Текст книги "Сухой закон 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Дорохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

За катафалком, растянувшись на добрых полсотни метров, шла процессия. Несколько десятков мужчин в одинаковых тёмно-серых пальто и непокрытыми, несмотря на холод, головами. Шляпы покоились в руках. Люди будто двигались строем, их шаг был тяжёлым и мерным, словно все «поймали такт» в этом медленном последнем марше для их сослуживца. Это были сотрудники моего охранного агентства. Я же шёл за гробом. Не проводить Вольгу в последний путь я не мог. Он положил свою жизнь в фундамент хрупкого мирка, что я день за днём выстраивал здесь, на чужбине.

Бронкс молчаливо наблюдал. В окнах многоквартирных домов возникали лица – любопытные, задумчивые, недоумевающие. Дети замирали, прижавшись к матерям. Некоторым было невдомёк: кого хоронят с такими почестями. Но значительная часть мигрантов из России, вырвавшихся из кровавого вихря Гражданской войны, знали, что в гробу лежит человек, принадлежащий к когорте тех, кто незримо оберегает их сон и спокойствие в Бронксе. Это боро Нью-Йорка уже достаточно хорошо понимало – кто является истинным хозяином района. В офис «Соколов и Ко» периодически приходили за помощью. Скоро заработает местный «совет общины», что разгрузит моих людей. Я буду финансировать его и опосредованно помогать соотечественникам в мелких бытовых делах.

Катафалк свернул и, утопая колёсами в рыхлом, грязном снегу, остановился перед заснеженной дорожкой ко входу на кладбище.

Возница спрыгнул с козел, щёлкнул замками бортов, и шестеро мужчин из «свиты», включая капитана Синицына, подошли к повозке. Их движения были чётко выверены. Трое с одной стороны, трое с другой. Одновременный глубокий вдох. Тихий, отрывистый счёт Синицына. И тяжёлый гроб лёг на плечи.

Они понесли его по дороге к свежевырытой могиле, чёрная яма которой зияла на белом поле, как незажившая рана. Шаг их был медленным и торжественным. Снег хрустел под сапогами. Капитан Синицын, державший правый передний угол, угрюмо смотрел прямо перед собой.

Гроб установили на деревянные подпорки над могилой. Наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра в голых ветвях дубов да чьим-то сдавленным всхлипом немногочисленных женщин из процессий.

Прощальные речи. Синицын говорил о долге, о верности, о братстве, которое сильнее смерти. Его слова были сухи, лаконичны и полны простотой. Которая сейчас и была нужна. Капитан отдавал последние почести солдату. Затянулся распев батюшки. В моей голове всё это казалось какими-то далёкими…

Наконец, верёвки скрипнули, и гроб начал свой медленный спуск в темноту. Казалось, это длилось вечность. Я бросил в могилу горсть мёрзлой земли. Она ударилась о крышку с глухим стуком, который отозвался эхом в сердце. Мужчины по одному подходили и бросали землю вслед за мной.

А когда бордовый бархат скрылся из виду, и первые лопаты с грохотом начали засыпать яму, капитан Синицын обернулся и отдал тихую команду.

Из процессии вышла дюжина человек. Они построились в шеренгу. И тут же, прямо на кладбище, они сбросили свои серые широкие плащи. Под ними оказалась форма. Те шинели, в которых они когда-то вынуждены были покинуть родную землю и которые бережно сохранили. Потёртые но начищенные до блеска ремни, сапоги. Память о другой жизни. Винтовки сверкнули сталью в лучах зимнего солнца.

Команда Синицына прозвучала громко и чётко, разрезав кладбищенскую тишину:

– Пли!

Первый залп грянул, как удар грома, заставив сорвавшихся с деревьев ворон взметнуться в небо с испуганным карканьем. Эхо прокатилось по заснеженным холмикам, отражаясь от мраморных надгробий.

– Пли!

Второй залп. Дым заклубился в морозном воздухе, смешиваясь с паром от дыхания людей. Запах пороха ударил в нос.

– Пли!

Третий, прощальный залп. Последний салют русскому солдату на американской земле. Пронзительная тишина, в которой стоял лишь тонкий звон в ушах.

Меня тронули за руку. Кислов одними глазами показал куда-то за ограду. Мой взгляд скользнул по дальним аллеям кладбища, по силуэтам склепов и памятников. И там, у чугунных ворот на обочине, я увидел машину. Это был невзрачный тёмно-синий «Форд». А рядом с ним, прислонившись к крылу, стоял человек в длинном пальто и шляпе-котелке. В руках у него был блокнот, и он что-то в нём черкал.

Даже на таком расстоянии я узнал его. Инспектор Курт Кэмп. Из центрального управления полиции Нью-Йорка. Тот, что постарался упечь меня в распределительную тюрьму штата.

Наши взгляды на мгновение встретились. Кэмп не отвернулся. Коп лишь чуть приподнял шляпу в насмешливом жесте и снова принялся что-то строчить в своём блокноте. Что ему тут нужно? Опять выполняет чьи-то гнусные поручения?

Когда всё закончилось, я направился в сопровождении Кислова к своему Паккарду, припаркованному за оградой кладбища. Уже садясь в машину, я бросил взгляд на инспектора. Тот бодро отсалютовал мне:

– Быстро вы вышли на свободу, мистер Соколов!

Я остановился около открытой двери:

– Вроде, это не ваш участок, инспектор? Новые неотложные дела в Бронксе?

– Смотрю, как нарушается общественный порядок! Стрельба может напугать жителей! – ухмыльнулся Курт.

– Ну так оштрафуйте нас, – произнёс я, – Или что там полагается за это?

Инспектор огляделся. Вокруг машин стояли мои люди. Каждый смотрел на Кэмпа холодным взглядом, не обещавшим ничего хорошего. Он появился явно не в тот момент, и не в том месте, чтобы отпускать колкости на глазах бойцов, только что похоронивших своего товарища.

– Соболезную вам… – поспешил произнести инспектор и добавил, – Ваше дело разве уже закрыли, Алекс?

– Думаю, вы и те, кто вас послал – и так обо всём в курсе. А вот что здесь забыли вы? – оборвал его я.

– Может, я заделался журналистом! Ищу горячие сенсации, – хитро прищурился Курт.

Я лишь предупредил его:

– Тогда будьте осторожнее, инспектор. Не обожгитесь…

И сел в свой бронированный Паккард.

* * *

Напротив офиса, согреваясь, прыгал на снегу уже знакомый мне мужчина. Я вышел из авто и удивлённо уставился на него. Кислов же стоял чуть впереди, готовый в случае чего, ринуться в бой.

– Мистер Марсо? Какая неожиданность… – бросил я, глядя на чиновника бюро по делам детей Нью-Йорка, – Какими судьбами?

На Дина было жалко смотреть. От былой спеси не осталось и следа. Он воровато оглядывался по сторонам и сутулился, кутаясь в поднятый воротник.

– Мистер Соколов… – он попытался нацепить на лицо маску деловитости, – Я хотел бы обсудить с вами некоторые…эээ… общие дела.

Я деланно удивился:

– Разве у нас такие есть?

– Вы же понимаете: о чём я… – поморщился Марсо и показал мне смятую газету с надписью на полях.

– Не понимаю, – усмехнулся я.

Он начал терять терпение:

– Мне хотелось бы поговорить без свидетелей, – он кивнул на Кислова, стоя́щего рядом и смотрящего на чиновника как на вошь, что угнездилась на солдатской шинели.

– Приглашения внутрь вы от меня не дождётесь, мистер Марсо, – ухмыльнулся я и махнул на двери своего офиса, – Кредит доверия у меня к вам очень быстро закончился. Хотите говорить – прогуляемся.

Дин посильнее запахнул пальто и двинулся рядом. Я сделал знак Кислову идти чуть поодаль. И молчал, предоставляя Марсо право говорить первым. Теперь не я к нему пришёл, а он ко мне.

– Между нами вышло небольшое недопонимание… По поводу Анастасии Джонс. Я повёл себя чересчур резко. Весь, знаете ли, на нервах в последнее время из-за нагрузки на работе… – самозабвенно врал Дин.

Ага, это в его департаменте, где и посетителей почти нет… Ну-ну! Умаялся, наверное, бедняга.

– И чего вы хотите, мистер Марсо?

– Я хочу вас заверить, что с моей стороны не будет никаких проблем по поводу опекунства над маленькой Джонс. Поймите, я был зол из-за того, что Алонзо Доусон потерял свой пост, и я тоже выпал из партийных списков. Но я всё равно не собирался поддерживать с Алонзо отношения после всего, что он покрывал в Аунего…

М-да. Понятно, что судья Доусон после волны, поднятой мной в «Нью-Йорк. Факты», с большой вероятностью отправится в тюрьму. Да и «замазывал» он ужасные вещи. Но Марсо окончательно показал, что готов ради собственной выгоды или из страха вильнуть и подмахнуть кому надо. А он тем временем продолжал с жаром говорить:

– … Но, я не могу повлиять на процессы, запущенные «наверху», – он поднял палец.

– Какие процессы? – нахмурился я.

– Демократы будут душить вашу компанию. Потому что из-за ваших статей к процессу против демократической верхушки штата подключился кандидат в президенты от республиканцев – Гардинг, – выпалил чиновник.

Понятно. Уоррен Гардинг имеет сейчас сильные позиции. И валить его с пьедестала демократы будут старым добрым способом. То есть закидывая грязью окружение Гардинга. Я в него не входил, но моя «Нью-Йорк. Факты» негласно уже связала себя с его выступлениями, ведь именно она дала зелёный свет скандалу в Аунего. В общем-то, довольно ожидаемо.

– Мистер Марсо! – остановился я и слегка повысил голос, – Как это касается Анастасии Джонс?

Он недоумённо поморгал глазами и пробубнил в ответ:

– Со стороны моего нью-йоркского отделения бюро по делам детей я сделаю всё, чтобы затормозить любые процессы в отношении девочки. Но я знаю, что этот вопрос ушёл «выше». В главный офис бюро в Вашингтоне…

– Который фактически под демократами? – уточнил я.

– Всё так.

– Понятно, – задумался я.

– Надеюсь, между нами больше нет… напряжения… – осторожно подбирал слова Марсо, – И мне хотелось бы вернуться к нашему вчерашнему разговору…

У меня даже брови поползли вверх от удивления. Этот пройдоха умеет удивлять.

– По поводу?

– Нашей взаимной выгоды… – и он повторил мой жест, намекающий на деньги.

– Что вы можете предложить? – поинтересовался я у чиновника.

– Информацию. Из внутренней кухни…

Это ему так хочется новую машину вместо сожжённой Изотты Фраскини? Или просто привык хапать из всех источников? Ласковый телёнок двух маток сосёт.

– Внутренняя кухня демократов штата? – понимающе усмехнулся я.

– Да, в партийных списках меня не будет, но я всё равно «держу руку на пульсе». Думаю, вам пригодилась бы помощь… – он перехватил мой взгляд и торопливо поправился, – Я понимаю, что вы в состоянии решить свои проблемы сами! Под помощью я имею в виду доступ к слухам, что гуляют по коридорам партии в Нью-Йорке.

– И чего вы хотите взамен?

– Буду скромным… Тысячи долларов в месяц мне хватит… – потупился Марсо, словно нашкодивший школьник, что строит из себя саму невинность.

Признаться, я даже внутренне поразился наглости и жадности этого человека. За деньги он был готов на всё, как только понял – с кем имеет дело. И чего, спрашивается, не согласился позавчера, когда я предлагал ему решить дело полюбовно? Катался бы по-прежнему на своей небесно-голубой красотке, сверкающей хромом.

– Сначала я хочу убедиться, что вы действительно можете рассказать что-то интересное. Как только «удивите» меня, тогда и получите деньги, – отрезал я.

– Хорошо! Я понимаю! – торопливо забормотал чиновник.

– Если что-то узнаете, то звоните сюда, в мой офис. Вам назначат встречу. Информацию будете передавать вживую. По телефону – ничего! Понятно? – просверлил я его глазами.

– Конечно, мистер Соколов!

– А сейчас я должен идти. Дела, – коротко обрубил я и, не пожимая руку визитёру, отправился к Виктору, дожидавшемуся меня около входа.

Марсо же начал ловить такси.

– Что хотел? – кивнул на чиновника Громов, когда я подошёл к нему.

– После «инцидента» с его машиной, он решил не портить отношения. Предложил сливать информацию от демократов Нью-Йорка, – ответил я.

Виктор поднял бровь:

– Серьёзно? И ты согласился?

– Почему нет?

– Вдруг это подстава? И он даст нам дезинформацию?

– Не думаю. Он не дурак. Понимает, что раз к нему один раз без проблем пришли в дом, то придут и второй. Тем более, мы же можем проверить его! – подмигнул я.

Виктор прищурился, а затем улыбнулся:

– Хочешь сам закинуть через него ложные сведения?

– Да. Придумаем что-нибудь такое. Обмолвлюсь как-нибудь в разговоре. И проверим – не вылезет ли это где-нибудь…

Помнится, ещё в бытность студентом у меня была одна мимолётная красивая подружка-болтушка. У неё было три подруги. В какой-то момент подробности личной жизни моей знакомой начали «всплывать» в её окружении. Причём в весьма извращённой форме. Что она сделала? Рассказала три разные истории своим подругам. И когда услышала закинутую «дезу» через неделю – поняла, у кого слишком длинный язык и кто на самом деле злословит и завидует ей.

* * *

Тем же вечером. Бруклин. Нью-Йорк.

Квартира в Бруклине не была роскошной. Ни бархатных портьер, ни каминов, ни малейшего украшения. Только голые стены, пропахшие сыростью и табачным дымом, массивный дубовый стол, за которым могли усесться человек десять, да пара шкафов для дел и оружия. Окна, затянутые инеем, выходили в узкий колодец-двор, настолько узкий, что даже дневной свет не мог осветить его полностью. Воздух был спёртым от едкого дыма сигар. Зато в этом полузаброшенном доме оставшимся жильцам ни до кого не было дела.

Фалько сидел во главе стола. Казалось, что он не занимал пространство, он его подчинял себе. Его спина была прямой, руки лежали на столешнице неподвижно и ровно. Пальцы были расправлены, будто прибиты гвоздями. Четверо его людей – Пэтси, бык в дорогом костюме; Луиджи, щуплый, с умным взглядом и кошачьими движениями; Винсент, с лицом, изъеденным оспой, и здоровяк Карло, – расположились за столом, избегая прямого взгляда. Гангстеры смотрели на руки босса, на пепельницу, в потолок – куда угодно, только не в пронизывающие серые глаза Фалько Мароне.

Наконец, он взял новую сигару. Прикурил и медленно выдохнул дым. Кольцо идеальной формы повисло в воздухе, медленно расползаясь в прозрачную тень.

– Прошла почти неделя, – голос Мароне был тихим, ровным, без малейших эмоциональных ноток, – Почти семь дней с тех пор, как в старых доках постреляли наших людей, а товар из Макао, который стоил нам немалых денег и больших рисков, исчез. Чистый, как слеза младенца, «порошок». Вы даже не представляете, в какую сумму это обошлось нашей «организации».

Он обвёл взглядом подчинённых, и каждый почувствовал, как за шиворот забирается холодный и липкий страх.

– И до сих пор, – продолжил Фалько, – я не услышал ни одного внятного слова. Что, нет ни одной зацепки?

Пэтси взял слово, его могучее тело подалось вперёд:

– Фалько, мы ищем. Мы поговорили со всеми, кто…

– Вы говорили не с теми людьми, – безжалостно отрезал Мароне, – Вы не нашли ничего. Это меня беспокоит не меньше, чем пропавший груз. Сделать такой налёт чисто, не оставив следов… это не работа дилетантов и не случайность. Это не мелкая шайка воришек. Это кто-то с умом. Очень расчётливым умом.

Луиджи подал голос:

– Шеф полиции Калэханн твердит, что найдёт товар.

Фалько отставил сигару.

– Сомневаюсь. Копы его «найдут», когда груз уже начнут распродавать на улицах. По всему Нижнему Ист-Сайду, по Бруклину, по Бронксу шепчутся, что в доках украли большую партию «порошка». Этот слух не родился сам. Его зачем-то пустили специально. Иначе, зачем так рисковать, сливая информацию об украденном товаре? И теперь про нас узнают. Джо Массерия. Или Арнольд Ротштейн. Да оба могут пронюхать. Если это не они сами украли груз… И когда станет горячо, этот шеф Калэханн может вильнуть хвостом и забыть про свои обещания.

Винсент глумливо ощерился:

– Тогда он пожалеет об этом, – и он провёл ребром ладони по горлу.

Мароне покачал головой:

– Нет, это лишнее. Джим Калэханн ещё понадобится. Пока он сидит у себя в кресле и помогает нам, он нужен. Боссу не понравится, если мы начнём резать налево и направо таких крупных шишек.

При упоминании «босса» все за столом нахмурились, словно от зубной боли. Того, кто дёргал за ниточки этой операции с «порошком» из Макао, все присутствующие боялись как огня. Его побаивался даже сам Фалько Мароне. Даже на расстоянии в половину Северной Америки…

Мароне медленно поднялся. Его тень, худая и длинная, легла на стену, словно абрис гаргульи с готических соборов.

– Как только товар появится на улице, вы узнаете, кто, где, когда и кому продал хотя бы грамм. Выясните каждую мелочь. Важно разобраться с этими налётчиками до того, как на улицы уйдёт весь груз, – голос Фалько наконец изменился, в нём появились стальные нотки, – Репутация! Вот что важно. Босс не потерпит промашки. К тому времени, как в Нью-Йорк приедут остальные наши люди, мы должны разобраться с этим. Казнь нужно будет провернуть так, чтобы узнал весь город.

– Показательная месть? – ухмыльнулся Карло.

Фалько кивнул:

– Именно. Как говорит босс, месть в нашем деле – это не эмоция. Месть – это бухгалтерия. Врагу нужно вернуть всё с процентами.

По поводу поджога машины в прошлой главе и отсылки к «Крестному отцу» написал в тг-канале))) Кому интересно, читать тут: https://t. me/doroxovfantastic

Глава 15

«Viva la Sicilia!»

Февральский ветер, резкий и солёный, смешивал запахи мазута и рыбы, крики чаек и докеров. Городок Мессина, встретивший новых гостей на рассвете, был теперь призраком былого величия. Повсюду зияли пустые участки, заваленные щебнем, торчали остовы зданий. И тут же рядом вызывающе ярко сияли свежей штукатуркой и яркими крышами новые маленькие домики. Словно символ человеческого упорства, они как грибы, вылезли на руинах страшного землетрясения двенадцатилетней давности. Стихия природы стёрла с лица земли целые кварталы и унесла под сотню тысяч жизней на побережье.

Среди первых сюда в 1908 году пришли корабли русского флота. «Цесаревич», «Слава», броненосец «Адмирал Макаров»: выпустили на берег сотни матросов. И те день и ночь доставали раненых и убитых из-под обломков и завалов. Громадные военные корабли везли толпы несчастных в Палермо и Неаполь, а обратно загружались медикаментами и провизией для сицилийцев, в одночасье ставших бездомными.

Во всей этой атмосфере полуразрушенного города казалось, что даже море у Мессины шумело приглушённо, не радостно и даже тревожно.

Порт кипел жизнью, резко контрастирующей с мертвенными руинами части города. У длинных пирсов теснились рыбацкие баркасы, пахнущие выловленной рыбой, и неуклюжие каботажные судёнышки, с которых на мостовую под крики и брань сгружали ящики с товаром. Портовые грузчики, закутанные в потёртые куртки, с лицами, огрубевшими от ветра и непогоды, ловко орудовали тачками и телегами. Воздух гудел от итальянской речи – быстрой, громкой, эмоциональной. Она непривычно резала слух Волкова и Молотова, уже привыкших к ровному гулу нью-йоркских толп. Где-то свистел пароход, где-то звеняще бились друг о друга пустые бутылки у кромки берега, сталкиваемые накатывающими волнами. А над всем этим витал тяжёлый запах водорослей, запах, который бывает у зимнего моря.

Илья Дмитриевич Волков окинул взглядом свою странную команду. Рядом прислонился к поручням Степан Молотов, его уверенная казацкая выправка резко контрастировала с суетой сгорбленных итальянских носильщиков. За спиной с чемоданами наготове стояли несколько человек из охранного агентства компании «Соколов в Ко». Стальной взгляд, «Кольты» в кобурах под мышкой. Но так, чтобы оружие было не видно между бортами расстёгнутых курток. Февральская Сицилия – это плюс десять – двенадцать градусов, дождь каждые три дня и вечные туманы.

– М-да… Ну, будем считать, сойдёт… – прокомментировал внешний вид спутников Волков.

Со стороны они должны были выглядеть как охрана бизнесмена, приехавшего по своим делам на Сицилию. Дорогие пальто и шляпы перекочевали в багаж, ещё когда они приближались к итальянскому берегу. Американская щеголеватость выглядела бы на разбитых мостовых Мессины, слишком броским и чужеродным пятном, привлекающим внимание.

Покинув громадный паром, Волков начал поиск автомобиля, который довёз бы всю «команду» до Маринео, где следовало разыскать дона Де Луку и передать ему рекомендательные письма Джонни «Лиса» Торрио.

Пока шулер объяснялся с тощим сицилийцем у старенького «фиата», казак с интересом рассматривал всё вокруг. Здесь на них не обращали такого внимания, как в «материковой» Италии.

Когда они прибыли в Геную, к лайнеру «Каро», ставшему на рейде, подошёл небольшой баркас, принимая на борт тех, кто хотел сойти на берег в местном порту. Забастовка докеров в Генуе привела к тому, что суда приставали к берегу только с разрешения местного профсоюза. «Каро» пошёл дальше огибать Италию, а Волков и Молотов с бойцами оказались на небольшой рыбацкой пристани.

Даже там ходили массы народа, скандируя лозунги. Мальчишки сновали в толпе и совали всем листовки. «Красное двухлетие» Италии разгонялось. Страна застыла в полном непонимании – что будет дальше?

Затем был тряский поезд на юг, в Реджо-ди-Калабрию, где при посадке на паром патрульные в потрёпанной форме проводили всю группу подозрительными взглядами. Видимо, Волкова всё же приняли за какого-то иностранного коммерсанта, и «интуристов» никто не остановил. Но напряжение постоянно витало в воздухе всю дорогу. Гостей из Нью-Йорка разглядывали на каждом полустанке.

И вот они здесь. Сицилия. Неприветливая, бедная, выжженная. Земля, где писанные законы меркнут перед законами омерты. Взгляд Молотова привлекло яркое пятно сквера, что был единственным спокойным местом в бухте. Там прогуливались редкие парочки[1]…

Волков, наконец, договорился. Машина была нанята. Молотов скептически осмотрел не автомобиль, а нечто, похожее на проржавевшую консервную банку на колёсах, но водитель Джузеппе, судя по его энергичным кивкам, клятвенно уверял, что довезёт их аж до самого Маринео в провинции Палермо. И даже обещал подрядить своего сына с грузовиком, чтобы могли поместиться все члены отряда и их вещи.

– Готовьтесь, друзья! – хрипло бросил Волков, открывая скрипящую дверцу. – Трясти нас будет долго!

Он не соврал. Мостовая быстро кончилась. Землетрясение не пожалело даже метра в Мессине. Дороги пока что восстановили только на набережной и центральных улицах. Проехав восстающий из руин городок, «фиат» запрыгал по узкой, петляющей меж холмов дороге, а потом и вовсе покатил по земле, утрамбованной сотнями гужевых повозок. Машина подлетала на ухабах, кренилась на поворотах и истошно завывала мотором на подъёмах. Позади трясся старый грузовик с открытой кабиной. Сын Джузеппе крутил баранку, нацепив на лицо шофёрские очки, плотно прилегающие к лицу, чтобы как-то спастись от ветра и пыли. В кузове отбивали себе бока бойцы Молотова.

Каждый очень быстро ощутил на себе реалии этого времени. Бедная Сицилия, дороги и нормальные авто – были попросту несовместимы.

Земля вдоль обочин была цвета охры и меди. Бесконечные поля, поделённые низкими стенками кустарников, тянулись до самого горизонта, где в дымке еле виднелись горы. Старые скрюченные оливы цеплялись корнями за каменистые склоны, когда машины проезжали небольшие ущелья. Изредка попадались миндальные деревья, уже покрытые нежным бело-розовым цветом – первые вестники скорой весны. Их яркие пятна выделялись на фоне всеобщей суровости уходящей туманной сицилийской зимы.

Авто проезжали деревушки, прилепившиеся к вершинам холмов, словно орлиные гнёзда. Коричневые, песочные, серые домики с плоскими крышами теснились друг к другу, а над ними неизменно возвышалась квадратная колокольня местной церкви. Возле редких придорожных харчевен собирались кучки мужчин в потёртых пиджаках и кепках. Они переставали говорить и провожали машину тяжёлыми, изучающими взглядами.

Волков почувствовал, что письмо Джонни «Лиса» Торрио, припрятанное во внутреннем кармане, явственно «жжёт» ему грудь. Люди у харчевен могли быть кем угодно – фермерами, пастухами, а могли быть и людьми местных донов. Шулер вспоминал «инструкции», которые ему дал по поводу местных Алексей Соколов. А он постарался в общих чертах описать то, чем предстояло столкнуться русским парням, прибывшим из Нью-Йорка. И угадать: «дружественный» ли дону де Луке тип с ружьём стоит у кабака или нет – было невозможно. Слишком сложные хитросплетения отношений царили на Сицилии.

Местная мафия была серьёзным противником. Её настоящая история началась не в подпольных игорных клубах и не со стрельбы из автоматического оружия. Она зародилась не по вине злодеев, а из-за вакуума. Вакуума власти. Остров за свою долгую жизнь видел слишком многих: греков, римлян, арабов, норманнов, испанцев… Каждый приходил, брал своё и уходил, оставляя после себя культурный налёт и тяжёлое чувство отчуждения. Власть всегда была чем-то далёким, приходящим на кораблях из-за моря. Она была сборщиком налогов, но почти никогда – надёжным защитником.

Настоящими правителями здесь уже лет сто – сто пятьдесят были бароны. Аристократы, жившие в роскошных палаццо Палермо или вовсе в Неаполе на «материке». Их владения простирались по всей Сицилии, но сами они были даже «дальше», чем любая столица.

За бескрайними виноградниками и полями нужен был присмотр. И бароны сдали землю в аренду «габелотти».

Вот с них-то всё и началось…

Эти арендаторы нанимали бедных крестьян, собирали урожай и платили барону. Защищали виноградники от воров, посевы от пожаров, а себя от конкурентов. Полиции долгое время фактически не существовало. Она жила будто в «параллельной вселенной», а местные служаки так и вовсе были связаны с самими габелотти.

Несогласные и не желающие горбатиться над лозами винограда уходили в горы. А то и просто беднота сбивалась в шайки, которыми кишели сицилийские хребты. От них надо было отбиваться, и габеллоти создали свою собственную силу. Постепенно при их поместьях появлялось всё больше парней со здоровенными кулаками и сломанными носами, не расстающимися с ружьём и день и ночь. Эти молодцы охраняли поля, обеспечивали «справедливость» и взимали плату «за защиту».

Власть, как правило, строится на трёх китах: авторитете, силе и деньгах. По правилу двух из трёх, если есть хотя бы два пункта, то можно добиться и третьего. Так что если у вас есть сила и деньги, то рано или поздно появится авторитет. Влияние.

И постепенно к габелотти начинали обращаться не только за защитой от бандитов, но и чтобы решить спор с соседом, вернуть долг, наказать обидчика. Они стали альтернативой государству.

Почему их слушались? Потому что за спиной у них стояли те самые «парни». А ещё это в принципе было понятно любому сицилийцу. Его культурный код за столетия принял наличие «невидимой» руки.

Века подчинения чужакам научили сицилийца одному: официальная власть на острове – это не тот, кто тебя защищает, а тот, кто отнимает. А габелотти всячески развивали это чувство. Обратиться в полицию – значит стать предателем, stronzo, который не может разобраться со своими проблемами сам или обратиться к «своим». Правосудие сливалось с делом чести семьи и личным отмщением. Так постепенно зарождалась «омерта».

Габелотти превращались в мафиозо. Их называли uomo rispettato – уважаемый человек. Они стали арбитрами, защитниками. «Плати мне, и я наведу порядок». Платой были не только деньги, но и абсолютная лояльность. Но, как и всегда – вседозволенность развращает…

В 1860-ых Гарибальди высадился на Сицилии, чтобы присоединить её к единой Италии. Габелотти быстро сориентировались и поддержали его, получив в благодарность карт-бланш от новой власти. Объединённой Италии нужен был хоть какой-то контроль над мятежным островом, и она делегировала эти полномочия тем, кто и так уже всем заправлял.

Так «уважаемые люди» перебрались из сельских угодий в города. Они теперь контролировали выборы, муниципальные контракты, целые отрасли. Подмяли под себя реальное управление богатейшими серными шахтами. Доны стали незаменимым посредником между народом и далёким, абстрактным государством.

Мафия в самом начале родилась не из криминальных разборок. Она родилась из пустоты. Она дала людям закон – свой, жёсткий, кровавый, но закон. Но затем эта сделка превратилась в сделку с дьяволом…

Многие бывшие габелотти, а теперь доны наподобие Альберти, что держал в заложниках семью Паоло Колетти по просьбе Джо «Босса» Массерии – почувствовали вкус вседозволенности. Их палаццо прирастали этажами, а пропасть между «парнями с лупарами» и народом становилась более широкой. Любые движения профсоюзов тут же давились палками и ножами. Иногда даже стрельбой по толпе. И сейчас Сицилия замерла в ожидании нового взрыва. Взрыва, когда «материк» попытается навести свои порядки. Такое всегда приводило в этих землях к одному. Обнищание местных, кровь всех, и обогащение тех, кто приезжал из Неаполя и Палермо, чтобы получить свои деньги за аренду земли и шахт.

Бойцы в кузове грузовичка молчали, изредка перебрасываясь короткими фразами. Они провожали взглядами повозки, запряжённые усталыми лошадьми, и громко тарахтящие открытые гружёные грузовики.

День начал клонился к закату. Солнце, из бледного и зимнего, стало вдруг густым, алым, заливая кровавым светом долины и горные утёсы. Водитель, перебрасывающийся всю дорогу фразами на итальянском с Волковым, вдруг повернулся и, показывая рукой куда-то вбок за темнеющий силуэт горы, сказал:

– По берегу путь был бы длиннее. Хотя дороги там лучше. Кстати, там есть «ваши».

Он хитро улыбнулся.

– «Наши»? – удивился шулер.

– Да. Несколько поселений русских. Я ваш язык слышал, когда в Мессине после землетрясения стояли русские корабли. Русские давно уже там живут. За этой горой. Лет тридцать, а то и больше.

Илья Митрич обернулся к Молотову и повторил ему уже на русском. Казак прищурился:

– Надо будет рассказать Алексею Ивановичу. Он собирался вести какие-то дела с местными. Может, получится всё сделать через «земляков».

«Фиат» обогнул горную гряду, а затем впереди показался небольшой городок. Джузеппе указал на него и произнёс:

– Маринео…

Туман уже рассеялся, и поселение было хорошо видно. Маринео расположилось на откосе длинной скалы. Каменные дома карабкались вверх по склону, узкие улочки-лестницы обегали их словно ручейки. На самом верху, стоял большой дом с квадратной массивной башней и несколько пристроек. Возле него, чуть пониже, желтело в последних лучах солнца здание церкви.

Машина, с трудом одолев последний крутой подъём, остановилась на крошечной площади, вымощенной неровным булыжником. Было пустынно. Только из-за приоткрытой двери траттории доносился приглушённые голоса, и пахло чесноком и жареным перцем. Где-то на соседней улице пронзительно ревел осёл.

Усталые путники вылезли из машин.

– Ну что, Степан Григорич, – грузно ступив на мостовую, проговорил Волков. – Приехали.

– И где здесь искать этого дона Де Луку?

– Есть у меня мысль, что во-он тот дом – его… – усмехнулся шулер и кивком указал на здание с башней.

Казак оглядел темнеющие улочки, ведущие вглубь городка. Из-за угла траттории вышел мальчишка лет десяти. Несмотря на холод, на нём были коротких подранные штаны. На плечах висела большая, не по росту, куртка. Он замер и уставился на приезжих.