, следователь вернулся к главной теме. – У тебя еще соображения есть, Дима? – спросил он Григоряна.

– Все здесь. – Эксперт вынул из папки два листа бумаги. – Что было от себя, добавил. Еще учти скорость. Если принять версию о самоубийстве, то решение пришло к потерпевшей неожиданно, в ванной, так как она воспользовалась шнуром от полиэтиленовой занавески. Опять же отсутствие предсмертной записки. Или мне о ней ничего неизвестно.

– Ничего подобного мы не обнаружили.

– Я понимаю, самоубийство – лучший для тебя вариант, но главным аргументом против этого является полотенце со следами слюны. Даже на зубах Ширяевой обнаружили фрагменты ткани. Если бы ты смог объяснить, зачем Ширяевой понадобилось кусать полотенце… – Григорян умолк.

– А может, она пыталась заглушить собственный крик? – подал идею Апраксин. – Боялась, что в момент повешения может не сдержаться и крик услышат соседи. – Он посмотрел на Маргелова.

Следователь не ответил. Еще раз бросил взгляд на часы. Ему хотелось поговорить с экспертом без свидетелей. И он прямо спросил у Апраксина:

– Родители знают, что ты сегодня задерживаешься на работе?

– Ладно, секретничайте. – Апраксин пожал обоим руки и покинул кабинет.

– А Ширяева не проходила сеансы групповой психотерапии? – осведомился Григорян.

– Почему ты спросил? – на всякий случай Маргелов выглянул в коридор и снова притворил дверь.

– Сейчас модно посещать медицинские центры, где проводят лечение нетрадиционным методом, – пояснил Григорян. – Один мой знакомый – представитель так называемой коммуникативной профессии, – преподаватель вуза, человек преклонного возраста. А для преподавателей в годах характерна закрытая нестабильная идентичность. То есть он ощущает собственную неадекватность современной ситуации, у него появилась проблема общения с учениками. Дело дошло до депрессии. Ему посоветовали обратиться в центр, куда принимают людей, испытывающих психологические затруднения.

– На сеансы групповой психотерапии?

– Да.

– Я не пойму, к чему этот разговор.

– Да так, читал недавно одну книгу, подарок друга-преподавателя. Ты еще долго здесь будешь? – спросил Григорян.

– Допьем – и по домам.

– Давай сделаем так. Твой водитель отвезет меня домой, а ты подожди. Я передам с ним ту самую книгу, где нужное подчеркну карандашом.

– Что-то интересное?

– Дело в том, Василий Дмитриевич, что Ширяева перед смертью могла заниматься интенсификацией. Отсюда вывод: либо она посещала заведение, о котором я говорил, либо могла заниматься самостоятельно, например по книге. Можно будет поискать у нее на полках литературу о групповой психотерапии. Ну что, договорились?

– Ладно, бери машину.

Через сорок минут Маргелов открыл книгу "Групповая психотерапия" на странице, где вместо закладки торчала спичка. Он прочел подчеркнутые Григоряном места:

"Интенсификация. Цель… Упражнение является примером интенсивной телесной работы, которая может происходить в биоэнергетической группе… Необходимое время: 1–2 часа. Материалы: полотенца, матрасы, маты или мягкий ковер на полу".

Дальше шла процедура, где предлагалось лечь на пол, представить случай из детства, когда пришлось впасть в ярость от справедливой реакции родителей на какой-нибудь проступок. Предлагалось кричать, плакать, ругаться, впасть в истерию, потом успокоиться и полежать с открытыми глазами. Затем снова подчеркнутое Григоряном:

"… возьмите полотенце и засуньте его как можно глубже в рот. Зажмите полотенце зубами и тащите его изо всех сил, издавая звуки, когда пытаетесь вытащить полотенце изо рта. Это действие может помочь снизить напряжение в челюстях".

– А это выход, – вслух высказался Маргелов.

Ему неприятны были подобные мысли о Валентине, но он успокаивался данным ей обещанием: до первого трупа. Заодно искал лазейку для себя. И как в воду глядел. А еще точнее: накаркал.

Итак, думал он, Валентина самостоятельно решила избавиться от психического недуга и не рассчитала своих умственных возможностей. После тренинга ей стало хуже, и она повесилась. Одним словом, не справилась с интеллектуальной нагрузкой. Пока все идет гладко.

При определенных обстоятельствах он мог бы подбросить книгу в квартиру Ширяевой и закрыть дело. Но появилась бы проблема: Григорян-Сухов. Тут даже одного мало, не то что двоих.

Следователь закурил, несколько раз прошелся по кабинету, после чего позвонил эксперту.

– Дима, получил я твою посылку. Занятная книга. Не знаешь, где можно купить такую?

– Бесполезно, – категорично отозвался Григорян на другом конце провода. – Один мой знакомый заинтересовался книгой и объездил все книжные магазины – не нашел ни одного экземпляра.

– Можешь мне ее подарить?

– Дареное не дарят! – отрезал Григорян.

– А продать? – настаивал Маргелов.

– Ты что, дорогой!

– Хорошо, а если я ее задержу на неделю-другую?.. Алло!

– Это приемлемо, – нехотя отозвался эксперт.

"Если и догадался, – подумал Маргелов, положив трубку, – и черт с ним. В конце концов сам подкинул идею".

Теперь следователю предстояло подумать о том, как дальше реализовать пришедшие на ум идеи.

Не прошло и пяти минут, а он уже знал, как вернуть Григоряну книгу раньше срока. Практически он может отдать ее через два дня, и хитроумный кавказец с Урала ничего не заподозрит.

Эта мысль порадовала его совсем недолго, он снова вспомнил Валентину Ширяеву. Увы, покойную.

* * *

Василий Маргелов ошибался: у Курлычкина и в мыслях не было предупреждать следователя. Он попал в очень тяжелое положение и считал, что сможет найти помощь в лице Маргелова. Позже он изменил свое мнение. Но долго еще пребывал в растерянности. Одно за другим на него обрушились два известия. Вначале он узнал о смерти Мигунова. Когда в начале седьмого утра он прибыл к месту происшествия, Ивана грузили в «скорую». Врач – грузный мужчина лет пятидесяти с бородой-эспаньолкой, вздернув рукав халата, показывал на часы и недовольным голосом выговаривал оперативнику: вместо того чтобы возить трупы, он может помочь людям, которые действительно нуждаются в экстренной помощи. «У меня не труповозка в конце концов!». Затем, то ли успокаиваясь, то ли еще больше распаляясь, врач уселся в машину, и «скорая» уехала, увозя с собой и широко зевающего судебного медэксперта.

"Выполнил поручение, паскуда!" – выругался Курлычкин.

Теперь от бригады наемников его отделяла брешь, которая разверзлась, подобно пропасти, вместе со смертью Мигунова. И при всем желании он не мог преодолеть ее. А вот люди, убравшие посредника, могли скакать взад-вперед, не боясь рухнуть вниз.

Односторонняя связь. Что может быть хуже? Слава богу, что Курлычкин лично ничем не насолил этим людям. Они обезопасили себя – это их право. Они сами сделали первый шаг к прекращению отношений – и, пожалуй, стоит успокоиться.

Мигун, этот дуралей, конечно же, выложил перед ними все выкрутасы судьи, не забыв сообщить о том, что ей помогал следователь прокуратуры. Убирать следователя – себе дороже, но вот предупредить и его, и главного "киевлянина" могли запросто. Что и сделали. Наверное, сделали. Только один труп Мигуна выглядел бы довольно прозрачным намеком, а вот в совокупности…

Не прошло и пяти минут, как уехала "труповозка", а Курлычкин твердо знал, что перед тем, как разобраться с Мигуновым, была убита Ширяева. А может быть, чуть позже. Нет, раньше, твердо уверился он.

У него был единственный человек, которому он мог поплакаться в жилетку, – это следователь Маргелов. Но вот вопрос: ответит ли тот взаимностью, смахнув и со своей щеки слезу. По Ширяевой – вряд ли. А вот по себе самому… Мог. Только не в присутствии Курлычкина. А тому стоило предупредить следователя, что он тут вообще не при делах. Ему также в тягость смерть соратника и… судьи.

Ведущих следователей города и начальников следственных отделов бандиты знали в лицо, их адреса и телефоны знали на память. Курлычкину не стоило больших усилий выяснить местожительство Маргелова. К своему удивлению, пробежав глазами данные на следователя, он обнаружил, что является его соседом по даче. Все-таки он помогал Ширяевой, подумал "киевлянин". Стало быть, помощников у судьи было как минимум двое, просто Максим не знал о втором, светиться которому не было смысла – и по долгу службы, и… по соседству. Что ж, тем больше у Курлычкина причин повидаться с Маргеловым.

Но поговорить с Василием не хватило духу, одолели сомнения, голова гудела. И душа… вот ведь черт… болела душа. За себя и Максима. И чуточку за судью.

Он не мог представить, до какого состояния нужно довести человека, чтобы тот отважился на похищение, затем лично пришел и сознался в содеянном, при этом выставляя условия! Кто-то сказал, что мщение – явление ненормальное, стало быть, и он сам, и судья были не в своем уме. Правда, неожиданно вывел Курлычкин, чем меньше поводов к вендетте, тем ненормальнее человек.

Все вспомнилось ему. Сидя в машине возле подъезда Маргелова, он смог увидеть свое перекошенное злобой лицо, когда бросил Ширяевой: "Ты еще пожалеешь об этом!" Ну почему он так долго не мог прийти в себя – ведь Мигунов готовил операцию целую неделю. По идее, он был спокоен, знал, что так и так Максим выйдет из тюрьмы, даже быстрее, чем разберутся с Ширяевой, – но не давал собственный авторитет и люди, окружавшие его. И это естественно, одному нужен вес, выраженный только в килограммах. Это и сгубило.

Доказал всем: и покойной Валентине, и усопшему Мигунову, живому и здоровому Максиму.

Вот сейчас, именно сейчас вдруг почувствовал: то ли сам отдалился от сына, то ли сам Максим. Чувствовалось в нем что-то неродное, когда ударил он Ширяеву; а ведь вроде бы правильно поступил, по-мужски. А потом обратная реакция: "Это правда, пап?" – слюни до пола. И как тут охарактеризовать сына? Что, вывести среднеарифметическое? Но ведь получится что-то совсем обычное, которого в каждом доме, в каждом подъезде и квартире навалом. А если он и дальше будет кидаться из крайности в крайность, что из него получится? А может, он ищет себя? Поисками, конечно, никогда не поздно заняться, но вот вопрос: где же воспитание? Которое заключалось в следующем: бери от жизни как можно больше, но не все, потому что, как известно, от жизни умирают. Возьмешь лишка, и кто-то позаботится о тебе.

И опять Курлычкин забуксовал. Значит, не от жизни умирают, а от излишков. А как же ханыги подзаборные? У них все отняли или сами роздали. От щедрот гибнут, от жадности; а их ангелы-хранители, согласно времени, переквалифицировались и стали агентами по страхованию. Спустились, значит, на землю, поменяли одежды…

Что за дерьмо в голове?.. Почему ушло беспокойство за сына? Ведь подумал о нем, поставив в ряд вместе с покойной Ширяевой, усопшим Мигуновым…

Ушло беспокойство, прихватив и ответственность за Максима. Вот в дикой природе все расставлено по местам: высидел птенцов, выкормил и забыл, как только вылетели они из гнезда. А человеку мало, нужно не только научить свое потомство ровной походке, но и постараться дать знания о полете – как и что нужно делать, когда ноги оторвутся от земли.

Вот шизариум!.. Во время запоев такой бред не посещал, все кривые рожи да падающие на тебя шкафы.

Вот и следователь появился.

А где домашняя заготовка? С чего начать разговор?

– Поехали отсюда, – распорядился "киевлянин", поймав взгляд Маргелова.

Водитель мягко тронул с места, увозя шефа на работу.