Текст книги "О людях и самолётах 2"

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Смещение Челюскина

– Не люблю воробьёв – мрачно сказал майор Челюскин.

Собственно говоря, фамилия у этого лётчика была какая-то другая, но все звали его Челюскиным из-за мощной нижней челюсти. Был он голубоглазым блондином, этакая белокурая бестия, правда, сильно приплюснутая – в те годы рослые лётчики в истребитель просто не умещались. Характер Челюскин имел замкнутый, был неразговорчив и от этого всё, что он говорил, звучало как-то мрачно. «Твоей челюсти на «Мосфильме» цены бы не было, – любил повторять комэск, – все бы эсэсовцы твои были, а ты тут талант в бетонку втаптываешь!». Челюскин живописно играл скулой и отмалчивался, так как комэск был всё-таки подполковником.

Мы с Челюскиным коротали ночь в дежурке: он заступил дежурным помощником военного коменданта, а я – начальником патруля. Вообще-то мне полагалось обходить дозором наш немаленький гарнизон, но разыгралась такая метель, что выйти из тёплого помещения было решительно невозможно. Бойцов отправили спать в комнату задержанных, а мы с Челюскиным решили оставаться в дежурке до окончания метели или наряда – как повезёт. Челюскин вязал рыболовную сетку. Гарнизонные воробьи тоже спасались от непогоды и устроили на чердаке дежурки скандал – возились, чирикали, и, кажется, даже дрались.

– Не люблю воробьёв – повторил Челюскин.

– А мне бабушка рассказывала, будто есть такое предание, что когда Христа распинали, воробьи палачам помогали, гвозди подтаскивали, ну, он за это их и проклял: все птицы лапами ходят, а они – прыгают.

– Эти могли, – подтвердил Челюскин,– мне вот один такой в двигатель попал, когда я ещё на МиГ-21 летал. На взлёте. Это сейчас на 29-х – одно удовольствие: два движка, управление удобное, ну, как с «Москвича» на «Ауди» пересесть… А 21-й – это ведь труба, в ней движок да баки, по бокам плоскости, а лётчик на ней верхом сидит. Нас так и звали – трубачи. Я, помню, как-то с «дальниками» встретился, так они все смеялись: «Черт знает, на чем вы летаете, верхом на окурках каких-то…»

Ну вот, запустился я, взлетел, тысячу даже ещё не набрал, вдруг – удар какой-то и движок встал. Ну, думаю, секунды три у меня есть. Попробовал аварийно запуститься – была там такая возможность – не запускается! Ну, я и выпрыгнул.

– А какие ощущения при катапультировании? – полюбопытствовал я.

– Ну, какие-какие… как будто совковой лопатой с маху по заднице наподдали, вот какие! Да… Катапульта сработала, все штатно, парашют раскрылся, землю видно хорошо. Сел, погасил купол, «Комара» [28]28
  «Комар» – маленькая аварийная радиостанция Р-855.


[Закрыть]включил, ощупал себя – вроде все нормально, не поломался, губы не порвал, язык не прокусил… Уже хорошо, значит летать буду. А тут и вертолёт ПСС-овский [29]29
  ПСС – поисково-спасательная служба.


[Закрыть]садится, тогда с этим чётко было. Ну, доктор ко мне. Тоже ощупал, посмотрел, видит, нормально все, достаёт фляжку и наливает мне спирту полстакана.

– На, – говорит, – стресс сними…

А у меня, видно, и вправду что-то в башке сместилось, потому что я ему решительно так отвечаю:

– Я, товарищ майор, один пить не буду!

Он на меня посмотрел внимательно и говорит:

– Ну, тогда – конечно, давай и я с тобой…

Выпили, водичкой запили – не пьянею! Давай, – говорю, – ещё по полстакана.

– Давай, – отвечает, – в лечебных целях.

Ну, ещё по полстакана вмазали. Как в вертолёт садились – помню, как рапорт в штабе писал – тоже помню, а потом во мне как выключатель повернули – вырубился внезапно! Никогда со мной такого не было. А на следующее утро в санчасти проснулся – все болит. То есть, буквально все! Я и не знал, что у человека столько мышц, и все – болят! Растяжение…

– А потом что было?

– Потом? Да ничего… Комиссия приехала, движок моего «мигаря» разобрали, нашли там перья воробьиные, ну, всё и прояснилось. А медики потом ещё долго ржали:

– Ты, – говорят, – когда в следующий раз катапультироваться соберёшься, нам заранее скажи, мы к тебе всей санчастью прилетим на халявку спирта попить, даже и не сомневайся!

Шар. Просто шар

Треск и шипение в эфире.

– «Коршун» – «Валторна»!

– «Коршун», ответил…

– Азимут 227, удаление 120, цель одиночная, смотри!

– Понял, смотрю…

– «Дренаж» – «Коршун»!

– Ответил «Дренаж»…

– «Валторна» передаёт: азимут 227, удаление 120, цель одиночная!

– Выполняю…

–«Коршун» – «Дренаж». Нет там нихрена…

– Как это нет?!

– А так, нет и всё!

– Ладно…

Треск и шипение в эфире, наконец:

– «Валторна» – «Коршун». Цель не наблюдаем! Слышь, Коль, а чего там?

– «Коршун», бля, когда научитесь в эфире работать, как полож…

Треск и шипение в эфире.

– Коль, то есть «Валторна», хорош звонить, чего летит-то? Перелётчик?

– «Коршун», цель боевая, бо-е-ва-я – как понял?! ПВО-шники только что передали.

– О-па!

Тут надо пояснить. Это сейчас у нас скрестили ежа и ужа – ВВС и ПВО, а в советское время истребительная авиация ВВС и истребительная авиация ПВО жили по-разному. У ПВО-шников было боевое дежурство, на полосе всегда стояла пара-другая вооружённых истребителей, готовых в любой момент… любого противника… А истребительная авиация ВВС во внутренних округах жила спокойной, размеренной жизнью. Шёл «нормальный процесс боевой учёбы» – это наш комдив так говорил.

Ракеты на самолёты вешали только перед учебными стрельбами, то есть два раза в год. В остальное время летали так. Во избежание.

И вдруг – нате вам. Боевая цель. Такой подлянки от братского ПВО никто, конечно, не ждал, просто не было раньше такого. Все, что летело не там, где надо, и не туда, куда надо, ПВО-шники принуждали к посадке, а тем, кто не мог или не хотел самостоятельно сесть, вежливо помогали. А в тот раз что-то не сработало.

Ну что ж, надо, так надо. На стоянке вокруг МиГ-29 заметались одичавшие от безделья оружейники, подогнали ТЗ, АПА, [30]30
  ТЗ, АПА – топливозаправщик, агрегат питания аэродромный (подвижная электростанция).


[Закрыть]благо, что тот день был лётный.

Между тем на КП полка обстановка раскалялась, так как вожделенную цель никак не удавалось засечь.

– «Дренаж», где цель?!

– Не наблюдаю!

– Как это «не наблюдаю»?! Да ты же фашист, у тебя руки по локоть в крови! Вот только приди на КП! Показывай давай!

– Да не вижу я его! Спроси хоть, что за цель-то? Он «опознаванием [31]31
  «Опознавание» – система «свой-чужой».


[Закрыть]» не отвечает!

– Ну, «облучённые», [32]32
  «Облучённые» – кличка локаторщиков.


[Закрыть] иху мамашу!

– «Валторна», что за цель?

– Шар воздушный, разведчик, ПВО-шники не смогли перехватить на Су-15, [33]33
  Су-15 – истребитель-перехватчик ПВО.


[Закрыть]поднимайте 29-й!

– Не, ну в натуре, а сразу сказать было нельзя?! «Дренаж», вырубай защиты!

– Понял, понял, уже вырубил. Вот он!

– Держи!!!

В те годы наши заклятые друзья из НАТО частенько присылали такие подарки. К воздушному шару крепился контейнер с разведстанцией, шар запускали откуда-то из Скандинавии. Империалисты умели подгадать так, что шар ветром могло протащить через всю европейскую часть СССР. Информация с разведстанции уходила на спутник. Обнаружить такой шар было очень сложно, потому что его несло ветром, а наши РЛС все нескоростные цели считали метеообразованиями и на индикатор не выводили. Если же отключить защиту – экран забивали метки от облаков, птиц (весной и осенью) и прочей ерунды.

Подготовка по тревоге закончилась, вздымая тучи брызг, по полосе с заполошным рёвом турбин на форсаже промчался истребитель, чиркнул по бетону бледно-оранжевым факелом и ушёл в низкие облака.

На КП облегчённо вздохнули, но, как вскоре выяснилось, самое интересное было впереди. МиГ-29 тоже шар перехватить не мог! Раз за разом истребитель наводили на цель, опытный лётчик убирал скорость до предела, рискуя свалить машину в штопор, но серый шар на фоне серого неба не видел. Не видел, и всё тут!

К тому времени на КП полка уже объявился местный «контрик» по кличке «Ласковый Толя», видно получил сигнал по своим каналам. Чекист ни во что не вмешивался, по обыкновению вежливо улыбаясь, но в зале управления как-то враз потянуло казематной сыростью.

В это время по трассе плелся «грузовик» Ан-12. С отчаяния решили навести на шар его.

Командир транспортника, старый опытный майор, с истребителями спорить не стал – себе дороже обойдётся – развернул свой сундук, сбросил скорость до минимума и почти сразу его штурман увидел цель. Под длинной серой сморщенной оболочкой, напоминавшей изделие № 2, болтался серебристый ящик.

– «Коршун» – борт 118, цель наблюдаю, наблюдаю, как слышите?

– Сто восемнадцатый, что наблюдаешь?

– Да так, болтается какой-то гондон серый, госпринадлежность определить не могу. Сбить нечем. Прикажете таранить?

– 118-й, брось шутки шутить, Гастелло, бля! Не уходи от него, сейчас вертушка к тебе подойдёт! – завопил оперативный.

Оранжевый ПСС-овский Ми-8 имея на борту лучшего стрелка полка, начфиза, присоединился к азартной охоте на вражину.

Начфиз быстро откинул иллюминаторы по обоим бортам, закрепил в струбцинах автоматы и, отогнав борттехника, встал в двери пилотской кабины.

Сначала охотники увидели над собой серую тушу Ан-12 с включёнными посадочными фарами, а потом и шар. Начфиз припал к автомату. Загрохотали очереди. Кабина вертолёта наполнилась пороховой кислятиной, под ногами катались стреляные гильзы, однако шар продолжал лететь. Начфиз помянул нехорошим словом матушку шара, международный империализм, а также агрессивный блок НАТО и сменил магазин.

Вскоре стало ясно, что ижевская сталь берет верх над буржуйской резиной. Шар, сначала медленно, а потом все быстрее, заскользил к земле.

– Завалили! Завалили! – обрадовано заорал пилот. – Иду домой.

– Куда домой?! – немедленно отреагировала бдительная Земля. – А подбирать кто будет?!

– А-а-а, его маму!!!

Вертолёт сделал крутой вираж и прошёл над точкой падения шара. Шара на земле не было.

– Куда он девался-то? – удивился пилот, – мы же его где-то здесь сбили, вон над тем трактором синим почти…

Шара не было. Сделали ещё один круг. Пусто.

Скандал на КП принимал нешуточный оборот. Туда уже успел приехать КГБ-шный генерал и вовсю строил личный состав. Выяснилось, что Родине этот шар совершенно необходим, и найти его нужно любой ценой.

Генерал принял на себя руководство операцией и развил бурную деятельность. Из ворот ближайшего мотострелецкого гарнизона потянулись «Уралы» с солдатами для прочёсывания местности, над подмосковными полями и перелесками с характерным свистящим стуком лопастей змейкой помчались «крокодилы» Ми-24. [34]34
  Ми-24 – боевой вертолёт, в войсках его называют «Крокодил» из-за длинного, пятнистого фюзеляжа.


[Закрыть]

– Слушай, – дёрнул пилота за куртку начфиз, – а где трактор-то? Может, шар крестьяне спионерили, пока ты тут петли закладывал? Ищем трактор!

Спустя 10 минут заметили синий трактор «Беларусь», стоящий у околицы. Разгорячённый азартом погони пилот наплевал на меры безопасности и притёр вертолёт рядом. Ближайшие заборы дружно завалились, копёнка сена, накрытая брезентом, резво вспорхнула в воздух и отбыла в неизвестном направлении. Телефонные провода на столбах угрожающе завыли.

Начфиз с борттехником схватили автоматы и бросились к ближайшему сараю.

От могучего удара ногой дверь слетела с петель. На полу сарая лежала уже отрезанная оболочка шара, а на верстаке стоял серебристый контейнер. Деревенский умелец в засаленном ватнике уже подбирался к нему с ножовкой…

Citius, altius, fortius [35]35
  Citius, altius, fortius (лат) – быстрее, выше, сильнее – олимпийский девиз.


[Закрыть]

Командира 181 отдельного батальона связи подполковника К-ва весной и осенью одолевали приступы командно-штабного идиотизма. В армии это болезнь довольно распространённая, поражает она, в основном, старших офицеров. Лечится изоляцией больного от личного состава и переводом на лёгкую, приятную работу, вроде заполнения карточек учёта неисправностей авиатехники за прошедшие 5 лет. Правда, при виде подчинённых, у пациента может наступить обострение, так сказать, рецидив тяги к руководству войсками. При этом речь у больного несвязная, мысли путаные, а взгляд из-под козырька фуражки способен сбить с ног прапорщика средней упитанности. Нелегко быть командиром.

Наш комбат возник в результате длительной и сложной селекционной работы по выведению идеального командира Вооружённых Сил, так как тупость барана сочетал с упрямством осла, хитростью обезьяны и злопамятностью слона-подранка.

В периоды обострений, когда шкодливый дух командира требовал от подчинённых свершения подвигов во славу Уставов, солнце над гарнизоном меркло и заволакивалось свинцовыми административными тучами. К счастью для подчинённых, «Ноль восьмой» (0,8 г/см ³– плотность дуба) быстро уставал и погружался в анабиоз на очередной период обучения, вверяя управление войсками своим замам.

Как известно, от физкультуры нет никакой пользы, кроме вреда. Однажды на плановом занятии по физподготовке комбату в футбольном азарте заехали в физиономию грязным мячом. Мяч отскочил от подполковника с красивым звоном, но на руководящем челе остались следы шнуровки, и комбат сообразил, что занятия проходят как-то не так.

На следующий день, в пятницу, на подведении итогов недели наше зоологическое чудо залезло на трибуну, поворочалось там, устраиваясь поудобнее, откупорило бутылочку «Боржоми» и сказало речь. Оказалось, что раньше в нашем батальоне физподготовка проводилась неправильно, а теперь, наоборот, будет проводится правильно, что поднимет боеготовность вверенной ему части практически на уровень стратосферы. Откладывать такой важный элемент боевой подготовки никак нельзя, это, товарищи, будет не по-партийному. Поэтому, всем бежать кросс! Три километра. Прямо сейчас. От дома офицеров. В повседневной форме. Можно без фуражек.

И мы побежали. За нашими спинами блестящий серебрянкой Ленин с мольбой протягивал к нам руку, справа уже который год пытался взлететь с пьедестала списанный МиГ-21, который неведомый лётчик при посадке со всей дури приложил об бетонку, а мы бежали. По главной аллее гарнизона, с топотом и сопением, распространяя запах одеколона «Саша», лука и вчерашних напитков. Офицерские жены, выгуливающие свои наряды, собак и детей, не обращали на это дикое зрелище совершенно никакого внимания. Привыкли.

Первыми бежали солдаты, а за ними – слабогрудые офицеры и прапорщики.

Возглавлял гонку начальник узла наведения. Длинный и тощий майор Садовский был, как всегда, «после вчерашнего», поэтому кросс давался ему с особым трудом. Его мотало на бегу с такой силой, что казалось, он «качает маятник». Я с тревогой поглядывал на лицо шефа, которое постепенно заливало нехорошей зеленью. Остальные кроссмены, астматически дыша, растянулись в линию. Последним бежал мастер спорта по самбо и дзюдо двухгодичник Юра, который выполнял функцию заградотряда. 120-килограммовый «чайник» двигался без видимых усилий, мощно работая поршнями и отфыркиваясь, как паровоз «ФД».

Наконец, гонка завернула за угол и постылый комбат с секундомером в руке пропал из виду.

– Бля, я так за бутылкой не бегаю! – прохрипел ротный, сгибаясь пополам и упираясь руками в трясущиеся колени.

– Не добежим ведь, сдохнем, товарищ майор! – проскулил, как шакал Табаки, прапор с узла АСУ. Остальные молчали, судорожно насыщая кровь кислородом.

Внезапно из-за поворота, бренча запчастями, вывернулась знакомая «мыльница», ротный УАЗ-452.

– Наша! – завопил кто-то, – стой!!!

Заплетающимися ногами народ ломанулся к машине, привычно занимая насиженные места. Шеф на удивление бодро запрыгнул в кабину.

– Куда едем, товарищ майор? – спокойно поинтересовался водитель. Он служил в авиации уже второй год и видел ещё не такое.

– Вы-а-а-и! – приказал ротный, и мы поехали.

В переполненной машине тишину нарушало хриплое, как у больных овец, дыхание, в маленьком салоне повеяло павильоном «Животноводство».

Проехали второй поворот, миновали штаб дивизии, потянулись склады.

– Здесь, пожалуй, надо выйти,– сказал я, – а то, неровен час, олимпиец хренов застукает. Шеф кивнул, машина остановилась, марафонцы полезли в кусты, чтобы не отсвечивать на проезжей части.

– Так, – задумчиво произнёс ротный, закуривая. Кто помнит мировой рекорд по бегу на 3 километра? Не перекрыть бы…

Никто не помнил.

– Ладно, ещё пару затяжек – и побежим, – решил Садовский, – и это… мужики, побольше пены!

Лже-спортсмены, изображая физкультурное изнурение, вывернулись из-за поворота и тяжело потопали к финишу.

– А где же ваши солдаты? – ядовито поинтересовался комбат, поглядывая на секундомер.

«Ох, беда, – мысленно схватился я за голову, – солдат опередили – да кто нам поверит?! А, кстати, куда они вообще делись?»

Внезапно в глубине гарнизона, примерно там, откуда мы прибежали, раскатилась автоматная очередь. За ней другая.

– А вон, товарищ подполковник, – невозмутимо ответил наш ротный, – наверное, это по ним и стреляют.

К-в побледнел.

Теперь уже кросс возглавлял сам комбат. На удивление быстро семеня ножками, он бесстрашно катился на звуки выстрелов. Не желая пропустить редкое зрелище, мы открыли у себя второе дыхание и побежали за ним, тактично отстав метров на 100 и втайне надеясь, что любимый начальник подвернётся под шальную пулю.

Вскоре ораву военно-воздушных марафонцев вынесло к складу артвооружений. На полянке перед складом «в мёртвых позах скачки» лежали наши бойцы, живые, но насмерть перепуганные. Над ними возвышался нерусский часовой с автоматом наперевес, а с другой стороны мчался Уазик комдива. Он тоже услышал выстрелы.

Стремительное расследование, проведённое по дымящимся следам, показало, что наши бойцы тоже решили срезать трассу, но в спортивном азарте они потеряли направление и ломились по кустам, очертя голову, чем до смерти напугали часового, рядового Исмаилбекова. Тщательно проинструктированный воин сорвал с плеча автомат и дал очередь на полмагазина поверх голов. К счастью, ни в кого не попал. А, между прочим, со страху вполне мог. Солдаты, естественно, тут же приняли упор лёжа. Чтобы закрепить победу, часовой дал вторую очередь.

Воздушный бой быстротечен, поэтому комдив, лётчик-снайпер, гвардии полковник Безруков, не стал церемониться.

Придерживая пухлыми ручками остатки развороченный задницы, командир 181 отдельного батальона связи подполковник К-в бежал с поля брани.

Волшебным образом приступ его болезни кончился.

Военный совет в Кубинке

Военный совет – коллег. орган воен. руководства, предназнач. для обсуждения, а иногда и решения принцип. вопросов воен. стр-ва, орг-ии боевых действий, упр., подготовки и обеспечения войск.

Советская военная энциклопедия.

Военный совет есть высшая и последняя стадия воспитательной работы, когда руководство осознает, что боевая подготовка загнивает, воинская дисциплина умирает, а партийно-политический аппарат, ясное дело, является паразитом.

Военный совет в Советской Армии совсем не похож на « коллег. орган воен. руководства»и предназначен он вовсе не для «обсуждения, а иногда и решения принцип. вопросов».Скорее, это такая военно-воздушная групповуха, на которую вызывают специально отобранный личный состав дивизии, округа, а то и – страшно сказать – всего Вида Вооружённых Сил. Политико-воспитательные оргии проводятся обычно в каком-нибудь гарнизоне, где есть большой Дом офицеров. Идеальным местом наши генералы всегда считали авиагарнизон в Кубинке: от Москвы не слишком далеко, но и не слишком близко, при случае, можно будет «наверху» обмолвиться, что побывал «в войсках».

Мероприятие всегда планировалось и проводилось с размахом, чтобы одним воспитательным актом охватить как можно больше народа.

После непродолжительной регистрации воспитуемые уныло тянулись в зал и рассаживались, стараясь занять место как можно дальше от сцены. Задние ряды, однако, были заняты солдатами, отличниками боевой и политической подготовки, присланными на Военный совет в виде поощрения. Они прилетели вместе с офицерами, но, непривычные к ночным перелётам и слегка обалдевшие от суеты большого гарнизона, сидели подобно истуканам с острова Пасхи. Сходство с каменными идолами усиливали характерные стрижки, подчёркивающие все неровности черепа.

Известно, что секретом однообразного внешнего вида военнослужащих владеют только в пехоте, поэтому в зале причудливо смешивались кителя, куртки и даже парадные мундиры офицеров, приехавших получать медали. После перехода на новую, синюю, форму авиационный люд стал одеваться ещё наряднее, радуя глаз неожиданными сочетаниями зелёного, голубого, салатного и синего.

Первый номер программы. На трибуну взбирается хмырь из управления боевой подготовки и начинает доводить до личного состава доклад об итогах прошедшего периода обучения и, соответственно, о задачах на новый период. «Доводить до личного состава» – звучит ужасно, но ничего поделать нельзя: хмырь не выступает, не зачитывает доклад, а именно – доводит. Это такая особая порода штабных, которые всю сознательную жизнь занимаются составлением планов боевой подготовки и отчётов о проведении оной. Весь они год копят справки, донесения, таблицы и выписки, потом, подобно жукам-скарабеям скатывают их в один большой ком и… доводят. Слушать их выступления все равно, что присутствовать на художественном чтении расписания электропоездов Казанского направления за позапрошлый год.

Зал впадает в летаргическое оцепенение, которое внезапно нарушается жутким воплем, усиленным динамиками:

– Эй вы, майор!!!

Все майоры начинают пугливо переглядываться, а капитаны и подполковники облегчённо вздыхают: на это раз пронесло, и потихоньку оглядываются, кого накрыло?

– Что вы там головой вертите! Не вы, и не вы! Да, вот ты, который рядом с моряком, встаньте!

В зале находится два офицера в форме морской авиации. Рядом с ними стараются не садиться, потому что они – как черные маяки в сине-зелёном военно-воздушном море.

– Чем это вы там занимаетесь?! – гремит генерал – Книжки читаете?!! Па-а-арнуху?!!

– Никак нет, товарищ командующий, я… это… конспектирую! – Майор храбро показывает раскрытую тетрадь, между страниц которой спрятан журнал «Радио».

– Кон-спек-ти-руете?!! – скандирует, надуваясь злобой генерал, – Та-а-а-к… Ха-ра-шо… А… тогда почему остальные дурочку валяют, а?!!

В зале начинается лихорадочное шуршание. Офицеры, сидящие в первых рядах, открывают рабочие тетради. Те, у кого тетрадей нет, рисуют каракули на полях газет и на пачках сигарет, изображая конспектирование и надеясь, что подслеповатый командующий примет их за блокноты.

Постепенно все успокаивается, хмырь продолжает бубнить. Тишину в зале нарушает только кашель, скрип ужасной форменной обуви и шарканье.

– В войсковой части за номером 54281, – продолжает хмырь – при рулении самолёта МиГ-29 было допущено выкатывание, в результате чего была приведена в негодность трубка приёмника воздушного давления…

– Где командир Н-ского полка?!! – немедленно заводится командующий. При этом он случайно называет истинное, секретное название полка.

Командир полка уныло воздвигается над рядами.

– У тебя в полку, – громогласно объявляет генерал, – не то, что летать – по земле ездить ещё не умеют! Это, бля, не лётчики, а НУРСы! Поставь на рулёжке мента! С дубиной! И пусть он их ездить учит! По разметке! Чтоб ничего не сшибали!

В зале раздаются смешки.

– Смеёмся? – командующего явно тянет вразнос, – зря. А надо плакать!

Не выдержав, он выбирается из-за стола и подлетает к трибуне, отодвинув докладчика.

– Смеемся, значит? А у кого в полку самолёт разложили? Молчим?! – распаляется генерал – Тогда я скажу!

И он говорит.… Перед притихшей аудиторией разворачивается феерическая картина разгильдяйства и безобразий. В одном гвардейском полку при разряжании пушки случайно обстреляли эскадрильский домик. Жертв нет, домика – тоже. В другом, не гвардейском, в близлежащую речушку случайно вылили двадцать тонн керосина, отчего в ней утонули все лягушки, не говоря уже о рыбе; в третьем солдаты угнали аэродромный тягач, поехали в нем на дискотеку и, не справившись с управлением, проделали в лесу неплановую просеку.

Как водится среди генералов, командующий говорит экспромтом, причём по мере того, как его одолевает ораторское вдохновение, его речь становится все менее связной. Раньше я этому удивлялся, а потом понял, что беда наших военачальников не в отсутствии идей, а в их обилии. Руководящие мысли не желают выстраиваться в колонну по одному а, отпихивая друг друга, рвутся наружу и поэтому появляются перед аудиторией в произвольном порядке, помятыми и слегка ободранными, как пассажиры переполненной электрички.

Постепенно до командующего начинает доходить, что его выступление не вполне педагогично, но как выкрутиться он не знает, поэтому просто обрывает свою речь и, буркнув докладчику: «Можете продолжать» – возвращается на место в президиуме.

Штабной хмырь, который все это время топтался рядом с трибуной, как привязанный, послушно раскрывает папку, но в зале начинается приглушенный ропот и шарканье. Выясняется, что наступило время обеда. Докладчик испрашивает разрешения завершить доклад после перерыва и, получив его, подаёт долгожданную команду: «Товарищи офицеры!»

После обеда президиум наполовину пуст. Командующий с особо приближенными лицами, ясное дело, занят в «Греческом зале» [36]36
  «Греческий зал» – ироническое название зала в столовой для командного состава.


[Закрыть]более приятными делами, поэтому места на сцене засеяны квадратно-гнездовым способом угрюмыми и трезвыми полковниками, которым поручено «обеспечить».

Зал, напротив, светится довольством: офицеры наслаждаются чувством сытости, сменившем свирепое, голодное похмелье. В сонной, тёплой тишине надоедливое жужжание докладчика уже не мешает, а воспринимается как жанр военно-воздушной колыбельной. Бойцы на задних рядах откровенно дрыхнут, более закалённые офицеры держатся до последнего. Наконец – команда, и первый день военного совета окончен.

Большинство приезжих офицеров на ночлег размещается в казармах. Для этого бойцов «уплотняют», освобождая для командированных целый этаж. Сценарий всегда один и тот же. Дежурный врач в санчасти всю ночь развлекается чтением справочника по токсикологии, периодически приводя в чувство выпавших из реальности штабных, которых усиленные патрули стаскивают к нему со всего гарнизона. Душевая спортвзвода, единственная в гарнизоне, где ночью есть горячая вода, работает с максимальной производительностью. Испуганные бойцы прячутся по казармам от толп офицеров, блуждающих по гарнизону.

В казарме со второго этажа доносятся топот, ржание и бульканье. Коридор наполняется специфическим запахом дешёвого кабака. В половине двенадцатого ночи по лестнице сползает хмырь из отдела боевой подготовки. Правой рукой он цепляется за перила, а левой держит за горлышко свежезадушенную коньячную бутылку. Заметив дневального по роте, хмырь бурно и нечленораздельно радуется:

– С-с-с-ынок, чего ты тут с-с-с-тоиш-ш-ш-ь?!! Пойдём, вм-м-мажем!

Причём обращается он к дневальному, а смотрит почему-то на стенд «Обязанности дежурного по роте».

– Дневальный-казах, не отчётливо понимающий по-русски, принимает единственно правильное решение: замирает, как варан, кося, однако, глазом на бутылку и часто сглатывая слюну.

По лестнице скатываются ещё два офицера, отнимают у хмыря бутылку и, подхватив под руки, волокут наверх. Через некоторое время наверху рушится что-то мягкое.

На следующий день – работа по секциям. Правда, заседают только совсем уж упёртые, вроде «мобистов» и секретчиков, остальные занимаются по личному плану. Личный план включает, как нетрудно догадаться, жёсткий опохмел, марш-бросок в Москву за барахлом по утверждённому жёнами списку, а также бесцельное шатание по гарнизону, которое неизбежно приводит к знаменитой «четырке» – продмагу № 14, где положено закупать «продукты» на обратную дорогу.

Ближе к вечеру на аэродроме поднимается суета. Басовито и солидно гудят движки транспортных «Анов», скандальный визг пускачей сменяется разбойничьим свистом и завыванием турбин реактивных «Илов» и «Ту», машины по очереди взлетают и быстро растворяются в темнеющем небе.

Военный совет окончен. Успехов вам, товарищи, в нелёгком ратном труде.