Текст книги "Девушки для диктатуры сионизма"
Автор книги: Михаил Маковецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
– Майор, прыжки с парашютом отучили вас смотреть на вещи широко, – поморщилась народная целительница, – в вашей ситуации нельзя же быть прямолинейным как команда «равняйсь». Любую ситуацию необходимо вначале обсосать, а потом преломить в себе творчески. Вот вы рассказали мне, что когда-то были знакомы с девушкой по фамилии Герштейн. А ведь она еврейка.
– Еврейка то она, а в Израиль нужно мне! – начал терять терпение Пятоев.
– Таким нетерпеливым вам нужно быть не со мной, а со своей будущей супругой, – одернула его народная целительница.
– Какой супругой, – удивился Пятоев.
– Той самой, которую вы так коварно обольстили в юности, – народная целительница была неумолима.
– Боже мой! – воскликнул чувствительный Штурмбанфюрер, с отвращением глядя на своего лучшего друга.
– Вы латиноамериканские сериалы смотрите? – строго спросила Пятоева народная целительница. Игорь признался, что не смотрит.
– Вот и напрасно, – продолжала напирать целительница, – в них есть много забавного и поучительного. Герштейн готовит моего внука к поступлению в институт. Между прочим, она замечательный педагог. Но личная жизнь у нее не сложилась и она одна воспитывает двух сыновей. Я не вижу ничего удивительного в том, что после отставки из рядов Вооруженных Сил в майоре Пятоеве проснулась совесть, и он вновь захотел увидеть растленную им много лет невинную девушку. Он приходит на улицу Авиаторов, которая расположена в микрорайоне индивидуальной застройки по Ленинградскому шоссе и названа так в честь военных летчиков, разместившихся в Пскове с начала века, находит дом 5 и бросается ей в ноги. Любовь вспыхнула в нем с новой силой. А она любила его все эти годы. Счастливые влюбленные немедленно вступают друг с другом в брак и вскоре отбывают на постоянное место жительства в государство Израиль. Оказывается, невинная когда-то девушка по национальности была еврейка, а ее избранник попадал под израильский «закон о возвращении» как член ее семьи. Вы все поняли, мальчики? – закончила свое повествование народная целительница.
– Поняли, поняли, – радостно загомонил Штурмбанфюрер, – мы все поняли.
– Тогда идите и работайте, – напутствовала их мудрая и учившая жизнь не по учебникам женщина.
– Ты знаешь, Володя, мне как-то неудобно, – сказал Пятоев, когда они садились в «Таврию».
– Да что ты волнуешься, – успокоил его горящий энтузиастом Штурмбанфюрер, – да с твоими мускулами любую бабу в постель завалить, что мне два пальца чаем облить.
– Да не в том дело, – замялся Пятоев, – некрасиво это как-то. И тогда я с ней так обошелся. Она же девочкой была.
– Теперь я понял, почему мы с Чечней никак справиться не можем, – сказал Штурмбанфюрер и повернул в сторону улицы Авиаторов.
– Ой, да лишнее все это, – засуетилась Герштейн, когда Штурмбанфюрер начал выставлять на стол шампанской и фрукты, – Я так рада видеть тебя, Игорек. Я слышала, что ты в армии служишь, геройствуешь, наверное, как всегда, говорят, даже чуть в космос не слетал. Ну, да располагайтесь, располагайтесь. А вы, наверное, сослуживец Игоря?
– Штурмбанфюрер, – щелкнул каблуками хозяин магазина «Черный следопыт». Придти в дом к еврейке с татуированными нацисткой символикой руками он счел не приличным, а потому надел пиджак и галстук. Впрочем, конспиратором он оказался никудышным.
– Боже мой, – удивилась Герштейн, – неужели в армии ввели сейчас это звание?
– В армии не ввели, – упавшим голосом сказал Штурмбанфюрер, – я служу в других структурах.
– Да что вы говорите, – сказала Герштейн, разливая своим гостям чай, – Ну а ты Игорек? Почему ты о себе ничего не рассказываешь?
– Аня, я хочу на тебе жениться, – по военному прямо доложил Пятоев.
– Наконец-то, – рассмеялась Гольдштейн, – Почему ты не предложил мне это раньше? Вы знаете, Володя, я раскрою вам маленькую тайну. Игорек был самый красивый мальчик в нашем классе. Тайно в него были влюблены не только мы, но и все девочки из 10-го «Б». А я уже тогда была толстушка, и на меня он внимания совершенно не обращал. Но, к своей чести, могу сообщить, что однажды, уже на выпускном вечере, мне все же удалось добиться его благосклонности. Хотя для этого мне пришлось все ночь провести с ребятами на берегу реки, где я пила отвратительное вино и замерзла как цуцик. Мое сердце согревало только то обстоятельство, что мы жили рядом, и я знала, что ему придется провожать меня до дома. Игорь ты помнишь этот эпизод нашей учебы в средней школе?
– Как сейчас перед глазами стоит, – соврал Пятоев.
– На мне тогда было белое платье, – продолжила свой рассказ Гольдштейн, – и по возращении с выпускного вечера мама долго меня расспрашивала, почему оно сзади все запачкано травой. Я уже не помню, что ей наврала.
– Я так рад, что вы, наконец, снова встретились, – прокомментировал ее рассказ Штурмбанфюрер, неукоснительно следующий заветам народной целительницы.
– Аня, лучше расскажи, как ты жила все эти годы, – сказал Пятоев, наполняя бокалы, – мне сказали, что ты не замужем.
– Мне нечего скрывать от мужчины, который делает мне предложение и от его друга, – сказала Герштейн. – Мой первый после окончания средней школы сексуальный опыт я приобрела в Ленинградском зоопарке, где мне посчастливилось присутствовать при половом акте двух антилоп. Чуть позже я обратила внимание на очень приятного молодого человека, которого также заинтересовало половое сношение этих элегантных животных. Его мужественное лицо не было обезображено характерными признаками интеллекта. Мы познакомились и гуляли допоздна по набережным Невы и в Нескучном саду. Он простыми словами признался в любви, когда мы занимались сексом у разведённого Дворцового моста. Хотелось бы верить, что когда-нибудь там установят мемориальную доску. Всё эту белую ленинградскую ночь мы предавались страсти во всём её многообразии и изощрённости. Когда Андрюша поставил меня в позу собачки, я чуть не залаяла от удовольствия. Умом я понимала, что с презервативом безопаснее, но с ним я не ощущаю тепла человеческой души. Ровно через девять месяцев после той прекрасной белой ночи у меня родился сын Владимир. После его рождения Андрюша перестал напиваться каждый день, начал как-то реже изъяснятся матом, словом стал настоящим джентльменом. И тут я случайно узнала, что мой супруг тайно встречается с какой-то проституткой, моей коллегой по работе, также преподавателем словесности. Ради подруги я, как гусар, готова снять последнюю рубаху и даже трусики, но здесь я не могла сдержаться. Вскоре у меня появился друг, лицо кавказкой национальности, хотя по половому органу этого и не скажешь. Одновременно с этим я подружилась с чернокожим парнем. Мне было безумно интересно узнать, чем пудрятся их женщины. Вскоре выяснилось, что вся любовная негритянская лирика вращается вокруг жёлтых женских ладошек. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что негры чёрные не целиком. Стопы и ладони у них жёлтые. Причём у мужчин они тёмно-жёлтые, почти коричневые, а у женщин светло-жёлтые. Наверное, их расцветка зависит от соотношения женских и мужских половых гормонов. Чем больше женских, тем ладонь желтее. Нет ничего эротичнее, чем нежная жёлтенькая ладошка. А по настоящему кофейная мужская ладонь заставляет учащённо биться подлинно негритянское девичье сердце. Общение с чёрным парнем что-то надломило во мне, я почувствовала, что во мне что-то хрустнуло, в результате чего мне было всё труднее сдерживать свою похоть. Однажды мне даже довелось заниматься сексом на мокрых опавших листьях. Это трогательно, но чрезвычайно печально. Как-то вечером я заскочила в своей подруге Любе. Неожиданно в квартиру ворвался мой муж и начал на меня кричать. В это время я пребывала в скверном расположении духа, так как выяснилось, что Эрнест, супруг Любы, уже несколько месяцев изменяет мне с какой-то потаскухой. Я не смогла сдержаться, Люба повисла на моём муже, пытаясь губами закрыть ему рот, сидящие внизу бабушки вызвали милицию, и тут началось такое… В отделении милиции я окончательно потеряла над собой контроль и позволила себе по взорваться настоящему. Ряд служителей правопорядка это сразу поняли и воспользовались моей минутной слабостью. Ярополк родился ровно через девять месяцев. В отделе кадров Ленинградского городского управления внутренних дел мне отказались помочь в установлении отцовства под каким-то надуманным предлогом. При этом мне пригрозили, что если я продолжу требовать проведения анализа спермы личного состава Василеостровского отделения милиции, и действительно буду посещать каждый день вплоть до окончания беременности отдел кадров Ленинградского УВД, то меня выселят за 101-ый километр за дискредитацию мундира работников правоохранительных органов. Хорошенько всё взвесив, я вернулась к маме в Псков. Тут судьба подарила мне Илюшу. Его, пьяного, бык поддел рогом и забросил к нам во двор. Он валил меня в кровать с силой и рычанием льва, но известными размерами оказался с котёнка. Нам пришлось расстаться. Потом был Фёдор. Он учился в десятом классе, и я готовила его к поступлению в педагогический институт. Когда Фёдор сказал мне, что он морж, я не предала этому значения. Но когда он предложил мне трахнуться в проруби, я, хотя и не смогла ему отказать, наконец, поняла, что в романах учителя и ученика есть что-то предосудительное. Говорят, что многих женщин есть проблемы с мозгами. У меня их никогда не было. На работе я вполне могу обходиться без мужчин. Но у моего организма есть одна интересная особенность. В поисках лучшей доли я готова кинуться в жестокие игры ради того, чтобы испытать сладкую боль. Но опускаться я себе не позволяю. Никто и не когда е сможет утверждать, что я не была в театре со времён Бориса Годунова.
В общем, моя была жизнь рядовая и ничем не примечательная. Но что мы все обо мне и обо мне. Это даже нескромно. Лучше поговорим о тебе Игорек. Расскажи, например, что вновь тебя во мне прельстило? Признаюсь, мне это очень любопытно.
– Его вновь прельстила в вас благородство форм и изящество линий, – не сдержался Штурмбанфюрер.
– Володя, перестань, – остановил его Пятоев, – меня привлекло в тебе, Аня, то обстоятельство, что ты еврейка.
– Я тебя не понимаю, Игорек, что ты нашел в этом привлекательного, – удивилась Герштейн.
– Аня, мне обязательно нужно какое-то время пожить в Израиле. Обязательно.
– А причем мое с тобой замужество? Я то живу в Пскове.
– Став мужем еврейки, он сможет вместе с ней переехать на постоянное жительство в Израиль, – развеял туман Штурмбанфюрер.
– Но я не собираюсь переселяться в Израиль, дорогие мои сослуживцы. Кому там нужен преподаватель русского языка и литературы сорока пяти годков от роду и девяноста килограмм веса. Не могу сказать, что здесь мне особенно сладко, но к подметанию улиц при сорокаградусной жаре или к уходу за поносящими под себя стариками я еще морально не готова. Но что мы снова обо мне, да обо мне. Это даже неприлично. Лучше расскажи, как такой отличник боевой и политической подготовки, как ты, Игорек, попался на удочку сионисткой пропаганды.
– Там находиться моя дочь, которую я должен найти, – объяснил Пятоев.
– Если у тебя есть дочь, то ты, вероятно, женат, – констатировала проницательная Герштейн, – А твоя супруга не будет против нашего брака?
– Моя жена умерла четыре года назад.
– Извини.
– Извиняю. Кстати, ты, наверное, ее помнишь. Когда мы перешли в десятый класс, она перешла в шестой. Ее звали Нина, она жила с бабушкой возле школы.
– Постой, постой. Эта та самая худенькая девочка с большими бантами, у которой те два пьяных хулигана хотели забрать сумку?
– Так точно.
– Это жуткая история, я была в шоке. Им, наверное, было больно.
– Я приложил к этому максимум усилий.
– Игорь, но как ты решился? После твоего предложения извиниться и отдать сумку они пришли в бешенство, и один из них схватился за вилы.
– Вилы и кол – это традиционные для России виды прикладного оружия, как для Японии нунчаки. Разработаны определенные способы борьбы с противником, который вооружен традиционными видами оружия. У них против меня не было никаких шансов, – пожал плечами Пятоев.
– Я этого не знала, – призналась Герштейн, – теперь мне придется внести соответствующие коррективы в педагогический процесс. А что случилось с твоей дочерью?
– Она исчезла, но мне известно, что она находится в Израиле.
– Ах, вот оно что, – Герштейн пригорюнилась, – Знаете мальчики, вы меня растревожили. Я подумаю над вашим предложением жениться на мне и уехать в Израиль. Но дайте мне подумать до завтра, чтобы дать положительный ответ. Ладно?
– На вас произвел впечатление бравый вид Пятоева? – все еще не мог поступиться принципами Штурмбанфюрер.
– Вы абсолютно правы, – призналась Герштейн, – до меня, наконец, дошло, что только таким образом я смогу избавить своего младшего сына от того, что в армии пережил старший. За бесконечными частными уроками я как-то об этом не задумывалась, но бравый вид Игорька придал потоку моих мыслей правильное направление. Но подняться одной мне как-то страшно. А Игорек защитит меня, если кто-нибудь в Израиле пойдет на меня с вилами. Я в него верю. Что же касается ходящих под себя стариков, то здесь мы еще посмотрим. Поносом нас не запугаешь.
Вся процедура оформления документов заняла неделю. Небольшая заминка произошла в израильском посольстве. Но Пятоевы представили справку о том, что госпожа Пятоева беременна. Справка была подписана народной целительницей и заверена печатью администрации псковского Кремля. К печати администрации Кремля в израильском посольстве отнеслись с большим уважением, и все вопросы отпали. В ходе оформления документом с Пятоев познакомился с другим эмигрантом в Израиль, которого звали Аристарх Модестович Шпрехшталмейстер. Это был рослый, представительный мужчина. Собственно, фамилия Аристарха была Иванов, и он не только не был евреем, но евреев и не любил. На этой почве он даже конфликтовал с жонглером Раппопортом, хотя они были почти родственники. Оба были женаты на танцовщицах циркового кордебалета. По его Аристарха, евреи были виноваты в образовании СССР, его распаде, а так же в ряде других тяжких прегрешений.
История репатриации Аристарха Иванова в Израиль по-своему примечательна. Родом шпрехшталмейстер псковского цирка был из города Остров, затерянного на необъятных просторах псковщины. Там жила его мать, он часто навещал её, слывя при этом городской достопримечательностью. Посещая ресторан «Чудское озеро», после первых семи рюмок он пел густым басом старинные романсы. На обращенной к улице стене уборной в доме его матери висела цирковая афиша с танцующими канкан лилипутками. По вечерам, надев фрак, положенный ему, как шпрехшталмейстеру, он, не без пользы для здоровья, но в ущерб морали, посещал городскую танцплощадку. А, приходя в баню, он собирал вокруг себя толпы народа с шайками, желающего увидеть затейливую цветную татуировку неприличного свойства, сделанную им во время гастролей в братский Китай. Шпрехшталмейстера знал весь город под названием Остров. С ним водили дружбу первые люди города.
Однажды он уехал вместе с начальником милиции на рыбалку на Чудское озеро. Завзятые рыбаки, они не обратили внимания на то, что в какой-то промежуток времени вся выпивка оказалась у левого борта, и лодка перевернулась. Мокрые и продрогшие до костей они добрались до ближайшей деревеньки, где согрелись и переоделись. На следующее утро выяснилось, что шпрехшталмейстер потерял паспорт и простудился. Начальник милиции дал команду подчинённым выписать Аристарху новый паспорт и отправился его лечить конфискованным самогоном настоянном на рябине. Лечебный процесс затянулся затемно. А в это время начальник паспортного стола дал команду юной паспортистке сходить в дежурную часть, оформить дело об утере паспорта и принести справку. Справка об утере паспорта оформляется на основании заявления потерпевшего и выписки из домовой книги. Потерпевший принимал лечебные процедуры и к написанию заявления не был готов не душевно, не физически. По той же причине он не мог представить выписку из домовой книги. Но это никоим образом не могло сказаться на выполнении распоряжения начальника райотдела милиции города Остров о выдаче паспорта товарищу шпрехшталмейстеру.
– Шпрехшталмейстера зовут Аристарх, – сказал дежурный по городу, – а отчества я не помню.
– Модестович он, – доложила юная паспортистка. – Его отец попом был. Помню бабушка меня к нему в церковь водила. То, что фамилия потерпевшего была Шпрехшталмейстер, сомнений у них не возникло.
– А где он живёт? – спросила паспортистка. Ей впервые довелось выписывать паспорт, основываясь на воспоминаниях современников, и она старалась ничего не упустить.
– Да ты что, мать? – удивился дежурный по городу. – Улица Розы Люксембург дом № 9. У них там на уборной голые девки танцуют. Его мать даже оштрафовать хотели, да товарищ подполковник запретил.
– Ну а пятая графа? – не унималась паспортистка. – По нации он кто?
– Ну, я тебе, мать, удивляюсь, – сказал дежурный, – да жид он. Ну, сама посуди. Фамилия – Шпрехшталмейстер. Сам здоровый мужик, на нём пахать можно, а работает кем? Так, ляля-тополя, не за станком, небось. И папаня его, чай не камни таскал, попом работал. А жиды, они даже в кровати руками не работают.
Паспортистка утвердительно кивнула и принялась за работу. Она была девственница, чем можно работать в кровати до конца не понимала, но скрывала это, чтобы милиционеры над ней не смеялись.
– Имена у них тоже какие-то не русские, – продолжил эрудированный в этнографии дежурный, – Модест, Аристарх. Без полулитры не выговоришь.
– И то правда, – согласилась паспортистка.
Новый паспорт шпрехшталмейстер Иванов впервые раскрыл через полтора года после получения, когда, во время гастролей в Рыбинске, оформлялся в гостиницу.
– Фамилия Шпрехшталмейстер, ядрёна вошь, – уважительно произнёс пожилой администратор, переписывая данные паспорта. Потрясённый Иванов выхватил паспорт из его рук и стал перечитывать страницу за страницей. Вошь действительно была ядрёна. Паспорт нагло сообщал своему обладателю, что зовут вышеупомянутого обладателя Шпрехшталмейстер Аристарх Модестович, по национальности вышеупомянутый Аристарх Модестович жид, и прописан он в городе Остров Псковской области по улице Розы Люксембург в доме № 9. То, что он родился и вырос не на улице Розы Люксембург, а на улице Карла Либкнехта, его мало взволновало. Как и многие жители города Остров он считал, что Карл Либкнехт и Роза Люксембург – это одно и тоже лицо. Фамилия Шпрехшталмейстер вызывала отдельные нарекания, но и с этим он был готов примирится. Но национальность «жид» не устраивала его самым категорическим образом. Это было чересчур даже для псковского цирка. В поисках справедливости он обращался в различные инстанции, в результате чего ему вынесли выговор с занесением за утерю морального облика и пригрозили выгнать из цирка. Шпрехшталмейстер к цирку прикипел душой, да и другой профессии у него не было, поэтому он затих. Потом наступили другие времена, он получил новый паспорт, в котором национальность не указывалась, и вопрос отпал сам собой. Он даже сблизился с жонглером Раппопортом. И изворотливый жонглер уговорил его эмигрировать с ним в Израиль. В конечном итоге Раппопорт эмигрировать раздумал, но Шпрехшталмейстер был не из тех людей, которые меняют однажды принятые решения. В израильском посольстве, куда он пришел со старым паспортом, шпрехшталмейстера встретили исключительно доброжелательно. За всю историю российско-израильских отношений в посольстве только три раза видели в графе «национальность» советского паспорта слово «жид». Один раз это был фальшивый паспорт, в оригинале в графе «национальность» было написано «удмурт». Второй раз и паспорт был настоящий, и записано было «жид», но выдан он был в Монголии, и уже после начала перестройки. А вот так, что бы «жид», и при этом все в порядке, в посольстве видели впервые.
– Заслужил, – застенчиво ответил шпрехшталмейстер на немой вопрос служащей посольства, – кровь проливал за идею.
– Я уже и в масонскую ложу вступил, – признался он как-то Пятоеву, – так что мне назад дороги нет.
Глава 3
Два капитана, майор и шпрехшталмейстер
Семейства Пятоевых и семейство Шпрехшталмейстеров в Израиль летели в одном самолете.
– В Израиле можно устроиться хорошо, но для этого нужно правильно себя вести, – убежденно говорил шпрехшталмейстер, обращаясь к своим попутчикам. Как-то сразу выяснилось, что самые глубокие знания о новой родине, подчеркнутые главным образом из брошюр жидоборческого характера, были у него. Все остальные ехали в неизвестность.
– Главное в Израиле, – вещал он хорошо поставленным голосом, – сразу найти там того, кто бы тебе помог. Запомните, «один за всех, и все за одного» – это главный принцип сионизма. У них на этом все построено. А теперь вспомним граждане, у кого есть в Израиле родственники?
– Что вы на меня так смотрите? – заволновалась Герштейн, – все мои родственники летят в этом самолете. Это два моих сына и с младенчества горячо любимый мною фиктивный муж. Я поздний и единственный ребенок.
– Не будем отчаиваться, – продолжил шпрехшталмейстер, – а у кого в Израиле есть знакомые?
Молчание было ему ответом.
– Товарищ майор, – обратился он к Пятоеву, – что же вы молчите. Это не по-товарищески.
– У меня? – переспросил потрясенный Пятоев, – Знакомые в Израиле?
– То-оварищ майор, – укоризненно сказал шпрехшталмейстер, – а как же рядовой Рабинович, о котором вы мне так эмоционально рассказывали. Не хорошо!
– Я и не знаю, проживает ли он в Израиле, – пробормотал пристыженный Пятоев, – но то, что он не будет мне помогать, я знаю твердо.
– Эх, товарищ майор, товарищ майор, – горько посетовал шпрехшталмейстер, – недопонимаете вы железную силу законов всемирного масонства.
– Игорек, а как звали этого Рабиновича, ты хоть помнишь? – поинтересовалась Герштейн.
– Представь себе, помню, – раздраженно сказал Пятоев, – звали его Михаил. Я даже запомнил его сугубо еврейское отчество, Вилимирович. Но это нам мало поможет, можешь быть уверена.
– Имя «Вилимир» образовано от слов «Владимир Ильич Ленин» и «мир», – блеснула эрудиций педагог в отставке, – То, что это отчество сугубо еврейское, я очень сомневаюсь. Поэтому, как мне кажется, твоего окопного знакомого мы найдем без особого труда.
– Игорь Александрович, ну что вам стоит? – с беспомощной улыбкой на лице сказала очень хорошенькая супруга шпрехшталмейстера, – ну сделайте это для меня.
Вот что значит хорошая кордебалетная школа, – буркнула Герштейн и отвернулась к окну.
Телефон рядового Рабиновича им удалось удивительно быстро.
– Здравствуй, Миша, – сказал ему Пятоев, сжимая во вспотевшей от волнения ладони трубку телефона, – Это я, Игорь Пятоев, ты меня помнишь? Мы с тобой вместе на воинских сборах служили. Я тут в Израиль переехал и тебе прямо с аэропорта звоню.
– Да конечно я тебя помню, Игорь, – раздалось в трубке бодрый голос, – ты такой длинный, отжаться еще не разу не мог. Помню, этот гладиатор чертов над тобой еще издевался.
– А нас восемь человек, – счел нужным сообщить Пятоев, – ничего?
– Да ты что, отец, железную силу законов всемирного масонства недопонимаешь? – раздалось в трубке, – записывай адрес.
Через два часа восемь человек и пятнадцать сумок и чемоданов привольно разместились в квартире Рабиновичей. Кроме гостей в квартире находился сам Рабинович, за годы, прошедшие со времени воинских сборов, поправившийся килограмм на пятьдесят, и его супруга, женщина пышных форм и циклопических размеров. Дети Рабиновичей вежливо с гостями поздоровались и тактично отправились ночевать к бабушке.
– В любви всегда тяготел к формам монументальным, эпическим, – шепнул Рабинович шпрехшталмейстеру, заметив, как тот окинул его супругу восхищенным взглядом, – спроси у Игоря.
– Женщина редкая, – констатировал шпрехшталмейстер, когда мужчины уединились с рюмками в руках – можешь мне поверить. Я двадцать лет в цирке работал, всякое видел. Где ты ее нашел?
– Расскажу с огромным удовольствием, – Не стал жеманиться Рабинович, – C женой я познакомился, подглядывая в щёлку в бане. Я лежал навзничь, тих и недвижим. Она сидела возле шайки, добросовестно намыливаясь, и пела. Я обомлел – голосистая какая!
Наши светлые отношения начались, когда Катя попросила убрать мои лапы с её задницы. Ева искушала Адама яблоком, а Катя меня – солёным огурцом после стакана водки. Я остался у неё после вечеринки. Только зря я выпил ещё и портвейн. Когда мне становилось особенно плохо, я жалостливо смотрел на неё, и меня рвало. Потом я лёг спать, но её руки были так страстны и убедительны, что я понял, мне по пути с этой возвышенной девушкой. Потом была бурная ночь в стоге сена. На следующую ночь, лёжа в кровати, она спросила у меня, как у будущего врача, правда ли, что оральный секс способствует развитию кариеса, и если да, то какой зубной пастой нужно предохраняться. Ещё через два дня мы с Катей ушли в поход по местам трудовой славы карельских лесорубов. Весь поход мы нежно занимались любовью и просыпались мокрые от росы, если нас не будили дикие звери. Я испытывал нечто в сто раз большее, чем оргазм и громко кричал матом. Катя же во время секса не проронила не звука. Я спросил: «Почему»? Она ответила, что так привыкла в общежитии.
На утро силами участников похода мы организовали нудистский пляж на берегу озера Вуокса. Экзамен на нудиста я не выдержал. Эрекция не прекращалась даже в холодной воде. Катю же нудистский пляж потряс. Оказывается, никогда ранее ей не доводилось видеть половой орган мужчины не находящийся в состоянии эрекции. После обеда, когда Катя стояла на самом краешке мостика, чемпион нашего города по боксу в тяжёлом весе напугал её, и она упала в озеро. А когда она вылезла из воды, ещё и спросил: «А где же рыба?». Не знаю, почему я не дал ему тогда по морде. Вечером, когда мы ужинали при свете костра, я сидел слева от Кати, а боксёр справа. Представьте наш конфуз, когда моя рука встретилась с рукой боксёра. Ну, вы понимаете где…
Потом мы уединились в палатке. Я и Катя, боксёра не было. Под утро Катя спросила меня: «Можно ли выйти замуж человека, который во время оргазма зевает и бьёт комаров на себе и на теле любимой женщины?». Вскоре мы поженились и уже тридцать лет живём живьём душа в душу. Иногда на улице прохожие замечают, что она на двадцать сантиметров выше меня, но это не мешает нашему счастью.
– Очень трогательно, – согласился шпрехшталмейстер, – а чем ты занимаешься?
– Я в сумасшедшем доме работаю, – не скрывая своего ликования, сказал Рабинович, – кстати, мужики, устрою я вас к нам на работу. Поработаете, осмотритесь, язык поучите, а там сами решите, что дальше делать. Как вам?
– Вперед, – согласился с ним Пятоев.
– Угу, – присоединился к мнению предыдущего оратора шпрехшталмейстер, налегая на огурчики.
Утром следующего дня все трое прибыли в психиатрическую больницу.
– Посидите пока здесь, – сказал Рабинович, усаживая своих новых знакомых, – Я пока с начальством поработаю.
Дверь в кабинет начальника осталась не прикрытой и будущие санитары сумасшедшего дома отчетливо слышали всю беседу.
– Тарас, я привел ребят, о которых говорил тебе вчера, – донесся до соискателей должности санитаров психбольницы голос Рабиновича, – они сидят в коридоре.
– Пусть заходят, – послышался другой голос, – но имей в виду, если парубки какие-то дохлые интеллигенты, то я их не возьму. Плевать я хотел на то, что этот твой Пятоев пять километров нес тебе по тундре на себе, зажав зубами твою кровоточащую рану. И потом, что значит, вас было только два еврея на всю группу «Альфа»? Этими двумя евреями в группе «Альфа» были ты и жена Пятоева? Учти, я пожму им руку, и если их рукопожатие не будет крепким, не видать нашего сумасшедшего дома, как своих ушей.
– Не придирайся к словам, Тарас, – вновь послышался голос Рабиновича, – так я их позову?
Шпрехшталмейстер и Пятоев переглянулись. Шпрехшталмейстер первые восемь лет своей карьере в цирке трудился в качестве «нижнего» акробата. На нем держалась пирамида из пяти человек, изображавших дерзновенный полет в космос первой женщины-космонавта Валентины Терешковой. От образа «дохлого интеллигента» он был далек чрезвычайно. Пятоев от этого образа был еще дальше.
– О, це гарны хлопцы, – воскликнул начальник Рабиновича, увидев Шпрехшталмейстера и Пятоева. Вопрос о крепком рукопожатии отпал как-то сам собой – сидайте, будь ласка. Значит так, работать вам придется в отделении судебно-психиатрической психиатрии. Не буду скрывать, люди в этом отделении лечатся разные. Некоторые из них не могли должным образом адаптироваться в местах лишения свободы. За спиной некоторых из них стоит убийство, но таких немного.
– На сегодняшний день только двенадцать человек из тридцати, – подтвердил слова своего начальника Рабинович.
– Я рад, что медбрат Рабинович уже приступил к вашему инструктажу, – констатировал Тарас, – вы будете работать в его смене. Вам повезло, санитар психиатрической больницы – это профессия настоящего мужчины. Я горжусь вами!
В тот же вечер все трое трудились на благо конфликтующих с законом психбольных. Под вечер, когда пациенты угомонились и отошли ко сну, Пятоев, как бы, между прочим, сказал Рабиновичу:
– Миша, я все хочу тебе сказать. В Израиле я по делу. И мне нужна твоя помощь.
– Поговорим, – предложил Рабинович.
Все трое уединились в комнате для медбратьев, и Пятоев рассказал своему новому начальнику о цели своего приезда в Израиль.
– Есть человек, который может нам помочь, и этот человек – эвенк, – после некоторого раздумья сказал Рабинович.
– «Эвенк» – это имя? – поинтересовался Пятоев.
– Нет, зовут его Марк Абрамович, – ответил Рабинович, – а «эвенк» – это национальность. Тут дело вот в чем. Он закончил экономический факультет ГИТИС (Государственного Института Театрального Искусства) и называл себя куренным атаманом. Фамилия его была Рубинчик.
Рубинчик поступил на судебно-психиатрическую экспертизу в институт им. Сербского из-за какого-то казуса, в результате которого деньги, предназначавшиеся на создание фильма о дружбе между русским и ещё каким-то народом, кажется китайским, но возможно, я ошибаюсь, были истрачены на семь жен Марка Абрамовича. По договорённости с режиссёром, жёны стали участницами массовых сцен. А так как сцены братания двух народов составляли основу фильма, то и на выплату гонораров массовке, состоящей из супруг и детей Рубинчика, было истрачено три четверти бюджета, отпущенного на создание киноэпопеи. ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) расценил творческий замысел фильма как выдающийся, и Рубинчик попал на судебно-психиатрическую экспертизу, хотя в его действиях не было ничего противоправного.
