Текст книги "Гончаров и Бюро добрых услуг"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Не было ещё десяти, когда я вышел из дома и пешим ходом отправился на близлежащий овощной базарчик. Там, немного поторговавшись для бодрости, я купил несколько экзотических фруктов и привосокупив к ним букет красных гвоздик, направился в больницу, где со вчерашнего вечера поправляла свое здоровье Инна Николаевна.

Что и говорить, миссия мне выпала не самая приятная. В другой момент и в иной ситуации я бы с большим удовольствием самоустранился, но поступить так в данное время, значило бы перечеркнуть самого себя.

Беспрепятственно миновав дежурный пост я излишне смело открыл дверь двенадцатой палаты, где по заверениям Макса, лежала Соколовская. Открыл и тут же закрыл, потому, что прямо передо мной, не далее как в двух метрах, по пояс голая и очень полная женщина протирала свои тела лосьоном.

Это зрелище было не для слабонервных. Попятившись назад я споткнулся и со всего маху сел на больничную кушетку, весьма предусмотрительно поставленную в коридоре. Прошло некоторое время прежде чем я перевел дух и пришел в себя.

– Мужчина, вы кого ожидаете? – Безошибочно определив мой пол прощебетала молоденькая сестричка, худая как кузнечик и с такими же длинными, едва прикрытыми задними лапками. – Вам нужен кто – то из двенадцатой палаты?

– Угу. – Лаконично ответил я и утвердительно затряс головой. Соколовская.

– Соколовская у нас пока лежачая, но вы можете пройти в палату.

– Спасибо, уже заходи! Нет. – Теперь я замотал головой отрицательно. Ни за что и не под каким предлогом.

– Почему? – Удивилась она и заглянув в палату понимающе улыбнулась. Все в порядке. Больная Лютикова уже заканчивает свои утренние процедуры и через две минуты вы можете смело входить.

На всякий случай переждав не три, а целых десять минут я робко постучал в двери и только потом осторожно заглянул в палату. Одетая Лютикова сидела на кровати и никакой опасности не представляла. Инна лежала на одной из двух свободных коек и сразу меня заметила. За доли секунды в её синих глазах промелькнуло все, начиная от гнева и заканчивая радостью, которую быстро сменила тревога.

– Хорошо, что не наоборот. Господи, какая она взвинченная. Глаза воспаленные, не иначе как всю ночь проревела. Похоже, что ещё от вчерашнего не отошла. Как она воспримет новую беду? Как отреагирует на исчезновение своей дочери? – Подумал я подходя к ней. – Прости, Синеглазка, кто же знал, что так получится...

– Не надо, Константин Иванович. – Облизав губы попросила она. – Ваши соболезнования никому не нужны. Не называйте меня Синеглазкой. Это противно и слащаво. Вы были на даче у Николая Александровича? – Ровно и равнодушно спросила она, словно мой ответ её абсолютно не интересовал. – Он жив?

– Он жив и без единой царапины сейчас находится у своего соседа по даче, Ивана Гавриловича. Там он чувствует себя в полной безопасности. Многословно и с жаром ответил я пытаясь отдалить главный вопрос.

– Это хорошо. – Чуть заторможенно заметила она. – А почему вы не говорите, что с моей дочерью? Вы не успели? Вы приехали слишком поздно? Говорите, не волнуйтесь, я уже все знаю. Не знаю только когда они оттуда её забрали.

– Сразу после того, как вы с Владимиром Валентиновичем уехали с дачи. – Чувствуя себя последним негодяем торопливо ответил я.

– То есть, когда я приехала к вам за помощью, то помогать уже было некому? Они её уже похитили. Боже мой, куда же смотрел отец?

– Он пытался её защитить и даже бросился на них с кулаками, но что значит дряхлый старик против двух молодых подонков. Они связали его и сбросили в подполье. Оттуда, полуживого, мы его извлекли сегодняшней ночью. Но вы напрасно говорите, что помогать уже некому. Поверьте, мы с Максом сделаем все возможное, чтобы вернуть вам Викторию.

– Я уже в это не верю, но очень бы хотелось.

– Откуда вам стало известно, что Вика похищена. У вас был Николай Александрович или Максимилиан Ухов?

– Если бы так...К сожалению не было ни того, ни другого. Вот, читайте. – Взглядом она показала на тумбочку, где из под баночки с медом виднелся сложенный вчетверо листок. Ничего хорошего не ожидая я вытянул бумагу и развернув прочел кривые печатные буквы нацарапанные простым карандашом.

"Привет, шалава!

Ты ищо не здохла? Сука, на этот раз тебе повизло. Осталась живой. Вякнишь хоть слово и мы замочим тибя пряма в бальнички. И не только тебя. Твая маленькая шлюха у нас. Если хочешь увидеть её живой, приготовь ещё четыре штуки баксов, толко без фокусоф. Закрой язык на замок если тебе дарага её жизнь.

Тваи добрадетели."

Письмо было написано на обороте телеграфного бланка, на его лицевой части теми же самями корявими буквами значился адресат: "Соколовской Ине Николаивне". Никакой надежды на то, что на нем мы могли бы выявить отпечатки пальцев отправителя, не было. А на море ошибок внимания обращать не стоило, скорее всего, оно служило отвлекающим фактором.

– Как оно к вам попало? – На всякий случай укладывая письмо в полиэтиленовый мешок спросил я. – Каким образом и когда?

– Сегодня утром мне принесла его Катя, наша медсестра. Когда она шла на работу, её остановил какой – то мальчишка и попросил передать его мне. Вы можете её найти возле ординаторской в рекреации. – Предупреждая мой вопрос пояснила она. – Но вряд ли вы сможете узнать, что – то существенное, я её уже спрашивала.

– Но все – таки я попробую. – Выкладывая на тумбочку апельсины ободряюще улыбнулся я. – Что принести и можно ли вообще мне к тебе приходить?

– Мне ничего не нужно, все приносит мама, а приходить?.. Как хотите. Что-то в себе поборов ответила она и закрыла глаза давая понять, что аудиенция окончена.

Медсестра Катя оказалась никем иным, как тем самым длинноногим кузнечиком. На этот раз она находилась на своем боевом посту и выглядела куда как авторитетней. Снисходительно разрешив задать ей несколько вопросов она значительно подтвердила.

– Да, действительно, сегодня утром я вручила письмо больной Соколовской.

– Прекрасно. – С восторгом глядя на её куринную шейку и чувственный ротик восхитился я. – Катя, но мне бы хотелось знать кто отправитель письма? Кто вас попросил оказать эту маленькую услугу?

– Какой – то беспризорный пацанчик лет десяти – одиннадцати.

На территории больницы их тут много ошивается. И мальчишки и девчонки. Они тут живут и ночуют возле котельной. Побираются немного, сигареты у больных стреляют и даже подрабатывают, тем что не ходячим больным оказывают мелкие услуги, то домой к ним за чем – нибудь сбегают, то в магазин за сигаретами или за бутылочкой. В общем прижились они тут капитально.

Несколько раз в году, силами милиции, на них устраивается форменная облава. Ди только все без толку. То ли они это предчувствуют, то ли их кто-то предупреждает, но они, загодя, тараканы прячутся по щелям и норам известным только им одним, а уже к вечеру вся их вшивая банда исправно выползает на волю. Если и отловят пять, шесть беспризорников, то уже через неделю они вновь пополняют ряды своих товарищей. Убеждать и бороться с ними бесполезно.

– Спасибо вам за интересную лекцию. Катя, а какова численность этой армии?

– Спросите, что – нибудь полегче. – Рассмеялась медсестра. – Откуда ж мне знать? Хотя, на мой взгляд, их не меньше полусотни. А может и больше, а может и меньше, они ведь все на одну рожицу. По одежде их тоже не определишь. Сегодня он в одной куртке, а завтра её продаст и украдет другую. А может быть просто меняются между собой одеждою. Их сам черт не поймет.

– Катюша, а вы смогли бы узнать среди них того пацана, что передал вам письмо?

– Да, но только потому, что у него есть характерная примета. На правой руке, на тыльной стороне кисти у него черное родимое пятно размером в доперестроечный пятак. Именно правой рукой он протягивал мне письмо.

– Спасибо, Катенька, вашей наблюдательности можно только позавидовать.

Со скучающим видом праздношатаюшегося человека я добрел до кочегарки, которая соседствовала с пищеблоком, где, по моим понятиям, вшивая шпана устраивала свои тусовочные оперативки. Интуиция меня не подвела. Правда, обнаружил я там совсем не то, что ожидал. Вместо толпы голодных оборванцев копошащихся в пищевых отходах, я увидел только четверых шкетов и одну их юную подругу.

Примостив свои тощие задницы на спинке скамейки они хрустели чипсами и вызывающе смотрели на проходящий люд. Одежда их, если и не была изыскана, то выглядела довольно терпимо. Единственное, что выдавало в них беспризорников, так это неумытые ряшки, заросшие грязью руки, больше похожие на куринные лапки, да нестриженные грязные патлы свисающие прямо на глаза.

Усевшись напротив я картинно достал пачку сигарет и с шиком закурил. Реакция последовала незамедлительно. Хруст прекратился и самый старший малявка пропищал.

– Дядя, а ты "Кемел" куришь?

– Нет, сам я курю более дешевые сигареты, а "Кемел" ношу исключительно для вас. – Ответил я абсолютно серьезно и правдиво.

– Ладно заливать. – Понимающе ухмыльнулся он. – Может угостишь?

– Может и угощу. – Неопределенно пообещал я. – Я отдам вам всю пачку, но только в том случае если вы мне поможете отыскать одного вашего корифана.

– Это какого? – Сразу насторожился попрошайка. – Как его зовут?

– Этого я и сам не знаю. Мне только известно, что у него на правой руке большое родимое пятно черного цвета. Знаешь такого?

– Это неважно, знаю я его, или не знаю. Зачем он тебе?

– Дело у меня. – Многозначительно ответил я. – Надо мне с ним одну проблему перетереть. Перетолковать кое о чем, а о чем, это тебя не касается.

– Ладно, давай сюда сигареты. – Снисходительно согласился бродяжка.

– Обойдешься, детям курить вредно! – Заржал я потому, что заметил, как сидящий посередине конопатый шкет судорожно втянул свои конечности в рукава куртки. Соскочив со скамейки я рванул его за шиворот и словно котенка, за шкирку задрал высоко вверх. Да он и вел себя как котенок, шипел, пищал, матерился и царапал воздух скрюченными пальцами своих лапок. Утащив его в кустарник, подальше от людских глаз и недоброй молвы, я подвесил его за воротник на прочный березовый сук и деловито спросил.

– Мальчик, в милицию хочешь?

– Нет. – Не задумываясь, категорично пропищал он и я понял, что встреча с нашими правохранительными органами для него крайне не желательна и не только по факту его бродяжничества, но по причинам куда более серьезным.

– Тогда будем говорить, отрок ты мой занюханный? Будешь говорить?

– Буду, только не в милиции. – Даже не пытаясь бороться тут же сдал он позиции.

– Кому и за сколько ты сегодня оказал услугу? Кто тебя попросил передать письмо для Инны Николаевны Соколовской? Расскажи мне подробно как было дело и тогда с тебя отпущу с миром. Надумаешь врать – через шесть секунд окажешься в лапах участкового. Ты любишь здешнего участкового?

– Нет, когда я его кусаю его за руку он бьется резиновой палкой мне по жопе. – Дрыгнулся пацанчик наверное вспоминая те неприятные моменты, когда случалась зкзекуция. – Больно, когда палкой по ж...

– А он, по твоему, должен тебя туда целовать? – Невольно заржал я снимая его с дерева. – Ладно, ханыжка, рассказывай, у меня мало времени.

– А что там рассказывать? – Попытался вывернуться он из моих ухватистых рук, но припечатанный к березе, наконец – то одумался и начал давать показания.

– Я, дяденька, сегодня утром шнырил совсем в другом месте. Прикинь, у административного корпуса. Там лекари пожирнее и тачки у них покруче. Ну я со щеточкой канаю, с понтом пыль с ихних тачек стряхнуть, а сам кнокаю, у кого что в тачках лежит. Так надо. Некоторые козлы на пинках гонят, а другие, лопухи, бабульки мне отстегивают, а бабы, козы драные, конфеты дают, или ещё какую – нибудь парашу. За час насобирал я полтишок и целый карман глюкозы. Ну и думаю, – теперь до вечера у меня перерыв. Сел на скамейку, вытащил хавку и хотел позавтракать. Ну а тут этот лопоухий хмырь рядом сел.

– Пацан, ты писать можешь? – Спрашивает он.

– Могу, меня в прошлом году перевели в четвертый класс.

– А хочешь заработать? – опять спрашивает он.

– Смотря какая пахота и сколько башляшь. – Отвечаю я ему.

– Хорошо забашляю, а работа, легче не придумаешь. – Лыбится он. Всего – то делов, написать под мою диктовку письмо, всего – то несколько слов, а потом отнести его к двадцатому корпусу и там передать его какой нибудь врачице для одной моей знакомой. А за это я дам тебе стольник. По рукам?

– Годится. – Согласился я и он тут же достал прозрачный пакет, в котором лежала бумага, карандаш и точилка. Он велел мне заточить карандаш и своими руками достать бумагу. А потом он начал диктовать мне слова, которые я записывал. Я их хорошо не помню. Только помню, что он обещал ту шалаву замочить и её маленкую шалаву тоже замочить, если она его закозлит. Я написал все, что он мне продиктовал, а потом я ему прочитал. А у него ржачка напала. Смешно, говорит, пишешь, пацан. Потом я отнес письмо к двадцатому корпусу и попросил какую то врачицу отдать его той бабе, а только потом он отстегнул мне бабки.

– Похоже на правду. – Разочарованно вздохнул я. – А какой он из себя, ты помнишь? Худой – жирный, длинный – короткий? В чем одет, какая у него рожа? Сколько лет?

– Молодой, вроде студента. Такие возле института кучкуются и пиво пьют. Одет в новую черную куртку и синие джинсы. Ростом он пониже тебя будет, но не короткий и не жирный. Не худой тоже. Средний. А про рожу его чего скажешь? Фейс как фейс, клевый. Телки от таких тащатся. Только нос него красный, распухший, он все время сморкался, наверное сильно простыл. И ещё колеса у него прикольные... Вот ты какой размер носишь?

– Сорок четвертый. – Поднимая для убедительности ногу ответил я.

– Значит у него сорок восьмой будет. Ну что? Я тебе все рассказал, давай сигареты и сделай так, чтобы я тебя долго искал.

– Сосун засратый. – Развернув его на сто восемдесят градусов я поддал ему коленкой под зад, а сам спорым шагом отправился в драмтеатр, где мне предстояло разрешить ещё один немаловажный вопрос.

Сидевшая на проходной вежливая, но принципиальная тетка, упорно не хотела пускать меня в обитель Талии и Мельпомены. То ли она боялась, что я своим видом могу ранить нежные актерские души, или даже ввергнуть их в глубокий шок, то ли наоборот опасалась за мою слабую психику. Неизвестно чем бы все это кончилось, не прийди мне на помощь один из знакомых лицедеев.

– Батюшки, кого я вижу! – Приятно дохнув на меня свежайщим перегаром воскликнул местный корифей. – Да это же сам Книппер – Данченко! Какое счастье. Беся Львовна, чтоб я так жил, немедленно пропустите эту глыбищу! Этого мастодонта сцены! Давно из Белокаменной? Оставьте, Беся, я сам введу его в наш убогий балаган.

Ты по делу, аб выпить рюмку водки с Краевым – Вольским, или по пустякам? – Поднимаясь по лестнице сокровенно спросил он.

– По пустякам, Андрюша. – Печально вздохнул я. – По рюмочке мы в другой раз.

– Врешь ты все. – Выпятив губу обиделся он. – И что же тебя к нам привело?

– Нужда, Андрюша, нужда и тяга к познанию. Отведи ка ты меня к самому лучшему вашему парикмахеру, или гримеру, словом к тому кто занимается усами.

– Своими усами мы занимаемся сами, а накладными волосами, бородами и усамии, занимается Саня. Лучше не бывает, Тебе на третий этаж, третья дверь налево. Если одумаешься, то местонаходение моей гримерной ты знаешь, она для тебя открыта. И учти, сегодня в спектакле мастер и корифей сцены не занят, а от репетиций я свободен вплоть до завтрашнего утра.

Поднявшись на третий этаж я постучал в дверь с табличкой "парикмахерский цех" и получив приглашение очутился в просторной комнате. По её периметру расположилсь стекляные шкафы, в которых ровными рядами стояли деревянные болванки-головы с париками всех цветов и фасонов, начиная от пышных буклей семнадцатого века и заканчивая скальпами современных панков.

На стендах, тоже под стеклами, висели усы и бороды всех времен и народов. Этот парад начинала лицевая растительность Карабаса-Барабаса, а заключал хилый клочок шерсти китайского мудреца Хунь – Пинь – Юнь. Пороженный этим великолепием я открыл рот прикидывая к своему и без того красивому лицу бороду а ля Второй Николя. Получилось очень даже не плохо.

Из состояния творческой задумчивости меня вывело вежливое покашливание. В углу на низком пуфике сидела девица в голубом халатике. Перед ней на столике находился огненно – рыжий парик, из которого она старательно вычесывала то ли насекомых, то ли просто театральную пыль. При всем при этом она умудрялась искоса и вопросительно на меня посматривать, да поглядывать.

– Девуля, как мне увидеть твоего коллегу, гримера-парикмахера по имени Санька? – Подходя к ней ближе строго спросил я.

– Во – первых, не гримера – парикмахера, а художника – гримера, а во вторых, Санька это я, но только не Санька, прошу учесть, а Александра Александровна Александрова. Что вам угодно?

– Простите великодушно. – С трудом удержался я от смеха. – Александра Александровна, меня вам рекомендовали как классного специалиста, мастера своего дела...

– Говорите лаконичней и по существу. Что вы хотите?

– Я хочу получить от вас квалифицированную консультацию. – Вытряхивая перед ней усики старлея ответил я. – Это ваша работа?

– Нет. – Мимолетно глянув на слежавшуюся щеточку усов. – Категорично заявила она. – Парики, бакенбарды, усы и бороды мы покупаем в магазине РТО, а это самодельные. Сделаны хорошо, но все равно самодельные. Они могли быть изготовлены в мастерской какого – нибудь маленького театра, которому не по карману тратиться на дорогой грим. Так что сожалею, но ничем помочь вам не могу.

– Спасибо, отсутствие результата, это тоже результат. – Пробормотал я и не солоно хлебавши забрел в актерский буфет, где купил четвертинку и только потом посчитал себя вправе нанести визит вежливости Великому артисту нашего города.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Одной четвертинкой дело не обошлось и потому только к вечеру я добрался домой, где меня с нетерпением ожидала жена и и мой неподражаемый Ухов. Сидя на кухне он терпеливо слушал её утомительный треп и жрал жаренную курицу, вероятно приготовленную для меня, но предложенную ему в качестве компенсации за вредность.

– Муж за порог, а гостенек на огонек?! – Скидывая мокрую куртку и башмаки мрачно изрек я. – Хороша супруга, хорош и товарищ!

– Ну не тебе же одному шляться по чужим женам и рогатить их несчастных мужейимпотентов. – Смело пошла в атаку Милка. – Или я ошибаюсь?

– Ты как всегда права. – Усаживаясь напротив Ухова желчно усмехнулся я. – Может быть сегодня мне тоже перепадет кусок мяса? Что случилось, Макс? Может быть появились какие-то наколки относительно Вики Буровой?

– Нет, на сей счет пока пусто и вообще, если не считать убийства Соколовского, то ничего существенного не произошло. – Подравнивая на тарелке горку птичьих костей сокрушенно признался он. – А я чего зашел-то... Санька Скворцов уже пять дней сам не свой ходит. Любит он своего отца... Не хочет верить в его причастность к убийству Батурова...

– Я тоже в это не верю, так что с того? – Интеллигентно обсасывая крылышко вздохнул я. – Единственное, что я могу, так это искренне ему посочувствовать. Нашей веры или неверия ещё недостаточно. Нужны факты, а их у нас нет.

– Ну почему же, сегодня я кое – чего в этом направлениии нарыл. Конечно ничего исчерпывающего, но все же...

– Повествуй. – Не прерывая еды коротко распорядился я.

– Первым делом, ещё до обеда, я съездил в то самое ЖЭУ, в чьем ведении находится квартира Батурова. Так вот, она им приватизирована ещё в девяносто пятом году, сразу после того как он поменял свою сызранскую двухкомнатную на нее. Но там долгое время жили квартиранты и только в девяносто седьмом он въехал в неё сам. Теперь мы знаем точно, что его хата приватизирована.

– Ты меня абсолютно ничем не удивил. – Усмехнулся я украдкой вытирая жирные руки о скатерть. – Об этом я догадывался с первого дня, а после ночного посещения его квартиры догадка переросла в уверенность.

– Иваныч, это не все, я пошел дальше. Не спрашивай каким образом, но мне удалось проникнуть в СИЗО и перекинуться несколькими фразами с Михаилом Александровичем Скворцовым. Когда он узнал, что я товарищ его сына, то заметно приободрился и выложил некоторые сведения о своем соседе Дмитрии Ивановиче Батурове. Сведения скудные, но это все, что он знал.

– Не тяни кота за хвост. – Отодвинув тарелку проворчал я. – Говори конкретней.

– А если конкретней, то изволь. По словам Скворцова получается, что свою квартиру Батуров не только приватизировал, но и сразу же оформил на неё завещание.

– На чье же имя? – Невольно насторожился я. – Очевидно на имя дочери Елены?

– А вот тут-то полный мрак. – Удовлетворенно и торжественно объявил Ухов. – Скворцов этого не знает, ему известно лишь то, что посмертное завещание оформлялась в Сызрани, у какого-то адвоката по фамилии Свиньев. В задушевные часы застолья Батуров вспоминал её несколько раз. Именно потому он хорошо её запомнил-Свиньев!

– Да уж, фамилия запоминающаяся. – Задумавшись согласился я. – Что то частенько в нашем деле стал мелькать город Сызрань, тебе не кажется? Нотариус из Сызрани, дочка Елена живет в Сызрани, квартиру он сменил из Сызрани и даже липовая телеграмма Броневицкой и та из Сызрани. Своего жулья, да мокрушников не хватает, так мы и до сызранских добрались.

– А чего там, сотней больше, сотней меньше, какая нам разница.

– Разницы нет. – Согласился я. – Не мешало бы нам встретится с Еленой Батуровой, скорее всего завещание составлено именно на нее. Тогда получается, что она в некотором роде была заинтересована в скорейшей смерти Дмитрия Ивановича. Хотя вряд ли дочь поднимет руку на отца.

– Иваныч, ты как будто в прошлом веке живешь. Сейчас ничего нельзя исключать.

– Это точно, из – за бутылки поганой водки можно получить нож в живот, а что уж тут говорить о квартире. Ты не в курсе, она забрала труп своего папаши из морга?

– Нет, как – то не интересовался, но можно...

– Не надо, я сделаю это сам.

Захарыча я отыскал на рабочем месте, точно попал во время его дежурства. После бурного восторга и многочисленных вопросов он, наконец, сообщил, что тело Батурова сегодня ранним утром забрала его дочь намереваясь похоронить его на сызранском кладбище. Поблагодарив его за предоставленную информацию я положил трубку и многозначительно посмотрел на Ухова.

– Значит уже закопали. – Поковыряв в носу авторитетно выдал он. – Но встретиться с Еленой нам все равно придется. Отправимся завтра...

Закончить фразу ему помешал телефонный звонок.

– Кому там ещё неймется? – Снимая трубку проворчал я. – Гончаров слушает.

– Доброго вам вечерка. – Взволнованно поздоровался едва знакомый старческий голосок. – Извиняйте меня, но Инночка велела вам позвонить. Вы меня наверное не признали. Я тот самый Николай Александрович Муравьев, которого вы ночью от смерти спасли. Теперь признали?

– Признал, признал, Николай Александрович. – Торопливо заверил я. – А в чем дело? Что случилось? Что – нибудь с Инной?

– Нет, Инна в порядке, грустит только. За Викулю боится. А я про Вику и звоню. Тут как получилось, когда к Инночке в больницу пришел, тут, в аккурат и вспомнил. Бандиты – то те, до того как я на них драться кинулся, промеж себя говорили, что будто свезут Вику на Волчьи дачи к какому-то Пузырю. Я как вспомнил, так все Инночке и рассказал, а она велела мне немедленно позвонить вам и даже ваш телефон дала... Вот я и позвонил...

– Ты не мог об этом вспомнить ночью? – Не сдержавшись выругался я. Старый осел.

– Что вы говорите?

– Ничего. Что ещё вам удалось вспомнить?

– А больше ничего. – С сожалением признался старик. – Может нужна моя помощь?

– Ты уже помог. – Ответил я и бросил трубку.

– На кого это ты так вызвездился? – Сытно отрыгнув поинтересовался Макс.

– На спасенного нами Муравьева. По дороге все расскажу. Вставай, поехали.

– Куда? – Удивленно спросил он.

– На кудыкину гору. – Раздраженно назвал я адрес. – На Волчьи дачи к Пузырю. Может быть ещё успеем спасти девчонку.

– Так ведь поздно. – Глядя в темное окно нерешительно возразил он. Может быть перенесем операцию на завтра? Днем – то сподручнее.

– Завтра от этой Вики могут остаться рожки, да ножки. С каких это пор ты стал таким перестраховщиком? – Решительно поднимаясь со стула спросил я.

– Старею, что тут скажешь, а на улице и впрямь темно, хоть глаз выколи. Представляю, что творится на Волчьих дачах.

– Хватит мусолить одно и то же. – Уже в дверях оборвал я его. Девятнадцать часов, прямо таки детское время. Короче, или ты со мной, или я еду один.

– Поехали, чего уж тут... – Нехотя поднимаясь вздохнул он. – Пока мы доедем, пока разыщем этого самого Пузыря, ещё часа полтора пройдет.

– Перестань ныть. – Усаживаясь на пассажирское место настоятельно попросил я.

За полтора часа, что мы провели в теплой квартире, успело подморозить и жидкая дорожная каша превратилась в корявую ледяную корку. Ехать по этой терке никакого удовольствия не было. Макс матерился тихо, а когда начался проселок, то и вовсе замолчал и только недовольное сопение, да пофыркивание свидетельствовали о том, что он пребывает не в лучшем расположении духа.

Прошло около часа прежде чем мы миновали сомнительный мост и подъехали к проволочной сетке охраняющей Волчьи дачи. Три неоновых фонаря расположенных по центральному проезду составлял все здешнее освещение, что же касается боковых тупичков, то здесь их функции выполняли тусклые окна домиков. У последнего, третьего фонаря, стоял пикап возле которого копошились два мужика. Именно около них красноречиво тормознул Ухов, тем самым давая понять, что всю ответственность за переговоры он возлагает на меня.

– Привет, мужики! – Высовываясь из окна жизнерадостно крикнул я. Помощь нужна?

– Привет, мужик. – Слаженно ответили они. – Спасибо, сами справимся. Проезжай.

– Я бы проехал, да не знаю куда. Мне Пузырь нужен. Как к нему проехать?

– Какой Пузырь? – Озадаченно спросил старший. – Сторож, что ли? Витька Пузырев?

– Во-во. – Энергично затряс я головой. – Он самый, а он разве сторож?

– Он и сторож, он и слесарь, он у нас и дорожный мастер. – Заржал мужик. – А если с бабой знакомится, то скульптором представляется, только какой он скульптор? Мелкий жулик и аферист, мне уже два месяца две сотни отдать не может. Обещал пару бревен притянуть и до сих пор тянет.

– Вот скотина! – Праведно вознегодовал я. – А у меня целую тысячу попросил, хорошо, что я отказал. Ну ничего, сейчас он у меня пятый угол искать будет. Так как нам к нему лучше проехать?

– До конца улочки и направо, а потом до самого обрыва. Там увидите, дом у него хороший, кирпичный, железные ворота, а возле ворот стоит гусеничный тракторишко с ножом. Он на нем, собака, летом наши участки пашет, а зимой здесь дороги разгребает и за все это дерет с нас три шкуры.

Поблагодарив обманутого Пузырем мужика и следуя его указке мы вскоре подъехали к зеленым воротам и стоящему возле них, видавшему виды, трактору ДТ – 54. Кирпичный дом алчного сторожа находился на самом краю и его охраняла надежная трехметровая ограда мастерски сваренная из толстых металлических полос. За ней резвилась целая свора здоровенных собак, которые при нашем появлении начали проявлять явные признаки беспокойства.

Некоторое время мы сидели молча с интересом наблюдая как черно – рыжие твари в неистовой злобе кидаются на металлическое ограждение.

– Ну и что будем делать? – Первым нарушил молчание Ухов.

– Ждать хозяина. – Лаконично ответил я кивнув на освещенное зарешоченное окно.Наверняка он дома. Не иначе как крепко спит. Если мы как следует попинаем ворота, то он скорее всего проснется.

– И постарается поскорее удавить нашу Вику. Нет, так дело не пойдет, нужна быстрота и внезапность, а псов придется анулировать.

– Эй, кто вы такие? – В приоткрывшейся калитке ворот неожиданно показалась бородатая и лохматая морда. – Что вам от меня надо?

– Любви и взаимопонимания. – Выходя из машины заржал я. – По делу мы к тебе, Виктор. Перетолковать с тобой надо.

– Не о чем нам толковать. – Взвизгнул "скульптор" и захлопнул дверцу. – Убирайтесь к чертовой матери или я натравлю на вас своих волкодавов.

– Неужто тебе песиков не жаль? – Укоризненно спросил я и пистолетной рукоятью в униссон собачьму лаю, энергично загрохотал по воротам.

– Мне и картечи для вас не жалко. – Последовал многообещающий ответ. Вот сейчас жахну, так до Москвы будете кишки на локоть мотать. Убирайтесь!

– Нет, Витенька, мы не уйдем до тех пор пока ты не отдашь нам девчонку. – Краем глаза наблюдая за Уховым решительно возразил я.

– Какую ещё девчонку? – После заметной паузы простодушно спросил он. Не знаю я никакой девчонки! Проваливайте пока не поздно, или я буду стрелять, понял?!

– Иваныч, отвлеки его ещё минут на пять. – Откуда-то из под земли загудел Ухов.

– Понял. – Ответил я и тому и другому. – Послушай, ты, осколок Микеланджело, говорю тебе совершенно серьезно, если с Викторией что-нибудь случится, то твою печень сожрут твои же собственные волкодавы.

– Но раньше они сожрут вас. – Злобно заверещал он. – А это вам предупреждение.

В приоткрывшуюся дверцу вылетела одна из злобствующих тварей и недолго думая вцепилась мне в ляжку. Заорав от обиды и боли я перевел предохранитель и в упор всадил две пули в глупую собачью голову. Даже не пикнув она улеглась у моих ног и оскалив белозубую пасть показала мне язык.

– Давай следующую, Пузырь. Этой кранты. – Отшвырнув дохлятину сообщил я. – Только убедительная просьба, ты их по одной выпускай, мне так удобней.

– Как скажешь, не жалко, Чего – чего, а этого добра у меня хоть завались. Держи следующую. – Весело ответил он после чего грохнул выстрел и Уховская "девятка" ослепла на правый глаз.

– Ах ты, сука! – Что есть мочи дергая "русский стартер" трактора заорал Макс.

Нервно и громко застучал пусковой двигатель, а вскоре и основной. Вспыхнули фары. Торжествуя и матерясь Макс сел за рычаги и заскрежетав гусеницами железный монстр двинулся на усадьбу своего циничного хозяина.

– Эй, вы что, с ума сошли? – Истошно завопил он, когда отвал бульдозера, словно карточный домик повалив ворота цитадели попер на него и на притихшую собачью свору. – Остановитесь, или я начну стрелять по кабине на поражение.

– Стреляй, Витек, стреляй себе на здоровье. – Где – то за моей спиной торжествующе хохотнул Макс. – Не жалко.

– Уркаганы, беспредельщики! Вы мне за все ответите. – В бессильной злобе закричал Пузырь и скрылся в доме.

– А то как же, ответим, только отвечать будем вместе. – Ухмыльнулся Макс и догнав неуправляемый снаряд заскочил в кабину.

Он остановил трактор, когда до угла дома оставалось не больше полутора метров. – Пузырь, или ты немедлено вступаешь с нами в конструктивный диалог, или я разворочу всю твою голубятню. – Спрыгивая на снег пообещал он.