Текст книги "Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино"

Автор книги: Михаил Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

7.

Ночь – лучшее время для сведения счетов и выяснения отношений. Почему бы не воспользоваться случаем, если тебе дают такую возможность! Глеб Шабанов знал, как такие дела претворять в жизнь, опыт имелся богатый. Он тихо встал с койки и подошел к железной двери. Сквозь смотровое окошко слабо проникал тусклый свет дежурной лампочки, висящей в центре коридора. Шабанов надавил плечом на дверь, и она приоткрылась, не издав ни звука. В течение недели сделали косметический ремонт на этаже – выкрасили стены, потолок, двери, и кому-то взбрело в голову смазать запоры и петли.

Глеб выскользнул в коридор. Тихо, все спят. Смотровое окошко центрального входа темное. За главной дверью лестничная площадка, там дежурная охрана. Значит, и они спят. Мертвое царство. По другую сторону коридора находились нечетные номера камер. Его интересовала седьмая. Шабанов скрутил полотенце и на цыпочках подкрался к железной двери «семерки». Щеколда открыта – в последние дни камеры перестали запирать.

Шабанов взялся за ручку и потянул тяжелую дверь на себя. Она тихо отворилась.

– Ну вот и чудненько, остальное дело техники, – пробурчал он себе под нос, вошел в темный каменный колодец, растянул скрученное в веревку полотенце и двинулся в сторону лежака. Все надо сделать быстро и без шума. У него получится.

Но у него не получилось. Удар нанесли сзади, ребром ладони по шее, да так сильно, что он пролетел вперед, треснулся головой о стену и потерял сознание.

Очнулся он в той же тишине и в той же темноте. Дверь приоткрылась шире. В камеру проникла полоса света, в которой он увидел контур своей предполагаемой жертвы. Теперь они поменялись местами. Шабанов сидел на полу с руками, связанными за спиной его же полотенцем, а не очень гостеприимный хозяин камеры восседал на табурете.

– Вы все еще считаете себя патриотом, Глеб Васильич? Родина вас уже отблагодарила за военные заслуги. Из Бухенвальда – на Колыму.

– Я сбивал немецкие самолеты, дрался с врагом, а ты, гнида, носил форму Абвера и вербовал людей в лагерях для диверсий против своего народа. Думаешь, за польским акцентом спрятаться? Прикинулся дурачком? Я тебя сразу узнал, фашистская тварь! И меня агитировал на подлянку. Не вышло!

– Очень жаль. Мне нужны были честные ребята, а не только предатели.

– Думаешь, такие, как я, только о шкуре своей беспокоятся?

– Не своей, Глеб. Мне нужна была связь с центром. При заброске тебя в тыл к русским ты пошел бы к особистам и сдался. Мне только этого и надо было. Связь я наладил и без твоей помощи. Центр получил списки агентов Абвера, заброшенных в тыл, но я имел слишком мало информации и находился под строгим контролем. Сделал все, что мог.

– За что же тебя на Колыму отправили? Здесь шпионов нет, сплошь смертники, вербовать некого и некуда. И зачем тебе польское имя?

– Долго рассказывать, Глеб. Эту тайну я унесу с собой в могилу. Правду доверить некому. Даже в Москве. Пришлось промолчать и прикинуться поляком. Им и останусь, пока сам не разыщу настоящих врагов.

– Где искать-то будешь? Здесь?

– Настоящие шпионы на свободе, другие расстреляны, а здесь придуманные.

– Я тебе не верю, Казимир.

– Тогда почему тебя не расстреляли в лагере? Тех, кто отказывался от сотрудничества с Абвером, ставили к стенке. Ты отказался и остался живым. Почему?

– Не знаю.

– Потому, что я не оформил тебя как отказника, а сам забраковал по состоянию здоровья, как и многих других ребят. Те, кто шли в школы диверсантов добровольно, попадали в сети СМЕРШа. И не надо думать, будто наша контрразведка могла самостоятельно справиться с нашествием саранчи. Недовольных советской властью хватало, до последнего года войны многие верили в победу Германии. Из таких отщепенцев получались отличные диверсанты, они могли нанести серьезный урон государству. Моя задача заключалась в том, чтобы не допустить этого. Я старался, как мог.

– Ладно, Качмарэк, черт с тобой. Развяжи руки.

– Только не пытайся меня убить, Глеб. Очень многие пытались это сделать на протяжении последних десяти лет, но я жив. И моя задача жить дальше.

– Зачем же горб свой подставил в шахте под распорки и спас людей от завала?

– В этом и заключается моя профессия, я обязан защищать людей. А убивать – дело солдатское.

Качмарэк развязал руки Шабанову, тот поднялся с пола и сел на койку.

Дверь распахнулась настежь. Они оглянулись. В двери стояла мрачная тень, похожая на приведение, за ней маячили остальные – все узники одиночек вышли в коридор.

– Ну что, разобрались между собой? – тихо спросил Важняк, стоявший у порога.

– Пришли на помощь, Матвей Макарыч? – усмехнулся Шабанов.

– Можете прибить друг друга прямо сейчас, до того пока нас не свяжут в общий пучок редиски. Потом придется проявлять заботу друг о друге, по одиночке не выживем.

– Вы больше всех знаете? – спросил Качмарэк.

– Я так не думаю. Но я помню случай, который меня натолкнул на определенные выводы. В 42-м году сформировали из штрафников отряд в сто человек, целую роту самых опытных бойцов с передовой. Тем, кто выживет, обещали вернуть погоны и ордена. У людей не было выбора. Больше двух боев никто не выдерживал, из мясорубки не выходят живыми. Отряд десантировали на снежную вершину, они должны были выбить с гор элитное подразделение СС «Эдельвейс». Двое суток слышалась стрельба, с гор шли снежные лавины. Погибли все. И немцы, и русские. По-другому и быть не могло. Командование добилось поставленной цели, задачу выполнили, а о штрафниках никто и не вспомнил, ордена получили генералы. В дальнейшем один из генералов повесился во внутренней тюрьме на Лубянке. Нас здесь десять человек, собранных из разных лагерей. Мы, конечно, не штрафники и даже не солдаты, но больных среди нас нет, а выживаемость завидная. Учитывая суровые колымские условия, перед которыми каждый устоял, можно создать компактный отряд из зеков. Чем мы хуже штрафников?

– Вы ошибаетесь, следователь, – покачал головой Качмарэк. – Пятнадцать человек из диверсионного отряда, сражавшегося в горах с эсесовцами, остались живы, я их знаю лично. Если бы кто-то из вас побывал на Докучаевском лесоповале, он мог бы с ними познакомиться. Так что свою награду они нашли и получили.

– Отряд для чего? – спросил Чалый. – Вы сказали, что из нас хотят сделать отряд?

– Война кончилась, солдаты не нужны. Если кому-то понадобились выносливые люди, чьими жизнями не жаль пожертвовать ради высоких целей, то почему бы не использовать зеков?

– Что ты хочешь этим сказать? – возмутился Кистень.

– Мы смертники. Человеческая жизнь ничего не стоит. Зеки мрут тысячами. Одним больше, одним меньше. Нас собрали здесь не для освобождения. Думаю, что место, куда нас забросят, тоже не имеет лазеек для побега. Гадать не буду, сами скоро все узнаем. Хочу сказать одно: каждый из нас должен стать поддержкой для соседа. Вместе мы сила. Серьезная сила. Хотите выжить, держитесь друг друга. Если перегрыземся, подохнут все.

– Может, любезный Матвей Макарыч, для вашей лекции нас и перестали запирать? – спросил князь Пенжинский.

– И то верно, – согласился Герасим Лебеда, – нас хотят познакомить, создать команду. Запертые одиночки людей не сближают. Спасибо им за заботу.

– О чем это говорит? – снова заговорил Родион Чалый. – О том, что задание трудное и тот, кто задумал его, вовсе не хочет нас погубить на первом этапе. Мы должны довести дело до конца, как те штрафники.

– Если мы одно дело доведем до конца, то и со вторым справимся, – добавил Важняк.

– Это с каким же? – спросил молодой одессит Грюнталь по прозвищу Огонек.

– Выживем, а не погибнем, Огонек, тебе еще рано думать о смерти. Мало выжить, надо спастись и выйти на свободу. Я в это верю. И если вы поверите, то так оно и будет.

В течение минуты все молчали, потом неторопливо стали разбредаться по своим камерам. Уходя, Шабанов глянул на Качмарэка, но в этом взгляде уже не было ненависти.

Кондрат Масоха, наблюдавший за картиной с темной лестничной клетки через смотровое окошко, облегченно вздохнул и похлопал автоматчика по плечу. Двое охранников стояли возле дверей с оружием, готовые в любую минуту ворваться в коридор.

– Обошлось, ребятки. Не зря я дал ручательство генералу, хватило им разума договориться друг с другом.

– Камеры запереть, товарищ старший лейтенант?

– Оставь, старшина. И больше не запирай, пусть гуляют. Запирать будешь перед приходом доктора или Елизаветы Степановны, женщинам знать обстановку необязательно.

– Слушаюсь. Масоха пошел вниз.

Кашмарик

Его привели в кабинет под руки. И не потому что били, а по причине голода и усталости. Молодой человек в очках, высокий, очень симпатичный, вовсе не походил на военного, несмотря на мундир капитана, который на нем сидел, как костюм от парижского портного. Доходягу пристроили на стул, конвой вышел.

– Нам удобней разговаривать без свидетелей, – сказал офицер.

– Солдаты так же хорошо говорят по-русски, как и вы? Или вы русский? – спросил арестованный.

– Герман фон Штраус, потомственный дворянин из Баварии. Только не путайте меня с австрийским композитором. А вас как прикажете величать?

– Очень просто – Андрей Костинский.

– Украинец, поляк?

– Говорю по-польски, по-украински, знаю немецкий, русский – родной.

– Да вы полиглот!

– Родился во Львове, учился в Москве, женат на русской, жил в Ленинграде, Киеве, Одессе, Минске. Литературный критик. Переводил Гейне на русский и польский.

– Так вы же должны были работать в НКВД, такие люди им очень нужны.

– Биография подкачала – отец из дворян, мать попадья.

– Прекрасная легенда для разведчика. И уверен, что проверки подтвердят вашу легенду. Одна неувязочка. Вы попали в плен вместе с партизанским отрядом, а партизан мы расстреливаем без разбирательств.

– Но вы их допрашиваете. Многие начинают говорить. Спросите у них обо мне, они вам расскажут. На партизан мы наткнулись в лесу после побега из села Галушки. Там сейчас красные, которые вас вытеснили из него. Знаете, о чем я говорю?

– Имею представление. Как вы, городской человек, попали в такую дыру?

– Прятались с женой от войны у ее родителей. Я скрывался от призыва в армию. Отца и мать арестовали чекисты. Когда вы с русскими поделили Польшу и отдали им Львов, из иностранца я превратился в гражданина. В то время я учился в Московском университете, обошлось.

– И что же в деревне Галушки?

– Пришли немцы, расстреляли полдеревни, до меня очередь не дошла, загорелись амбары с зерном, тушили все вместе. Вашим солдатам нужен был хлеб. Нас пощадили. Я помню майора с одним глазом – черная повязка на лице. Он меня допрашивал и мне поверил. Прошло чуть больше месяца, он должен помнить. По его мнению, я не похож ни на разведчика, ни на партизана. Так мне удалось избежать первого расстрела. Не прошло и суток, как в деревню вошли красные. Ночью. Стрельба длилась недолго, потом всех выгнали на улицу, женщин отпустили, мужиков согнали в сельскую баню. Если немцы нас не расстреляли, значит, мы предатели. Разборку отложили на утро, видно, слишком много шнапса и самогонки нашли, праздновали победу. Моя жена сообразила, если напьются, начнут косить без разбора. Вытащила она меня и еще троих из бани через трубу с помощью веревки от колодца. Ушли мы в лес, под звуки «Катюши», я говорю о песне, доносившейся из окон изб. Так я избежал второго расстрела. Трое суток мотались по лесу, пока не наткнулись на партизанскую засаду. Эти нас расстреливать не стали: народа мало, обозов много, сгодились как тягловая сила. У них уцелело только три лошади. Через три дня вы нас накрыли. Цифра три меня преследует на каждом шагу.

– Для разведчика схема довольно сложная, господин Костинский. Одноглазого майора я знаю, троих деревенских мужиков, бежавших с вами из бани, мы допросим и проверим. Да и жена ваша у нас. Это так?

– Нас вместе взяли, но разъединили, я за нее очень беспокоюсь, гер капитан.

– Любите жену?

– Как же не любить, мы недавно женаты.

– В Москву вернуться хотите?

– Я же дезертир, меня к стенке поставят.

– В Германии вас тоже поставили бы к стенке молодчики из гестапо за уклонение от призыва в армию.

– Но вы же не из гестапо? Они носят черную форму.

– Большое заблуждение. Полевая форма у всех серая. Петлицы черные, это верно. Из войск СС только танковая дивизия «Черная голова» воюет в черной форме, да и в Берлине вы увидите черную форму лишь на парадах. Она себя плохо зарекомендовала, и офицеры СС предпочитают ходить в сером обмундировании, хотят быть ближе к армии. Это ваши карикатуристы изображают всех немцев в черной форме, им врезались в память кадры из документальных фильмов 30-х годов. Все меняется, друг мой. Вижу, вы неглупый человек, я могу сохранить вам жизнь, и вашей жене, разумеется. Хотите работать в разведшколе Абвера?

– У меня есть выбор?

– Есть, конечно. Можете быть расстрелянным вместе с партизанами.

– Это серьезный разговор. Мне бы немного поесть, голова плохо соображает.

– Вас накормят и дадут отдохнуть до вечера. За это время я наведу о вас справки. Вечером вы скажете одно слово – «да» или «нет».

– С моей женой все в порядке?

– С ней все в порядке, дальнейшая ее судьба зависит от вас.

Арестованного увели в комнату с диваном и выставили охрану. Ему принесли горячий чай, хлеб, сахар и кусок сала. Он ел медленно, тяжело моргая опухшими веками и ни о чем особенно не задумываясь. Долгий двухмесячный переход с одной стороны на другую закончился успешно. Сложная схема, разработанная им лично, себя оправдала. Законченное в свое время музыкальное училище по классу фортепиано тоже сыграло свою роль. Аристократические руки, стройная фигура, умные глаза и ровный тон никак не вязались с образом военного человека, тем более партизана.

Он умел сочинять. Имея в запасе немудреный сюжет, наращивал мясо на кости, вдыхал в свое творение жизнь и никогда не путался, в собственных сочинениях невозможно запутаться. Нужна только вера в собственную фантазию и азарт. Ты отстаиваешь правду. Не сухую догму, а ту правду, которую возвел в ранг аксиомы. Он верил и потому был спокоен.

В восемь вечера его разбудили. Жаль. Ему снился чудный сон из прошлой, счастливой довоенной жизни.

Тот же кабинет, тот же капитан.

– Да! – громко произнес задержанный.

Капитан улыбнулся и пригласил его на ужин. Они сразу понравились друг другу: оба были молоды, уравновешенны, хороши собой, оба работали в разведке, но о последнем знал только один из них.

8.

«Повадился», – подумал комендант, увидев генерала в лагере.

На Колыме все во что-то верили. Те, кто считали себя атеистами, верили в приметы, другие – в дьявола. Ясное дело, Бог не мог создать такое место на земле, это деяние сатаны. Примет можно было собрать на целый фолиант, вроде Библии, и держать его для чтения на ночь. Белограй опять приехал в спецлагерь «Оазис» со своим телохранителем. Тоже своего рода примета. Но к чему бы? Ответ знал только сам Белограй.

На этот раз он вызвал на допрос не японца, а русского из двенадцатого барака. Приказал – привели. Конвой даже на второй этаж не пропустили, заключенного передали с рук на руки майору Мустафину, и тот сопроводил его в кабинет. Перед Белограем предстал немолодой мужчина, лысый, невысокий, худой, упитанные даже в «Оазисе» не встречались. Одним словом – ничего особенного, кроме глаз, глаз любопытного доверчивого ребенка, любящего все разглядывать и обо всем расспрашивать.

– Заключенный А-1261 по вашему приказанию прибыл.

– Прибыл и хорошо. Присаживайтесь.

Зек немного растерялся. Как так «присаживайтесь»? Его же на допрос привели, при допросе зеки стоят, пока сил хватает. Главное не упасть, не то спишут, как отработанный материал. А жить-то всем хотелось. Озираясь по сторонам, осторожно ступая, зек медленно подошел к столу и присел на край стула.

Этого человека он никогда не видел. Китель военный, без погон, но по осанке, взгляду и жестко вылепленному лицу было понятно, что он большой начальник. Из штатских зек помнил только доктора Бохнача, который приходил за консультациями, когда вел беспощадную борьбу с дизентерией. Но Бохнач тоже из зеков, а этот чувствует себя хозяином.

– Борис Леонтьевич Берг?

– Кажется, да.

– Почему «кажется»?

– Очень давно не слышал своего имени. Сейчас оно мне кажется смешным. Нам приказано называть друг друга по номерам.

– Я читал ваше дело, Борис Леонтьевич. Вы, как и многие здесь, шпион.

– К сожалению, ничего нового не придумали, в НКВД сидят люди без фантазии, не замученные образованием.

– За такие высказывания вас и упекли на Колыму. А наркоматов не существует с 45-го года. Теперь это министерства, что вам должно быть известно, вас арестовали в 47-м. Вы генерал-майор, профессор и доктор наук. Так?

– Бывший, с вашего позволения. Да и то медицинской службы. К военным не имею никакого отношения.

Стоя Берг отвечал бы короче, но раз уж разрешили сесть, то можно и пофилософствовать.

– Вы заведовали кафедрой эпидемиологии? Так?

– Совершенно верно.

– Вы слышали когда-нибудь о Сиро Исии?

В глазах профессора мелькнула искорка любопытства.

– Я даже был с ним знаком. Мы участвовали в одной конференции и присутствовали на симпозиуме эпидемиологии в Германии в 34-м году.

– Что вы о нем можете рассказать?

– О, это личность неординарная. Даже внешне. Рост больше ста восьмидесяти, что для японцев большая редкость. Шикарные усы, выправка. Выступая на конференции, он не стоял за трибуной, как все, а с микрофоном в руках разгуливал по сцене и читал лекцию нерадивым академикам, ничего не смыслящим в предмете. Спорить с ним невозможно. Он мог уболтать любого. Я не приветствую фанатизм в науке, а Исии был фанатиком, по взглядам – милитарист, другие взгляды в Японии не приветствовались. Японцы, как и немцы, возомнили себя высшей расой и не желали ютиться на жалких точках земли в Тихом океане. Чем их амбиции кончились, мы знаем. И тем не менее, Исии считается лучшим специалистом в мире по блохам и бактериям чумы, с этим нельзя не согласиться. В 34-м я читал его диссертацию о профилактике эпидемических заболеваний. Снимаю шляпу! Он ученый от Бога.

– Ученый, готовившийся отравить весь мир и погубивший тысячи людей в своих лабораториях и лагерях.

– Я не согласен с Пушкиным, будто гений и злодейство – вещи несовместимые. В жизни такое случается. Исии – гений. Черный гений. В 36-м он получил звание генерал-лейтенанта медицинской службы и был назначен командиром подразделения 731 Маньчжурского соединения Квантунской армии. На него работали шесть тысяч человек, включая крупных ученых. У Исии были развязаны руки, и его деяния финансировались по высшему разряду. Он выращивал блох и крыс, а император выращивал самого Исии. Каждая его идея принималась безоговорочно. Что еще нужно гению?!

– С разносчиками заразы все понятно. Но почему Исии остановил свой выбор на чуме? Есть более страшная зараза.

– Железная логика. О создании бактериологического оружия речь шла испокон веков. Французы и немцы работали над ним с 20-х годов, но и думать не хотели о применении штаммов чумы, которая унесла в могилу пол-Европы. Память о средневековье до сих пор заставляет вздрагивать ученых. Все что угодно, но не чума. Ее даже не исследовали. Вот почему Исии уцепился за эту идею. Против чумы люди бессильны. Таким образом, оружие японцев оказывало психологическое давление на Европу, да и на остальной мир.

– Вы говорите об Исии в прошедшем времени. Уверены, что его нет в живых?

– Нет, конечно. В декабре 45-го в префектуре Тиба устроили фиктивные похороны Сиро Исии. Это сделали после того, как СССР обратился к США с требованием выдать его нашим. Скорее всего, он и его архивы у американцев. Часть ученых попала в руки русских, они мирно работают над теми же проблемами в пригороде Москвы в засекреченных лабораториях. Но выловили лишь малую часть отряда 731. Остальные растворились. Когда Красная армия заняла Маньчжурию, все улики были уничтожены. У них хватило на это времени. Но что-то сохранилось. Один из пленных заявил: «При наших запасах, зараженных бактерией, и при благоприятных погодных условиях мы можем разнести отраву по всему миру, и этого хватит для уничтожения всего человечества». Другой вопрос, где эти запасы хранятся. Ответа никто не нашел. В конце 45-го в лабораториях Исии была выработана технология высушивания бактерий чумы и хранение ее в сухом виде. Такие бактерии можно использовать для отравления колодцев, водоемов и пастбищ, а так же кормить ими грызунов, которые плодятся не хуже тараканов.

– А что вы знаете о Сутато Зиякава?

– Еще один черный гений. Но с Исии они не нашли общего языка. Зиякава смотрел в будущее. Штаммы чумы, по его мнению, обычный примитивизм. Он не считал керамическую бомбу, начиненную чумными блохами, панацеей. Он работал над бактериями, умирающими вместе с человеком, то есть без эпидемии. Испытывал воздушные шары, распыляющие отраву в облаках и попадающую на почву с дождем. Идея состоит в том, что ты уничтожаешь врага бактериями, которые далее не разносятся. Приходишь на территорию врага и можешь жить, не боясь инфекции, которую сам же и распространил. О таком оружии думают и сейчас. Зиякава не просто фанатик-отравитель, он философ и невероятно талантливый ученый. Но о нем ничего не слышно с середины 30-х. Скорее всего, Исии уничтожил своего конкурента.

– Вряд ли он смог до него добраться. Руки коротки. Зиякава открыл собственную лабораторию на территории нашей страны. Вы второй человек, который об этом слышит. Мне известны координаты. Я хочу послать туда диверсионную группу для уничтожения базы. Мне нужны специалисты, способные разгадать секрет лаборатории, перед тем как ее уничтожить. Иначе это может плохо кончиться, выпустим джинна из бутылки, подняв к облакам те самые бактерии. Вы готовы присоединиться к экспедиции?

– Я? – Профессор опешил.

– Вы. Можете взять с собой двух специалистов соответствующего профиля. Операцией будет руководить японец, человек, разбирающийся в специфике японских хитростей. С вами так же пойдут два военнослужащих с оружием, они сумеют вас защитить. Больше дать не могу. Проводника наймете на месте. У вас будут документы, деньги, оружие и все необходимое. Выполните задание – и вы свободны. Паспорт получите на чужое имя.

Берг не мог прийти в себя от неожиданного предложения.

– По глазам вижу, согласны. Вот список, здесь имена ваших коллег. Кто, по-вашему, был бы полезен в таком походе? Двенадцать фамилий подчеркнуты, одна из них ваша. Осталось одиннадцать. Можете выбрать две.

Профессор назвал две фамилии, не задумываясь.

– Капустин и Зарайский. Мне нужны химики, а это лучшие. Но Капустину ампутировали пальцы на ногах. Обморожение, гангрена. Поход он не выдержит. Большой ученый. Зарайский молод, энергичен, энциклопедист с обширными знаниями в биологии и химии. Что касается второго человека, то я бы взял его из другого отряда. Он знает специфику вопроса. Я не понимаю, как он оказался в лагере, но ему можно доверять.

– Кто?

– Имени не знаю. Он разведчик. Однажды меня вызвали на Лубянку и попросили проконсультировать одного офицера. Я его очень хорошо запомнил. Не известно, кто он по национальности, но глаза у него раскосые, а говорил по-русски, как мы с вами. Я подумал, что он работал в Японии. Некоторые манеры перенял, курил их сигареты со сладковатым дымом. Он мне задавал те же вопросы, что и вы. Про Исии и бактерии. Шел 42-й год. Если его хотели забросить в лабораторию отряда 731, то выбрали самое подходящее время. Тогда Исии отстранили от должности за растраты, он уехал и кем-то командовал. Вернулся на свое место в 45-м. В 42-м образовался вакуум. Командиром подразделения 731 назначили Масад-зи Китано, и многое поменялось, в том числе и штат. Для внедрения своего человека лучшего времени не придумаешь. Этот молодой человек с Лубянки произвел на меня очень благоприятное впечатление, такой нам пригодился бы. Он очень логичен, последователен и обладает выдержкой.

– Вы уверены, что он разведчик?

– А кто еще умеет так слушать? Отсеивать все ненужное и улавливать главное? Каждый его вопрос заставал меня врасплох. Кажется, мелочь, ничего не значащая фраза, а он к ней возвращался и расспрашивал о деталях.

– Где вы его видели?

– Нас на плацу выстроили, когда меняли зимнюю одежду на летнюю. Наш барак стоял напротив четвертого, где сидят японцы. Он стоял в первой шеренге напротив меня. Я его сразу узнал.

– Значит, он попал в плен вместе с японцами. Интересно. И не признался в том, что разведчик. Почему? Вы помните его номер?

– А-1734. Мы около часа стояли напротив друг друг?, и я запомнил. Он меня не узнал или не хотел узнавать. В какой-то момент я решил, что его специально подселили к японцам и он вовсе не зек, но это не так, зека видно, у него мертвый взгляд.

– Хорошо, разберемся, что это за фрукт.

– Вы говорите серьезно об экспедиции? Но почему вражеской лабораторией не займется Москва?

– Потому, что у них хватает собственных дел. И еще. Москва зеков посылать не станет. Чем вы не довольны? Вам предлагают свободу за исполнение своего гражданского и патриотического долга. Где вы еще слышали о таких экспериментах? Для Москвы вы враг народа и останетесь им навсегда. Ваш удел – пайка в день и скорая смерть. Я здесь с начала освоения Колымы, и мне лучше знать, кто враг, а кто нет. Вам доверяют важное задание с уверенностью, что вы его выполните. Такое доверие дорогого стоит, профессор. Вас никто контролировать не собирается, ответственность на вашей совести.

– Я не в обиде на власть, с каждым не разберешься. Кто-то написал на меня грязный донос, вот и все. Государство тут ни при чем.

– Конечно. Зачем нам думать о людях, когда их больше, чем скота. На всех дум не хватит. Идите, профессор Берг, мы с вами скоро встретимся. И помалкивайте о нашем разговоре, вы посвящены в государственную тайну.

– Я понял, – прошептал профессор.